Друг семьи (джен)

Все произошло первого ноября. Я бежал по людной лондонской улице. Я не мог остановиться, не мог подумать, не мог принять решение. Все мысли крутились вокруг единственного, безусловно неверного решения — сбежать. Несколько раз до этого я аппарировал, но у меня не было дома, защищенного чарами Фиделиуса, потому я только зря потратил силы на ненужное колдовство. Лучше просто бежать... бежать, пока не потеряю сознание от усталости или не умру от остановки сердца.

Тупик. Дальнейший путь мне преградила бетонная стена. Людей здесь по-прежнему было много, рядом располагалось какое-то кафе. Или что-то другое, времени разглядывать у меня не было. Времени подумать — тоже. Говорят, перед смертью в голове проносится вся жизнь. Лгут! Не могу говорить за всех, но тогда, будучи уверенным на сто процентов, что через пару минут умру, я сожалел... о несбывшихся надеждах, непроизошедших событиях, неслучившемся счастье.

И сейчас я уже не смогу ответить самому себе, как вышло то, что вышло. То ли эти сожаления так сказались на моем желании жить, причем жить хорошо. То ли я вообще не думал и сработали простые инстинкты самосохранения.

— Вы сомневались хоть раз в том, что все сделали верно? — спросил меня Психиатр. Я сам его так назвал, ведь он так долго копается в моей душе, пытаясь заставить понять меня что-то.

— Жалел ли я об этом потом? Безусловно. Долгими одинокими ночами в своей мрачной квартире, когда в голову лезли мысли, что надежды по-прежнему не сбылись, значимые события не произошли, а счастье не случилось.

— Но тогда вы видели единственный выход? Вы так сильно хотели жить?

— Да ничего я не хотел! — подскочил я в кресле. Хотелось запустить в Психиарта чем-нибудь тяжелым. Да я уже не раз это делал, только что ему будет-то? — Я вообще не помню как так вышло! Я даже не думал, что способен на убийство. Просто произнес эти два слова на арамейском.

— И что вы чувствовали?

— Да ничего я не чувствовал! Ни-че-го!

— Но вы ведь знаете, чтобы сработало заклинание Авада Кедавра, нужно хотеть убить?

— А я хотел жить.

Разбор полетов моей жизни был утомительным. Но это лучше, чем Азкабан. Хотя в последнем я никогда не был.

— Вас утомляют эти беседы?

— Разумеется!

— Без этого никуда. Расскажите о последних минутах вашей жизни. Что вы чувствовали?

— Облегчение. Я чувствовал облегчение!

Это было на пустыре. Обычный солнечный июньский день, ничего примечательного. Тогда я уже скрывался чуть меньше месяца. Не от властей, не от Гарри. От себя, пожалуй. Все праздновали победу. Или оплакивали поражение. Каждому ведь свое. Я должен был быть в числе тех, кто празднует победу, я уже не отождествлял себя с Пожирателями смерти. Я ждал этой победы, боролся за нее. Но она стала шагом к моей смерти.

Гарри нашел меня на этом пустыре. Тогда я уже устал бороться. Мне незачем было цепляться за эту жизнь. Я просто стоял и смотрел в такие знакомые зеленые глаза. Столько скорби в них мне еще не доводилось видеть. Привык, что в них всегда интерес, радость, грусть, надежда, даже отчаяние. Но скорбь... Самое болезненное чувство.

— Он ведь не лгал? — спокойно спросил Гарри.

— Нет.

— Почему?

— Я не смогу ответить на этот вопрос.

— Это больно. Больно понимать, что все привычное с детства, родное — ложь.

— Знаю.

— Ты понимаешь, что я убью тебя?

— Конечно. Я даже понимаю, что руководит тобой. Ты не хочешь сообщать в Министерство, ты не хочешь видеть меня в Азкабане, ты не хочешь видеть меня рядом с собой. Ты боишься, не доверяешь мне, не можешь простить. И ты боишься себя. Того, что простишь.

По щеке юноши, героя этого проклятого мира, текли слезы. Он стоял, направив на меня волшебную палочку. Я не пытался аппарировать или защищаться. Знал, что сейчас в лохматой голове Гарри идет сложная борьба. С самим собой, своими принципами, своими чувствами. День моей смерти — последний урок, который я ему преподал.

— Авада Кедавра! — прошипел он. Зло, обиженно. Борьба с самим собой была проиграна. Или выиграна. Этого я уже не могу знать.

Вот так я и умер.

— Вы сказали, что день вашей смерти — последний урок. Урок чего?

— Жизни. Недоверия, жестокости. Называйте, как хотите. И я уверен: Гарри станет хорошим человеком. Не потому, что он герой. Он личность. Личность, которая не будет связана надеждами на счастье и благо для всего мира, преданной дружбой и любовью до гроба.

— Как вы познакомились с Гарри?

— Это было в 1985 году...

Он поднимает палочку для того, чтобы убить. Или, может быть, он просто произнесет Инкарцеро? Чтобы позже сдать меня аврорам, обеспечив мне пожизненное бесплатное питание в Азкабане. Моя реакция мгновенна и удивительна. Я вот от себя ничего подобного не ожидал. Бросаю вокруг несколько взрывных проклятий, а потом...

— Авада Кедавра! — сам удивляюсь, что произношу это.

Спустя четыре года я так и не смог понять, почему все вышло именно так, а не иначе. Впрочем, я не пойму этого никогда. Есть вещи неосознанные, искать в них причины, следствия, разгадывать их сокровенный смысл — прямой способ обеспечить себе мигрень вкупе с бессонницей.

Я и не искал. Просто удивлялся. Как удивлялся я и той унылости, которой пропах мой дом. Наверное, именно после того утра первого ноября я и перестал верить. А так же радоваться, смеяться, строить планы на будущее... Тем не менее, оно было. Будущее. Вернее, постепенно я понимал, что настоящие никуда не уходит. Значит, оно — настоящее — это будущее в прошлом.

И в этом настоящем я был невыразимцем, кавалером Ордена Мерлина и просто хорошим человеком. Холостым, к тому же. Сам я себя считал в меру уродливым, и потому все кокетливые взгляды девиц воспринимались мной исключительно, как извращенное издевательство. Позже я пойму, что их интерес был скорее меркантильным. Как же, герой войны, тогда еще Первой Магической, сотрудник секретного отдела и обладатель почетной медальки.

Жил я неплохо. Квартирка в центре Лондона — маленькая, но я и сам небольшой. Зарплаты вполне хватало на качественный коньяк и неплохие обеды с доставкой из маггловской пиццерии. Даже оставались еще галеоны в ячейке. В порывах ничем не объяснимого альтруизма, встречая в Министерстве Артура Уизли, я даже подумывал перевести сотню галеонов в его ячейку анонимным платежом. К счастью, такие мысли приходили мне в голову редко, я бы сказал — по случаю особенно глубокой депрессии. Происходили такие приступы меланхолии у меня нечасто.

В целом, жизнь моя была скучной и до боли обыденной. Так живет большая часть магглов и магов. Друзей у меня не было, да я и не стремился ими обзавестись. Слишком это по-детски. Дружба навек — в такое верят только младшекурсники Хогвартса. И то не все. Имелись у меня приятели — мои же коллеги. Самым адекватным из них значился Крокер. Остальные на своей невыразимости с ума посходили.

Я знаю, что вы хотите спросить. Не нужно. Я ничего не чувствовал после смерти Джеймса и Лили, Сириуса... Нет, поначалу мне было страшно. Когда Волдеморт исчез, а мы остались. Но день спустя исчез и страх. Я был на похоронах Поттеров, даже всплакнул, вспоминая школьные годы. Ведь тогда, в школе, я верил в безоблачное счастье, ждущее нас в будущем. Был я как и все — наивным идиотом.

Теперь наивность прошла, насчет идиотизма — не уверен. Безоблачное счастье менее реалистично, чем возможность изобрести контрзаклятие к Непростительным. Это я понял рано. Хотя позже, чем было необходимо.

Идея навестить Поттера пришла мне в голову спонтанно. Крокер воспевал дифирамбы своей уродливой беременной жене, которая и до своего "недуга" не была красавицей, а теперь же перекатывалась из стороны в сторону, выпятив свой огромный живот. Мне еле удалось отговорить Крокера делать меня крестным своего еще нерожденного сопляка. Я два дня доказывал ему, что подобным решением он совершит ужаснейшую ошибку. Крестный? Я? Тот, кто должен заменить родителей, в случае их смерти? Я — воспитывающий чужого мальца? Такое только в страшном сне могло присниться!

Крокер, вроде бы, понял мою позицию. Хоть и обиделся немного. Ничего, он добрый малый, долго обижаться не будет. Зато ни судьбу, ни психику своему отпрыску не испортит.

Не могу сказать, как в моей голове возникла параллель между беременной миссис Крокер и Лили Поттер. Но она все же возникла. Вспомнилась мне такая же неуклюжая Лили, которая как-то в глубоко беременном состоянии чуть с лестницы не свалилась! Если бы я ее тогда за локоть не ухватил, возможно, не было бы всей этой истории с падением Темного Лорда. Пал бы Мальчик-Который-Выжил, даже не успев родиться.

Любопытство — ужасная вещь, мой мучитель. Позволите мне вас так называть? Оно ни разу не привело меня ни к чему хорошему! И тот злосчастный случай в 1985 году не был исключением.

Никогда не интересовался биографическими подробностями Лили Эванс, а потому я не имел ни малейшего представления, где буду искать ее сестру. Но поиск сына Джеймса Поттера стал на время моим смыслом! Я снова жил и не чувствовал угнетающего одиночества, которым пропахла моя холостятская квартирка. Зачем мне это было нужно? Понятия не имею, даже сейчас, спустя... сколько там лет прошло с тех пор? Тринадцать? Но могу сказать одно: мне было интересно посмотреть на ребенка, который смог уничтожить величайшего волшебника!

— Хотите сказать, Питер, вами не двигало чувство долга? Осознание того, что вы являетесь виновником трагедии?

— Долга? Я не помню, чтобы кому-то задолжал, уважаемый мистер... Как мне вас называть?

— Как вам будет угодно.

— Хорошо. Было бы забавно назвать вас мистером Волдемортом, но раз вы так усердно копаетесь в моей душе, позвольте называть вас Психиатром?

— Не возражаю.

— Так вот, уважаемый Психиатр, я никому и ничего не был должен! Я не приносил Джеймсу Поттеру и его распрекрасной супруге Клятву верности или Непреложный обет. А осознание того, что я являюсь виновником трагедии покинуло мою голову в тот момент, когда Сириус пытался меня убить. Трагедия моей собственной жизни волновала несколько больше, чем судьба малолетнего пацана. Я уже сказал, причина моих поисков была лишь одна — любопытство.

Выйти на Петунию Эванс, тогда уже Дурсль, помог тот же Крокер. Добрый малый, он даже не понял, кто эта девушка, которую я разыскиваю. Должно быть, решил, что это маггловская любовь всей моей жизни. Разубеждать я его не стал, а то информация дошла бы до Дамблдора, а старику я не верил. Если кто и был виновен в смерти Поттеров, так это он. Кто я такой, в самом деле? И чем я был им обязан? А он, зная о готовящемся покушении, даже не озаботился вопросом, кто является Хранителем дома Поттеров. Джеймс, конечно, тоже идиот. Нет бы, как все нормальные люди, закрепить обряд на себя...

В общем, Крокет помог мне по своим каким-то маггловским связям найти адрес сестры Лили. И в свой первый же выходной я направился к ней, надеясь, что у них не имеется семейной традиции в выходные навещать дальних родственников.

Дома в Литтл Уингинге были однообразно-скучными, как и редкие прохожие. Не понимаю, как магглы могут жить в подобной серости? У нужного дома я стоял долго. Под чарами невидимости. Не верилось мне, что за мальчишкой никто не наблюдает. Но никаких следящих чар мне обнаружить не удалось, как и не ждал меня там особый отдел аврората, сформированный с единственной целью — оберегать Мальчика-Который-Выжил. Вообще никого и ничего! Это меня удивило, но не сильно. Кому нужен какой-то мелкий сопляк? Особенно, если он герой этой прекрасной страны. Герой хорош, когда он далеко. Вряд ли у людей были бы к нему хоть какие-то чувства, отдаленно напоминающие гордость, благодарность, ненависть, зависть, если бы они видели, как тетка подтирает ему зад после освобождения геройского организма от продуктов жизнедеятельности.

Я снял с себя чары невидимости, и направился к двери дома номер четыре на Тисовой улице. Думаю, одеваться по-маггловски я умел всегда. Незачем привлекать к себе внимание мантиями. Не зря же в палате маразматиков, более известной под именем Международной конфедерации магии, приняли Статут о секретности. У самой двери я вздохнул, все еще сомневаясь в том, что мне нужно увидеть поттеровское чадо. Но все же постучал в дверь.

Открыла ее слишком худая, светловолосая, некрасивая женщина. С жирным ребенком на руках, вес которого, казалось, превосходил вес женщины. И как она его держит? Я в тот момент не сообразил, что у Петуньи может быть свой ребенок, поэтому первая мысль была об измене Лили Поттер с Гойлом. Конечно, я почти сразу ее отбросил, так как годовалого Поттера все же видел.

— Добрый день, — я слегка поклонился Петунье.

— Добрый, — не сильно вежливо ответила мне женщина, — Кто вы?

— Питер Петтигрю... Друг семьи Поттеров.

— Что вам нужно, друг? — в последнее слово она вложила столько презрения, что я на мгновение подумал, что ей каким-то образом стало известно о моем предательстве.

— Пришел навестить Гарри Поттера.

— Ах, навестить... — Петунья посмотрела за мою спину. Скорее всего, увидела кого-то из соседей, — Проходите, только не думайте, что вам здесь рады!

Женщина с силой захлопнула дверь, но дальше порога меня не приглашала. Просто не хотела выяснять отношения на улице. Мнение соседей для нее было слишком важным. Я огляделся в просторном светлом холле. Что ж, вполне уютно.

— Прошло четыре года с тех пор, как нам подсунули под дверь этого ребенка, оставив лишь записку, и только теперь заявляетесь вы, друг семьи? — Петунья говорила шепотом, но по выражению ее лица можно было понять, что она едва сдерживает гнев.

— Сам себе удивляюсь, — честно ответил я. — И все же, я могу пообщаться с Гарри?

— А почему я должна вам верить? Вы такой же ненормальный, как моя сестрица, как все... ваши, — Петунья уже почти шипела, — Вы считали, что если подбросите мне поздней осенью под дверь ребенка, я должна буду его любить? Заботиться о нем? Вас же не беспокоило то, что я неделю еще лечила его от простуды! Знаете, осени в нашей краях не сказать, что жаркие. Не в тропиках живем! И спустя четыре года ко мне заявляется друг семьи! Ах, какое счастье!

— Знаете, мне все равно, любите вы его, заботитесь ли вы о нем... Просто я хочу посмотреть на сына своего друга. Если вы считаете, что всем нам — ненормальным, как вы выразились, безразлична его судьба, то вы очень заблуждаетесь. Еще бы кто-нибудь знал, где живет мальчишка! Я еле нашел ваш дом, используя связи друга в полиции. И это при том, что я знал девичью фамилию Лили и ваше имя! Поэтому все претензии к Дамблдору. Знаете его?

Петунья хмуро кивнула, качая на руках слоника. Он слегка посапывал, а я продолжал удивляться, как она его вообще подняла!

— Вы с ним переписываетесь?

— Нет, — резко сказал Петунья, — Проходите в гостиную, я сделаю вам чай. Только уложу Дадли спать.

Гостиная оказалась просторной комнатой с множеством фотографий слоненка. Они были повсюду: на стенах, на каминной полке, книжных полках, на журнальном столике. На тех снимках, где слоненок был взят крупным планом, он напоминал мне розовую младенческую задницу. Фу, мерзость-то какая! Я еще раз благословил небеса и воздал хвалу Мерлину за то, что у меня не случилось детей.

Петунья вошла в гостиную десять минут спустя с двумя чашками на подносе. Я машинально принюхался к напитку.

— Не умею я варить ваши яды, а цианид у нас в свободной продаже не найти, не переживайте, — сжав губы, серьезно ответила Петунья. Юмор я оценил. А заодно и понял, насколько сильно она ненавидит всех волшебников за ненужного пацаненка.

— Так что там с Дамблдором? — поинтересовался я, сделав небольшой глоток обжигающе-горячего напитка.

— А что с ним? — усмехнулась Петунья, — В одеяльце Поттера лежала записка, что я должна позаботиться о мальчишке, так как ему нужна кровная защита, а я — его единственная родственница. Вот и все. Больше я с Дамблдором не общалась. Было у меня желание отдать ребенка, но... даже не знаю, почему я этого не сделала.

— С Гарри все хорошо? Он здоров?

— Вполне. В этом году они с Дадли идут в начальную школу. Если он не спит, могу его позвать, — равнодушно сказала Петунья.

— Позовите.

— Поттер! — позвать мальчишку она решила прямо из гостиной, — Живо сюда!

Где-то в коридоре скрипнула дверь, и секунду спустя в гостиную вошел мальчишка. Полная противоположность слоненку! Темноволосый, щуплый и весь какой-то растрепанный. Одежда на нем висела, да и выглядела она хуже моей половой тряпки в доме. Я невольно нахмурился и посмотрел на Петунью.

— Что? — встрепенулась она, — Не люблю я его! Меня заставили о нем заботиться, но никто не может заставить любить!

Больше всего меня поразило то, что сказала она это открыто. При ребенке. Но сам сопляк даже не удивился, будто слышал это не раз. Вот же Дамблдор... сука! Я немного брезгливо посмотрел на ребенка, все таки не любил я детей. Особенно таких потрепанных. Но постарался ему улыбнуться.

— Привет, Гарри. Меня зовут Питер. Я друг твоих мамы и папы, — сказал я.

— Правда? — мальчишка расплылся в широкой улыбке, — Я мечтал, что вы придете!

Он мечтал, что я приду? Вот это новости!

Еще некоторое время я расспрашивал Петунью о ребенке, его интересах, о соседях и работе ее мужа. О двух последних вещах она рассказывала с гораздо большим энтузиазмом. Но и эта информация оказалась полезной. Я узнал, что осенью 1981 года в доме напротив поселилась Арабелла Фигг. Возможно, совпадение. Но я решил все же проверить. Распрощался я с Петуньей и счастливым Поттером где-то через час, пообещав зайти еще как-нибудь.

Чувствовал я себя тогда паршиво. Словно выжатый лимон. Не думал, что визит к сестре Эванс так на меня подействует. Какой бы я ни был сволочью, пацаненка было немного жаль. Не должны дети так жить! Хотя и Петунью я понимал, мне на ее месте тоже вряд ли удалось бы полюбить подкидыша. Людям вообще не свойственно любить тех, кого не любят другие.

— Вот! — Психиатр хлопнул в ладоши. — Я же говорил! Я говорил, что вы не безнадежны, Питер. Раз вы смогли пожалеть ребенка!

— И что? Я жалел в детстве бездомных собак, но ни одной из них так и не помог. Даже кость ни разу не бросил. Если вы думаете, что через две недели я снова пришел в дом к Дурслям потому, что мне хотелось исправить вселенскую несправедливость по отношению к сопляку, то вы заблуждаетесь!

Мне было любопытно и одиноко. Я решил поиграть. Против Дамблдора. Знаете, это было весело, а человек я азартный, еще со школьных мародерских времен. Сириус и Джеймс научили.

Как я и говорил, через две недели я снова пришел к Дурслям. Но перед этим разузнал, что Арабелла Фигг раз в несколько дней пользуется совиной почтой. Выводы, думаю, очевидны? Потому я был крайне осторожен. И зол! Кому старуха может слать письма, как не Дамблдору? Старый придурок совсем из ума выжил и приобрел садистские наклонности? Мне бы в голову не пришло пацана отдавать тетке, которая свою сестру на дух не переносила. С таким же успехом можно было отдать его на воспитание... да хоть тем же Лестрейнджам! Вместо Азкабана. А что, по-моему, весьма изощренная форма наказания, не находите?

Две недели я сомневался, на кой Мерлин мне узнавать, что там задумал Дамблдор, и нужно ли мне вообще хоть как-то взаимодействовать с Поттером. Решил, что стоит. Любопытно же. В следующий раз я пришел не с пустыми руками. Зашел в магазин одежды, попросил футболку и брюки на пацана пяти лет отроду. Продавщица понимающе ухмыльнулась, видимо, все мужчины не разбирались в размерах детского тряпья. Не нравилось мне, что Поттер ходит в одежде, напоминающей праздничные одеяния домового эльфа. Потом немного подумав, завернул в первый попавшийся магазин продуктов и купил там какой-то шоколадный батончик. Уже не помню какой, да и неважно это.

Пришел я к Дурслям поздно, пришлось в субботний вечер работать. Один идиот решил поэксперементировать с Аркой и свалился туда. Впрочем, естественный отбор никто не отменял. Хорошо, что это был не Крокер, а то я бы даже взгрустнул.

Петунья была мне не рада. В этот раз все было немного хуже. Помимо слоненка в доме обнаружился и слон собственной персоной. Хотя он больше напоминал свинью... Удивительно, что при скрещивании человека со свиньей рождаются слонята. Хозяйка дома, поджав губы, впустила меня.

— Уже поздно, я собралась укладывать детей спать! — прошипела она.

Только слоненок с ее решением был явно не согласен, поэтому бился в истерике, пытаясь укусить маму за руку. Спящим он, определенно, нравился мне больше.

— Какой милый ребенок, — улыбнулся я, глядя на попытки милого ребенка сцапать конечность собственной матери.

Иронии в моем тоне Петунья не заметила. Правильно говорят, что самки слепы, если дело касается их детей. Удивительно было то, что в этой семье подобное действовало и на самца, поэтому он вежливее, чем можно было ожидать, пригласил меня в гостиную. После чего приказал Поттеру принести нам чай. Кажется, сравнение с домовым эльфом было не случайным, а одежда мальчишки — тоже знак порабощения.

— Вы из этих? — после недолгого молчания поинтересовался Дурсль.

— Из них, — согласился я.

— Я Вернон, Вернон Дурсль.

— Питер Петтигрю, — постарался улыбнуться я.

— Моя жена рассказывала о вашем визите. А теперь давайте начистоту. Что вам от нас нужно?

Я сощурился, пытаясь придумать ответ. Ведь тогда я не мог и себе сказать, зачем мне это все нужно. Посмотрел на огонь в камине, поражаясь размерам. По такому смог бы путешествовать только гоблин. Человеку бы пришлось заходить туда не в самой приятной позе. Вот у нас камины...

Мои нелепые в тот момент размышления прервал визг, доносящийся со второго этажа. Слоненок категорически не желал засыпать. А я в очередной раз убедился, что дети — это зло.

— Мистер Дурсль, к сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. Сам не знаю, что мне от вас нужно.

— Если вы хотите забрать Поттера, то мы вам просто так его не отдадим! — к моему удивлению заявил Дурсль.

— Отчего же? Да я и не планировал... — произнес я, и добавил совсем тихо. — Вот он мне сдался...

— Что о нас будут говорить? Ну уж нет. Мы решили, что воспитаем его, выбьем из него всю дурь, и тут заявляетесь вы!

— Как бы он из вас дурь не выбил...

— О чем вы?! — побагровел Вернон.

— Ну, он все же волшебник, а они, знаете ли... могут убивать одним словом. Вернее двумя.

— Вы мне угрожаете? В моем же доме? Да как вы смеете?!

— Нет-нет, мистер Дурсль, ни в коем случае. Вы просто меня не правильно поняли.

В этот момент в гостиную вошел Поттер, в ужасной выцветшей серой рубашке и вельветовых брюках с дыркой на коленке. Он поставил на журнальный столик две красивые, с позолотой, чашки и ушел. Но как я заметил, не совсем. Остался стоять в дверях, хоть и убирал голову каждый раз, когда я смотрел в его сторону. Я молчал, не сказал Дурслю, что племянник подслушивает разговор, но в тот момент я уже говорил для двух слушателей. Понимал, что ребенку много будет непонятно, но хотел пробудить в нем интерес.

— Вы знаете историю Гарри? Что вам написал Дамблдор в письме?

— Что Поттеры погибли, защищая своего сына от какого-то Волде... не помню я это имя. Но сейчас опасность миновала, а мы — его единственные родственники. Дословно не запоминал.

— Вот-вот, Поттеры погибли от руки Темного лорда — сильнейшего мага. Как я уже сказал, можно убить двумя словами. Так вот, в случае вашего племянника, слова не сработали. Это то же самое, как если бы кто-то стрелял в человека. В голову или сердце, а лучше одновременно. Но пули бы отскочили, ударившись об стену. Или об голову стрелявшего. Примерно так было с вашим племянником. Есть предположение, что Гарри Поттер — сильнейший волшебник из ныне живущих. Я считаю это бредом, но такая теория тоже имеется.

— И что вы предлагаете? Хотите забрать этого паршивца? Забирайте! Чтобы глаза мои его больше не видели! Соседям скажем, что за ним приехал дядя по отцовской линии или кто-нибудь еще.

— Нет, мистер Дурсль. С сожалению для вас, и к счастью для себя, у меня нет возможности оформить на него опекунство. У меня даже маггловского паспорта не имеется. Ну, в смысле обычного паспорта, как подданного Великобритании. Я, конечно, мог бы его забрать, но зачем вам проблемы с органами опеки, когда вы не сможете ответить на вопрос, куда делся ребенок? — спокойно поинтересовался я, отпивая вкусный чай. Вот что-что, а готовить Поттер умел всегда. Даже в пять лет чай у него получался отменным.

— И неужели вы не можете это исправить?

— Конечно, могу. Но хочу ли? Зачем мне официальное опекунство над мальчишкой? Думаете, в воспитании детей я вижу смысл своего существования? Есть такая особенность, что дети, оставшиеся без родителей, не нужны никому. Это котятам все умиляются. Маленькие, пушистые, настроение поднимают. А от детей одни проблемы.

Голова Поттера исчезла. Расстроился парень. Ничего, пусть привыкает. Жизнь — не малина, и каждый человек в ней — против всех.

— Зачем вы сказали это при мальчишке? — спрашивает меня Психиатр.

Как же он мне надоел своими глупыми вопросами! И эта комната с белым столом, белыми стульями и не менее белыми стенами — надоела! Это мой личный ад? Да лучше бы меня черти на сковороде жарили. Человеческое мясо жарится не дольше говядины, а умер бы я и того раньше. Впрочем, о стадиях готовности душ мне ничего не известно. И я со вздохом отвечаю:

— Мне нужно было беречь его психику? Притвориться, сказать: "О, Гарри, я так долго тебя искал"? Зачем? Что за убогая ложь! Всем давно известно, что чужие дети — невоспитанные, наглые и тупые. Только свои — хорошие. Я хотел, чтобы Поттер понял это. Если миссис Фигг следила за ребенком, она знала, что одевают его в это грязное и рваное тряпье, значит, знал об этом и Дамблдор. А потом достаточно ему прийти, вручить письмо, спасти от злых родственников и готово. Мальчишка рад любому маломальски человеческому отношению к себе. Мне продолжать, или я могу спокойно отдохнуть от вас и собственной жизни?

— Продолжайте.

В тот момент вернулась Петуния, прикрикнув на Поттера, чтобы не подслушивал разговоры. Назвала пацаненка невоспитанным, подтверждая мою теорию о своих и чужих детях. Даже если воспитанием чужого ребенка занималась она сама, он все равно — невоспитанный!

— Зачем тогда вы приходите сюда, если вам не нужен мальчишка? — спросила Петуния с порога.

— Посмотреть на героя нашего времени. Знаете, каждый Хэллоуин люди напиваются в его честь, а потом блюют. Видимо, тоже в его честь. По мне, так напиваться по такому поводу — весьма глупо, но глупость свойственна человечеству.

— Что вам нужно от нас? — переформулировала свой вопрос Петуния, садясь рядом с мужем.

— Я буду иногда приходить, общаться с мальчишкой. Может быть, свожу его в парк аттракционов. Частно признаюсь, всегда мечтал там побывать в детстве. Будет официальный предлог сделать это. А то одному туда идти — как-то уже несолидно.

— Ответьте на один вопрос, — Петуния скрестила руки на груди, — Почему мы должны вас пускать в свой дом?

— Как бы вам объяснить... Понимаете, выбивать дурь, как выразился ваш супруг, из Поттера бесполезно. Она невыбиваема. Поэтому вы нерационально используете свои ресурсы, или не теми причинами обосновываете свое отношение к пацаненку, — Петуния хотела меня перебить, но я поднес палец к губам, — Вы можете не любить его просто так. Вы можете просто так к нему плохо относиться. Зачем искать себе оправдание? И возвращаясь к вопросу, почему вы должны пускать меня в дом... Эта "дурь" может быть полезной. Например, есть замечательное заклинание Конфундус. Если незаметно шарахнуть им нужного человека, он подпишет контракт, и потом уже удивится, как это он так быстро согласился сотрудничать с компанией мистера Вернона Дурсля... Ну так, к примеру.

В этот момент я почти видел, как заработали шестеренки в голове Дурсля. Его лицо даже стало еще более красным! Видимо, мыслительный процесс для него был настолько трудным, что всегда сопровождался приливом крови.

— И зачем все это вам? — не унималась Петуния.

— Да я еще сам не понял, — честно ответил я. — Вот пакет с вещами для пацаненка. Зайду завтра, нужно с ним поговорить. Может быть, мы с ним зайдем в кафе или съездим в парк, а я не хочу, чтобы он выглядел как сын респектабельного бомжа.

На следующий день я пришел к полудню. Поттер был одет в те вещи, что я вчера принес. Хоть на человеческого ребенка стал похож. Правда, на голове, как и у Джеймса, творилось Мерлин знает что. И кеды были явно размера на два больше. Ничего, сойдет. Я схватил пацаненка за руку и вышел из дома Дурслей. Мы шли по улице к станции, и он улыбался. Даже не спрашивал, куда мы идем. Нелюбопытный, значит. Или слишком воспитанный. Подглядывать — можно, а прямо спросить — нельзя.

— И чему ты так улыбаешься?

— Я сегодня не мыл посуду! — весело проговорил Гарри.

— О да, это повод для радости. Из подслушанного вчера разговора тебе все понятно? Ничего не хочешь узнать?

— Хочу.

— Спрашивай. Только формулируй вопросы конкретно.

— Хочу знать все!

— Это очень конкретно, да, — вздохнул я.

В электропоезде я все же рассказал ему, что он волшебник. Мальчишка просиял. Попытался колдовать. Ударился об стекло в попытках сделать так, чтобы оно исчезло. Пришлось пояснять, что на волшебников учатся целых семь лет, а до школы ему еще прожить дольше, чем он уже прожил на этом свете. Поттер расстроился.

— Я не доживу до одиннадцати лет...

— Все доживали, а ты что, исключительный слишком? У тебя порок сердца? Ты болеешь лейкемией?

Гарри уставился на меня, как на сумасшедшего. Ну, не умею я с детьми разговаривать, совершенно не умею! Забываю, что они глупые и разговаривать с ними надо так же, как с дворовой собакой — и пес, и ребенок понимают примерно одинаково.

— В общем, доживешь. У тебя нет выбора, малыш, — сказал я ему простыми словами, но мальчишка расстроился. Опять, видимо, не то сказал.

— В общем, станешь ты великим волшебником, и будет тебе счастье, — кажется, с третьей попытки мне удалось донести мысль, но все же совсем тихо я добавил, — Такое счастье, что сбежать захочется. Только вот некуда бежать будет.

Не знаю, как Гарри, а я тот день провел отлично! Впервые в жизни покатался на детских аттракционах, поел в кафе мороженое, посмотрел на представление клоунов — шикарно отдохнул. А то от огневиски в одинокой квартире я начинал уже спиваться и занимался активным самокопанием, что до добра еще никого не доводило. Вроде бы, мальчишка тоже был доволен прогулкой.

— Вам удалось найти общий язык с Гарри? — спрашивает Психиатр, и поток моих воспоминаний в голове прерывается. Все верно, моя задача не вспоминать — анализировать.

— А я его старался найти? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Ну, вы же для чего-то пришли в дом к Дурслям.

— Говорю же, просто так пришел. Но общий язык с мальчишкой я нашел. Со временем. Дурсли стали отправлять этого слоненка Дадли к какой-то тетке на выходные, а я забирал Поттера к себе. Для соседей — оба ребенка гостили у родственников.

Мы с Гарри разговаривали. Вернее, я разговаривал. Он спрашивал, иногда рассказывал несущественные школьные истории, я давал ему советы. Знаете, Крокер и остальные никогда бы не согласились слушать все мои пседвофилософские воззрения, им было неинтересно мое мнение. Они — равные. Я понял почему в школе был таким хорошим другом для Джеймса и Сириуса. Я слушал весь их бред, принимая его за чистую монету. Теперь же и мне довелось испытать на себе прелести неравной дружбы. Гарри внимал моим советам, прислушивался к моему мнению. Забавно, ведь? Так просто быть авторитетным, если друг априори неравен тебе. То же было и с моими друзьями в Хогвартсе. Благодаря мне они чувствовали свой авторитет.

— И вы решили отыграться на сыне Джеймса Поттера?

— Мерлин упаси. Что я — последняя крыса что ли? Отчего мое настоящее мнение, моя точка зрения, которую перенимал Гарри — неправильная? Просто одна из многих. Она тоже имеет место быть. И если бы Гарри стал хаффлпаффцем-идиотом — я бы расстроился. Но самые забавные вечера будут еще нескоро — года через два или три. Первый год я еле терпел Поттера с его глупым любопытством! Потом мальчишка взрослел, его вопросы тоже становились более интересными, хоть и оставались наивно-детскими. Я потихоньку привыкал к вечерам в моей гостиной, когда мы заказывали пиццу, чипсы и колу. Готовить я так и не научился. Никогда! Даже с помощью магии. Иногда готовил Гарри, а я пользовался плодами его кухонной деятельности...

За следующий год я успел тысячу раз пожалеть, что приперся к Дурслям. Гарри был одновременно тихим и сложным ребенком. Он мог молча играть в купленные мною игрушки, но я буквально чувствовал, как внутри него зреют вопросы. Много вопросов. Много идиотских, дементор побери, вопросов! И периодически они выливались мне на голову всей кучей, словно помои в сточную яму.

— А мои родители точно были волшебниками?

— А я действительно волшебник?

— А, правда, что драконы и единороги существуют?

— А вы видели кентавров?

— А почему меня отдали на воспитание дяде и тете?

— А почему у вас получается лери... лени... левитировать предметы, а у меня нет? Наверное, я плохой волшебник?

— Существует министерство магии?

— Вы там работаете? А что вы делаете? Вы, наверное, очень важный человек...

— А мама была красивой или как тетя Петуния?

Последний вопрос меня позабавил. Даже мелкий пацан способен адекватно оценить внешность своей тетки. Пришлось заверять, что его мамаша блистала неземной красотой, даже вейлы завидовали. После этого меня ждали долгие расспросы о вейлах. В конце концов, я психанул. Сказал, что Лили была слишком заносчивой, правильной и вела себя не всегда адекватно, считая, что ее правота — единственно верная. А человек, ни один человек, не может быть эталоном правильности! Мальчишка расстроился. И поделом ему. Лили никогда не казалась мне красивой! Обычная миловидная девушка, каких много. Вкупе с ее идиотским характером, так вообще...

Пришлось объяснять Поттеру, что в этой жизни нет эталона правильности, нет эталона красоты. Вообще нет эталонов! Поэтому он должен придумать свой, и следовать ему. Вот Лили меня раздражала. Да она многих раздражала! Кому понравится девушка, которая уперев руки в бока, кричит на тех, кто после отбоя мирно играет в шахматы в гостиной и совершенно не хочет спать? Да они ж никому не мешают! Но во времена, когда Лили Эванс была наделена, пусть небольшой, но все же властью, то есть была старостой, ее ненавидели все, кто не блистал отличным поведением и оценками. Она была образцом, ее постоянно ставили в пример. На зельеварении, трансфигурации... И кому, скажите на милость, это понравится? Естественными чувствами к ней были зависть и раздражение!

Но удивительно... в Поттере-младшем совершенно не осталось черт характера, которые могли бы сказать, что он — сын своей матери или сын своего отца. Совершенно другой человек! Окружающая обстановка, отношение взрослых и сверстников, любовь и баловство родителей — вот, что формирует человека. А никак не врожденные качества. Возможно, остаются лишь общие черты от того, что могло бы быть, если бы...

Гарри расстраивался, если я говорил что-то, ему неприятное. А я говорил! Не хватало мне вырастить еще одно тепличное чадо, считающее, что весь мир — у его ног! Итак половина детей такие, особенно если у них не имеется братьев и сестер. Поэтому расспросы о войне заканчивались тем, что я говорил, какой же Джеймс Поттер идиот. Доверил тайну Хранителя кому попало, лез в войну, в эпицентр событий, когда жена ходила беременной. В чужую, прошу заметить, войну! Поттер — чистокровный, Лорду он и его судьба — были до лампочки. Джеймс, конечно, прикрывался тем, что жизнь магглорожденной супруги в опасности, но если кто-то считал, будто наивысшей целью своего существования Пожиратели смерти считали уничтожение магглорожденных — он ошибался. Имела место банальная борьба за власть ввиду комплекса неполноценности одного небезызвестного полукровки.

Но время шло, и Гарри перестал проявлять признаки детского слабоумия. Теперь его вопросы были адекватнее, мои ответы менее раздраженными. Иногда я мог часами о чем-то вещать. Слушатель из пацаненка был хороший. Он молчал и внимал. Перебивал редко, и то лишь ради уточняющих вопросов.

Больше всего меня раздражало, когда мальчишка начинал ныть. Иногда случалось и такое! Нет, понимаю, тяжело быть в школе маленьким щуплым пацаном в очках — над такими всегда смеются, но я-то здесь причем? И вот, когда Гарри пошел в третий класс, он решил пожаловать мне на свою сложную школьную судьбу.

— Пирс и Дадли решили меня побить! Они подкараулили, пока я сверну за угол... И все одноклассники смеялись. А мне было очень обидно, понимаете? Я ведь им ничего плохого не делаю! Я даже не общаюсь с ними!

— Может, как раз в этом и проблема?

— Ну... они не хотят со мной общаться...

— Нда.

Мне подобное было знакомо по своей маггловской школе. Очки я не носил, конечно, но был мелким и пухлым. А для детей любое отклонение от нормы — повод для смеха и издевательств. Иногда мне кажется, что в процессе эволюции наш мир стал менее жестоким. В Спарте щуплых детей скидывали со скалы. Возможно ли, что в природе таковых должны были съедать свои же сородичи? Дети вот готовы были сожрать! Но в школьном возрасте все уже понимали, что убийство — это плохо. Даже если не понимали, почему. Знали, что за такое разъяренные учителя, директора школ и родители по головке не погладят. А своя шкура дороже. В итоге собственный детский эгоизм и простое нежелание получать от старших нагоняй, избавило человечество от естественного отбора на ранних этапах жизнедеятельности.

— И что мне делать? — опустил голову расстроенный Гарри, сидящий на полу в моей гостиной, и поедающий чипсы. Расстройство никак не влияло на его аппетит.

— Почему Пирс и Дадли имеют такой авторитет у остальных одноклассников?

— Ну... Дадли сильный и может кого-нибудь побить. А еще у них всегда самые современные игрушки. Через два дня в продаже появится новая радиоуправляемая машинка, и дядя Вернон обязательно купит ее Дадли. Тот уже хвастается в школе, что у него будет самая новая игрушка!

— Тогда... нам нужно купить предыдущую версию этой машинки. Таковая имелась?

— Зачем? Предыдущая уже у половины класса... — не понимает Гарри. — Тем более мне вообще не нравятся эти машинки. Я лучше на вашей метле полетаю!

— Ну-ну. В прошлый раз ты разбил мне люстру! Еще раз увижу с метлой без моего разрешения... А предыдущая версия нам нужна не для тебя. Для Дадли. Когда ему купят самую новую модель, ты подложишь в новую коробку старую машинку. Ночью, чтобы никто не видел. Он придет в школу, откроет коробку при всех одноклассниках и... опозорится!

— Точно! — соглашается мальчишка, — Тогда все будут смеяться оттого, что он хочет выдать старую модель за новую!

— Именно. А для пущей убедительности... Ты шить умеешь? Ну, ниткой, иголкой...

Мальчишка кивает. Тетка его еще и не такому учила.

— Тогда той же ночью, ты вышвыриваешь все учебники Дадли из его рюкзака, немного распарываешь подкладочную ткань, кладешь туда вареную рыбу, и зашиваешь обратно. После чего пакуешь учебники так, как было. Через несколько дней от рюкзака твоего кузена будет вонять так, что все одноклассники станут нос закрывать и морщиться! А вонючие дети не способны быть авторитетными.

— Но что делать с Пирсом?

— Этот тот блондин тощий? Дай ему в глаз!

— Но я не могу!

— Почему?

— Не умею, — расстроенно протянул пацаненок.

— Ну, кинь в него тогда чем-нибудь, я не знаю. Только не кирпичом в голову, а то еще убьешь! Мне-то не жалко, но его родители расстроятся. Что ты на меня так смотришь, не в секцию же бокса мне тебя отдавать? На кой Мерлин тебе эта маггловская ерунда?

— И вы все это организовали? — задает свой вопрос Психиатр, снова вырывая меня из воспоминаний. Неприятно, ведь в воспоминаниях — словно продолжается та жизнь, словно все только произошло. Но есть белая действительность, Психиатр, кабинет и моя собственная могила... Где-то не здесь. Там.

— Не я. Гарри. Я только съездил с ним за этой чертовой машинкой.

— И как? Помогло?

— Конечно! Дети очень жестоки, поэтому над Дадли все смеялись. Гарри еще и не такое вытворял. Сам! Я здесь не при чем!

На день рождения кузена, когда тому исполнялось девять, он выбрал какую-то фигурку толстенного дзюдоиста, при всем классе подарил ее. Сказал, что Дадли есть к чему стремиться в объемах, и передал ему свой гамбургер, который делала тетка. Вроде как, Дадли нужнее. А Петунье и Вернону на юбилей свадьбы он в том же магазине купил фигурки Тимона и Пумбы. Детский мультик такой есть, знаете? Правда, родственнички в силу своей тупости, намек не поняли. Но чувство юмора у пацаненка было неплохое! Что радовало. А то чувство юмора его отца отличалось отменной жестокостью, в результате которой страдала моя психика и ухудшалось физическое состояние слизеринцев.

И я, между прочим, даже подружился с Петунией! Часто заходил на чай. Вполне обычная женщина. Завидовала она своей сестре просто, завидовала! Из-за этого ее пацаненка и ненавидела. Судьба — штука жестокая, поэтому одной сестре — миловидная внешность, магические способности и мозги. А второй — ничего. Правда, с отсутствием адекватно функционирующих мозгов она бы не согласилась, но я-то видел! Простая глупая баба, каких миллионы по всему миру. Но относительно добрая.

Когда Поттер растянулся на лестнице, сломав одну из задних конечностей, она не мне в первую очередь позвонила. К слову сказать, из-за Поттера мне пришлось провести маггловский телефон! Подхватила Петуния пацаненка на руки, и успокаивала его, бьющегося в слезливой истерике, пока скорая помощь мчалась к их дому.

Я постоянно ощущал в ней внутреннюю борьбу. Купить Поттеру такую же игрушку, как у Дадли, или нет. Продолжить выбивать из него "дурь", или плюнуть на это дело, раз я ему все равно о Хогвартсе и волшебстве рассказываю, и мысленно мальчишка уже в том мире. Отнестись к нему... не как к родному сыну, конечно, но просто адекватно. Или продолжить делать вид, будто он в доме — лишь случайное недоразумение, коим он и являлся. Не верю я в ранние браки без наличия случайного недоразумения в чьем-то животе. Тем более, довольно тщеславная Эванс планировала карьеру делать, мечтала стать колдомедиком. А Джеймс так вообще ни о чем не мечтал, до самой смерти жил с ветром в голове. Не всегда попутным, между прочим.

Вот так и выходит, люди умирают — остается лишь образ. В голове Гарри — образ семейной идиллии, коей никогда не было в доме Поттеров. В головах других обывателей — образ героев, пожертвовавших собой, ради блага и процветания Света. Хотя ради оного собой иногда жертвуют электрики-неудачники, которые умудряются поджариться на столбах. Джеймс же просто успел открыть дверь и получил Аваду в лоб, а Лили, естественно, хотела защитить ребенка. Было бы куда бежать — слиняла бы она. Ради Света, естественно, слиняла бы.

— Вам не кажется, что ваши речи — слишком циничны? Ведь вы виновны в их смертях! — со сдержанным интересом вопрошает Психиатр.

— Конечно, не кажется! Разве имеет значение, кто прав, а кто виноват? Есть простой факт — образ героев Поттеров не соответствует действительности. И, удивительно, даже в мыслях тех, кто хорошо знал эту молодую супружескую пару! Пришлось мне как-то побывать в гостях у Уизли, так каково же было мое удивление, когда они начали вспоминать Джеймса и Лили.

Оказывается, они являлись образцом семейного благополучия, Лили — идеалом матери и жены, Поттер — истинным гриффиндорцем, готовым ради идеалов пожертвовать собственной жизнью! Ну что за бред?! Сварливая Лили, в действительности, напоминала саму Молли. Только более гордую. Недовольна она была собственной жизнью, мужем. Джеймс же в свои двадцать остался глупым эгоистичным ребенком. Каждый из них в семье тянул одеяло на себя, ругались они тоже часто. Два человека, полагающие, что их истина — единственно верная. Проблема заключалась в том, что истиной они считали разные вещи и явления. О каком образце семейного благополучия может идти речь?

— Что, они были такой уж плохой парой? — задает свой вопрос Психиатр.

— Конечно, нет! Не хуже тех же Уизли. Но образцов не существует! И они были просто людьми, а не идеалами. Ссорились, мирились, обижались, прощали. Джеймс скупал для ребенка кучу всякого ненужного хлама, Лили злилась, что сын вырастет избалованным, как и его отец. Разное было. Это ведь жизнь.

Но Гарри другой. Иногда мне казалось, что он и злится-то не умеет. Попсихует немного, и все. Даже над Дадли в последний год перестал шутить. Сказал, что это он в магическую школу поступает, а его кузен — остается. И это его жизнь изменится, а Дадли еще жить в этом городе, учиться в средней школе вместе с Пирсом, который стал заметно хуже относиться к своему другу детства.

К десяти годам мальчишка перестал удивлять меня откровенным идиотизмом. Как-то раз он пришел ко мне с вопросом о целях Волдеморта в войне.

— Почему он начал эту войну? Должны быть причины! — заявил он.

— Они есть. Власть, деньги, могущество. То, к чему стремятся почти все люди. Это логично. Только он был не прав. И Дамблдор — тоже. Все неправы. А этот мир — полон идиотов, запомни это.

— Почему они были неправы?

— Ты ведь читал книги про эту войну? Я убил Сириуса Блэка — последнего представителя древнейшего рода по мужской линии. На меня ополчились Пожиратели смерти? Нет. Волдеморт убил Джеймса и пытался убить тебя — последних представителей другого древнейшего рода. И после этого кто-то будет говорить, что они боролись за возрождение древних традиций? Увольте. Дамблдор же — просто старый идиот, потому что он сам не знает, за что борется. Ты не найдешь никакой его концепции. Ее не существует! Простая перепалка двух индюков. В маггловском мире это называется гражданскими войнами или революциями, коих полно было в истории. У нас это назвали войной. Но если ты представляешь себе массовые сражения — их не было! Так, мелкие "перестрелки" весьма полезными Непростительными. И все подобные события — от человеческого эгоизма. Есть общество. Есть недовольные этим обществом. Это закономерно.

Пацаненок задумался. Я усмехнулся. Видеть такое выражение на лице копии Джеймса — то еще зрелище. Отец-то его думал редко, если вообще думал. Лично мной он за этим занятием замечен не был.

— Получается, эгоизм приводит в войнам? — озвучил надуманное Гарри.

— Нет. Только эгоизм, выдаваемый за альтруизм. Слышал, наверное, фразу, что у всех явлений — две стороны медали? Так вот, антипод эгоизма — альтруизм. По сути же — это одно и то же. Предположим, есть человек, недовольный этим обществом. Но вместо того, чтобы признать свое личное, эгоистичное недовольство, он выдает свое видение идеального, идеального для него мира, за альтруизм. Он ведь для всего мира счастья хочет. Не для себя!

— И как тогда правильно поступать?

— Так, как считаешь нужным. Это единственно верное решение. Знать наверняка за других ты не можешь, поэтому зачем решать, кому и как именно будет лучше жить? И ты будешь точно знать, почему ты так поступил. И в людях не разочаруешься. А то некоторые романтики-эгоисты, искавшие идеальный мир для всех — разочаровывались. "Я для них старался, а они — не ценят... неблагодарные".

— Вы искренне полагаете, что эгоизм и альтруизм — это одно и то же? — спрашивает Психиатр, держа в руках абсолютно белую сигарету, и наполняя белую комнату белым дымом. Как же я ненавижу этот цвет! Интересно, у всех людей ад такого цвета?

— Разумеется, полагаю. Одно легко подменяется другим. Так, что с первого взгляда и не отличишь!

— Своеобразно, — Психиатр тушит белую сигарету, достает из белой пачки — простого коробка без названия, новую. Протягивает мне.

— Мне от вас ничего не нужно.

— Зря, — равнодушно отвечает Психиатр. — Довольно по-детски с вашей стороны. Могли бы из-за собственной эгоистичности что-то взять. Хотя бы сигарету.

— Моя эгоистичность более глобальна. На мелочи не размениваюсь, — откидываюсь в белое кресло и прикрываю глаза. Устал от вопросов и ответов. Устал от жизни. И от смерти уже устал.

Когда Гарри получил письмо, я проснулся рано утром от телефонного звонка, проклиная эту маггловскую ересь последними словами. Другое дело — письма. Человек думает, стоит ли писать, учится выделять главное. Но с тех пор, как я провел себе телефон, Петуния могла позвонить мне в любое время с глупым вопросом, нет ли какого-нибудь зелья от поноса, который пробрал Дадличку. А то таблетки не помогают.

Кстати, тогда же я и начал разработки в Министерстве... Ведь маггловские лекарства в большинстве своем были гораздо удобнее зелий. Их проще бросить в сумку, не беспокоясь, что вонючая лекарственная жидкость испортит документы, если прольется.

Мы с Крокером заинтересовались этим вопросом, начали изучать маггловскую медицину и открыли в девяносто четвертом способ преобразования зелий в более удобную форму без изменения свойств, которые наблюдались при обычной трансфигурации. Я на пару с Крокером разделил еще одну Мерлинскую медальку за вклад в колдомедицину. Главное, никто не узнает, что началось это все из-за того, что у детеныша слона был понос!

Так вот, в то утро меня разбудил звонок. Я, споткнувшись о валяющуюся на полу книгу, едва открыв глаза и зевая, поплелся в гостиную.

— Какого Мерлина... — вместо привычного "алло".

— Питер! Пришло письма из Хогвартса, что нам делать?

— Открыть бутылку виски и радоваться, что скоро на один рот в вашем доме станет меньше... — потирая ушибленную ногу, ответил я.

— Я серьезно! — волновалась Петуния, — Они придут в наш дом, попросят купить кучу всякого дорогого хлама, не дай Мерлин, еще решат прийти через камин. А он у нас — электрический!

"Не дай Мерлина" я оценил и усмехнулся. Это даже помогло проснуться.

— Нет, они через дверь придут. Правда гарантию сохранности двери дать не могу, но если что, я все починю. Действуем по плану.

— У нас нет плана!

— Уже есть. Вы меня не знаете. Я вас не знаю. Пришедшего пошлете куда подальше, заявив, что воспитывали Гарри, как сына, а ваш сын не может быть волшебным дегенератом и ему вообще нравятся все рациональные науки. У него по математике, кажется, хорошие баллы? Вроде все. Позови Гарри к телефону.

— Поттер! — услышал я крик в трубке. — Живо сюда!

За криком, судя по звукам, следовало падение с лестницы и ругательства Петуньи на нерасторопность племянника. Наконец, пацаненок был на связи.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Гарри.

— Какое же оно доброе, если меня разбудили вопли твоей тетки из трубки? В общем, письмо прочитай, обрадуйся и жди кого-нибудь из школьной администрации. Тетке я твоей уже сказал, что она меня не знает. Ты тоже меня не знаешь. Вообще о моем существовании никогда не слышал. О магии рассказывали немного в общих чертах, письмо ты ждал и очень счастлив. Все запомнил?

— Да. Но почему мне нельзя говорить, что я знаком с вами?

— Понятия не имею. Хочешь узнать — подыграй мне.

— Но вы же друг моих родителей! — не понимал мальчишка.

— И что с того?

— Не знаю...

— Вот если не знаешь, то со мной ты не знаком! Это не обсуждается, иначе Обливиэйт в лоб получишь.

— Хорошо, я вас не знаю, — обижено ответил мальчишка.

— Вот и славно, — сказал я зевая, после чего положил трубку.

И только тогда я испугался. Осознал, что весь мой план может накрыться так же легко и спонтанно, как он и возник в моей голове. У каждого мага есть природная защита мыслей, потому и существует специальное заклинание для их чтения. А у магглов-то — нет! Стоило Дамблдору прийти к Дурслям и специально взглянуть в глаза Петунии... По этому же принципу часто действовали цыгане, чаще всего являясь сквибами. Не все магглы легко читаются, но в способности Петунии я не верил.

— Почему вас так страшило раскрытие вашей "тайны"? Полагаете, Дамблдор в чем— то подозревал вас? — задает свой вопрос Психиатр.

— Полагаю, ему до меня было ровно такое же дело, как вам до моей ненависти к белому цвету! — оглядывая белый кабинет, отвечаю я, — Но зато Поттер был не просто будущим первокурсником. Знаете, я никогда бы не смог действовать открыто. Не тот человек. Будучи Пожирателем, я виделся лишь с самим Волдемортом. Меня не прельщал их коллектив в клоунских масках. Мне приятно оставаться в тени. Наверное, именно поэтому я и стал невыразимцем. И именно поэтому я и не хотел, чтобы Дамблдор знал, что я поддерживал отношения с Гарри.

Но мои опасения были напрасными. Никогда не слышал, чтобы за первокурсниками отправляли кого-то помимо учительского состава. Но случай Гарри стал исключением. За ним пришел лесник Хагрид, удивив всю Тисовую улицу своими габаритами и напугав слоненка. И как же все мило было подстроено! Аж до тошноты!

Явился этот недовеликан в день рождения Поттера. С тортом и радостной новостью, что они идут в Косой переулок, покупать ему волшебную палочку. Даже пацаненок, общавшийся шесть лет со мной, купился. Прибежал ко мне вечером, рассказывая взахлеб, какой замечательный Косой переулок, и как бы он хотел учиться в Гриффиндоре.

— Я учился в Гриффиндоре. Ничего хорошего там нет, — холодно заметил я. Вспомнил в этот момент себя, так же преисполненного надеждами на новое волшебное будущее. И расстроился.

— Почему? Там училось много известных волшебников. И они в отличие от слизеринцев не были злыми.

— Я считал тебя умнее, Гарри. У тебя будет преподавать зельеварение препротивнейший тип — профессор Снейп. Он учился в Слизерине. И его постоянно били гриффиндорцы.

— За что? — нахмурился пацаненок.

— А просто так! Потому что все слизеринцы — злые! А раз они злые — нужно их побить. Как твоя тетка, считающая что волшебство — зло. Не будь ты волшебником, она бы относилась к тебе совершенно иначе. И игрушки у тебя были бы не хуже, чем у Дадли. И фотографии твои стояли бы на каминной полке. Рядом с розовым необъятным фейсом твоего кузена.

Гарри нахмурился и отвернулся, будто обидевшись. Возможно, так оно и было. Во всяком случае, выглядел он так, будто маленький ребенок, которому рассказали, что Санта-Клауса не существует.

— Получается, Слизерин лучше?

— Примитивнейшая логика! Лучше... хуже. С чего ты взял, что Гриффиндор плох? Нормальный факультет, я сам его окончил. Уж куда лучше факультета министерских клерков низшего звена — Хаффлпаффа. Просто не нужно идеализировать. Маги — такие же люди, что и магглы. Вспомни свою начальную школу. И не жди, что встретишь в Хогвартсе добрых, честных и справедливых людей. Найдется тот, у кого будут самые крутые перчатки из драконьей кожи, самые удобные ножны для палочки, пока остальные будут хранить свою в кармане мантии. И тот, у кого это найдется, будет таким же авторитетом, какими в свое время были Дадли и Пирс в твоей начальной школе, имея самые современные игрушки. Только в Хогвартсе я не буду подсказывать. Придется тебе самому искать решения, как не подчиняться авторитетам, как остаться в стороне. Или ты сам станешь этим противным авторитетом, которому окружающая масса станет заглядывать в рот. Мальчик-Который-Выжил... И главное в таком случае — не стать таким, какими были Пирс и Дадли. Помни об этом.

Слизерин и Гриффиндор — суть одно и то же. Даже качества там ценятся схожие. Большинство Пожирателей смерти — слизеринцы. Ты думаешь, чтобы участвовать в открытом противостоянии нужна хитрость? Или все же храбрость? А, может быть, глупость и самоуверенность? Обычно эти качества приписывают особо отчаянным гриффиндорцам. Может быть, ты хочешь сказать, что для того, чтобы быть членом подпольной организации, противостоящей Пожирателям, нужна была храбрость? Твой отец ей обладал, а толку-то? Умер, поймав Аваду. Но сколько там было хитрецов, окончивших Гриффиндор! Они продумывали диверсии пожирательских рейдов, подставляли людей в масках. Те гриффиндорцы до сих пор живы, заняли руководящие посты в Министерстве, а чтобы их занять, тоже не храбрость нужна, Гарри.

— И в чем тогда разница? — недоуменно спросил мальчишка.

— В отношении к власти. Если у власти слизеринцы — Слизерин становится Гриффиндором. Властьимущим не нужно ничего добиваться, они уже всего добились. А Гриффиндор идет в подполье, где нужно действовать осторожно, не проявляя безудержную тягу к приключениям. В итоге появляется поколение гриффиндорцев, обладающих слизеринскими чертами.

Я говорил это, стараясь выразить сложную схему, которая только что пришла в мою голову. Ведь, действительно, сейчас нынешние школьники-гриффиндорцы ведут себя так, будто они — хозяева жизни. Но вот Крокер, который младше меня на четыре года, помнил те времена, когда Волдеморт почти захватил власть. Трудно тогда пришлось гриффиндорцам, ведь хозяевами жизни себя чувствовали слизеринцы. Ходили, не боясь сказать все, что думают, сделать то, что считают, по меркам новой власти, справедливым. Хитрость? О чем это вы?

— И куда мне поступать? — сердито спросил Гарри.

— Куда Шляпа отправит, туда и поступай. Меня она хотела засунуть в Хаффлпафф, но я был слишком высокого о себе мнения. Кретин. Лучше бы я там учился. Хотя даже сейчас не знаю, куда бы поступил. Хаффлпафф спокойнее, но слишком уж там люди... обычные. Возможно, это и к лучшему. В Рейвенкло не хочешь?

— Нет! Я сегодня встретил профессора Квиррелла. Хагрид сказал, что он учился в Рейвенкло.

— Я знал Квиринуса. А что с ним не так?

— У него на голове ужасный тюрбан, от него воняет чесноком и он заикается. Хагрид говорит, что он таким стал после того, как вампиров встретил.

— Все интереснее... Он был умным парнем, не знаю, что с ним случилось. Возможно, он болен шизофренией. Всегда был странным человеком. Но однозначно не глупым. А тому, что говорит Хагрид — не сильно доверяй. Его мнение не самое авторитетное, а информация — лишь его домыслы.

— Почему ему нельзя колдовать? — спросил Гарри, разлохматив волосы.

— Его из Хогвартса отчислили.

— За неуспеваемость?

— За идиотизм, окончившийся смертью человека. Вот еще одна причина, почему доверять ему не стоит.

— Вы искренне верите в то, что говорите о факультетах? — интересуется Психиатр, глядя прямо мне в глаза. Хочется оторвать взгляд, посмотреть на белый потолок или его руки. И одновременно смотреть в светло-серые пустые глаза. В которых нет ни малейшего интереса. Мне кажется, будто все, что я рассказываю — ему уже известно. Этот рассказ не для него. Для меня.

— Конечно. Есть масса подтверждений в истории. Далеко за примерами ходить не нужно. 1997 год, Волдеморт захватил Министерство. Слизеринцы стали вести себя, как последние гриффиндорцы. Никак у Джеймса с Сириусам учились нести в мир свои порядки и справедливость. А гриффиндорцы в то время, напротив, ушли в подполье. Выжидали в Выручай-комнате, следили, собирали информацию. Действовали тихо и незаметно. Ну и где там разница в факультетах?

— Как вы считаете, зачем вообще нужно деление на факультеты?

— Знаете, сам задаюсь этим вопросом.

— Я вот думаю, — Психиатр наклоняется ко мне ближе, словно собирается поведать мне страшную тайну, — Чтобы люди смотрели друг на друга со стороны и учились вести себя по-разному. Замечали сильные и слабые стороны поведения товарищей по учебе. Это подготовка к жизни. Там, в большой жизни, успеха добьется тот, кто будет вне факультетов. Ведь пока ты отождествляешь себя с какой-либо группой людей — ты так и остаешься лишь частью группы. Только вопрос не в том, кто добьется большего успеха. Главный вопрос банальнее и сложнее. Зачем? Зачем человеку, живущему всего лишь маленький отрезок временного бесконечного пространства, нужен какой-то там временный успех? Так куда же в итоге поступил Гарри?

— Утром второго сентября сова принесла мне письмо...

— Ах да, вот оно, — Психиатр достал из ящика стола письмо, написанное на белой бумаге кривым детским почерком, — Вы уж простите, это не оригинал. Читайте.

— "Здравствуйте! Вы просили не писать ваше имя, поэтому просто здравствуйте.

Я вчера поступил в Рейвенкло. Но Шляпа очень хотела отправить меня в Слизерин, сказав, что я могу стать великим волшебником. Я вспомнил ваш рассказ о факультетах и решил, что туда не пойду. Как и в Гриффиндор не пойду. Еле уговорил ее отправить меня в Рейвенкло. Здесь все мои однокурсники очень странные. Они смотрят на меня, но не начинают разговаривать. А гриффиндорцы, слизеринцы и хаффлпаффцы уже подходили ко мне с вопросом, правда ли я тот самый Гарри Поттер. Еще в поезде я поругался с Драко Малфоем, который поступил в Слизерин. Он такой неприятный и надменный мальчишка. Надеюсь, он не станет мне специально вредить, как Пирс и Дадли.

Гарри.

P.S. Передавайте привет тете Петунии. Я на Рождество пришлю ей коробку плотоядных слизней!"

— Насколько мне известно, это ничем не примечательное письмо несколько изменило ваше отношение к Гарри. Это так?

— Да. Я пересмотрел свое отношение к нему. Из-за слов Шляпы, что он может стать великим волшебником.