↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Временно не работает,
как войти читайте здесь!
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

Приютская Мадонна (джен)



Автор:
Фандом:
Рейтинг:
General
Жанр:
Пропущенная сцена, Общий
Размер:
Мини | 16 005 знаков
Статус:
Закончен
Предупреждения:
ООС, Читать без знания канона не стоит
 
Не проверялось на грамотность
Она держала его на руках – когда он был просто младенцем, а не чудовищем в чьих-то кошмарах.
QRCode
↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑

Снег падал за окнами приюта Вула густо и бесшумно, словно старался укутать весь мир в тишину. Элизабет Коул, младшая воспитательница, только год как начавшая работать в приюте, куталась в поношенный шерстяной платок и гасила в прихожей последние лампы. Скоро Новый год. В столовой уже собрались остальные работники — готовились встретить праздник скромным ужином и бутылкой дешёвого джина. 

‎И тут в дверь постучали. 

‎Стук был настолько слабым, что Элизабет сначала подумала — ветер. Но когда она открыла тяжёлую дубовую дверь, на пороге увидела женщину. 

‎Худую, как тень. Босую, несмотря на снег. С огромным животом под рваным пальто. 

‎— Помогите… — прошептала незнакомка и тут же осела на ступени, схватившись за косяк. 

‎Роды были стремительными и страшными. Женщина, назвавшаяся Меропой Гонт, стонала почти беззвучно, словно боялась разбудить кого-то. Когда младенец наконец выскользнул на простыни, Марта ахнула: 

‎— Господи, да он же синий! 

‎Но крошечное тельце вдруг вздрогнуло, и раздался крик — пронзительный, яростный, будто младенец возмущался самим фактом своего рождения. 

‎Меропа перевела взгляд на Элизабет, сжимая её руку. Хватка была на удивление сильной для угасающей женщины — будто хотела передать что-то важное вместе с этим касанием. 

‎— Назовите его Томом в честь отца Марволо... в честь деда… фамилию дайте... Риддл… 

‎— Риддл? — переспросила Элизабет. 

‎Меропа слабо улыбнулась.

‎Элизабет впервые увидела, как уходит жизнь — девушка выпустила её руку, будто передавая эстафету. 

‎Умерла. 


* * *


— Держите, мисс Коул, — мадам Харрис протянула ей бутылочку с соской, добытую бог знает где. Элизабет не должна была кормить его.

Том не кричал, как другие. Его плач был тихим, прерывистым — будто он уже понимал, что звать бесполезно. Когда она брала его на руки, он затихал, цепляясь крохотными пальцами за её блузку.

— Вот так... — шептала она, глядя на новорождённого малыша.

Бутылочка с молоком, добытая мадам Харрис, всегда оказывалась в её руках, хотя по правилам кормить младенцев должны были по очереди.

— Ты опять с ним? — ворчала Марта, заглядывая в детскую. — Отдай нянькам, у тебя своя работа.

Но Элизабет лишь плотнее прижимала Тома.

— Ещё немного.

Она знала, что это глупо. Что завтра у неё снова будет болеть голова от недосыпа, что миссис Пёрсли уже косо смотрит на её странную привязанность к этому ребёнку. Но когда он засыпал у неё на руках, его крохотные кулачки разжимались, и на лице появлялось что-то похожее на покой. И всё-таки, он был совершенно обычным младенцем — бледным, с цепкими пальчиками, впивающимися в её блузку, когда она кормила его из бутылочки. Ничего не отличало его от десятков таких же младенцев, которым не посчастливилось оказаться в приюте.

Что-то мешало ей отдать ребёнка, забыть — как это делали все.

Может, недавние воспоминания о том, как его мать держала ее за руку. А она и не представляла, какого это — быть матерью. Но когда Том наконец присосался к соске и затих, в её груди что-то дрогнуло.

В столовой всё еще стояла крошечная ёлка — ветхая, с одной кривой звездой на верхушке. И вот однажды священник Отец Пауль принёс запоздалый новогодний подарок — большую картину в золочёной раме.

— «Мадонна с младенцем», — торжественно объявил он, смахивая снег с холста. Картина выглядела почти живой в этом полумраке — тёплые тона, мягкие линии, безмятежный лик Богоматери. — Для вашей столовой. Чтобы дети знали: даже здесь есть место любви.

Элизабет, всё ещё не выпускавшая из рук новорождённого Тома, неловко прижала его к груди. Младенец уже не плакал — дети в приюте Вула быстро усваивали, что за ними не придут. Он лишь смотрел на священника слишком осознанными глазами. Но, возможно, ей только казалось.

— Смотрите-ка, — Отец Пауль улыбнулся, переводя взгляд с образа на Элизабет, держащую новорождённого Тома. — Как схожи Вы с образом доброй матери, мисс Коул.

Элизабет молчала. В её руках ребёнок, оставленный умирающей матерью, на стене — идеализированный образ материнства. Разрыв между этими двумя картинами казался ей бездонным.

Она не поправила его.

Но когда священник ушёл, Элизабет осталась одна перед картиной. Мадонна смотрела на своего ребёнка с тихой грустью, а младенец на её руках казался слишком безмятежным.

«Какая же из меня мать...?» — подумала Элизабет, глядя на Тома.

Его мать умерла в стенах приюта. А она...она может быть кем угодно, но только не матерью.


* * *


И вновь снег падал за окнами приюта плотными хлопьями, застилая грязные стекла, словно пытаясь скрыть убогость этого места. Элизабет Коул, теперь уже начальница, сидела в своем кабинете, перебирая ведомости. Она больше не вздрагивала от детского плача по ночам. Не бежала утешать. Она научилась не замечать, как дети тянутся к ней. Научилась не обнимать. Просто глубже закутывалась в потертый плед и делала еще одну пометку в журнале. Взяв на себя обязанность управляющей приюта, Элизабет Коул превратилась в серьёзную женщину с вечно уставшим лицом. Годы в Вуле вытравили из неё мягкость, оставив лишь строгие линии — подтянутый пучок волос, тёмно-синий костюм, всегда застёгнутый на все пуговицы.

«Доброта здесь — роскошь» — говорила она себе, поправляя воротник.

Но иногда, проходя мимо «Мадонны» в столовой, мисс Коул замедляла шаг.

«Богородица видит меня. И осуждает.» — думалось ей.

А маленький Том Риддл к тому времени уже не был похож на других детей.

Когда остальные играли во дворе, Том стоял в стороне, наблюдая. Он не участвовал в драках. Не бегал с другими мальчишками. Всегда держался особняком — очень высокий для своих лет, с темными глазами, которые, казалось, видели слишком много.

На самом деле мисс Коул догадывалась — в игры его просто не принимают. Дети его сторонились. Не потому что он был хулиганом. А потому что был странным.

Даже в комнате номер двадцать семь он жил один. К нему пытались подселить сначала Сэма, а потом Марка — но оба мальчика через пару дней просились куда угодно, лишь бы подальше. Но причину своего страха внятно объяснить не могли.

Элизабет и сама замечала за ним странности. Впервые заметила это прошлым летом, когда Том сидел на заднем дворе, склонившись над чем-то в траве. Когда она подошла ближе, то увидела — у его ног извивалась змея.

— Том! — вскрикнула она.

Но мальчик даже не вздрогнул.

— Не бойтесь, мисс Коул. Она не укусит.

Женщине показалось, что она услышала шипение, исходящее от ребёнка.

И правда — змея подняла голову, будто слушая его.

— Ты...

Том искренне улыбнулся.

— Она просто хочет погреться на солнце.

Мисс Коул тогда смолчала.

Было много ещё других странностей, которые замечали и дети, и работники приюта и даже Отец Пауль — и каким бы добрым этот человек не был, он в первую очередь был очень набожен. После очередного визита в приют священник долго беседовал с Элизабет за закрытыми дверями.

— Как бы ребенок не был одержим, — прошептал он, крестясь. Элизабет хотела возразить, но слова комом застревали у нее в горле.

Может быть действительно — нечистый?

Она быстро отбросила эту мысль.


* * *


Тот день начался с мелочной ссоры. Билли, рыжий задира с веснушками, украл у Тома книгу — старый потрепанный томик греческих мифов для детей, единственное, что мальчик считал своим.

— Верни, — сказал Том ровным голосом, протягивая руку.

Билли лишь усмехнулся, размахивая книгой перед его лицом.

— А что ты сделаешь мне, Риддл?

Дети вокруг захихикали. Том стоял неподвижно, но пальцы его медленно сжались в кулаки.

— Последний раз прошу...

— Иди к черту! — Билли швырнул книгу в лужу.

Тишина, повисшая после этого, была гуще крика. Том медленно поднял книгу. Страницы размокли, чернила расплылись. Он поднял глаза на Билли — и что-то в этом взгляде заставило того отступить.

На следующий день Билли Стаббс первым ворвался в сарай проведать своего кролика. Через мгновение его вопль разорвал утреннюю тишину.

— Он!.. Он!..

Элизабет, сбивая подол платья о ступени, бросилась в сарай.

Кролик Билли болтался на веревке, привязанной к стропилам под самой крышей — туда, куда не мог бы забраться даже взрослый мужчина, не то что маленькое животное. Петля была затянута слишком аккуратно для случайности.

Билли рыдал, уткнувшись лицом в передник Марты.

— Он вчера был... он!..

Дети столпились в дверях, перешептываясь. Воспитатели переглядывались.

А Том...

Том стоял чуть поодаль, слишком тихий. Он не ухмылялся, не злорадствовал. Просто наблюдал — с привычным отстранённым интересом.

— Том... — Элизабет сделала шаг к нему, её голос дрогнул. — Ты ничего не знаешь об этом?

Он поднял глаза — тёмные, выжидающие.

— Нет, мисс Коул, — тихо ответил мальчик. Он вдруг поник, его пальцы сжали край рубашки. — Все всегда думают худшее обо мне... — прошептал он.

В его голосе звучала такая искренняя убеждённость и невинность, что Элизабет на мгновение усомнилась. Может, и правда несчастный случай?

Но когда её взгляд снова скользнул к бездыханному тельцу под потолком, по спине пробежал холодок. Женщина прикрыла глаза.

— Всем расходиться, — сказала она устало. — Марта, убери... это.

Мисс Коул вновь взглянула на Тома, но когда их взгляды встретились, Элизабет уловила мгновение — что-то мелькнуло в его глазах.

Не страх.

Не раскаяние.

А удовлетворение.

Быстрое, как вспышка — и тут же исчезнувшее.

В её груди что-то оборвалось.

Она хотела закричать. Схватить его за плечи и трясти, пока не выпадет правда. Но доказательств не было.

Только высоко повешенный кролик. Только уверенность в голосе Билли, который в истерике шептал:

— Это он! Я знаю, что это он!

Но что она могла сделать?

Обвинить ребенка без доказательств?


* * *


Раз в год приютских детей вывозили на побережье — единственный праздник в их жизни. В тот день даже Том казался оживлённым, хотя и держался в стороне от общей суеты.

Эми Бенсон и Деннис Бишоп заметили, как он незаметно исчез с пляжа.

— Он опять куда-то пошёл один! — прошептала Эми, толкая Денниса локтем.

— Давай посмотрим.

Они нашли Тома у входа в прибрежную пещеру. Он стоял неподвижно, глядя в чёрный провал среди скал.

— Ты что, туда пойдёшь? — крикнул Деннис.

Том обернулся, лицо его на мгновение исказилось досадой, но тут же стало обычным — спокойным, вежливым.

— Это опасно, — сказал он. — Вам лучше вернуться обратно.

Но чем больше он отговаривал, тем сильнее им хотелось за ним последовать...

Они вернулись к ужину бледные и молчаливые.

Эми, обычно болтливая, сидела, уставившись в тарелку, её пальцы нервно теребили край передника. Деннис вздрагивал от каждого звука.

— Что случилось? — спросила Элизабет, опускаясь перед ними на корточки.

— Мы просто...осматривали пещеру... с Томом, — прошептали дети, избегая взгляда.

Том же стоял чуть поодаль, наблюдая. Его лицо было невозмутимым, но пальцы слегка сжимали край стола — белые от напряжения.

За руку мисс Коул оттащила его в свой кабинет, закрыв дверь с глухим щелчком.

— Что ты с ними сделал?!

— Ничего.

— Лжёшь!! — её голос сорвался, руки дрожали. — Посмотри на них! Они словно пришибленные!

— Они испугались.

— Чего!? Чего они испугались?!

Том пожал плечами.

— Пещера тёмная. Может быть темноты.

Элизабет сжала кулаки. Впервые за все годы она не сдержалась и ударив ладонями по столу, пригрозила.

— Если ты ещё раз... ЕСЛИ ты ещё раз кого-то напугаешь, оскорбишь, доведёшь до такого состояния — я тебя в сумасшедший дом отправлю! Слышишь?!

Том резко поднял голову. В его глазах мелькнуло что-то наподобие страха.

— Вы не можете.

— Могу. И при желании сделаю.

— Мы просто осматривали пещеру, мисс Коул. Клянусь... — его голос дрогнул.

Он вдруг показался ей совсем маленьким — не странным, не пугающим, просто ребенком, который боится наказания. Элизабет тяжело вздохнула и бросила короткое:

— Иди.

Когда дверь закрылась, она опустилась в кресло. Впервые за долгое время Элизабет задумалась — а что, если он и правда ни в чем не виноват?

Но потом вспомнила повешенного кролика.

И опять холод пробежал по её спине. Возможно, правда была проста: обиженный ребёнок. Жестокость, в которой никто не признаётся. Никакой мистики — только печальная обыденность приютской жизни.

Но почему-то ей было от этого не легче.


* * *


«Мадонна» висела в столовой уже много лет — подарок отца Пауля, пыльный и ненужный, как все благотворительные жесты в этом месте. Сегодня утром, проходя мимо, она в очередной раз заметила, как краски потускнели: младенец на руках Богородицы теперь больше походил на бледное пятно.

— Мисс Коул? — позвала ее молоденькая неряшливая Энни. — К вам джентльмен.

Она торопливо вышла в прихожую. Там уже стоял высокий мужчина с длинными рыже-каштановыми волосами и такой же бородой. Он был одет в нелепый тёмно-лиловый бархатный костюм причудливого покроя.

— Добрый день, мисс Коул. Альбус Дамблдор, — представился он, кивнув женщине. — Я присылал вам письмо с просьбой о встрече, дабы поговорить о будущем Тома Риддла.

Элизабет машинально поправила воротник блузки.

— Проходите, — сказала она, отступая в сторону.

Он шагнул через порог, и странное дело: узкий коридор приюта вдруг показался тесным для его присутствия. Его взгляд скользнул по стенам, по скрипучим половицам, по закрытой двери в столовую, где все еще висела та самая Мадонна.

— Ваш приют...очень ухожен. — заметил Дамблдор, следуя за ней в кабинет.

— Не льстите, — сухо ответила Элизабет. — Мы едва сводим концы с концами.

Она приоткрыла дверь кабинета, пропуская его вперед.

Солнечный луч, пробивавшийся через грязное окно, упал прямо на стопку неподписанных прошений о дополнительном финансировании. Дамблдор мягко улыбнулся, рассматривая скромное убранство комнаты — потертый ковер, сломанную перьевую ручку в стакане, фотографию приютской группы, где маленький Том стоял в стороне от других детей.

— Садитесь, пожалуйста. — сказала Элизабет, указывая на единственный шаткий стул перед своим столом. Сама обошла стол и села напротив, положив руки на столешницу, специально не скрещивая их, чтобы не выдать своего волнения.

— Значит, школа для...особых детей? — переспросила Элизабет.

— В некотором роде. Мы специализируемся на детях с... особенными способностями. — объяснил Дамблдор. Его голос был мягким, но в глазах читалась необычайная проницательность.

Элизабет задумалась. В её голосе прозвучало что-то похожее на жалость, когда она продолжила:

— Мальчик-то со странностями.

— Да, — сказал Дамблдор, — я так и думал.

— Он в общем-то...какой-то чудной...

— В каком смысле?

Элизабет бросила на Дамблдора взгляд, прикидывая, можно ли ему доверять.

— Говорите, ему уже точно назначено место в школе и всё, что я скажу, этого не изменит?

— Да, вы абсолютно правы. — подтвердил мужчина.

— Дети его сторонятся...были инциденты.

Дамблдор наклонился вперёд:

— Какие именно?

— Кролик одного воспитанника оказался повешенным в сарае. Доказательств нет, но...мальчики накануне поругались... — Она сделала паузу, опуская взгляд на потертый с годами письменный стол. — А прошлым летом двое детей вернулись из пещеры в каком-то пришибленном состоянии. Говорили, что ходили туда с Томом. Были и другие разные странности...

Мисс Коул снова посмотрела на Дамблдора ясным взглядом.

— Я думаю, о нём здесь немногие будут скучать...

— Вы, конечно, понимаете, что мы не можем забрать его насовсем? — сказал Дамблдор. — По крайней мере, он должен будет возвращаться сюда на лето.

— И на том спасибо... — Женщина поднялась на ноги. — Вы, верно, хотите с ним поговорить?

— Очень хотел бы. — сказал Дамблдор и тоже встал.

Проводив мужчину до комнаты номер двадцать семь и представив мальчику странного учителя, Элизабет вдруг поняла:

Что бы ни случилось дальше — её часть в этой истории закончена.

‎А в сентябре 1938 года, когда двери приюта закрылись за Томом, она сняла картину Мадонны и убрала в чулан. Богоматерь не должна видеть, во что превращаются отвергнутые дети. И впервые за долгие годы Элизабет Коул горько заплакала.

‎Утром же она снова надела строгий костюм начальницы и пошла проверять оставшихся воспитанников — таких обычных, таких не-странных. Таких не-Томов.

‎А в чулане, в пыли, Мадонна всё так же молчала. Возможно, она тоже плакала. Или осуждала.

Элизабет предпочла не знать.

Глава опубликована: 03.08.2025
КОНЕЦ
Отключить рекламу

8 комментариев
Жутко, на самом деле. И самое жуткое, что даже без всякой магии это могла бы быть история "обычного" психопата. И начальница приюта точно так же пугалась бы и сокрушалась, что нет никаких доказательств - такие... особи мастерски скрывают свою причастность и абсолютно хладнокровно лгут. Нет, это не история о том, "какими становятся отвергнутые дети" - скорее, будущего Волдеморта отвергали именно потому, что он был таким. Психопатами рождаются. И максимум, что можно сделать - научить их держаться в рамках и не причинять вреда другим, но в большинстве случаев и этого не удаётся. И вряд ли мисс Коул могла бы на что-то повлиять, даже если бы была такой, как описано здесь, а не "отнюдь не новичком по части джинопития" и "хрясь по сопатке ржавой кочергой" из канона. Но в том-то и дело, что порой можно _сознавать_ разумом своё бессилие... но легче от этого ничуть не становится. Так и с Элизабет в этой истории. Очень цепляющий рассказ, несмотря на ООС можно только хвалить!
RenyEавтор
DanaIers
Нет, это не история о том, "какими становятся отвергнутые дети" - скорее, будущего Волдеморта отвергали именно потому, что он был таким.
Истинно верно. Но тут всё показано через призму восприятия мисс Коул. Даже зная, что Тома отвергают за его "странности", она всё равно чувствует что-то наподобие вины и сожаления.
И вряд ли мисс Коул могла бы на что-то повлиять, даже если бы была такой, как описано здесь
Ага. Что она могла вообще дать в приюте ТАКОМУ ребёнку? Поэтому мне мою Коул даже жаль. Уход Тома – и облегчение для нее и осознание своей беспомощности.
Элизабет не Богоматерь, а Том – не Христ. И в их реальности нет места идеалам.
И в этом даже полноценно виноватых нет – просто жизнь сильно отличается от красивой картины на стене.
Очень цепляющий рассказ, несмотря на ООС можно только хвалить!
Спасибо большое за отзыв! Очень приятно)
Вот понятно, что как минимум очень тяжело что-то сделать для Тома в данной ситуации. Но все-равно рассказ вызывает чувство: ну пусть бы все было иначе. И для Элизабет Коул, и для Тома.

И да, хорошо написано, раз эмоции вызвал рассказ.
Как прекрасно написано и как грустно. Хотя в реальности в английских (и не только) приютах двадцатых-тридцатых годов прошлого века все было еще хуже. Здесь это место показано бедным, но в принципе не жестоким. Дети ходят в поношенной одежде, едят скромную еду и не видят красивых интерьеров, но воспитатели заботятся о них, не обижают. По факту была просто жесть. Добрые воспитатели, наверное, встречались, но в большинстве своем быстро черствели. Здесь отчасти это тоже показано на примере Элизабет. Поначалу она все время стремится держать маленького Тома на руках, кормить с бутылочки, а потом понимает, что не может обогреть всех, а следовательно становится нейтрально-отстраненной ко всем. И далее мне хотелось бы поговорить о ней. О Томе тоже, но больше с позиции можно или нельзя было что-то для него сделать, чтобы он не скатился по канонным рельсам.
Элизабет я, с одной стороны, не осуждаю, а с другой - осуждаю.
Почему осуждаю? Потому что я вижу из текста (и это резонирует с моим хэдканоном), что она могла помочь ему вырасти другим - хорошим человеком, ведь он родился обычным ребенком, просто с необычными способностями - не больше. Это хорошо видно из сцены со змеей. Том еще открыт, он улыбается, он ничего не утаивает, он доверяет, тянется к Элизабет. И она могла для него стать мамой, но... не захотела, потому что решила, что не может. Но можно ли ее за это осуждать? Нет, потому что она и не была обязана. Как не обязаны и работники современных детдомов. Некоторые усыновляют деток или берут под опеку, а другие нет, потому что не видят в себе необходимых качеств или чувств или расценивают усыновление одного как слишком большую жестокость и несправедливость по отношению к другим (слышала я как-то такое мнение).
Второй момент: не как мама, а как воспитательница, как директор приюта, могла ли она не шарахаться от его особенностей, не записывать его медленно, но верно в исчадия ада, а попытаться узнать получше? На первый взгляд, не только могла, но и была обязана. Но на второй, а была ли она способна как часть общества, в котором выросла, подняться над его предрассудками, суевериями, страхами? А вот большой вопрос. Очень мало кто способен на такое, особенно если что-то выбивается из привычных рамок настолько, что начинает пугать. Так что опять получается, что слишком уж завышены требования, что само по себе несправедливо.
Вот и выходит, что по большому счету она не виновата, но все-таки ответственность на ней есть. Грустно, что у Тома все могло сложится иначе, но не сложилось - не оказалось рядом человека, способного принять его со всеми особенностями и одарить теплом. Грустно, но вместе с тем и радостно, что автор показывает его именно таким - несчастным ребенком, наделенным огромной силой, обернувшей ее во зло, но все же не прирожденным абсолютным злом.
Большое вам спасибо за такое видение❤️
Показать полностью
RenyEавтор
Яросса
А я всё ждала вас!)
Хотя в реальности в английских (и не только) приютах двадцатых-тридцатых годов прошлого века все было еще хуже. Здесь это место показано бедным, но в принципе не жестоким. Дети ходят в поношенной одежде, едят скромную еду и не видят красивых интерьеров, но воспитатели заботятся о них, не обижают. По факту была просто жесть.
По поводу приютов – это да. Но если говорить о воспитателях...всё-таки, в каноне миссис Коул из воспоминаний Дамблдора не описана прямо как что-то ужасное – больше как уставшая женщина, на которой лежит ответственность за приют с детьми. Я отталкивалась в какой-то мере от этого.
Добрые воспитатели, наверное, встречались, но в большинстве своем быстро черствели. Здесь отчасти это тоже показано на примере Элизабет.
Угу. Но это было неизбежно как по мне.
а была ли она способна как часть общества, в котором выросла, подняться над его предрассудками, суевериями, страхами? А вот большой вопрос. Очень мало кто способен на такое, особенно если что-то выбивается из привычных рамок настолько, что начинает пугать
Она-то поначалу и отбрасывала мысль, что Том может быть "нечистым", только вот с каждой произошедшей пугающей ситуацией, это давалось ей сложнее. Могла ли она поступить иначе? Вряд ли. Для этого ей нужно было быть не Элизабет Коул, начальницей приюта 1930-х, а кем-то другим.
она могла помочь ему вырасти другим - хорошим человеком, ведь он родился обычным ребенком
И она могла для него стать мамой, но... не захотела, потому что решила, что не может.
Вот тут мне думается, дело не совсем в этом. Вначале ее порыв был искренен. Она добровольно кормила его, не спала ночами, чувствовала эту связь. Это было желание. Но сил хватило ненадолго. Элизабет – продукт и жертва системы, которая обезличивает и выжимает все соки. Её дни в дальнейшем заполнены отчетами, ведомостями и поддержанием порядка в учреждении, где ресурсов вечно не хватает. На глубокую эмоциональную работу сил просто не остается.
Чтобы выжить самой и поддерживать работу приюта, она вынуждена надеть «строгий костюм начальницы» – и буквально, и метафорически. Доброта и мягкость в таких условиях действительно становятся непозволительной роскошью, ведущей к профессиональному выгоранию.
Поэтому она не «не захотела». По большей части она не смогла. Не смогла противостоять системе, собственному выгоранию и, что самое главное, природе самого Тома. Она чувствует ответственность и вину за то, на что она по факту не имела никакого особого влияния. Том Риддл – канонно не просто трудный ребенок.
Однако, даже такие дети не полностью обречены, направление развития личности по большей степени определяет среда, в которой человек живет.
Так получилось, что и жизненные обстоятельства сыграли не в пользу Тома...
Элизабет не создала того зла, что было в нем заложено. Но она не смогла стать тем противовесом, который мог бы его сдержать или перенаправить. И ее финальные слезы – это осознание именно этой упущенной возможности, этой общей, страшной ответственности, которая лежит на всех, кто был рядом с «неудобным», «странным» ребенком и предпочел отвести взгляд.
Грустно, что у Тома все могло сложится иначе, но не сложилось - не оказалось рядом человека, способного принять его со всеми особенностями и одарить теплом. Грустно, но вместе с тем и радостно, что автор показывает его именно таким - несчастным ребенком, наделенным огромной силой, обернувшей ее во зло, но все же не прирожденным абсолютным злом.
Всё ещё у Тома будет, не здесь, правда, но в другой истории – обязательно)
Большое вам спасибо за такое видение❤️
Всегда пожалуйста!)
Показать полностью
RenyE
Яросса
А я всё ждала вас!)
Я не могла не прийти))
Угу. Но это было неизбежно как по мне.
Ну... почти неизбежно, я бы сказала. Бывают же такие, как Макаренко)
Она-то поначалу и отбрасывала мысль, что Том может быть "нечистым", только вот с каждой произошедшей пугающей ситуацией, это давалось ей сложнее.
Да, но она не пыталась докопаться до истины. Не считать же такой попыткой схему: спросила-ответил-не поверила.
Могла ли она поступить иначе? Вряд ли. Для этого ей нужно было быть не Элизабет Коул, начальницей приюта 1930-х, а кем-то другим.
Маловероятно, но могла. Точнее, не она, но кто-то на ее месте гипотетически мог бы, имхо.
Вот тут мне думается, дело не совсем в этом. Вначале ее порыв был искренен. Она добровольно кормила его, не спала ночами, чувствовала эту связь. Это было желание. Но сил хватило ненадолго.
Так мои же слова этому не противоречат. И когда я писала "не захотела" я имела в виду не отсутствие этого изначального порыва помочь-позаботиться, а отсутствие какой-то внутренней борьбы, которая выглядела бы так: человеку не хватает сил, а он еще некоторое время бьется, пока совсем не выбьется из сил. А здесь у нее как-то руки начали опускаться еще до всех странностей. Вот, когда священник сравнил ее с Мадонной, она будто испугалась этого сравнения. Это, знаете, лично для меня на что похоже: как если бы какой-нибудь волонтер в наши дни пришел в детдом, стал возиться с малышами, искренне пытаться сделать для них что-то хорошее, тратя свое время, силы, и тут невзначай кто-то говорит ему: а из вас вышел бы хороший родитель. И человек тут же пугается-отшатывается: нет, я не готов, я только чуть-чуть помочь и все... Виноват? Нет. Можно ли сказать "не захотел" быть родителем или просто кем-то большим для этих малышей, чем приходящий волонтер? Да. Вот и у Элизабет такая же реакция, причем без всяких колебаний, сразу - нет.
Элизабет – продукт и жертва системы, которая обезличивает и выжимает все соки. Её дни в дальнейшем заполнены отчетами, ведомостями и поддержанием порядка в учреждении, где ресурсов вечно не хватает. На глубокую эмоциональную работу сил просто не остается.
С этим описанием полностью согласна.
Чтобы выжить самой и поддерживать работу приюта, она вынуждена надеть «строгий костюм начальницы» – и буквально, и метафорически. Доброта и мягкость в таких условиях действительно становятся непозволительной роскошью, ведущей к профессиональному выгоранию.
А мне показалось, что она и так выгорела. Она выгоревшая и в каноне. И в этом фнафике она, кажется, выгорела там под портретом Мадонны. Будто священник невольно сбил ее пламя слишком высокой и, наверное, преждевременной ответственностью. Ощущение такое, что лучше бы он этого не говорил.
Поэтому она не «не захотела». По большей части она не смогла.
Да не смогла. Но ведь не сильно-то и пыталась. При первых же сложностях сдалась и отступила.
Не смогла противостоять системе, собственному выгоранию и, что самое главное, природе самого Тома.
А как и зачем ей противостоять?) Противостоять природе волшебника - превратить его в обскури (по канону). Мне кажется, Тому помогло бы принятие, а не противостояние. При условии, конечно, что он не рожден злодеем.
Она чувствует ответственность и вину за то, на что она по факту не имела никакого особого влияния. Том Риддл – канонно не просто трудный ребенок.
Однако, даже такие дети не полностью обречены, направление развития личности по большей степени определяет среда, в которой человек живет.
Канонно да. Если принять пояснения Роулинг, то он именно рожден психопатом и тогда реально остается только показывать ребенку преимущества "хорошего" поведения. Но в вашем фанфике он мне таким не показался. Напротив, создается впечатление, что он хотел бы быть частью коллектива. Это же есть даже прямым текстом: он держится в стороне, потому что его не принимают в игры. Это же мысли самой мисс Коул. И что она пытается сделать, чтобы понять ситуацию, помочь Тому - ничего. А он еще ничего плохого не сделал. И ему больно, но у него сильная психика, поэтому он не истерит, не упрашивает, чтобы его приняли, а просто отходит и привыкает жить без всех остальных. Привыкает к тому, что ему никто не нужен.
И с кроликом сцену тоже можно воспринимать двояко. Когда Том говорит мисс Коул: "все привыкли думать обо мне плохо". Это можно трактовать как первые попытки психопата в манипуляцию, которые не есть, а только притворяется несчастным. А можно предположить, что он и впрямь несчастен и это последняя его попытка докричаться до той, что когда-то носила на руках и была так ласкова и добра. Ну хоть ты усомнись хотя бы! Попробуй мне поверить! Но нет. И насколько он планировал убийство кролика, тоже вопрос. Принято думать, что он все это задумал и хладнокровно осуществил, но мог ли он настолько хорошо в том возрасте контролировать магию? Или он мог просто захотеть, "чтобы с кем-то случилось что-то плохое", как он это сказал Дамблдору? Может, он тогда просто абстрактно желал Билли тоже лишиться самого ценного, что у него есть, и не ожидал, что это реализуется именно так. Тогда все случившее для него самого не в радость.
Элизабет не создала того зла, что было в нем заложено.
А оно заложено?) Как уже написала выше - я не увидела.
И ее финальные слезы – это осознание именно этой упущенной возможности, этой общей, страшной ответственности, которая лежит на всех, кто был рядом с «неудобным», «странным» ребенком и предпочел отвести взгляд.
Это я увидела так же.
Всё ещё у Тома будет, не здесь, правда, но в другой истории – обязательно)
Очень жду!)
Показать полностью
RenyEавтор
Яросса
Точнее, не она, но кто-то на ее месте гипотетически мог бы, имхо.
Да, я про это и говорю.
Вот, когда священник сравнил ее с Мадонной, она будто испугалась этого сравнения.
Я тоже думаю, что она могла испугаться. Ко всему этому, она еще и признавалась, что не знает какого это – быть мамой. Но при этом какая-то связь с малышом уже установилась
Это же мысли самой мисс Коул.
О! Это самое главное – с Томом мы знакомимся через призму восприятия Коул. Чего хотел или не хотел мальчик – это у него надо спрашивать)
Но в вашем фанфике он мне таким не показался
А оно заложено?) Как уже написала выше - я не увидела.
Хм. Опять же, все события всегда пропущены через сито сознания Элизабет.
Но говоря откровенно: я тоже исходила из того, что в Томе была некая изначальная «инаковость», тот самый потенциал, который пугал и отталкивал людей. Для меня лично эта «корневая система» зла в нём присутствует. Но проявляется она не как метка на лбу у младенца в колыбели, а именно через тревожные, необъяснимые для окружающих ситуации, и усугубляется тем, что его не принимают + равнодушие тоже играет роль. Потому что ставить на нем клеймо «рожден быть изначально злобным злом, берегитесь» неинтересно.
Так что, если здесь эта грань оказалась слишком размытой, возможно, это даже к лучшему. Это значит, что история оставила пространство для вашей личной интерпретации!)
Показать полностью
RenyE
Так что, если здесь эта грань оказалась слишком размытой, возможно, это даже к лучшему. Это значит, что история оставила пространство для вашей личной интерпретации!)
Да, иногда неоднозначность сама по себе хороша. Но здесь у меня есть ощущение, что мы в общем-то об одном говорим, но несколько по-разному оцениваем, либо вовсе все дело в смысловых нюансах слов)
Но говоря откровенно: я тоже исходила из того, что в Томе была некая изначальная «инаковость», тот самый потенциал, который пугал и отталкивал людей.
Инаковость и потенциал в этой работе вполне явно считываются. Но для меня инаковость - это не есть "корневая система" зла. Т.е. он не такой как все, да, и это пугает, но это не зло само по себе и его злым не делает. Это создает предпосылки для социального отвержения, которое уже является почвой для прорастания обид, недоверия, желания отомстить и прочего негатива, в конечном итоге формирующего зло.
И мне кажется, дальше вы говорите именно об этом:
проявляется она не как метка на лбу у младенца в колыбели, а именно через тревожные, необъяснимые для окружающих ситуации, и усугубляется тем, что его не принимают + равнодушие тоже играет роль.
И да, клейма на нем изначально нет: ни снаружи, ни внутри... Ну, на мой взгляд. Может, в этом расхождение - есть или нет внутренняя, врожденная тяга творить зло как целенаправленное причинение вреда людям даже без каких-либо предшествующих нападок с их стороны?
Показать полностью
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх