Да куда бы я без Марины-то? (джен)

У Аркадия Петровича, папиного одноклассника, была одна фирменная черта — его усы. Не седые, не мышиные, а густые, ухоженные, цвета спелой пшеницы. В свои сорок с хвостиком и с легкой полнотой, делавшей его похожим на добродушного бульдога, эти усы были его главной гордостью. Они придавали лицу ту самую солидность, о которой он мечтал.

Идея покрасить усы посетила его утром в среду — стоило ему заметить в зеркале пару назойливых седых волос. Не ради кардинальных перемен, а просто для свежести. «Хна, — решил он, — натурально, безопасно. Жена красится».

В ванной, покопавшись в шкафчике, Аркадий нашел аккуратную баночку с арабскими буквами. «Наверное, она», — подумал он и, бодро насвистывая, щедро нанес пасту на свои сокровища.

Кто же мог знать, что в эту самую баночку его жена Марина пересыпала едкий химический краситель из пакетика, купленного когда-то для старой кофты?

Эффект превзошел все ожидания. Когда Аркадий Петрович смыл засохшую массу и взглянул в зеркало, его пшеничные усы сияли ядовито-фиолетовым оттенком.

«Ничего, — попытался он утешить себя, вглядываясь в отражение. — Цвет... энергичный».

В офисе его встретили сначала гробовым молчанием, затем — сдержанным хихиканьем. Аркадий Петрович, краснея под фиолетовыми усами, изо всех сил пытался сохранить лицо. Но, взглянув на розовеющие от сдерживаемого смеха лица коллег, он не выдержал и укрылся за папками на своем столе, пытаясь сосредоточиться на важном отчете. Получалось плохо.

Аркадий Петрович молча встал, достал свой стакан из ящика стола, подошёл к кулеру и налил воды. Вернулся, поставил стакан на стол и попытался успокоиться. «Что там говорят? Глубокий вдох и выдох. Вдох и выдох. И глоток воды...» Но едва он потянулся за стаканом, рука предательски дрогнула. Вода хлынула на распечатанные листы, чернила поползли, превращая аккуратные колонки цифр в фиолетово-синее месиво. Но ладно цифры! Поплыли с таким трудом полученные подписи! Аркадий с отчаянием схватился за голову.

И тут ему потребовался талисман — «счастливый» карандаш, подарок дочки, которым он всегда делал пометки. Рука сама потянулась к привычному желобку на столе, но нащупала лишь пустоту. Ледяная волна накатила внезапно: талисман исчез. Он обыскал весь стол, все ящики — тщетно.

Согнувшись в три погибели, чтобы заглянуть под стол, Аркадий Петрович услышал короткий, злобно-торжествующий звук — резкий, как выстрел. Это лопнул шов на его дорогих, отлично сидящих брюках. Теперь у него были фиолетовые усы, безнадежно испорченный отчет, потерянный талисман и дыра на самом видном месте.

Он простонал. Казалось, что Вселенная объявила ему бойкот.

Аркадий Петрович поднял глаза: рядом с его столом стоял суровый Иванов, начальник отдела кадров, известный своей невозмутимостью. Его взгляд скользнул по фиолетовым усам, мокрым документам и задержался на дыре на брюках.

— Аркадий Петрович, — произнес он без тени улыбки. — У нас проверка из головного офиса. Через пятнадцать минут. Будьте готовы.

И, развернувшись, ушел. Аркадий застыл, чувствуя, как его фиолетовые усы начинают медленно сливаться с нарастающей внутренней паникой в единое, катастрофическое целое. А потом... потом он вдруг представил, как будет выглядеть эта встреча. Его фиолетовые усы, порванные штаны, мокрый отчет... И расхохотался.

Вечером, смирившись со своей участью ходить месяц с фиолетовыми усами, Аркадий Петрович рассказывал эту историю за ужином жене и дочери. О том, как проверка из головного офиса, увидев его, вначале онемела, а потом директор тихо спросил: «Это корпоративный новый дресс-код?» И как он, Аркадий, вместо оправданий, рассмеялся и честно все рассказал. Он сам не ожидал, что это разрядило обстановку лучше любых подготовленных отчетов.

Они хохотали до слез. Дочь сфотографировала его «новый образ» и даже установила фото на свой смартфон.

А папин одноклассник, Аркадий Петрович, понял: бывают дни, когда все летит к чертям, и единственное, что ты можешь сделать — это от души посмеяться над фиолетово-усатым героем этого комедийного блокбастера по имени Ты.

Тема «плетение» оказалась для Аркадия Петровича не менее коварной, чем тема «окрашивание». Вдохновленный тем, что он с честью вышел из усатого кризиса, он решил, что пришло время для нового подвига — на этот раз отеческого.

У дочери-подростка Лены началась пора экзаменов. Она сидела над учебниками, хмурая и бледная, а волосы, заплетенные в небрежный «хвост», лишь подчеркивали ее усталость.

— Лен, а давай я тебе сделаю красивую косу? — неожиданно для себя предложил как-то вечером Аркадий Петрович. — Как в том видео, что ты показывала. Французскую, что ли.

Лена посмотрела на него с сомнением, смешанным с любопытством:

— Пап, ты умеешь?

— Что тут уметь? — бодро отрапортовал он. — Я инженер! Чертёжник! Читать схемы — моя профессия. А плетение — это та же схема, только на голове.

Он вооружился расческой, двумя резинками и планшетом, где на скриншотах была запечатлена пошаговая инструкция «Как заплести идеальную французскую косу». Первые минуты были полны энтузиазма. Аркадий Петрович сосредоточенно водил пальцами по мягким волосам дочери, пытаясь разделить пряди на три равные части.

— Так, секция А-1, секция Б-1... — бормотал он. — Перекрещиваем А-2 над Б-2, присоединяем участок В-1...

Очень скоро выяснилось, что теория и практика — вещи разные. Пряди путались и выскальзывали, вместо аккуратного плетения получалась какая-то абракадабра, напоминающая то ли корзинку для пикника, то ли птичье гнездо. Чем усерднее он старался, тем хаотичнее становилась конструкция. Лена тихо постанывала, когда он в сотый раз затягивал прядь, пытаясь «исправить наклон».

— Пап, ты мне все волосы повыдергиваешь, — прошептала она.

— Прости, дочка, главное здесь — системный подход! — парировал Аркадий Петрович. А на лбу у него выступил пот.

Через сорок минут битвы он слегка откинулся назад, чтобы оценить результат. То, что он увидел, не поддавалось никакому инженерному описанию. Коса шла зигзагом. Из плетения аккуратно были выбраны пряди, а на затылке образовался загадочный гладкий узел, который, казалось, жил своей отдельной жизнью.

В этот момент из кухни вышла Марина. Она взглянула на творение мужа, и глаза ее округлились. Секунду она молчала, борясь с смехом, а затем выдавила:

— Аркадий... Это... новый стиль? «Безумный ученый после ночи в лаборатории»?»

Лена подбежала к зеркалу в прихожей. Раздался тихий вскрик. Она обернулась к отцу. На ее лице было не возмущение, а самое настоящее потрясение.

— Пап... Как ты это сделал? Это... гениально! У меня никогда еще не было такой крутой прически!

Она тут же сделала селфи и выложила в соцсети с подписью: «Папа-стилист. Не ищите идеал, он уже здесь». Телефон тут же запиликал уведомлениями. К удивлению Аркадия Петровича, фотография собрала немало так «лайков» и восхищенных отзывов.

Аркадий Петрович, смущенный и растерянный, смотрел на дочь, которая с восторгом разглядывала в зеркале свое новое «прелестное безобразие». Иногда самая запоминающаяся красота рождается в легком, искреннем хаосе, сотворенном руками любящего человека.

Лена получила главную роль в школьной пьесе — Королевы Осени. Ей был необходим соответствующий регалии венец.

— Пап, ты же у нас главный инженер-творец! — с хитрой улыбкой заявила дочь, протягивая Аркадию Петровичу распечатанную картинку. На ней красовалась сложная конструкция из проволоки, украшенная искусственными листьями, ягодами и желудями. — Мне нужно нечто королевское!

Аркадий Петрович, наученный горьким опытом с усами и плетением, на этот раз подошел к делу с суровой решимостью. Он не стал полагаться на интуицию. Он составил чертеж, закупил материалы — прочную, но гибкую медную проволоку, клеевой пистолет, мешок декоративных даров осени — и выделил себе целое воскресенье.

Работа закипела на кухонном столе, который быстро стал напоминать упорядоченный хаос. Аркадий Петрович, с языком, зажатым от усердия между зубов, сгибал проволоку, создавая прочный каркас. Он примерил его на голову дочери, сверяясь с чертежом.

— База держится. Переходим к модулю «Листва», — сказал он сам себе.

Марина, проходя мимо, скептически хмыкала:

— Смотри, только клеем всю квартиру не залей.

Но на сей раз все шло по плану. Проволока послушно скручивалась, кленовые листья из искуственного бархата ложились ровными ярусами, ягоды рябины ярко алели среди позолоченных желудей. Аркадий Петрович, обычно погруженный в мир цифр, чертежей и отчетов, с удивлением ловил себя на мысли, что получает невероятное удовольствие, создавая эту хрупкую красоту.

Наконец, последний лист был закреплен на макушке. Аркадий Петрович с благоговением поднял готовое изделие. Корона сияла в свете кухонной люстры, переливаясь золотом, бархатом и рубинами ягод. Она была идеальна.

— Лена! Иди смотри! — с гордостью прокричал он.

Дочь выскочила из комнаты, ее глаза загорелись. Она бережно взяла корону и водрузила ее себе на голову. И в этот самый момент тонкая, коварная проволока, из которой был сделан незаметный внутренний ободок, не выдержав напряжения, с тихим печальным звоном лопнула.

Произошло это словно в замедленной съемке. Великолепная конструкция, секунду назад бывшая венцом королевы, бессильно сложилась, как пойманная бабочка. Листья и ягоды беспомощно повисли на оставшихся фрагментах каркаса, превратившись в жалкую гирлянду. На голове у Лены безжизненно болталось нечто, отдаленно напоминающее спутниковую антенну, пережившую ураган.

Наступила гробовая тишина. Аркадий Петрович замер, не в силах поверить в такое предательство со стороны законов физики. Лена с ужасом смотрела на свое разрушенное величие в отражении чайника.

Лена сдавленно вздохнула, ойкнула, и неожиданно для себя самой хрюкнула носом. А потом начала смеяться. Аркадий Петрович, глядя на дочь, корчащуюся от смеха в своем «обломке короны», тоже не выдержал и расхохотался.

— Ну что, — сквозь смех выдохнула Лена, — королева Осени, пережившая октябрьский шторм?

— Скорее, король-инженер, потерпевший фиаско на ровном месте, — отшутился Аркадий Петрович.

В итоге корону пришлось экстренно чинить, стягивая прочной зеленой лентой, которая, как ни странно, придала ей еще большего шарма и индивидуальности.

На сцене Лена в своей «короне с историей» выглядела самой настоящей королевой. А Аркадий Петрович, сидя в зале вместе с Мариной, с гордостью смотрел на дочь.

Настроение у Аркадия Петровича было соответствующее погоде — серая, промозглая хандра. Всё валилось из рук, как в тот день с фиолетовыми усами, только без капли юмора. С утра забыл ключи, и пришлось возвращаться, в обед долго искал кошелёк в столовой, а торопящаяся очередь бросала злобные взгляды и шипела не хуже змеи, а теперь шёл под противным осенним дождём, чувствуя, как сырость пропитывает даже душу.

— Системный сбой, — с инженерной точностью диагностировал он своё состояние и принял волевое решение. — Прямо домой. Чай. Диван. Никаких телодвижений.

Путь лежал через старый двор. И тут он услышал — не мяуканье, а скорее сиплое ворчание. Звук шёл из-под промокшего куста и выражал вселенское недовольство.

Под кустом сидел совершенно чёрный кот, сгорбившись в позе глубочайшего протеста. Дождь стекал по его шерсти, но он даже не пытался стряхнуть воду, лишь испускал утробные звуки.

«Ну и экземпляр», — мысленно констатировал Аркадий Петрович, узнавая в этом мрачном создании своё сегодняшнее настроение.

Он расстегнул плащ и, не говоря ни слова, накрыл им кота. Тот не сопротивлялся, лишь издал обречённое «Мррр...».

Дома Марина как раз заканчивала накрывать на стол.

— Аркадий, ты промок! Снимай всё и иди в душ, — встретила она его, но тут же заметила шевелящийся свёрток. — И что это ты принёс?

Он развернул плащ. На свет появилась мрачная морда. Кот осмотрел коридор взглядом строгого ревизора.

— Это Мрачный, — представил его Аркадий Петрович. — Кажется, у нас системное сходство.

Марина подняла бровь:

— Ты уверен, что нашёл родственную душу? Выглядит он как начальник комиссии по аудиту.

Но уже через час Мрачный, высушенный и накормленный, демонстрировал системный подход к комфорту: устроился на самом тёплом стуле, изредка бросая на них оценивающие взгляды.

— Ну что, — Марина поставила перед мужем чашку чая, — теперь у тебя есть единомышленник по философским вопросам.

Аркадий Петрович глянул на кота, который смотрел на него с выражением молчаливого понимания.

— Знаешь, — улыбнулся он, — иногда чтобы развеять мрак, нужно просто разделить его с кем-то. Даже если этот кто-то покрыт шерстью и ворчит.

Мрачный в ответ буркнул, взмахнул хвостом и презрительно прищурился.

Утро начиналось с солнечного зайчика, плясавшего по стене, и с запаха свежесваренного кофе, который Марина разливала по чашкам с тем особым субботним удовольствием, когда можно никуда не торопиться.

— Аркадий, смотри-ка, — она вдруг рассмеялась, указывая на боковую стенку холодильника. — Наше стадо проснулось!

Аркадий Петрович оторвался от тоста и увидел их — бумажное стадо, скачущее по белому эмалированному полю. Тех самых оленей, которых когда-то вырезала и раскрасила Лена. Семь лет назад. Они были разные: один — оранжевый, в зелёных пятнах, другой — синий в горошек, третий — фиолетовый в золотых крапинках. А в центре — изящная олениха с длинными ресницами, которую Лена когда-то объявила королевой стада.

— Помнишь, как она их вырезала? — Марина подошла к холодильнику, коснулась пальцем оленихи. — Весь стол был в обрезках, а на полу — радужные лужи из акварели. Ты тогда сказал, что нашу кухню украсила мастерская настоящего художника.

— А ты добавила, что у нас теперь не холодильник, а заповедник, — улыбнулся Аркадий Петрович.

В этот момент на кухню влетела Лена.

— Ой, вы про моих оленей! — Она пристроилась рядом с отцом. — Я ж тогда так старалась! Вот эта олениха — она у меня мама всего стада. Мудрая и красивая!

— Ну, мудрую и красивую я сразу признал, — подмигнул Аркадий Петрович, глядя на Марину.

Тут из-под стола вынырнул Мрачный. Он равнодушно обошёл ноги домочадцев и уставился на холодильник. Затем, сделав несколько грациозных движений, запрыгнул на стул, а оттуда — на разделочный стол, оказавшись нос к носу с бумажным стадом.

— Мрачный, только не вздумай! — испугалась Лена.

Но кот и не думал портить композицию. Он улёгся на столе, подложив голову на лапы, и уставился на оленей с видом снисходительного покровителя.

Солнечный луч ударил точно в боковую панель холодильника, и бумажные олени вспыхнули яркими красками. А рядом, освещённый тем же светом, лежал их чёрный страж, подрагивая кончиком уха и как будто следя за порядком в своём бумажном королевстве.

— Знаешь, — тихо сказала Марина, глядя на эту картину, — а ведь это и есть самое настоящее волшебство. Не в сказках о заколдованных принцах, а вот в этих бумажных оленях, которые охраняет наш ворчливый рыцарь.

Аркадий Петрович кивнул. Он смотрел на разноцветное стадо и думал, что семейное счастье — оно вот такое.

Мрачный устроился рядом с холодильником. Его обычное выражение лица — смесь философской скорби и лёгкого презрения к миру — вечером сменилось на откровенно страдальческое.

— Мрррааа... — этот звук, протяжный и полный трагизма, пронзил вечернюю тишину.

Лена замерла с открытым ртом.

— Мама! Папа! Мрачный... стонет!

Аркадий Петрович, допивавший чай, поставил чашку и внимательно посмотрел на кота.

— Погодите паниковать, — сказал он. — Может, это у него такой перформанс? Авангардный. Выражает экзистенциальную тоску через звук.

Лена настороженно взглянула на отца.

— Пап, он же реально страдает!

— А искусство не должно быть комфортным, — философски заметил Аркадий Петрович. — Возможно, мы наблюдаем рождение нового направления в кото-искусстве. «Тоска по утраченной мыши» или «Ода пустой миске».

Мрачный, словно подтверждая эту теорию, издал новый, ещё более пронзительный звук и демонстративно уронил голову на лапы.

Начался семейный совет. Лена тщетно пыталась угостить кота его любимым лакомством — он отвернулся с таким видом, будто ему предложили отработанный наполнитель. Марина пробовала погладить — получила выразительный вздох. Аркадий Петрович предположил, что кот просто заскучал, на что Мрачный приоткрыл один глаз и посмотрел на него с бездонной печалью.

— Всё, едем в клинику! — решила Марина, хватая ключи. — Он явно плохо себя чувствует!

В машине Лена прижимала к себе переноску, из которой доносились тоскливые и печальные вздохи. Марина лихорадочно искала адрес ближайшей ветлечебницы. Аркадий Петрович нервно постукивал пальцами по рулю.

В клинике, когда врач — усталая женщина в халате — попыталась Мрачного осмотреть, он издал такой жалобный звук, что у Лены навернулись слёзы.

— Так-так, — врач внимательно изучала кота, аккуратно прощупывая живот и проверяя слизистые. — Температура в норме, признаков травм нет. Не было ли у питомца в последние часы чего-то необычного? Может, слишком активно играл?

Лена встрепенулась:

— Да! Я купила ему сегодня утром новую игрушку — мышку с перьями! Он с ней носился буквально весь день.

Марина достала телефон:

— Вот, смотрите, — показала она врачу серию снимков. — Это я снимала его около трёх часов назад. Кажется, он совсем забыл про отдых.

На фото было запечатлено, как Мрачный с полной самоотверженностью атакует игрушку, а вокруг летают перья.

Врач внимательно изучила фотографии.

— Похоже на переутомление после чрезмерной активности. У домашних кошек, особенно у темпераментных, иногда случается такая реакция на перевозбуждение. Рекомендую покой и ограничение активных игр на ближайшие сутки. Обязательно найдите и уберите ту игрушку — перья могут быть опасны при проглатывании.

По дороге домой Аркадий Петрович разводил руками:

— Никогда не думал, что пронзительный ужас может вызвать... обычная игрушечная мышь.

Дома Лена сразу же заглянула под диван и издала победный возглас:

— Нашла! — она извлекла потрёпанную мышку, от которой остались клочья ткани и несколько перьев. — Больше никаких пернатых игрушек!

Мрачный, получив положенную порцию ужина и заслуженный покой, постепенно начал возвращаться к своему обычному состоянию, а уже к ночи и вовсе восстановил своё королевское достоинство. С характерным для него величием он устроился на диване, словно монарх, снисходительно позволяющий подданным любоваться своим отдыхом.

Его спокойное мурлыканье, наконец заполнившее квартиру, стало для всех лучшим доказательством того, что кризис миновал.

Марина вернулась домой позже обычного, с большой плотной папкой в руках. Лицо её светилось сдержанной гордостью, но в глазах читалась усталость.

— Всё? — Аркадий Петрович помог ей снять пальто, бросив любопытный взгляд на папку.

— Всё, — она улыбнулась. — Проект сдали. Заказчик принял.

Лена, услышав шум, выскочила из своей комнаты:

— Мам, покажи! Тот самый, над которым ты ночами сидела?

Марина осторожно извлекла из папки стопку с эскизами и чертежами. Это был проект реконструкции старого приморского парка. На первом же листе красовался главный элемент — огромная мозаичная площадка в виде морской звезды, сложенная из разноцветной керамической плитки.

— Это же та самая звезда из легенды! — воскорженно прошептала Лена. — Про которую ты нам рассказывала!

Марина кивнула:

— Да. Заказчику понравилась идея. Он сказал, что это станет новым местом силы для горожан.

Аркадий Петрович, всегда ценивший точность, внимательно изучал чертёж.

— Интересное инженерное решение, — отметил он. — Лучи расходятся под идеальными углами. А цветовое зонирование... это для навигации?

— Для настроения, — поправила его Марина. — Каждый луч — свой цвет, своя эмоция. Жёлтый — радость, синий — спокойствие, красный — энергия...

В этот момент Мрачный, привлечённый всеобщим вниманием к разложенным на столе бумагам, запрыгнул на стол и уселся прямо на центральный круг морской звезды.

Все рассмеялись.

— Видишь? — Лена погладила кота. — Даже Мрачный оценил твою звезду. Настоящий знак качества!

Позже, когда Лена продолжила делать уроки, а Мрачный устроился спать, Аркадий Петрович спросил жену:

— Сложно было пробить этот проект? Ты же говорила, комиссия сначала была против «излишней романтики».

Марина вздохнула, убирая эскизы и чертежи в папку:

— Было. Говорили, что это непрактично, что вандалы испортят. Но я им привела статистику — в парках, где есть такие арт-объекты, снижается уровень вандализма. Люди берегут то, что радует глаз. А ещё... — она улыбнулась, — я рассказала им легенду про морскую звезду. Про то, что она указывает путь к дому.

Аркадий Петрович наблюдал, как Марина, приглушив свет настольной лампы, аккуратно раскладывает в портфолио подписанные чертежи. Её движения были точными, в них читалась та же собранность, что и в профессиональных расчётах на полях.

Он видел не просто архитектора, сдавшего проект. Он видел человека, который семь вечеров подряд подбирал оттенок синего, чтобы он не выцветал на солнце, но оставался похожим на море в ясный день. Который отстаивал нестандартный диаметр центрального круга, потому что интуитивно чувствовал — именно такой размер создаст у людей ощущение «своего места».

— Знаешь, — тихо сказал Аркадий, подходя ближе, — когда я смотрю на эти чертежи... я ведь вижу не только разметку и спецификации. Я вижу, как ты с помощью углов наклона и коэффициентов противоскольжения... создаёшь место, куда людям захочется возвращаться.

Марина повернулась к нему, в уголках её глаз собрались лучики морщинок — от улыбки и от усталости.

— Твоя морская звезда... — продолжал он, — она ведь уже давно указала путь. Мне — когда я после рабочего дня тороплюсь домой, зная, что ты ждёшь. Лене — когда она в сомнениях идёт к тебе за советом. Ты не просто рисуешь ориентиры на планах. Ты сама — тот самый точный и надёжный ориентир, что ведёт нас сквозь любые шторма.

Она молча положила ладонь ему на руку. В этом жесте было больше понимания, чем в словах. А из гостиной доносилось довольное мурлыканье Мрачного — будто бы и он соглашался с этой простой и такой важной истиной.

Аркадий Петрович решил провести «техническое воскресенье». Вооружившись планшетом и пятой чашкой кофе, он устроился в гостиной с благородной целью — оптимизировать систему умного дома.

— Сегодня мы достигнем полной синхронизации! — объявил он, с упоением изучая меню настроек.

Марина, проходя мимо, бросила осторожный взгляд:

— Аркадий, ты же помнишь, что в прошлый раз после твоей оптимизации холодильник три дня показывал нам прогноз погоды?

— Экспериментальные неполадки! — отмахнулся он. — Теперь я разобрался в алгоритмах!

Лена, сидевшая рядом с Мрачным, шепнула коту:

— Кажется, папа опять собирается творить магию. Чёрную.

Первый час стрелки на часах отсчитывали ровные, упорядоченные минуты. Аркадий Петрович, погружённый в цифровые схемы, заставлял технику покоряться своей воле.

Кофеварка послушно загрузила новую прошивку, её дисплей вспыхнул зелёной галочкой. Шторы, шелестя тканью, начали подниматься и опускаться по велению голоса. Термостаты выстраивали в комнатах идеальный температурный режим.

Аркадий Петрович откинулся на спинку кресла, и по его лицу расплылась торжествующая улыбка.

— Во-о-от видите? — протянул он, обводя домочадцев властным взглядом. — Никакой самодеятельности! Строгость и чёткость!

И в этот самый миг Мрачный, до того безмятежно свернувшийся клубком, вдруг прервал свой покой. За стеклом мелькнула тень воробья — и всё, рассудок отступил, уступив место древнему инстинкту.

Он сорвался с места, забыв о существовании стеклянной преграды, о хрупкой вазе на краю стола, о непреложных законах физики. Его мир сузился до одной цели — поймать неуловимую добычу.

А дальше...

Мрачный с размаху врезался в балконную дверь, отскочил с оглушительным стуком и, кувыркаясь, задел вазу. Та взмыла в воздух, перевернулась несколько раз и разбилась вдребезги, рассыпав печенье по полу россыпью разноцветных конфетти. Кот, пытаясь удержать равновесие, оттолкнулся от скользкого паркета и в паническом прыжке взлетел на тумбу с роутером. Его лапа метнулась в сторону, чиркнула по маленькой кнопке сброса — и нажала её.

Тихий щелчок прозвучал оглушительно, предвещая начало технического апокалипсиса.

В гостиной воцарилась тишина, нарушаемая только тихим писком роутера, пытающегося перезагрузиться.

А потом началось...

Кофеварка в кухне вдруг заработала сама по себе, начав готовить «эспрессо максимум». Умные лампы замигали радужными цветами. Кондиционер включил обогрев на полную мощность. А голосовой помощник радостно сообщил: «Привет! Я обновился и теперь умею петь!» — и затянул песню про маленьких утят.

Лена сначала замерла, потом начала смеяться. Марина попыталась сохранять серьёзность, но тоже не выдержала. Даже Мрачный, сидевший под столом, издал нечто похожее на смущённое «мрр?».

Аркадий Петрович замер, наблюдая разворачивающийся хаос. Его взгляд скользнул по мигающим лампам, завывающему кондиционеру, луже кофе на полу и осколкам вазы. Медленно, очень медленно он поднял голову, уставившись в потолок, будто взывая к небесам.

— Вот ведь парадокс, — прошептал он, и в голосе слышалась одновременно и досада, и странная гордость. — Существо, не обременённое необходимостью мыслить, совершило самый бездумный поступок дня. И этот пушистый философ одним движением лапы обнулил результаты моего трёхчасового труда.

В углу комнаты Мрачный, придя в себя, начал вылизывать свою потрёпанную шёрстку с видом полного неведения о случившемся.

На восстановление системы ушёл весь вечер. Зато появилась новая семейная легенда — «Как Мрачный за пять секунд победил умный дом».

Спортзал наполнялся гулом голосов и стуком скакалок о прорезиненный пол. Лена нервно перебирала в руках ручку своей скакалки. Через неделю — сдача норматива, а двойные прыжки всё не получались. Казалось, скакалка живёт своей жизнью и только и ждёт момента, чтобы запутаться у неё в ногах.

— Маркина, вперёд! — раздался голос физрука.

Лена вышла на полосу света от высокого окна. Сделала вдох, начала раскручивать скакалку. Первый прыжок — удачно. Попытка сделать второй оборот — и снова скакалка цепляется за кроссовок.

— Не хватает координации, — констатировал учитель. — Тяжело даётся. Надо ещё потренироваться. Семёнова!

Из строя вышла высокая девочка и легко, играючи, сделала несколько двойных прыжков подряд. Лена отвела взгляд. Она чувствовала, как горят её щёки.

— Ничего, Лен, получится! — тихо сказала её подруга Катя, когда Лена вернулась в строй. — Ты же на математике все задачи щёлкаешь.

После урока, на большой перемене, Лена осталась в зале. Она снова и снова пыталась поймать ритм. Скакалка била по ногам, путалась, свистела в воздухе. Руки и спина ныли от напряжения.

— Эй, Маркина, не сдавайся! — крикнул через весь зал Витя из параллельного класса, пришедший пораньше на свой урок физкультуры. — Руки ближе к корпусу!

Лена кивнула, попробовала — и снова неудача. Но она заметила, что после его совета скакалка стала цепляться реже.

И Лена сделала ещё одну попытку. И ещё. Пот лил с неё градом, ноги гудели. Но она чувствовала, что с каждым разом движение становится всё точнее.

И вот, на очередном прыжке, когда она уже почти выдохлась, тело словно само заняло нужную позицию. Резкий толчок ногами, быстрый взмах кистями — и скакалка, послушная, промчалась под её ступнями дважды! Она сделала это!

Лена стояла, тяжело дыша, но по её лицу расплывалась счастливая, широкая улыбка. Катя, уже переодевшаяся в школьную форму, быстрым шагом подошла к ней из раздевалки и похлопала её по плечу:

— Видишь! А ты говорила «не могу»!

В раздевалке, переодеваясь, Лена поймала себя на мысли, что самое тяжёлое — это не двойные прыжки. Самое тяжёлое — заставить себя сделать ещё одну попытку, когда кажется, что всё уже испробовано. И как важно, чтобы в этот момент кто-то крикнул: «Давай, ещё разок!»

Первый рассвет нового года застал квартиру в тихом хаосе. Мандариновые корки усыпали подоконник, мишура свисала с дверных косяков, а по всему полу лежал серебристый слой блёсток, словно настоящая метель прошлась по комнате.

Ленина дверь распахнулась, и она выскочила в коридор, потягиваясь и протирая сонные глаза. Взгляд её скользнул по гостиной, остановился на ёлке — и глаза округлились.

— Ой! — выдохнула она, подбегая к искрящейся на утреннем солнце ёлке. — Да на неё будто настоящая метель обрушилась! Вся в снегу... то есть в инее... нет, в этой блёсточной пыли!

Марина, выйдя из кухни с чашкой дымящегося кофе, остановилась на пороге и сразу всё поняла. Её взгляд упал на пустой пластиковый футляр от ёлочного дождика-спрея с надписью «Снежное сияние».

— Лена, — вздохнула она, — это ведь ты вчера вечером решила «сделать как в TikTok» и обрызгать ёлку этим блёсточным спреем?

Лена виновато потупилась:

— Ну да... А он вроде бы был с защитой от осыпания! На видео всё так красиво блестело и не сыпалось!

— На видео, — подхватил Аркадий Петрович, поднимая с пола инструкцию, — и, как обычно, никто не читал мелкий шрифт. «Для лучшего эффекта дайте блёсткам полностью высохнуть в течение 4-6 часов». А у нас кто-то, — он многозначительно посмотрел на Мрачного, который как раз в этот момент проснулся и встряхнулся, поднимая целое облако блёсток, — решил в два часа ночи поиграть в ёлочных джунглях...

Мрачный, услышав своё имя, даже не двинул ухом. Он продолжил невинно умывать лапу, с которой всё ещё осыпались серебристые частички. Затем он вскочил на подоконник, смахнул шкурки мандаринок и презрительно огляделся. Пару раз пригладил лапой усы и с чувством выполненного долга мявкнул.

— Ну что ж, — вздохнула Марина, — пора подметать старый год. И эту волшебную метель.

— Давайте! — раздался из коридора голос Аркадия Петровича. Он уже стоял с блокнотом, записывая план действий. — Разделяем территорию, определяем очерёдность...

Но Мрачный перечеркнул все планы. Увидев веник в руках у Марины, он вцепился в него когтями, зарычал и улёгся сверху, прижимая «добычу».

— Кажется, профсоюз кошек объявил забастовку, — рассмеялась Лена.

Лена пылесосила под столом, а блёстки взлетали, создавая новые сверкающие облачка. Заглянула под диван — и вытащила потерянную мамину серёжку, теперь покрытую блёстками. Марина выметала хвою из углов, наткнулась на упавшую открытку. Аркадий Петрович собирал осколки разбитого шарика, поднял голову:

— Любопытно... Подметая следы праздника, находим потерянные воспоминания.

Лена принесла картонную коробку, начала наполнять её находками:

— Сделаем капсулу времени!

Она положила билет с новогоднего представления, засушенную мандариновую корочку, смятую записку с желанием, фотографию у ёлки. Мрачный, наблюдая, принёс свой вклад — отгрызенный бант от игрушки, весь переливающийся блёстками.

— И твой трофей положим, — улыбнулась Лена, принимая подарок.

Запечатали коробку, подписали: «Новогодняя капсула. Вскрыть через год».

Чистая комната наполнялась особым чувством — не просто порядком, а предвкушением нового начала. Аркадий Петрович, опираясь на ручку от пылесоса, произнёс:

— Подметать — значит готовить чистый холст для новой картины года.

Мрачный же прошёлся вымытому полу, оставляя первые блестящие следы на чистом полотне нового года.

Лена осторожно вставила кассету в старый магнитофон. После энергичных рифов «The Police» комната наполнилась сдержанными, меланхоличными аккордами.

— О, это «Shape of My Heart»! — прошептала Марина, закрывая глаза. — Совсем другой Стинг.

Лена прислушалась к тексту, а Марина тихо переводила:

«Он раскладывает карты не для того, чтобы выиграть,

Не для того, чтобы проиграть.

Он играет не для выигрыша...*»

Тут она чуть замялась, но продолжила:

— Он играет, чтобы найти логику в сердце.

— В сердце есть логика? — удивилась Лена.

— Не совсем! — воскликнул Аркадий Петрович, отложив журнал. — С такой точки зрения сердце — система, подчиняющаяся законам, но не поддающаяся полному анализу. Но здесь мама допустила художественную вольность. Там скорее он пытается «разгадать священную геометрию случайности».

В этот момент Мрачный, обычно равнодушный к музыке, подошёл к динамику. Он сел, вытянув шею, и замер, словно пытаясь расшифровать звуки.

— Смотрите, — улыбнулась Лена, — он чувствует эту музыку.

Песня текла, переливаясь гитарным перебором, и Аркадий Петрович также тихо, как прежде Марина, начал переводить:

«Я знаю, что пики — это мечи солдат,

Я знаю, что трефы — это орудия войны,

Я знаю, что бубны — это деньги на военные нужды,

Но мне это не по душе».

— Как точно, — задумчиво сказала Марина. — Все масти — разные стороны жизни, хоть и все про войну. И только червы — про чувства.

— Похоже, — кивнул Аркадий Петрович. — Каждая масть имеет свою «функцию», как деталь в механизме. Но вместе...

— ...вместе они составляют игру, — закончила Лена. — Как и в жизни.

В комнате повисла тишина. Даже Мрачный не шевелился, уставившись в одну точку.

— Понимаешь, — сказала Марина, обнимая дочь, — каждый человек ищет в своём сердце ту самую логику. Пытается разгадать, почему бьётся именно так, а не иначе. Какую партию играет в этой сложной симфонии.

— Как папа с его чертежами, — улыбнулась Лена. — Он вычисляет углы, подбирает материалы, просчитывает нагрузки... А ты — подбираешь цвета, текстуры, свет... Чтобы в конце получился не просто дом, а место, где сердцу хорошо.

— Блестящая аналогия! — одобрил Аркадий Петрович. — В архитектуре, музыке, да и в жизни — мы все стремимся к гармонии. Просто у каждого свой инструмент для её поиска.

Когда песня закончилась, Лена не стала перематывать кассету. Она сидела, обняв колени, и смотрела на Мрачного, который наконец отряхнулся и улёгся на своё место.

— Знаешь, мам, — сказала она, — а ведь эта песня как наш кот. Снаружи — независимый и холодный, а внутри... внутри, наверное, тоже ищет логику в своём кошачьем сердце.

*здесь и далее перевод песни Sting «Shape of My Heart», выполненный на сайте «Лингво-лаборатории Амальгамма», https://www.amalgama-lab.com/songs/s/sting/shape_of_my_heart.html?ysclid=mglvn0qd9i148985587

Плюс некоторые авторские вольности :)

Аркадий Петрович сидел за кухонным столом, окружённый грудами бумаг. Перед ним высились стопки квитанций, справок, заявлений и форм установленного образца. Он методично заполнял очередной бланк, его лицо выражало сосредоточенное отчаяние.

— Опять эти ЖКХ-квитанции! — воскликнул он, размахивая пачкой бумаг. — Вместо одного понятного документа — двенадцать разных бумажек! Вода отдельно, отопление отдельно, капремонт отдельно! Всё измельчили на клочки!

Лена, сидевшая с телефоном, отвлеклась от ленты соцсетей:

— Пап, а ты зайди в приложение — там всё в одном месте.

— Не хочу я в этом приложении! — возмутился Аркадий Петрович. — Хочу один документ, который можно подшить в папку и забыть до следующего месяца!

В этот момент в кухню вошла Марина, неся ноутбук.

— Знакомая проблема, — вздохнула она, садясь рядом. — У меня тоже весь день расписан по пятнадцатиминутным отрезкам: совещания, звонки, задания по проектам... Время измельчили на кусочки, как твой кофе в зернах.

— Научно это называется «фрагментация», — мрачно констатировал Аркадий Петрович. — Дробление целого на не связанные между собой части. Приводит к потере эффективности и повышению стресса.

— Как моя лента в соцсетях, — добавила Лена. — Тут котик, там рецепт, потом новость... Внимание постоянно перескакивает. Тоже какое-то измельчённое состояние.

Три поколения семьи сидели за столом, каждый со своим видом «измельчённости»: Аркадий Петрович с кипой разрозненных документов, Марина с расписанным по минутам графиком, Лена с мелькающими картинками в телефоне.

Вдруг Мрачный, до этого мирно спавший на подоконнике, спрыгнул на стол и улёгся прямо на заявления Аркадия Петровича.

— Мрачный! — возмутился тот. — Я тут систему пытаюсь навести!

Но кот лишь блаженно потянулся, раздвигая лапами бумаги. Казалось, он говорил: «Прекратите это безумие!»

Лена первая рассмеялась:

— А, может, он прав? Может, не стоит так дробить всё? Пап — распечатай одну общую квитанцию из приложения. Мам — оставь в расписании «окна» для неожиданностей. А я... — она положила телефон экраном вниз, — попробую почитать книгу. Целую книгу, а не посты.

Марина задумалась:

— А ведь мы сами позволили всё измельчить. Документы, время, внимание...

— Выход есть! — воскликнул Аркадий Петрович. — Объединяем квитанции в одну папку. Выделяем в расписании большие блоки. Отключаем уведомления в телефоне!

Они провели за реформой весь вечер. К утру на столе красовалась аккуратная папка «ЖКХ», в Маринином календаре появились двухчасовые «окна», а Лена закачала в телефон несколько книг.

— Знаете, — сказала Лена за завтраком, — а ведь целое всегда лучше измельчённого. Даже бутерброд целиком вкуснее, чем тот же бутерброд, но порезанный на десять кусочков.

— Глубокая мысль, — кивнул Аркадий Петрович. — Особенно если бутерброд с красной икрой.

Лена лежала на диване, закутавшись в плед. Горло першило, из носа текло, а во всём теле чувствовалась неприятная ломота. Термометр показывал 38,3 градуса по Цельсию.

— Постельный режим и бабушкин рецепт, — объявила Марина, поправляя одеяло. — Никаких телефонов и мультиков.

— Опять этот странный напиток? — заныла Лена. — Он такой горьковатый, с необычным запахом!

— Зато действует безотказно, — донёсся из кухни голос Аркадия Петровича. — Приступаю к приготовлению согласно семейному протоколу!

Вскоре по квартире поплыл тёплый аромат — смесь мёда, лимона, имбиря и едва уловимой коричной нотки. Именно корица была тем самым секретным ингредиентом, который бабушка добавляла «для души».

— Ингредиенты взвешены, пропорции соблюдены, — Аркадий Петрович внес на подносе большую кружку с дымящимся напитком. — Продукт готов к употреблению.

Лена с опаской пригубила. Лицо её скривилось:

— Имбиря многовато...

— Увеличил дозировку для усиления согревающего эффекта, — пояснил Аркадий Петрович. — Корица компенсирует горечь.

— По бабушкиному рецепту нужно просто тёплое питьё, а не ударную дозу, — покачала головой Марина, усаживаясь рядом. — Но раз уж начали — допивай до дна.

Пока Лена мужественно проглатывала напиток, Марина гладила её по волосам:

— Бабушка всегда говорила, что корица в этом рецепте — не просто пряность. Она как тёплое объятие в чашке. Помогает не только телу, но и душе.

— Научно не обосновано, но эмпирически проверено, — кивнул Аркадий Петрович, поправляя очки. — Давай выздоравливай, дочка!

В этот момент Мрачный, привлечённый ароматом, запрыгнул на диван и улёгся в ногах у Лены, свернувшись тёплым клубком.

— Видишь? — улыбнулась Марина. — Даже наш независимый Мрачный участвует в терапии.

К вечеру температура спала, а к Лене вернулись силы. Она сидела, укутавшись в плед, и смотрела, как за окном зажигаются фонари.

— Знаете, а этот напиток... он и правда особенный. Не только корица и мёд. В нём есть что-то... согревающее изнутри.

— Бабушка называла это «рецептом трёх "С"», — сказала Марина. — Специи, сладость и сердце. Без последнего ингредиента получается просто жидкость.

Аркадий Петрович сделал пометку в блокноте:

— Любопытное наблюдение. Возможно, в народной медицине действительно существуют неучтённые современной наукой факторы.

На следующее утро Лена проснулась здоровой. Когда Марина предложила ей обычный чай, то Лена покачала головой:

— Нет, давайте снова бабушкин напиток. Только... поменьше имбиря и побольше корицы.

А Мрачный, дремля на кухонном стуле, вёл себя так, будто знал секрет: лучшие рецепты передаются не в поваренных книгах, а в тепле семейных традиций. Даже если для этого приходится пить странные пряные напитки.

Воскресная поездка в тир оказалась для Лены полной неожиданностью. Она впервые держала в руках пневматический пистолет, и его вес заставил её понять — кино сильно приукрашивало реальность.

— Ствол держи ровнее, дочка, — советовал Аркадий Петрович, наблюдая за её позой. — Не зажимай запястье. Представь, что это продолжение твоей руки.

Лена сквозь зубы выдохнула:

— Он такой тяжёлый... и скользкий.

— Концентрация, — добавила Марина, стоя чуть поодаль. — Глаза — на мушку, цель — в яблочко. Всё остальное не существует.

Первый выстрел ушёл в молоко. Второй задел край мишени. Третий снова пролетел мимо. Лена опустила руку с пистолетом, разочарованно выдохнув.

— Не получается. Видимо, это не моё.

— Ничего подобного, — возразил Аркадий Петрович. — Ты просто не нашла свой ритм. Дай-ка сюда.

Он взял пистолет, плавно поднял руку и без видимого усилия выпустил пять пуль. Все пять — в десятку.

— Вау! — воскликнула Лена. — Пап, ты скрываешь тёмное прошлое?

— Армейские навыки, — скромно ответил Аркадий Петрович. — Плюс понимание физики. Ты борешься с оружием, а нужно работать с ним в паре.

Марина тем временем зарядила свой пистолет.

— Мой ход, — улыбнулась она и сделала три выстрела. Две пули попали в восьмёрку, одна — в девятку.

— Мама! — удивилась Лена. — Ты тоже умеешь!

— У меня свой «ствол» всегда наготове, — пошутила Марина. — Он называется «терпение». Пригождается, когда нужно убедить упрямого клиента или дочь сделать уроки.

Лена снова взяла пистолет. На этот раз она не просто целилась. Она прислушалась к советам: расслабила плечи, выровняла дыхание, почувствовала вес оружия. Выстрел. Семь очков.

— Получилось! — обрадовалась она.

— Ещё бы, — поддержал Аркадий Петрович. — Ты перестала бороться и начала сотрудничать. Как с любым сложным инструментом.

К концу сеанса Лена стабильно попадала в шестёрки и семёрки. Одна пуля даже задела девятку.

Назад они ехали молча, и Лена думала о том, как часто она пытается победить вещи вместо того, чтобы понять их. Уроки, ссоры с подругами, даже эта глупая ссора с мамой из-за беспорядка в комнате...

Дома Мрачный недовольно фыркнул, уловив незнакомый запах смазки из тира, и демонстративно отвернулся.

— Чай? — просто сказала Марина, уже наполняя чайник.

Аркадий Петрович кивнул. Лена молча расставляла чашки, всё ещё чувствуя в руках отзвук выстрелов.

Они сели за стол. Никто не говорил о тире, о меткости или промахах. Только тихий перезвон ложек, да равномерное дыхание Мрачного, устроившегося на табурете.

Лена смотрела, как в её кружке танцуют чаинки, и думала, что иногда не нужно искать особый смысл. Не нужно превращать всё в урок. Можно просто пить чай. Вместе.

Первомайское солнце только начало припекать, когда они доехали до дачи. Пахло прогретой хвоей, прошлогодней листвой и рекой где-то за соснами. Лена, выпрыгнув из машины, потянулась к небу, ловя лицом тёплый ветер.

— Смотрите, — вдруг сказала Марина, указывая на запад. — Тучи.

Над лесом медленно поднималась сизая стена. Солнце исчезло, и свет стал зелёным, густым, будто сквозь стекло старой бутылки.

— Гроза, — констатировал Аркадий Петрович, окидывая взглядом небо. — Кучево-дождевые облака. Первая в этом году. И, кажется, сильная.

Они поспешили на веранду как раз в тот момент, когда первые тяжелые капли забарабанили по крыше. Воздух запах озоном и пылью.

— Какие они... рваные, — прошептала Лена, глядя, как ветер треплет верхушки сосен. — Будто не хотят подчиняться ветру.

— Природный хаос, — сказал Аркадий Петрович, наблюдая, как молния разрывает небо над рекой. — Прекрасный в своем беспорядке.

Гроза обрушилась на них с яростью и щедростью. Дождь хлестал в стёкла веранды, гром гремел, будто небо разрывали пополам. А они сидели втроём на старом диване и пили горячий чай из бабушкиного сервиза.

— Знаешь, — сказала Лена, глядя на бурю за окном, — а ведь эта гроза... она как я в прошлом году перед экзаменами. Вся изорванная изнутри. А потом... потом наступило спокойствие.

— Гидрологический цикл эмоций, — кивнул Аркадий Петрович. — Напряжение, сброс, обновление.

Когда дождь стих, из-под туч выглянуло солнце. Мокрая земля блестела, и на небе повисла радуга — прямо над их садом.

— Смотри-ка, — прошептала Марина. — Небо зашило все разрывы светом.

Лена вышла на мокрые ступеньки. Воздух был свежим, пахло омытой землёй и первыми одуванчиками.

— А, может, мы все немножко рваные? — сказала она, поворачиваясь к родителям. — Как эти тучи. И в этом нет ничего плохого. Потому что после... после всегда наступает такая ясность.

Марина обняла её.

— Главное — пережить бурю вместе. У себя на веранде. С чаем и в хорошей компании.

Аркадий Петрович молча смотрел на радугу и просто наслаждался моментом.

А где-то в мокрой траве шлёпались последние капли, и пахло маем — чистым, обновлённым, рваным и сшитым заново.

Ключ с лязгом повернулся в замке. Дверь распахнулась, впуская в прихожую троих дачников.

— Мрачный! Кис-кис-кис! — Лена рванула в квартиру первой, сбрасывая на ходу рюкзак.

— Мрачный! Мы вернулись! — позвала Лена снова.

Ответом была лишь гулкая тишина.

— Странно, — нахмурилась Марина. — Обычно он уже встречает нас у двери.

— Возможно, спит, — предположил Аркадий Петрович. — Давайте поищем.

Аркадий Петрович проверил спальню — заглянул под кровать, в шкаф, даже в тумбочку. Марина обыскала гостиную — осмотрела все полки, пространство под диваном, за шторами. Лена прочесала свою комнату и кухню — залезла в платяной шкаф, проверила все углы и даже духовку на всякий случай.

Результат был единодушным и пугающим:

— В спальне нет!

— В гостиной пусто!

— Ни в моей комнате, ни на кухне!

Лена стояла посреди коридора, и губы её задрожали:

— Не может быть... Мы же всего на сутки уезжали!

— Нельзя было оставлять его одного, — мрачно констатировал Аркадий Петрович. — Я сразу говорил.

Марина опустилась на стул в гостиной:

— Но мы же оставили двойную порцию еды! И окна были закрыты!

Паника нарастала с каждой минутой. Лена металась по квартире, заглядывая в самые невероятные места. Марина снова и снова обходила комнаты, зовя кота дрожащим голосом. Аркадий Петрович снова проверял окна — все были закрыты.

Вдруг Лена застыла на пороге ванной комнаты, её взгляд приковала небольшая пластиковая дверца внизу стены.

— Смотрите, — тихо прошептала она. — Люк под ванной... Он открыт.

Все трое замерли, рассматривая неприметную дверцу, которая вела в тесное пространство под ванной. Она действительно была слегка сдвинута в сторону, образуя тёмную щель.

— Мрачный! — Лена опустилась на колени перед отверстием. — Ты там?

В ответ — лишь гулкая тишина.

— Он мог там застрять! — у Марины перехватило дыхание. — Или удариться о трубы!

Аркадий Петрович, побледнев, попытался заглянуть в темноту.

— Ничего не разглядеть...

И в этот момент, когда отчаяние достигло предела, из-под ванны донеслось легкое шуршание. Все разом затаили дыхание.

Медленно, с королевским достоинством, из-под ванны появилась сначала одна чёрная лапа, затем другая. Показалась голова с гордо поднятыми усами. Наконец, весь Мрачный вышел из укрытия. Он был слегка припорошен пылью, но держался с невозмутимым видом. В зубах он заботливо нёс давно потерянную пробку от шампуня.

Бросив трофей к ногам ошеломлённой семьи, он громко мурлыкнул и направился к своей миске.

Лена, всё ещё сидя на полу, расхохоталась сквозь слёзы облегчения. Марина прислонилась к дверному косяку, слабо улыбаясь. Аркадий Петрович вытер лоб.

— Ошибка, — тихо произнёс он. — Ошибка в оценке кошачьих способностей.

Мрачный, добравшись до миски, принялся за еду с таким видом, будто только что покорил Эверест. Ошибка, едва не стоившая всем сердечного приступа, научила их простой истине: никогда не стоит недооценивать кота. Особенно того, чьё имя — Мрачный.

В тот самый день, когда они нашли Мрачного под ванной, Лена вспомнила о другом своём открытии — старом сервизе, обнаруженном во время первой майской поездки на дачу. Пока кот, прощённый и накормленный, сладко спал на диване, Лена с родителями готовились к визиту бабушки и дедушки.

— Помните тот сервиз с дачи? — сказала Лена, доставая из коробки аккуратно упакованные предметы. — Давайте накроем стол им сегодня.

Марина с улыбкой согласилась:

— Отличная идея! Мама будет так рада.

Аркадий Петрович с одобрением наблюдал, как Лена расставляет на столе чашки с небесно-голубыми бабочками и золотыми виноградными лозами. Особенно красиво смотрелось большое овальное блюдо, в центре которого искусно изображённая виноградная гроздь казалась почти живой.

Ровно в шесть вечера раздался звонок в дверь. Лена бросилась открывать.

— Бабуля! Дедуля! — обняла она пожилую пару на пороге.

Маргарита Львовна вошла с привычной строгой осанкой, но глаза её светились радостью. Анатолий Емельянович неспешно последовал за ней.

И тут взгляд Маргариты Львовны упал на стол. Она замерла, увидев богато украшенное блюдо с фруктами.

— Батюшки... — прошептала она. — Да это же наш семейный сервиз...

Анатолий Емельянович медленно подошёл к столу и внимательно рассмотрел узор:

— Интересно, — произнёс он после паузы, — а вы не замечали, что траектории полёта этих бабочек точно соответствуют орбитам планет Солнечной системы?

Все рассмеялись. Маргарита Львовна прикоснулась к золотой каемке на краю блюда дрожащей рукой:

— Помните тот ужасный ремонт десять лет назад? — обратилась она ко всем. — Когда мы срочно освобождали квартиру, а Толя... — она бросила на мужа выразительный взгляд, — ...благополучно забыл, в какую именно коробку упаковал сервиз. Пришлось срочно всё вывозить на дачу. А потом мы его так и не нашли.

Анатолий Емельянович смущённо почесал затылок:

— Э-э-э, технически, я пометил ту коробку... Кажется, крестиком. Или ноликом?

— И искали мы её пять лет! — добавила Маргарита Львовна, но в её глазах плескалась улыбка.

В этот момент проснулся Мрачный. Он грациозно спрыгнул с дивана и, к всеобщему удивлению, уселся рядом со столом, словно понимая важность момента.

За ужином сервиз сиял в свете люстры, а Лена, разливая чай по чашкам, где бабочки замерли в изящном танце, сказала:

— Знаете, а ведь он не просто богато украшенный. Он... хранит тепло всех рук, которые к нему прикасались. Даже тех, что его потеряли и снова нашли.

Маргарита Львовна кивнула, и в её глазах блеснули слёзы:

— Правильно, внучка. Самые драгоценные узоры — те, что сплетены из памяти. И любви. И даже немножко из хаоса.

В квартире витал запах свежевыстиранного белья. На гладильной доске в гостиной стопкой лежали несколько папиных рубашек и комплект постельного белья — самый сложный в глажке. Марина, смерив стопку опытным взглядом, с лёгкой усталостью вздохнула. Предстояло провести за утюгом полтора часа как минимум.

В этот момент из своей комнаты вышла Лена.

— Ого, целая гора, — протянула она, подходя ближе.

— Да уж, особенно эти рубашки с манжетами и воротничками, — кивнула Марина, поправляя утюг.

Лена вдруг оживилась.

— Мам, а давай заключим сделку?

Марина с любопытством посмотрела на дочь.

— Какую ещё сделку?

— Я поглажу вот эти три рубашки и постельное, — уверенно заявила Лена. — Ты же показывала мне в прошлый раз, как правильно разбирать складочки на воротничках! А ты... а ты за это поможешь мне с выкройкой для платья. Обещала же!

Марина скептически приподняла бровь. Лена действительно несколько раз гладила простые футболки под её присмотром, но рубашки...

— Рубашки — это тебе не футболки, — заметила она. — Тут каждая складка на счету.

— Самый строгий контроль! — тут же предложила Лена. — Сначала одну рубашку сделаю — ты проверишь. Если криво — буду переделывать.

Марина снова взглянула на стопку, потом на горящие энтузиазмом глаза дочери. Мысль о том, чтобы наконец-то сесть за швейную машинку, была слишком заманчива.

— Ладно, — сдалась она. — Но только под моим присмотром. Первую рубашку вместе.

— По рукам! — радостно ответила Лена, звонко хлопнув по маминой руке.

Следующий час прошёл в совместной работе. Марина показывала, как правильно отпаривать манжеты, Лена старательно повторяла. Первую рубашку они погладили вместе, вторую Лена сделала почти самостоятельно, под маминым присмотром, а третью — совсем одна.

Когда работа была закончена, Марина тщательно проверила результат.

— Вот здесь, видишь? — показала она на едва заметную складочку у воротника. — В следующий раз нужно лучше расправлять.

— Запомню! — кивнула Лена, внимательно изучая недочёт.

— Но в целом — работа принята, — с улыбкой объявила Марина. — И для первого серьёзного опыта — очень даже неплохо.

— Ура! — обрадовалась Лена. — Тогда теперь твоя очередь!

Марина действительно села за швейную машинку, и вскоре по квартире разнёсся весёлый стук её работы.

А Мрачный, свернувшись на уже выглаженной и аккуратно сложенной стопке белья, казалось, мурлыкал одобрительно.

Июльский полдень был раскалённым и безжалостным. Воздух в комнате стоял густой и неподвижный, словно расплавленный сахар. Лена, лежа на кровати в самой прохладной футболке, чувствовала, как силы покидают её вместе с каплями пота.

Внезапно она поднялась на локти. В голове у неё, словно спасительный мираж, возник яркий и чёткий образ.

— А что, если нам сделать мороженое? Самим! — произнесла она в знойную тишину квартиры.

Аркадий Петрович, пытавшийся читать книгу в кресле, медленно опустил её.

— Мороженое? — переспросил он, и в его глазах мелькнула искра интереса. — Без мороженицы? Это же целая наука.

— Есть способ! — Лена уже листала кулинарный сайт на телефоне. — Лёд, соль и металлическая ёмкость. Принцип охлаждающей смеси! Мы про это в школе проходили!

Марина, выглянув из кухни, покачала головой:

— Лен, это ж сколько мешать придётся... В такую жару.

— Зато будет самое арктическое мороженое на свете! — не сдавалась Лена. — Мы создадим свою мини-Антарктиду прямо на кухне!

Энтузиазм дочери оказался заразителен. Через полчаса кухня превратилась в лабораторию. Лена, назначив себя главным инженером, руководила процессом:

— Папа, тебе — взбивать сливки с сахаром до устойчивых пиков! Мама, ты отвечаешь за ваниль и проверяешь, нет ли комочков! А я подготовлю охлаждающий контур!

Она наполнила большую эмалированную кастрюлю колотым льдом из морозилки, щедро пересыпала его крупной солью, а внутрь поставила меньшую металлическую мисочку с кремовой основой.

— Соль понижает температуру таяния льда, — с важным видом объясняла она. — Сейчас здесь будет почти минус двадцать!

Начался самый трудоёмкий этап. Лена, вооружившись деревянной ложкой, принялась непрерывно помешивать будущее мороженое. Сначала ничего не происходило. Потом смесь постепенно начала густеть по краям. Приходилось постоянно счищать намерзающую массу со стенок и перемешивать.

Прошло двадцать минут. Лена уже пожалела, что затеяла это в такую жару — лоб был мокрым, а рука затекла. Аркадий Петрович, видя её мучения, предложил помощь, но она упрямо качала головой:

— Нет, я сама! Я же главный технолог!

Ещё через пятнадцать минут, когда силы были почти на исходе, масса наконец достигла консистенции густой сметаны. С помощью родителей Лена переложила её в пластиковый контейнер.

— Теперь надо дозревать в морозилке минимум четыре часа, — объявила она, с трудом разгибая затекшую спину.

Ожидание было мучительным, но полным предвкушения. Лена то и дело заглядывала в морозилку, пока Марина не запретила ей открывать дверцу без крайней необходимости.

И вот, когда терпение почти закончилось, три порции кремово-белого, чуть зернистого, но бесконечно желанного мороженого стояли на столе.

Первый глоток был подобен погружению в чистый горный ручей.

— Ух ты! — выдохнула Марина. — Настоящее! И не такое приторное, как магазинное.

— Пористая структура, лёгкая кристаллизация, — с профессиональным видом дегустировал Аркадий Петрович. — Для первого опыта — более чем достойно.

Лена сидела, с гордостью глядя на свою тарелку. Да, мороженое получилось неидеальным — где-то чувствовались мелкие ледяные кристаллики, где-то оно было чуть плотнее. Но оно было её. Собственным творением, рождённым в муках и зное.

— Самое арктическое мороженое на свете, — прошептала она, — потому что мы сделали его сами, преодолевая жару и усталость.

Мрачный, привлечённый всеобщим оживлением, осторожно потрогал лапой упавшую на пол каплю. Фыркнув от неожиданного холода, он отскочил и улёгся под столом, с недоумением наблюдая за людьми, которые добровольно ели что-то столь холодное.

Шайба аэрохоккея с сухим стуком ударилась о борт, отскочила под неожиданным углом и юркнула в левый угол ворот Лены. Едва загорелся счётчик, фиксирующий пятый гол Кати, как Лена уже подхватила шайбу и поставила на поле.

— Ну что, Лен, сдаёшься? — брови Кати игриво поползли вверх. — Ещё есть время сохранить лицо.

Лена лишь провела тыльной стороной ладони по влажному лбу и крепче сжала прохладную ручку биты. Шайба с лёгким шелестом скользила над воздушной подушкой, отражаясь в глянцевой поверхности стола. Совсем недавно они зашли в игровую зону торгового центра «на пять минут», и вот уже третий раунд подряд счёт упрямо показывал её отставание. 5:3. Катин стиль — резкие, почти небрежные удары с максимальной амплитудой — сегодня был неудержим.

— Ещё рано, — прищурилась Лена, принимая стойку. — Только разогреваюсь.

Следующая подача была за ней. Короткий, хлёсткий удар — и шайба, едва не задев край стола, впилась в самый угол ворот Кати. 5:4.

— Везуха, — фыркнула Катя, но в её глазах мелькнуло уважение.

Игра замерла на паузе. Они стояли друг напротив друга, разделённые гудящим синим полем. Пальцы Лены привычно обхватили ручку биты. Она вспомнила, как папа, Аркадий Петрович, однажды объяснял ей теорию упругих соударений. «Угол падения равен углу отражения, Лена. Но если добавить вращение...»

Катины удары были громкими, зрелищными, но прямолинейными. Лена же предпочитала тихую снайперскую работу. Она начала использовать борта, отправляя шайбу в сложные траектории, заставляя Катю метаться из стороны в сторону. Счёт сравнялся — 6:6.

— Так, — Катя перевела дух, откинув с лица выбившуюся прядь. — Переходим на серьёзный уровень, я смотрю.

— Добро пожаловать в клуб, — улыбнулась Лена.

Очередная шайба. Катя, имитируя удар в правый угол, в последний момент сменила траекторию. Но Лена ждала этого. Она не бросилась в сторону, а лишь слегка сменила хват и коротким, точным движением вернула шайбу обратно. 7:6 в её пользу.

— У-у-у, — донеслось из-за спины. Небольшая толпа зевак, привлечённая напряжённой дуэлью, наблюдала за их матчем.

Катя не злилась. Напротив, она сосредоточенно сжала губы. Следующая подача была молниеносной. Шайба пролетела над самым столом, рикошетом от двух бортов и... чудом зацепила край ворот Лены. 7:7.

Они стояли, тяжело дыша, смотря друг на друга через игровое поле. Никаких улыбок, только чистая концентрация.

Решающая подача. Лена чувствовала, как дрожат от напряжения пальцы. Она сделала глубокий вдох, представив траекторию. Не сила. Точность.

Удар.

Шайба понеслась к правому борту, ударилась, описала дугу и, обманув вытянувшуюся на опережение Катю, плавно вкатилась в её ворота.

Тишину взорвал оглушительный гудок. На табло замигал счёт 8:7.

Лена отпустила биту, её руки дрожали уже от адреналина, а не от усталости. Катя несколько секунд смотрела на свои ворота, а потом рассмеялась и хлопнула в ладоши.

— Вот это да! Наконец-то ты перестала играть в поддавки!

— С тобой? — Лена фыркнула, вытирая потный лоб. — Даже в мыслях не было.

— Ладно, — Катя обошла стол и дружески ткнула её в плечо. — Сегодня твой день. Но я уже вижу твои слабые места. Готовься, в следующий раз будет месть!

— Буду ждать с нетерпением, — улыбнулась Лена, подбирая свою куртку.

Они шли к выходу из игровой зоны, споря о том, какой удар был самым зрелищным.

Семья возвращалась с дачи, загруженная сумками с овощами и банками малинового варенья. Аркадий Петрович неспешно вёл машину по загородной трассе. В салоне пахло яблоками и мятой, Лена на заднем сиденье играла с Мрачным, сидевшим в переноске. Кот благоволил ей, мурлыкал и ловил солнечных зайчиков.

Ровный гул двигателя внезапно перебил оглушительный, сухой хлопок. От неожиданного звука на мгновение заложило уши.

Аркадий Петрович крепче вжался в кресло, обеими руками повернул руль и плавно, почти бесшумно вывел автомобиль на обочину.

— Пап! — испуганно вскрикнула Лена, инстинктивно накрывая собой кошачью переноску, из которой донёсся испуганный, почти человеческий возглас.

— Всё в порядке, — твёрдо, но спокойно сказал Аркадий Петрович, уже включая «аварийку». Голос дрогнул лишь на полтона. — Все целы? Марина? Лена?

— Целы, — отозвалась Марина, глубоко вздохнув и разжимая пальцы, вцепившиеся в пассажирское сиденье.

Они вышли из машины. Спустя несколько секунд до них донёсся едкий запах горелой резины. Прямо перед ними, метрах в пятидесяти, на обочине стоял большой белый фургон. Из-под его задней оси валил густой серо-чёрный дым. Дверца кабины с лязгом распахнулась, и оттуда выпрыгнул крепко сбитый мужчина в серой рабочей куртке. Он отбежал на несколько шагов, огляделся, затем, убедившись, что взрыва не последует, сгоряча швырнул на асфальт перчатки и провёл рукой по лицу.

Аркадий Петрович первым пришёл в себя.

— Марина, Лена, оставайтесь у нашей машины, — распорядился он и решительно направился к фургону.

Подойдя ближе, он увидел, что левая задняя покрышка разорвана в клочья. По обочине были разбросаны тёмные лоскуты резины. Дым, теперь уже не такой густой, поднимался от перегретого обода.

— Э-э, народ, простите, — смущённо обратился к нему водитель. Видно было, что он тоже не до конца отошёл от шока. — Покрышка... не выдержала, видимо. Перегрелась. Напугал я вас, да?

— Главное, что вы целы, — ответил Аркадий Петрович, осматривая повреждение. — И мы целы. Нужно убрать машину с проезжей части и поменять колесо.

Пока Аркадий Петрович и водитель — представившийся Виктором — устанавливали знак аварийной остановки и доставали из фургона домкрат и запаску, Марина с Леной оставались у своей машины. Лена не выпускала из рук переноску, через сетку которой виднелись два широких испуганных глаза.

— Всё хорошо, Мрачный, всё уже позади, — успокаивала она кота, больше пытаясь успокоить себя.

Замена колеса оказалась непростой. Болты прикипели намертво. Аркадий Петрович и Виктор, уперевшись ногами в баллонный ключ, с трудом стронули их с места. Наконец, лопнувшая шина была снята, на её место водружена «запаска».

— Спасибо вам, Аркадий, — Виктор вытер потный лоб рукавом. — Один бы я тут... Без вашего ключа и помощи...

Оказалось, что Виктор везёт груз для детского праздника — огромные картонные коробки, набитые воздушными шарами, хлопушками и гирляндами. В знак благодарности он вручил Лене огромный ярко-жёлтый шарик в виде улыбающегося смайлика.

— На, девочка, чтоб не боялась больше. На счастье.

Они тронулись в путь. Лена прижала к стеклу надувной смайлик, за которым уплывала назад одинокая фигура Виктора у его фургона. Марина тихо вздохнула, глядя на убегающую дорогу.

— Страшно было, — призналась она. — Очень.

— Да, — согласился Аркадий Петрович, на секунду сняв руку с руля, чтобы дотронуться до её ладони.

На заднем сиденье Мрачный, наконец выбравшись из переноски, устроился на коленях у Лены, ворча себе под нос, но уже не шипя. А на его морде застыло выражение глубочайшего презрения ко всем фургонам, шинам и неожиданным хлопкам на дорогах.

Их встреча в библиотеке была чистой случайностью. Лена старательно переписывала цитаты для сочинения, когда за соседним столиком раздался оглушительный грохот. Рыжеволосый парень из параллельного класса Артём в ужасе смотрел на разлетевшиеся по полу фолианты. Среди упавших книг Лена заметила потрёпанную «Историю британского флота», роскошный альбом «Великие географические открытия» и учебник по навигации.

— Прости за шум, — пробормотал он, торопливо собирая книги и избегая её взгляда.

Лена не удержалась от улыбки:

— Ничего страшного. Интересное чтение?

— Это... для моего проекта по географии, — смущённо объяснил Артём. — И просто... нравится.

На следующий день он, не глядя в глаза и краснея до кончиков ушей, пригласил её в кафе.

* * *

В субботу они сидели в уютном кафе. После неловкой паузы Артём неожиданно оживился:

— Ты знаешь, я вчера наткнулся на удивительную историю! Томас Баттон — английский мореплаватель. У него вообще фамилия интересная, как пуговица по-английски — button.

Лена с интересом наблюдала метаморфозу: застенчивый парень куда-то исчез, а на его месте появился увлечённый рассказчик с горящими глазами.

— Представляешь, — он наклонился вперёд, — в 1612 году он отправился на поиски пропавшей экспедиции Генри Гудзона! На двух парусниках — «Решимость» и «Открытие». Я как раз модели таких кораблей собираю — у «Решимости» было интересное парусное вооружение...

Артём с жаром рассказывал, размахивая руками и чертя в воздухе очертания кораблей и карт:

— Он первым из европейцев исследовал западное побережье Гудзонова залива! Достиг устья реки, которую назвал Нельсон — в честь боцмана, умершего во время плавания. Представляешь, восемь месяцев зимовки во льдах! На парусных судах того времени это было невероятно сложно...

Лена слушала, зачарованная. Она впервые видела, чтобы кто-то так страстно говорил о парусных кораблях и географических открытиях.

— А знаешь самое удивительное? — его глаза сияли. — Именно отчёты Баттона позже помогли создать Компанию Гудзонова залива! Его имя носит мыс в Канаде. Жаль, что сам он так и не нашёл северо-западный проход — это была бы величайшая навигационная победа!

Он внезапно замолчал, снова превратившись в застенчивого подростка.

— Извини, я, наверное, увлёкся своими кораблями и географией...

— Нет, это было прекрасно! — искренне воскликнула Лена. — Я и не знала, что парусные корабли и географические открытия могут быть такими интересными!

Дома за ужином она делилась впечатлениями:

— И представляете, он так увлечённо рассказывал! И про парусные корабли, и про географию... Фамилия того мореплавателя — Баттон, как пуговица. А сам Артём просто оживал, когда говорил о своих увлечениях!

Аркадий Петрович одобрительно кивнул:

— Здорово, когда молодой человек интересуется не только гаджетами. Парусный флот — это целая наука, да и география никогда не бывает скучной.

— Мне понравилось, как у него горели глаза, — улыбнулась Марина. — Видно, что ему это действительно по душе.

Перед сном Лена получила сообщение от Артёма: «Извини, если загрузил тебя своими историями про корабли и географию».

Она ответила: «Даже не переживай! Было очень интересно».

Несколько секунд она размышляла, а потом все же допечатала: «Может, покажешь свои модели парусников? Хотя бы на телефоне?»

Отложив телефон, Лена улыбнулась. Теперь у него был прекрасный повод написать ей снова. А у неё — с нетерпением ждать этого сообщения.

— Ну что, берёмся? — Катя с вызовом посмотрела на Лену, размахивая листком с объявлением о Дне самоуправления.

— Физику? Пятые классы? — Лена сглотнула. — Они же нас... сожрут!

— А мы не дадимся! — Катя решительно ткнула пальцем в заявку. — Подпишемся?

— Дай подумать, — Лена отвела подругу в сторону, под колонну школьного коридора. — Слушай, они же в этом возрасте... Они же не слушают вообще никого!

— А мы не будем объяснять! — Катя хлопнула её по плечу. — Мы покажем! Помнишь, твой папа в прошлым летом делал эти светящиеся штуки для велосипеда?

— Катафоты?

— Да! Мы устроим мастер-класс! Они сами сделают эти штуки, а ты им в процессе объяснишь про физику. Гениально же?

— Ой, не знаю... — Лена скептически сморщила нос.

— Лен, это же лучше, чем слушать скучные доклады по биологии в актовом зале! — Катя сделала свои знаменитые «щенячьи глазки». — Давай рискнём! Я тебе помогу, с дисциплиной. А ты — с наукой.

Лена медленно выдохнула, потом нерешительно потянулась к ручке.

— Ладно... Но если что — ты первой кидаешься на амбразуру!

— Договорились! — Катя торжествующе подпрыгнула. — У нас есть три дня на подготовку! Бежим к твоему папе за помощью!

* * *

Вечером дома начался настоящий мозговой штурм. Аркадий Петрович ходил по гостиной, жестикулируя чайной ложкой.

— Так! Забудьте про учебники! Начинайте с волшебства! — он выключил свет, и комната погрузилась во тьму. — Видите? А теперь... — он щёлкнул фонариком, и в луче вспыхнули десятки светящихся точек. — Вот что такое катафоты!

Лена ахнула:

— Пап, это потрясающе!

* * *

Утром пятый «Б» встретил девочек настороженным молчанием.

— Ой, новые практикантки, — ехидно протянул русый паренёк с последней парты.

— Не практикантки, а ваши учителя на сегодня, — Лена постаралась говорить твёрже, хотя коленки подкашивались. — Кто знает, почему в темноте светятся светлячки?

Класс замер.

— А мы сейчас узнаем! — Катя щёлкнула выключателем. В темноте зазвучали возбуждённые возгласы. Когда луч фонаря выхватил из мрака светящиеся фигуры, кто-то даже взвизгнул от восторга.

Дальше был хаос — прекрасный, творческий хаос. Дети вырезали из светоотражающей плёнки звёздочки, машинки, героев мультиков. Лена помогала застенчивой девочке с косичками приклеить светящегося котика на портфель.

— Смотри, как блестит! — девочка сияла больше своего изделия.

Тот русый паренек, который вначале ехидничал, теперь увлечённо мастерил светящийся самолёт.

— А можно я два сделаю? Брату младшему?

— Конечно, — Лена с удивлением заметила, что улыбается.

Когда прозвенел звонок, дети не хотели уходить.

— Можно мы на перемене доделаем? — умоляюще смотрели они.

— Уже конец? — разочарованно протянул русый мальчик, аккуратно упаковывая свои самолётики.

Вечером Лена валилась с ног, но была счастлива.

Перед сном пришло сообщение от Артёма:

«Слышал, ты сегодня пятые классы покорила. Моя младшая сестра прибежала, вся сияющая, с каким-то светящимся зайцем. Говорит, тебя Леной зовут, самая крутая учительница. Респект!»

Лена закрыла глаза. В памяти всплывали восторженные лица детей, их горящие глаза. Она нащупала на тумбочке тот самый первый катафот-сердечко, который сделала в выходной для пробы. Он лежал там, тихо светясь в темноте, — маленькое напоминание о большом дне, когда им с Катей удалось зажечь целый класс. В прямом и переносном смысле.

Лена вернулась из школы в пустую квартиру. Родители ещё были на работе, и тишину нарушало лишь мерное посапывание Мрачного, спавшего на папином кресле. Лена собиралась взяться за уроки, как вдруг заметила, что с котом творится что-то неладное.

Его сон, обычно такой безмятежный, стал буйным. Лапы дёргались, выписывая в воздухе замысловатые узоры, когти то и дело впивались в ткань кресла. Усы трепетали, словно улавливая невидимые сигналы, а из горла вырывались приглушённые звуки — не то мяуканье, не то рычание. Казалось, во сне он отчаянно сражался с целой армией невидимых врагов.

— Мрачный? — тихо позвала Лена, присаживаясь на корточки рядом с креслом.

Он не просыпался. Его лапы задвигались быстрее, словно он бежал, спасаясь от погони, или, наоборот, сам кого-то преследовал. Этот кошмар длился уже несколько минут, и Лене стало страшно за кота.

Она осторожно протянула руку и легонько погладила.

— Просыпайся, — сказала она чуть громче. — Ты в безопасности.

Кот резко вскочил, словно его ударило током. Его глаза были дикими, с расширенными зрачками, полными неподдельного ужаса. Он озирался по сторонам, не понимая, где находится, часто и прерывисто дышал. Увидев Лену, он на мгновение замер, а затем бросился к ней, прижимаясь всем телом и громко мурлыча, требуя защиты и утешения.

— Кого это ты там победил? — ласково спросила Лена, почёсывая его за ухом.

Мрачный тыкался мордочкой в её ладонь, словно пытаясь убедиться, что она настоящая, что кошмар позади, а потом улёгся рядышком, не переставая мурлыкать.

Ноябрьский вечер наступал рано, зажигая огни рекламных вывесок, которые размывались в потёках на запотевших стёклах машины. Они стояли в пробке уже больше часа, продвинувшись за это время метров на триста. Ехали в новый торговый центр на окраине города — надо было купить Лене зимнюю куртку, — а попали в ад.

В салоне было душно. Кондиционер не справлялся, а открыть окна мешал ледяной ноябрьский воздух, врывавшийся внутрь и обжигающий лица. Воздух стал спёртым, густым, им было тяжело дышать. Стекла покрылись плотной пеленой конденсата, за которой мир превратился в кашу из желтых фар и невнятных силуэтов.

Лена прислонилась лбом к холодному стеклу. Сначала просто устало, потом — потому что начинала раскалываться голова. Тупая, навязчивая боль нарастала за глазами, отдавая в виски. Она закрыла веки, но это не помогало.

— Может, развернёмся? — тихо, чтобы не сорваться, спросила Марина на пассажирском сиденье. Она теребила прядь волос — верный признак нарастающего напряжения.

— Куда? — Аркадий Петрович с силой сжимал руль, его пальцы побелели. — Сзади уже куча машин. Мы в пробке. — Он нервно тыкал в навигатор, который раз за разом пересчитывал маршрут, неизменно выдавая зловещую красную линию и прибавку времени. — Полный системный сбой транспортного потока!

Он говорил громко, почти крича, пытаясь заглушить собственное раздражение. От его голоса у Лены боль в голове вспыхнула с новой силой. Она сжала виски пальцами.

В машине повисла тяжёлая, злая тишина, нарушаемая лишь монотонным шумом двигателя и свистом сквозняка из приоткрытого окна. Каждая минута в этой духоте, в этом шуме, среди этих размытых огней за стеклом казалась вечностью. Лене казалось, что её голова сейчас лопнет. Она думала о Мрачном, оставшемся дома. Ему сейчас, наверное, тепло и тихо. Он спит, свернувшись на диване, и ничто не нарушает его покой. Ей стало до слёз жаль себя.

— Я больше не могу, — простонала она, не открывая глаз.

Внезапно Аркадий Петрович выключил зажигание. Звук мотора прекратился, и в салоне воцарилась оглушительная, зыбкая тишина, тут же заполненная отдалённым гулом машин вокруг.

— Всё, — сказал он тихо и устало. — Сдаюсь.

Он взял из держателя бутылку воды и передал её Лене. Та сделала несколько глотков, и прохладная жидкость немного ослабила тиски, сдавившие её голову.

В наступившей тишине голос Марины прозвучал особенно мягко:

— Знаете что... — она смотрела в запотевшее стекло на смутный отсвет луны. — А ведь где-то там, высоко, сейчас тихо и спокойно. И звёзды видны.

Аркадий Петрович тяжело вздохнул, все ещё сжимая руль.

— Марин, достань, пожалуйста, из бардачка аварийный запас. Тот, что в красной упаковке.

Марина отстегнула ремень безопасности, легко дотянулась до бардачка и достала три шоколадные медальки в блестящей фольге, а потом пристегнулась обратно.

— Наш «НЗ» на случай апокалипсиса? — улыбнулась она, раздавая шоколад.

Лена развернула фольгу. Сладкий вкус шоколада странным образом отвлёк от головной боли. Марина тихо засмеялась:

— Знаешь, а ведь мы могли бы сейчас слушать аудиокнигу. Ту, что ты скачал, «История космических полётов».

Идея подхватилась мгновенно:

— Превратим вынужденный простой в ликбез! — оживился Аркадий Петрович, подключая телефон к магнитоле.

Спокойный голос диктора заполнил салон, рассказывая о расчётах орбит. За окном, в промозглой ноябрьской тьме, по-прежнему стоял ад пробки. Но внутри машины стало... почти уютно. Они были вместе. Они ели шоколад. Они слушали о звёздах. И ад отступил — не потому, что исчезла пробка, а потому, что они перестали с ней бороться.

Лена прислонилась к стеклу, но теперь уже не от боли, а чтобы следить за редкими огнями в небе. Голова потихоньку отпускала.

Лена всё ещё находилась на волне успеха после урока физики. Когда она с родителями приехала в гости к сестре Аркадия Петровича, её внимание привлекла пятилетняя Юля. Она сидела с букварем, водила пальчиком по строчкам и... плакала.

— Что случилось? — подсела к ней Лена.

— Не получается, — всхлипнула Юля, отталкивая книгу. — Буквы непослушные!

Для Лены это прозвучало как вызов. Её осенило: вот её новый педагогический подвиг! Если она смогла увлечь пятиклассников, то уж помочь двоюродной сестрёнке — дело техники.

— Не плачь! — уверенно сказала Лена. — Сейчас мы быстренько во всём разберёмся.

Она открыла книгу на странице с крупными буквами: «МАМА МЫЛА РАМУ».

— Смотри, всё просто. Ты же знаешь уже все буквы. Просто сложи их вместе.

Юля послушно кивнула, вытерла слёзы и начала:

— М... А... М... А... — она сделала паузу и прочитала: — АМАМ.

Лена мягко поправила:

— Нет, тут же «МАМА». С «М» начинается.

— М... А... М... А... — Юля снова попыталась, но снова вышло «АМАМ». Её лицо выразило полное недоумение.

Лена почувствовала, как внутри закипает раздражение. Её педагогический триумф трещал по швам.

— Юля, сосредоточься! — в её голосе прозвучала резкость. — Смотри: М-А-М-А. Почему у тебя «АМАМ»?

Она с силой ткнула в буквы. Юля съёжилась, слёзы снова навернулись на глаза.

В этот момент в комнату вошла мама Юли, Анна. Она увидела сцену и мгновенно всё поняла.

— Лена, остановись, — спокойно, но твёрдо сказала она. — Ты не видишь? Она не ленится. Она по-другому видит.

Анна села рядом, обняла дочь и показала на слово «МАМА».

— Юлечка, а какие буквы ты здесь видишь?

— А... М... А... М... — тихо ответила девочка.

Лена застыла. Она наконец поняла: Юля не переставляла буквы специально — она действительно видела их в другом порядке!

— У неё, кажется, дислексия, — тихо сказала Анна, и в её глазах читалась усталость от долгих бесплодных попыток помочь. — В саду говорят — «не старается». А я... я просто не знала, как это называется.

Теперь Лене стало стыдно по-настоящему. Она смотрела на тётю Аню, которая всё это время боролась в одиночку, и на Юлю, которая считала себя «глупой» из-за непонимания взрослых.

— Прости, — прошептала Лена. Она отложила книгу в сторону. — Знаешь, Юль, давай попробуем не читать, а «печатать». — Она оглядела комнату, увидела коробку с крупными пластиковыми буквами-магнитами и, спросив разрешение у тети Ани, достала её. — Давай найдём букву «М»... Вот она! А теперь «А»... И ещё раз «М» и «А». Поставим их в рядок на магнитной доске.

Лена произносила каждый звук четко, пока Юля искала и ставила нужную букву. Они не читали, а составляли слово из уже знакомых элементов.

— А теперь проведи пальчиком под ними и прочитай, что у нас получилось, — мягко предложила Лена.

Юля медленно провела пальцем под магнитами, которые теперь были большими, объёмными и стояли неподвижно.

— М-М-А-А... М-А-М-А, — наконец, медленно, но верно, прочитала она и сама удивилась.

— Получилось! — Юля захлопала в ладоши, а её глаза сияли настоящим счастьем. — Я прочитала!

Лена смотрела на это маленькое чудо и чувствовала, как сжимается горло. Все её прежние амбиции «блеснуть» показались такими мелкими и неважными по сравнению с этой улыбкой.

Предупреждение от автора: эта глава — сонгфик.

* * *

Марина разбирала на кухне посудомоечную машину, когда из умной колонки, работавшей в формате радио, полились знакомые аккорды. Она замерла с тарелкой в руках, услышав первые строчки:

«Налетела грусть,

Ну что ж, пойду пройдусь,

Ведь мне её делить не с кем...»⁽¹⁾

И вдруг перед глазами встал, как живой, туманный питерский день. Они с Аркадием, двадцатилетние, шли по набережной Фонтанки, зачарованные конями Клодта на Аничковом мосту.

«И зеленью аллей в пухе тополей

Я иду землёй Невской...»

— Помнишь, — обернулась она к мужу, стоявшему в дверях, — как мы заблудились в Летнем саду? Ты говорил, что эти тополиные пуховки похожи на первый снег в июне.

Аркадий улыбнулся, прислонившись к косяку.

«Может, скажет кто, мол, климат здесь не тот,

А мне нужна твоя сырость...»

— Мы жили в гостинице с протекающими кранами, — вспомнила Марина. — А ты инженерным глазом оценивал износ сантехники и говорил, что это не сырость, а «атмосферная уникальность».

«Хочу хранить историю страны своей,

Хочу открыть Михайлов замок для людей...»

Голос певца креп, а Марина закрыла глаза, снова видя ту поездку:

«Мечтаю снять леса со Спаса на Крови...»

— Мы так и не увидели его куполов, — прошептала она. — Одни леса. Ты обещал, что вернёмся, когда их снимут.

Аркадий подошёл ближе, положил руку ей на плечо:

— Вернёмся. Обязательно. Уже втроём — с Леной. Покажем ей все эти каналы и мосты. Только ждать, когда леса снимут, не будем. Они там перманентны. Лучше увидеть луковки куполов в лесах, чем не увидеть вовсе.

Песня затихала, растворяясь в новостях о погоде, а они стояли у окна, держась за руки. Два человека, в душе — те самые студенты — влюблённые, мечтательные, мокнущие под питерским дождём и верящие, что когда-нибудь увидят Спас-на-Крови без лесов. Целиком.

1) Здесь частично использован текст песни А. Я. Розенбаума «Налетела грусть», послушать можно вот здесь: https://rus.hitmotop.com/song/48109804

Вернуться к тексту

Поздний ноябрьский вечер разливал за окнами густые чернильные сумерки, в которых медленно кружились первые по-настоящему зимние снежинки. В квартире пахло яблочным пирогом и тишиной. Марина дорисовывала эскиз, Аркадий Петрович с наслаждением разгадывал сканворд, а Лена, свернувшись калачиком в кресле, листала ленту на планшете.

Вдруг она замерла, затем резко выпрямилась, глаза расширились.

— Пап… Мам… — её голос сорвался на шепот, потом взлетел до визга. — Я… Я ЕДУ В «АРТЕК»!

Планшет чуть не полетел на пол. Лена запрыгала на месте, тыкая пальцем в экран. Аркадий Петрович сбросил очки на лоб, Марина выронила карандаш.

Страх Марины подкрался позже. Пока Лена, сияя, зачитывала официальное письмо, а Аркадий Петрович уже составлял в уме список необходимого, Марина стояла на кухне и смотрела, как снежинки тают на тёмном стекле. В ушах стоял оглушительный гул, а внутри будто выключили свет. Она механически мыла чашку, чувствуя, как по спине ползет ледяной холод.

«Одна. Совсем одна. Чужая кровать, на которой она будет засыпать, глядя в незнакомый потолок. Чужая еда, которая, вдруг, окажется невкусной. А если она простудится? У них там море, ветра, сырость… А я не смогу положить ладонь на её лоб, не сварю свой «традиционный» напиток с имбирем и корицей, не посижу рядом в темноте, слушая её ровное дыхание. А если… а если ей будет грустно? Если она затоскует среди этих ярких, талантливых незнакомцев, и её тихое «мам» никто не услышит?»

Страх был безжалостным и голым. Он обнажал самый главный, спрятанный глубоко-глубоко ужас: её девочка, её солнце, делает первый шаг из их общего гнезда. И мир, огромный и непредсказуемый, предъявлял на неё свои права. Марина чувствовала, как трещит и расходится по швам привычная, такая прочная ткань её материнства.

Страх Лены нахлынул ночью. Когда восторг улёгся, а родители, обняв, поздравили и пожелали спокойной ночи, она осталась одна в темноте. И тут на неё обрушилось.

«А вдруг я не справлюсь? Вдруг все там окажутся умнее, талантливее, интереснее? Вдруг мои победы — просто случайность, и все это сразу увидят? Увидят, что я — просто Лена Маркина из обычной семьи, которая хорошо рисует и не боится выступать. А там… там ребята, которые говорят на трёх языках и побеждают на международных олимпиадах».

Она сжалась под одеялом, пытаясь отогнать образ себя — маленькой и потерянной — среди шумной, яркой толпы артековцев. Этот страх грыз её изнутри, заставляя сомневаться в каждой своей черте, каждой способности.

Страх Аркадия Петровича был самым тихим и неожиданным. Он, конечно, сиял от гордости, тут же открыл ноутбук и начал изучать расписание смен, климат, правила. Но за практическими вопросами скрывалось другое.

«А всё ли я ей дал? Всему ли научил? Не упустил ли что-то главное? Сможет ли она, если что, починить розетку? Или отличить правду от лести? Или сказать «нет», когда это будет необходимо?»

Он смотрел на спящую дочь (заглянув к ней в комнату под предлогом «поправить одеяло») и думал. Всё ли просчитано? Достаточно ли прочны несущие конструкции её характера? Выдержит ли его «проект» первое самостоятельное испытание большим миром? Он верил в её здравый смысл. Он боялся, что её душа окажется тоньше и ранимее, чем ему казалось.

Утром за завтраком все трое улыбались. Лена с азартом обсуждала, какие книги взять, Марина поджаривала тосты, а Аркадий Петрович рассказывал об особенностях крымской погоды в феврале. Но в воздухе висело невысказанное, общее знание — в их уютный, прочный мир вполз первый по-настоящему взрослый страх. И теперь им предстояло научиться жить с этой трещиной, не давая ей разрушить всё.

Даже Мрачный, обычно требовавший завтрака громким мяуканьем, сидел сегодня молча, уставившись на Лену немигающим взглядом.

С тех пор как Лена улетела в «Артек», в квартире воцарилась неестественная, оглушающая тишина. Даже Мрачный, казалось, ходил по комнатам бесшумно, недоуменно поглядывая на дверь в её комнату.

На второе утро Марина поняла кое-что важное. Она машинально поставила на стол три тарелки. Рука сама потянулась за большой чашкой с ромашками — Лениной. И застыла в воздухе. Марина медленно убрала лишнюю тарелку назад. Жизнь теперь делилась на «до» и «после». И в «после» — на одного человека меньше за завтраком.

Вечером того же дня Аркадий Петрович пытался подойти к вопросу с инженерной точностью. Увидев, как Марина в пятый раз пересматривает фото Лены в телефоне, он сказал: «Понимаешь, наша Лена... она же умница. И «Артек» — место надёжное. Всё продумано, за ними смотрят». Он умолк, глядя в окно. «Просто... сердце ноет, и всё тут. Глупо, да?» Он произнёс это тихо, без обычной уверенности. А потом ночью встал проверить, не пришло ли сообщение. Логика оказалась слабой защитой от родительского сердца.

В первую субботу без Лены они обнаружили нечто неожиданное. Сидя в гостиной и не зная, чем заняться, они осознали: весь их привычный уклад рухнул. «А давай... просто поедем за город? — нерешительно предложила Марина. — Просто так». Они поехали. Гуляли по заснеженному лесу, молча пили чай из термоса в машине. Без планов, без графика. Это было странно и непривычно — они снова стали просто мужем и женой, двумя людьми, у которых вдруг появилось непозволительно много времени друг на друга.

Вечером пришло новое фото. Лена, смеющаяся, в толпе таких же сияющих ребят, на фоне моря. Она выглядела так, как они никогда не видели её дома — абсолютно счастливой и самостоятельной.

— Смотри, — прошептала Марина, показывая телефон мужу. Их девочка не пропадала, не тосковала, не чахла. Она расцветала. И в этот момент скелетообразный страх начал отступать, сменяясь новой, щемящей и гордой эмоцией. Они сделали всё правильно. Выпустили её — и она полетела.

Мрачный, наконец, нашёл себе новое место — устроился на пустом теперь кресле Лены, свернувшись калачиком на её брошенном свитере. «Знаешь, — сказал Аркадий Петрович, глядя на кота, — она сейчас смотрит на то же самое море, на котором мы однажды были. Она видит те же звёзды. Просто немного с другой стороны». Любовь не знала километров. Их семья не разрушилась — она просто растянулась в пространстве. И чем сильнее растягивалась, тем яснее становилась её прочность.

Они легли спать, оставив межкомнатную дверь в коридор незапертой — по привычке. Но теперь это была не тревога, а тихая уверенность: эта дверь когда-нибудь откроется, и в квартиру ворвется шумный, повзрослевший вихрь по имени Лена. А пока им предстояло усвоить самый сложный урок — быть счастливыми не только вместе, но и порознь.

Предложение пришло в четверг, когда до возвращения Лены из «Артека» оставалось три дня. Конверт из архитектурной мастерской «Строй-Проект» Марина держала в руках, ощущая смесь волнения и тревоги. Вакансия — руководитель группы по разработке генплана нового жилого района в Твери. Только очно. Контракт на шесть месяцев. Начало — через две недели. Работа масштабная, сложная, та самая, о которой она мечтала в институте.

Шесть месяцев в другом городе. Полгода жизни в гостинице, командировочных будней и профессионального вызова. Полгода без чая с Аркадием по вечерам, без смеха Лены, без ворчания Мрачного, без встреч с родителями и весёлых проказ Юли.

Когда Аркадий Петрович вернулся с работы, она молча протянула ему письмо. Он прочитал, снял очки, тщательно протер их салфеткой.

— Технически, — начал он своим обычным тоном, — мы можем составить график. Ты уезжаешь на две недели, возвращаешься на выходные. Я справлюсь с хозяйством. Лена... — он запнулся, вспомнив, что дочь все еще в «Артеке». — Лена достаточно самостоятельная.

Он говорил о расписании поездов, о стоимости билетов, о том, как можно оптимизировать быт. Но за ровным, логичным тоном Марина слышала невысказанное: «Это важно для тебя. Мы справимся».

Вечером они сидели на кухне, и тишина между ними была напряженной, но не тягостной.

— Это блестящая возможность, — сказала Марина, глядя на темное окно. — Такой проект...

— Да, — коротко отозвался Аркадий. — И ты заслужила этот шанс.

Она представила, как будет жить одна в чужом городе. Просыпаться в безликом гостиничном номере. Вечерами вместо совместного чаепития разгребать кипы чертежей. Но также она представила себе новый опыт, профессиональный рост, команду единомышленников и вызов, который всегда заставлял ее двигаться вперед.

— Я соглашаюсь, — тихо, но твердо сказала она.

Аркадий посмотрел на нее, в его глазах читалась гордость, смешанная с легкой грустью.

— Ты уверена?

— Я боюсь, — призналась Марина. — Боюсь скучать по вам. Но я также боюсь потом жалеть, что упустила этот шанс. — Она взяла его руку. — И я знаю, что вы справитесь. Что ты справишься.

Она аккуратно положила письмо обратно в конверт, но теперь это был не тяжелый груз, а билет в новую профессиональную реальность.

— Это всего шесть месяцев, — сказала она, как бы убеждая себя. — А потом я вернусь с новым опытом и идеями. И мы будем сидеть на этой кухне, и я буду рассказывать вам о стройке, а Лена — о «Артеке» и школе, а ты... ты будешь слушать и улыбаться.

На следующее утро Марина отправила согласие. И когда она запечатала письмо, то почувствовала не спокойствие, а нервное, но радостное возбуждение. Она выбрала. Потому что верила, что настоящая любовь и семья — это не только быть вместе каждый день, но и поддерживать друг друга в стремлении расти, даже если это на время разведет в разные города.

Завтра. Всего одни сутки. Это слово звенело в квартире, как колокольчик. Воздух снова был наполнен ожиданием, но теперь — светлым и нетерпеливым.

Марина не могла усидеть на месте. Она перемыла все полки в холодильнике, чтобы освободить место для Лениных любимых йогуртов. Завернула в подарочную бумагу новую толстовку — не ту, что «надо», а ту, о которой Лена месяцем раньше обмолвилась в разговоре. Наградой за её терпение стал сам этот порыв — купить что-то просто так, потому что «дочка хотела».

Аркадий Петрович совершил неслыханное — взял два отгула. Он прошелся по квартире, проверяя, всё ли в порядке. Поправил криво висящую рамку с фото, починил заедающую ручку шкафа в Лениной комнате. Его наградой было это странное, щемящее чувство в груди — предвкушение того, как он будет слушать её бесконечные рассказы, и осознание, что каждая её история станет для него драгоценностью.

Даже Мрачный чувствовал перемену. Он больше не спал на Ленином свитере, а сидел в прихожей и смотрел на дверь, изредка подавая встревоженное «мяу». Его наградой скоро станут тёплые руки, которые будут чесать его за ухом именно так, как он любит.

Вечером они сидели на кухне и пили чай. Уже не потому, что не знали, куда деться, а потому, что нужно было как-то пережить эти последние часы.

— Интересно, она сильно изменилась? — тихо спросила Марина.

— Выросла на два сантиметра, — с полной серьёзностью ответил Аркадий. — По моим расчётам.

— Ты считал? — рассмеялась она.

— Я всё считаю, — улыбнулся он. — Дни, часы... Пока её не было.

И в этом был главный итог. Наградой за все дни тишины стало это новое понимание. Понимание того, что их любовь к дочери — не обязанность и не привычка.

Наградой за терпение стало осознание, что семья — это не про то, чтобы всегда быть вместе. Это про то, чтобы, разлетевшись, снова стремиться друг к другу. И завтра их маленькая вселенная, растянувшаяся до Крыма и обратно, снова сожмётся в точку в их прихожей. С сумками, полными гостинцев, и миллионом историй.

Они ложились спать, и в квартире пахло свежевымытыми полами и пирогом, который Марина испекла «к приезду». И этот запах был лучшей наградой — запахом дома, который завтра снова станет полным.

Лена вернулась из «Артека» всего три дня назад, но дом уже наполнился её смехом и бесконечными историями. В субботу, пока Марина ушла к подруге, Аркадий Петрович, вдохновлённый возвращением дочери, внезапно решил устроить праздничный ужин. А какой праздник без торта?

— Лена, тут тонкий технологический процесс! — важно говорил он дочери, рассыпая муку на пол и пытаясь раскатать первый корж для «Наполеона» по видеорецепту.

Лена, сидя на кухонном стуле, тихо снимала всё на телефон. Она тоже соскучилась и теперь с особым теплом наблюдала за папиными стараниями.

— Пап, а корж точно должен быть таким? Он у тебя в виде материка Пангея, — заметила она.

Через час кухня напоминала филиал пекарни после урагана. Мука покрыла все поверхности, включая Мрачного, который сидел в углу, превратившись в серо-белого меланхолика. Тесто то рвалось, то пригорало, крем сворачивался. Аркадий Петрович, потный и растерянный, в фартуке с надписью «Главный по борщу» (подарок Лены), с тоской смотрел на своё творение — нечто бесформенное, подгорелое и тонущее в недособранном креме.

В этот момент дверь открылась. На пороге застыла Марина. Её взгляд скользнул по Аркадию, по кухне, по торту, по коту-привидению.

— Мы… экспериментировали, — слабо прошептал Аркадий Петрович, чувствуя себя так же нелепо, как когда-то с фиолетовыми усами.

Но Марина не стала ругаться. Она улыбнулась. Затем сняла пальто и обувь, помыла руки, закатала рукава и сказала всего три слова:

— Давай наводить красоту.

И пошло-поехало! Она не отбирала у него скалку, не выгоняла с кухни. Она встала рядом.

— Аркаш, этот корж — отличная основа, просто срежем подгорелые края. Лен, крем мы сейчас спасём, добавь немного холодных сливок.

Она направляла, подсказывала, смеялась, вытирала ему муку со лба. И кухня волшебным образом преобразилась. Не сразу, не мгновенно, но торт постепенно стал напоминать торт, а не геологическую формацию.

Когда «Наполеон» (теперь почти настоящий) красовался на столе, Лена сказала:

— Пап, а ведь без мамы мы как это тесто — рвёмся и растекаемся.

Аркадий Петрович смотрел на жену, которая уже мыла посуду и напевала что-то под нос. И поймал себя на мысли, которая приходила к нему всю жизнь в самые разные моменты — и когда с фиолетовыми усами в офисе сидел, и когда косу Лене плел, и когда Мрачного промокшего домой принёс.

«Да куда бы я без Марины-то?»

Не потому, что без неё он пропадёт. А потому, что с ней даже провальный торт становится историей, которую захочешь вспоминать. Потому что с ней хаос превращается в уют, а неудача — в смешную семейную легенду. Потому что она — тот самый волшебный ингредиент, который скрепляет его мир, не давая ему рассыпаться, как тот первый корж. Как зелёная лента, что спасла корону.

Он подошёл, обнял её сзади, пока она возилась у раковины.

— Спасибо, — сказал он просто.

— Да ладно тебе, — она обернулась, улыбаясь. — Просто в следующий раз зови сразу. Вместе веселее.

Мрачный, вылизывая свою шерсть и возвращаясь к привычному чёрному цвету, мурлыкал в такт её словам. Казалось, даже он соглашался: да, куда вы без неё. Куда бы любой из вас без своей Марины.