Реквием по персонажу (джен)

Эйлин поет и плачет, глядит неловко —

В доме полно обид и чужих теней.

"Спи, мой сынок, кровиночка, полукровка,

Спи. Наяву — больней.

Ты извини, я будущего не вижу,

Может быть, там и хватит тебе тепла…"

Эйлин поет, а сумерки — ближе, ближе.

Эйлин уже не помнит, какой была.

"Спи, засыпай, покуда отец не злится,

Тише, пока он — будто бы до всего,

Черноволосый, ласковый, круглолицый,

Не осознавший ужаса своего,

Не осознавший вечного непрощенья…"

В стылые окна смотрит седой январь.

Палочку Эйлин муж разломал на щепки —

Чтобы и думать даже не смела, тварь.

Эйлин не смеет — думать, дышать, смеяться.

Эйлин привыкла к страху и нищете.

"Спи наконец... Ведь матери все боятся

Петь и любить нежданных своих детей!

Спи, чтоб тебя! Никто ни черта не значит…

Магия бесполезна, земля кругла".

Эйлин поет и плачет, поет и плачет,

Эйлин поет и пла…

Смотрит мама с дальнего берега —

Здесь теперь такие события…

Папа мне выдумывал звериков,

Чтобы было легче забыть ее.

Рисовал картинки забавные,

Говорил: "Не бойся, красавица.

Страшный облик — это не главное,

Главное — они не кусаются".

Все давным-давно напророчено —

Не помогут клятвы-братания —

Эти небеса с червоточиной,

Эта неживая Британия,

Этот человек — черный, меченый,

Каменный от жеста до выдоха,

Как бессонный зверь покалеченный,

Как плохая папина выдумка.

Тучи — обожженное месиво.

В школе ни просвета, ни отблеска.

Помнишь, папа, как было весело?

Смех у нас изъяли при обыске.

Только эта боль насекомая

Все саднит, как старая ссадина.

…У него глаза — незнакомые…

…Главное — они не кусаются…

Папа, я ни в чем не уверена.

Листья облетают и кружатся.

Я себе придумала зверика,

Чтобы не свихнуться от ужаса.

У войны своя мифология —

Враки пополам с небылицами…

В небе кизляки морщерогие

Бродят с человечьими лицами.

— Душа мальчика еще не настолько повреждена, —

сказал Дамблдор. — Я бы не хотел, чтобы она раскололась из-за меня.

— А моя душа, Дамблдор? Моя?

…Не молчи. Не молчи, пожалуйста. Говори…

Если нет души — то что у тебя внутри

Задыхается, корчится, затемно полыхает?

Грязнокровка, нищенка, горькая сон-трава —

А жива ведь, боже, смотри, ведь жива, жива…

Говоришь — плохая? Что ж… Ну, пускай плохая.

У плохой души — все криво и все не так.

У плохой души — и друг все равно что враг,

И вины — по горло, и вкус на губах железный...

…Не молчи. Не молчи, пожалуйста. Не молчи…

Больше нет обещаний — и нет никаких причин,

Чтобы жить. И стоишь ты — выжженный, бесполезный…

Я в плохую душу твою все гляжу, гляжу,

Я плохую душу твою на руках держу,

Потому что — такая мгла и такая смута,

Потому что ночь, а мы — у нее в груди.

Только взгляда — слышишь? — взгляда не отводи,

Я еще немного… минуту… еще минуту…

"Кончатся снаряды, кончится война.

Возле ограды в сумерках одна

Будешь ты стоять у этих стен,

Во мгле стоять, стоять и ждать

Меня, Лили…"

(из старой песни)

…А портрета не будет. Вы знаете, почему.

Убегает дорога в промозглую полутьму.

Забываются жесты, сливаются голоса…

Мир застыл студентом, не помнящим ни аза.

Мир свернулся коброй — изломанной, расписной.

…Высохшие травы пахнут чужой весной,

Беспокойными фразами, эхом шагов вдали…

Но у этих стен — никого, никого, Лили.

И за этими стенами — пусто и не светло.

Так железные люди ломаются, как стекло,

Так попросишь не сниться — а выйдет: "Не умирай…",

Так у книжной страницы — заточенный, острый край.

И война не кончается, следует по пятам…

Ты его не ждешь, он не нужен тебе и там,

Ты его не ждешь, пролетают года, века.

…Замирает в паденье слабеющая рука…

И война продолжается — только уже внутри.

...На губах дрожащих — кровавые пузыри…

И война подступает к сердцу. И никого.

…На лужайке — девочка, рыжее божество…

Ты его не ждешь. Не стоишь у стены во мгле.

…Непроросшей семечкой время лежит в земле…

Утекает память из порванных тонких жил…

И не будет портрета. Не будет. Не заслужил.