Прогулка (гет)

Ленинград, 27 апреля 1980 года.

Во дворе у Марты на месяц раньше обычного готовился расцвести куст белой сирени. Платону казалось, что дело тут не только в тёплой погоде последних дней, но и в том, что Марта выздоровела, теперь в этом уже ни у кого не было сомнений.

В семье опять стали разговаривать громче, а ещё шутить, смеяться и строить планы не только в присутствии Марты, чтобы подбодрить, но и без неё. Родители Платона накануне были в театре, а дядя Володя на днях где-то раздобыл шесть драгоценных билетов на предстоящий в конце июля олимпийский четвертьфинал по футболу. Оказалось, что Марта вообще ещё ни разу не была на футболе, и её почему-то страшно рассмешило, что пока совершенно непонятно, кто будет играть, а билеты — вот они.

Сегодня Платон с Мартой собирались на первую долгую прогулку, потому что Римма Михайловна сказала, что уже не только можно, но и нужно. Собирались только вдвоём, даже без собак — идти, ехать, опять идти, сидеть на набережной. Платон пришёл на полчаса раньше, чем договаривались, но те времена, когда он стал бы дожидаться назначенного времени на улице, давно прошли. Теперь можно было заявиться к завтраку, засидеться допоздна, и это не вызывало никаких вопросов даже у соседей. В марте, когда они забрали Марту из больницы под свою ответственность и приехала из Владивостока Нина-шаманка, он вообще прожил у Сальниковых две недели, спал — а точнее, почти не спал — на раскладушке возле Мартиного дивана, держал её за руку и будил, вырывая из кошмаров, когда больше никто не мог разбудить. Теперь всё прошло, Марте опять снилось лёгкое и светлое, но ночник она по-прежнему не выключала.

"Что это было?" — спросил он Нину, когда провожал её в аэропорт.

"Дар испытывал твою Марту на прочность", — ответила та.

"Хотите сказать, у неё тоже есть дар?!"

"Конечно. И у Римминой матери он был, и у её дочери будет. И если у вас с Мартой родится девочка, её это тоже не минует. Но дара в крови недостаточно, чтобы лечить, пророчествовать или слышать мёртвых. Чтобы дар проснулся, очень многое должно совпасть".

"Что именно?"

"Этого никто до конца не понимает".

"Скажите мне хоть что-нибудь!"

"Разбудить дар может трагедия, усилить его — тот самый мужчина. Если он поймёт и поверит, не в мистику, так в женщину, дар будет гореть ярко и ровно..."

"А если нет?"

"Повезёт, если просто угаснет, а не сожжёт всё дотла".

"Я рядом и я верю, но Марта всё равно чуть не умерла. Почему?!"

"Среди вас есть те, кто воспротивился судьбе и переплёл её нити по-своему, поэтому многого получилось избежать. Но то, что не случилось, ещё очень близко, поэтому Марта его увидела и прожила свою неслучившуюся жизнь за несколько недель".

"И это чуть её не убило?"

"Ты и сам знаешь ответ".

"Вы сказали, неслучившееся пока совсем близко. Его можно как-то отдалить?"

"Решать самим. Жить как решили. Бороться, любить и верить..."

Марта опять распахнула дверь прежде, чем он успел позвонить. Улыбнулась так, как никто, кроме неё, улыбаться не умел, и протянула ему обе руки. Шагнуть, обнять и не думать больше ни о чём несколько долгих минут.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь?

— Когда ты меня обнимаешь, я чувствую себя прекрасно.

— Марта-а-а...

— Что? Со мной всё настолько хорошо, что даже Риммочка и Штолик иногда соглашаются оставить меня без присмотра. Настолько, что мы идём гулять прямо сейчас. Ну, может быть, через пять минут. Или через десять... Ты видел, какая у меня коса?

— У тебя бесподобная коса.

— Риммочка плела этот шедевр всё утро, и мы просто обязаны его выгулять.

— Мы его непременно выгуляем, но на улице ветер.

— И прохладнее, чем вчера, я знаю и свитер сейчас надену. Тоша, не надо, прошу тебя.

— Что именно?

— Заботиться обо мне так... интенсивно. Я вас всех очень люблю, но в последнее время мне почему-то опять хочется сказать вам, что я не маленькая.

Он тихо рассмеялся.

— Ты не маленькая. Ты взрослая барышня на выданье, мне ли не знать. Но всё равно мы пойдём не торопясь.

— Угу. Сегодня с самого утра так: сначала Риммочка заплела мне косу, потом я за обе щеки уплетала её запеканку, теперь мы поплетёмся нога за ногу... Осталось только мне наплести тебе с три короба.

— Главное, не попасть в переплёт, — усмехнулся Платон.

— Вот-вот. Пойдём или... постоим ещё?

Полтора часа спустя они присели на парапет на набережной. На солнце было даже жарко, стремительно бегущие облака отбрасывали переменчивые тени, свежий ветер отчётливо пах весной. Марта всё-таки немного устала, задумчиво притихла, прислонившись к его плечу. Пряди из её совершенно растрепавшейся косы щекотали Платону подбородок.

— Знаешь, мне сегодня опять приснился наш Яшка, — вдруг сказала она, — и... он опять был рыжий!

— Это замечательно, — выдохнул Платон, обнимая её покрепче.

— Мне кажется, что я никогда не смогу совсем забыть те, другие сны, но я, наверное, поняла, зачем они мне снились...

— И... зачем? — спросил он глухо.

— Чтобы я ещё больше ценила то, что у меня есть... и будет.

Платон стиснул зубы. Для урока происшедшее с Мартой было слишком жестоко. Почему-то вспомнилась повесть Стругацких "За миллион лет до конца света", когда Вселенная наотмашь била людей, пытавшихся жить по-своему.

— Нет, Марта, ты и так бы ценила. Мы оба ценили бы. Мы и без этой шоковой терапии знали, что должны быть вместе — "в горе и в радости, в болезни и в здравии, пока..." — Он не договорил. — Так что пусть тот, кто пытался нас напугать или научить чему-то подобным образом, отправляется в... чёрную дыру!

Марта чуть отодвинулась, посмотрела на него ошарашенно, а потом рассмеялась.

— Ладно, не сердись, — сказала она немного позже. — Пусть отправляется, я не против, и забирает эти свои кошмары. Из чёрной дыры им точно возврата нет. А куда отправимся мы?

— Сейчас — в кондитерскую и домой, — сказал Платон и встал, — летом — на дачу, которую мои родители собираются снять вскладчину с Риммой Михайловной и дядей Володей, потом в Крым хоть на пару недель, а осенью — в загс.

Марта поднялась вслед за ним и заглянула ему в глаза снизу вверх со смешинкой и нежностью.

— То есть свадебное путешествие у нас будет перед свадьбой? — спросила она.