Нелогично (джен)

Когда двое громил из службы безопасности притаскивают в медотсек бессознательного Хана, Лен на мгновение даже опешивает: заказанной кровищи на том столько, что можно черпать ложками. Второго участника мордобоя нигде не видно, и Лен, подавив неожиданную вспышку тревоги, отозвавшуюся уколом где-то в животе, спокойно и профессионально делает забор крови, а потом с мстительным удовольствием всаживает Хану такую дозу седативных, что она свалила бы и армию клингонов.

Хана по кивку уносят прочь, когда в помещение входит Спок.

Что-то в его как обычно невозмутимом лице с потемневшими зеленоватыми ссадинами, в привычной безупречной выправке по стойке смирно с заложенными за спиной руками побуждает Лена выставить всех вон.

Спок останавливается у прозрачного стекла, служащего стенами медицинского бокса. Там, в криокамере, сном Белоснежки спит Джим. Холодные узоры расползаются по небольшому окошку на крышке, приборы отражают жизненные показатели — он жив! — но не трепещут покрытые инеем ресницы.

Спок не шевелится, кажется, даже не дышит и не моргает, не отводя от капсулы застывшего взгляда, и морозные узоры опутывают Лену сердце.

«Нелогично!» — вздымается из глубин жаркий упрёк, неуместный, призванный разбить эту застывшую ледяной глыбой тишину.

Потому что есть что-то глубоко неправильное в том, каким отчаянным, надломленным кажется взгляд Спока, какую безысходность выдаёт напряжённая линия плеч — словно на секунду замирает стрелка безупречно идущих часов.

Лен мучительно подбирает слова, — «Спок, я спасу его»? «Не волнуйся, Спок, он будет жить»? — но не находит верных, сдвигает в сторону ненужные падды на столе, перекладывает пробирки в ожидании, пока компьютер оцифрует кровь Хана и выдаст пару-тройку рабочих моделей — что угодно, что способно наполнить воцарившуюся в медотсеке глухую пустоту жизнью.

Спок стоит там, у стекла, минута за минутой, словно вплавившийся в этот замёрзший миг, и Лен не решается представить, о чём тот может думать.

Лен почти физически ощущает, как в воздухе натягивается тонкая незримая нить с нанизанными на ней ожиданием, надеждой, страхом, горем и упрямой непокорностью судьбе, обычно свойственной Джиму, и связывает их со Споком в общей потере. И, наверное, впервые за всё время Лен видит в нём человека.​

Он коротко вздыхает, а потом подтаскивает к Споку стул.

Сидеть у постели больного, который находится в криосне в криокамере, нелогично, ведь он ничего не видит и не слышит, не ощущает чужого присутствия.

Спок молча, не отводя глаз, присаживается на краешек, складывая на коленях руки со сбитыми костяшками.

Надо бы обработать — отстранённо замечает принадлежащий Лену-доктору внутренний голос, но Лен отмахивается от него как от несущественного. Они со Споком оба несколько секунд смотрят на покрытое лёгкой изморозью лицо Джима. Лену нестерпимо хочется поддержать и подбодрить, тянет сказать что-то до ужаса банальное о том, что всё будет хорошо, хоть по плечу похлопать — но это же Спок.

Компьютер негромко пищит, оповещая о завершении работы, и Лен бесшумно отходит, оставляя Спока одного на островке его молчаливого бдения.

Спок свою битву за жизнь Джима выиграл — и, пожалуй, заслужил немного покоя, — а Лену его битва только предстоит.​