Манифест о дружбе полов (гет)

Ночной Хогвартс всегда пробуждал во мне нежный трепет. Молчаливые рыцарские доспехи в темных углах, до которых не дотягиваются мягкие крылья лунного света, огромные окна, желающие вместить в себя весь пейзаж вокруг Школы Чародейства и Волшебства, массивные двери, порой скрывающие самые неожиданные тайны и секреты... Все это поселилось в моем сердце еще в одиннадцать лет; сейчас же я испытываю торжественное облегчение по поводу того, что прогулки вдоль восстановленных несколько лет назад стен не предполагают малозабавных приключений и опасны для жизни в той же степени, как опасно в бункере во время моросящего дождя.

— Доброй ночи, мисс Грейнджер, — встречает меня голос в одном из женских туалетов.

Плакса Миртл всегда улыбается мне чуть лукаво, словно намекая каждый раз, что в памяти ее сохранилась маленькая Гермиона, гордо задирающая носик в ответ на насмешки девочек-слизеринок.

— Здесь все в порядке, — заверяет меня старая знакомая, бледная и полупрозрачная.

— Замечательно, — улыбаюсь я. — Как давно убежали маленькие волшебницы, увлекшиеся гаданием на суженого?

Привидение смеется, на несколько мгновений забывая все горести своей жизни, и сообщает:

— Сорок минут назад, профессор.

Я киваю, стараясь сохранять серьезное выражение лица.

— Хорошо, спасибо за помощь, — отвечаю легким поклоном на реверанс Миртл. — Доброй ночи.

Мое дежурство продолжается, один коридор сменяется другим, но я неизменно знаю, куда мне необходимо повернуть в очередной раз. По привычке провожу кончиками пальцев по одному из самых красивых витражных оконных стекол, на котором витиеватыми буквами написано: «Чтим память всех, кто встал на защиту Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс и отдал свою жизнь за мир для ныне живущих». И вскоре замираю, услышав за углом чей-то шепот.

Я делаю еще пару шагов и заглядываю в нишу, откуда, как подтверждение, доносится девичье хихиканье. Мои глаза, привыкшие к тусклому свету, тут же различают пышную копну рыжих волос.

— Мадлен?

Девочка вздрагивает, чуть было не завизжав, и мой взгляд натыкается на ее большие темно-зеленые глаза. Сейчас я не вижу этого цвета, но отлично знаю, как он завораживает. Мальчик, на голову выше Мадлен, испуганно пятится и озирается в поисках путей отступления.

— Мистер Кортнер, это вы?

Честно говоря, я не очень хорошо знакома с учениками-мальчиками, но в такие моменты в моей голове словно включается автоматический распознаватель лиц и вспоминаются имена даже тех, с кем лишь раз обменялась несколькими словами.

— Да, профессор Грейнджер, — робко отвечает Кортнер и, замешкавшись, добавляет: — Здравствуйте.

— Здравствуйте, — отвечаю я, слегка поведя бровью. — Не расскажете, чем вы тут занимаетесь?

— Болтаем, — удивительно быстро и смело бросает Мадлен, но все же еле заметно втягивает голову в плечи.

Я медленно поднимаю правую руку и смотрю на циферблат наручных часов.

— Полпервого ночи, мисс Розенталь?

— Самое подходящее время для бесед, — заявляет она.

— Не в школе. И вам, хотите вы или нет, придется с этим смириться.

Я оборачиваюсь к мальчику, оказавшемуся несколько дальше от меня, чем две секунды назад, и размеренно произношу:

— Вы, мистер Кортнер, сейчас же отправляетесь прямиком в свою спальню, а завтра с вами лично побеседует профессор Дикози.

Когда Луи срывается с места, практически на ходу кивая в знак согласия, я возвращаю свое внимание юной мисс Розенталь.

— Итак, что побудило вас, Мадлен, после отбоя выйти из комнат Когтеврана и спрятаться в одном из школьных коридоров ночью со своим однокурсником?

Будучи почти три года знакомой с этой девочкой, я заранее имею в голове несколько вариантов ее ответа на мой вопрос:

«Мне не спалось, и для борьбы с бессонницей я нашла интересную компанию»,

«Я должна была срочно поделиться с Луи одним важным секретом»,

«Мне необходимо было отблагодарить его за помощь с травологией, а днем Кортнер всегда занят».

Или просто...

— Он очень красивый.

Именно это.

— Мадлен, это недостаточно веская причина для нарушения школьных правил.

— Для меня — достаточно.

Розенталь явно храбрится, готовая до потери пульса доказывать свою правоту.

— Он всего лишь поцеловал меня в щечку, — неожиданно говорит она. — Я все понимаю, профессор Грейнджер, и никогда бы...

— Отправляйтесь спать, Мадлен.

— Такого больше не повторится.

— Хотите сказать, вы спрячетесь лучше, и в другой раз я не смогу вас поймать?

По глазам студентки вижу, что попала в самое яблочко детской хитрости.

— Доброй ночи.

— Доброй ночи, профессор Грейнджер.

Мадлен уходит быстрыми шажками, лишь раз оглянувшись и сверкнув в неверном свете луны яркими изумрудами глаз.

Вы не подумайте: так проходит не каждое мое дежурство. Просто мне показалось, что именно этот день (точнее, эта ночь) — то, с чего я должна начать свой рассказ.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Доброе утро, профессор Грейнджер.

— Здравствуйте, профессор Грейнджер.

— Доброе, Кассандра. Здравствуйте, мисс Бранди.

Коридоры Хогвартса заполняются гудящей толпой студентов. Цветные галстуки мелькают перед глазами с такой скоростью, что порой я даже не различаю, с кем здороваюсь.

Спохватываюсь лишь тогда, когда директор, стремясь привлечь мое внимание, повторяет приветствие.

— О, доброе утро, профессор МакГонагалл, — восклицаю я, притормозив так резко, что невнимательный первокурсник налетает на меня и громко ойкает.

— Все хорошо, Гермиона? — интересуется Минерва.

Улыбаюсь и энергично киваю:

— Да, замечательно.

Директор отвечает улыбкой, отчего мне в который раз бросаются в глаза все новые морщинки на милом сердцу лице.

— Загляните ко мне, когда освободитесь, профессор Грейнджер.

Она слегка касается моего предплечья и поворачивается, чтобы продолжить свой путь.

— Хорошо, зайду, — обещаю я.

Минерва МакГонагалл сразу же растворяется в толпе, и я ухожу в свой кабинет.

У двери меня уже ожидают хорошо знакомые третьекурсницы Когтеврана и Пуффендуя.

— Здравствуйте, профессор Грейнджер, — выдают нестройным хором.

— Здравствуйте, девочки.

Я пропускаю учениц в кабинет, включая последнюю, спешащую с противоположной стороны коридора в хвост девичьего ряда.

— Доброе утро, мисс Розенталь.

Мадлен глядит на меня снизу вверх, здоровается и проскальзывает за дверь.

В нашем кабинете очень уютно. Пожалуй, дело в том, что все здесь украшено салфетками, связанными крючком, самодельными игрушками и прекрасными картинами, вышитыми крестиком. В общем, добро пожаловать в кабинет рукоделия.

До конца перемены остается десять минут, и я усаживаюсь за свой стол, чтобы подготовить схемы для вышивания. Юные волшебницы, в предвкушении облизывая губы, размещаются вокруг пуффендуйки Дороти, белокурой девочки с розовыми щеками. Напрягаю глаза в попытке разглядеть, в чем там дело, но безуспешно; лишь замечаю журнальчик размером с половину альбомного листа. Немного переждав, перехожу в наступление.

— Девочки, приготовьте инструменты. Не хочу тратить на это время позже, — настойчиво прошу я.

— У нас все под рукой, — немедленно говорит Дороти и, повинуясь всеобщему давлению, переворачивает страничку.

— Профессор Грейнджер, а почему вы не замужем? — хитро обнажив зубки, интересуется мисс Глория Шерри, черноволосая когтевранка. Для этого она даже отрывается от журнала и глядит на меня через плечо. Остальные девочки также вскидывают головы, и в их глазах легко читается: все как одна прекрасно понимают, к чему клонит их однокурсница.

Жаль, конечно, что до меня пока не доходит. Признаться, не этого я ожидала, когда пыталась выяснить, что же объединяет столь разных особ. Глория тем временем продолжает:

— Хотите, мы подберем вам избранника из списка самых завидных женихов волшебного мира?

Ах, вот оно что! Должно быть, очередной специальный выпуск «Ведьмополитена».

Я поднимаюсь со своего места и изо всех сил сдерживаю улыбку.

— Позволите взглянуть? — спрашиваю я, приближаясь.

Дороти пододвигает мне журнал и приглашает:

— Присоединяйтесь!

Ради меня все возвращаются к первому «завидному жениху», блистающему белоснежной улыбкой девятнадцатилетнему Бенедикту Уоркли.

— Этот слишком молод как для меня, так и для женитьбы вообще, — вставляю я в общий гул обсуждений.

Со мной соглашаются, а очаровательная Молли добавляет со знанием дела:

— Да еще и чертовски богат. Крупная мышеловка для наивных барышень.

Пока под одобрительный шум переворачивается страничка, заинтересованно оглядываю своих учениц. С каждым днем я все больше наслаждаюсь ролью преподавателя.

Следующие — тридцатичетырехлетний миллионер и двадцатилетний игрок в квиддич с идеальным прессом вместо харизмы. Кто-то замечает, что «оба недостаточно хороши для профессора Грейнджер».

— О, это мистер Лонгботтом, который приходил к нам показывать новые виды хромирии сонной, да, профессор? — выдает Глория, указывая пальцем на претендента номер пять.

— Да, я сама приглашала его тогда. Это один из лучших людей, с кем я когда-либо была знакома.

— И...

— О нет, он мне слишком дорог как друг, — тороплюсь заверить я девочек. — К тому же его сердце занято.

На этот раз страница переворачивается под разочарованное мычание, а я успеваю подумать про себя, что совершенно отстала от жизни: молодого человека, изображенного рядом с Невиллом и получившего несколько восторженных комментариев моих подопечных, я вижу впервые.

— Ладно, а этот? — предпринимает попытку Молли. — Джек Мерези. Посмотрите, какие у него скулы...

— Девочки, а это кто?

Они следят за моим взглядом и дружно выдыхают.

— Мечта каждой второй, профессор Грейнджер, — отвечает Глория. — Эти губы, глаза и руки, только взгляните...

— Драко Малфой, да? — перебиваю я.

Дороти склоняет голову набок и заинтересованно щурится.

— Да. А вам он что, понравился?

— У нас тут за ним очередь, — хихикает Молли.

— Нет, — смеюсь я и тяну руку к журналу. Поднеся его поближе к глазам, рассматриваю бывшего слизеринца, восседающего в старинном кресле с большой буквой «М» на подлокотнике и даже с колдографии в «Ведьмополитене» глядящего на весь мир как на огромное недоразумение. — Я с ним знакома. Мы учились вместе.

— Везет... — завистливо тянет Мадлен. — Здесь написано, что он «волк-одиночка». «Приручить такого — все равно что очаровать сотню обычных парней», — читает она, заглядывая в журнал.

Остальные поддакивают.

— Поможете сделать десять копий его колдографии, профессор?

Звенит звонок. Я отдаю «специальный выпуск» хозяйке и ухожу к своему столу.

— Обязательно. А пока... кто-то говорил, что все инструменты под рукой. Вам полминуты на подготовку, леди.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Еще раз здравствуй, — приветствует Минерва МакГонагалл, сидя за своим дубовым столом. — Проходи и присаживайся — нужно поговорить.

Такое бывает не так уж часто, но, по правде говоря, довольно регулярно: раз эдак в два месяца.

Я медленно подхожу к нынешнему директору, по пути глядя на портреты бывших. Почти все приветственно кивают. Подбородок профессора Снейпа, как всегда, чуть приподнят, а глаза его сканируют насквозь; я невольно выпрямляю спину. Профессор Дамблдор смотрит так, словно знает большой и очень занятный секрет, глаза его и губы слегка насмешливо улыбаются; я по обыкновению отвечаю ему поклоном.

— Вы же прекрасно знаете, как меня утомили приказы Министерства, имеющие целью «поддержать дружественную обстановку в школе»? Не так ли, Гермиона?

О да. В прошлый раз по одному из приказов мы перекрашивали все стены коридоров в «нейтральные цвета», лишь бы ни один факультет не присвоил отдельные участки Хогвартса.

— Я хорошо с этим знакома, профессор.

Минерва кивает и не торопясь достает из ящика стола какие-то пергаменты. Опустив очки пониже на носу, она спрашивает:

— Знаешь, что они придумали на этот раз?

Я смотрю в смеющиеся глаза МакГонагалл и прямо отвечаю:

— Понятия не имею.

Один из листов директор подносит к лицу, явно собираясь цитировать текст приказа, а второй пергамент протягивает мне. Я забираю, но не рискую взглянуть на него, желая сохранить интригу.

— «...учитывая новые концепции современной программы образования, Министерство Магии приказывает школам Волшебного Мира (синий вкладыш №1) провести мероприятия, направленные на создание (поддержание) дружеских и/или товарищеских отношений между выпускниками разных лет и нынешними студентами. Предупреждая возможные неточности, подтверждаем: решение внутренних организационных вопросов Министерство оставляет за администрацией магических учебных заведений».

Минерва поднимает на меня глаза и, похоже, сталкивается с безграничным скептицизмом на моем лице (должна заметить, в последнее время реагировать на приказы иным образом просто невозможно).

— С каждым приветом из Министерства я все больше жалею, что мы заручились их поддержкой.

— Чувствую нечто похожее, — тихо смеется МакГонагалл.

— Теперь они намекают, а нам следует выполнять в течение одного месяца, — добавляю я.

Директор вздыхает и поднимается, чтобы пройтись по кабинету и прикоснуться ладонью к крыльям феникса, находящегося на закате очередной своей жизни.

— Но заметь, Гермиона, это не самое худшее их распоряжение.

Я охотно соглашаюсь и вдруг вспоминаю о пергаменте в своих руках.

— А это что?

— Я составила списки выпускников последнего десятилетия, которые... — Минерва делает двухсекундную паузу, — ...живы.

Это не совсем то, что должно уточняться, когда речь идет о людях, которым нет и тридцати. Совсем не то.

Но пергамент, несмотря ни на что, содержит невероятно длинный список имен, и я интересуюсь:

— Мы что, позовем всех в один день?

— О, нет, конечно, — отвечает МакГонагалл. — Распределим по годам учебы.

Я киваю и принимаюсь изучать фамилии в списке, стараясь не пропускать ни одной знакомой. Гарри и Джинни Поттеры, словно по зову, находятся сразу же; я вижу имена Рона и Джорджа, попадается фамилия Вуд, потом — Забини, Томас и Паркинсон, Патил, снова Патил, Булстроуд, Смит, Браун, Джонсон, Нотт, Спиннет... Здесь «завидные женихи» — Невилл и Малфой, а также Полумна, записанная как Лавгуд-Финниган.

Невольно ищу некоторые имена, но никак не могу найти, хоть и прекрасно знаю почему. Болезненно щемит сердце — сложно с этим что-то поделать.

— Профессор, а вы уверены, что все придут? — спрашиваю я, стараясь выдержать деловой тон. — Малфой, Забини... — шепчу себе под нос.

— А почему кто-то должен отказаться? — искренне удивляется Минерва. — Мистер Забини и мистер Малфой, к вашему сведению, уже согласились.

Я не могу сдержать пораженное восклицание и замечаю:

— Оперативно вы работаете.

Уголки губ директора приподнимаются.

— Ваш выпуск и те, кто на год старше, — первые на очереди.

Эта встреча, бесспорно, обещает быть интересной. Очень сомневаюсь, что все пройдет мирно и в рамках приличия, однако полностью полагаюсь на прошедшие годы и мудрость повзрослевших сокурсников.

Впрочем, уверена я только в одном: нынешние студентки Хогвартса будут счастливы до умопомрачения.

— По-моему, ты можешь делать все это в три раза быстрее, просто ленишься.

— По-моему, из тебя получился так себе джентльмен: вместо того чтобы помочь девушке, ты нервируешь.

Я отправляю связку из двадцати пяти воздушных шаров в правый верхний угол одного из окон Большого зала, украшая косичку из омелы. Опускаю палочку и смотрю на своего нагловатого товарища.

— Как только я закончу, ты побежишь в «Сладкое королевство» и докупишь все, что только что съел.

Тот смеется и качает головой в знак протеста:

— Я спасаю человечество от кариеса, принимаю удар на себя! Не мешай мне, будь добра.

Кстати, знакомьтесь — Натаниэль Эдвардс, или просто Натан. Обладатель кудрявой каштановой шевелюры, синих глаз, среднего роста и примерно полусотни поклонниц среди студенток Хогвартса, в основном старшекурсниц: соблазнительный взгляд вкупе с пылким нравом заметно отпугивают двенадцатилетних девочек (мне, как их преподавателю, на радость).

Сам Натан семь лет назад закончил обучение в Шармбатоне, а позапрошлой весной перебрался в магический Лондон вслед за своей матерью. Эта активная женщина с неизменной красной сумкой в правой руке буквально влюбилась в наши места во время путешествия и поспешила обосноваться здесь, потянув за собой сына.

— Я серьезно, Натан, не прикасайся больше к Шоколадным лягушкам!

— Эй, женщина, я тащил эти коробки вместе с тобой из Хогсмида, — раздраженно разводит он руками. — Неужели не заслуживаю легкого перекуса?

В ответ на мой гневный взгляд Эдвардс невинно поднимает брови.

Я отворачиваюсь и одним взмахом волшебной палочки завязываю сразу два огромных банта на ножках стола. Натан молча встает рядом со мной и проделывает то же самое с другим столом, вызывая у меня с трудом скрываемую улыбку.

До сих пор не знаю точно, как так вышло, что мы сдружились. Однажды в магазине мадам Малкин он просто схватил меня за руку и, глядя широко распахнутыми глазами, прошептал: «Спрячь меня!». У меня было не так уж много времени на размышления, прежде чем странный незнакомец проскользнул мне за спину, поэтому я машинально прислонилась боком к одной из полок, скрывая беглеца. В следующее мгновение я услышала женский голос: «Мальчик мой, ты только взгляни, как этот цвет гармонирует с цветом твоей кожи!». Немолодая женщина наткнулась на меня взглядом и в растерянности взмахнула красной сумкой: «Куда это он запропастился?». Мне ничего не оставалось, кроме как пожать плечами. Когда она ушла, я обернулась, все еще пребывая в легком замешательстве; молодой человек встал с корточек, отряхнулся и выдал: «Терпеть не могу цветные мантии». Затем он протянул мне руку и представился.

В благодарность Натан купил мне шоколадное мороженое. Дементор дернул меня тогда сказать, что я не люблю этот вкус. Эдвардс, конечно, не мешкая купил еще одно, ванильное, но теперь, частенько заглядывая в Хогвартс, он неизменно приносит для меня именно шоколадное и каждый раз с интересом наблюдает за моей реакцией. В прошлом месяце я, назло Натану, отдала десерт одной из своих студенток — так этот замечательный парень не разговаривал со мной целых двадцать минут.

Натан оглядывает почти полностью украшенный зал и воодушевленно сообщает:

— Думаю, завтра здесь будет весело. Мне наконец удастся насладиться обществом молодых волшебниц, уже закончивших школу... Ты же меня пропустишь на этот праздник жизни?

Я отмахиваюсь.

— Пропустит директор. Твои картины висят в коридорах, а отреставрированная Полная Дама сияет румянцем. Никогда не забуду, как наведенная тобой в школе красота заставила МакГонагалл прослезиться.

Натаниэль самодовольно ухмыляется, а потом неожиданно говорит:

— Может, и ты наконец найдешь себе кого-нибудь.

Я закатываю глаза и прикусываю язык, чтобы невольно не напомнить ему: ударюсь в активные поиски лишь тогда, когда мне надоест компания книг, моих учениц, Поттеров, Уизли и Эдвардса. На подобные заявления Натан в основном отвечает неповторимым выражением перекошенного лица и эмоциональным «Ты что, дура?!».

— Все, расходимся, — говорю я, упирая руки в бока.

— Говоришь так, будто здесь действительно собрались все, кто обещал помочь с оформлением зала, — смеется Натаниэль.

Я вздыхаю и пожимаю плечами.

— Главное, что мы здесь.

— Замечательные слова, мисс Грейнджер, — он запрыгивает на скамейку, опускает подбородок на мою макушку и внимательно смотрит туда же, куда и я — на список приглашенных, висящий на стене. — Скажем им «до скорой встречи»?

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Вовсе не легкая дрожь пробегает по телу, когда из Большого зала, сквозь массивные двери, до меня доносится шум разговоров. Скорее это похоже на ощущение, будто жестоко кусают собственные мурашки.

Несколько секунд я успокаиваю себя тем, что в зале полно друзей и хороших знакомых, а потом делаю шаги вперед. По крайней мере, я знаю, что в жизни случаются куда худшие вещи, чем встречи со школьными врагами и неловкие беседы.

Беззвучное «ого» застывает на моих губах, когда я окидываю взглядом всех этих людей, прогуливающихся вдоль длинных столов и, кажется, готовых говорить с кем угодно, кто попадется на глаза. В ушах звенят смех, женские и мужские голоса, перемешанные в сплошную кашу из звуков; можно уловить даже детский плач откуда-то с противоположной половины зала. Некоторые из тех, кого я помню подростками с играющими гормонами, пришли с супругами и маленькими детьми. Нынешние студенты успешно растворились среди бывших учеников. Или это бывшие ученики растворились в массе нынешних?

Очередной приступ волнения накатывает на меня, и я продвигаюсь к центру, разыскивая друзей. На мою удачу, Гарри, замечающий мой «хвостик» среди отдельных экстравагантных причесок, машет рукой. По пути к Поттерам и Уизли, окруженным группой младших студентов, я разглядываю девушку с выдающейся фигурой и красивой, но напряженной улыбкой — Панси Паркинсон, а также высокого светловолосого парня — Энтони Голдстейн с ностальгией во взгляде скользит кончиками пальцев по большому подсвечнику на стене.

— Лихо вы все тут подготовили за неделю, — сразу же говорит Джинни, обнимая меня.

Гарри следует ее примеру, но сжимает меня в объятиях чуть дольше.

— Привет, Гермиона, — улыбается он.

Только в этот миг я осознаю, что мы не виделись целую вечность.

Рон тоже протягивает ко мне руки. Похоже, неловкость, образовавшаяся между нами после разрыва отношений, исчерпала свой срок.

— А вы все дружите с самых первых дней в школе, да? — нетерпеливо интересуется девочка-первокурсница, одна из тех, кто не обратил на мое приближение ни малейшего внимания.

Джинни смеется и задумчиво отвечает:

— Ну, можно сказать и так. Только по отношению ко мне это было бы не совсем справедливо...

Гарри склоняется к моему уху и кивает куда-то в сторону:

— Полумна очень хотела с тобой поговорить.

Я поворачиваю голову — на глаза попадается огромная голубая шляпа.

— Как же я соскучилась!

Рядом с Полумной и Симус. На выраженное мной удивление по поводу их брака он шутливо отвечает:

— Я по-прежнему все взрываю, а Луна смеется надо мной и тушит.

Несколько минут общения с четой Финниган заставляет меня забыть о волнении, и я продвигаюсь дальше. Вскоре меня ловит за руку Лаванда Браун. Здесь она одна, но выглядит счастливой. Я получаю от Лаванды рассказ о том, как Рон растерялся при их сегодняшней встрече и даже с трудом поздоровался; это ее очень забавляет, меня, в общем-то, тоже. Заражаясь смехом мисс Браун, я вдруг нахожу взглядом хорошо знакомое лицо Невилла. Он захвачен в круг из студенток разных возрастов и заметно смущен. Увидев меня, Невилл расплывается в улыбке.

Не могу отделаться от ощущения, будто прохожу мимо конвейера старых друзей — лица мелькают, сменяя друг друга, — но это нисколько не раздражает, лишь еле заметно кружится голова. Я болтаю о всякой ерунде, вспоминая школьные годы с близняшками Патил, потом разговариваю о главных событиях жизни и обмениваюсь новостями с Дином Томасом. Даже успеваю посвятить несколько минут неловкой беседе с МакЛаггеном (очень скоро к нам подходит его супруга в элегантном темно-синем платье и напоминает, чтобы он вытащил из-под стола проказника Эла).

Переходя из одного разговора в другой, я незаметно наталкиваюсь на группку бывших слизеринцев. У них не так много фанатов, но несколько юных ребят с зелеными факультетскими значками на груди все же пытаются привлечь их внимание. Я замираю буквально в нескольких метрах.

От пристального скользящего взгляда Забини руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Но это мелочь по сравнению с тем, как хочется схватиться за волшебную палочку, когда Малфой поворачивается и, отвечая кислой ухмылкой на какую-то реплику слизеринки-старшекурсницы, обнаруживает меня и презрительно приподнимает брови.

«Брось, Гермиона, — говорю я себе. — Тебе двадцать пять, а ты до сих пор не можешь держать себя в руках из-за изворотливого труса. Разве все, что было, важно теперь? Выпускники Слизерина сейчас только и спасаются тем, что смотрят на всех свысока, и у Малфоя это получается просто отлично. Надо порадоваться за завидного жениха номер семь».

— Эй, старичок Джордж Уизли пробрался сюда и напоил тебя чем-то, Гермиона? Ты так застыла посреди толпы, — доносится как будто издалека, сквозь туман задумчивости.

Я взвизгиваю от того, что Натан хватает меня за талию и чуть приподнимает над землей.

— Привет, профессор Грейнджер!

— Дурак! — мгновенно реагирую я.

Эдвардс нарочито обиженно хмурится.

— Очень дружелюбно!

Я не оглядываюсь, но предполагаю, что своим визгом привлекла внимание стоящих рядом людей. Но это ерунда. Плохо то, что ближе других оказались выпускники Слизерина.

— Хочу есть, — объявляет Натан и, не дождавшись никакого ответа от меня, с нажимом добавляет: — ...а ты стоишь слишком далеко от столов с едой.

Он тянет меня за руку, по пути ослепительно улыбаясь знакомым. У Натаниэля фантастическая способность к налаживанию связей, поэтому удивительно многие из находящихся в зале для него как минимум приятели.

— Ты всегда хочешь есть, — бурчу я, но не так уж сильно сопротивляюсь.

Вместо ответа Натан усаживается за стол и выбирает самую сочную куриную ножку. Я лишь машу на него рукой и приземляюсь на скамейку напротив. И не толстеет ведь, паршивец!

— Ты же планировал проводить как можно больше времени в компании волшебниц, — напоминаю я, потягивая через соломинку тыквенный сок. — А сидишь тут со мной и объедаешься.

Натан усмехается и пожимает плечами:

— Ты меня очень даже устраиваешь.

Я недоверчиво вздергиваю бровь. Эдвардс смеется, чуть склоняется над столом и шепотом делится:

— Я боюсь перепутать взрослых девушек со студентками. Почему вы не заставили несовершеннолетних надеть форму? — возмущается он. — Ты ведь мне голову снесешь, если я свяжусь с твоей ученицей.

По моему лицу Натан видит, что именно так и будет. И еще он точно улавливает намек на то, что я выберу для расправы самое жестокое проклятие.

— Гермиона!

Джинни подсаживается на скамейку рядом со мной и здоровается с Натаном. Тот тут же пододвигает ей тарелку с яблочным пирогом.

— Нет, спасибо, — отвечает миссис Поттер. — Что же тебе так везет на обжор, милая? — обращается она ко мне.

— Эй, вам жалко, что ли?!

— Нет-нет, Натан, — отмахиваюсь я. — Ешь. Ты хотя бы не чавкаешь.

Джиневра смеется, но я замечаю, как она оглядывается и ищет кого-то взглядом.

— Что-то случилось?

— Ты о чем? — откликается Джинни. — Все в порядке, — а заметив мой недоверчивый взгляд, косится на Натана и нарочито беззаботно бросает: — Просто Гарри решил поговорить с Чжоу.

— Джин, — укоризненно завожу я, — вы ведь женаты. И ты вполне можешь...

— ...доверять Гарри, потому что он замечательный. Я знаю, знаю.

Она снова оглядывается, а Натаниэль, глядя на меня, насмешливо качает головой.

Неожиданно напротив меня, вплотную к Эдвардсу, садится очень похорошевшая за эти годы Сьюзен Боунс и с ходу заявляет:

— Гермиона, я так рада тебя видеть!

Пока я стараюсь изобразить, что эта безграничная радость взаимна, Натан откладывает очередную тарелку, поворачивается к незнакомке всем телом, а в глазах его загорается чертовский огонек.

— Натаниэль, — представляется он, протягивая руку.

— Сьюзен, — отвечает мисс Боунс, улыбаясь.

Как только завязывается разговор, Джинни незаметно поднимается и исчезает где-то в толпе.

В Большом зале все явно забывают о времени. Деканов на встрече нет. Лишь в одиннадцать часов я нахожу всех старост и прошу отправить студентов в спальни. МакГонагалл, замечающая мои действия, благодарно кивает. Потом я еще долго вспоминаю ее глаза — в них стоят слезы.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Со звонком мои ученицы встают из-за парт и складывают крючки, схемы, недовязанные детские шапочки в специальный шкафчик, когда в дверной проем заглядывает запыхавшийся профессор Роуэлл.

— Гермиона, профессор МакГонагалл просит вас зайти, — и, переведя дыхание, добавляет: — Срочно.

— Ладно, спасибо, — отвечаю я удивленно.

До Министерства дошли слухи о нашей вчерашней «встрече» и еще куче запланированных? Они недовольны или восхищены? Возмущены тем, что не были приглашены?

Спустя несколько минут я уже открываю одну из самых важных дверей в Хогвартсе.

— Добрый... добрый день, профессор МакГонагалл.

Я запинаюсь и непроизвольно сглатываю, потому что меня захватывает очень неприятное чувство. Вы же представляете себе, как горит фитиль динамитной шашки? Потрескивая и рассыпая искры, огонек постепенно продвигается к цели, забирает в свой плен сантиметр за сантиметром, пока не грянет «бум!». Нечто похожее происходит в этот момент со мной: движение чего-то неприятного начинается ото лба, по переносице, касаясь глаз, и спускается ниже... отзывается покалыванием в кончиках пальцев. И все это от одного-единственного хорошо отработанного взгляда. Не взгляда сидящего за своим столом директора, даже не взгляда профессора Снейпа с портрета.

— Проходи, — торопит Минерва.

Я, конечно, краем глаза вижу, кто сидит в одном из кресел у стола, но боюсь удостовериться в правильности своих предположений. Потому стою, не поворачивая головы и упершись взглядом в МакГонагалл, словно страж у ворот замка.

Я прохожу вперед и понимаю, что кресла почти полностью повернуты друг к другу. Вполне серьезно задумываюсь: «А не постоять ли мне еще?». Но директор, как назло, предлагает мне присесть. Очень настойчиво предлагает.

Опустившись на мягкое сиденье, я вижу теперь усмехающегося Малфоя во всей его красе, и не остается никаких наивных надежд на резкое ухудшение бокового зрения.

— Как приятно снова увидеться, да? — приветствует он. — Так я всегда и думал: хочешь встретиться с Грейнджер — беги в школу.

— Тебя еще не затоптали поклонницы? — парирую я по возможности хладнокровно. — У всех на груди успел оставить автограф несмываемыми чернилами?

Малфой собирается что-то ответить, но МакГонагалл перебивает:

— Так, придержите языки за зубами, — говорит она таким тоном, будто перед ней нарушающие порядок студенты. — И вам придется привыкнуть уважительно относиться друг к другу, потому что, работая в одной школе, вы неизбежно будете...

— Что?! — вопрошаю я, не в силах сдержаться. — Работая в одной школе?

На лице Малфоя лишь довольное выражение, а директор чертовски спокойна.

— К тому же вы взрослые люди. Нам ведь нужен преподаватель для мальчиков, Гермиона?

Я лишь моргаю, пока мой мозг пытается переварить новость.

Похоже, Драко Малфой разместится в соседнем кабинете со студентами-мальчиками. Кажется, мы будем вести похожие уроки параллельно, в одно и то же время, в одни и те же дни.

Плохая, однако, новость.

Наконец я выдыхаю и, мысленно сосчитав до десяти, выдавливаю:

— Профессор МакГонагалл, могу ли я с вами поговорить с глазу на глаз?

Малфой выдает смачно-громкую усмешку с максимально явным намеком на мою ничтожность. Может, конечно, все это слегка приукрашено, но за подобные моменты я готова поставить этому человеку десятку по десятибалльной шкале под названием «продемонстрируй свое раздутое эго».

— Драко, можешь пока осмотреть кабинеты на первом этаже, — говорит МакГонагалл. — Только план школы значительно поменялся, так что...

— Не заблудись, — кратко заканчиваю я.

Малфой, приложив руку к груди, театрально кланяется.

— О, не беспокойтесь за меня!

Когда он уходит, я изо всех сил стараюсь не замечать укоризненный взгляд директора и задаю единственный интересующий меня вопрос:

— Почему именно Малфой?

— Он сам проявил инициативу, — отвечает Минерва. — А ты имеешь что-то против?

Я заглатываю свое «да!» в последний момент.

— Просто мне казалось, что Натаниэль мог бы занять эту должность. Тем более что...

— Мистер Эдвардс уже получал данное предложение.

— ...он сейчас ищет работу... — по инерции продолжаю я и от неожиданности смотрю на собеседницу широко раскрытыми глазами. — Он отказался?

— Да.

— Это так... странно, — все, что я способна произнести.

Хотя, если задуматься: в этом нет совершенно ничего странного. Натан мечтает занять в искусстве достойное место и двумя руками беспощадно распихивает все, что стоит на пути.

— Почти пять лет назад ты пришла сюда, Гермиона, и решительно заявила, что желаешь работать в Хогвартсе. Мало того, потребовала ввести новую учебную дисциплину — для девочек первых четырех курсов, — в глазах МакГонагалл пляшут насмешливые огоньки. — Я не могла не откликнуться, потому что понимала, как ты в этом нуждалась. Драко Малфой тоже пришел с просьбой, своей собственной, он ведь знает: в Хогвартсе каждый, кто просит помощи...

— ...ее получает, да, — киваю я. — Но уверены ли вы, профессор, что это тот самый случай? Вообще-то, теперь мне кажется странным даже то, что вы прислушались к моей безумной идее и действительно организовали что-то вроде школьного предмета...

МакГонагалл устало пожимает плечами.

— Простое рукоделие оказалось поистине полезным для девочек.

И вот сейчас я понимаю: любые мои аргументы заведомо проигрышны перед образом мысли директора.

— Пригласи, пожалуйста, Драко, — просит она.

Я нахожу его недалеко от кабинета и одним движением головы указываю, что можно вернуться. Спустя минуту перед Минервой МакГонагалл стоят два профессора, один из которых, как хочется мне думать, с этого момента на испытательном сроке. Директор внимательно глядит на меня и говорит:

— Сегодняшнее дежурство, профессор Грейнджер, вы должны провести совместно с профессором Малфоем, чтобы показать ему все школьные коридоры, проходы и закоулки. А пока будьте добры отвести коллегу к его рабочему кабинету. Тот, что рядом с вашим, — пустует.

Отлично, давайте попытаемся объединить нас в дружную команду! И не оставим попыток до тех пор, пока кому-нибудь одному не прилетит в грудь Авада Кедавра, подпитанная многолетней ненавистью.

— Весь день буду морально готовиться к ночной экскурсии, — бросает Малфой через плечо, медленным шагом приближаясь к двери.

Драко делает вид, что это я должна следовать за ним, а не он за мной. Малфой выбрал неподходящую тактику действий для нашего «сотрудничества».

— И мой, и твой кабинеты расположены на втором этаже, — отмечаю я как бы между прочим и не двигаюсь с места. — А ты понятия не имеешь, насколько хитрее стали лестницы с восстановлением школы.

Он оборачивается и дарит мне кислое подобие улыбки.

— Привыкну.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Я просто обязан познакомиться с ним поближе.

Весеннее солнце нещадно светит мне прямо в лоб. Я зажмуриваюсь, опираюсь ладонями о траву и бурчу:

— И зачем тебе это надо?

Натан отвечает задорным смешком.

Трудно представить, что совсем недавно над этим озером летали вспышки от запрещенных заклинаний. Берега настырно заросли сочной зеленью, а вода все так же манит своим спокойным блеском. Хочется окунуться по самую шею... пока не вспоминаешь об обитателях водоема.

— Имей в виду, пятиминутное общение со слизеринцем укорачивает жизнь на полгода. А бывших слизеринцев не бывает.

— Это твое субъективное мнение, — возражает Натаниэль. — И ты, как всегда, пытаешься навязать его мне.

— Больно надо, — отзываюсь я. А про себя добавляю: «Выпускникам Шармбатона никогда это не понять».

— Я приду сегодня к десяти вечера — помогу с разбором каких-нибудь книг. Их всегда полно на твоем столе. А потом дождусь окончания ночного дежурства.

Щурясь, я приоткрываю один глаз и испытующе смотрю на Эдвардса.

— «Случайно» столкнешься с Малфоем, да?

Он улыбается.

— Как хочешь, — продолжаю я. — Но, чисто по-дружески: надеюсь, что ты в первые же секунды поймешь, какая задница этот новый профессор.

— Ч-ш-ш, — шипит Натан, — поблизости могут оказаться ученики. А еще я могу пожаловаться на тебя директору. Произносить такие слова на территории школы! Немыслимо! — сокрушается самовольный голос моей совести.

— О, замолчи, Эдвардс.

— Ладно.

Он падает спиной на траву, а я меняю положение и любуюсь видом Хогвартса, игнорируя слепящие солнечные лучи.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Мы выходим из кабинетов почти одновременно и чуть не сталкиваемся нос к носу. Это было бы забавно или неловко, если бы не вызвало такой прилив раздражения.

— Готов?

Малфой приподнимает бровь и саркастически напоминает:

— Я весь день готовился.

Чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, я лишь бросаю «пойдем» и двигаюсь по коридору.

Все, что ожидает нас за каждым поворотом, — тишина и лунный свет, особенно яркий этой ночью. Порой я обращаю внимание Малфоя на обманную дверь или скрытую от глаз нишу, а он, слава Мерлину, молчит, слушает и запоминает. Правда, до поры до времени.

— Грейнджер, а кто сейчас декан Слизерина?

Я мысленно отмечаю, что это самый первый вопрос с момента его появления в Хогвартсе в роли преподавателя.

— Арнольд Доросси, профессор Защиты от Темных Искусств. Целишь на его место?

— Пока нет, — отвечает Малфой, делая отчетливый акцент на слове «пока». — И насколько часто теперь Слизерин получает Кубок Школы?

О, забери меня дементор!

— За все время моей работы здесь они брали Кубок два раза. Последний был в позапрошлом году.

— Не последний, — исправляет Драко.

Я раздраженно закатываю глаза и заворачиваю за угол. Но, как ни странно, на этом допрос не заканчивается.

— А остальные деканы? Другие профессора? Кто что преподает?

— Годрик Всемогущий! — резко обернувшись, поражаюсь я. Шокированное лицо Малфоя так и просится на колдографию (вот была бы память!) — Тебя действительно интересуют какие-то люди, кроме тех, кто напрямую связан с «великим факультетом»?!

Теперь новоиспеченный коллега прожигает меня гневным взглядом, но я всерьез жду ответа.

— Вообще-то совсем не интересно, — выплевывает он.

Я продолжаю намеченный путь и, махнув рукой, информирую:

— Не обязательно пытаться поддержать притворно-дружескую беседу.

— Отлично, — получаю ядовитый ответ. — Думал, умру, если придется еще и говорить с тобой. Только у меня остался один вопрос...

Ему что, последние пять лет не с кем было поболтать?

— Почему тебя до сих пор не взяли на пост преподавателя ЗОТИ? МакГонагалл посчитала тебя слишком заумной? Я всегда был уверен, что таких нужно изолировать от общества.

— Нет, дело не в этом.

— А в чем? Тебя забраковали студенты? Наверное, чистокровные волшебники все же побрезговали связываться с твоей...

Я останавливаюсь, резко поворачиваюсь и смотрю Малфою прямо в глаза. Предполагаю, на моем лице не самое миролюбивое выражение.

— Я бы могла занять эту должность сразу, как только появилась в Хогвартсе — по предложению директора, — выговариваю зло. — Но мне в жизни по горло хватило защиты от Темных Искусств, сильно превышающей школьную программу. Я взяла пожизненный отпуск от этого. А ты молись, чтобы студенты не забраковали профессора Малфоя. У МакГонагалл настолько добрая душа, что она наняла тебя исключительно из жалости: врагу не пожелаешь твоей незавидной репутации.

Я прекрасно знаю, что это удар из разряда запрещённых, бьющих по самой гордости. Если честно, не хотелось до такого доходить, но на унижение у меня сработала столь мощная самооборона, что я просто не успела себя остановить. А теперь, мне кажется, я слышу скрип малфоевских зубов.

— Мы уже обошли два этажа, которые должны были. Теперь дай мне пергамент с планом школы. Дальше я разберусь сам.

— Хочешь, чтобы я научила тебя вежливым словам? Таким, как «пожалуйста»?

От этого липкого, холодного взгляда хочется провалиться сквозь землю, но как-то не выходит.

— Просто. Дай. Мне. Чертов. План.

В общем, я готова поддержать стремления собеседника: лучше бы нам побыстрее разорвать связывающие нас рабочие ниточки и разойтись на безопасную дистанцию. В идеале — разъехаться по разным странам.

— Он у меня в кабинете, — говорю я и направляюсь к лестнице.

Я напрочь забываю про человека, который только и ждет этого удобного момента.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Малфой заходит в кабинет вслед за мной. Это не только раздражает, но и напрягает, поэтому я обращаюсь к нему:

— Мне жалко своего времени, чтобы подделывать что-то на пергаменте смеха ради. Зря беспокоишься.

Именно в этот момент я замечаю, что Малфой не пытается скрыть прохладное удивление по поводу сидящего за моим столом незнакомца. Эдвардс же выглядит таким радостным, словно только что выиграл в лотерею дом на берегу моря.

— Она жуткая зануда, да? — говорит Натан.

Интересно, он в состоянии прочитать в моем взгляде красноречивое «ты сейчас попадешь под горячую руку, готовься уклоняться от неконтролируемых проклятий»?

— А вы кто? — интересуется Драко.

Натан поднимается с места, подходит к «объекту», ради которого он просидел здесь в гордом одиночестве добрых три часа, и протягивает руку.

— Натаниэль Эдвардс.

Перед тем как отреагировать на приветствие, Малфой некоторое время сомневается, спрятав руки в карманах мантии. А ведь Натан — полукровка. Так и подмывает зажечь на кончике волшебной палочки красный огонек и, помахав им перед носом аристократа, закричать: «Внимание, внимание! Магглы в родословной! Осторожно!»

— Драко Малфой, — наконец отвечает он, пожимая протянутую руку. — А вы кем приходитесь профессору Грейнджер?

Натан оборачивается и несколько секунд странно улыбается мне. Он готовит глупую шутку. В голове крутится: «Только попробуй, Эдвардс, только попробуй...»

— Хорошим другом.

«Молодец. Спасибо».

Я отдаю Малфою план школы.

— Доброй ночи, профессор.

Он не отвечает мне. Лишь кивает Натану и выходит из кабинета.

— Ну что, познакомился? — спрашиваю я насмешливо.

Натаниэль все так же улыбается и пожимает плечами.

— Это же только начало. Можно я переночую сегодня здесь, Гермиона?

Я, уже почти перешагивая порог своей спальни, отвечаю:

— Вторая комната, как всегда, свободна. Только отправь миссис Эдвардс записку, а то в пять утра меня опять заклюют три ее совы с письмами о том, что пропал ее дорогой сын.

— Ладно, — смеется Натан.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Решив обойтись без завтрака в Большом зале, все утро я провожу за работой в кабинете. Натаниэль с чашечкой чая составляет мне компанию. Он спрашивает у меня, как прошло дежурство, и изрядно портит этим настроение. Ситуацию спасает лишь его рассказ про то, как шушукались о новом профессоре волшебники с портретов в ближайшем коридоре: Малфой им, мягко говоря, не понравился. «Как можно было так нагло пройти мимо и не сказать ни слова?!».

— Мне кажется, они даже пятнами пошли от злости, — острит Натан.

Вскоре ученики разбредаются по школе, кто как растрачивая время перемены. Я начинаю подготовку к своей паре — ожидаю у себя Гриффиндор и Пуффендуй — и параллельно продолжаю беседу с Эдвардсом. Но вдруг в кабинет, нарушая его относительное спокойствие, врывается буря в виде миниатюрной второкурсницы Кассандры, которая громко восклицает:

— У нас массовые галлюцинации!

Даже Натан, вроде бы привыкший к различным неожиданностям и часто являющийся их непосредственным источником, чуть не захлебывается чаем. Оказывается, из-за спины Кассандры выглядывают мои студентки с Пуффендуя, а чуть в стороне ждут, прислушиваясь, девочки Гриффиндора. Все смотрят на меня так, как будто только что открыли еще одну Выручай-комнату.

— Что случилось?

— Профессор Грейнджер, — начинает Ванесса Норбед, — у наших мальчиков будет вести пары по трудовому образованию Драко Малфой? Тот самый Драко Малфой? Только не шутите с нами, пожалуйста.

Я слышу, как Натан еле сдерживает смех, и аккуратно отвечаю студенткам:

— Ну... да.

— Застрявший в грунте каблук Хельги! — мгновенно реагирует Кассандра.

Пожалуй, это одно из самых красноречивых цензурных выражений, которое я когда-либо слышала от своих учениц.

Девочки заполняют кабинет, шумно обсуждая чудеса школы Хогвартс. Натаниэль теперь практически сползает со стула, складывается пополам и хохочет в кулак.

— Неплохое начало его преподавательской карьеры, — замечаю я удивленно.

Эдвардс между приступами смеха активно кивает.

Я спокойна. Но чудеса самоконтроля не спасают обстановку в классе.

— Как думаешь, мы успеем заглянуть к нему в кабинет? Или поймать в коридоре? Может, нас отпустят пораньше? — шепчутся за третьей партой.

— Я не отпущу пораньше, — обрываю строго. — Работайте, леди. Тут не ставят оценок за болтовню.

Девочки ненадолго замолкают. Когда это происходит, я снова удивляюсь, как все-таки тихо. Из соседнего кабинета — ни звука, хотя между нами всего одна стена, далеко не самая крепкая и толстая в замке. Студенты-мальчики не подают признаков жизни.

После звонка я убеждаюсь, что ученицы не оставили своих стремлений: как только разрешается покинуть класс, гриффиндорки и пуффендуйки буквально прилипают к соседней двери. Никто оттуда не выходит.

— Леди, время обеда, — напоминаю я громко, возвышаясь над ними и стараясь выглядеть как можно более властной. — Не хотите поторопиться?

Они как одна глядят на меня, словно на предателя, смотрят долго, ожидая, что я моргну первая. Я чувствую, что не могу больше хмуриться, изображая преподавательскую строгость. И тут одна из гриффиндорок говорит:

— Да бросьте, увидите его в Большом зале. Что как дикие? Не налюбовались на встрече выпускников? Знаю я вас: струсите подойти, как тогда.

Все косятся на нее с сомнением, потом вдруг резко образуют тесный круг для обсуждения. Пошептавшись, резюмируют: «Ладно, пойдем» — и медленно удаляются по коридору, а напоследок обиженно сверкают глазами в мою сторону.

Студентки пропадают за поворотом, и я делаю аккуратный маленький шаг к соседней двери. Все так же тихо, и мне невыносимо интересно, что там происходит. Я хочу знать все: как приняли нового преподавателя мальчики, сколько книг свалилось на него из шкафа, пытался ли он понять, что такое молоток, и какие пальцы себе при этом отбил.

Я решаю, что самый верный способ избежать первой в мире смерти от неудовлетворенного любопытства — постучаться и напомнить, что звонок уже прозвенел. Но переминаюсь с ноги на ногу еще с минуту, а в итоге машу рукой на Малфоя, который где-то там, внутри, и отправляюсь на обед.

Через какое-то время я вижу со своего места за преподавательским столом, как в Большой зал спешно входят задержавшиеся на паре студенты и размеренно идет их профессор. Вскоре Малфой присоединяется к коллегам, садясь на стул, который поставили, конечно же, прямо рядом со мной.

— Приятного аппетита, профессор, — спокойно говорит МакГонагалл, глянув на него краем глаза. — Как прошло первое занятие?

— О, вполне удовлетворительно, — отвечает Малфой.

Директор кивает, но я подозрительно щурюсь.

— Не хорошо и не отлично? — спрашиваю тихо. — Удовлетворительно?

Он ест и игнорирует меня.

— Малфой?

— Профессор Грейнджер, у меня обед.

Я поджимаю губы. Мне не нравится, что не удается справиться с собственным любопытством, но какое-то время я даже пытаюсь смириться, что не узнаю ответы на все свои вопросы.

Тогда со стороны стола Когтеврана доносится какой-то беспокойный шум. Рыжая копна волос бросается мне в глаза, и я слышу голос Мадлен:

— Совсем, что ли, дурак?!

— Да сама ты не-да-ле-кая-я, — отвечает тот, кто не так давно был застукан с ней в нише ночью, — Луи Кортнер. — Поняла?

Что-то из еды летит в мальчика, но не попадает в цель. Сосед Кортнера по столу брезгливо отодвигается и возмущается, потому что эта еда задевает его плечо и пачкает мантию.

МакГонагалл с явным недовольством прочищает горло. Во время обеда подобные перебранки не связаны с моими полномочиями, так что я решаю отвлечься от ссоры и попробовать расправиться с неизвестностью, которая все еще сильно мучает.

— Малфой, признавайся, как прошло занятие. Или я додумаю все сама.

— Додумывай, мне-то что.

— И расскажу директору.

Он кривится и бросает на меня свой противный уничижительный взгляд.

— Зачем ты задержал студентов?

— Я до последнего надеялся, что кто-нибудь сдаст мне табуретку.

Даже не сразу подобрав правильный вопрос, я наконец уточняю:

— Ты задал им сделать табурет на первой же паре?

Малфой нехотя отвечает:

— Ну да.

— Ты хоть помнишь, как он выглядит? Не как стулья в Малфой-мэноре.

— Примерно представляю!

Несколько секунд я просто наблюдаю, как профессор труда пьет со спокойным выражением лица яблочный сок.

— Да у меня даже нос чесаться начинает, когда я вижу тебя! — прикрикивает Мадлен. — Жесткая аллергия, Кортнер!

Староста Когтеврана встает из-за стола и, покосившись на директора, подходит к самым беспокойным студентам, чтобы настоятельно и немного со злостью посоветовать им сесть как можно дальше друг от друга.

— Ну наконец-то, — бросает Минерва. — Я уже думала, что самой придется принимать меры.

— Малфой, — говорю я.

— Ну что еще? — нетерпеливо отзывается он.

— Ты хотя бы… помогал?

— Я попытался. Но нашелся какой-то магглорожденный умник, который посчитал, что знает больше меня.

— Полагаю, он и правда знает больше.

— Ты сейчас решила посомневаться, достаточно ли я компетентен? — спрашивает он раздраженно. — И нажалуешься директору?

— Послушай, я изначально сомневалась в твоей компетентности. Но жаловаться не собираюсь. Просто беспокоюсь за учеников.

Какое-то время мы молчим, и тут Малфой вдруг выдает:

— Я понял, что без палочки вообще не могу ничего делать.

— О!

— Что?

— Это смелое признание. Я резко начала относиться к тебе лучше.

— Нет-нет, погоди, неправильно я сказал. Кое-что я могу и без волшебной палочки.

Я сильно удивляюсь тому, каким двусмысленным тоном он это произносит. Даже перевожу на Малфоя взгляд.

— Давай ты больше не будешь намекать мне на… всякое такое.

— А кое-кто из студенток посчитал бы мою шутку милой, — усмехается он.

Я не могу сдержаться и тяжело вздыхаю:

— Мне начинает казаться, что большинство из них.

Малфой явно осведомлен о настроениях, царящих среди женской половины Хогвартса, и его это веселит. Причем так сильно, что сразу после моих слов он находит глазами одну из шестикурсниц, абсолютно очевидно неравнодушную к нему и подающую кое-какие сигналы тела даже во время обеда, и подмигивает ей.

Я не пытаюсь скрыть ужас.

— Ты и правда сейчас это сделал?

— Что? — с наигранным недоумением смотрит на меня Малфой.

— Ты подмигнул ей!

— Что я сделал?!

— Подмигнул!

МакГонагалл поворачивает голову в нашу сторону, потому что разговор становится слишком громким. Стараясь оставаться тактичными, косятся и другие преподаватели. Я пережидаю несколько секунд, отвечая директору смущенной улыбкой, и, когда она отворачивается, снова возвращаю внимание худшему коллеге в мире. Но он опережает меня с атакой:

— Грейнджер, хочешь сказать, я приставал к ученице?

— Я говорю, что видела!

— Что я подмигнул несовершеннолетней? Ну и фантазия у тебя, конечно!

— Профессор Грейнджер, профессор Малфой! — не выдерживает Минерва. — Мне что, еще и вас успокаивать?

Я виновато опускаю голову и замолкаю. Впрочем, когда замечаю, что Малфой выглядит так же пристыженно, мне кажется все это чуточку смешным. Мы действительно ведем себя как нерадивые студенты и чувствуем себя соответствующе.

Преподаватели и ученики начинают расходиться, а мы с Малфоем торопимся закончить со своим обедом, потому что большую часть времени проболтали. Спустя какое-то время, прежде чем покинуть зал, я осознаю, что не соврала и действительно волнуюсь за студентов. Поэтому тихо предлагаю:

— Может, мне попросить родителей прислать кое-какие методички по маггловской технологии для мальчиков?

Малфой хмурится.

— Скорее всего, тебе это сильно поможет, — добавляю я, недовольная, что должна пояснять очевидные вещи.

— Ладно, — соглашается Малфой. — Давай.

Во взгляде читается предупреждение: если я сейчас пошучу над ним, мне объявят войну. С большим трудом я сдерживаюсь от уже готовых и вполне остроумных, как мне кажется, комментариев.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Вечером, по пути с прогулки в кабинет, меня ловит Натан.

— Гермиона, угадай, где у меня теперь есть собственная комната-мастерская.

Я поворачиваюсь к нему и вижу, что он светится от радости, как огонек Люмоса. Его настроение настолько заразительно, что я невольно улыбаюсь в ответ.

— Что, неужели в Хогвартсе?

— Да! — почти кричит он.

Я смеюсь.

— Ну показывай!

Он ведет меня по коридору первого этажа и после двух резких поворотов с гордостью распахивает одну из дверей. Комната уже выглядит так, будто какой-то художник прожил здесь несколько лет. Однако кровать и шкаф для одежды, где не валяются тюбики с краской и самые разнообразные принадлежности для рисования, выделяются особой аккуратностью. Прохожу внутрь, высоко поднимая ноги, чтобы ни на что не наступить.

— Ну и бардак ты успел устроить, — упрекаю я.

Ни одна моя претензия не может сейчас испортить его счастья. Натан давно хотел поселиться в Хогвартсе: сначала это была просто мечта, произнесенная вслух, потом она стала долговременной целью, а затем и вовсе превратилась в планы. Но я не могу справиться с соблазном еще немного позанудствовать:

— И что, ты тут теперь просто жилец? МакГонагалл начала комнаты сдавать?

Эдвардс хватает самую крупную кисть, встает в позу и провозглашает:

— Я — художник школы Хогвартс! И вообще, — он взмахивает кистью, словно рапирой, делает выпад в мою сторону, — хватит меня подкалывать!

— Да ладно, знаешь же, что шучу.

Натан убирает «оружие» и теперь стоит, гордо уперев руки в бока, пока я рассматриваю его собственные рисунки, расставленные на полу.

— Твоя мама будет очень тосковать, ты ведь знаешь об этом?

Он вздыхает.

— Я обещал ей, что буду приходить в гости просто чаще некуда. И собираюсь честно выполнять обещание.

Я оглядываюсь на него через плечо.

— Может, теперь уже заберешь вещи, которые оставлял в моих комнатах?

Натан нехотя морщится, но потом говорит:

— Ла-а-дно, пойдем.

По коридорам Хогвартса бегут, спеша оказаться в гостиных до темноты, студенты. Две семикурсницы замедляют шаг, замечая Натаниэля издалека. Он продолжает разговаривать со мной, но как только девушки оказываются в трех футах от нас, делает паузу, выдает свою самую обаятельную улыбку и произносит:

— Добрый вечер, дамы.

Дамы еле сдерживают хихиканье и пристально глядят на Эдвардса своими светлыми глазами.

Я возмущена.

— И ты туда же! — заявляю прежде, чем Натан возобновляет нашу беседу.

Он смотрит на меня с искренним удивлением.

— Ты что, не в духе?

— Хватит заигрывать со студентками!

— А кто «туда же» еще?

— Чего? — переспрашиваю сердито.

— Ну… кто еще сегодня заигрывал с ними?

О, Эдвардс почти всегда зрит в корень! Его внимательность к словам бесит еще сильнее. Я хотя бы ненадолго пытаюсь спрятать лицо, в которое он так пристально всматривается, и обгоняю Натана, чтобы зайти в свой кабинет.

— Я знаю ответ, — намекает он, стоя за моей спиной.

— Раз знаешь, сам и отвечай.

— Малфой, — Натаниэль поразительно точно копирует мой голос и ту подчеркнуто холодную интонацию, с которой фамилия чаще всего звучит из моих уст.

Я бросаю на Эдвардса быстрый взгляд, прохожу дальше и открываю спальню, где он периодически ночевал. Распахнув дверь и облокотившись на нее, жду. Но Натан уже занял мое учительское место, закинул ноги на стол и изображает задумчивость.

— Сядь-ка, — зовет он, указывая пальцем на первую парту.

Еще немного постояв, я глубоко вздыхаю и иду туда, куда приказали. Если мы оба будем упрямиться, это может затянуться до утра. Уже как-то раз проверяли.

Сев, смотрю на Натаниэля выжидающе.

— Гермиона, — говорит он непривычно серьезным тоном. — Если хочешь, я буду с тобой флиртовать.

Я давлюсь смешком, только потом спрашиваю:

— Ты что такое несешь?

С Эдвардса наконец спадает маска серьезности, и он громко смеется:

— Я подумал, ты так переживаешь из-за меня и Малфоя потому, что мы заигрываем не с тобой.

Я качаю головой, всем своим видом демонстрируя, что он ляпнул какую-то чушь, и начинаю прибираться на столе. Мне не кажется, что беспокойство связано именно с этим. Со мной вообще, по правде говоря, уже давно никто не заигрывает. Но это уже другой разговор и… это не важно.

— Он ведь на самом деле привлекательный, — не отстает Натан.

— Кто? Малфой?

— Ну да. Я не особый знаток мужской красоты, но если посмотреть по всем стандартам… Я вот, например, не идеал. Но у меня есть шарм, понимаешь?

Я отвечаю, что понимаю.

— А Малфой, судя по всему, просто красавчик. Та сама как считаешь?

— Я никогда не думала о нем в этом ключе.

— О, да брось, — скептически тянет Натан.

Конечно, я лукавлю. Невозможно не замечать, что родители одарили Малфоя почти совершенной внешностью — вместо нормальных представлений о «хорошем» и «плохом».

— Тебе же не нравятся качки?

— Зачем мы сейчас обсуждаем это?

— Ну признай, что Малфой в твоем вкусе. Как-то раз я напоил тебя и заставил рассказать, в кого ты хоть чуть-чуть влюблялась после Рона. Все как один были похожего телосложения и типа лица.

Я одновременно оскорблена и удивлена.

— Серьезно, ты прямо анализировал?

Эдвардс невинно пожимает плечами.

— Я жду признания, — настаивает он.

Все еще увлеченно прибираясь, я решаю, что легче поддаться на провокацию, чем пытаться выгнать Натаниэля из своего кабинета без ответа.

— Сейчас он выглядит лучше, чем в свои семнадцать, — высказываюсь максимально беззаботно. — Пожалуй, да, Малфой действительно довольно привлекательный.

Ну зачем я это сказала? Мысль о новом профессоре и старом знакомом как «интересном мужчине» посетила меня еще во время обеда, но я быстро заблокировала ее, загоняя обратно в подсознание. И пусть бы она там пряталась. Нет, Эдвардсу же надо обсудить…

— Ух, наконец-то, — тут же реагирует Натан. — Теперь я могу спокойно идти спать.

Он почти уходит, только я кричу ему в спину:

— Вещи-то забери!

Резко повернувшись на одной ноге, он показывает большой палец, благодаря за напоминание, и только после разбора всего забытого или специально оставленного уходит к себе.

Теперь я никак не могу избавиться от неподходящих мыслей и стыда за них. Хотя Малфоя могут скоро уволить — с такой-то «предрасположенностью» к учебному предмету! Сразу можно будет забыть о нем и не переживать.

С другой стороны… Ладно, на самом деле я хотела бы, чтобы он остался. Это, по крайней мере, весело.

Вот уже два дня у нас с Малфоем не было занятий, потому что уроков без магии в Хогвартсе, конечно же, должно быть меньше, чем уроков с магией и про нее. На сегодня запланирована очередная встреча выпускников, но я уже чувствую себя спокойнее: знакомых практически не будет, и я просто должна следить за порядком.

Встреча через полчаса. Наша пара последняя.

Пока я пытаюсь раздумывать о чем-то отвлеченном, из соседнего кабинета опять ни звука.

— Профессор Грейнджер, — доносится до меня голос третьекурсницы Глории, сидящей за одной партой с Мадлен. — Вы не против, если мы спросим вас кое о чем? Больше некому довериться.

Большинство студенток тут же поднимают глаза от вязальных спиц. Я не тороплюсь отвечать.

— Если это никак не связано с завидным женихом из «Ведьмополитена» и по совместительству моим коллегой — то пожалуйста.

Все молчат.

— Можете придумать другой вопрос, раз уж мы начали беседу, — добавляю я, пытаясь скрыть улыбку.

Меня уже не раздражает этот интерес. Что уж тут поделаешь! Кое-кто из девочек, конечно, более дерзкий, чем я в свои четырнадцать, но в целом мы очень похожи. И с каждым днем я все лучше понимаю, чем Малфой заслужил страничку в спецвыпуске женского журнала. Во многом мои маленькие мысленные грешки связаны с тем, что ему очень идет роль молодого профессора, интеллигентным кивком здоровающегося в коридорах со студентами и преподавателями. Даже со мной.

— Ну ладно, — разочарованно выдыхает Глория. — Подойдет ли вопрос о том, будут ли еще занятия по кулинарии?

— Будут, — тут же отзываюсь я. — Следующее.

Но никому уже не интересно.

В этот раз со звонком дети высыпают из двух кабинетов одновременно и мгновенно смешиваются в толпу. Я замыкаю поток девочек. В коридоре появляется и Малфой.

Первым делом я замечаю, что он облачился в новые мантию и брюки, которые просто идеально на нем сидят. Да, если я в последнее время и смотрела на мужчин, то именно такого типа. Вечно думаю, что они выглядят так, как будто совершенно не стараются и не выделываются, но при этом какая-то чисто мужская сила, совершенно естественная, таится в них и выходит на свет с каждым их чуть ленивым движением.

Мне не нравится это. Не мантия и брюки — они хороши, как я уже сказала, — а тот факт, что я обратила внимание на все это великолепие и, кажется… да, до сих пор рассматриваю. И Малфой заметил.

Надо держать себя в руках. «Думать можно, пялиться нельзя», как говорят студенты.

Я торопливо отворачиваюсь и понимаю, что прямо здесь, под носом у двух преподавателей, уже разворачивается очередная трагедия.

— Ты брала мой учебник! — кричит Кортнер. — И теперь там нет одной страницы!

Эта вечная парочка окружена детьми, половина из которых явно испытывает недостаток острых впечатлений и наслаждается происходящим, остальные же больше недовольны. Некоторые с опасением косятся на нас с Малфоем. Но виновники слишком увлечены, чтобы обращать внимание на кого-то еще.

— Да не брала я ничего, — перекрикивает однокурсника Мадлен. — Вечно меня обвиняешь! Сдался ты мне! Бесишь! Невменяемый и…

— Мисс Розенталь!

Она тут же переводит на меня взгляд, и я неожиданно для себя отмечаю, что в глазах у нее стоят слезы. Так что мой тон сам по себе смягчается.

— Что произошло?

— Вы же сами слышите, — отвечает Мадлен дрожащим голосом и изо всех сил старается снизить громкость. — Я ничего не брала!

Мне почему-то охотно верится. Я вижу почти мольбу — и хочется защитить девочку.

— Мистер Кортнер, — зову второго из крикунов, но когда поворачиваю голову, вижу, что он почти сбежал, скрываясь за спинами однокурсников.

Малфой приподнимает бровь и взмахивает палочкой. Толпа, повинуясь воздушной волне, быстро расходится, оставляя мальчика без прикрытия. Тот осознает, что теперь уже на виду, надувает щеки и медленно возвращается в центр круга. Останавливается, смотрит на меня в ожидании.

— Мадлен говорит, что не брала ваш учебник.

— Брала. Будете защищать ее, потому что она ваша ученица?

— Будете грубить, потому что вы не мой ученик?

Я снова смотрю на Мадлен: она раздраженно шмыгает носом.

— Мисс Розенталь, у вас есть последний шанс. Скажите честно, брали ли вы книгу однокурсника и портили ли ее? Наказания не будет. Только муки совести. Но если вы сделали это и не признаетесь, муки будут куда сильнее — я гарантирую.

Девочка смотрит мне прямо в глаза и, делая ударение на каждом слове, отвечает:

— Я. Ничего. Не. Брала.

Луи выглядит уже не так уверенно. Он косится на Мадлен, но молчит. Она забирает сумку, лежащую на полу, и решительно уходит. Начинают расходиться и другие.

Малфой тоже направляется к лестнице, в Большой зал, где мы должны быть через несколько минут, но застывает после двух шагов, оглядываясь через плечо.

Ждет меня? Очень странно…

Но я присоединяюсь и подстраиваюсь под его шаг.

— Ты накладываешь на кабинет заглушающие чары?

— Так и знал, что будешь пытаться подслушивать.

Я не верю, что он знал.

— Да что у тебя там подслушивать? — отвечаю почти высокомерно. — Предсмертные крики учеников, бегущих от бензопилы?

— От чего?.. Так, — прерывает он сам себя и поворачивается ко мне, чтобы отчетливо произнести: — Нет у меня никаких предсмертных криков, понятно?

Это что, забота о сохранении должности? Да, он и правда переживает!

— Так чем вы занимались сегодня? — интересуюсь я, когда лестница под ногами начинает двигаться и мы понимаем, что придется обойти почти весь первый этаж.

— Я положил им на парты... по этому... по листу железа.

— По листу железа?

— Да.

— С тобой все в порядке?

— Тебя волнует, не поднялась ли у меня температура, или опять намекаешь на недостаточную компетенцию?

— Нет, теперь уже на проблемы с головой.

Я всматриваюсь в Малфоя, как будто действительно ищу симптомы ментального нездоровья, и он делает такое недовольное выражение лица, на которое раньше, по-моему, был не способен.

Студенты-второкурсники шумной толпой бегут в Большой зал прямо между нами, и на несколько секунд мы оказываемся по разные стороны коридора. Потом мы снова подходим друг к другу и шагаем дальше.

— А если серьезно: зачем им железо?

— Они изучали свойства металла.

Я ловлю себя на мысли, что на самом деле это звучит даже неплохо.

— Использовали палочки?

— Ну конечно, — вздыхает Малфой. — Это у тебя на парах все надо делать руками. А на моих истинные волшебники используют все свои таланты.

Он говорит так, как будто с первого дня следовал своей собственной, авторской образовательной программе. Прямо Мистер Уверенность. Но я-то слышала, как он согласился на маггловские методички! И скоро они даже окажутся в этих руках, которыми он не умеет ничего делать на уроках без палочки.

Мы наконец доходим до Большого зала.

— Я пошел в другую половину. Уже успел устать от тебя.

Я закатываю глаза и направляюсь к дальнему от Малфоя ряду столов.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Я все смотрю на незнакомую женщину и не могу понять, кто это. Ей лет семьдесят, она такая утонченная, миниатюрная. То и дело поправляет изящным движением указательного пальца локон, закрученный у лица. Узкая темно-синяя оправа очков добавляет ей представительности.

— Гермиона, — вдруг слышу я голос МакГонагалл совсем рядом. — Это миссис Грейвс, инспектор из Министерства. Не расходитесь после встречи, она хочет собрать всех сотрудников на совещание.

Я пугливо киваю. У меня были такие подозрения. И нам может не поздоровиться. Всегда есть такая вероятность — даже если мы ничего не натворили и ничего из рук вон выходящего не произошло.

Точнее, пока не произошло…

— Кортнер! Придурок! У тебя либо нет мозгов, либо… нет мозгов!

— Что, Розенталь, уже заговариваешься? Слов не хватает?

— Нет, просто тут без вариантов!

Я едва сдерживаю отчаянный стон. Невольно ищу глазами Малфоя — он сильно хмурится и делает несколько шагов в сторону студентов.

— Я стою, разговариваю с человеком, — задыхаясь от гнева, твердит Мадлен, указывая пальцем на приглашенного выпускника, который выглядит растерянным, — а ты подходишь и говоришь мне на ухо, что я чучело! Ты серьезно? Это даже не остроумно!

Миссис Грейвс неотрывно наблюдает за всем этим, как будто смотрит интересное цирковое представление.

— Это он так флиртует, Мад, — хохочет кто-то из мальчиков.

Кортнер резко оборачивается, и я вздрагиваю, опасаясь, что сейчас дело дойдет до драки. Но он только сжимает и разжимает несколько раз кулаки.

В этот раз толпа вокруг Мадлен и Луи меньше, но зато выглядит она более упорядоченно. Как две стороны баррикад. За спиной Кортнера неровно выстроились мальчики, за Розенталь стоят девочки. В непосредственной близости от мальчишечьего фронта находится Малфой, незаметно подобравшийся к студентам.

— Вы правда сказали это своей однокурснице? — спрашивает он, и звучит это неожиданно холодно и устрашающе, еще и потому, что в зале становится довольно тихо.

Кортнер очень медленно, но очень испуганно втягивает голову в плечи и избегает оглядываться на профессора.

— Я… пошутил же… — мямлит Луи.

— Так сказали или нет?

Кортнер почти дрожит. Я перевожу взгляд с мальчика на Малфоя, скорее всего довольного произведенным впечатлением, но скрывающего это. Может, он и правда за закрытыми дверями угрожает детям бензопилой?..

Как будто на что-то решившись, Луи зажмуривается, делает глубокий вдох, а потом подходит к мисс Розенталь, которая все еще стоит в боевой позе.

— Мадлен, — начинает он. Откашливается. Продолжает: — Прости меня.

Теперь Малфой очевидно доволен и поворачивается в мою сторону, не скрывая эмоций. Я поднимаю брови и киваю, отдавая ему должное. Просто не могу не сделать это.

Я и, полагаю, студентки тоже — мы теперь думаем, что новый профессор заслуживает не одну, а две страницы в «Ведьмополитене».

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

В кабинет директора аккуратно, почти беззвучно заходит Натан, встает рядом со мной, и сотрудники школы в полном составе ждут, когда гостья из Министерства, сидящая у стола МакГонагалл, обратит на нас внимание.

Наконец она отвлекается от разложенных пергаментов, но все еще держит в руках перо.

— Пожалуйста, представьтесь все по порядку. Буду чувствовать себя неловко, не зная имен и должностей.

Мы называемся, гостья делает какие-то пометки. Последними оказываемся Малфой, я и Натан. Она хмурится.

— Художник, да? — переспрашивает вдруг. — Профессор МакГонагалл, сколько кабинетов и комнат занимают преподаватели и… хм… прислуга?

— Прислуга? — еле слышно, но крайне недовольно шепчет Натан.

Я пытаюсь послать ему волны успокоения, Малфой же насмешливо улыбается, глядя на Эдвардса. Тот меняется в лице, и я читаю в глазах: «Ах, права была Гермиона на твой счет, противный слизеринец!».

Ладно, нет, он всего лишь немного обижен.

— Нам совершенно не тесно, миссис Грейвс, — спокойно отвечает Минерва тем временем. — Вам не о чем беспокоиться.

— А вы, профессор Малфой, — снова говорит министерская леди своим нарочито миролюбивым тоном, — начали преподавать буквально этой весной? В конце учебного года?

— Миссис Грейвс, — встревает МакГонагалл, — я отправлю вам учебную программу, в которой будет обоснована необходимость занятий по труду. Даже этих нескольких уроков, которые я позволила провести профессору в конце учебного года.

Натаниэль толкает меня в бок, с удовольствием обращая мое внимание на напрягшегося Малфоя.

— Ладно, вообще-то я пришла не за этим. Я хотела обсудить с вами, какие проблемы вы все видите в школе. Есть ли направление, которое, как вам кажется, будет максимально подходить Хогвартсу для дальнейшего развития?

Первыми слово берут деканы факультетов. Они высказываются нерешительно, стараясь удовлетворить ответом гостью, но не навлечь на школу бед. Впрочем, Грейвс их почти не слушает. У нее явно есть свое мнение, и именно оно будет решающим.

— Никто больше не хочет ничего добавить? Ладно. Лично я считаю, что у вас проблемы, касающиеся дружбы между девочками и мальчиками.

На непроницаемом лице МакГонагалл выражается еле заметное недовольство. Она ждет, пока гостья закончит строчить что-то в своих пергаментах.

— Давайте так, — говорит Грейвс. — В самое ближайшее время я пришлю вам документ, в котором точнее опишу, какими я вижу задачи по улучшению дружеской атмосферы в Хогвартсе. Встречи выпускников у вас выходят вполне неплохие. Так что и со своими нынешними студентами, я уверена, вы справитесь превосходно.

Грейвс улыбается Минерве, директор в ответ выдает профессиональную улыбку тоже. Мы провожаем гостью. МакГонагалл какое-то время молчит.

— Да идите, — взмахивает она рукой. — Мне пока нечего сказать. Будем ждать приказа.

С дружным вздохом мы покидаем кабинет. По пути Натан возмущается:

— Вот, Гермиона, если захочешь привести студентам пример номинальной демократии — сейчас было оно!

Я усмехаюсь, и Малфой, идущий рядом, — тоже.

Сижу, уткнувшись взглядом в тарелку с чесночными гренками, и пытаюсь понять, что было утром.

— Гермиона! — зовет Гарри, щелкая пальцами перед моим лицом. — Я приехал к тебе в Хогсмид на ланч не чтобы помолчать. Расскажи хоть, как дела на работе.

Я сажусь удобнее и охотно начинаю:

— Знаешь, что я сегодня услышала? Как Натаниэль с Малфоем разговаривали.

Хладнокровно продолжая есть, Гарри приподнимает брови и интересуется:

— О чем? — полагая, что суть в этом.

Но я отмахиваюсь.

— Малфой спрашивал, где достать шифровальную машину, — заметив удивление на лице Гарри, добавляю: — Это студент о ней сказал. Натан его поправил, что речь была, скорее всего, о шлифовальной машине. Да это и не важно. Они разговаривали, понимаешь? И вполне спокойно.

— Подожди, — усмехается Гарри. — Правильно я понял: ты подслушивала?

Я смущаюсь, отвечаю, что не специально. И стояла я у двери мастерской всего несколько секунд. Совершенно не злоупотребляла этой случайной возможностью.

— И что в этом ужасного-то? — спрашивает Гарри. — Малфою же надо с кем-то общаться, кроме студентов. А то так и с ума сойти недолго. А Натан хороший парень, веселый.

— Вот именно! — перебиваю я. — Хороший веселый парень. Что у них с Малфоем общего?

У Гарри вырывается смешок, но он все еще качает головой.

— Они примерно одного возраста, а все остальные профессора у вас, прямо скажем, из другого поколения. С тобой же общаться он пока не решается, вот и все, выбора особо нет.

— Да он и со мной иногда разговаривает, — признаюсь я несмело.

Гарри поднимает на меня взгляд.

— Серьезно?

— Ну да. О работе.

— Ну вот. Он ищет приятелей. И ничего в этом страшного нет. Почему мне надо объяснять тебе простые вещи? — улыбается Гарри.

Я молча смотрю на него и пытаюсь свыкнуться с этой вполне здравой мыслью.

— Странные чувства от того, что стала свидетелем нового этапа его жизни, — резюмирую я.

Гарри вполне согласен.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Как, ты говоришь, этот документ называется?

— Манифест о дружбе полов.

— Фу, так по-министерски звучит, — кривится Натан.

— Да, но основная проблема в том, что МакГонагалл возложила ответственность за исполнение всех требований на нас с Малфоем, — недовольно напоминаю я. — Потому что у нас меньше учебных часов, чем у остальных.

— Я помню, — отвечает Эдвардс. — А еще ты собиралась пойти к Малфою в кабинет, чтобы вместе пораздумать, что делать, потому что «требований много, а конкретного ничего нет, как же раздражает иногда наше Министерство». Но мы оба до сих пор сидим в твоем кабинете.

Я смотрю на него исподлобья и делаю вид, что что-то пишу.

— Гермиона… Ты избегаешь проблем, дорогая.

Не удается сдержать вздох. Ладно, думаю я, и правда пора идти. Стучаться к Малфою после заката будет совсем неприлично. Это даже звучит неловко. Или я опять накручиваю? Почему мне в голову лезут всякие мысли о слухах, которые якобы могут о нас распустить? Почему вообще в последнее время мои фантазия и здравомыслие плохо уживаются?

— Иди уже, — торопит Натан, потому что видит, что я опять задумалась.

Я говорю «тук-тук», когда стучу в дверь кабинета Малфоя, — а значит, дело совсем плохо.

«Почему ты так волнуешься, Гермиона Грейнджер? Давай. Признайся себе!»

— Открыто.

— Малфой, привет. Можно войти? — я заглядываю.

Он стоит у шкафа, полностью заставленного образцами всевозможных материалов: разных видов дерева, металлов и чего-то еще — лучше рассмотреть не получается.

— Заходи, раз пришла, — разрешает он, обернувшись.

Я напускаю на себя уверенный вид и через несколько секунд уже сижу напротив Малфоя у рабочего стола. Рукава его белоснежной рубашки закатаны, и я опять засматриваюсь, теперь на предплечья. Правда, Малфой тут же опускает рукава, и я вовремя решаю опомниться.

— О, я же методички принесла!

Он забирает книжки из моих рук, и наши пальцы на мгновение соприкасаются.

Он сделал это специально. Специально! И как мне теперь с ним разговаривать? Может, обвинить в домогательствах? Потому что это бесстыдство. Малфой наверняка заметил, что я смутилась, и теперь будет насмехаться. Возможно, при учениках. И коту под хвост весь авторитет.

«Зато со студентками будет что обсудить», — проскальзывает шальная, чем-то даже привлекательная мысль.

— Грейнджер, у тебя есть какие-нибудь идеи?

Я почти успешно игнорирую смешинки в его глазах и перевожу стрелки:

— А у тебя?

— О, я тут подумал, — Малфой откидывается на спинку стула и сцепляет руки на затылке, — может, не запрещать мальчикам ходить на твои занятия, а девочкам — на мои? Потому что пока все выглядит очень консервативно.

Я отказываюсь, объясняя:

— Нет, звучит здорово, и я вообще-то за равенство и свободу выбора, но ты хоть представляешь, что произойдет? Да половина девочек переберутся в класс труда, чтобы просто сидеть и смотреть на тебя, мечтательно подперев кулачками подбородки. Причем студентки всех курсов!

Малфой смеется.

— Можно разрешить только тем, кому исполнилось семнадцать.

Я недовольно закатываю глаза.

— В общем, понятно, ты тут думаешь только о старшекурсницах. А нам надо сплотить, если забыл, мальчиков и девочек.

— Да нет, я помню, — усмехается Малфой. — У тебя-то есть что предложить?

С меньшей решительностью, чем планировала, но все-таки делюсь своими идеями. Самым рабочим вариантом будет шоу талантов. Да, банально. Зато можно организовать совместные номера мальчиков и девочек. И заставить их готовиться вместе. А еще в наших силах обеспечить музыкальное сопровождение и какие-нибудь световые эффекты. В общем, при должном старании должен получиться вполне приличный вечер.

Не сказать, что Малфой всецело поддерживает мою затею. Все-таки ему хотелось чего-то «необы-ы-ычного». Но за неимением других предложений мы сходимся на моем и совместно дорабатываем план. Спокойно, по-деловому, как будто не было стольких лет вражды. Враг сейчас один — министерские приказы и девочко-мальчиковый разлад. Ой, получается, два врага.

Никогда больше не сяду так близко к Малфою. От него слишком хорошо пахнет.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Малфой уже ушел дежурить на первый этаж: слышала, как закрывалась дверь. Теперь выбираюсь я. С индивидуальной сверхзадачей — не думать хотя бы ближайший час: «А если у нас ничего не получится, а если никто не захочет участвовать, и вообще — дети поругаются еще сильнее, знаю точно».

На ужине мы объявили о грядущем шоу и призвали участвовать в нем всех до единого. Кроме танцев, песен, стихов, акробатических номеров и других представлений, связанных с демонстрацией непосредственно магического мастерства, запланирован спектакль, на который будут проводиться пробы. Мы предупредили о том, что «мальчик плюс девочка», «мальчики плюс девочки» и другие вариации этих сочетаний в строке «исполнители» будут рассматриваться в первую очередь.

Один из студентов Когтеврана заявил, что условие ущемляет права творческих личностей и не соответствует современнейшим общественным стандартам, но это быстро замяли, и в целом идея была принята охотно. А того мальчика Малфой, склонившись поближе ко мне, назвал маленькой Грейнджер в штанах.

Признаю, интонации были похожи.

Я заворачиваю в очередной коридор, освещая себе путь палочкой, и тут из тишины до меня доносится рваный вздох. Застываю и прислушиваюсь. Сразу за вздохом следует шмыганье носом.

В темной нише я нахожу Мадлен.

— Мисс Розенталь?

Она испуганно поднимает на меня глаза и быстро проводит ладонью по щекам, чтобы избавиться от мокрых дорожек слез.

— Здравствуйте, профессор Грейнджер.

— Что случилось?

У меня что-то сжимается внутри от того, какой я вижу эту девочку. Заплаканные зеленые глаза смотрят на меня — Мадлен, скорее всего, раздумывает, как сбежать. Но сейчас я бы этого не хотела.

— Мы могли бы поговорить, — я стараюсь быть как можно мягче. Розенталь снова шмыгает и прерывисто вздыхает, так что становится ясно: совсем недавно она рыдала в голос. — Пойдем.

С сомнением покосившись несколько секунд на мою руку, она все-таки протягивают в ответ свою и встает.

У кабинетов мы встречаем Малфоя, который только что вернулся с дежурства. Он бросает удивленный взгляд на меня и Розенталь, которую я все еще веду, обхватив маленькие пальчики, рядом. Но я быстро показываю ему жестами, чтобы не задавал лишних вопросов и скорее закрыл свою дверь. Малфой действует точно по инструкции.

Наливая чай, я удовлетворенно отмечаю, что Мадлен почти успокоилась; только чувствует себя неловко и потому увлеченно рассматривает собственные ногти. Я сажусь напротив, по ту же сторону стола, предусмотрительно избегая каких-либо физических преград между нами.

— Любите травяные чаи?

Мадлен вежливо кивает.

— Да. Маме всегда нравилось с ними экспериментировать.

И тут она невольно хмурится, губы ее напрягаются, как будто девочка вот-вот снова заплачет. В мыслях тут же проскальзывает, что упоминание мамы выбило ее из колеи. Я беру Мадлен за руки, и она делает глубокий вздох.

— Если не хочется ни о чем говорить, можем просто выпить чаю и посидеть молча. Но я готова выслушать.

Всего несколько мгновений уходит у нее на размышления, а потом мне рассказывают все, одним потоком порой запутанных между собой слов. О маме, которая выгоняет из дома старшего брата Мадлен. О брате, который был безумно влюблен, а теперь сидит дома, погрязнув в депрессии, и никто не хочет понять его, а только ругают. Об уютных вечерах с добрыми сказками и зефиром, которые устраивал для Мадлен только этот самый брат.

И еще об этой ее собственной, «дурацкой, совершенно несвоевременной» влюбленности в Луи Кортнера, который тоже неравнодушен к ней, но ведет себя как…

— …придурок! — громко заканчивает мисс Розенталь и с явным облегчением замолкает. Потом добавляет шепотом: — Извините.

Я только пододвигаюсь и обнимаю ее.

Какое-то время мы обсуждаем ее семейную ситуацию, потом наливаем по второй чашке чая и переходим к Кортнеру. Мадлен признается вдруг, что готова терпеть все его обзывательства, потому что знает: мальчики взрослеют позже девочек, вот и все, — но остро реагирует, когда ее называют глупой. Потому что ей и самой кажется, что она не слишком сильна в учебе, особенно в истории магии.

— Вы только усиливаете мой комплекс, — беззлобно говорит Мадлен.

Я удивленно поднимаю брови.

— До того, как все начали докучать вам вопросами о профессоре Малфое, вы часто разговаривали с нами на занятиях о разных вещах. Я всегда восхищалась вашим интеллектом. И восхищаюсь. Надеюсь, когда-нибудь смогу стать такой же.

Мне приятно слышать это от ученицы. Даже приятнее, чем я ожидала. Я нежно улыбаюсь ей.

— Ну конечно сможете, Мадлен. Вы уже очень умны! — успокаиваю ее, а потом со вздохом добавляю: — И вот еще что… У меня такое ощущение, что вы все разом решили выйти замуж за профессора Малфоя.

Розенталь коротко смеется.

— Ну… — тянет она.

Студентка косится на меня и явно сомневается, перед тем как сказать что-то. Я напрягаюсь.

— Вообще, половина девочек уже пересмотрели свои… «взгляды».

— О чем вы? — спрашиваю я нетерпеливо.

— Если раньше, — медленно проговаривает Мадлен, — все хотели выйти замуж за профессора Малфоя сами, то теперь… хотят выдать за него замуж другую… в смысле… вас.

Она выдыхает это последнее слово, а я впадаю в ступор. Как вообще на такое надо реагировать? Нормально ли, что мне даже немножко приятно услышать эту новость? Нет, определенно не нормально. Надо бы поругаться, что ли…

— Серьезно? — только и выходит у меня спустя полминуты неловкого молчания.

Мадлен глядит на меня из-под ресниц.

— Просто… Я попробую объяснить. Вы оба очень хороши. Я имею в виду… Ну, вот профессор Малфой. С ним все понятно. Да и с вами, вообще-то, тоже. Опять же — вы умны, красивы…

— Вы считаете меня красивой? — перебиваю я.

— Конечно, — отвечает Розенталь так, как будто ждет подвоха. Поразительно все-таки. Для нее это очевидная вещь! — Вы классно одеваетесь. Фигура отличная, да и вообще… глаза…

Второй ступор за одну беседу с девочкой — уже повод для беспокойства, но я все-таки какое-то время молчу.

— Кхм, — прерывает паузу Мадлен. — Вы извините, если чем-то обидела. Я просто в расстроенных чувствах и могу наговорить ерунды…

Она встает, задвигая стул и явно собираясь уходить.

— Нет-нет, вы вовсе не обидели. Наоборот… спасибо за комплименты, — я неуверенно улыбаюсь, и Розенталь — тоже. — Знаете, вы приходите на пробы для спектакля. Не трусьте. А профессор Малфой уговорит прийти Луи.

Мадлен раздумывает и косится на меня в попытке разобраться, правильно ли поняла намек. Я для убедительности киваю.

— Ну ладно… — соглашается она. — Доброй ночи, профессор Грейнджер.

— Доброй ночи.

Я провожаю ее взглядом до двери, а когда шаги удаляются, еще несколько минут сижу не двигаясь. За стеной, как всегда, тишина. И Малфой не в курсе, что нас, оказывается, хотят поженить.

Завтрак в Большом зале собирает студентов: медленно шагающих, зевающих, редко и тихо смеющихся над воспоминаниями прошлого дня или шутками о сегодняшних парах, в мантиях, сползших с одного плеча.

Малфой, освещаемый теплыми желтыми лучами из окон, неторопливо наносит джем на тосты. Две светленькие пятикурсницы за столом Пуффендуя специально садятся на том краю, который ближе к преподавателям, но безбожно краснеют, как только профессор Малфой замечает, что на него обращают внимание, и смотрит в ответ.

Как ему удается все-таки? Почему он, несмотря на все свои «заслуги» перед волшебным миром, все еще нравится девочкам-подросткам — целевой аудитории украшенных его фотографией журналов?

Под моим внимательным взглядом Малфой замирает и, не поворачивая головы, говорит:

— Грейнджер, не надо на мне тестировать невербальные. Я ещё пригожусь.

— Почему незавидная репутация не мешает тебе оставаться завидным женихом?

Он ухмыляется.

— Репутация нужна министерским занудам и много возомнившим о себе работодателям. А «Ведьмополитену» нужно другое, — он делает легкий жест, привлекая мое внимание к своему лицу. — Харизму-то, ее никуда не деть, понимаешь?

Я тихо цокаю и вздыхаю. В общем, беспринципный нынче женский глянец. Он все-таки больше про инстинкты. Про продолжение рода красивыми детишками и еще более прозаичные вещи.

— Так и скажи, что ты им платишь.

— Да нет, просто сплю с редактором.

Приходится покоситься на рядом сидящих коллег и ближайших учеников, чтобы удостовериться, что никто не услышит и не распространит по всей школе что-то вроде: «Малфой и Грейнджер обсуждают, кто с кем… того. Обмениваются опытом?»

— Я не удивлюсь. Выгодные браки и романы — это ведь обычные вещи для тебя и твоего окружения.

— Да шучу я, шучу, дорогая. Не ревнуй.

— У тебя и чувство юмора хуже некуда… С каждой минутой я все меньше доверяю прессе.

Он возводит глаза к потолку, и на этом заканчивается наш утренний обмен любезностями. Малфой больше не пытается заигрывать с ученицами и провоцировать этим меня, но, как потом окажется, это всего лишь временная передышка, пыль в глаза, успокоительные таблетки.

Выходя из Большого зала, я слышу в коридоре бодрый голос Натаниэля, который зовет:

— Малфой!

Быстро заглядываю за плечо плетущемуся впереди меня студенту, чтобы рассмотреть, что происходит. И вижу, что Малфой тут же отзывается, обходит профессора Дикози и приближается к Натану, чтобы пожать руку.

— Есть дело, трудовик!

— Пошли в кабинет, — говорит Драко, нисколько не высказав своим видом презрения, или недружелюбия, или раздражения.

«О-о, нет! — думаю я. — О нет… Отклонение прогрессирует. Общение становится для Эдвардса и Малфоя обычным повседневным делом».

Ощущения, прямо скажем, неприятные. Как раз сегодня мне придется провести с Малфоем особенно много времени: после занятий начинается отбор на шоу талантов. Компания Натаниэля с его замечаниями про то, как полезно было бы преподавателю труда надеть что-нибудь из антикварных семейных амулетов для защиты от щепок и стружек, неплохо помогли бы и облегчили трудовой день. Но Эдвардс решил бросить меня вот так, более того — променять!

Их спины теряются в толпе оживающих учеников, которые перекрикиваются через коридор; кто-то обсуждает, как бы заставить Хагрида поучаствовать в нашем шоу и сделать его напарником пятикурсницы с Гриффиндора. Она придумала, чем отличиться, и собирается танцевать тектоник.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Добрый день всем, с кем еще не здоровалась.

Стол, предназначенный для нас с Малфоем, стоит в этой длинной аудитории пустой, и я занимаю свое место. Пуффендуйцев, которые приглашены в первый день смотра, оказывается гораздо больше, чем я ожидала. Вероятно, предложенная деканом Слизерина тактика — добавлять баллы по нашим с Малфоем предметам каждому пришедшему — возымела свой эффект.

Подростки сидят на лавках вдоль стен и стоят рядом с окнами. Кто-то абсолютно равнодушен к происходящему, кто-то нервно перебирает пальцами галстук, некоторые поглядывают на часы, пытаясь определить: это я пришла раньше или опаздывает профессор-суперзвезда.

Буквально через несколько мгновений входит и он. Малфой, когда такой — сосредоточенный и немного уставший, сильно напоминает мне манерами и выражением лица Снейпа. Снейпа в хорошем настроении.

— Объявите о нашей готовности, профессор? — громко спрашивает Малфой, заняв свой стул. Выражение лица меняется с сосредоточенного на какое-то… намекающее. Мелькает легкая ухмылка, а взгляд такой цепкий, словно от него не ускользнет ни единая чужая слабость.

— Мы готовы. Рады видеть вас здесь и благодарны за активность, — отчеканиваю я. — Я хотела бы попросить вас относиться друг к другу с уважением: не сбивать выступающих, не высказывать насмешек, не осуждать. Любой из вас имеет талант, иногда лишь требуется немного объективной критики и труда. Пока это все. Кто хочет быть первым?

Какое-то время все переминаются с ноги на ногу и едва заметно, может, даже невольно прячутся за плечами наиболее высоких однокурсников, пока с одной из скамеек не раздается звонкий женский голосок:

— Давайте мы, а то никогда не начнем. Лианна Роуз-Найт и Дональд Синистер.

Пуффендуйка за рукав вытаскивает однокурсника, что-то активно говорящего ей взглядом. Через несколько секунд препирательств, на которые я намеренно не реагирую, Лианна, стоя в самом центре аудитории, запевает. Абсолютно без стеснения, артистично, искренне — простую популярную песню, которую постоянно крутят по радио, и Натан каждый раз делает громче, как только слышит: «Вечер нас разлучи-и-ил с тобо-о-ой одна-а-ажды…» Дональд подхватывает на припеве, их голоса разливаются по комнате от одного конца до другого, а когда мальчик остается один на один со вторым куплетом, становится очевидно: в Хогвартсе есть истинные таланты, скрывающиеся за взлохмаченными шевелюрами и криво завязанными галстуками нерешительных подростков. Закончив, Лианна и Дональд кланяются, и со стороны пуффендуйцев доносятся подбадривающие аплодисменты.

Не в силах скрыть восхищения, я невольно оборачиваюсь к Малфою, и тот, довольно поджав губы, выражением лица говорит: «Да, недурно».

Певцы получают благодарность и тут же заносятся в список, который коллега, стоило мне отвлечься, умудрился подписать: «Обреченные на Шоковую Отработку Умений (ШОУ)».

— Ох, пока не забыла, — спохватываюсь я. — Мы решили, что кастинг-отбор для спектакля устроим в отдельный день, в субботу. Приходите тоже. Ловите сценарии.

Пуффендуйцы заглядывают в листы пергамента, которые я распределяю среди них взмахом палочки, и пара-тройка человек при этом выглядят явно заинтересованными: почему бы не оказаться среди них и блестящим актерам.

— Какая ты воодушевленная, Грейнджер… — почти шепотом сообщает Малфой. — Выглядит устрашающе.

Но испортить мне настроение у него не выходит.

Следующими в центр аудитории выбирается парочка старшекурсников-танцоров. Их друг соглашается сыграть на рояле, пылящемся в углу. Инструмент очищается и оживает, когда студенты демонстрируют свои впечатляющие балетные способности; одновременно с ними в список заносится и музыкант, которому остается подобрать музыкантшу и придумать номер.

— Да, всего-то! — едко комментирует Малфой так, чтобы и в этот раз никто, кроме меня, не услышал. — Завтра установим конвейер, придумывающий номера, и дело в шляпе.

— Прекрати ныть, — шиплю я в ответ. — Он и сам подумает о своем номере, пока идет отбор на остальных факультетах. Талантливый человек, как правило, мыслит креативно, и….

— Заканчивай болтать, студенты хотят показаться.

Еще одну пару я встречаю уже с подпорченным настроем.

После симпатичного, но не блестящего вальса четверокурсники заносятся в список под названием «Вездесущее Олдскульное Профессора Рейнджер Око Сомневается (под ВОПРОСом)». Хм, кто же это сочинил, понятия не имею!

— До чего слабая фантазия, что аж пришлось букву из фамилии убрать, — с нарочитым сожалением бросаю я.

— Если ты не соображаешь, что это тоже своего рода издевка, то даже не знаю, зачем я стараюсь…

Малфой выглядит нервирующе самодовольным, когда встречает мой обозленный взгляд. Приходится смириться с тем, что воодушевление растрачивается со страшной скоростью, — тем более что добровольцев больше не находится.

Пуффендуйцы жмутся к стенам и отводят глаза. Ничего не остается, кроме как соображать на ходу и не надеяться на помощь рядом сидящего.

— Не сочтите за принудительное мероприятие, но… Раз сложилась такая ситуация, мне нужно, чтобы вы начали выходить по одному и рассказывали, что умеете.

На фоне тихого недовольного гула Малфой не упускает возможности съязвить:

— Выдаешь сегодня одну блестящую идею за другой.

— Я ничего не умею, — ожидаемо заявляет первый студент, вытолкнутый остальными «на ковер».

— Какой у вас любимый предмет? — допрашиваю я, напустив на себя совсем уже серьезный вид.

— Ну… трансфигурация.

— Хорошо справляетесь?

— Профессор Грейнджер, он вроде лучший на курсе, — вдруг выдает Малфой.

Я оборачиваюсь, но профессор смотрит не на меня, а на остальных студентов, — так пристально, словно перебирает в уме базу данных о каждом, собранную заранее через влиятельных знакомых, чтобы… погодите-ка. Или правда перебирает?

Лучший по трансфигурации заносится в список, рядом остается свободное место для партнерши, вместе с которой ему придется демонстрировать свои таланты.

— Ты немало о них знаешь, верно? — шепчу я Малфою.

— Действую доступными мне методами.

— Это нечестно. И непедагогично.

Я вполне осознаю, что звучу не особенно уверенно и грозно, но не сказать этого просто не могу.

— Мерлина ради, какая разница?! Главное — эффективность, — он делает вид, что что-то пишет, но интонация выдает его раздражение. — Я делюсь своими секретами, так нечего жаловаться. — И громче, указывая пером куда-то направо, добавляет: — Джонсон, давай, иди сюда. Судя по тому, какие финты ты проделываешь на квиддичном поле, когда забиваешь гол, ты тот еще акробат.

— Если он не занимался этим по-настоящему, — начинаю я под убийственным взглядом Малфоя, — то это небезопасно…

— Он семь лет жизни посвятил акробатике, профессор Грейнджер.

Теперь летят другие молнии из глаз: Джонсон оглядывается на пуффендуйку-ябеду, которая, похоже, к нему неравнодушна, но теперь основательно задумалась, стоит ли когда-нибудь еще говорить с ним и о нем.

Так находятся еще несколько «артистов»-мальчиков А когда настает пора женской половины факультета, мы оказываемся безоружны: Малфой выяснял личную информацию только о своих учениках, да ещё о старшекурсниках — на всякий случай. Впрочем, ситуация оказывается не безвыходной, но…

— Чем бы вы могли удивить?

— Да ничем, честное слово.

Однокурсники выдают своих товарищей глазами и жестами, даже не замечая этого. С учительского же места отлично видно.

— Мисс Сникерс, — вмешивается Малфой таким вкрадчивым, обольстительным голосом, что я поворачиваю голову, чувствуя, как брови ползут вверх, — можете надеяться на мое наставничество и личное участие, если вы решите выступать.

Пуффендуйка мгновенно вспыхивает, а вдоль окон и скамеек пробегает волна беспокойного шепота.

— Ну… Я играю на скрипке и могла бы попробовать…

Малфой с довольным видом откидывается на спинку стула.

«Мисс Декстер, неужели вы не хотите, чтобы все восхитились красотой ваших самодельных хлопушек! — мысленно передразниваю его я по пути из аудитории в свой кабинет. — Спойте, мисс Торн, я бы очень хотел послушать!»

Меня буквально передергивает от этого. Но пришлось промолчать — иначе, видимо, шоу окажется под угрозой.

На следующий день все повторяется, только теперь пробы проходят студенты Слизерина — как и следовало ожидать, с ними у Малфоя все складывается еще более гладко. Талантливые мальчики вылавливаются из толпы, как маленькие беспомощные рыбки, а девочки тают и смущаются оттого, что неотразимый профессор пулеметной очередью выдает комплименты.

После кастинга я несколько часов пытаюсь читать, пересматриваю работы студенток, оставленные на хранение (маленькие недовязанные игрушки-кролики) и просто смотрю в одну точку, стуча пальцами по столу. Надо признать, что Малфой действительно оказался продуктивным. Гораздо полезнее меня… Что уж там, я помогала только меткими вопросами и суровым выражением лица, если понадобится. Выполняю роль «злого аврора», получается! Ну как всегда…

Нет, профессор не должен вести себя так, как этот самовлюбленный эксцентрик.

Он открывает после второго стука и по привычке закатывает глаза, когда замечает, что я решительно упираю руки в бока.

— Вряд ли тебя можно просто не пустить, да? — страдальчески выдавливает он, лениво взмахивая рукой.

Я прохожу и сразу начинаю с претензий:

— Мне не нравится, как ты ведешь себя со студентками.

— Какое завидное постоянство!

— Я серьезно.

Малфой складывает руки на груди с таким видом, словно к нему пристает гиперактивный первокурсник.

— Грейнджер, переходи к делу.

— Ты постоянно флиртуешь с ними.

Он усмехается.

— Да разве это флирт?

Я хочу возмутиться, мол, а что это, по-твоему, — хочешь, что ли, в слова поиграть? Но Малфой вдруг делает несколько по-кошачьи тихих шагов и оказывается преступно близко, чем ловит меня врасплох.

Я чувствую его дыхание. Он едва уловимым движением проводит кончиками пальцев вниз по внутренней стороне моего предплечья и останавливается на запястье. Чуть сжимает, замирает, как будто измеряя пульс.

— Вот флирт, — шепчет он мне на ухо.

«М-м, что это с вами, профессор Грейнджер? — спрашивает голос разума. — Вы в порядке? Голова кружится?»

«Уважаемый голос разума, зайдите позже», — отвечает ему мое тело и пытается перенять одно из свойств металлов, которые недавно изучал профессор Малфой со своими учениками, — и расплавиться.

Но рациональный советчик оказывается настырным малым: пробуждает несколькими мысленными пощечинами и заставляет сделать шаг назад.

Малфой внимательно смотрит на меня.

— Благодарю за демонстрацию, коллега, — четко проговариваю я. — Но это не изменит моего мнения по поводу вашего подхода к работе.

На лице Малфоя выражаются сомнения: он ведь почувствовал ускоренный пульс, слышал дыхание, но сейчас в той же степени убедительна для него и моя хладнокровность.

— Я пойду навстречу и буду более сдержанным, — говорит он с легкой неуверенностью в голосе.

Громко стуча каблуками, добираюсь до своего кабинета и уже там, спустя минуту, окончательно заглушаю все сомнительные чувства и заменяю их на раздражение — только и всего.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Если ты сейчас же подойдешь, я перестану себя контролировать и научу мимо идущих студентов множеству неприличных оскорбительных слов. Тебя совсем не беспокоят их невинные души, да? Тащись сюда, я сказал!

Я стою в коридоре второго этажа и гляжу снизу вверх на Эдвардса, забравшегося по стремянке к огромной картине.

— Натан? Ты с жирафом, что ли, разговариваешь?

Он чуть наклоняется, чтобы посмотреть на меня.

— Да, с этим… Надо ему пятна подправить.

— Звучит как угроза, — наигранно беспокоюсь я.

— Боюсь, что конкретно сейчас ты абсолютно права. Подошел? Стой теперь!

Сделав ряд аккуратных мазков кистью и помирившись со зверем, Натаниэль начинает спускаться.

— Ждешь меня?

Я киваю. И понимаю, что совершенно не могу злиться на этого человека больше пары минут, даже если дело касается общения со всякими Малфоями. Эдвардс обнимает меня за плечи и уводит, по пути говоря:

— Занесу инструменты и пойдем в Хогсмид. Хочу сливочного пива.

Через полчаса мы сидим за столиком и ждем свой заказ.

— Это уже не флирт, а соблазнение, — с видом знатока объясняет Натан, когда я возмущенно описываю ему, что посмел позволить себе Малфой. — Но я смотрю, тебе таки понравилось?

Черт, почему я забываю, что Эдвардс такой проницательный? Как отмотать назад и ничего ему не докладывать?

— Нет! — старательно вру я. — Меня просто напрягает, когда я не контролирую ситуацию.

— Хочешь контролировать ситуацию? Так флиртуй сама.

Перед нами ставят сливочное пиво, и в это время я даю понять своим выражением лица, что жалею о разговоре.

— Что я такого сказал? — недоволен Натан.

— Я не умею флиртовать. Для этого нужно больше уверенности. А я…

— Ты что, не уверена в себе? — усмехается Эдвардс. Но тут же становится серьезнее, когда понимает, что попал в точку. — Ты шутишь?

Я начинаю испытывать еще большую неловкость.

— Ну, я считаю, что недостаточно привлекательна, чтобы заниматься всем этим… Просто не сработает.

Натан смотрит не меня как на умалишенную.

— Ты очень привлекательная, Гермиона, — вдруг сообщает он весьма убедительным тоном.

Я даже немножко краснею. В последнее время мне твердят это и студентки, и друзья. Надо бы постоять перед зеркалом.

— Я всегда думал, ты в курсе…

— Давай пока закроем эту тему, молю.

Эдвардс тихо смеется.

— М-да, комплименты принимать тебе тоже тяжело. Как многому еще надо научиться! Хорошо, что ты ведешь у девочек не половое воспитание.

Через несколько минут отвлеченная беседа волшебным образом возвращается к вопросу флиртособлазнения. Натан спрашивает:

— Хочешь пару советов? Девяносто процентов, что у тебя с Малфоем это сработает.

Какое-то время я не отвечаю, переживая мучительные сомнения, но потом под веселым взором Эдвардса соглашаюсь.

Я пытаюсь. Правда пытаюсь.

Малфой уже сидит за столом, перелистывая пергаменты с прошлых отборочных дней, опаздывающие гриффиндорцы, кто искренне торопясь, кто откровенно ленясь, заворачивают в длинную аудиторию. Один из студентов вежливо пропускает меня вперед — и я иду. Медленно, уверенно, каждую секунду думая о походке и при этом улыбаясь тем, кто меня приветствует.

Когда я приближаюсь к столу, Малфой, чуть приподняв брови, бросает на меня быстрый взгляд и принимается откупоривать чернила. Моя неторопливость ему, похоже, кажется несколько странной — но Грейнджер всегда странная, так ведь?

Заняв свое место, я начинаю вспоминать, какой там второй пункт программы «Заполучить контроль над Малфоем, и пусть трудовик дергается и переживает, а не ты».

Но вышеназванный профессор сразу же сбивает меня с мысли.

— Предлагаю соревнование, Грейнджер.

Студенты косятся на нас, не в силах расслышать, что там шепчет один преподаватель другому.

— Какое еще соревнование? — по привычке возмущаюсь я.

— Кто больше участников затащит на шоу талантов.

Малфой выглядит слишком довольным собственной идеей и с издевательским нетерпением ждет согласия или отказа, который назовет трусостью или занудством, а такое, по его отнюдь не скромному мнению, никому не нравится.

«Черт, я же забыла снять мантию!» Специально оделась так, чтобы Малфой был на крючке. А получается, мы еще не начали, но на крючке уже оказалась я.

Самый короткий путь — согласиться и предложить наконец студентам продемонстрировать таланты.

— Идет.

Мы пожимаем друг другу руки, и гриффиндорцы становятся еще более заинтересованными: что происходит за преподавательским столом? Прерываются беседы, голоса замолкают.

— Знаешь, где ты допускаешь промах, Малфой? — говорю я как можно тише, всё еще с силой сжимая его руку. — Неправильный ты выбрал факультет.

Малфой вырывается, разминает пальцы и выдает:

— Все подростки одинаковые. А с Гриффиндором у меня особые счеты.

Я бросаю на него недовольный взгляд и пододвигаю к себе списки.

— Кто первый?

Находятся квинтет музыкантов и два певца, девушка-жонглер, перекидывающая в воздухе одновременно двадцать предметов, используя ловкость рук и магию, пара танцоров, исполняющие чечетку, и одна танцовщица, все-таки выбравшая сиртаки вместо тектоника. На наших глазах образуется трио парень-девушка-парень, которые уже активно обмениваются задумками и интересуются у нас, можно ли номер с метлами перенести из Большого зала на улицу.

Когда добровольцы заканчиваются, наступает напряженная тишина. Я полагаю, что, если не брошусь в бой прямо сейчас, Малфоя мне не обогнать.

— У кого «превосходно» по зельям? — спрашиваю строго.

Краем глаза замечаю, как Малфой складывает руки на груди, изображая, что дает мне фору, а четыре студента неуверенно выходят чуть вперед.

— У вас есть фантазия? — продолжаю я, озадачивая трех девушек и паренька. — Зелья — это эффектно, и можно сделать красивое представление… Если, конечно, уделить достаточное внимание технике безопасности.

Они переглядываются; высокая шестикурсница, Мариэль, пожимает плечами и рассуждает:

— Можно взять зелье дымового столба, а рядом на глазах у зрителей приготовить фиалковый раствор, они вступят в реакцию и…

— Здорово получится, — кивает пятикурсник. — Потом можно применить заморозку, а затем…

Словом, контакты налаживаются, а я со спокойной душой заношу студентов в список «обреченных».

— Мисс Борнс, мне нужна ваша феноменальная память, — заявляю после этого. — На занятиях вы не раз творили чудеса, до последней буковки точно перечисляя названия косметических новинок. А еще нужен тот, кто будет ассистентом. Ну же. Дарю сувенир сборной Болгарии с автографом Крама.

Из десяти желающих я выбираю одного. «Надо не забыть написать Виктору».

Когда я вербую еще одну пару, Малфой решает, что и ему пора приниматься за дело. И его приемы безупречно срабатывают аж с семью гриффиндорцами. Становится грустно и тоскливо, но я еще не подозреваю, что судьба приготовила мне подарок.

— Мисс?.. — в своей манере начинает профессор, пригласив очередную студентку.

— Лизи Этьен.

— Мисс Этьен, чем вы увлекаетесь?

— Ну, я… пишу стихи.

— Прекрасно, прочтите что-нибудь. Потом вы сможете пообщаться с кем-нибудь из мальчиков-поэтов и составить совместное выступление. Скажем, десять минут тематической поэзии. Получится впечатляюще. Мы добавим музыку и…

— Нет, понимаете, стихи у меня слишком личные. Я бы не хотела читать их при всех.

— Вы можете сначала прочитать лично мне… — предлагает Малфой. — Если вас это приободрит.

Конечно, он делает это специально, чтобы позлить меня. Как только я слышу этот соблазнительный голос, сразу думаю: «Все, он победил. Сейчас она пойдет с ним на край света».

— Э-э, профессор Малфой… — осторожно говорит вдруг Лизи вместо согласия. — Вы ведь понимаете, что далеко не все влюблены в вас?

Ох, не знала, но оказывается, я ждала этого момента все время с того дня, когда Малфой появился в кабинете директора!

Не пытаюсь скрыть довольное выражение лица. Преподаватель труда держит себя в руках, но все-таки выглядит уязвленным.

— Конечно, я это понимаю, мисс Этьен, — ядовито отзывается он.

Я переглядываюсь с Лизи, которая невинно пожимает плечами; в глазах у нее веселье.

— Так вы будете выступать или нет? — совсем уже профессорским голосом врывается в наше безмолвное ликование Малфой.

— Ладно, — Лизи с трудом сдерживает смех. — Так и быть, поищу что-нибудь и подготовлю выступление с Джоном с Пуффендуя. Покажем потом номер профессору Грейнджер.

Малфой кивает и взмахивает рукой, чтобы единственная, кто открыто выразил свое к нему равнодушие, убиралась подобру-поздорову.

Бодрость возвращается ко мне, но время, отведенное на отбор, заканчивается, так что приходится отпустить студентов. Они покидают аудиторию с той же сверхъестественной скоростью, с какой обычно уходят с занятий.

— Ты проиграл, — сообщаю я, широко улыбаясь и зная, что это взбесит Малфоя особенно сильно.

— Просто на Гриффиндоре, как всегда, талантливых людей — раз-два и обчёлся, — растягивая слова, вещает тот. — Спокойной ночи заранее — засыпай с осознанием, что когда-то попала на факультет безнадежных людей.

То, как вульгарно Малфой подмигивает перед уходом, определенно может вывести из себя, но я слишком рада произошедшим за день приятным мелочам. Поэтому посылаю преподавателю труда наигранно эмоциональный воздушный поцелуй, от которого тот торопливо прячется за дверью.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Оказывается, хорошее настроение — залог успеха. Это как с вызовом Патронуса: вспоминаешь момент, когда гриффиндорка поставила на место самовлюбленного профессора, и…

— Душно тут!

Малфой по привычке спешно косится на меня, но теперь задерживает взгляд; я пару секунд специально стою рядом — в обтягивающих бежевых брюках, в легкой шифоновой рубашке. Это самое откровенное, что я нашла в гардеробе.

Сажусь, расслабленно откидываясь на спинку стула (и мимолетно проверив, не совсем ли шокирующим выглядит вырез). Малфой молчит.

— Здравствуйте, Когтевран. Вы готовы?

— Профессор Грейнджер, можно начать? А то мы принесли котов, а у Нортона аллергия, оказывается, и он зелье выпить забыл…

— А зачем вам коты? Для номера?

— Да, мы там круто придумали!

Я посылаю Нортона к миссис Помфри, разрешаю ребятам выйти в центр и показать чудеса дрессировки с черным котом и двумя белыми кошками. После этого животные выпускаются на свободу, а мальчик возвращается, уже не чихая каждые две секунды.

Малфой подозрительно тих. Когда очередная пара студентов начинает свое показательное выступление, я бросаю взгляд на профессора, крутящего пальцами серое перо, и ме-е-едленно поправляю волосы так, чтобы открыть шею.

Буквально через несколько секунд Малфой двигает ко мне небольшую записку.

«Решила соблазнить когтевранцев? Грязно играешь!»

Стараясь следить за тем, что делают студенты, быстро подписываю внизу:

«Я никогда не буду применять к детям (!) твои приемчики. Но ты заметил, что я в хорошем настроении, польщена. И приму это за комплимент».

Чтобы не вестись больше на хитрости, нарушающие душевное равновесие, я лишь делаю вид, что прочитала ответную записку, в которой что-то вроде «запрещаю принимать за комплимент…» и еще куча букв, выведенных вычурным малфоевским почерком.

Когтевранцам повезло, потому что профессор Грейнджер им попалась мирная и благосклонная. Впрочем, без привычной строгости я проигрываю Малфою в соревновании со счетом десять-шесть.

— А я не говорил, что для проигравшего предполагается наказание?

Я снимаю свою мантию со спинки стула, но не спешу надевать ее. С улыбкой наклоняю голову и весело интересуюсь:

— Какое наказание?

Это сложно. Слож-но. Потому что ни о каких штрафах мы не договаривались, а Малфой просто слизняк, вот кто!

— И кстати… — делаю вздох. Аккуратно поправляю ворот рубашки, — вчера ведь выиграла я.

Малфой медлит пару секунд, невольно прослеживая мои движения, и я засчитываю это за маленькую победу, но стараюсь не демонстрировать торжества.

— Я говорю про общий счет, — наконец поясняет профессор. — За два дня.

— М-м-м… Ну рассказывай, что придумал.

Теперь Малфой смотрит на меня с недоверием, и я быстро обдумываю, не перегнула ли палку. Всего лишь сделала шаг в его направлении. Едва попала в зону личного пространства, до интимной зоны еще относительно далеко.

«Нет, все в порядке. Не сдаемся, надо дожать».

С удивлением замечаю, что эти фразы озвучиваются в моей голове голосом Натаниэля.

— Ну, по правде говоря, я еще не придумал, — нараспев произносит Малфой. — Это должно быть что-то оригинальное, понимаешь…

С оскорбительным невниманием я пропускаю его разглагольствования мимо ушей и мягким движением, которое призвано сбить с толку, едва дотрагиваюсь пальцами до мантии на его груди — и тут же убираю руку.

Малфой резко замолкает, а я беззаботно поясняю:

— Какой-то волосок прицепился.

Профессор вдруг делает шаг вперед, и голос Натаниэля в голове активно предостерегает:

«Не упусти момент, когда он решит перехватить инициативу. Оставайся у власти!»

Приходится встать совсем, совсем близко. Наклониться к уху Малфоя и тихо прошептать:

— Сообщи, когда что-нибудь придумаешь. С нетерпением буду ждать…

Ждать я, конечно, не собираюсь, да и вообще планирую избежать наказания за проигрыш, но в этот момент я сосредоточена скорее на том, как я говорю, а не на том, что именно.

Малфой, впрочем, тоже (по крайней мере, по задумке) мало обращает внимание на смысл моих слов.

— Грейнджер, — каким-то совсем низким голосом отзывается профессор, — ты меня испытываешь. Если не остановишься, может произойти то, из-за чего меня уволят. И тебя уволят. Но твои проблемы меня мало беспокоят…

«Раунд!» — счастливо кричит в голове Натан.

Я с самым миролюбивым выражением лица отстраняюсь, набрасываю на плечи мантию и, уже уходя, говорю через плечо слегка разозленному и определенно дезориентированному Малфою:

— Твоя задача — привести Луи на отбор в субботу.

А за спиной слышу:

— Нашлась командирша.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Как и следовало ожидать, этот номер потребовал огромных душевных сил. Вернувшись в свою комнату, я просто сваливаюсь в одежде на кровать и лежу так с полчаса. Мне еще предстоит смириться с мыслью, что чувствовать на себе такой — заинтересованный и… «раздевающий» — взгляд Малфоя немного, самую чуточку приятно.

Завидный жених из спецвыпуска «Ведьмополитена» как-никак. Его внимание тешит женское самолюбие.

«Или причина в чем-то другом?..»

«Да нет, точно в этом».

Мазохистский анализ внутренних противоречий приводит к тому, что в преподавательскую ванную я бреду хмурая и с одной только мыслью: Малфой посчитает мой фокус проявлением слабости. Теперь только дай повод — он будет смеяться и напоминать, что я тоже пыталась добиться от мужчин хоть толики внимания и совсем отчаялась, раз полезла к нему.

Правда, горячая вода и ароматная пена странно действуют на мой мозг, они заставляют вспомнить и другой животрепещущий вопрос: почему все-таки Малфой здесь, в Хогвартсе, и уже не первый раз дает понять, что не хотел бы быть уволенным?

Еще не слишком поздно, и я решаю, что попытаюсь это выяснить.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Длинные шторы на окнах едва пропускают в мастерскую Натаниэля вечерний свет. В таком виде комната выглядит необычно и загадочно. Тут и там торчат уголки картин, на некоторых холстах виднеются маленькие световые пятна: фонари, свечи, лунные диски или солнечные блики. Сидя на краю кровати, я жду возвращения Эдвардса. Дверь наконец открывается, потом снова захлопывается, и Натан, заметив темный силуэт, застывает на месте, явно испуганный и, вероятно, обдумывающий атаку.

— Мне нужна информация, — заявляю я.

Натан все еще не двигается.

— Ты понимаешь, что сидишь сейчас в темноте и говоришь этим своим устрашающим голосом? — возмущается он. — Я не уверен, как лучше отреагировать. Не обидишься, если на всякий пожарный нашлю Ступефай?

Я шепчу «Люмос» и резким движением руки подношу палочку к подбородку. Натаниэль вздрагивает и не сдерживает ругательства, спеша зажечь лампы.

— Фух, так лучше, — говорит он и, щурясь, смотрит на меня в попытке привыкнуть к свету. — Какая еще информация?

Я решительно выдыхаю:

— Почему Малфой пришел в Хогвартс?

Какие-то едва уловимые изменения происходят в лице Эдвардса.

— Ты сама не можешь его спросить?

— Нет.

— Почему?

— Не могу.

— Почему?

— Потому что!

Я чувствую себя капризным ребенком из-за того, как смотрит на меня Натан. Впервые чувствуется, что он немного старше.

Эдвардс со вздохом пододвигает стул и садится напротив.

— Министерство установило контроль над его семейными счетами в «Гринготтсе», — неспешно рассказывает Натаниэль. — Теперь он не может получить оттуда больше установленной суммы раз в месяц. А сумма несерьезная… Прижали, в общем, всеми средствами вынуждая заняться уже чем-нибудь, а не вызывать подозрений у авроров тем, что сидит дома или разгуливает без дела. А куда еще возьмут Малфоя, как не в Хогвартс? Да и Министерство довольно.

Я испытываю неприятное удивление: на самом деле ведь не ожидала, что Натаниэль в курсе подробностей. Думала, он скажет: «Откуда мне знать?» А теперь их союз выглядит в моих глазах почти как дружба. Причем дружба двух против третьего. Против меня.

Я говорю все это вслух, и Натаниэль громко хохочет.

— Ну что за бред?

Я хоть и осознаю, что это самую малость смахивает на паранойю, но все равно чувствую себя обиженной, почти преданной, и ничего не могу с этим поделать.

— Чего это вы с ним так сдружились?

Для полного эффекта мне не хватает только надуть губы. Брови Натана все так же приподняты: он не может взять в толк, чем мог оскорбить меня.

— Да просто… разговорились, — объясняет он. — Подожди-ка. А не ревнуешь ли ты часом?

Я недовольно щурю глаза и пытаюсь съязвить:

— И кого к кому я ревную, по твоему мнению?

Эдвардс усмехается.

— Это ты мне скажи. Определишься — дай знать.

Пока я изображаю возмущение, Натан встает, закатывает рукава хлопковой рубашки и выставляет на мольберт одну из своих незаконченных картин. Ловкими движениями раскладывает кисти и выдавливает на палитру волшебные краски, что-то задвигает ногой, расчищая пространство на пару ярдов вокруг, и как ни в чем не бывало начинает увлеченно работать.

Его резкая отстраненность тут же отвлекает меня от других раздумий. Эдвардс не выражает открытого недовольства, но он, кажется, вообще не знает, как это делать.

— Ты обиделся?

— Я? — переспрашивает Натан. — Нет. Из нас двоих обидчивая ты.

Я еще несколько секунд пристально смотрю на него, но ничего не меняется, а на меня больше не обращают ни малейшего внимания.

— Ладно, — встаю и направляюсь к двери. — Не буду мешать.

— Увидимся, — говорит он, не оборачиваясь.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Грейнджер, — зовет Малфой, без стука открыв дверь моего кабинета и всунувшись в проем до самых плеч, — переношу отбор на спектакль на улицу. Приходи туда, и побыстрее давай.

Не дожидаясь ответа, он исчезает, а я еще какое-то время удивленно пялюсь туда, где только что видела невыносимого профессора.

Чуть только я принимаюсь спускаться по ступеням замка, теплые солнечные лучи ласково касаются кожи. Невольно улыбаюсь и слышу, как со стороны озера доносятся веселые голоса: студенты расположились прямо на траве, некоторые держат листы пергамента со сценарием, они разговаривают и смеются друг с другом без разбора: факультет с факультетом, мальчики с девочками, девочки с мальчиками.

Только достаточно приблизившись, я вижу Малфоя. Он расслабленно сидит у дерева, согнув в колене одну ногу, и рассматривает такие же пергаменты.

— Вот так взглянешь на них, — говорю я тихо, раскладывая мантию у соседней сосны, — и как будто не нужно никаких примирительных мероприятий.

— Что это? — восклицает вместо ответа Малфой и взмахивает сценарием. Взгляд его лишь на мгновение задерживается на вырезе моей рубашки.

— Вопрос ведь на самом деле состоит не в этом? — дружелюбно интересуюсь я. — Тебе не нравится?

— Пьеса про древние племена, едва осваивающие волшебство? — его мгновенно выводит из себя моя доброжелательность. — Мне могло это понравиться?

Студенты, завидев, что оба преподавателя на месте, поднимаются и приближаются, все еще весело переговариваясь. Среди них я различаю Мадлен и Луи, между которыми, словно во избежание случайных конфликтов, идут сразу два однокурсника.

— Ты же не поделился со мной, чего хочешь, — пожимаю плечами и изображаю невинный взгляд.

Неожиданно Малфой решает воспользоваться несколькими секундами, которые нужны ученикам, чтобы окончательно разместиться около нас. Он чуть наклоняется в мою сторону и манит пальцем меня.

— Каждое твое действие и слово, — шепчет профессор, когда я послушно склоняю голову, — влияет на мое решение о наказании. Будь осторожна.

И теперь Малфой проходится взглядом по всему моему телу — кажется, не упуская ни одного дюйма, ни одного изгиба, ни одной детали.

Прежде чем нормально заговорить с ожидающими начала отбора студентами, мне приходится сделать несколько глубоких вдохов и выдохов — так незаметно, чтобы Малфой не понял, что этот раунд за ним.

В Хогвартсе царят суматоха и кутерьма. По крайней мере, я нахожу островки хаоса повсюду, куда бы ни пошла: для отчаянных мозговых штурмов и первых репетиций, которые, как известно, всегда комом, студенты выпрашивают пустые аудитории, подыскивают свободные уголки замка, рассыпаются парами и командами по зеленому лугу.

— Нет, ты можешь сделать нормально?! — доносится из-за приоткрытой двери на втором этаже. — Получается что-то невнятное!

— А напомни-ка мне, когда мы выбрали тебя в командиры?

— Хотите, чтобы я молчал? Буду молчать!

Прежде чем разрешить очередной студенческий конфликт, я прислоняюсь плечом к прохладной стене и делаю глубокий вдох, как перед прыжком в воду. Большинству нужна помощь. И мне уже тоже — психологическая.

— О, Грейнджер…

Малфой, недовольный и утомленный, поднимается по лестнице, притормаживая бегущих куда-то первокурсников. По его выражению лица я пытаюсь понять, с чем он только что имел дело.

— Метлы? — спрашиваю, когда Драко встает рядом. — Или зелья?

Он молча приподнимает рукав мантии, и я понимающе киваю.

— Кошки.

Только убедившись, что я полностью осознала масштаб его страданий и выразила взглядом все сочувствие, на какое способна, Малфой проводит палочкой вдоль царапин, залечивая свои увечья.

— Кстати, о кошках, — говорит он. — Макгонагалл ждет, идем. Стоишь без дела, как будто уже в отпуске.

Я тут же возмущенно фыркаю: похоже, из нас двоих только бедняжка «мистер Ведьмополитен» заслуживает порцию жалости?

— У меня еще есть десять минут. И кабинет, в котором ругаются дети.

Малфой закатывает глаза.

— Тебе не хватит десяти минут.

— Хватит. Просто прекрати тратить время на споры…

Моя рука вдруг оказывается в его руке. Малфой тащит меня к лестнице, что-то бормоча по пути, но я только смутно различаю «вот именно» и «сама споришь», потому что по всему телу от самых кончиков пальцев проносится волна дрожи. Ладонь Малфоя теплая и… надежная? Почему на ум приходит такое неподходящее слово? Какая уж тут надежность!

Где-то на середине пути к Директорской башне, отвлекшись на секунду от рассматривания малфоевского затылка и мыслей о его руках, я натыкаюсь взглядом на проплывающую мимо третьекурсницу Дороти.

— Добрый день, — говорит она удивленно и как-то неуверенно. Словно застукала меня за чем-то неприличным или как минимум неподобающим… Ах! Может быть, это потому, что мы с преподавателем труда до сих пор идем по школе, напоминая самую типичную влюбленную парочку, — держась за ручки?

— Малфой, ну-ка отпусти!

Как раз на последнем повороте я освобождаюсь из его захвата с бешено бьющимся сердцем: то ли от неловкости, то ли от иного рода волнения. Да ладно, что уж тут таить, — от всего сразу.

— Просто поразительно! — восклицаю я, остановившись у горгульи рядом с Малфоем. — Делаешь все, чтобы меня взбесить, и методично дискредитируешь перед учениками. Как еще не надоело?

Он вдруг оборачивается и долго-долго смотрит на меня. Приходится мысленно повторить произнесенные слова, разыскивая в них нечто новое, необычное, но ничего такого нет, я ведь с самого первого дня не маскирую своих недовольств. Почему же Малфой впервые реагирует так странно?

— Я делаю то, что мне нравится. Ясно?

Не киваю. Просто удивленно моргаю. О чем он конкретно? Хорошо, хорошо, он ведь об этих прикосновениях и заигрываниях, но…

— Острая шпилька, — бросает Малфой вместо разъяснений, и горгулья освобождает проход.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Тишина в кабинете директора изредка прерывается шорохом пергаментов, которые просматривает Макгонагалл, и постукиванием пальцев, которое мы с Малфоем позволяем себе, чтобы хоть как-то выразить внутреннее напряжение. Солнечный свет из окна отражается от металлических приборов на столе, напоминающих набор круглых кривых зеркал, так что пара солнечных зайчиков мелькает на впалой щеке Минервы, когда она сурово склоняет голову.

— Сколько будет длиться ваше шоу? Сорок часов?

Абсолютно закономерный, но не учтенный в соревновательном запале результат предстал передо мной во всей красе, как только я сложила все списки за четыре дня. А потом с мысленным стоном добавила к ним список «актеров».

— Мы попытались максимально широко охватить…

— Это все мне очень даже ясно, мистер Малфой, — прерывает его Макгонагалл, и тот замолкает. — Но вам теперь непросто, верно?

Минерва переводит взгляд на меня. В этой ситуации, по всей видимости, требуется не пустословие и красноречие, которые так хорошо удаются Малфою, а моя злополучная прямота.

— Со временем у нас и правда проблемы, — признаюсь я. — Но если мы будем следовать четкому временному регламенту — ученики уже предупреждены об этом — и усовершенствуем плавные переходы между номерами…

— …то есть сольем их воедино, оставив один перерыв в середине и второй — перед спектаклем… — подхватывает Малфой.

— …а пьеса всего-то из четырех сцен…

— Ладно, — говорит Макгонагалл, еще раз напоследок окинув нас обоих внимательным взглядом, — я вижу, вы знаете, что делаете. Только умоляю, если что-то пойдет не так и покатится в тартарары — скажите мне об этом сразу. — Дождавшись от нас кивков, Минерва объясняет: — На шоу будет Грейвс. Она уже написала мне и попросила назвать точные дату и время.

После очередной порции уверений и кивков директор отпускает нас, пожелав удачи в наших подвигах. Мы молча спускаемся, а когда горгулья возвращается на свой бессменный пост, Малфой поворачивается ко мне с таким видом, словно заранее уговаривает согласиться на его предложение и не спорить, не умничать.

— Грейнджер, насчет декораций и костюмов… давай попросим домовиков помочь нам.

Да, это проблема. Времени в обрез, а у нас пока только мысленные образы и ничего материального. Но домовики… никто из них не возьмет плату. А бесплатная работа все еще противоречит принципам Г.А.В.Н.Э. Оно ведь до сих пор существует — я просто давно не занималась продвижением идей в массы; да и неважно, в конце концов, сколько у нас последователей, главное, что я все еще лидер.

— М-м… нет, — отвечаю я. — Никаких домовиков.

Малфой запрокидывает голову и разочарованно стонет.

— Мы все провалим!

— Не провалим! — тут же возражаю я. — Будем делать это на занятиях. И в дополнительные часы — каждые среду, четверг и субботу по вечерам. Дети сами увлекутся, вот увидишь.

Кажется, только шаги учеников неподалеку мешают Малфою прокричаться и схватить меня за плечи, чтобы хорошенько потрясти.

— На занятиях? — переспрашивает он. — Хочешь сказать, еще и будем делать все это без магии?

«А-а, без магии мы точно провалимся!» — кричит истерический внутренний голос, но принципиальная сторона моей натуры не позволяет проявлять слабость.

— Ну если только чуть-чуть магии, — говорю я, готовясь достать палочку, если Малфой решит отомстить мне каким-нибудь относительно безобидным, но неприятным заклятием.

Он с нажимом уточняет:

— Ты ведь понимаешь, что в этой ситуации всем плевать, сколько волшебства мы будем использовать?

— Но мы все еще преподаватели, и наши предметы… — сопротивляюсь я и, видит Мерлин, делаю это из последних сил.

— Простое будем делать руками. То, что посложнее, — магией, — отчеканивает Малфой. В его словах все меньше и меньше вопросительных интонаций.

Усталость, неуверенность и страх за такое непростое шоу наваливается на меня в один миг неподъемным грузом. Я смотрю на Драко, в его сосредоточенные серые глаза, и моих сил хватает только на то, чтобы махнуть рукой, окончательно капитулируя.

Малфой делает широкий шаг, все-таки кладет руки на мои плечи и заявляет:

— Ты такое чудо, когда соглашаешься!

Не успеваю я собрать мысли в кучу, как Драко уже удаляется по лестнице вниз, кивнув улыбающейся ему студентке, но мастерски проигнорировав ее неуверенную попытку завести с ним беседу. Девочка с несчастным видом вздыхает.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

За ужином в Большом зале мы с Малфоем договариваемся о том, что к изготовлению костюмов и декораций, кроме самих актеров, в первую очередь привлечем тех, кто не попал ни в один список.

А через пару дней, сидя вечером в ярко освещенном кабинете рукоделия, мы со студентками уже раскладываем ткани и лекала.

— Профессор Грейнджер, — преувеличенно безмятежно говорит когтевранка Глория, — а мы ведь общее мероприятие готовим… При этом девочки в одном кабинете, мальчики в другом.

Ученицы переглядываются: они, как всегда, понимают друг друга с полуслова.

— Надо выдержать общий стиль, — добавляет студентка постарше.

Единству девчачьих душ определенно не помеха даже несколько лет разницы в возрасте.

Я вешаю на шею сантиметровую ленту, которой только что делала контрольные измерения Мадлен, играющей главную роль (о да, наш коварный план исполняется на сто процентов, но об этом позже), и упираю руки в бока.

— Давайте напрямую. Чего хотите?

Четыре самые смелые девочки глядят на меня с одновременно смущенными и решительными улыбками. Для них очевидно, что профессор Грейнджер умаялась и не будет читать длинных лекций.

— Пойдемте к ним. Будет работать вместе, — говорит Мадлен. — Возьмем все необходимое. Кабинет труда большой, всем места хватит.

В этом определенно есть смысл. Для чего, в конце концов, затевался весь сыр-бор? Действительно ведь: как мы снова оказались в двух изолированных кабинетах, если четко обговаривалось, что подготовка должна быть совместной?

— Что ж, — я для виду слегка сомневаюсь, — давайте попробуем.

В кабинете тут же возникает взволнованный шум: ткани вешаются на плечи, звучат сразу несколько Акцио с разными целями, а в одном углу шепотом обсуждается, как лучше: поздороваться с профессором Малфоем или все-таки не надо — в третий-то раз за день.

Малфой приглашает войти сразу после первого стука, и на его лице лишь на миг появляется удивление, когда за моей спиной он видит восемь девочек.

— Мы пришли, чтобы работать вместе, — говорю я ему, подходя ближе.

— Потому что лучше бы выдержать общий стиль, — добавляет студентка свой лучший проверенный аргумент.

Девочки уже занимают пустые места за партами, косясь при этом на склонившихся над схемой сцены мальчишек и с любопытством ожидая их реакции. Ничего сверхъестественного не происходит: подопечных профессора Малфоя, похоже, перспектива самого настоящего строительства волнует гораздо сильнее, чем компания однокурсниц.

— Луи, иди-ка сюда, — зовет четверокурсница-слизеринка. — Надо понять, какой ширины будет твоя набедренная повязка.

— Набедренная повязка? — переспрашивает тот в ужасе.

Несколько студентов не сдерживают смешки. Малфой тем временем оборачивается ко мне и с таким же недоумением шепчет:

— Ты их опозорить хочешь?

— Да не волнуйся ты так, — отзываюсь я. — Сверху будет еще накидка.

— Нет, серьезно, Грейнджер. Надеюсь, костюмы будут нормальные. Мне и без тебя проблем хватает.

— Не паникуй. Справимся вместе. — Прежде чем Малфой, приподнявший брови, бросит в меня что-то язвительное, я торопливо добавляю: — Хочешь, и тебе повязку сошьем?

Драко громко усмехается, так что половина учеников оборачивается и ему приходится переждать с ответом секунду-другую.

— С накидкой? — наконец любопытствует Малфой.

— Можно и без.

Я позволяю себе, как мне кажется, игривый тон — потому что жизнь научила меня нападать первой, чуть только в беседе с дражайшим коллегой доходит до двусмысленных фраз. Стараюсь внимательно следить за работой учениц и не оборачиваться.

— Так, а у нас спектакль «восемнадцать плюс»? — его тон неестественно деловой. Невозможно удержаться — я все-таки перевожу на Малфоя взгляд в поисках смешинок в глазах. Они, оказывается, тут как тут.

— А что, у тебя есть что-то очень-очень взрослое выше пояса? — спрашиваю я.

Широкая ухмылка расползается по лицу Малфоя. Он ловко перехватывает волшебную палочку, направляет ее на огромный деревянный брус у стены и громко обращается к студентам:

— Давайте проверим его на прочность. Вспоминайте заклинания. — А обходя меня со спины, он наклоняется и сообщает: — У меня всё очень-очень взрослое, профессор.

Я не знаю, с чем справиться сложнее: с мгновенно прилившей к лицу кровью или с мурашками от дыхания Малфоя на моей шее.

Даю себе несколько секунд, а потом решительно направляюсь к девочкам, которые вовсю увлечены нарезанием кожзаменителя для набедренных повязок. Впрочем, даже будучи занятыми, некоторые из них находят время посмотреть в сторону преподавателя труда. Остается надеяться, что обстоятельства не провоцируют старших студенток представлять его в таком костюме. Я вот только что нечаянно представила, и это… ну, мягко говоря, волнует.

— Так, девочки, вы трое, посмотрите, пожалуйста, чертеж сцены и подумайте, что можно нарисовать на фоне.

Минут через двадцать работа уже кипит. На Мадлен набрасывают нижнюю часть костюма прямо поверх юбки, хихикая на тем, что ткань закрывает все до самых колен и это не очень-то напоминает «набедренную повязку» в ее классическом варианте. Я решаю оставить как есть: смотрится вполне себе «дико» (все-таки о племени рассказываем) и при этом прилично.

И тут — с другой стороны аудитории доносится дружный мальчишечий крик. Я по привычке хватаю палочку, поворачиваюсь и быстро осматриваю обстановку. Прямо над головами студентов, ровным кругом облетая деревянный брус, для которого, вероятно, и предназначен, носится топор.

— Сделайте что-нибудь! — визжит худенький мальчик-брюнет из-под парты.

— Надо понять!.. — отзывается Малфой, присев, но подняв руки и растопырив пальцы, как будто рассчитывает успокоить этим бедных детей. Топор пролетает над ним уже в третий раз. — Надо понять, в чем наша ошибка! Иначе сделаем только хуже!

— А как может быть хуже? — испуганно интересуется другой студент, прикрывший чертежом голову. — Он спустится и пройдется по всем нам?

— Ой, если так, ничем хорошим это не закончится, — тонким голоском говорит другой, кудрявый мальчик. — Видел я похожее в одном маггловском боевике…

Пока они обмениваются отчаянными опасениями, я пытаюсь придумать, что делать. Но мне уж точно невдомек, что они применили за заклятье, и любой неверный шаг действительно может обострить ситуацию.

— Профессор Грейнджер! — с мольбой пищат за моей спиной девочки.

— Малфой, зачем вам топор?!

Он поднимает на меня взгляд и раздраженно отвечает:

— Это сейчас очень важный вопрос, Грейнджер!

Шестеренки все еще лихорадочно крутятся в моей голове.

— Просто попробуем Арресто Моментум? — предлагаю Малфою.

Он, с величайшим опасением следящий за летающим инструментом, кивает.

— Тоже об этом подумал. Делай.

Я произношу заклинание, очень надеясь, что оно сработает, и топор, повиснув на секунду в воздухе, спускается и аккуратно, словно бы ничего не натворил, ложится на пол рядом со студентом — любителем маггловских боевиков.

— Пресвятые бубонтюры! — восклицает кто-то из девочек.

Мальчики и Малфой медленно поднимаются на ноги.

— Все нормально, — выдыхаю я. Сердце у меня колотится, голос чуть дрожит. — Все нормально.

Малфой подает руки сразу двум мальчикам, помогая встать. Его тоже заметно потряхивает, а в глазах, когда он переводит на меня взгляд, плещется неподдельный страх.

— Спасибо, — произносит Драко.

Я снова выдыхаю:

— Все нормально, — как будто сама еще не убедилась в этом до конца, а потом добавляю: — Давай просто… будем работать с деревом магией. Без топора.

Малфой соглашается.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Ближе ко дню Икс все настолько заняты доработкой номеров, декораций, костюмов и актерских действий, что о происшествии с топором практически забывается. Но даже за обедом перед генеральной репетицией Малфой в очередной раз заводит:

— Эти дети теперь считают меня ни на что не годным.

Я с демонстративной тщательностью пережевываю печеную картошку.

— Ты-то всегда меня таким считала, правда, Грейнджер?

— Ты мне уже надоел со своим нытьем, — отзываюсь наконец. Игнорировать Малфоя не представляется возможным. — Пойми наконец, что детям даже больше нравятся те, у кого есть свои слабости. Ты накосячил — но тебе уже простили.

Малфой скептически кривит лицо. Удивительно, конечно, что он все еще страдает, учитывая количество впечатляющих по мощности и филигранности заклятий, примененных им за все время совместной подготовки шоу. В прошлую субботу я даже подумала, что это сильнее испортит отношения между мальчиками и девочками. Первые начали привлекать к себе внимание — шутками и остротами, а вторые рассеянно отмахивались: куда же старшекурсникам (не говоря уж о младшекурсниках) до обаятельного молодого мужчины, да ещё и преподавателя! Хвала Мерлину, мои страхи оказались напрасными. Мальчики проявили настойчивость, и в конце концов им стало удаваться рассмешить не только девчонок, но и нас, обоих профессоров.

Хорошо, что за обедом я не говорю все эти комплименты про чарующее владение волшебством Малфою, потому что через пару часов, на генеральной репетиции, он всем своим видом, своими повадками и усмешками великодушно напоминает мне, что сам знает, как хорош.

— Давайте передвинем сцену чуть правее, — велит профессор двум помощникам. — Отлично. Добавляю еще один источник света, так задний план будет смотреться эффектнее.

Пуффендуйка, раскладывающая рядом со мной ветви для искусственного дерева, тихо восхищается белым световым шаром, появившимся из малфоевской волшебной палочки, как мыльный пузырь.

— Шикарные тени? — спрашивает Малфой, обернувшись ко мне с ослепительной улыбкой.

Я закатываю глаза, мысленно отметив тем не менее, что моим мнением поинтересовались.

Хватаю ветку и направляюсь к стволу дерева. Глаз же мой все время косится на студентов: мальчики и девочки вполне оживленно общаются, старшекурсники чуть задирают младшекурсников, слизеринцы — пуффендуйцев, но это не заходит дальше «тугодум, напрягись» или «ой, слов ей почти не досталось, может, маму позовешь?». Один раз, правда, когтевранец выдает остроту про гриффиндорку и ее «щеки, колышущиеся на ветру». Малфой фыркает, но ловит мой многозначительный взгляд и после этого убедительно грозит шутнику неделей дежурств.

— Актеры, на сцену и за сцену! — приказываю я.

На ходу поправляя накидки, все разбегаются. Малфой встает рядом (я бы сказала, слишком близко, но молчу, чтобы скрыть свою сверхчувствительность), складывает руки на груди.

— Достаем палочки. Но помним, что сейчас это ваш сценический реквизит: никаких заклятий не по сценарию!

Мадлен и Луи встают у входа в пещеру, объемная часть которой выполнена трансфигурацией обычной парты из кабинета труда. Внутри, словно бы уходя дальше, в нарисованную скалу, разлита густая тьма — это, справедливости ради и чтобы разбавить похвалу, посвященную Малфою, уже моих рук дело.

— Кто ты, чужак? — дрожащим голосом проговаривает Мадлен.

— Ты не помнишь меня, Люси? — печально отзывается Луи. — Я был изгнан. Но теперь осмелился вернуться. Потому что вернулся со светом. Я добыл его! Люмос!

— Они великолепно справляются, правда? — шепчу я Малфою, не отрываясь от происходящего на сцене: из «тьмы» в глубине пещеры, через замаскированное отверстие выбираются любопытные сородичи «Люси». — Я беспокоилась…

— …что, если возьмешь на главные роли «по знакомству», ничем хорошим это не закончится? Повезло, моя самая честная и благородная.

Если бы не настало время очередной реплики со сцены, я бы точно поинтересовалась, с каких это пор я «его».

— Люмос? — продолжают свои исследования одетые в древних людей школьники. — Откуда ты узнал это?

— Не сдрейфил я!

Это один из когтевранцев, третьекурсник, так отчаянно спорит с ухмыляющимся гриффиндорцем, что срывает спектакль: все головы поворачиваются на шум в углу Большого зала. В неожиданно наставшей тишине первый вдруг взмахивает палочкой, кричит:

— Экспеллиармус!

Второй мгновенно отвечает тем же, и два неумелых заклятия, столкнувшись, порождают сильную вибрацию в полу и резкий оглушающий БУМ!

Поднимается густая пыль, и сразу после взрыва воцаряется недолгая, но абсолютная тишина. Потом где-то запоздало ломается очередная конструкция, все приходит в движение, и кто-то кричит:

— Дети!

Кажется, это я.

— Малфой, — зову тут же, потому что разглядела его первым, и неосознанно хватаю Драко за руку, утаскивая за собой в сторону сцены. Он не сопротивляется, даже обгоняет, крепко удерживая мою ладонь.

— А ну-ка все откликнитесь! — требовательным от испуга голосом призывает Малфой.

Тут же отвечают дети: «Я цел!», «Я здесь!», «Все нормально!», «Ни хрена себе!..». Пыль медленно оседает, и становятся видны перепачканные, удивленные, растерянные лица.

— Всё, все в порядке? — спрашиваю я, хватая одну из девочек за плечи и по-маггловски прощупывая на предмет возможных повреждений. — Посмотрите по сторонам!

— Где Мадлен? — взволнованно кричит Луи.

— Я здесь!

Он торопливо идет на голос, отодвигая одно за другим искусственные деревья, свалившиеся на сцену. Малфой большими шагами преодолевает оставшееся до Луи расстояние и вместе с ним берется за плоскую «каменную глыбу» — боковую перегородку сцены, которая, покосившись, заточила Мадлен в углу. Девочка невредима, только чуть более пыльная, чем остальные.

— Декорациям конец.

Все обходится без жертв. Более-менее придя в себя, мы смотрим на испорченное отскочившим заклятьем убранство сцены, на костюмы, покрытые неизвестно откуда осыпавшейся штукатуркой.

Я вижу, как Малфой запрокидывает голову, чтобы проверить потолок, и, заметив в ясном вечернем небе размытое пятно, как на прожженном гобелене, принимается сканировать пространство вокруг. Куда-то должен был прийтись основной удар. Вскоре всем становится ясно куда: в стене справа от сцены чернеет большая дыра.

— Ну вы и… — заводит Глория, сверкая глазами в сторону виновников.

— Так, хватит, — бормочу я, старательно раздумывая, с чего начать спасение спектакля. С очистки костюмов? С ромашкового чая для актеров? С восстановления сцены, декораций, стены Большого зала?

— Нет, ну это надо же было именно сегодня…

— Стоп!

Все смотрят на меня. Не ожидали, что умею так орать.

— Вы хотите новой ссоры? Обзываться до рассвета? Или избавиться от наших общих проблем ради общего, Мерлин Всемогущий, дела?!

Глаза студентов почти единодушно выражают пристыженность и несмелое согласие. Произнесшие заклинания мальчишки все еще стоят немного поодаль: гриффиндорец нервно перебирает пальцами рукоятку дымящейся палочки, когтевранец, спрятав свое оружие в карман, одной рукой механически трет почерневшую стену за спиной.

— Пойду посмотрю, — бросает Малфой и направляется к дыре.

— А мы… мы всё исправим, — говорит когтевранец.

— Бери эту сторону, — предлагает другой мальчик.

— Вингардиум Левиоса!

— Ставим сюда.

— Глория…

— Да, я склею.

Я должна помочь, но не могу сдвинуться с места, потому что наблюдаю, словно завороженная, как дети начинают переносить и чинить разрушенные декорации. Они работают в ритме слаженного механизма, четко распределив сложность заклинаний по старшинству, взаимодействуют, понимая друг друга с полуслова, и на Большой зал вдруг опускается такая мирная рабочая атмосфера, что я с трудом верю глазам и ушам.

Очнуться меня заставляет Малфой: он еще не избавился от дыры в стене и выглядит озадаченным.

— Грейнджер, — говорит он, когда я подхожу. Мне хочется обратить внимание Драко на произошедшее чудо, но он не слушает. — Попробуй-ка ты.

Малфой отодвигается, а я недоверчиво поднимаю палочку.

— Репаро!

Ни один кирпичик из кучи на полу у стены не дрожит, и вообще ничегошеньки не происходит. Я взмахиваю палочкой еще несколько раз, Репаро и другие заклинания — все безуспешно.

— Это так странно…

— Надо что-то повесить, — решительно перебивает Малфой.

— Что? — переспрашиваю я.

— Повесить, — он уже сделал шаг по направлению к выходу, а для убедительности кивает. — Пока прикроем дыру, а потом разберемся, сейчас ведь не до этого.

— Подожди! А где ты возьмешь то, чем можно прикрыть?

— У Натана! — отвечает он, чуть повернув голову.

И мне приходится догонять.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Натана здесь нет, — говорю я в темноту, пытаясь намекнуть Малфою, что неприлично заходить в чью-то комнату без спроса. В крайнем случае можно только мне.

— Да, я это уже понял, — спокойно отзывается Драко и зажигает фонари.

Свет растекается по всем картинам. Малфой идет по кругу, «перелистывая» холсты в рамках, поставленные вплотную друг за другом. Я теряю всякую надежду остановить его, потому что он определенно чувствует себя здесь хозяином (как и в большинстве мест этого мира, надо заметить), и сама просто осматриваюсь вокруг. Подошел бы какой-нибудь натюрморт, пожалуй, но из классических у Натана всего парочка: он любит все оживлять.

— О, Грейнджер, — Малфой звучит очень странно: как-то пораженно, задумчиво и при этом нетерпеливо. Я тут же дергаюсь в его сторону, — только глянь, кто тут.

Он достает из крайнего ряда третью картину, демонстрируя мне с неописуемым выражением лица.

Это мой портрет.

Очень красивый портрет или портрет… красивой меня.

Нарисованная нежными пастельными тонами, я смотрю с холста прямо, а потом опускаю глаза со смущенной улыбкой, а на щеки падают тени темных ресниц. Ни одна колдография не могла быть такой же прекрасной, тут все очевидно.

— Я не… Я не позировала, — еле удается выдавить мне.

— Это только подтверждает мои догадки, — говорит Малфой тихо.

Я поднимаю на него глаза одновременно с той, нарисованной версией, взглянувшей на нас обоих.

— О чем ты? — тороплю я, ужасно испуганная этой затянувшейся паузой.

— Грейнджер, только влюбленный человек может нарисовать такое, — произносит Драко так же негромко, но четко и убедительно. — Поверь мне.

Мое сердце бьется с такой скоростью, что становится немного больно.

— Привет.

Мы оба оборачиваемся к стоящему в дверном проеме Натаниэлю, который улыбается, но по тону приветствия ясно: он все слышал и ситуацией не обрадован.

— Я тут… — говорит Малфой, — я тут возьму у тебя летающие апельсины. Они будут отлично смотреться в Большом зале.

Малфой уносит картину, а я остаюсь в мастерской и какое-то время молчу, не в силах справиться с чувствами, разбушевавшимися где-то в груди.

— Так… как прошла репетиция? — спрашивает Натан.

— Нормально, — отвечаю я дрогнувшим голосом. — Половину зала разрушили, зато сплотили детей дальше некуда. Можно сказать, добились перемирия.

Опять наступает пауза, потом Натаниэль говорит:

— Детям не нужно было перемирие. Они и так друг от друга без ума, просто не хотели этого признавать. Впрочем, как и вы с Малфоем, — горько усмехается он. — Мне вообще иногда кажется, что весь этот концерт МакГонагалл устроила ради вас.

Внутри у меня что-то сжимается — оттого, что я крайне редко, почти никогда не вижу Эдвардса таким расстроенным.

— Что ты такое говоришь, Натан…

Но больше ничего не могу добавить. Он внимательно смотрит на меня.

— Это правда? — решаюсь я. — Что Малфой сказал про портрет?

Эдвардс вздыхает, и я принимаю это за положительный ответ.

— Почему ты никогда не говорил мне?

— Гермиона, я и так знал, как ты отреагируешь. Я ведь спрашивал тебя об этом, когда…

Он вдруг осекается. Я жду продолжения, но потом меня осеняет:

— Когда мы выпили и ты расспрашивал про парней? Натан! — я возмущена и пытаюсь разобраться с волнением, от которого даже пальцы дрожат. — Об этом говорят на трезвую голову! Я ведь совершенно не помню, что ты спрашивал!

— Ну, вот мы говорим на трезвую голову, — тут же возражает Эдвардс. Снова этим непривычным серьезным тоном, который ранит меня почти физически. — Ответ разве поменяется?

У меня просто сердце кровью обливается. Нет, я не люблю его как мужчину. Но я бы никогда, никогда не сделала ему больно, если бы это было в моих силах. Не могу смотреть, как он, зная, что его чувства не взаимны и никогда такими не были, наконец дает волю эмоциям — они отражаются на его лице и в том, как он стоит: чуть ссутулившись, хотя всегда говорил, что может быть примером прямой осанки в маггловских рекламных роликах.

— Я не требую никаких оправданий, Гермиона. Я знаю, что такое дружба. И что нельзя заставить себя испытывать то, чего не испытываешь, — он выдает вдруг улыбку, максимально теплую, на какую сейчас способен. — Давай просто будем друзьями. Я не хотел, чтобы ты знала и мучилась от этого. Малфой заслуживает хорошенького удара в челюсть за то, что залез куда не просили.

Глаза мои наполняются слезами, в груди пульсируют все теплые чувства, которые я испытываю к Натаниэлю. Делаю нерешительный шаг, потом все-таки подхожу и обнимаю его. Он аккуратно обхватывает меня руками, и какое-то время мы просто стоим, откладывая, откладывая и пряча неожиданно развернувшуюся между нами драму.

Наконец Эдвардс мягко отодвигает меня и заявляет:

— Если мы еще немножко так постоим, это будет уже не дружба.

Я смущаюсь и шутливо толкаю его в плечо, и Натан наигранно кривится от боли, пока я не смеюсь — нерешительно, но искренне.

— Пойдем поедим, — говорит он. — Я как раз хотел тебя пригласить.

Я киваю и пропускаю его вперед, а сама, на несколько мгновений застыв, смотрю ему в спину и думаю только об одном.

«Как ты могла быть такой слепой, Гермиона? Как могла не замечать очевидного?»

Но ответа не нахожу.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Когда мы с Натаниэлем заходим в Большой зал с огромными подносами, полными стащенных с кухни сэндвичей и пирожных, Малфой косится на нас, но ничего не говорит. Он остается чинить свет на сцене, в то время как проголодавшиеся дети набрасываются на еду. За время моего отсутствия тут явно прибавилось народу: полюбопытствовать и помочь пришли другие участники, работавшие над номерами поблизости. Однако ни одного постороннего преподавателя не наблюдается. Приходится еще раз порадоваться про себя, что Малфой перед репетицией наложил на Большой зал чары шумоизоляции.

— Ну и что, — громко, нараспев интересуется Натан, — вы тут прямо готовитесь, что ли?

— А то! — отвечает пятикурсник, усиленно жуя. — Минут двадцать назад масштаб стараний был очевиден.

— Вы их из скромности слегка прикрыли, как фиговым листочком, правильно понимаю? — уточняет Эдвардс, указывая остатками пирожного на свою картину с апельсинами.

Натан вместе с детьми заразительно смеются, а я, продолжая улыбаться и захватив сэндвич для Малфоя, отхожу к сцене.

— Тебе помочь?

— Нет, я уже заканчиваю.

Забирая сэндвич, Драко избегает касания пальцами, но я решаю не зацикливаться на этом, если он обернется наконец и посмотрит на меня. Благо долго ждать не приходится.

— Мы почти справились, правда ведь?

Застигнутая врасплох, я отвечаю не сразу, но с чувством:

— Да. Едва не провалились, но все еще на пути к победе.

У Малфоя очень красивая улыбка. Когда это не саркастическая усмешка, не самодовольная ухмылка и не злой оскал — а просто усталая улыбка по истинной, душевной причине.

Пока еда сносится с подносов, я прохожусь восстанавливающим заклинанием по единичным прожженным листьям на искусственных деревьях, а потом возвращаюсь к сытому Натану. Мягко, незаметно для остальных сжимаю его плечо, и он кивает.

— Что ты сделала со студентами? — спрашивает Эдвардс.

Дело близится к ночи, но дети пока разошлись только по Большому залу. Вполсилы, без физического и магического напряжения, они репетируют номера, старательно сбрасывая с себя накатившую усталость.

— Они просто молодцы, — говорю я. — Правда молодцы.

Натан недоверчиво и восхищенно качает головой.

— Я пойду, — вздыхает он. — Чтобы завтра быть самым красивым на вашем шоу. После тебя, конечно.

— Нет уж, мне не до красоты сейчас.

После того как я провожаю Натаниэля, мы с Малфоем повторяем с детьми очередность выступлений и механизмы плавного перехода одного номера в другой и отправляем половину участников спать. Потом в ускоренном темпе и как можно дальше от сцены пробегаемся по пьесе: выглядит все вполне прилично.

— Пора и нам поспать.

Теперь мы одни в пустом зале; Драко глубоко вздыхает, стрелки часов показывают двенадцатый час, и я чувствую, как перенесенные волнения свинцом наливаются в голову, руки и ноги.

— Да, — отвечает Малфой.

Мы молча покидаем зал, напоследок обернувшись, чтобы удостовериться в сокрытии улик, и расстаемся у комнат, так и не сказав друг другу ни слова.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Кажется, что нужно только доползти до кровати и положить голову на подушку, чтобы тут же отключиться, но я автоматически иду принимать вечерний душ, который, расслабляя, еще и немного бодрит, не к месту запуская процесс активных размышлений.

«Изменится ли теперь что-нибудь? — спрашиваю себя, вытираясь полотенцем и тут же высушивая его простым бытовым заклинанием. — Будем ли мы с Натаниэлем смущенно замолкать время от времени или, наоборот, найдем в случившемся новый повод похохотать?»

«Нет, нет, — спорю я сама с собой, расстилая постель, — это будет происходить постепенно. Сначала — неловкие паузы, а уже значительно позже — смешное воспоминание».

Лежа и глядя в потолок, я все еще думаю, насколько правильно отреагировала сегодня на стихийное признание Натана. В этот момент кто-то аккуратно, как бы боясь разбудить, но при этом вынужденный дозваться, стучит в дверь. Первая мысль — это Эдвардс, он, наверное, тоже переживает, хочет попытаться еще сильнее сгладить и упростить ситуацию. Пришел с собственной подушкой и ароматическими ночными масками для лица, чтобы лечь прямо на полу.

Но когда я запахиваю халат и открываю, там стоит Малфой: одетый поспешно и не так идеально-аккуратно, как обычно.

— Грейнджер, там МакГонагалл, — объявляет он со смиренным отчаянием в голосе. — Просит нас прийти на несколько минут. Кто-то все-таки доложил про взрыв.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Дверь кабинета распахивается, пропуская нас с Драко внутрь, но Минервы за столом нет. Скованные волнением и чувством вины, под бдительными взглядами директоров с портретов мы проходим к креслам.

Даже гостеприимно разложенное на тарелке печенье мгновенно вызывает чувство тошноты. Мы сидим, потупив головы. Хочется просто, чтобы этот день закончился, начался другой и тоже очень быстро и безболезненно прошел.

— Профессор Снейп, а у вас, случайно, не найдется сигары? — вдруг говорит Дамблдор.

Мы с Малфоем резко оборачиваемся, уставившись на портрет директора, — Дамблдор в шикарном халате с крупными кисточками на рукавах и в явно меланхоличном настроении.

— Вы же знаете, что нет, — отвечает привычным раздраженным тоном Снейп с соседнего портрета. — И вообще, пора вам бросать.

— А зачем? После смерти уже не вредно. И дым в кабинет не попадает. А пожелтевшие ноготки мне потом мистер Эдвардс подкрасит, правда, профессор Грейнджер?

Я неуверенно улыбаюсь, но знаю прекрасно: Натан будет рад лишнему поводу «перетереть с Дамблдором за жизнь».

Снейп вздыхает и переводит взгляд на нас.

— Мистер Малфой, полагаю, мне лучше не знать, почему вы сидите тут с мисс Грейнджер вдвоем посреди ночи?

— Мистер Снейп, — нервно реагирует Драко, — я думаю, меня тут сейчас будут увольнять и вы все равно всё услышите.

Снейп прищуривается, выражая все свое разочарование, и Малфой невольно снова опускает голову. Дамблдор же явно расстроен отсутствием сигары, но философскую речь по этому поводу, которую он уже было завел, прерывает залетающая в кабинет МакГонагалл:

— Что за дыра у нас в Большом зале?

Мы с Малфоем испуганно переглядываемся.

— Сползла картина, и теперь по Большому залу разгуливает сквозняк.

МакГонагалл усаживается, складывает руки у подбородка, и ее очки кажутся особенно строгими. Она явно сдерживает эмоции только по причине занимаемого статуса и проснувшихся любопытных предшественников.

— Ты что, картину заклинанием повесил? — не выдерживаю я. — Знаешь же, что в том месте проблемы с волшебством!

— А как я должен был повесить? — гневно защищается Малфой.

— Ты преподаватель труда! Неужели не мог гвоздь забить?!

— Куда? В каменную стену?!

Я отчаянно вздыхаю.

— Мы исправим это, директор.

— Я уж надеюсь! — восклицает МакГонагалл. — Не говорите мне, что ничего не выйдет и мне придется оправдываться перед Министерством…

— Не придется. Всё будет хорошо, — говорит Малфой, даже меня удивляя своей уверенностью. — Или нормально, — добавляет он на всякий случай.

— Ладно, — подумав, отвечает МакГонагалл. — Я просто боялась, что дыра не главное из последствий. Но если справитесь… Идите спать.

— Рано утром будем как штык и все приведем в порядок, — заканчиваю я, вставая.

Драко кивает и дает мне пройти, мы спускаемся по винтовой лестнице и наконец синхронно выдыхаем.

— Как теперь уснуть? — спрашивает Малфой, когда мы уже у кабинета и моя рука на дверной ручке, а все мысли — о грядущем шоу.

Драко вдруг кажется мне таким грустным и усталым, что я чувствую то же самое и в себе, поэтому невольно поворачиваюсь всем телом: как будто хочу сказать что-то, но понятия не имею что. Малфой сам говорит:

— Надеюсь, сделал только лучше… с этим портретом.

Сердце чуть ускоряется: кто это? Не Драко Малфой, он не бывает таким нерешительным.

— Да, — шепчу я.

Он кивает. Делает какие-то выводы.

— Хорошо, на свадьбу-то пригласите?

«Мерлин, Мерлин, он думает, что подтолнул нас друг к другу, свел и сосватал!»

— Что? Нет! — смеюсь я — тихо и с хрипотцой, как-то совсем по-ночному, я замечаю это потому, что боюсь издать лишний звук и кого-нибудь разбудить.

— Не пригласите?

— Никакой свадьбы.

Он внимательно разглядывает выражение моего лица, пытаясь разгадать.

— Мы друзья.

Малфой держится, его реакция почти не читаема, но доли секунды, на которую возникает довольная улыбка и сумасшедшее привлекательный блеск в серых глазах, достаточно, чтобы мне стало очень тяжело дышать.

— Ясно, — бросает Драко, и я плохо это слышу, потому что кровь гудит в ушах.

Он делает шаг ближе, наклоняется — замедляя время, наполняя мир вокруг своим запахом, — и целует меня.

Половина шестого утра, и я пялюсь на съехавшую с дыры в стене картину. Голова тяжела от нескольких беспокойных часов сна и предшествующих им событий — а когда в Большой зал, левитируя впереди себя две чашки крепкого кофе, заходит Малфой, в голове и вовсе начинает болезненно пульсировать. Драко подходит совсем близко, а я так и остаюсь недвижимой, поэтому торжества очевидно неловкого молчания долго ждать не приходится.

— Возьмем у Хагрида моментальный колдоклей и намажем побольше, — предлагаю я старательно выровненным голосом.

Краем глаза вижу, что лицо Малфоя приобретает такое выражение ленивого согласия, которое обычно значит «ну, в принципе недурно», когда кто-то из участников шоу танцует, поет или колдует.

— МакГонагалл прислала мне записку, — говорит Драко, — в которой сообщила, что Грейвс написала ей вчера вечером и очень мило поинтересовалась, будет ли кто-то из родственников детей. «Ведь это такое необычное событие». Кого-то из родителей, братьев и сестер деканам удалось зазвать. Хорошо, что нас с тобой не приплели к очередной ответственности.

— Поняла. Будем ждать.

«Ну все, пошла к Хагриду», — решаю я про себя, наивно предположив, что в такой ситуации достаточно найти причину смыться — и можно радоваться жизни до самого ее конца.

— Грейнджер, мы вчера так неловко разошлись и не обсудили… — заговаривает Драко, прежде чем я делаю хотя бы один шаг. Он напряжен и прибавляет мне этой паузой ужаса перед неизвестностью, — то, что произошло. Я тебе нравлюсь?

Ну и вопросики! Да их только так можно использовать вместо Ступефая хоть на учебных дуэлях, хоть в стихийной битве среди навсегда припрятанных Тайной комнатой вещей.

Но если признаться честно: это я начала с Малфоем игру. Ладно, не я — кажется, воду мутили его раздражающие манеры и привычка флиртовать, чтобы самоутвердиться. Но это никогда бы не зашло так далеко, если бы не мои попытки захватить власть.

— Малфой, — говорю я, осмелившись на отчаянный шаг, — можно сначала спрошу я? Потому что… Как бы я ни ответила, это не слишком заденет твою самооценку, а вот моя — признаюсь честно, без обиняков — в шатком состоянии.

— Ты ошибаешься, — тут же отвечает Драко, глядя мне прямо в глаза.

На несколько секунд мысли разбегаются от выбивающего из колеи зрительного контакта (слово Грейнджер, еще чуть-чуть — и я потянусь вернуть Малфою тот поцелуй, потому что он был восхитительно чувственным. Губы помнят лучше мозга, который пытается соображать трезво).

— Ошибаюсь, потому что собираюсь спросить тебя?.. Мне не понравится ответ? — уточняю я.

Сердце готово выпрыгнуть из груди — только дай волю. Почему я вообще здесь, поддерживаю этот разговор за несколько часов до главного события учебного года?

— Нет, я не об этом, Грейнджер. Знаешь… — Малфой возвращает в свой тон язвительные оттенки, что, безусловно, успокаивает: хоть один из нас не сломался окончательно. — Я буду крайне оскорблен, если окажется, что мои предположения о твоей симпатии были ошибочны, а от вчерашнего поцелуя ты испытала только отвращение.

Он приподнимает брови, как бы подталкивая меня к тому, чтобы я проанализировала и прочувствовала всю ситуацию, в которой он оказался. Может, Драко и правда уязвим.

Но, минуточку, значат ли его слова, что поцелуй уже и был своеобразным признанием? Наверное, это было бы логично.

А вообще, уморительно получается: соблазнять, пытаясь переиграть друг друга, мы с Малфоем весьма освоились, а вот расставить все шахматные фигурки по местам и сказать честные слова в лицо не можем — все тянем и тянем, моргая глазками в пустом Большом зале.

Из нас двоих я по многим причинам должна быть самой смелой — поэтому пора уже признаться, размышляю я, а там будь что будет. Всегда можно придумать, как отомстить, если это всего лишь развод.

— Ты мне очень нравишься, Малфой.

В его глазах появляется уже знакомый блеск: эта реакция Драко скоро будет действовать на меня как афродизиак. К тому же уголки его четко очерченных губ поднимаются вверх — кажется, теперь сердце точно выпрыгнет, надо его сдержать, хотя бы попытаться восстановить дыхание.

Поверить не могу, что сказала это, а Малфой уже заявляет в ответ:

— Тогда я придумал тебе наказание за проигрыш в нашем старом споре.

Драко торжествует, пока мое лицо, наверное, искривляется такой недоверчивостью, злостью и смущением, что страшно было бы взглянуть в зеркало.

Шаг ко мне — я бы хотела отклониться, но остатки гордости заставляют стоять на месте.

— Поцелуешь меня после шоу, — шепчет Малфой, опаляя дыханием щеку, и его рука слегка касается моих волос — малоопасным, но многообещающим жестом. — Ты мне тоже очень нравишься, Грейнджер. И… сходи к Хагриду.

Я ухожу максимально быстро, но стараюсь не выглядеть при этом трусихой.

Детский сад, конечно, но… Мерлин, я и правда привлекаю Малфоя. Между прочим, завидного жениха по версии «Ведьмополитена».

Хагрид может поинтересоваться, чего это я так улыбаюсь.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Довольно скоро приходится максимально переключиться — серьезно и по-настоящему сосредоточиться на шоу. Иногда от нервов начинает казаться, что сцена шатается, но не меньше меня волнующийся Малфой во второй раз дает мне слово, что все стоит крепко.

Дети по-разному переживают стресс: кто-то повторяет номер уже десятый раз, кто-то, конечно, успел поругаться и помириться. Мадлен Розенталь трясется в углу, обняв себя за плечи, и я уже собираюсь подойти, чтобы попытаться ее успокоить, когда вижу нерешительно приближающегося к ней Луи. Он делает вид, что нечаянно оказался рядом, но вскоре понимает, что Мадлен не склонна к скандалам, а потому заводит беседу. Он переминается с ноги на ногу и почесывает затылок, а потом вдруг, стоит мне отвлечься, Мадлен уже смеется над его шуткой.

— Здорово он вчера перепугался, когда Розенталь прижало декорациями, — тихо говорит мне Малфой, перепроверяя метлы у команды выступающих.

— Но было бы непедагогично сразу использовать такого рода план для примирения, правда? — спрашиваю я.

Малфой согласно ухмыляется.

До начала шоу остается двадцать минут, студент, отправленный к нам директором, сообщает, что миссис Грейвс из Министерства уже прибыла и общается с МакГонагалл, кое-кто из родственников — тоже.

Я набираю в легкие побольше воздуха и кричу:

— Дети! Просто сделаем это хорошо, да?!

Они с воодушевлением отвечают мне какими-то боевыми кличами — разными, конечно, потому что один мы никогда не выбирали и уж тем более не отрабатывали, но ничего, сейчас ведь это не главное.

— По местам! — призывает Малфой.

Ученики, которые не участвуют в шоу, начинают занимать зрительские места, мы с Драко идем к учительскому столу. Я стараюсь держаться к Малфою чуть ближе, чем обычно: очень, очень хочется чувствовать присутствие человека, который тоже ответственен за всю эту самодеятельность и разделит со мной позор, если все пойдет прахом. Я успеваю взглянуть на картину Натана, наконец зафиксированную на нужном месте, когда в Большом зале появляются остальные преподаватели и гости.

— Добрый день, — приветствует миссис Грейвс, а за ее спиной напряженно глядит на нас приближающаяся МакГонагалл.

Малфой широко улыбается, протягивая Грейвс руку, и выражает надежду, что шоу придется ей по вкусу. Я стараюсь следовать его примеру.

Зрители садятся и ждут. Старшекурсница с Когтеврана приглушает общий свет, заставляя сиять наколдованные Драко фонари, и Лизи Этьен начинает шоу, читая стихотворение и постепенно — шаг за шагом и строка за строкой — появляясь из темноты.

— И если я когда-нибудь услышу… Зовущий за собою голос ночи…

— Я не пойду за ним, — перехватывает Джон с Пуффендуя. — Пусть далее пророчит.

Джон стоит на краю сцены, незамеченный до этого благодаря всепоглощающей эмоциональности и таинственности образа его партнерши.

Когда они заканчивают, другие начинают петь.

По моей спине бегут мурашки — то ли от эффектного начала, то ли оттого, что, если сейчас кто-нибудь напортачит, будет втройне обидно.

Мне кажется, я даже не моргаю, боясь что-нибудь упустить и не отреагировать вовремя, а в какой-то момент и Малфой дергается — потому что дрессированный кот отвлекается на чью-то жабу в «зрительном зале» и пару раз пропускает команду.

Но я твержу себе, что все хорошо, все в порядке, ведь и этот номер плавно перетекает в следующий, и тот тоже — в очередной.

Как раз когда зрители заметно утомляются, наступает недолгий перерыв. Зажигают свет, я глубоко дышу, пытаюсь заглушить жажду, выпивая полстакана сока, а две слизеринки незаметно для остальных убегают за сцену, чтобы проверить готовность и костюмы актеров. На вид довольная Грейвс мило беседует с МакГонагалл, и мы с Малфоем косимся на них до боли в глазах.

Потом Глория высовывается из-за декорации, взглядом спрашивая, можно ли начинать спектакль, и я киваю. Зрители возвращают внимание вновь освещённой в полутьме сцене.

К большому сожалению, в самом начале гриффиндорец-второкурсник забывает реплику.

Я удерживаю себя на месте, а так хочется поерзать на стуле и дать какую-нибудь подсказку, но вечные по ощущениям секунды проходят (товарищи по сцене выручают бедолагу), только Малфой позволяет себе едва слышно выругаться.

— Всё в порядке, — успокаиваю я его, хоть и сама волнуюсь не меньше, — всё хорошо.

Я собираюсь аккуратно указать ему на сцену: мол, вон, смотри, дело пошло и покатилось как по рельсам, — но из-за плохой освещенности задеваю ладонь Драко, напряженно лежащую на столе, и мы оба вздрагиваем.

На сцене Луи в набедренной повязке объясняет Мадлен, перевоплотившейся в Люси, что вернулся с открытием. Взмахнув палочкой, он произносит «Люмос», и тут же вспыхнувший свет выхватывает из темноты остальных притаившихся «соплеменников».

Я по-прежнему переживаю за каждую строчку и невольно придвигаюсь еще ближе к Малфою, касаясь своим плечом его плеча. Он замирает.

Пораженное «племя» осторожно, пригибаясь, подбирается к источнику света, а Мадлен поднимает глаза, свои невероятные зеленые глаза, следя взглядом за первой волшебной палочкой в руке Луи, направленной в небо.

Все на сцене оживает: кто-то прыгает от счастья, кто-то качает головой, с опаской отходит подальше или вовсе заунывным тоном причитает о проклятии богов. Отовсюду сыплются вопросы, вопросы, и Луи, вздохнув, начинает рассказывать легенду о Мастере, творящем магию.

Я невольно поворачиваю голову и улыбаюсь Драко, и он делает то же самое. От избытка чувств, близости и волшебства момента сердце у меня снова начинает биться быстрее, а в груди растекается приятное тепло.

С трудом оторвав взгляд от серых глаз, я окончательно осознаю: то, что искрит между мной и Драко, уже никуда не денется.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Все получилось очень неплохо, мисс Грейнджер, — говорит мне миссис Грейвс, когда я, пребывая в состоянии легкого головокружения, выбираюсь из толпы опьяненных успехом, взбудораженных детей.

— Спасибо большое, — улыбаюсь я. Малфой, по всей видимости, только что прошел через похожую процедуру похвалы, потому что стоит рядом счастливый, как запасшийся драгоценностями нюхлер.

— Возобновите осенью встречи выпускников, директор?

— Ну конечно, миссис Грейвс. Мистер Малфой с мисс Грейнджер справятся на ура, теперь уже ясно.

Поборов желание выразить кое-какие сомнения по этому поводу, я улучаю момент и сканирую пространство вокруг. Мадлен и Луи стоят в одной компании, откровенно веселясь — интересно, это временно? Розенталь заботливо держит за руку молодого высокого парня, они похожи, так что, вероятно, это и есть ее брат. Он немного смущен шумной обстановкой, но пришел — хороший знак в истории человека, пережившего депрессию.

Стоит мне чуть повернуться, я замечаю нечто необычное: Натана, который удивлен, как будто бы польщен и пойман врасплох. Напротив стоит милейшая девушка лет двадцати и, нежно поправляя локон, о чем-то спрашивает Натана, который слегка медлит с ответом, растерявшись.

— Извините, — торопливо говорю я недавним собеседникам.

Но, бросившись выяснять обстановку (на деле собираясь аккуратно придвинуться и подслушать), я приближаюсь только в тот момент, когда незнакомка покидает «поле боя» и, похоже, сраженного Натаниэля Эдварса.

— Эй!

— Ой, Гермиона…

— Что это с тобой, а?

— Что? Ничего. Как ты?

Ему не удается меня провести: я всем видом даю понять, что заметила, как вон та великолепная брюнетка протянула ему свою визитку, и наблюдаю до сих пор, как Натан сжимает ее в руке.

— Ты всегда так ведешь себя в присутствии тех, кто действительно тебе нравится, а, красавчик?

— Тихо ты, тихо, — смеется Эдвардс и отводит меня за локоть подальше. — Это сестра Глории. Спросила, чей я родственник.

— И что ты сказал? Я надеюсь, не что-то вроде «о, в моем роду были василиски»…

— Нет, представляешь, ответил нормально, — насмешливо закатывает глаза Натан. — Объяснил, что работаю здесь художником.

— Ну, колись уже: она оставила телефончик?

— Попросила нарисовать ее портрет.

Брови у меня неконтролируемо ползут вверх, чем вызывают у Натана реакцию типа «да, да, ты права, это очаровательно».

— Так, все, хватит меня пытать, — требует он, толкая меня в спину. — Иди развлекай детей и принимай овации. Потом с тобой поболтаем.

Я посмеиваюсь, думая о своем и лениво разгуливая по оживленному Большому залу мимо столов, которые благодаря заботе домовиков наполнились тарелками с аппетитными куриными ножками и жареными овощами, кувшинами с тыквенным соком. Но проходит не слишком много времени, прежде чем в зоне видимости появляется Драко — снова, и в голове моей моментально вспыхивает мысль: грядет то, что дальше откладывать уже нельзя — неизбежное исполнение «наказания».

Малфой игриво салютует мне стаканом.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Это был тапок Гойла.

— О не-е-е-ет!

— К сожалению, да. Кот Пэнси просто напялил его на голову и ластился ко всем, пытаясь похвастаться, но только попробуй снять эту шляпку — мадам Помфри пришлось бы накладывать швы.

— О, она всегда делала это ловко. Можно было смотреть как на творческий процесс.

Мое тело испытывает на себе последствия напряженного дня и последней уборки в Большом зале, так что каждый шаг к нашим с Драко кабинетам отдается протестующей болью в мышцах. Но больше остального болят щеки — смеяться уже по-настоящему тяжело.

— Это же несложные заклинания. Моя мама научилась накладывать швы в пятнадцать лет.

— Она проходила курсы колдомедиков? — удивляюсь я.

Малфой кивает.

— У нас с тобой столько незатронутых тем для разговоров, Грейнджер, — со вздохом сообщает он. — Но наказание есть наказание… Я предлагаю свой кабинет.

— Ну конечно, твоя территория, — возмущаюсь я, но Драко тут же затягивает меня за дверь и прижимает к ней, обольстительно ухмыляясь.

Я больше не жду никаких знаков небес, сигнальных огней или серьезных слов: от запаха Малфоя, оказавшегося близко, замыслившего переход к решительным действиям, я теряю терпение и встаю на цыпочки, чтобы зацеловать Драко так, как до меня его еще никто не целовал.

Он обнимает меня за талию, полностью покоряясь происходящему, и шепчет быстро, боясь слишком надолго прерваться: «Хорошо…» А его рука утопает в моих волосах, выражая торжество взаимного контроля.

Все-таки министерские приказы и мухлеж в соревнованиях с Гермионой Грейнджер не проходят бесследно.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

Накинув на себя халат и прищурившись от Люмоса, я выглядываю в коридор, из которого доносится престранный шум. Но глаза расширяются вопреки яркому огоньку: ведь у витражного окна, пропускающего холодный лунный свет, оживленно спорят о чем-то Натан и Драко — прилагая заметные усилия, чтобы сохранить равновесие.

— Эй, дружки! — шиплю я.

Они резко оборачиваются: Эдвардс — с радостно-приветственной улыбкой, Малфой — с извиняющимся выражением глаз.

— Что задумали?

— Мы идем развлекаться, — шепотом откровенничает Натан.

— Мы разве можем это говорить? — так же тихо уточняет у него Драко. — Мы же хотели пойти развлечься по секрету от всех.

— Нет, ну Гермионе-то можно.

Я в полном недоумении наблюдаю за тем, как Натаниэль движением руки указывает на меня, настаивая на своей точке зрения, а Малфой, надув губы и немного подумав, согласно кивает.

— Можно поинтересоваться, что входит в программу развлечений?

— О, мы собираемся проверить, что продают в Хогсмиде ночью… — сообщает Драко, но заметив мое возмущение, добавляет: — Ничего противозаконного, я клянусь.

— Чистое любопытство, — подтверждает Эдвардс. — Но вот это мог бы ей не говорить, — качая головой, признается он Малфою.

— Ну ладно, все, нам надо остаться вдвоем, — с неприкрытым смехом командует тот, и оба с усердием делают шаг вперед.

Я складываю руки на груди, прислоняясь к дверному косяку, и без особого энтузиазма спрашиваю:

— Ну что у вас все-таки общего?

— О! — отзывается Натан и останавливается, покачиваясь. — Кое-что одно точно есть, — он выставляет перед собой указательный палец, долго смотрит на него, пока Малфой не хлопает его по плечу и не тянет за собой.

— Пойдем, пойдем, пока меня ученики не засел… не за… сек-ли, — шепчет Драко. — Засекут — и все, — он пытается изобразить свист. Не получается. Вместо этого он демонстрирует какой-то невнятный жест. — Конец.

Натаниэль соглашается, и они машут мне на прощание.

— Все ученики давно спят, — бурчу я вслед удаляющимся приятелям, вцепившимся друг в друга, как будто два выживших после кораблекрушения. — Черт-те что.

Истинны все-таки чудеса замка Хогвартс и чудеснутость его жильцов.

Я в спальне Малфоя. Варю этим двум гулякам антипохмельное.

— О черт! — вдруг восклицает Натан, и я тут же оборачиваюсь, опасаясь увидеть, что он упал с дивана или что-то подобное. Однако Эдвардс лежит все там же, только, сильно прищурившись, смотрит на циферблат своих наручных часов, в которых вместо стрелок — настоящие, но малюсенькие кисти. — Мне же портрет сегодня рисовать!

Малфой хрипло смеется со своей кровати, но прерывается со страдальческим «о-о-й», кладет руку на лоб и опять спрашивает, когда будет готово зелье.

— Еще десять минут. Потерпите уж!

— Тише, тише, — умоляют они оба.

Мне одновременно весело и жаль их, и из милосердия приходится ограничиться коротким смешком.

— А портрет, — через силу выдавливает Малфой, — той мисс Шерри, так ведь?

— Да-а, — отвечает Натан.

Измельчая стебли ромашки, я сопоставляю факты.

— Сестра Глории?

— Да.

Малфой со странным кряхтением приподнимается и направляет волшебную палочку себе за голову, чтобы взбить подушку хитрым, но несложным заклинанием.

— Надеюсь, ты не против, Гермиона? — спрашивает Натан, с сочувствием понаблюдав за бесплодными попытками друга по несчастью облегчить свои страдания.

— А почему должна быть против? — отзываюсь я. — Оставишь моих учениц в покое, это ли не радость.

Подумав, кокетливо прибавляю:

— Она хороша.

— Да-а-а, — опять отвечают мне оба.

— Но ты хорошее, Грейнджер, — говорит Малфой.

Я скептически приподнимаю бровь, и он отзеркаливает мой жест. Я не могу сдержать улыбку. Малфой улыбается тоже.

— Подождите, пожалуйста, — прерывает наше многозначительное молчание Натан. — Вот я уйду, и вы продолжите свои безграмотные во всех смыслах подкаты.

Почувствовав себя неловко и точно покраснев, я отворачиваюсь, чтобы отсчитать последние десять помешиваний, и вдыхаю, проверяя, свежий запах своего варева.

— Зелье, кстати, готово.

— Ура-а-а, — откликается Эдвардс — правда, это все еще больше похоже на мученический стон.

Они мужественно встают, принимают кружки и говорят, что сегодня с огромным удовольствием готовы признать во мне старейшину племени, Гермиону Грейнджер — покорительницу сердец всех совершивших ошибки алкогольных гурманов.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Пошли гулять, Грейнджер!

Кажется, через полчаса после зелья и целительного душа Драко выглядит особенно безмятежным. Я останавливаюсь у лестницы, которая тут же начинает свое хладнокровное движение, меняя направление на совершенно нам ненужное. Малфой идет ко мне через холл, а на его белую рубашку дважды запрыгивает невесть откуда взявшийся солнечный зайчик.

— Ты на свидание меня приглашаешь? — спрашиваю я, предусмотрительно оглянувшись по сторонам.

— Зависит от того, согласишься ли ты.

— Везде-то ты ищешь запасные пути.

Драко пожимает плечами, пропуская мимо ушей эту шутливую претензию. Мы проходим по этажу, чтобы спуститься к выходу.

— Еще пара недель — и лето, — говорю я, ни о чем особенно серьезном не думая. В голове приятная, почти забытая легкость по-настоящему хорошего выходного дня. — Какие у тебя планы?

— М-м-м, — тянет Малфой, тоже расслабленный и даже рассеянный. — Выучу наизусть твои методички, наверное.

Я бросаю на Драко любопытствующий взгляд, как всегда засмотревшись, и он тоже оборачивается и подмигивает.

Натан предлагал еще один чудодейственный способ обольщения, но я все обходила его стороной, считая слишком уж очевидным, даже хуже всех этих манипуляций с волосами, улыбками и намеками. Эдвардс говорил: «Ну похвали ты его!» И в этот солнечный день мне хочется похвалить Драко без конкретной цели, просто потому, что сердце требует теплых слов.

— Малфой, я действительно считаю, ты поступил довольно смело, что пришел работать в Хогвартс, да еще на такую должность. — Игнорируя его изумление, я продолжаю: — И справляешься ты отлично.

На его лице появляется неповторимая самодовольная ухмылка, и она вызывает у меня смех, который уже никак не сдержать.

— Грейнджер, ты тоже огонь, — заявляет Драко, пока я прихожу в себя. — Надеюсь только, ты никогда не будешь больше язвить про мою репутацию.

— Вспомнил! — полусерьезно возмущаюсь я. — Это ты первый начал. «Хочешь встретить Грейнджер — беги в школу».

Мое объективно удачное передразнивание заставляет Малфоя весело хмыкнуть, признавая, что мы квиты, и он тянется, чтобы приобнять меня за плечи, но вдруг резко останавливается.

— Тихо! Слышишь?

Я непонимающе замираю, но вскоре осознаю, что Драко заглядывает за угол, где на нескольких скамейках сидят, рассматривая новый выпуск «Ведьмополитена», третьекурсницы Когтеврана и Пуффендуя.

— Ты собираешься подслушивать? — едва слышно спрашиваю я, но Малфой требовательно прикладывает палец к губам.

— Да нет, Глория права, — негромко рассуждает кто-то из девочек. — Мы уже поняли, что когда нет кричалки — и фанклуб какой-то не фанклуб.

— Давайте попробуем.

Они изображают крик, но все еще аккуратно, почти шепотом:

— Малфой-Грейнджер навсегда!

Получается немного вразлад, так что Глория задумчиво добавляет:

— Надо бы заменить фамилии чем-то покороче. Более звучным.

Остальные поддакивают.

С озорным выражением лица Малфой кивком указывает мне на новообразовавшийся фанклуб и тут же быстро, совершенно по-мальчишечьи чмокает меня в губы.

Я ошарашенно оглядываюсь, но понимаю, что Драко очень мудро подобрал тот момент, когда поблизости нет ни души.

— Не делай так больше! — требую я.

— Ничего не могу обещать, — заявляет Малфой и, решительно взяв меня за руку, ведет дальше к выходу — навстречу солнцу, озеру с резвящимися на берегу детьми и множеству светлых, прекрасных своей наивностью надежд.