Ты теперь моя навсегда (гет)

Тугая маска

Спасение моё

И днём и ночью

Я вечный раб её

А что под ней — никто не знает!

Всё случится как всегда!

Не желая вам вреда

Буду Вас я развлекать опять

Посмотреть хотите вы

Что под маской, но, увы

Мне Вас так не хочется терять!

Король и Шут — Маска

Малышка 222-й стала его новым смыслом. Без неё — Ки Хун покосился на охранников — можно было бы попытать удачу в новой попытке свести счёты с жизнью. Она помогала не думать, что он всех погубил. Чон Бэ, Ён Иля и даже Дэ Хо. Что там — особенно Дэ Хо. Возлагать вину за свой провал на перепуганного и завравшегося мальчишку было неправильно. Как и душить его...

Но мёртвых не воскресить. Ни тех, кто погиб здесь в его первой игре, ни в этой. Ни тех, кто умер здесь до него и ещё умрёт. Взгляд приковала надпись, которая стала видна, как только общежитие освободилось от большей части кроватей: HODIE MIHI, CRAS TIBI. Сон не был силён в латыни, но тут, как ни странно, перевод вспомнил — где-то в интернете на глаза попадалась: Сегодня мне, завтра тебе. По сути, там было пропущено два слова... Сегодня мне, завтра тебе явится смерть. Или, проще говоря, всем воздастся.

Даже этим уродам ВИПам и организаторам. Всем. Не только игрокам. Их объединяет то, что все они люди, а люди смертны. Нет, игроки не лошади, как думают ВИПы. Правда в том, что они одинаковы: хоть и находятся по разные стороны игры. И там, и тут хватает мерзавцев, как среди бедных, так и среди богатых. Глупо думать, что если бы я был богатым, то легко стал бы добрым и хорошим... Нет. Как и наоборот: нищий не значит готовый грызть другому глотку за пару миллионов вон. Не все и не всегда. Они — люди, разные по своей природе, но люди. Единственное, что их отличает — длина банковского счёта.

Ки Хун не сразу замечает, как к нему тихонько подходят Квадраты и негромко куда-то зовут. Странно... Он бросает взгляд на малышку, потом на оставшуюся в зале охрану, и всё-таки решает не перечить, а проследовать за ними.

Сон проходит тот путь, что они так и не осилили в бунте. Заходит дальше, куда дальше... Сердце замирает. Неужели всё же встретится с Фронтменом? Но что проку, если у него не будет аргумента, чтобы того разговорить, в виде автомата?

Они поднимаются наверх. А кажется, будто на верх пищевой цепи, по крайней мере, в пределах этого острова. Вряд ли главный Кукловод осмеливается соваться на этот остров лично. Когда двери открываются, Ки Хун видит его, сидящего в кресле, квадрат спускается, оставляя их одних.

Сон на негнущихся ногах проходит к стоящему напротив стулу. В кабинете, больше напоминающем бар, они одни. И никакого оружия Ки Хун у молчащего каменным изваянием Фронтмена не видит. Опрометчивое решение, если учесть, что именно этот мерзавец убил Чон Бэ... Ублюдок ведь не мог не наблюдать за тем, как Сон сорвался и удушил Дэ Хо.

Но наброситься на Фронтмена здесь и сейчас ему мешало врождённое любопытство. Зачем-то же тот его позвал. Отчего-то же сидит такой самоуверенный. Пусть скажет, почему, а вот после... Впрочем, и это «после» разбилось об оставшуюся в игре малышку.

Кто позаботится о ней, кроме него? Остальные игроки завтра обрекут её на смерть как жертвенного агнца. Ки Хун может убить Фронтмена, но живым он до общежития после этого не дойдёт. Это имело бы смысл, решай тот хоть что-то... Но правда в том, что тот, пройдя путь по шахматной доске, вовсе не стал королём. Ферзь — фигура хоть и важная, но легко заменяемая... Пешками, конями — хоть кем, главное, довести фигуру до противоположной стороны.

— Господин Сон, — Фронтмен неожиданно положил на стол немаленький такой ножичек, настоящий кинжал в пафосных золочёных ножнах. — Возьмите.

Ки Хун моргнул раз, потом второй, но оружие взял. Он не понимал. Это такое испытание искушением? Дать кинжал, чтобы что? Ки Хун убил себя? Тогда зачем было спасать столько раз? Или чтобы он убил Фронтмена? Какой-то это извращённый способ для самоубийства.

— Завтра вас с ребёнком определят в жертвы. Их больше. Они сильнее. Вы обречены. Это — единственный выход, — искажённый механический голос как-то замялся. И это было удивительно. Ки Хун вновь моргнул раз, моргнул два. Фронтмен что, предлагает ему взять кинжал, вернуться в общежитие и...

— Если вас останется только двое, то завтрашняя игра не состоится. Вы выйдете отсюда вместе с ребёнком целые и невредимые. Я вам обещаю, — подтвердил тот его опасения.

Вот тогда-то Ки Хун понял: делать ему здесь больше нечего. Но кинжал взял и повернулся, чтобы уходить, когда вдруг в спину ему раздалось:

— Ки Хун, я правда хочу помочь.

Тут уже Сон не выдержал:

— Помочь? Ты? Так же, как помог Чон Бэ?

— Мне жаль Чон Бэ, но выхода не было, — внезапно Фронтмен стащил капюшон, а затем и маску, после чего пред Ки Хуном предстала Ён Иль.

Ки Хун перевернул стол, разбил бутылку коньяка и прижал кинжал к шее предательницы. А та не шелохнулась. Как сидела спокойно, так и продолжала, а он не мог поверить. Мир трещал по швам.

— Я тебя оплакивал! — прокричал он с надрывом ей в ухо. — А ты всё это время лгала! Почему? Чем я заслужил? Чем все мы заслужили? — его рука подрагивала, отчего на тонкой коже проступили капельки крови... Но и они Ки Хуна не отрезвили. — Тебе твои хозяева приказали? Для лучшего развлечения?!

— Можешь убить меня, — тихо начала та, веско закончив: — Но тогда не узнаешь, ради чего всё это.

— А есть какой-то смысл? Оправдание подлости и жестокости? — Ки Хуна трясло, поэтому он всё же убрал кинжал, но сам не отодвинулся от Ён Иль, которую, очевидно, звали иначе, — всё так же нависал выжидательно.

— Можешь не верить, — глаза Ён Иль (называть её Фронтменом он не мог чисто физически, хотя, если сложить всё, звоночки были!) блеснули. — Но моя цель — подняться повыше в этой организации и разрушить её изнутри.

— Ври больше! — Ки Хун снова поднёс к её горлу кинжал.

— Я не боюсь смерти, — Ён Иль подалась навстречу лезвию, остановившись, лишь когда порез углубился... — Я боюсь бессмысленной гибели. Я слишком много лет наступала себе на горло, чтобы умереть сейчас, когда мне был обещан перевод в головной офис, — и она посмотрела на него с яростью. — Ну же, Ки Хун, убей меня. Ты-то ничего не добился своим восстанием — только развлёк их.

— Будто бы у тебя есть план! — Сон убрал кинжал. — Ну попадёшь ты в офис... И что? Взорвёшь его?

— Нет. Я не одна, Ки Хун. У меня есть прикрытие. Думаешь, кем я была до победы в игре?

— Понятия не имею, — он поморщился. — Хорошей лгуньей?

— И это тоже. Даже семья думала, что я обычный коп, однако я была в секретной службе. Там и осталась. Игра попала к ним в разработку, а я из-за своих личных проблем стала лучшим кандидатом для внедрения, — она горько улыбнулась. — Ки Хун, неизбежность потерь и участие в этом аду — часть плана. Без жертв не выйти на всю сеть, международную сеть. Но мне не хочется вас терять. Вы — хороший человек, и не заслужили этого. Возьмите кинжал и спасите себя и ребёнка. Мне очень жаль, но это единственное, чем я могу вам помочь.

— Как я могу тебе верить? — Сон хрипло спросил, опускаясь на перевёрнутый стул, точнее, просто прислоняясь к нему.

— Никак, просто спасайся, — Ён Иль смотрела на него почти умоляюще.

— Как тебя зовут? — спросил он отрешённо. — Не Ноль Первая же?

— Нет, я Хван Ын Хи, — покачала та головой. — Прости... Они хотели зрелища.

— В любовь со мной ты тоже играла? А твой брат-детектив? Тоже часть игры? — Ки Хун болезненно сощурился, вспоминая, где слышал это имя, вспоминая и то, как они... Как они... Чувства в аду вспыхивают быстро и ощущаются острее. Сейчас он ощущал себя как никогда обманутым.

— Нет, Чун Хо ничего не знает. Чтобы подобраться к руководству, мне и его пришлось ранить... Они следят за ним, за мной — за всеми, — Ын Хи опустила взгляд.

— А любовь? — снова прохрипел Ки Хун. — Играла? Часть плана?

— Если тебе так будет легче, то да, — глухо ответила та.

— Что значит, если? — нахмурился Сон. — Да или нет, без оглядок на мои чувства, отвечай же?

— Не играла, — внезапно веско заявила Ын Хи. — Я человек, как бы ни пыталась об этом забыть. А ты разбудил во мне слишком много воспоминаний. С тобой я снова оказалась живой. Женщиной! А не человеком-функцией, с приросшей жуткой маской и искалеченной душой.

— Если не играла... И в тебе есть хоть капля тёплых чувств ко мне, отчего хочешь, чтобы заколол спящих и убил себя в себе? — звенящим шёпотом поинтересовался Ки Хун.

— Если бы был иной путь... — Ын Хи снова уронила голову в руки.

— Он есть, — Ки Хун резко встал. — И я это докажу.

— Постой, не глупи, ты... — она попыталась его догнать, но Ки Хун испробовал один из своих самых тяжёлых взглядов, и Ын Ха отступила, мелко трясясь.

* * *

Ки Хун возвращался в общежитие с тяжёлым сердцем. Как она могла! Лгала ему, а после смотрела, будто так и надо. Ещё и несла весь этот бред шпионский. Неужели Ын Хи серьёзно думает, что может скормить ему такое и он поверит? Да уж...

Сон злился. Это было подло. Очень. Он ей верил. Как-то так получилось само собой... Ну, правда, очень естественно всё произошло. Хотя Ён Иль и была той, из-за которой они провалили первое голосование, но... Сразу после она подошла к нему и весьма доходчиво объяснила, почему это сделала. В этой истории не было больного мужа или ребёнка. Она указала на саму себя — дескать, ей, если не найти денег, осталось недолго. Ки Хун, глядя на не самый цветущий вид этой женщины, купился. Так глупо... А ведь Ын Хи всего лишь профессиональная лгунья. Лгунья, что скорчила из себя умирающего лебедя. Даже старик О не так притворялся.

Впрочем, было там что-то и кроме сплошной лжи. Ён Иль достаточно эффективно угомонила ребят, которые решили начать разборки между собой раньше, много раньше, чем в его первой игре. «Тётушка» сразу показала себя крутой. Очень. И нравом, и возможностями... Она сказала, что была копом, пока не комиссовали по здоровью... Не слишком солгала, что ж.

Когда вторая игра оказалась вовсе не сахарными сотами, Ён Иль была той, что осадила «группу за продолжение игры любой ценой». Это она безоговорочно поддержала его решение взять к ним беременную девчушку, когда Чон Бэ и особенно Дэ Хо сомневались. У них и так ведь стало аж две женщины... Что ж, пять мини-игр их удивило. И обрадовало — это всё же был не канат какой-нибудь.

Они выжили, выжили благодаря друг другу. Это оказалось неожиданно мощным чувством единения. Ки Хун не ожидал этого. Как и того, что после трёх лет своей почти не жизни способен вожделеть кого-то так сильно.

Но это было так. Его торкало от того, как та улыбалась, поправляла волосы или нервничала. Это было похоже на странное наваждение, прямо посреди жестокой игры, но... Так оно и было.

Его магнитом тянуло к этой женщине. Ки Хун слабо отдавал себе отчёт, что между ними случилось, когда следующей ночью, после того, как с голосованием снова не вышло, они дежурили, опасаясь нападения тех, кто был за продолжение игры. Просто в какой-то момент рядом с ним присела она, сославшись на бессонницу, а после... Всё случилось само собой. Прямо под кроватью, куда они закатились, потеряв контроль над эмоциями.

Не хотелось верить, что и это было ложью... и намеренным развлечением для ВИПов. Вряд ли камеры были способны уловить их движения в темноте и под кроватью-баррикадой. Ки Хуну было приятнее думать, что в тот миг его накрыло помрачнение и до безумия захотелось снова ощутить себя живым, почувствовать ласку и прогнать одиночество, что, казалось, впиталось в сами кости. Что до Ын Хи — хотелось бы думать, что и её он всё-таки привлекал как мужчина, что она не имитировала страсть, пусть даже если и играла в любовь.

Это было сложно объяснить... Как и собственное желание, вспыхнувшее тогда. Не просто вытащить всех из игры... Спасти, даже если не хотят. Но и куда более конкретное и теперь казавшееся ироничной насмешкой: спасти эту женщину.

На третьей игре Ки Хун не размыкал их пальцев. Хотя в желании спасти Чун Хи они постоянно сходились. Но как-то так вышло, что в финальном раунде, когда остаться должно было только двое, Чун Хи оказалась с 333, Чон Бэ жестом показал, что будет с Дэ Хо, а они с Ён Иль спасались вдвоём. Занятая кабинка не остановила эту женщину. Хруст шеи того игрока Ки Хун будет вспоминать ещё долго.

Но, видимо, верно говорят: любовь ослепляет. Вот и он убедил себя, что выбора у них не было. И Ён Иль спасла их, иначе все трое были бы трупами. В ночь резни он окончательно сумел избавиться от этой картины перед глазами. Больно натурально дрожала от подсматриваемой бойни спина перед ним. Сейчас Ки Хун уже не брался сказать, не игра ли то была... Тоже.

Теперь сомнения были в каждом слове, каждом жесте... Он не отпустил её от себя во время их восстания. И дело не в том, что та обращалась с оружием, лучше, чем он и Чон Бэ вместе взятые. Просто не смог. Отправились в офицерское крыло втроём. Только потом Ён Иль сказала, что зайдёт одна сзади... Больше он её не видел. Думал, что погибла, как и остальные. Хоть и не было выставлено тела наутро, но... Не её одну не подвесили. Поэтому Ки Хун, зная жестокость этой игры, не поверил, что ей может повезти.

Но Ён Иль и не везло. Та просто обошла их, переоделась во Фронтмена и убила Чон Бэ, погасив восстание. При этом отчего-то пощадила его. И продолжала и после печься о его жизни, не давая свести счёты. И теперь продолжала гнуть свою линию, вооружив его кинжалом.

Ну уж нет... Ки Хун оглянулся на спящих. Он не сделает тоже, что Ын Хи в своей игре. Он использует кинжал... Но завтра и для защиты. Не станет вероломно убивать всех этих спящих людей. Пусть большая часть из них уже и не похожа на оных... Он не станет им уподобляться. И ей. Самому горькому своему разочарованию.

* * *

Ки Хун плохо помнит, что произошло в дальнейшем. Была игра. Наверное, самая жестокая из всех, раз в ней даже отец собирался сбросить своего ребёнка, чтобы выйти отсюда с деньгами. Без кинжала у них не было бы и шанса... Но и кроме того, им с малышком повезло. Много раз.

Но особенно в тот момент, когда Ки Хун почти готов был спрыгнуть, чтобы хотя бы та выжила, раздался звон сирены и было объявлено об эвакуации и начале обратного отсчёта. Через полчаса это место пойдёт на корм рыбам... Полчаса. Самое главное, впрочем, объявил, знакомый, пусть и искажённый маской голос: в связи с возникшими обстоятельствами непреодолимой силы игры заканчиваются раньше, победителями объявляются игроки 222 и 456, поэтому им тоже необходимо встать в центр платформы для эвакуации...

Он не знал наверняка, но был почти уверен: Ын Хи могла бы объявить тревогу и позже. Но она сделала это раньше, как сказал потом Чун Хо, на которого Ки Хун хоть и злился, но не мог не выслушать — он добрался до острова, когда обратный отсчёт уже почти закончился и у него не оставалось иного выхода, как спешно убраться. Береговая охрана же прибыла ещё позже. У Ын Хи не было ни одной причины нажимать кнопку столь рано, кроме как желания спасти его... Что, впрочем, совершенно не придавало веры её словам. Секретная служба... Какой же бред!

Как Чун Хо не рассказал ему о сестре, так и Ки Хун не поделился с ним открытиями. С него было довольно лжи и игр. Он, наконец-то, улетел к дочери. С ребёнком на руках. Ка Ён не особо обрадовалась такому его появлению. Ещё и с удочерённым младенцем — считала всё это мутной историей, где он встретил женщину и поэтому бросил её. Сон не стал её разубеждать: это было много лучше правды... Тем более что Ка Ён всё же оказалась отходчивой и простила своего незадачливого отца.

Чего он совершенно не ожидал, так это встретить у себя на пороге спустя год Ын Хи. К тому же не одну... На руках у неё слабо попискивал подозрительный свёрток.

— У вас что, и в американской версии глубоко беременных взяли? — не выдержал, нахмурившись, Ки Хун. — Новый тренд?

Он встретил здесь не столь давно... Вербовщицу. Если в Корее всё взлетело на воздух, то в Америке тёмные дела продолжались.

— Нет. Нет больше игры, — глаза Ын Хи торжествующе блеснули. — Включи сегодня новости.

— Ты... — Сон прищурился, звучало, как то, что легко проверить. Неужели та его не обманула. Он не нашёл что сказать, кроме как: — А ребёнок откуда? — всё-таки это был не совсем младенец, а постарше. Месяца три — четыре было малышу, явно азиатского происхождения.

— А откуда берутся дети? — дёрнула неопределённо плечом Ын Хи. Было заметно, что она нервничает. И это было очень странно. Та ведь казалась не женщиной, а почти скалой. Каменная. — Из незащищённых контактов, мыслей «да я уже почти в климаксе» и всего такого прочего, да. Познакомься, Ки Хун, вот, кто чуть не сорвал мне всю операцию, — и Ын Хи внаглую всунула ему ребёнка.

— Подожди... — Сон медленно-медленно догонял мысль. — Это мой? Наш?

Ответом ему послужил осторожный кивок и покашливание:

— Знаешь... Как только всё закончилось, я вышла в отставку. И сразу подумала о тебе... Хотелось бы умчаться куда-нибудь подальше. Вместе, — негромко проговорила она.

— Значит, — Ки Хун недоверчиво улыбнулся, чувствуя, как пробуждаются внутри полузабытые, но мощные, как самое страшное наваждение, чувства к этой женщине. — Ты теперь моя навсегда?

— Поживём... — хмыкнула Ын Хи. — Увидим.