Грехов моих разбор (гет)

Впервые мир рухнул, когда мне было всего одиннадцать.

Том из дневника оказался сволочью, Гарри Поттер — героем, но нечто общее имелось у обоих. Глупая рыжая девчонка по имени Джинни не интересовала ни одного, ни второго. Хитро притворяясь «жилеткой», Том плёл свою паутину, а благородный Гарри полез бы в его логово и за любой другой «мухой».

Вытащил из Тайной комнаты, передал матери и забыл. Не окажись я сестрой его друга — наверное, не вспомнил бы никогда. Даже в больничное крыло ко мне не заглянул. Досадно, ждала его почему-то. Хогвартс всю ночь гудел и праздновал, одна я, чувствуя себя не то преступницей, не то последней дурой, боялась высунуть нос из палаты.

Следующий год выдался немногим лучше: без кошмаров, но и без надежды. Раньше Том волей-неволей подбадривал, и сама верила, что стоит надеть новенькую, с иголочки, мантию, и «Мальчик-Который-Выжил» заметит меня. Так дурёха ж деревенская, что взять?

Мамочкины увещевания слушала: будь умничкой, будь лапочкой, подпиши Гарри открыточку, счастье приходит к тому, кто умеет ждать... Эх, мама-мама! Жаль, никто тебе не подсказал, что хорошие девочки вышли из моды, когда твоя долгожданная доченька лежала в колыбели.

Если бы не добрый совет Гермионы, так бы, может, и осталась бы примерной скромницей, отягощенной дедовской моралью и, как следствие, несчастной.

Нечаянным тот разговор, разумеется, не назовёшь. Нашей гостье явно надоели мои бесконечные жалобы на жизнь. Но мне чуть ли не до смерти нужно было кому-то выговориться, а тут такой случай: лето, каникулы, до приезда Гарри и поездки на чемпионат мира целые сутки, а мы с Гермионой делим одну спальню. О чем ещё болтать в полутьме двум подружкам, как не о мальчиках?

Гермионе мои страдания показались высосанными из пальца, что, собственно, ею не особо и скрывалось. У магглорожденных — я замечала — с чистотой нравов и общением как-то проще: без лишних комплексов и далеко идущих планов.

Наши сразу: кто родители? Незамедлительно припомнят родственников до седьмого колена и определят — тут уж как повезет — общего прадеда или прапрадеда. И непременно напомнят: ты, девочка, волшебница и должна с достоинством носить гордое имя своей семьи. А оно — даже не сомневайтесь — у всех чистокровных гордое.

Когда я призналась, что родители с радостью благословили бы наш с Гарри союз, Гермиона — точно, не вру! — посмотрела на меня, как на ненормальную.

Только и выдохнула:

— Джинни, какое замужество? Тебе едва исполнилось тринадцать!

— Уже тринадцать, — возразила я. — Чистокровные семьи, бывает, и раньше сговариваются.

— Даже так? Кто-то из твоих братьев уже обручен?

— Нет. Но мы несколько... отличаемся от других чистокровных, — не хотелось произносить «осквернители крови». — И потом, за сыновей мама беспокоится не так, как за меня.

— Тогда какие проблемы? Если у вас так принято, — Гермиона заговорила без малого пренебрежительно, тоном человека из другого мира, — пусть твой отец поговорит с опеку...

Она смолкла на полуслове и испуганно покосилась на дверь.

— С его маггловскими родственниками, что ли? — с усмешкой спросила я, не дождавшись продолжения.

— Извини, Джинни, — виновато шепнула Гермиона, отведя взгляд от дверной ручки. — Глупость сказала.

— А говорить об этом с самим Гарри глупость ещё большая, — добавила я.

— Это точно, — согласилась Гермиона.

— Так что остаётся одно — ждать и...

— ...глупить дальше.

— А совет «встречаться с мальчиками» — это, по-твоему, не глупить? — непримиримые нотки в голосе Грейнджер начали раздражать. — Когда мама имеет в виду парней, она всегда говорит: «Джинни, не наделай глупостей!»

— Хорошо, Джинни, — Гермиона натянула повыше одеяло, давая понять, что разговор окончен. — Забудь всё, выкинь этот разговор из головы, слушайся маму с папой, жди у моря погоды, и да поможет вам Мерлин!

Теперь её назидательно-снисходительный тон звучал, как издевка. Как это воспринимать? Ясно же, что она не верит ни в какую мерлинову помощь.

— Не могу... с мальчиками, — тихо пробормотала я, глядя в темноту. — Гарри обо мне плохо подумает.

Наверное, её тяжёлый вздох означал, что Гарри нет и не будет никакого дела до девчонки, сохнущей от надуманной любви. Но об этом Гермиона деликатно умолчала.

— Послушай меня, Джинни! — она вдруг резко поднялась с подушки. — Встречаться — не значит виснуть на шее. Можно просто дружить: делать вместе уроки, говорить о книгах, играть в квиддич, наконец. Посмотри на нас!

Я, помнится, скептически хмыкнула: где вторую такую неразлучную троицу взять?

— Мне кажется, — продолжала Гермиона, оставив моё «хм-м-м» без ответа, — Невилл был бы не прочь пообщаться с тобой поближе.

— О, я заметила. Но, понимаешь... тут такое щекотливое дело, — снизила голос до шёпота, — в моём присутствии у мальчика начинает так заплетаться язык, что он не может связать и двух слов.

— Джинни, он просто стесняется или...

— ...по уши в меня влюблён, — подхватила я и, опережая возможные вопросы, твердо добавила: — Правду выяснять не хочу. Предпочитаю притвориться кем угодно и чем угодно: глупенькой овечкой, стриженым кустиком, ночным горшком, тапком, совком, веником...

Сдавленный смешок Гермионы прервал поток моих откровений.

— Бедный Невилл, — тихо посочувствовала она. — Ничего-то ему не светит.

— Похоже на то. Но начинать не стоит, так?

Мне понимающе кивнули.

Наверное, от жалости к несчастному Невиллу в голове сами собой начали складываться строчки, и я забормотала.

— Солнце сядет и взойдет, на реке растает лед, лето красное пройдет, лист осенний упадет, стужа зимняя вернётся, но к весне сурок проснётся, фыркнет, носом поведёт...

— ...снова таять лед начнёт, — добавила Гермиона, когда пауза затянулась.

— Нормально, годный стихоплёт, — одобряющий жест рукой и жгучее желание сменить рифму. — И всё по кругу повторится, но вот любви не приключится.

Гермиона рассмеялась неожиданно громко.

— А ты, Джинни, оказывается, оптимистка!

Та, которая весь год собирала себя по кусочкам? Очень интересно.

— Почему?

— Сама же утверждаешь, что Невиллу нипочём не дождаться счастья, сидя на берегу, но, тем не менее, на что-то надеешься, когда речь заходит о Гарри. Честно: не понимаю.

— Влюбишься — поймёшь, — хмуро пообещала я, глядя, как тщательно Гермиона поправляет подушку.

Невозмутимая, целеустремленная, рациональная до мозга костей мисс Грейнджер. Право, дорогая, тебе бы мои проблемы...

Но на ус, однако, её слова намотала.

Майкл Корнер появился только через полгода, и мы — опять не вру! — ещё долго, вплоть до конца июня прогуливались, взявшись за руки, и болтали обо всём, что в голову взбредёт. Больше, конечно, о познавательном.

Благодаря новому другу я знакомилась с очередным номером «Практического зельеварения» раньше Джорджа. Не то, чтобы меня сильно интересовали книжные премудрости, но когда поклонник хорош собой, начитан, вежлив, обходителен, его общество неплохо отвлекает от бесплодных мечтаний.

Превосходно, Гермиона! Малышка Джинни перед тобой в долгу.

Майкл был немногим старше меня, и, в целом, далеко не идеал. Но пятнадцатилетний подросток старался держаться на высоте, и у него почти получалось. Он чем-то напоминал Билла, чем-то Перси, но ему, по любому, нравилось чувствовать себя этаким всезнайкой рядом с восторженной малолеткой.

До меня у него не было подружки, потому он так долго не решался перейти от слов к делу. Боялся показаться чересчур навязчивым — когда случился наш первый поцелуй, Майкл сам в этом признался.

Однажды, уже после летних каникул, речь зашла о противоядиях (исключительно в рамках школьной программы, от большего я отбрыкивалась). До лучшей ученицы Хогвартса мне было как до Луны, так что, порядком подустав от его умничанья, я сболтнула о близнецах и их новейших экспериментах с ядом докси.

И тут мой премудрый когтевранец вдруг как выдаст:

— В сочетании с семенем жёлтой горчанки? Никогда бы не подумал. Потрясающе, Джинни! Это ведь то самое... наглядное подтверждение гипотезы Фламеля. Дай, расцелую!

А я — вот уж действительно, ни с того ни с сего — задиристо хихикнула:

— Ну-ну, попробуй!

Мамочка, зачем я это сказала, зачем?! А главное, какого Мерлина продолжала улыбаться?

— А ты... не... не боишься? — Майкл смотрел на меня, как василиск на неуязвимую жертву, не понимая, что случилось с его цепенящим взглядом.

— Шутишь? Я гриффиндорка или...

Язык внезапно онемел. Деревья, и школьное озеро, и пляшущие на воде солнечные блики — всё вдруг поплыло перед глазами. Наши губы сблизились...

Странно: я почему-то думала, что никогда, даже в объятиях другого, не смогу забыть Гарри. Прикрою веки, и буду представлять, что целуюсь с мальчиком из своих грёз. Глупая, глупая девчонка! В тот момент я о нём даже не вспомнила.

Это потом, когда эмоции поостыли, а «Практическое зельеварение» с его многоярусными сравнительными таблицами через страницу перестало вызывать что-либо, кроме зевоты, я вновь вернулась мыслями к Гарри. Но уже без слёз в подушку, бессонных ночей и без дрожи в голосе.

* * *

С Дином всё оказалось иначе. Не лучше или хуже, а, я бы сказала — головокружительнее. От него нельзя было услышать: «На сегодня хватит, но завтра процесс углубим» (это Майкл про поцелуи, а в шутку или всерьёз — я так и не поняла).

То, что Майкл называл «процессом», Дина не «интересовало», и даже не «увлекало». Он погружался в него с головой, будто проваливался. Рон назвал бы это — «распускать руки», и первое время — правда! — мне было не по себе от такого бурного темперамента. Но потом пришла к выводу, что обижаться глупо: Дин просто не мог по-другому.

Первый раз, когда я, с трудом вырвавшись из объятий, обвинила его едва ли не в покушении на мою честь, он так ошалело озирался по сторонам, так виновато и растерянно оправдывался, что я, сменив гнев на милость, чмокнула его в щёку. Лицо Дина пылало огнём, а я почему-то подумала, что, оказывается, темнокожие мальчики тоже могут краснеть.

Но это я поначалу так... «сопротивлялась». Не знаю, зачем — не иначе как из чувства вины перед гордым именем семьи Уизли — пыталась себя остановить и снова стать застенчивой наивной девочкой. Но излишнее целомудрие ушло, и как-то подозрительно быстро.

Целоваться с Дином было классно, замечательно, офигенно. В сочетании с некоторыми книжными премудростями, «унаследованными» от общения с Майклом — просто крышесносно. Не думалось ни о ком и ни о чём, кроме удовольствия, что переживалось здесь и сейчас, а до всего остального не было никакого дела.

Оторвавшись от его губ, я, бывало, с удивлением осматривала свою блузку, не понимая, каким чудом пуговицы всё ещё на месте. Потом Дин признался, что нарочно старался убирать руки подальше, чтобы нечаянно не поддаться соблазну. Подальше — это за мою спину. Или чуть пониже. Представили? Родным и близким показывать не стоило. Впрочем, я предусмотрительно юбку носила только во время уроков.

Спустя полтора безумных месяца в голове не осталось места для Гарри. Только в сердце, как память о детской влюбленности, о первом чувстве. Да и сердце подпрыгнуло от силы пару раз, когда узнала от мамы о его приезде.

Ну, Гарри, и будет жить у нас остаток лета... Замечательно. Только мне-то что? Чёрт, мама была права: счастье действительно приходит к тому, кто умеет ждать. Джинни своего дождалась. «Отсохла», по-настоящему «отсохла»! В поезде Гарри даже жаль стало немного: такой стоял потерянный и одинокий. Но что делать? Меня ждал Дин.

Трудно сказать, когда меж нами впервые пробежала чёрная кошка. По-моему, в тот же день. Слишком уж дотошно Дин расспрашивал о визите в купе к Слизнорту.

Дальше — больше. Меня профессор пригласил в свой клуб, его не пригласил. Печаль-печаль. Можно подумать, я туда рвалась?

Нет, Дин ни в чём меня не обвинял и, упаси Мерлин, не скандалил. Так сказать, пережёвывал мой «успех» втихую. Но что-то сомнительное всё же проскользнуло в душу: не люблю страдающих завистников, не перевариваю их ни в каком виде. Слишком напоминают моего сами-знаете-какого братца. У того вечно: чуть что — рот нараспашку, и потекли слюнки ручейком.

Рон — единственный из шести братьев — не мог пройти молча мимо моих обновок. Не то свойство характера, не то... Не хочу озвучивать. Ещё в детстве его унылый взгляд удручал так, что от радости за новое платье не оставалось ничего. Фред сказал как-то: «Не бери в голову, сестрёнка. Ронни нужно было родиться девочкой, и было б ему счастье. Но малышу, как всегда, не повезло...»

Мерлиновы тапки! Завидовать тому, что я девчонка... Ну, не дурак ли?

И Дин, чувствовалось, туда же.

Едва выветрился нехороший душок от истории с «Клубом Слизней», как тут же случился новый облом: Дин не попал в квиддичную команду, отсеялся на отборочных испытаниях. Но я сочувствовала, правда! Вот только утешительница из меня никудышная оказалась.

А что, спрашивается, делать при таком раскладе? Держать мальчика за ручку? Гладить по носу? У нас дома принято было подбадривать неудачников исключительно парой-тройкой метких словечек. Да, от близнецов пошло, и мне нравилось. Поменьше бы мамочкиных вздохов, да побольше шпилек в бок «бедняжке» Джинни, когда та подыхала от неразделенной любви — глядишь, «больная» излечилась бы на годик-другой раньше.

Подколола, на свою голову. И ладно бы сказала что-нибудь обидное или злое. Пустой каламбур был, но — что примечательно — экспромтом выданный:

— Эй, проигравший, вытри нос, пока соплей не вылез воз.

— Это всё? — сказано просто многообещающе: коротко и тухло.

— Не совсем. Дальше есть кое-что: «Пока не встал ребром вопрос, куда грузить такой обоз?»

Вместо того чтобы рассмеяться и поцеловать, Дин нахмурился ещё больше.

— Слушай, Джинни... — он немного замялся перед тем, как начать канючить. — А ты не могла бы...

— Нет, не могла бы.

— Я не договорил.

Надо же: он не договорил! А то не видно, куда ветер дует?

— Дин, я не могу попросить Поттера взять тебя в команду, — нарочно не назвала Гарри по имени, чтобы не оставалось иллюзий. — У нас не те отношения.

— Разве он не гостил у вас всё лето?

Тоже мне, нашёл довод!

— Только лишь потому, что министерство сочло «Нору» безопасным местом.

Дин громко фыркнул, выражая сомнение.

— Пойми: Гарри — друг Рона и Гермионы, а я в их компании — никто. В школе мы почти не разговариваем.

— Но твой брат...

— И что с того? Не обошёл бы Рон МакЛаггена по пенальти, ноги бы его не было в команде. Несмотря на то, что он лучший друг капитана.

Джинни (неужели это в самом деле я?) была совершенно непреклонна, где-то даже жестока. Но стоило раз и навсегда определить границы дозволенного. Во всём, что касается квиддича, Гарри принимал решения сам, и никакой вратарь ему не указ. Дину стоило это понять, если он хотел когда-нибудь оказаться в команде. Это спорт, дорогой, а не клуб по интересам! Даже Гермиона, наша «книжная закладка», это понимала.

— Я думал, мы друзья?..

— А мне казалось, меж нами есть кое-что помимо дружбы.

Видел бы ты, милок, свою переквашенную мину со стороны. Кисло аж до оскомины.

М-да... У Корнера с чувством юмора было куда как занятнее.

* * *

Однажды зимой мы с ним сидели в «Трёх метлах» и согревались фирменным рождественским коктейлем. Воздух был наполнен предчувствием праздника, пушистые ели, едва оттаявшие с мороза, благоухали хвоёй, смолистый аромат кружил голову и отправлял неотягощенную заботами душу в далёкие дали.

Майкл, будучи в ударе, расписывал подробности своей полемики (любит он ученые словечки) с профессором Снейпом из-за какого-то эссе. Меня заинтересовал сам факт спора: шутка ли, что-то доказывать самому Снейпу? В суть вопроса я не вникала (ученица на курс младше, чего ждать?), нить рассуждений быстро потеряла, и потому, потягивая коктейль через соломинку, тупо ждала окончания темы.

Моей отрешённой физиономии Майкл упорно не замечал. Не единожды помянув добрым словом Голпалотта (и недобрым — Снейпа), он приводил все новые и новые обоснования своей точки зрения. Когда напиток в бокале закончился, бедняжка Джинни не выдержала.

Придав голосу оттенок глубочайшей серьёзности (этакая Нью-Грейнджер, затачивающая зубки о древо познания), я спросила:

— И кто же бОльший идиот? Снейп, Корнер или Голпалотт?

Остановив словесный поток, Майкл глазел на меня минуты три, не меньше. Потом виновато улыбнулся и начал подыгрывать.

— Устал от умников народ? Прости, я тот ещё урод... Дался мне этот Голпалотт! Что хочешь? Кофе? Бутерброд?

— Нет, леди нравится... херес! — или ты всё ещё считаешь меня маленькой?

— Я думал, Голпалотт воскрес...

— ...и к нам спускается с небес проверить, как идёт «процесс»?...

Серьёзнее, Джинни, серьёзнее! Разговор сугубо ученый, а ты...

...нашла способ напомнить поклоннику о том, что ты, как-никак, девушка. В любом случае, вызов сделан. Ваш ответ, сэр?

Майкл — вот молодчага! — оказался на высоте.

— О, Джинни, браво! Это пять. Всех к Снейпу, будем «углублять»!

Да, весело было... Пока не устали друг от друга.

Никто и не виноват особо. Какой интерес будущему спецу обсуждать продвинутые зелья с ученицей, для которой что зельеварение, что мамина кулинарная книга... Экзамены я надеялась сдать прилично, но ведь там всё туполобо и бессмысленно. Нарезал, засыпал в котел, три раза по часовой стрелке, один раз против...

Майкл, в отличие от меня, видел смысл в этом помешивании, и вполне определенный. Мне пытался втолковать, и временами я даже что-то понимала.

Ладно. Всё нормально: расстались, но есть, о чём вспомнить.

Чёрт! Неужели я начала жалеть о разрыве с Майклом? Джинни, что с тобой? Корнер этот — книжный червяк и жуткий зануда. Дин в сто раз лучше!

Он вытащил тебя из-за котла на свежий воздух, а ты злишься ни за что ни про что. Сама-то как первые отборочные проходила? Или забыла? Так вспомни! Ещё до начала испытаний побежала уговаривать братьев, чтобы те замолвили словечко перед Анджелиной. А когда Фред объяснил, что почём, встретила его слова с пониманием? Вот прям с ходу и прониклась! То-то.

Остудись, дорогая. И приятеля своего успокой.

— Джинни!

— Дин?!

Он вихрем влетел в гостиную и прямо с порога прокричал моё имя. Оставив на столе растрепанный экземпляр «Тысячи магических трав и грибов» и недавно приобретенный в Хогсмиде скотч (не судьба...), я поспешила к Дину.

— Что случилось?

— Джинни, меня взяли в команду! Играю за охотника!

— Правда?

К чему этот вопрос? Видно же, что человек вне себя от счастья.

— Только что говорил с Гарри. Тренировка сегодня в семь.

— Ух, ты... Поздравляю, Дин! Наконец-то, — новость, в самом деле, радостная, и даже вдвойне. — Гарри давно стоило подумать о замене. Кэти, я слышала, выписывать не собираются, матч со Слизерином на носу, а капитан не чешется.

В гостиной вдруг стало подозрительно тихо: все, кому надо и не надо, обратились в слух. Я потянула Дина за собой в дальний угол.

— Джинни, — зашептал он, косясь на сбившихся в кучку малолеток. — Ты поможешь мне немного? Хотя бы часок, перед общей тренировкой. Ужасно боюсь, что сыграю хуже всех.

— Не вопрос, — громко заверила я, ничуть не заботясь о заточенных в нашу сторону любопытных ушах. — А что насчет «хуже всех», так это ты зря. Переплюнуть моего братца ох, как трудно!

К драклам обходительность: то, что прикрывает наши ворота, назвать вратарём можно только в порыве оголтелого патриотизма, коим я, к счастью, не заражена.

Дин зря переживал: он отлично летал и быстро сработался со мной и Демельзой. А Рон, уже по обыкновению, все два часа демонстрировал полный отстой. Под конец ещё и Демельзе губу разбил. Мерлиновы тапки, с такими игроками чужих бладжеров не надо.

— Слушай, Джинни, — Дин решился заговорить, когда мы, заметно отстав от загонщиков Пикса и Кута, поднимались по лестнице, — он что, всегда такой нервный?

— Кто? Мой братец?

— Ну, да, — Дин выглядел озадаченным. — Странно: всегда считал Рона весёлым добрым парнем.

Я еле удержалась от смеха.

— О, ты его не знаешь, — доверительно промолвила я. — В гневе он просто страшен.

— Серьёзно? — Дин замедлил шаг.

— А то! — воскликнула я. — Просто рвёт и мечет, и брызжет слюной. Нарываться не рекомендую. Ходячий мешок драконьего навоза требует крайне осторожного обращения.

— Ой, дальше не стоит. Мне уже страшно, — пошутил Дин, очевидно испугавшись, что сейчас я разойдусь в «похвалах» неудержимой лавиной.

— Не бойся! Мой брат сейчас не в гневе, а в соплях, — не собиралась я останавливаться, я только начала. — Сию минуту наш капитан сам — собственноручно! — подтирает ему носик. И уверяю, это надолго.

— Ты, я вижу, их обоих не жалуешь, — усмехнулся Дин.

— Угадал, — подтвердила я. — Гарри тоже хорош! Развел тут... филиал «Святого Мунго».

— Даже так? — судя по голосу, его начинал беспокоить мой неправедный гнев.

— Угу. Особое отделение для душевнобольных и психотравмированных, — я отвела в сторону гобелен, прикрывавший выход на потайную лестницу. — Добро пожаловать!

Дин шагнул в открывшийся проход, я проскользнула следом. Тяжелая ткань опустилась на место, мы оказались в полной темноте. Рука потянулась за палочкой.

— Джинни, — его ладонь обхватила мою. — Надеюсь, мне не грозит оказаться в числе тамошних пациентов. Как ты считаешь?

— Не болтай чепухи, Дин! — я нащупала в темноте его вторую руку, наши пальцы переплелись. — Ты отлично играешь, даже для первого раза. Сама не ожидала.

— Правда?

— Я тебе когда-нибудь врала?

— Ох, Джинни! — выдохнул Дин, притягивая меня к себе, так стремительно и страстно, как только он один умел делать.

— Осторожней, здесь темно, — зашептала я, приподнимаясь на носочки и чувствуя, как пальцы ног отрываются от пола.

— Думаешь, тьма помешает мне любить мою Джинни? — рассмеялся Дин.

Он закружил меня, крепко прижимая к себе, и поставил на ноги только в ответ на мои просьбы. Но объятия становились теснее, и губы жгло его разгорячённое дыхание. Голова кружилась, пол уплывал из-под ног, унося за собой ощущение реальности.

Не знаю, как целуются другие. Возможно, Краму и Гермионе всегда удавалось оставаться в рамках приличий. И честь им, и хвала, и дальше так держать! Но наш с Дином «процесс» с самого начала пребывал в сногсшибательном и бесконтрольном состоянии, и потому Роново «Эй!» прозвучало, как гром с ясного неба.

Дин, словно ошпаренный, отскочил в сторону и заёрзал глазами, виновато посматривая то на моего брата, то на... Гарри.

Как, Гарри тоже здесь? Ничего так влипли...

На Рона и его нравоучения мне наложить кучкой и крышкой прихлопнуть. Чтобы нос свой поберечь, естественно. Тоже мне, воспитатель выискался!

Но Гарри... Он ведь подумает обо мне невесть что...

Как быть? В поисках выхода рассудок лихорадочно взывал к Мерлину и его тапкам. Безответно. А братец уже начал исходить на драконье дерьмо. Пришлось разок огрызнуться.

Чего этот моралист ждал от меня? Чтобы его неразумная сестричка, стыдливо опустив глазки, начала божиться, что де всё увиденное случилось ненамеренно и первый раз? И мы с Дином, само собой, «больше никогда»! Как будто целоваться — это какая-то гадость. Между прочим, Майкл говорил, что там целая наука.

Мне им что, лекцию читать? Точно решат, что девочка того... рехнулась. И кому оно надо? Рону такое не по мозгам, а Гарри... Боже, какой взгляд у него. Смерть Тёмным Лордам! Как бедный Дин ещё жив?

Если они сейчас сцепятся — а сцепятся они хорошо: без крови не обойдётся — виновнику драмы не видать места в команде, как своих ушей. Чёрт, парень только начал играть.

— Ты иди, — это я Дину, дабы вывести его из-под удара. — А я скажу пару ласковых слов моему дорогому братцу!

Выдворить невезучего поклонника оказалось легче, чем я думала: ему явно не хотелось скандалить ни с моим разъярённым родственничком, ни с обозленным на весь белый свет капитаном. И хорошо, что ушёл. Ещё чуть-чуть, и превратился бы в студень без драки, исключительно от чувства вины.

— Думаешь, мне хочется, чтобы в школе болтали, что у меня сестра... — как и ожидалось, Рон начал с главного: с заботы о себе.

А кто-то с тобой ещё разговаривает? Малфой и тот потерял интерес, последнее время почти не цепляется. Гермиона старается не пересекаться с тобой лишний раз, ей твои злополучные ворота уже вот где! Кому надо выслушивать бесконечное нытьё? Такую терпеливую «жилетку», как наш капитан...

При мысли о Гарри всё вдруг перевернулось с ног на голову. Или, напротив, предстало в истинном свете. Невыносимо было думать, что уже сегодня перед сном он скажет Рону что-нибудь вроде: «А знаешь, твоя сестра, оказывается, жаркая штучка!»

— Кто? — волшебная палочка взметнулась вверх и взяла Рона на прицел. — Ну, говори — кто?

И попробуй только намекнуть на Гарри! Убью обоих!

Никаких шуток, меня довели. Мой братец тоже весь на нервах, вот-вот рванёт. Ну что за характерец паршивый! Сам бы только ел и дрых, и другому куш под дых.

Примерно так и высказалась, и, судя по тому, как резко и густо побагровел один недозрелый фрукт, всё озвученное — строго в колечко.

Ого! И палочку уже выхватил. Всерьёз что ль, драться будем? На физиономии-то ясно написано: малыш Ронни до смертоубийства созрел.

Кажется, только присутствие Гарри спасло нас от худшего: он встал между нами, раскинув руки. Рон целился из-за его спины, а я хохотала, как помешанная. Мне всё равно: пусть швыряется заклятиями, раз пришла охота.

Оранжевая струя пролетела всего в паре дюймов от бедра. Всё-таки ударил, гад!

— Слушай, не дури... — Гарри прижал буйного дружка к стене.

Ещё чуть-чуть и разревусь рекой. В глазах вдруг защипало так нестерпимо, что меня снова проперло на чистосердечие, и перед тем, как унести ноги, припомнила всех: Гарри, Чжоу, Гермиону, Крама, а заодно доложила Рону, кто он такой. Двенадцатилетний балбес — вот кто! Потому что последний раз блистал умом, когда разбирал завал в Тайной комнате

Однако на этом шальной вечер не закончился.

Я столкнулась с Дином на ступеньках лестницы, немного не долетев до восьмого этажа. Он спускался вниз.

— Какого Мерлина! — зашипела я, хватая его за руку и уволакивая с линии огня. — Жить надоело?

Снизу раздались частые торопливые шаги: наши преследователи поднимались по лестнице. Мы поспешили убраться из прохода в коридор.

— Давай сюда, — я потянула Дина в сторону, подальше от входа в гостиную. — Поверь, сейчас с ними лучше не встречаться.

Затаившись за выступом, мы наблюдали, как Гарри и Рон, перепугав какую-то девчонку, промчались к портрету Полной Дамы. Звон бьющего стекла на время заглушил топот их ног.

— Козлы! — выдохнула я, глядя на первоклашку, в растерянности застывшую над обломками бутыли.

— Репаро! — Дин кинулся помогать девочке.

Ему удалось не только восстановить бутыль, но и собрать в неё добрую треть растекшейся по полу жабьей икры. Остальное он ликвидировал заклинанием.

— Уроды, — прошипела я в спину удаляющейся малолетки, — придурки!

— Джинни, не стоит...

— Правильно, защищай его! — от ненависти к Рону просто распирало, так что, позабыв о Гарри, я обрушила остатки своей ярости на Дина; всё, что не успела высказать дорогому братцу внизу. — Если хочешь знать, это он от зависти такой бешеный. Покажи мне хоть одну дуру, которая согласится с ним гулять!

— Джинни, Рон просто...

— ...завистник, нытик и прихлебатель, — нетерпеливо вставила я. — А ещё трус. Да-да, не удивляйся! — бросила я, заметив мелькнувший протест на лице Дина. — Это он только со мной такой смелый. Старшим братьям не то, что «гав-гав», но даже и ни «мяу».

Дин — видимо, рассудив, что так буря уляжется скорее — не ответил. Мы медленно пошли по коридору к портрету Полной Дамы.

Выплеснув весь свой гнев, я, наконец, испытала облегчение и, одновременно, дикую усталость. Нет, на сегодня хватит: в постельку и баиньки. Я ускорила шаг.

Дин, задумавшись о чем-то своём, молчал всю дорогу, но, остановившись в нескольких шагах от входа, вдруг тронул меня за руку.

— Это я виноват, Джинни, — его голос звучал хрипло, как будто что-то мешало ему говорить. — Мне нужно было сказать Рону, что у нас всё серьёзно.

— Серьёзно? — до меня не сразу дошёл смысл сказанного. — Ты о чём, Дин?

— Я люблю тебя, Джинни!

— Правда? — что за несносная привычка задавать глупые вопросы.

— Такими словами не бросаются.

Драные мои тапки и Мерлин с ними! Я ведь должна что-то сказать? Прямо здесь и сейчас... А я не могу: в горле пересохло, язык окостенел.

— Дин, я не... никогда... не думала об этом...

Прижала ладони к пылающим щекам. Всё, что случилось внизу на темной лестнице, внезапно показалось пустым и неважным.

Кто-нибудь, спасите меня, избавьте от объяснений! Всё, что угодно, только не здесь и не сейчас.

Когда портрет отодвинулся, и в открывшемся проёме показалась Гермиона, я была готова броситься ей на шею.

— Джинни, вот ты где! А я уже решила идти без тебя.

— Куда? — похоже, рыжая совсем отупела.

— В ванную старост. Ты же хотела после тренировки... — замедлив речь, Гермиона задержала взгляд на повергнутом в смущение Дине.

— Чёрт! — кажется, ко мне вернулся голос. — Совсем забыла, прости. И ты, Дин, прости. Пожалуйста! — взмолилась я. — Не могу сегодня. Завтра, ладно?

Безумно тяжело было смотреть ему в глаза. Отвела взгляд. Заходить в гостиную даже не подумала. Полотенце в ванной найдется, а больше ничего и не нужно.

Огромный бассейн быстро наполнялся водой. Кран с легким причмокиванием испускал лиловые облака, они медленно расплывались над бурлящей поверхностью, а я, сидя на бортике, наслаждалась их нежным ароматом.

Гермиона вошла в ванну, скрывшись в воде по пояс.

— Давай сюда, Джинни! — крикнула она.

Я прыгнула с бортика, взбаламутив душистое покрывало лилового тумана и подняв в воздух тучу брызг. Гермиона с визгом отскочила в сторону, отмахиваясь от летящих в лицо клочков пены. Пахучий, насыщенный благовониями воздух защекотал ноздри, я, чихнув, рассмеялась. Чертовски приятно бултыхаться в горячей воде, полной оглаживающих кожу пузырьков и ни о чём не думать. К драклам мальчишек и уроки — завтра суббота.

Выпустив первый восторг и закрыв краны, мы переплыли бассейн несколько раз туда и обратно, а потом устроились у бортика.

— У вас с Дином всё хорошо? — Гермиона всё-таки не сдержала любопытства.

— Лучше не бывает, — я попробовала отмахнуться, но кто-то вредный и противный дёргал за язык, требуя сию же минуту разделить с подругой новость и, хотя бы частично, освободиться от переполнявшего душу смятения. — Он признался мне в любви.

Твоя была идея, вот и думай, как теперь выпутываться. А я подожду.

— Что-то не похожи вы на счастливую парочку, — слегка усмехнувшись, проговорила Гермиона.

— А что, заметно?

— Ну, как сказать... — протянула Гермиона, сбивая в кучку мыльные пузырьки. — Дин выглядел пришибленным, а ты, кажется, до сих пор пребываешь в растерянности.

— Твоя правда, — согласилась я, и тяжело вздохнув, призналась: — Чувствую себя без малого дезертиром: попросту улизнула от разговора с ним.

Гермиона смотрела на меня с недоумением.

— Дин тебе не нравится?

— Что ты! Он классный, но... — мерлиновы тапки, как же это объяснить? — Сама не знаю. Просто я... никогда не думала об этом.

Всё сказанное Дину повторилось как-то само собой, но уже без паники. Наверное, потому что было правдой.

— Не предполагала, что может получиться нечто более серьёзное, чем обычный школьный роман? — Гермиона продолжала допытываться.

— А разве кто-то думает об этом с первого свидания? — задала я встречный вопрос, и, наткнувшись на понимающую улыбку, испытала нечто похожее на отпущение грехов.

Интересно, а как наша умница разбилась с Крамом? Внезапный приступ любопытства вдруг оказался совершенно нестерпимым, и я не выдержала.

— Гермиона, Виктор признавался тебе в любви? — в конце концов, откровенность за откровенность, не больше, но и не меньше.

— В общем, да.

— Ну, и? — нет, правда, интересна ваша правильная реакция, мисс староста.

— Честно говоря, Джинни, у меня и в мыслях не было куда-то убегать, — усмехнулась Гермиона.

— Но ты ведь что-то отвечала ему! — воскликнула я, бесстыдно и немного завистливо разглядывая показавшиеся из-под воды аккуратные бугорки её маленьких грудок (у кого-то всегда и всё в меру, одна я корова коровой: сарафан без нижнего белья уже не надеть...)

— А что я, по-твоему, должна была ответить?

— Ну... — растерялась я. — Да или нет, наверное...

— Ох, Джинни! — Гермиона присела от хохота, спрятав грудь под водой. — Виктор не просил у меня руки и сердца. Он просто говорил о своей любви.

Ничего себе «просто»! Или это у меня, наивной, всё чересчур сложно?

— Но разве ты ему не отвечала... хм-м-м-м... взаимностью? — удачное слово подобрала.

— Отвечала, — с готовностью подтвердила Гермиона. — Мы ведь целовались!

Её последняя реплика мало того, что ничего не прояснила по существу, но ещё и заронила в душу подозрение, что мы говорим о разных вещах. В поисках истины (к черту такт, мне завтра с Дином объясняться!) я решилась на более конкретный вопрос:

— Ты хотя бы раз говорила Виктору: «Я люблю тебя»?

Гермиона помотала головой.

— Вот видишь! — в моём выдохе клокотало странное смешение победы и разочарования. — А мне надо будет что-то ответить Дину, и так, чтоб не обидеть.

— Джинни, — в голосе Гермионы послышалась тревога. — Надеюсь, речь идёт не об... интимной близости? Он не просит тебя... уступить?

— Нет. Нет! — я запротестовала решительно и даже немного обиженно, — Что ты такое говоришь?!

— У-фф, — она перевела дыхание. — Тогда что же тебя тревожит?

— Ситуация. Выходит, ты не сказала Виктору ни «да», ни «нет», а он воспринял это, как должное? Так?

Гермиона кивнула.

— Почему? — жаждая ничего не пропустить — даже малейшей малости — я буквально впилась в неё взглядом.

— Джинни, я не думаю, что Виктор надеялся услышать нечто конкретное от ученицы четвертого курса, — без особого волнения начала Гермиона. — Мне ведь было всего пятнадцать!

«А мне пятнадцать сейчас, — подумалось так, непроизвольно, — только не всего, а уже».

— Гермиона, а ты не чувствовала себя отчасти... виноватой? — неудачное слово, совсем нескладное. — Ну, он к тебе серьёзно, а у тебя к нему ни то, ни сё, и врать парню не хочется, и обидеть жаль... Словом, ситуация.

— Ни капельки, — её уверенности можно только завидовать. — Во-первых, я действительно была увлечена. Ну, знаешь: студент из Дурмстранга, известный спортсмен, чемпион... Во-вторых, я его не так уж хорошо знала и искренне считала, что со временем смогу ответить на его признание. Он так старательно и смешно выговаривал моё имя, — Гермиона улыбнулась своим воспоминаниям. — В-третьих, Виктор старше меня на три года, и потому казалось естественным считать его чувства более зрелыми, более продуманными. Наконец, откуда было знать пятнадцатилетней девчонке, какая она, любовь? Но это уже, в-четвертых.

Она провела ладонью по воде, разогнав скопившуюся пену, и вновь улыбнулась чему-то своему, давнему и, по всей видимости, очень личному.

Эх, Гермиона, Гермиона... Всё-то у тебя, как у нашей очаровательной француженки-вейлы: п’гостенько и со вкусом! Раз, два, три — готов ответ. А тут стоишь, и вроде так же загибаешь пальцы, а всё равно чувствуешь себя не в своей тарелке.

Во-первых, Дин никакой не спортсмен, и вряд ли когда-нибудь будет играть, как профессионал. Во-вторых, за полгода я не только успела его узнать, но даже слегка разочароваться. В-третьих, Дин старше меня на год, а у меня ощущение, что мы, в лучшем случае, ровесники, и с моей стороны вполне естественно считать его таким же сопляком, как я сама. Наконец, главное: я в свои пятнадцать хорошо помню, какая она, любовь.

И тут, словно в насмешку, перед глазами возникла непрошеная картина: мы с Гарри где-нибудь — на квиддичном поле, на Астрономической башне, в Выручай-комнате — и он признаётся мне в любви... Забирай мои тапки, Мерлин, никуда я не убегу. Потому что здесь всё, как у нашей старосты.

Гарри Поттер и спортсмен, и чемпион, и герой, и Избранный, и мой отважный спаситель, и просто классный парень, с которым интересно поболтать и посмеяться. Вокруг него столько разговоров, тайн и загадок, что, кажется, жизни не хватит узнать обо всём и заскучать. А какой уж там ровесник, если ему сам Дамблдор даёт индивидуальные уроки?

И это тот самый «Мальчик-Который-Выжил», которому я, ещё сидя в песочнице, стряпала куличики. Мне ведь всегда говорили, что когда Гарри подрастёт, он обязательно приедет к нам в гости. Первая любовь, словом, незабываемое чувство.

Откуда-то со стороны раздалось тихое, но до цинизма неприличное хихиканье. От неожиданности меня передернуло. В первое мгновенье подумалось о Гермионе: наша блестящая умница каким-то образом успела заглянуть в мою голову и теперь посмеивается над моими наивными мечтаниями. Хотя... почему наивными? Может, я что-то где-то и напутала, но с Дином у нас, однозначно, не фонтан...

— Ты здесь зачем, Миртл? — пригрозила Гермиона высунувшейся из крана голове в огромных очках. — Опять подглядываешь?

— Было б на что смотреть! — мрачно съязвило привидение. — Подглядываю я исключительно за мальчиками, а за девочками — подслушиваю.

— Я кому-то сейчас так подслушаю! — староста схватила лежащую у бортика волшебную палочку и прицелилась. Очкастая физиономия, не медля ни секунды, всосалась в кран.

— Уйдет она, как же! — ухмыльнулась я. — Затаится в кране и будет дальше шпионить.

— Да плевать. Для таких случаев я знаю одно полезное заклинание. Оглохни! — вернув палочку на место, Гермиона обратилась ко мне. — Ну что, успокоилась немного?

— По поводу плаксы Миртл? — притворилась тапком.

— По поводу ситуации с признанием Дина, — сказала Гермиона, без намека на какую бы то ни было иронию.

— Успокоилась, — если это можно так назвать, ага. — Пришла к выводу, что я не люблю Дина, и, что самое скверное, почти наверняка не полюблю никогда.

— Вот как...

В тихом возгласе Гермионы мне почему-то послышался укор, хоть и ненамеренный, и я тотчас распушила хвост.

— В отличие от тебя, я кое-что про любовь знаю. То, что у нас с Дином, может являться чем угодно, но только не тем самым светлым чувством. Увлечение, школьный роман, дружба, страсть...

— Как, одновременно? И дружба, и страсть?

— А что тут странного, — я пожала плечами. — Раз мы играем в одной команде, а после тренировки целуемся.

— Ну, да, — пробормотала Гермиона со вздохом. — Жизненно.

— То-то! — победно заявила я, стряхнув с рук пену.

Некоторое время тишину нарушали лишь только лопающиеся мыльные пузыри.

— Наверное, так и должно быть, — Гермиона довольно долго раздумывала, прежде чем вновь заговорить. — Но скажи, Джинни, чем отличается твоя «дружба-страсть» от настоящего чувства? Нет, я не стану спорить, что Гарри самый-самый, и с ним никто не сравнится, — поспешно добавила она, разглядев на моем лице скептическую улыбку. — Но мне бы хотелось чего-то конкретного, в словах.

— Хм-м-м... — следовало бы признаться, что меня застали врасплох.

Я обвела взглядом поверхность воды, сплошь усеянную лиловыми облачками пены, тщетно надеясь найти ответ в их нагромождениях.

— Расскажи, к примеру, как ты представляла вместе себя и Гарри? — подсказала Гермиона, увидев моё замешательство.

— Ну... — собраться с мыслями удавалось с трудом. — Если ты о моих детских фантазиях, то там мы с Гарри качались на качелях, вылавливали садовых гномов, летали на метле...

Я бы с радостью добавила «целовались», но это было бы ложью. Какие там лобзания в десять-одиннадцать лет?! Если только легонько, в щёчку, как мама после сказки на ночь — других поцелуев малышка Джинни не знала. Зато сновидения были яркие, объёмные и осязаемые, и чуть ли не в каждом из них, так или иначе, присутствовал «Мальчик-Который-Выжил».

— Он врывался в мои сны, и всякий раз верхом на «Нимбусе». Самая приличная метла была в те годы, Чарли по ней с ума сходил, — пояснила я. — Ещё я читала Гарри свои стихи, а он слушал и... плакал.

— Плакал? — брови подруги взметнулись вверх.

— Угу, — хмуро откликнулась я, — вместе со мной. Потому что стихи сочинялись трагические.

— Ой, Джинни, прости, не могу! — успела предупредить Гермиона, прежде чем залиться хохотом.

— Его глаза навек полны тоски, но Тёмный Лорд растерзан на куски! — внезапно развеселившись, процитировала я.

Казалось, от нашего неудержимого смеха пузыри в бассейне начали лопаться быстрее. Когда мы пришли в себя, от лиловых облачков почти ничего не осталось. Пора было вылезать.

— Но скажи, Джинни, — спросила Гермиона, передавая мне полотенце. — Разве ты ни разу не летала на метле с Дином?

— Летала. Но с Гарри было бы всё по-другому.

— И как же? — она уже заранее начала улыбаться.

— Я сижу впереди, веду метлу, он сзади, и крепко меня обнимает, и руки у него такие же сильные, как у Чарли, — я замерла, опустив полотенце. — Ты ведь летала с Гарри на гиппогрифе, помнишь?

И вообще, староста уважаемая, твоя очередь развлекать народ.

— Помню, — безмятежно ответила Гермиона. — Только там было всё не так. Он управлял гиппогрифом, я сидела за его спиной и изо всех сил держалась за него.

Чуть помедлив, она убрала с лица улыбку и добавила уже серьёзно:

— Гарри всегда впереди, Джинни, всегда у руля. Думать иначе просто смешно.

Грейнджер, это ты кому: мне, плаксе Миртл или себе? Последнее, скорее всего. А то кто бы говорил о субординации! Всем давным-давно известно, кто в золотом трио главный маг, и кто там всем заправляет.

Но это я так, про себя и мимоходом...

Дальше в нашем романе, по меткому определению той же Гермионы, всё пошло вкривь и вкось.

Того, чего я так страшно боялась (и от чего так шустро сбежала в ванную старост), к счастью, не повторилось: Дин больше ни разу не заговорил о любви, великодушно избавив меня от необходимости давать ответ. Так что ни врать, ни лукавить мне не пришлось.

Но в наших отношениях что-то надломилось, ничего уже не ощущалось, как раньше. Исчезла легкость, когда все говорилось и делалось без оглядки, исключительно по велению сердца. Молчание утратило естественность, паузы становились всё более и более напряженными.

Наверное, это нормально, когда один из партнёров раньше осознает свои чувства, а другой подтягивается. И Дин пытался доказать мне, что он самый достойный — без этого не обошлось. Только получалось у него забавно, временами неуклюже. Почти как у моего несносного братца, который, чтобы показать свою крутизну, вдруг начал прилюдно лизаться с Лавандой.

Хотя, конечно, здесь я преувеличиваю. Дин никогда не был нытиком или прихлебателем, некоторая завистливость лишь изредка проявляла себя. Да и можно ли называть завистью естественное желание отличиться? К тому же, он ничего не скрывал: рассчитывал играть в команде, так и говорил, что хочет. И сокрушался, когда что-то не выгорало, тоже открыто. В общем, нормальный парень.

Одно огорчало: в нашем дуэте изначально я была ведущей, правым тапком Мерлина, как любил шутить Дин. Раньше это казалось естественным, и не помню, чтобы кого-то из нас двоих всерьёз беспокоило. Но с того вечера я почему-то стала чаще задумываться об отце и матери, о том, хочу ли я такую жизнь: деревенский домик, скромный достаток, дети в количестве и муж-подкаблучник.

Если первые три условия активного отторжения не вызывали, то последнее обстоятельство воспринималось не иначе, как козни судьбы. Не тянул Дин на лидера, хоть и старался. Иногда его потуги развлекали, но чаще оставляли нехороший осадок. Главное, я точно знала, что Гарри (эх, опять ты, милочка, всё о нём и о нём...) не стал бы пыжиться по мелочам. Какое, к примеру, дело парню до величины выреза на моём платье?

Вскоре наши пререкания начали доходить до абсурда. Он пытался увести меня в местечко потемнее, я волокла его на Астрономическую башню. Он хотел сжать мою ладонь, я нарочно вырывала руку. А после тренировки, несмотря на все намеки Дина остаться с ним наедине, возвращалась в гостиную в компании Гарри и Рона.

Хуже всего то, что я ничем не могла объяснить своё поведение. Просто какая-то жуткая, редкого рода вредность. Хотя нет, первое время мне была интересна реакция Дина на мои прихоти: проглотит или выплюнет? Выплевывал он редко, но и глотал с такой нездоровой миной, что право, жаль было его, беднягу.

Зато сделала для себя вывод, что есть нечто похуже откровенного подкаблучника. С тем всё ясно: чего добивался, то и получил, каждому по заслугам. Но парня, которому подобная роль не мила и даже противна, а он почему-то терпит, всё чаще и чаще хотелось отпинать, и как следует. Чем я, впрочем, и занималась третий месяц к ряду.

Однажды, выслушав мои сетования, Гермиона сказала:

— Прости, Джинни, но я отказываюсь тебя понимать. Если всё так сложно, зачем продолжать отношения?

— Вам с Роном тоже далеко до идиллии, — намекнула я, — но вы, тем не менее, помирились.

— У нас Роном, — процедила Гермиона сквозь зубы, — только дружба и ничего кроме.

— А у нас с Дином по части любви тоже всё нормально, — сообщила я с преувеличенной беспечностью, с ухмылкой глядя на то, с каким остервенением наша умница перелистывает страницы учебника.

Я соврала. Из-за вечных стычек даже поцелуи потеряли эффект полёта, отрыва от реальности, а вместе с этим утратили и добрую половину своей прелести.

К весне я почти не испытывала сомнений: наше расставание лишь вопрос времени. Правильнее было, наверное, распрощаться ещё зимой, когда я пришла к выводу, что настоящей любви нет и не будет. Но и мама, и отец с детства учили: никогда не говори «никогда»! Вот и надеялась — а вдруг?

Но чуда не случилось. Когда Дин позволил себе слегка потешиться над «историческим ударом Кормака Маклаггена», меня здорово переклинило, и я разбушевалась не на шутку. Тот бладжер раскроил Гарри череп и уложил в койку, а некоторым «умникам» (включая моего братца), видишь ли, смешно!

Злополучный матч довёл наш роман до состояния: «Дай мне только повод, и я в долгу не останусь!»

— Логично, — коротко заметила Гермиона, когда я обрисовала ей суть проблемы.

Поднять глаза от толстенного фолианта она не соизволила, так что позубоскалить на эту тему не вышло.

Повод не заставил себя ждать, и вскоре мы с Дином окончательно расплевались. Из-за какой-то ерунды, кстати, уже через час не могла припомнить, кто первый начал. Только слово за слово, и вскоре каждый поимел редкую возможность выслушать о себе массу распрекрасного. В какой-то момент стало даже не то, чтобы противно, а попросту скучно, и я умчалась прочь.

Странно, но ночью, лёжа в постели, я размышляла о последней ссоре вполне спокойно. Все обидные слова, что мы в горячке друг другу наговорили, ушли из головы, оставив после себя вязкую тину сожаления. Ну, дура, и ещё раз дура, только почему-то понимаю это, так сказать, погодя. Нет бы, остановиться, подумать, стоит ли трясти языком? Или я настолько охладела к парню, что мне всё равно?

И как-то совсем скверно подумалось, что на душе-то пусто: не болит, не жжёт ничего. Случись подобное зимой, я бы, пожалуй, искусала локти с досады. Ещё бы, поклонника удержать не сумела! А тут, словно не рана уже, а старая болячка: присохло и отвалилось, и обратно прирастать нечему. Извини, Дин, продолжения не будет.

На очередной тренировке я, похоронив обиды и терзания, разговаривала с ним ровным бесстрастным тоном, будто ничего не случилось. Чего ради дуться друг на друга, когда в одной команде играем?

Были подозрения, что Дин своих чаяний не оставил, но я твердо решила: никаких намёков, никаких предлогов. Распрощалась — отошла, обоим легче.

* * *

А весна тем временем набирала силу. Солнце пригревало с каждым днём сильнее, и мало кого вечерами можно было удержать в стенах замка.

Через несколько дней после разрыва с Дином я, делая над полем финальный круг, заметила на трибунах Невилла и, махнув рукой на раздевалку (и напутственное слово капитана, соответственно), подлетела к нему.

— Привет! — крикнула я, спрыгивая с метлы. — Какими судьбами?

— Хорошо летаете! — он радостно заулыбался. — А ты лучше всех!

— Ну, ты мне льстишь, — кровь прилила к щекам тёплой волной.

— Нет-нет, это правда, — запротестовал Невилл. — Я тут подсматривал немного.

Я промолчала. Он, видимо приняв это как знак, посчитал разговор законченным.

— Ладно, мне пора. Обещал заглянуть в теплицу, к профессору Стебль, — чуть помедлив, добавил: — И тебя, наверное, заждались уже...

— Кто? Капитан, что ль? — что ж ты так быстро сдаёшься, парень!

Всё-таки в его неуклюжести было нечто трогательное, до романа, конечно, не дойдет, но поговорить можно.

— Дин, — коротко ответил Невилл.

Вот что значит занятой человек! Все новости проходят мимо ушей.

— Мы расстались, — призналась я с неожиданной лёгкостью.

— Поссорились? — сочувственно поинтересовался Невилл.

— Расстались, — твердо повторила я, раздумывая, стоит ли объяснять всю подноготную. Придя к решению, что не стоит, сказала: — Не подумай плохого, Дин — отличный парень, просто мы... слишком разные.

— А мне казалось, в вас обоих есть что-то такое... — прежде чем договорить, Невилл залился краской, — порывистое, нестабильное.

— Вот потому-то, наверное, и расплевались, — подытожила я, невольно удивившись, как ловко — в двух словах — удалось ему объяснить суть проблемы. — Впрочем, теперь это не имеет значения. Будем жить дальше.

— Скоро кто-нибудь появится, вот увидишь, — промямлил Невилл, ещё больше краснея. — Месяца не пройдет...

— Не хочу ждать месяц, — сказала я не то в шутку, не то всерьёз, потешаясь в душе над растерянным видом своего верного друга. — Значит так: мне нужен парень стабильный, самостоятельный, в меру порывистый, но не тряпка и не нытик, не зануда и не дурак, серьёзный и ответственный, но с чувством юмора... — я остановилась, так как у бедняги Невилла закончились пальцы на руках. — В общем, нет ли у тебя кого-нибудь на примете?

Если сейчас, сию минуту, предложишь свою кандидатуру, так тому и быть: зарыдаю и упаду в объятия. Ладно, шутка, но я и вправду раздумывала об этом целых полминуты.

— Д-да, — слегка заикнувшись, ответил он. — Гарри.

— Кто?

Это, пожалуй, даже жестоко... в какой-то мере.

— Гарри Поттер, — уточнил Невилл. — Знаешь, он всю тренировку глаз с тебя не сводил.

— Правда?

Ничего себе виражи...

— Я никогда не стал бы зря тебя обнадёживать, Джинни, — Невилл понимающе улыбнулся. — Но поверь: со стороны виднее.

Не может быть... Неможетбыть, неможетбыть, неможетбыть!

Хотя, почему не может? А вдруг?! А почему бы и нет? Может статься, мама права: счастье приходит к тому, кто умеет ждать...

Как там у Флёр: «Пуркуа па?»

Смущенный Невилл перетаптывался с ноги на ногу, явно не зная, куда девать руки.

Если бы не его улыбка — до неловкости грустная и безнадежная — я бы закружилась от счастья, запрыгала на одной ножке, взлетела бы в воздух без всякой метлы.

Но перед старым другом было неудобно. Более того, хотелось чем-нибудь его отблагодарить: незамысловато, по-дружески, но от души. Только чем?

— Слушай, Невилл! — решение подошло само собой. — А хочешь, я подброшу тебя до теплицы?

— На своём «Метеоре»?

— А другого транспорта нет, — ответила я, подставляя древко. — Усаживайся поудобнее, держись крепче. Или боишься? — поддразнила на всякий случай.

— Ещё чего! — обиделся Невилл.

Метлу он оседлал вполне самостоятельно, я устроилась впереди, и мы взлетели. До теплиц было рукой подать, но я, чтобы продлить удовольствие, прикинулась тапком, повернула в другую сторону, и мы с ветерком облетели замок. А потом ещё раз, потому что «нечаянно» пролетели мимо цели. И ещё раз, потому что понравилось.

— Спасибо, Джинни! — воскликнул Невилл, слезая с метлы. — Здорово было!

Он и выглядел вполне счастливым.

— Тебе спасибо, — рассмеялась я.

Мы поздоровались с профессором Спраут. С удивлением и легкой завистью я отметила, что Невилла она поприветствовала не как ученика, а как коллегу — рукопожатием. В теплицу без защитной одежды и очков никого не пускали, так что я, попрощавшись, поспешила в раздевалку.

Впереди маячил шальной, головокружительный и отчаянно короткий роман с Гарри.

* * *

Может ли случайный непродолжительный полёт что-либо изменить в жизни? Как ни странно — да.

Прокатись со мной на метле, и я скажу, кто ты.

Майкл, верно, боясь свалиться, замирал от страха и держался за меня. Дин, ничего не боясь и не робея, примеривался к моим бёдрам и... х-мм... прочим интересным изгибам.

Усадить позади себя Гарри оказалось труднее всего. Он долго не мог понять, «к чему такие жертвы?», не лучше ли полетать отдельно и наперегонки? Потом выяснилось, что хорошему ловцу вовсе нет нужды держаться за кого-либо, тем более — двумя руками. Крепко сжав перед собой древко, сильно наклонившись и заливаясь смехом, он щекотал мою коленку.

Единственный, кстати, кто пожаловался на мои распущенные волосы: по лицу бьют и в глаза лезут.

«И вообще, давай лучше так: кто быстрее до Астрономической башни? С проигравшего — десять поцелуев!»

Наверное, Гарри всегда был авантюристом, просто я плохо его знала. Нафантазировала же чересчур много.

Невилл за меня не держался. Он держал меня. Не знаю, каким образом у него получилось — он никогда не был на «ты» с мётлами — но уже после первого круга я почувствовала себя в безопасности. Учитывая, что я уже год с лишним ощущала метлу, как продолжение себя — странно вдвойне.

Ощущение надежности исходило от его рук, ладоней, пальцев, от того, как он прижимал колени к седельцу, а меня к своей груди. Никогда не думала, что Невилл такой внушительный: спиной ощущала его присутствие, а впереди, на древке, видела его руку. А сама, словно кукла, легко умещалась у него под мышкой. Даже в сидячем положении он был выше меня, и, разумеется, ему ничуть не мешала моя растрепанная ветром грива.

На третьем круге я разжала руки и отпустила метлу, полностью доверившись Невиллу. Он вёл. Осторожно, конечно, без виражей и крутых поворотов, но как же это было здорово! То самое, о чём мечталось в детстве, когда Чарли катал меня — шестилетнюю — на своей старенькой «Комете».

Лёгкий ветерок свистел у ушах, обдувал лицо, ерошил волосы, а душу захватывала долгожданная, почти безграничная радость. Сбылось. Как сон наяву. Только не картинка, а внутреннее ощущение счастья, то, каким представлялось оно одиннадцатилетней девчонке.

Вероятно, глупо это: сравнивать детские грёзы и взрослые реалии. Но я сравнила и сделала выбор.

Роман с Гарри с самого начала был зыбким, ускользающим. Вроде бы вот она, долгожданная удача, рядом, а, кажется, что скоро разойдется по воде кругами и сгинет. Может быть, слишком долго ждала, разуверилась, и когда оно случилось, оторопела и не сразу пришла в себя.

Немало сомнений добавляли бесконечные секреты, тайны, мертвое молчание, если, не дай Мерлин, наступишь на запретную тему. И непрошеное, тягучее предчувствие, что всё слишком хорошо, чтобы быть правдой.

С Невиллом мы всегда были на равных, только он чуточку впереди. И, одновременно — позади, чтобы обезопасить наш тыл, поддержать, если вдруг споткнусь. И никаких друг от друга секретов — ни собственных, ни посторонних. И я до сих пор умещаюсь под мышкой у мужа...

А всё-таки мама не совсем права.

Счастье ни к кому не приходит само по себе. Это ты идёшь к своей судьбе, и нужно постараться вовремя её разглядеть.