Первоисточник (гет)

Церемония распределения новых учеников вполне могла затеряться на фоне остальных таких же мероприятий, проводящихся в Хогвартсе из года в год. Торжественная атмосфера Большого Зала, нервно озирающиеся по сторонам первогодки, выжидающе глядящие на них старшие ученики — все это было привычно и обыденно для первого дня в новом учебном году. Словом, в школе ничего не указывало на трагедию, произошедшую несколько месяцев назад.

Конечно, просто так вот забыть о неожиданной гибели волшебника, которого некоторые считают едва ли не величайшим со времен Мерлина, было невозможно. Однако, жизнь в волшебной Британии продолжала идти своим чередом. И хотя не было среди ее обитателей таких, кто не знал бы об Альбусе Дамблдоре, крайне мало было тех, у кого он действительно часто был на виду.

Каким бы громким событием ни являлась смерть великого волшебника, на жизнь подавляющего большинства рядовых жителей Британии она не повлияла никак. Конечно, там, где как и в Хогвартсе, Дамблдор занимал весьма высокие должности, волны улягутся еще не скоро, но сами происходящие процессы были вполне обыденны для ситуаций, когда со сцены уходит любой мало-мальски значимый игрок. Хоть в этот раз различные закулисные игрища и отличались несколько большими масштабами, сама их суть была более чем привычна для всех участников, которые приступили к действию спокойно и деловито, быстро перестав забивать себе голову мыслями о первопричине.

В общем, никто специально забывать об Альбусе Дамблдоре не собирался, но трагическое происшествие очень быстро было погребено рутиной. Так же, как всего несколько месяцев назад каждый волшебник был уверен, что Альбус Дамблдор будет существовать всегда, сейчас уже почти никто о нем не думал и не вспоминал.

* * *

Единственным значимым отличием нынешней церемонии от прошлогодней был состав сидевших за преподавательским столом.

В первую очередь в глаза бросалась занимавшая центральное место профессор Спраут. Точнее, теперь уже директор Спраут. Преподаватель гербологии, обычно предпочитавшая носить рабочие мантии грубого покроя, впервые предстала перед школой в парадном облачении. Мадам директор была собрана и сосредоточена, став намного более похожей на строгую МакГонагалл, чем на себя прежнюю.

Также, немалое внимание учеников привлекли двое волшебников, которых еще никто из них за столом с учителями не видел.

Первым был лысый толстячок с седыми усами, с видимым удовольствием оглядывавший всех присутствующих. Его лицо, казалось, прямо излучало радость и энтузиазм, особенно сильно выделявшиеся на фоне сидящего справа Снейпа. Хмурый и мрачный зельевар, похоже, продолжал носить траур по прежнему директору школы. Либо же, что более вероятно, просто пребывал во вполне обычном для себя настроении, всем своим видом демонстрируя будущим первокурсникам необходимость задуматься, так ли уж сильно они хотят целых семь лет находиться с ним в одном замке.

Вторым новичком за преподавательским столом оказалась знакомая фигура, закутанная в серую мантию с глубоким капюшоном.

«Грэй? Он что, будет теперь работать в Хогвартсе?» — изумился Гарри, увидев сотрудника Отдела Тайн.

«Раз он сидит за этим столом, то вариантов немного, — рассудительно ответила Гермиона. — И что-то мне подсказывает, что вряд ли он пришел на замену Филчу».

«Действительно, угадывать тут нечего: один из них будет учить защите, другой — гербологии. И я думаю, что защиту преподавать будет именно Грэй».

«Не обязательно, Гарри. Вспомни, кто вел ее до этого. На их фоне он не сильно-то и выделяется», — возразила Гермиона, глядя на толстяка.

Когда все новые ученики были благополучно распределены между четырьмя факультетами, слово взяла Спраут. После ожидаемых слов о том, что она приложит все силы для того, чтобы Хогвартс и впредь оставался лучшей волшебной школой, мадам директор перешла к представлению новых преподавателей.

Прежде всего, профессор Спраут объявила, что, несмотря на свой новый пост, она по-прежнему будет преподавать гербологию. Однако, она вынуждена, по понятным причинам, оставить должность декана Хафлпаффа. Вместо нее факультет будет возглавлен преподавателем астрономии Авророй Синистрой.

— Разве Синистра с Хафлпаффа? Я слышал, что она слизеринка, — удивился кто-то из старшекурсников.

— Да? А мне казалось, что с Рейвенкло...

За столом завязалась дискуссия насчет факультетской принадлежности преподавательницы астрономии. Достоверных сведений не оказалось ни у кого. Но при этом все участники сходились во мнении, что она точно не с Хафлпаффа.

— Странно, я думал, что деканом факультета может стать только тот, кто на нем и учился, — вслух высказал свое мнение Гарри.

— Может быть, все дело в том, что среди учителей только профессор Спраут была на Хафлпаффе? — предположила Гермиона.

Список учителей перебрали быстро. И среди них действительно не оказалось больше никого, о ком с уверенностью можно было бы сказать, что он — хафлпаффец. Видимо, на должность декана и впрямь не оказалось претендентов со «своего» факультета.

Тем временем, публике был представлен скрывающий свою личность сотрудник Отдела Тайн, обращаться к которому теперь нужно было не иначе, как «профессор Грэй». Он, как и предполагал Гарри, действительно оказался новым преподавателем защиты. Грэй не стал произносить долгих речей, просто и коротко поприветствовав всех присутствующих и выразив свою готовность исполнять обязанности преподавателя.

«Что ж, можно надеяться, что хотя бы в этот раз не придется в конце года драться с учителем защиты», — удовлетворенно заключила Гермиона.

«Квиррелл и Локхарт тоже не вызывали опасений до самого конца».

«Гарри, я уже говорила, что ты совсем не умеешь успокаивать?»

Следующим был представлен Гораций Слагхорн, новый преподаватель зельеварения.

По Большому Залу пронесся удивленный вздох множества учеников. А вслед за ним еще один, когда мадам директор добавила, что новый профессор становится и деканом Слизерина. Пока дети ошеломленно смотрели то на него, то на Снейпа, слово взял сам Слагхорн.

Речь, произнесенная хорошо поставленным голосом, была гораздо более длительной и красочной, чем предыдущая. Как оказалось, некогда Слагхорн уже вел в Хогвартсе зелья и был главой Слизерина. И он безмерно счастлив вновь оказаться в школе в своем прежнем качестве и с нетерпением ждет начала уроков, чтобы вновь испытать радость от общения со своими учениками. Также он выразил надежду, что дети смогут порадовать его не меньше, чем их родители, которых ему когда-то довелось учить.

Недоумевать по поводу Снейпа студентам пришлось не долго.

— Что же касается мистера Снейпа, — слово «мистера» мадам директор отчетливо выделила голосом, — он покинул преподавательский состав, и теперь будет работать на должности, которая в полной мере соответствует имеющимся у него навыкам и талантам.

Гермиона была в восторге.

«Столь деликатно заявить во всеуслышание, что он — никудышный учитель — это просто изумительно!»

Остальных учеников больше волновало, что именно сказала Спраут, а не как. После ее слов зал взорвался аплодисментами и радостными выкриками. Недоуменно-огорченные лица отдельных представителей кое-какого факультета не в счет.

Сам же Снейп во время короткого пояснения Спраут кривился все больше и больше с каждым произнесенным словом. Судя по бросаемым им взглядам, он был не прочь поддержать предложенный василиском способ смены директора.

Последним объявлением стала просьба написать своим родителям насчет получения разрешения на посещение Хогсмида. Мадам директор принесла свои извинения за то, что третьекурсники не были извещены об этом, как положено, летом.

Уже после окончания пира, когда ученики разошлись по своим общежитиям, дал о себе знать свиток пергамента, переданный Грэем в начале лета. Сотрудник Отдела Тайн и новый преподаватель защиты от темных искусств сообщил, что готов сообщить некую «важную и весьма любопытную информацию» и поэтому попросил не планировать ничего на следующие выходные, намекая, похоже, на возможный поход в Хогсмид. Также, Грэй просил не демонстрировать окружающим своего знакомства с ним.

«Если последнее действительно важно, то ему стоило бы предупредить нас пораньше», — с недовольством отметила Гермиона.

* * *

Встреча с однокурсниками оставила Гарри и Гермиону в смешанных чувствах. С одной стороны, они были безмерно рады, что их никто не донимал расспросами о событиях конца прошлого учебного года. Более того, ученики Хогвартса не только не пытались что-либо выведать у непосредственных участников происшествия, но и не пытались строить догадки и предположения за их спиной, как этого можно было бы ожидать по опыту прошлого года.

С другой стороны, именно этот факт и вызывал недоумение. Гибель Альбуса Дамблдора ни разу не упоминалась в разговорах обитателей замка. И если нежелание учителей поднимать данную тему еще можно было бы объяснить заботой о чувствах детей, то у самих учеников никаких подобных ограничений не было. События второго курса наглядно продемонстрировали, что для хогвартских сплетников не существует запретных тем и что им совершенно наплевать на сами объекты своих басен.

В свете этого, объяснить полное игнорирование столь громкого происшествия можно было лишь тем, что о нем, как ни странно, уже успели позабыть.

И действительно, судя по услышанным мельком обрывкам разговоров в Хогвартс-экспрессе, по беседам за праздничным столом, по общему настрою товарищей по факультету — это было самое обычное начало учебы для студентов Хогвартса. Словно и не случилось в этой школе нападения на ученика, и не умер никто из ее персонала.

Все те дикие слухи, что ходили о Гарри и Гермионе, тоже были благополучно позабыты. Отношение к ним было настолько ровным, насколько оно вообще могло быть ровным, с учетом того, что один из них — Мальчик-Который-Выжил.

Но, черт возьми, как вообще можно быть настолько спокойными?! В этой школе, несмотря на репутацию «самого безопасного места», уже второй год подряд умирают люди! И кто знает, что тут творилось до этого...

Все окружающие, казалось, просто вычеркнули из памяти все плохие воспоминания и продолжали жить, как ни в чем ни бывало.

* * *

Однако, все-таки, нашлись и те, кто отважился напомнить о произошедшей трагедии. Точнее, отважилась. А если еще точнее, то слово «отважилась» явно было слишком мягким для передачи сути речи Сивиллы Трелони.

Преподаватель прорицания битый час горестно ведала своим слушателям, какая это тяжкая ноша — иметь возможность приподнять завесу времени и стать указующим перстом безжалостной Судьбы. Уже давно она видела то, каким ужасным образом оборвется нить жизни великого волшебника. Видела, и не смела об этом говорить, ибо не престало ей, скромной предсказательнице, перечить самой Судьбе. С грустью и печалью в душе, она была вынуждена тепло и радостно общаться с обреченным при встрече, дабы смог он насладиться счастьем своих последних дней.

Чья-то робкая просьба рассказать, что же все-таки тогда произошло, заставила понервничать. Впрочем, волноваться пришлось недолго.

Профессор Трелони была в ударе. С блеском в глазах она вещала тщательно внимавшей аудитории, старавшейся не пропустить ни единого слова. Словно воочию увидели они великую драму, происходившую в школе весь прошлый год.

Злодей был хитер и коварен. Измыслил он погибель страшную школе волшебной и всей стране великой. Принял личину он воина могучего, что храбро с тьмою сражается, запутав всех в паутине обмана своего. Взял в помощь себе зверя жуткого и начал козни чинить свои подлые. Но как бы ни был хитер злодей окаянный, способен оказался мудрый директор замысел его разгадать. И состоялась между ними битва великая, судьбу всего мира решавшая.

Не гнушался супостат мерзкий и магии страшной. Великие силы себе он на службу поставил, директору храброму тяжко в той схватке пришлось. Велик и могуч был школы защитник, смог в итоге врага одолеть он. Но враг этот тоже не слаб оказался, раны страшнейшие герою сумев нанести...

Публика заворожено внимала.

Гарри вернул палочку в ножны. Едва только возникло опасение, что прорицательница расскажет всем, что случилось на самом деле, как тут же вспомнился принесенный Непреложный Обет. Который, помимо прочего, требовал не допускать передачу секретных сведений посторонним.

Тревога оказалась ложной. Трелони, фактически, просто взяла официальную версию событий и подвергла ее дополнительной художественной обработке, к чему у нее, определенно, имелся немалый талант. Ведь ничего нового она пришедшим на урок детям не сообщила, но при этом, к окончанию рассказа, некоторые из них с фанатичным восторгом смотрели на великую прорицательницу и были полны энтузиазма и дальше внимать ее мудрости.

За оставшееся от урока время дети пытались пробудить собственное внутреннее око путем гадания на чаинках. И либо оно в этот день смогло открыться у многих, либо же давала о себе знать взбудораженная речами преподавателя фантазия, но предсказания получались у детей весьма красочными. Трое намеревались в ближайшее время спасти мир. Не иначе, как от других двоих, которым было суждено его захватить. У некоторых внутреннее око оказалось скромнее, ограничившись постом министра магии. Неудачницей была признана Лаванда, напророчившая себе новую мантию.

Но всех затмила, бесспорно, сама профессор Трелони. Заглянув в чашку Гарри, она со вселенской скорбью сообщила, что он, похоже, скоро умрет. Приняв его отсутствующий вид за проявление ужаса, она, под скорбными взглядами всего класса, принялась утешать несчастного ребенка.

Сам же он пребывал в глубоких раздумьях. Взгляд на бесформенные чаинки вызвал у нее ассоциации с другими столь же бесформенными пятнами. И теперь Гермиона проводила сравнительный анализ двух методологий: гадания на чаинках и тестов Роршаха. Благо, на маггловедении ничего интересного не происходило, и можно было спокойно подумать.

И чего это они все с такой грустью на него смотрят? Хотя да, они же не знают, что смерть только одного тела — это не страшно...

* * *

— И что ты об этом думаешь? — поинтересовалась Гермиона по дороге к месту проведения первого урока по уходу за магическими существами.

— Ну как тебе сказать, — призадумался Гарри, в попытке почетче сформулировать свои соображения, — если она говорила о «великой битве» всерьез, то...

— То становится понятно, с кого брал пример Локхарт, — согласилась Гермиона.

«Но что если она действительно смогла узнать, что случилось на самом деле? А эту легенду придумала, потому что знала, что информация не подлежит разглашению?»

Рассуждать об этом вслух, идя на урок бок о бок с другими учениками, явно не следовало.

«Возможно, — не стала отрицать Гермиона. — Посмотрим, что будет дальше».

«Угу, но я пока не нашел противоречий тому, что о прорицаниях говорили старшекурсники».

Преподаватель нового предмета, профессор Кеттлберн, личностью оказался весьма запоминающейся. Разорванное левое ухо, иссеченное шрамами лицо, несколько отсутствующих пальцев — даже при всем желании, забыть подобные приметы было весьма проблематично.

«Не уверена, что для того, кто должен учить уходу за магическими существами, подобные следы контакта с этими самыми существами являются показателем высокого профессионализма».

«Если так рассуждать, то судя по результатам квиддичных матчей, меня и близко к метле подпускать нельзя», — не согласился с подобной логикой Гарри.

«Ты знаешь мое мнение о квиддиче».

Несмотря на свой внешний вид, учителем Кеттлберн оказался вполне достойным. Возможно, конечно, что его практические навыки действительно оставляли желать лучшего, но прочитанная им лекция о населяющих Запретный лес существах оказалась достаточно информативной и более чем понятной для детей. Свой выбор темы для первого урока профессор объяснил тем, что с подавляющим большинством животных, которых нужно пройти по программе, дети вряд ли смогут встретиться, находясь в пределах Хогвартса. А вот знать, от каких обитателей примыкающей к замку территории нужно бежать без оглядки, им будет весьма полезно.

Как не без иронии отметил Кеттлберн, он сам — ходячее напоминание того, что понятие «волшебные существа» включает в себя не только книззлов. Да и книззлы тоже могут оказаться совсем не милыми...

* * *

Арифмантика и древние руны были предметами весьма многообещающими. Глубокие познания в арифмантике открывали перед волшебником возможность создавать свои собственные заклинания, если ему становилось недостаточно уже существующих. Кроме того, в процессе изучения данной дисциплины дети смогут наконец-то получить ответы на такие вопросы, как, например, почему при варке зелий в пропорциях добавляемых ингредиентов часто используются цифры «три», «семь» и «тринадцать». Да, оказывается, «магия чисел» была вполне реальна, и хоть ее влияние на жизнь волшебника трудно было заметить с первого взгляда, в некоторых сферах деятельности для достижения наилучшего результата учитывать ее было совершенно необходимо.

Знание древних рун тоже было способно принести немалую пользу. Ведь с результатом одного из способов его применения был знаком, пожалуй, каждый. Метлы, самопомешивающиеся котлы, непроливающиеся баночки чернил — все это, а также многое другое, можно было сделать при помощи рун. Фактически, рунная запись, сделанная особым образом, являлась полноценным заклинанием, записанным на поверхности какого-либо предмета.

И хотя до подобных заманчивых перспектив детям было еще далеко, и в ближайшее время им предстоят задачи попроще, вроде упражнений с числами и ознакомление со словарем рун, к учебе они приступили с большим энтузиазмом. Как не без гордости заявили профессора Вектор и Бабблинг, только тот, кто овладел хотя бы одной из этих дисциплин, действительно является творцом волшебства, а не простым обывателем с волшебной палочкой.

* * *

Когда в прошлом году ученики, бывшие тогда второкурсниками, делали нелегкий выбор между дополнительными уроками, которые им придется взвалить себе на шею, многие из них, по крайней мере, среди Гриффиндора, в первую очередь интересовались тем, насколько сложно будет заниматься тем или иным предметом.

Среди учеников Хогвартса давно уже имел хождение негласный табель о рангах, касавшийся трудности дополнительных учебных предметов.

Прорицания открывали этот список, считаясь самым легким из доступных вариантов. Как утверждали старшекурсники, нужно было очень сильно постараться, чтобы не получить проходного балла по данной дисциплине. Наличие же хорошего воображения у будущего пророка гарантировало тому блестящие оценки у профессора Трелони. Главное — не рисовать слишком оптимистичных картин грядущего...

Далее располагался уход за магическими существами. И хотя здесь речь шла уже о гораздо более важных и полезных вещах, получать достойные оценки тоже не составляло никаких проблем. Профессор Кеттлберн не был излишне требователен к своим ученикам, и они вполне могли позволить себе не утруждаться чрезмерно.

Маггловедение было предметом противоречивым. Для выросших во внешнем мире детей оно не представляло никаких проблем. Впрочем, они, как правило, попросту не видели смысла учить то, что им и так прекрасно известно. А вот детям волшебных семей этот предмет давался с большим трудом. Хотя многие из них тоже его игнорировали, точно так же считая его совершенно ненужным, хоть и по другой причине. В итоге, посетителей лекций по маггловедению было весьма немного. А усердие, с которым в Хогвартсе занимались данным предметом, легко можно было увидеть при любой попытке волшебников Британии «замаскироваться» для прогулок по внешнему миру. Среди любителей экстравагантных нарядов было немало гордых обладателей высшего балла.

Если среди первых трех предметов рост сложности был весьма умеренным и они, по большому счету, находились почти на одном и том же уровне, то вот два оставшихся лидировали с большим отрывом. И древние руны, и арифмантика представляли собой нечто, с чем рядовой волшебник никак не сталкивается в повседневной жизни. Вдобавок, в этом случае преподаватели более чем ответственно относились к своей работе, и учиться детям приходилось всерьез.

За первые дни в школе, третьекурсники успели убедиться в истинности суждений своих старших товарищей. Кроме того, внимательному взгляду открывались дополнительные, и весьма любопытные детали.

На часть новых предметов Гарри и Гермиона ходили порознь, правда, в их случае, «порознь» было понятием весьма условным. Руны и арифмантика накладывались в расписании и на прорицания, и на маггловедение, но ни в коем случае не друг на друга. Судя по всему, никто из нынешнего третьего курса не пытался смешивать в своей учебной программе «простые» и «сложные» предметы. Руны и арифмантика либо брались сразу вместе, либо не брались вообще.

Более того, те, кто предпочел предметы попроще, пытались взять «соседние» по сложности предметы. Ученики, не ощущавшие в себе достаточных сил и желания для трудных уроков, ходили на пару «прорицания-уход», либо же на уход и маггловедение. Только так можно было объяснить, почему в расписании уход за магическими существами не стоял в одно время ни с одним из прочих предметов.

— Знаешь, Гарри, я думаю, что если бы не мы, то его поставили бы в одно время с арифмантикой и рунами, как и у остальных курсов.

Гарри перебрал в памяти составы учеников, посещавших тот или иной урок.

— Действительно, похоже, только мы оказались такими оригиналами...

— Насколько я помню, — заметила Гермиона, — мы специально выбирали так, чтобы распределить нагрузку примерно поровну.

«Вот только особого смысла это не имеет. Учитывая, как именно мы предпочитаем заниматься...»

Возможность поделиться воспоминаниями, которая, фактически, случайно и мимоходом была обнаружена летом, была благополучно приспособлена для учебного процесса. Чем-то это было похоже на происходившее в прошлом году, когда один из них мог «вспомнить» то, о чем знал другой. Но теперь они могли передавать друг другу свои знания вполне осознанно. С учетом возможности находиться в двух местах сразу, становилось совершенно неважно, кто именно телесно присутствовал на уроке. И Гарри, и Гермиона на деле изучали абсолютно все преподававшиеся в Хогвартсе предметы.

* * *

С получением разрешения на посещение волшебной деревни у Гермионы, как и следовало ожидать, никаких проблем не возникло. Хедвиг благополучно доставила ей подписанный родителями бланк.

А вот ответ Дурслей оказался весьма неожиданным.

Текст был написан так, словно его автор изо всех сил вдавливал ручку в бумагу, с ненавистью выводя на ней буквы. Похоже, дядя Вернон был слегка не в духе.

Главу семейства Дурслей короткое послание племянника, из-за которого он вновь был вынужден соприкоснуться с «ненормальным» миром, определенно, не порадовало. Никак себя не ограничивая в крепких выражениях, он подробно и обстоятельно высказал все, что думает об «этих чертовых птицах», которые не дают покоя добропорядочным гражданам даже на новом месте жительства.

— Дурсли переехали? — последнюю фразу Гарри, на всякий случай, перечитал еще раз.

А затем еще.

Осознав, что текст письма все равно от этого не изменится, Гарри продолжил чтение.

Далее Вернон в красках описывал свое мнение об отдельных безмозглых индивидуумах, не способных прочитать написанное английским языком. Когда этому самому индивидууму было предложено катиться на все четыре стороны, написанное следовало понимать буквально.

Похоже, инициатива Дурслей с бумагами, подписанными на несколько лет вперед, была лишь частью большого плана по полному разрыву всяческих отношений с волшебным миром вообще и неким Гарри Поттером в частности.

Вернон писал, что раз его адресат не способен самостоятельно понимать речь нормальных людей, то он готов один-единственный раз подробно ему все объяснить.

В великой милости своей, семейство Дурслей пришло к решению предоставить «никчемного бездельника» самому себе. Они разрешают ему делать со своей жалкой жизнью все, что ему заблагорассудится, снимая с себя всяческую ответственность за него. Он волен жить где угодно и с кем угодно, главное — подальше от нормальных людей, к которым, несомненно, Вернон племенника своей жены не относил.

Фактически, Дурсли решили полностью вычеркнуть его, Гарри, из своей жизни. Они даже продали свой старый дом, чтобы «эти психи» больше их не беспокоили. Но возможности почтовых сов к поиску своих адресатов стали для них весьма неприятной неожиданностью. Похоже, некоторых людей история действительно ничему не учит.

Вернон сообщил, что в первый и в последний раз предупреждает, что отныне и впредь он «пристрелит любую чертову птицу и любого гребаного клоуна», если они опять попытаются приблизиться к его новому дому.

Семья Дурслей ничем ему не обязана и никаких услуг оказывать не намерена. Поэтому, что касается разрешения на посещение «сборища таких же придурков»... Вернон скромно выразил надежду, что «даже такой идиот» способен сообразить самостоятельно, куда его следует засунуть.