Зов Крови (гет)

Я не сумасшедший, — сказал он. —

опять горели неистовством.

Клайв Баркер, «Книга Крови V. Во плоти»

(перевод М. Красновой)

Решетка захлопнулась, и свет будто выключился. Камера погрузилась в темноту. А пленница — в свои страхи.

Кошмары ждали ее.

Это длилось мгновение. Мужчина позвал ее по имени, девушка протянула руку, почти дотронулась до него и испуганно подскочила — она очнулась камере. Однако в течение нескольких опасных секунд сон просачивался в бодрствующий мир.

«Все в порядке, это сны», — говорила она сама себе.

И будто насмешка над реальностью — пленница отчетливо услышала шепот. Тот мужской голос из ее сновидений. Здесь, в реальности:

— Проснись…

Вздрагивая, девушка попробовала приподняться с койки. Не вышло. Света не было, вокруг темень. И мир, погруженный в темноту, вовсе не оказался тих. Она слышала глухие шаги: кто-то направлялся сюда.

Гриффиндорка лежала, не двигаясь, глаза приспосабливались к темноте. Но зрение не обострялось: камера оставалась нечеткой, словно картина, так покрытая грязью и лаком, что ее перспектива ускользает от взора исследователя. Гермиона хотела избавиться от предчувствия, заставлявшего сердце глухо колотиться, оторвать голову от матраца, будто набитого камнями. Но здравый смысл советовал иное. Она тихо лежала, и ей казалось, что она покрывается потом, хотя в камере было холодно — стены источали лед.

Ее тело, и правда, больше не беспокоило — не ныло, не болело. И не было грязным: ни запекшейся крови, ни следов земли. Это было как ведро холодной воды на голову. Казалось, теперь даже голова была яснее, а мысли четче.

Так почему она еще жива, она же магглорожденная? Подруга Поттера, который…

Шаги приближались.

Гермиона напряглась и села, поджав под себя ноги. Как он сказал, пришлет своего преемника? К чему же столько чести? Это… какие-то изощренные пытки? Что, в конце концов, происходит!?

Виски загудели, и девушка прикрыла глаза. Минуты словно отлили из свинца: шаги неумолимо становились громче, и она ждала того, кто шел к ней, или же за ней?

Шорох. Решетка заскрежетала. Но давящий свет не включился. И это, несомненно, радовало.

Когда пленница вновь подняла веки, сердце ее дрогнуло. Перед ней стояла тень, как при первом пробуждении здесь. Черная тень на черном фоне камней ее темницы. Лишь ощущение страха, некого иного чувства холода во внутренностях, говорили о том, что тень принадлежала другому человеку.

Преемнику Темного Лорда.

Все, что она могла сделать, — держать дыхание ровным и оставить руки там, где они лежали. Пальцы же гриффиндорки вцепились в матрац. Инстинкт призывал ее укрыться и спрятать поглубже лицо, как делают дети. Две мысли удержали Гермиону от такого поступка: во-первых, двигаться было страшно. Не известно еще, как он отреагировал бы на такое движение. Вдруг бы запустил в нее заклинанием? Девушку передернуло, когда она вспомнила о боли Круциатуса. Во-вторых, она гриффиндорка, соплохвостов им всем в штаны!

И если ее не убили тогда, значит, и сейчас у нее есть возможность выжить. Сомнительная, но возможность. Хотя, к чему теперь ей жизнь…

Это словно успокоило пленницу.

— Ты боишься?

Почти что знакомый вопрос.

Голос был бархатный, приятный, спокойный. Он обволакивал, он завораживал, он… Он был ей знаком. Определенно! Мужчина, это был мужчина, не двигался — стоял и смотрел на нее. Девушка чувствовала его тяжелый взгляд, но капюшон скрывал лицо его гостя, как черная мантия — его самого.

Она замерла. Зачем тень спрашивает про страх?

— А чего мне пугаться? — спросила Гермиона, силясь держать голос ровно.

— Того, что здесь происходит. И будет происходить с тобой, — ответил человек безразличным тоном. — Того, что ожидает тебя.

Прозвучало зловеще. Казалось, его голос проникал в голову девушки, в само ее сознание. И рылся там… Окклюменция? Тогда… нет смысла лгать?

Впрочем, смысла лгать все равно не было. Какая уже разница? Рано или поздно она умрет. Плюс-минус…

— Да… — выдохнула она, не ведая, к чему приведет этот обмен репликами. Девушка совсем осунулась, чуть ли не заваливаясь обратно на койку.

Это не укрылось от мужчины: он усмехнулся, делая шаг к ней.

— Скоро придется встать на ноги. Или тебе удобнее на коленях, м?

Этот грязный намек вызвал румянец на щеках гриффиндорки. Смущенная его фразой, волшебница наблюдала, как он наклонился и… коснулся ее коленки.

Мерлин, когда же он успел подойти к ней так близко?

Там, где холодные пальцы мужчины прикоснулись к ней, кожу словно обожгло. Девушка дернулась, но человек уже выпрямился. Во время повисшей паузы лишь ее страх звучал какофонией. Страх заполнял собой все.

— Чем это пахнет? — раздраженный голос.

Гермиона подняла голову, всматриваясь в тень капюшона. Она принюхалась, но ничего необычного не чувствовала: все запахи ей были уже знакомы. Запах камеры, запах ее тела, только что вымытого тела, и… запах страха.

Вдруг преемник поднял руку и небрежным движением скинул с себя капюшон мантии. Даже в темноте камеры волосы мужчины отливали серебром, словно источая свет. Передние пряди были заведены назад, наверное, заклинание держало их. Смотря пленнице прямо в глаза и прочитав смятение на ее лице, он зашелся смехом. Прекратив смеяться, он схватил гриффиндорку за руки, поднимая с койки, и с силой швырнул в стену слева от него. Она вскрикнула, ударившись о камни, и жалобный протест оборвался в то же мгновенье.

— Поднимайся, Грейнджер.

Девушка напряглась, силясь подняться на четвереньки. Больно особо не было. Лишь ребра глухо заныли на очередном вдохе, но их боль была мутной. Еще несколько усилий — и она стоит на ногах, опираясь на камни.

Откуда-то из-за стены камеры донесся голос. Она поняла: к ним направляется еще кто-то. И, судя по ругательствам, недовольный тем, что преемник с пленницей задерживаются.

Малфой скривился. Шелестя мантией, он стремительно вышел из темницы, оставив девушку одну. Шаги с той стороны прекратились, и Гермиона замерла.

— Выходи. Или мне применить Империо?

Голос бывшего слизеринца — а теперь преемника самого Вольдеморта — был ледяным, металлическим, неприятным. Зловещим. На удивление, ноги повиновались ей: перебирая руками по стене, девушка выбралась из-за решеток.

Новый режим темного волшебника, казалось, заполнил собой все. Слово «Империо» она слышала за последнее время чаще, чем за всю свою жизнь. А это ведь было только началом, если сейчас ее не ведут для обратного, для конца.

Ее убьют?

Она стояла, облокотившись на холодные камни, в небольшом узком коридоре, таком же темном, как камера. На стенах были незажженные факелы, и не трудно было догадаться, свет от них — такой же давящий, такой же угнетающий. Одно слово, темница. Подземелья.

Девушка не видела лица юного пожирателя, слишком темно. Его силуэт скрадывала широкая мантия до пола, и лишь светлые волосы служили ей сигнальным маяком — я стою здесь. Я смотрю на тебя, говорила его поза.

В голове волшебницы загудело. Эта темнота, эти тени действовали на нее подавляюще. Сознание словно отключалось, движения были на автомате. Она просто шла за ним. Шагала, медленно и пошатываясь, по узкому коридору подземелья.

Телу не нужен рассудок. У него хватает своих дел: наполнять и опустошать легкие, качать кровь, получать пищу — и все эти процессы лежат вне полномочий мысли. Лишь когда что-то из процессов спотыкается или тормозит, рассудок получает информацию о сбое в сложном механизме тела.

Желудок Гермионы завязался в узел, к горлу подступила тошнота.

Голодный обморок длился всего несколько минут, но когда девушка очнулась, она осознала, что ее тело — ловушка. Хрупкость тела — ловушка, его формы, размеры и даже пол — все сплошная ловушка. И выхода из нее нет. Словно в кандалах, она прикована к ней, или в ней, в этом куске грязного мяса. Или выход все же есть?

Домовые эльфы — их было двое — рвали на ней остатки ее одежды, стащили и ботинки. Они сорвали даже цепочку, подарок матери, с шеи девушки. Все летело в одну общую кучу, которую — резкий короткий вдох, сердце ее замерло — человек в черной мантии поджог заклинанием.

Она лежала на полу большой залы. Свет был приглушенным, но неприятно резал глаза, волшебница постоянно щурилась, силясь разомкнуть веки. Гриффиндорка лежала на боку, полностью обнаженная. И в просторной зале она и Малфой были одни.