Ante bellum / До войны (гет)

1929 год

Мрачный величественный особняк, спрятанный среди обыкновенных магловских домов, утопал в густом тумане, липнувшем к окнам. Солнце нечасто баловало Лондон своим присутствием, но почему-то его редкие лучики всегда старательно обходили фамильное гнездо Блэков стороной.

Маленькая темноволосая девочка потянулась и открыла глаза. Первым делом в поле ее зрения оказался темно-зеленый балдахин, бархат для которого был приобретен в Европе за огромные деньги. В комнате было привычно зябко, даже полыхающий камин из черного мрамора не спасал положения. Сунув босые ноги в теплые домашние тапочки, девочка выскользнула из постели и, путаясь в полах длинной ночной рубашки, подбежала к окну.

— Снова дождь, — вздохнула девочка, слушая немелодичное постукивание капель о карниз. — Пинки!

Раздался приглушенный хлопок, и на ворсистом ковре посреди комнаты оказалось низенькое дряхлое существо с большими ушами, как у летучей мыши. Мутно-зеленые глаза эльфихи были в красных прожилках, а одеждой служила старенькая, но чисто выстиранная жилетка с гербом Блэков на груди, доходящая служанке до колен.

— Доброе утро, мисс Дорея, — проскрипела Пинки, низко поклонившись и при этом закряхтев. — Что юная мисс желает надеть сегодня?

Дорея задумчиво посмотрела на резной платяной шкаф. Ручки у него были выполнены в виде серебряных змеиных голов.

— Пожалуй, желтое платье, оно теплое, — поежилась Дорея.

— Пинки приготовит наряд для мисс Дореи, а пока пойдите в ванную, мисс. Хозяйка Виолетта не любит, когда мисс Кассиопея и мисс Дорея выглядят неряшливо.

Дорея кивнула и ушла в ванную. Старая эльфиха оставалась верна себе даже спустя многие годы службы и повторяла своим воспитанницам заученные фразы вместо сказок на ночь.

Из зеркала в черной раме, украшенной серебром, на Дорею смотрела юная леди с бледным, немного заостренным книзу лицом, тонкими губами и большими серыми глазами в обрамлении густых черных ресниц. Что и говорить, уже в свои девять лет младшая дочь Сигнуса и Виолетты Блэков обещала в скором будущем стать завидной невестой.

Каждое утро в доме Блэков на площади Гриммо начиналось шумно.

Сигнус и Виолетта не упускали случая выяснить между собой отношения, даже не скрывая свою взаимную неприязнь от детей. Вжав голову в плечи, Дорея на цыпочках прошла мимо комнаты родителей, из которой привычно слышались разозленные голоса. Следующим испытанием была старая тетушка Элладора, обитающая в комнате напротив. Обязанностью Дореи, а так же ее братьев и сестры был ежедневный визит к старушке, которая практически не покидала свои покои с тех пор, как ее ноги частично парализовало. Глубоко вдохнув, Дорея робко постучала в дверь и, получив скрипучим старческим голосом приглашение войти , оказалась внутри.

Элладора Блэк была родной тетей отца Дореи, но Сигнус заставлял всех своих детей звать ее только тетушкой. По его мнению, это хоть немного помогало ей отвлечься от своего истинного возраста. Тетушка сидела в кресле-качалке и дымила изящным мундштуком, как и многие вещи в этом доме имеющим форму змеи. Дорея с трудом сдержала кашель, надеясь хоть немного облегчить першение в горле.

— До-доброе утро, тетушка, — все же не смогла справиться с голосом девочка. — Как вам спалось?

— Прекрасно, — сухо ответила старушка, делая новую затяжку. Черными, как ониксы, глазами Элладора с ног до головы оглядела внучатую племянницу. — Пойди-ка сюда, Дорея. Что это на тебе надето? Снова это вульгарное платье непонятного цвета?

Дорея задохнулась от обиды за свой наряд — платье было одним из ее самых любимых, привезенным отцом из Америки.

— Сколько раз я говорила своему непутевому племяннику, что американские простушки не заслуживают того, чтобы их моде следовали чистокровные волшебницы Британии. Да и баловать тебя нужно поменьше, все-таки ты не наследник рода...

Дорея прикрыла глаза. Если тетушка принялась ворчать, значит, утро можно было считать безнадежно испорченным. Но перечить Элладоре не осмеливался никто.

— Ладно, ступай, девочка, но после завтрака возвращайся — я хочу, чтобы ты почитала мне «Сонеты Морганы».

Дорея раздраженно прикрыла за собой дверь, ведущую в комнату тетушки Элладоры. Ну почему она выбрала на роль своего персонального чтеца именно ее? Излюбленная книга Элладоры была написана сложным языком, да еще и чернила в ней уже почти стерлись. Половину слов обычно приходилось угадывать, а тетушка страшно сердилась, когда Дорея читала медленно, запинаясь, чтобы разобрать то или иное слово...

Шум в комнате родителей стих, видимо, старшие Блэки перенесли свою утреннюю ссору в столовую. Из своей комнаты вышел брат Дореи, одиннадцатилетний Мариус. Аккуратность так и сквозила во всем его образе, смоляные волосы были идеально причесаны, но в глубине прозрачно-серых глаз мальчика горел какой-то задорный огонек, чего никогда не было ни у родителей, ни у старших брата и сестры, ни у самой Дореи.

— Доброе утро, Дори, — Мариус ласково коснулся губами щеки сестры, и та поцеловала его в ответ. — Ты выглядишь, как настоящая принцесса.

— Спасибо, — смущенно зарделась Дорея, — но тетушка Элладора так не считает.

— Да кто вообще обращает внимание на слова этой старой перечницы? — Мариус подмигнул сестре и вдруг вспрыгнул прямо на перила роскошной лестницы. Дорея испуганно разинула рот и замахала руками.

— Мариус, стой! Если мама или папа увидят, что ты вытворяешь...

Но Мариус уже скатился по перилам и осторожно приземлился на лестничном пролете, поправляя костюм. Стараясь производить как можно меньше шума, Дорея подбежала к брату и рассерженно зашептала:

— Ты соображаешь, что творишь? Такое поведение недостойно Блэка! Мерлин, что о нас подумают в Хогвартсе, если ты будешь вытворять подобное и там?

— Ты стала совершенно невыносимой с тех пор, как начала повторять слово за словом за мамой и Кассиопеей.

— Потому что они правы: мы — Блэки, которые обязаны чтить род и вести себя так, как подобает чистокровным аристократам...

Мариус смотрел на сестру с насмешкой, но в глубине его лучистых глаз совершенно отчетливо плескалась грусть, а уголки губ немного опустились, словно Дорея его смертельно оскорбила.

В просторную столовую, куда не проникал ни единый лучик солнца из-за постоянно плотно задернутых гардин, брат и сестра вошли вместе. Родители и старшие дети уже сидели за большим овальным столом, накрытом белоснежной льняной скатертью. Эльф-домовик, отвечающий за сервировку стола, уже держался длиннопалыми руками за вытянутый нос-рыльце. Это Виолетта, дав выход эмоциям после ссоры с мужем, наказала прислугу за недостаточно, по ее мнению, вычищенное столовое серебро. Многочисленные предки сурово взирали на вошедших со своих портретов, некоторые приглушенно переговаривались между собой.

— Доброе утро, отец, мама, доброе утро, Поллюкс, Кассиопея, — Дорея учтиво кланялась всем членам семьи по очереди, как ее учили чуть ли не с младенчества. Мариус коснулся губами ладони матери. Дети заняли свои места и накрыли колени ажурными салфетками, приступая к трапезе. Справа от Дореи Кассиопея медленно ела овсянку, которую терпеть не могла, но выказывать недовольство не решалась. Отец пил кофе и просматривал свежий выпуск «Ежедневного Пророка». По его впалым скулам с густыми бакенбардами ходили желваки.

— Ничтожества, — процедил мистер Блэк, яростно комкая газету и швыряя ее на пол. — Снова статьи в поддержку грязнокровок. За этим наверняка стоит маглолюбец Дамблдор и его верные прихлебатели Уизли.

— Интересно, сколько сотен галеонов им пришлось отвалить главному редактору, чтобы тот согласился напечатать эту грязь? — брезгливо процедила Виолетта.

Дорея молча пила обжигающий чай, вытирая испачканные в сахарной пудре от рахат-лукума пальцы о салфетку. Такие разговоры были обычной вещью за завтраком, обедом и ужином в доме Блэков. Дорея, ее сестра и братья с молоком матери впитали знание о том, что грязнокровки — главный враг любого уважающего себя чистокровного волшебника. Особенно грязнокровки-гриффиндорцы.

— Сегодня пятое августа, — напомнил отец, выразительно глядя на Мариуса. — Твои брат и сестра получили письма из Хогвартса со списками учебников неделю назад.

Мариус в ответ сглотнул и опустил глаза на свои руки, которые вдруг задрожали. Семнадцатилетний Поллюкс перестал жевать тост и покосился на младшего брата, пряча какую-то злорадную усмешку.

— Ты ничего не хочешь нам сказать? — подключилась к давлению на Мариуса Виолетта.

— Может быть, — неуверенно прошептала Дорея, — что-то случилось с совой, несшей письмо?

— Дорея, тебе никто не давал слова, — жестко отчеканил отец. — Мариус Блэк, я жду ответа.

— Я не знаю, отец, — произнес Мариус, с несчастным видом глядя на Сигнуса, который, казалось, с трудом сдерживал раздражение и гнев на сына.

— После завтрака зайдешь ко мне в кабинет, — Сигнус поставил точку в разговоре и тут же потерял интерес к сыну, который сидел чернее тучи.

У выхода из столовой Мариус столкнулся с Кассиопеей, которая осуждающе бросила одно-единственное слово, прозвучавшее как приговор:

— Сквиб.

У Дореи похолодели ладони. Слово «сквиб» носило в их семействе почти оскорбительный характер и сулило куда более худшую участь, чем та, которая могла постичь любого Блэка, связавшегося с грязнокровкой. Дорея обратила на старшую сестру взгляд, полный немой мольбы и невыплаканных слез.

— Ты ведь пошутила, Кэсси, правда? Мариус не может быть сквибом!

— Да? — скептически посмотрела на брата Кассиопея. — Тогда почему на его счету нет ни одной взорванной чашки, которые мы с Поллюксом в его возрасте уничтожали целыми сервизами? Даже ты проявляешь куда больше магических способностей, чем он! — Кассиопея говорила самым презрительным тоном, на который только была способна, и при этом демонстративно игнорировала бледного, как смерть, Мариуса. По-видимому, Кассиопея считала, что такие, как он, не стоят ее драгоценного внимания. — Сквиб!

Дорее еще никогда не доводилось видеть брата в таком состоянии. Он шел в кабинет отца, словно на казнь, видимо, догадываясь, что его там ждет. Дорея нагнала брата и схватила его за руку, отчаянно зашептав в ухо:

— Не слушай Кассиопею, она все выдумала! Никакой ты не сквиб, в нашей семье их просто не может быть...

Слова Дореи, видимо, не слишком успокоили Мариуса, а наоборот все усугубили еще больше. Не глядя на сестру, Мариус постучал в кабинет отца и вошел, закрыв дверь и не оставив Дорее тем самым ни единого шанса узнать, что будет происходить за злосчастной дверью. Дорея машинально стала грызть аккуратный ноготь на большом пальце.

— Очень вредная привычка, юная леди, — раздался осуждающий голос с портрета Финеаса Найджелуса Блэка, дедушки Дореи. — Если вы не можете от нее избавиться — а я настойчиво рекомендую вам сделать это в ближайшее время — то намажьте ваши пальчики хинином...

— Премного благодарю, сэр, пожалуй, я так и сделаю.

С тяжелым сердцем Дорея отправилась в комнату тетушки Элладоры. Та как раз заканчивала свой завтрак, вытирая губы шелковой салфеткой. Тетушка поощрила юную племянницу кивком и поудобнее сложила руки на животе, приготовившись слушать. Дорея расположилась на мягком пуфике и раскрыла старую книгу в черной переливающейся обложке. Хрупкие страницы переворачивались с трудом, от них так и веяло стариной и затхлостью. Глубоко вздохнув, Дорея принялась за чтение.

Огонь весело трещал в камине, пожирая аккуратно сложенные поленья. Мелодичный голосок читающей девочки звучал подобно музыке. На стене, откуда ни возьмись, появился солнечный зайчик, отбрасываемый круглым зеркальцем, лежащим на туалетном столике. Из-за плотных штор с трудом пробился лучик солнца, робко выглянувшего из-за тучи. Терзаемая неизвестностью Дорея восприняла солнечный свет как очень хороший знак и улыбнулась.

— Какая невоспитанность — ухмыляться посреди монолога королевы Маб! — возмутилась Элладора, щелкнув пальцами. Перед ней возникла Пинки и тут же склонилась, закряхтев от боли, вызванной ревматизмом.

— Хозяйка Элладора звала Пинки?

— Задвинь поплотнее гардины и принеси мне чаю с корицей. И пошевеливайся, старая идиотка! — прикрикнула Элладора. А Дорее почему-то пришла в голову нелепая мысль, что Пинки чем-то напоминает саму Элладору, только эльфиха не такая сварливая.

Служанка с поклонами удалилась, а тетушка выразительно посмотрела на Дорею.

— Читай дальше, девочка, — велела она, закрывая глаза. Дорея с тихим вздохом подчинилась.

Почему ее дни, все как один, похожи друг на друга? Почему она должна торчать в этой душной, насквозь пропахшей табаком комнате и развлекать престарелую тетушку, в то время как Поллюкс и Кассиопея занимаются всем, к чему душа лежит? Дорее даже было запрещено покидать пределы поместья, и все ее прогулки на свежем воздухе сводились к качанию на качелях, стоявших на террасе дома. Меньше чем через месяц братья и сестра уедут в Хогвартс, а она останется совершенно одна в огромном доме и будет по ночам смотреть из окна на звездное небо, пытаясь угадать то или иное созвездие, в честь которого был назван очередной Блэк...

Дорея настолько погрузилась в свои невеселые мысли, что прочитанное совсем не запоминала.

Посреди комнаты снова возникла Пинки с тяжелым подносом в тоненьких, жилистых ручках. Раздался оглушительный звон бьющегося фарфора — эльфиха совершенно потеряла координацию и уронила свою ношу прямо на старинный антикварный ковер. Ноги Дореи оросило кипятком. Элладора даже не заметила тоненького вскрика девочки. Старая карга смотрела на проштрафившегося эльфа с таким видом, будто собиралась посадить служанку на кол.

— Ты! — взвыла Элладора, указывая на Пинки скрюченным пальцем с желтоватым ногтем, напоминающим вороний коготь. — Криворукая бестолочь! Только грязнокровкам прислуживать и можешь! Дорея, подай мне мою трость, живо!

Дрожа от страха, девочка выполнила приказ тетушки. Крик застрял у нее в горле, когда Элладора Блэк что было сил ударила тихонько заскулившую эльфиху по согнутой от старости спине. Отложив книгу, Дорея бросилась вон из комнаты, не в силах больше слушать дикую брань обычно скупой на эмоции тетушки. Крики эльфа еще долго стояли у нее в ушах.

Из своей комнаты выглянула любопытная Кассиопея.

— Что происходит? — строго спросила она у сестры, поймав ее за локоть.

— Тетушка Элладора... наказывает Пинки, — задыхаясь, выдавила Дорея. От увиденного у нее в глазах стояли слезы.

Кассиопея фыркнула.

— А я уже подумала, что кто-то умирает. Нечего раскисать, Дорея, это всего лишь домашний эльф.

Сестра захлопнула дверь своей комнаты прямо перед носом Дореи, которая уже не могла сдерживать всхлипываний. Разумеется, она знала о телесных наказаниях рабов, но прямо у нее на глазах это еще никогда не происходило.

Дорею вдруг осенило — Мариус! Вот кто сможет ее успокоить, сказать какую-нибудь глупую шуточку в своем стиле, обнять и сказать, что с несчастной Пинки все будет хорошо. Но на стук в комнату брата ей никто не открыл. Неужели Мариус до сих пор разговаривает с отцом?

Дорея вернулась к кабинету отца, на цыпочках подкравшись чуть ближе, чтобы в маленькую щель чуть приоткрытой двери видеть все происходящее.

Помимо суровых отца и матери в кабинете были трое незнакомых девочке волшебников: седовласый дряхлый старичок; худой нервный волшебник средних лет в лимонного цвета мантии и высокий чародей с копной темно-рыжих волос и такой же бородой, которая была настолько длинной, что ему пришлось заправить ее за пояс своего сюртука. Старец занимал кресло напротив отцовского стола, мать стояла позади кресла, в котором восседал отец, двое других чародеев занимали диван, а Мариус стоял посреди кабинета с таким несчастным видом, будто ему только что и в самом деле вынесли приговор. Рыжеволосый волшебник смотрел на мальчика с легкой грустью, а мистер и миссис Блэк, казалось, делали вид, будто сына здесь нет вообще.

— Неужели ничего нельзя сделать? — холодно спросила Виолетта, обращаясь к нервному волшебнику. Тот развел изящными руками.

— Увы, миссис Блэк. Сквибами не становятся — ими рождаются.

Губы Дореи задрожали — оказывается, Кассиопея болтала не просто так, и Мариус действительно сквиб! В голове Дореи это просто не укладывалось. И что же теперь будет с ее любимым братом?

— Мальчику нужно помочь адаптироваться в мире маглов, — начал рыжеволосый волшебник, мельком взглянув на прячущуюся Дорею и, как ей показалось, украдкой подмигнув ей. Дорея тут же отпрянула от двери, боясь оказаться замеченной, и чуть не пропустила продолжение разговора. — Лучшим вариантом будет какая-нибудь престижная магловская школа, например, Итонский колледж...

— Спасибо, профессор Дамблдор, — Сигнус поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — Мы сегодня же займемся устройством Мариуса в эту школу. Благодарим вас за визит. Мариус, ступай к себе и собери вещи, кто-нибудь из эльфов поможет тебе. Профессор Диппет, мистер Флинт, не желаете ли шерри?

Всхлипывая, Дорея побежала наверх, откуда вопли тетушки Элладоры больше не раздавались. По-видимому, она полностью удовлетворилась, наказав несчастную Пинки до потери сознания. Дорея стыдливо утерла слезы, не дожидаясь, пока портрет кого-нибудь из предков сделает ей очередное замечание. В холле второго этажа она налетела на Поллюкса.

— Дорея, что случилось? — в голосе старшего брата не звучало ни нотки искренней тревоги. — Почему ты носишься по дому, как угорелая?

— Ма-мариус, — всхлипнула Дорея. — Он сквиб и сегодня же уезжает неизвестно куда...

Выражение лица Поллюкса сделалось еще более жестким.

— И поделом, — с вызовом заявил он, — туда жалким сквибам и дорога.

— Но как ты можешь так говорить? — возмутилась Дорея, сверкая серыми глазами в сторону Поллюкса. — Он ведь наш брат!

— Он никогда не был нашим братом. Сквибы недостойны носить фамилию Блэк, запомни это, Дорея, как заклинание Алохомора. С иными убеждениями в нашей семье тебе делать нечего.

Поставив жирную точку в разговоре, Поллюкс удалился с гордо поднятой головой, а Дорея стояла посреди роскошного холла и думала о том, хватит ли у нее сил пережить еще хоть одно плохое событие.

Свечи опускались все ниже и ниже, расплавленный воск капал на серебряные подсвечники, застывая снова с негромким шипением. Ужин проходил в полной тишине, нарушаемой лишь позвякиванием вилок о тарелки и приглушенным стуком бокалов о столешницу. Дорея уныло ковыряла вилкой свою порцию ростбифа. Непривычно пустой стул Мариуса так и бросался в глаза. Брата увезли в течение часа после ухода гостей, даже не дав ему ни с кем попрощаться. Впрочем, после сегодняшних речей Кассиопеи и Поллюкса Дорея была уверена в том, что желанием хоть раз напоследок увидеть брата горела только она.

— Дорея, почему ты ничего не ешь? — строгий вопрос матери вдребезги разбил неуютную тишину, окутавшую столовую.

— У меня нет аппетита, — вяло ответила Дорея.

— Ты здорова?

— Да, все в порядке. — Дорея отодвинула от себя тарелку с почти нетронутой едой и встала, отложив салфетку. — Прошу меня извинить, я сегодня пораньше лягу спать. Спокойной ночи.

Устало поднимаясь по лестнице, Дорея, погруженная в невеселые мысли, не сразу заметила новый элемент декора, украшающий лестничный пролет между первым и вторым этажами. Она сделала шаг в сторону дощечки из красного дерева и зажала себе рот рукой, борясь с рвущимся наружу криком. В тусклом свете газовых ламп она смогла различить очертания настоящей эльфийской головы, не слишком аккуратно отделенной от туловища и приколоченной к доске. Большие уши Пинки поникли, а выпученные круглые глаза слепо взирали на Дорею, которая от ужаса не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Доска почета эльфов-домовиков, прислуживающих Блэкам! — раздалось удовлетворенное карканье откуда-то сверху. Тетушка Элладора нашла в себе силы выкатиться из своей комнаты, чтобы полюбоваться на творение своих рук. — Отныне всякий эльф, который отслужил свое, будет вывешен рядом со своими собратьями.

Дорея ничего не сказала, лишь поспешила уйти в свою комнату. Да, до такого извращения могла додуматься только полоумная тетушка Элладора! Неужели это была голова той самой Пинки, которая еще утром помогала ей привести себя в порядок? Дорея переоделась в ночную рубашку без помощи домовиков и нырнула в теплую постель, куда под матрац все та же заботливая Пинки положила латунную грелку, хотя еще не было и восьми часов. В один день их семья потеряла и Мариуса, и эльфиху Пинки. Но, кажется, по-настоящему трогало и огорчало это только юную Дорею Блэк.