Родственные связи. Внимание (джен)

Корита никогда не любила ссориться с друзьями. Хотя сегодняшнее плохое настроение имеет и другие причины. Вообще она не очень-то умеет дружить.

На курсах целителей ей постоянно твердят одно и то же: личные отношения даже не второй план, а пятый. На всех предшествующих — внимание к пациентам, даже к тем, которые не подозревают о том, что их уже лечат. Хотя, например, Сабрина не обращает внимания на пять капель успокоительного, которые Корита регулярно подмешивала в ее чай, а ведь в зельях Обри отлично разбирается. Сабрина и сама знает о своих проблемах с самоконтролем, которые и приводили к ее уязвимости к воде. Вообще-то взрослые пироманты не имеют за собой подобной слабости, тем более что и они являются людьми, на восемьдесят процентов состоящими из жидкости. А вот у детей и подростков зачастую доходит до того, что в периоды крайней злости они даже выпить воды не могут, чтобы не сжечь себе губы, язык и глотку.

Корита в раздражении встряхивает головой. Мысли не слушаются совершенно. Пальцы, сжимающие перьевую ручку, сами по себе порхают по тетрадному листу, выводя на нем черные вихры, круглые очки и снитч у ладони.

Гарри сейчас сидит на передней парте и о чем-то шушукается с Дреем, тоже не слушая мадам Лабуле, которая уже угрожающе посматривает на мальчишек. Протреплются еще пару минут, и не избежать им дополнительных пяти дюймов к эссе о гоблинской войне от 1809 года с Западно-Европейским Анклавом Волшебников.

С боку виновато посматривает на Кориту Гермиона — явно хочет помириться. Да и Джан за примирение — и так вчера полчаса ревела из-за дурацкой ссоры. Ведь нужно было сказать. Хотя, как собственно это представить: «Гер, а ты в курсе, что ты истеричка и твои кошмары про твою встречу с троллем я забираю через ночь, потому как ты будишь меня и Сабрину визгом?»

Или «Джей, ты прости, но я тут пришла к выводу, что ты слегка сумашедший из-за того, что Заклятие Смерти в тебе повредило твою душу. Но не расстраивайся, сумасшедший лучше чем мертвый».

Удар колокола возвещает о конце лекций. В расписании последней парой на сегодня стоит Искусство Магического Боя. Профессор Мэй говорила, что это более высокий уровень, нежели Волшебная Защита, которая учила главным образом, как не вляпаться в дерьмо, будучи чрезмерно гордым волшебником.

К слову о чрезмерной гордости. Гермиона тихонько подходит сбоку. Осознавая, что спрятать портрет она уже не успеет, Корита опрокидывает на бумагу чернильницу, заливая весь лист.

— Ой, прости, я напугала, — вскрикивает Гермиона, пытаясь подхватить лист. Ну, да конечно, так тебе и дали вытянуть из бумаги лишние чернила.

— Ничего, — Корита спешно запихивает рисунок в сумку, — Гер, прости за вчерашнее, я правда должна была сказать.

— Не представляю, как бы ты это сделала, — улыбается Гера. От этого становится тепло на душе, и губы Кориты тоже расплываются в радостной улыбке.

— И я не представляю, — пока девочки спешат по коридору, целительница шарит взглядом, пытаясь отыскать Гарри, — но, наверное, как-то должна была представить.

С консилиума друг пришел не в духе, громко заявив Дрею: «Все целители постоянно врут», — и просто без сил рухнул на скамью.

— Класс, мантии снять, — мадам Чирута Мэй — пусть невысокая и слегка полноватая, но от того не потерявшая проворности преподавательница проходит в класс. Журнал зависает над партой, а над ним начинает трудиться Прытко Пишущее Перо, отмечая всех отсутствующих. Которых, кстати, трое. Совсем оборзели, а потом придут к мадам Ле Пен клянчить справки.

Класс по ИМБ был разбит на две половины. На одной стороне в два ряда стояли парты, а другая была просторна и не загружена никакой мебелью кроме шкафа с подозрительно подрагивающими дверцами в центре. Хотя, кроме него, интереса класс не представлял.

А вот на Прытко Пишущее Перо Корита посматривала с интересом — очень облегчало жизнь, но стоило, как половина хорошей метлы. Или треть Нимбуса 2001. Даже в волшебном мире лень обходилась дорого. А как здорово бы было писать им длинные истории болезней.

— Ты вчера письмо получила... — снимая мантию, Гермиона вроде и не интересуется, но показывает, что заметила нового адресанта.

— Ну да, — если твоя лучшая подруга в тринадцать щелкает, как орешки, партии хороших британских шахматистов, вряд ли от нее утаишь такую мелочь, как письмо, которое приносит незнакомая сова. До этого Корита получала письма только от отца, хотя в этом году брат Гарри черкнул ей пару строк о брейк-дансе и о его освоении, но вчерашняя сова не была карликовым сычом Урфином. Это была шикарная белая полярница, присланная Ли Джорданом.

Читая его слегка припахивающие заигрыванием строчки, Корита похихикивала, что вряд ли укрылось даже от обиженной на нее лучшей подруги. Конечно пара встреч с Ли точно не могли отвлечь Кориту от симпатии двухгодичной давности, но это здорово развлекало.

— Мисс Джан, функции заклинаний магического боя, — резкий голос мадам Мэй приводит задумавшуюся ирландку в себя. Корита встает, спешно припоминая параграф, который проглядела вчера вечером.

— Защита волшебника от волшебника, защита волшебника от волшебных существ высокого класса опасности.

— И защита волшебника от проклятых вещей, — заканчивает профессор Мэй, — плюс два балла к итоговой оценке за урок, и повнимательней, мисс Джан.

Легко сказать, повнимательней, а как бы этого достичь, если пальцы сами чирикают на полях тетради инициалы Гарри Поттера, обрисовывая их сердечками, цветочками, а затем спешно зачеркивая, чтобы, не дай Мерлин, Гера или Саб не заметили.

Корита не любила заниматься самообманом. Тем более, что она довольно неплохо ощущала чужие эмоции. Да, Гарри Поттер представлялся для нее рыцарем в белых доспехах, даже на первом курсе рискнувшим шкурой для ее спасения. Но их интересы пересекались разве что на квиддиче. Даже с чуть избалованным и увлекающимся Дреем у нее было больше общего. Но вот только нравился Корите не он.

И почему в голове такая каша? Наверное, это гормоны, о которых говорил сэр Исаак, запрещая ей в этом году брать пациентов. На самом деле у Кориты был лимит — не больше одного пациента в год. В этом году разрешили только ситуативную помощь и полную передачу пациентов под попечительство мадам Ле Пен.

— Практическая часть нашего урока будет посвящена борьбе с боггартом, — громко объявляет мадам Мэй, и Корита, вздрогнув от неожиданности, так как опять замечталась, сажает на рукав мантии кляксу.

— Evanesco, — спешно сводя пятно с ткани, шепчет девочка.

— Кто мне скажет, как выглядит боггарт? — класс отзывается шепотками, но руки не спешит тянуть никто. Ну кроме, конечно, Гермионы, со скучающим видом, мол, «я, так и быть, сделаю вам одолжение и отвечу на этот дурацкий вопрос». И не сравнить с той зажатой, напуганной девчонкой, которую познакомили с Коритой на первом курсе. Пока Гермиона рассказывает классу о том, что боггарт выглядит не иначе, чем твой страх, Корита занимается чем угодно, но не слушает ее. Нет, ну конечно в ее домашнем шкафу боггарт не жил. Но любой ребенок из волшебной семьи был знаком с этим понятием. Боггартом пугают непослушных маленьких волшебников, если они не хотят есть кашу и вовремя ложиться спать. Хотя, как изгонять его, никто не учит, поэтому стоит послушать.

Так, главный страх? Вот это и вправду интересно. Интересно, как боггарт может представить страх одиночества? Ведь он оборачивается конкретным существом. Может, он обернется в отца? Его Корита и вправду побаивалась — уж очень строгим и неприступным был Бартимеус Джан. Сродни отцу Дрея. Их явно вырастили на одной плантации.

Хотя легкая опаска не идет в сравнение с настоящим страхом. Значит, все-таки одиночество. Скорей всего, придется увидеть мертвым кого-то из друзей. Вот и что тут можно придумать смешного?

Загрузившись размышлениями, Корита встает в конце длинной очереди перед шкафом. А мальчишки, конечно, вылезают вперед. Вот Доминик делает шаг вперед, и профессор Мэй взмахом палочки отпирает шкаф. Из шкафа боггарт выползает, выпуская языки тумана. Классика запугивания, даже люди в своих триллерах используют туман. Здрасьте приехали, это что, лич? Великий некромант и Повелитель Дохлых Землероек боится лича? Порождения собственной магии? Нужно включить в анамнез и проконсультироваться с сэром Исааком на этот счет. Еще не дай Мерлин бросит некромантию и разовьет в себе какую-нибудь фобию.

— Ridikulus, — произносит Альфарес, и на лице лича появляется клоунский грим, а на голове — рыжий кучерявый парик.

Мальчишки приветствуют клоуна-лича радостным хихиканьем, а тот оступается, запутавшись в полах драной мантии, что вызывает еще более громкий смех. Вдохновленный успехом испанца, к боггарту подступается Кантаро Киото. Для него лич оборачивается мумией с полусгнившими и местами отваливающимися бинтами.

— Ridikulus, — и бинты взмывают к потолку, превращая мумию в куклу-марионетку, изображающую что-то вроде «пляски пьяного матроса». Иначе назвать эти несистематизированные рваные движения девочка, повернутая на всем, что относилось к танцам, не может. Ребята встречают «марионетку» добросовестным гоготом.

Злата — первая из девчонок, отважная полька встречается лицом к лицу с огромным глиняным истуканом, тот заносит тяжелый кулак, и девочка выкрикивает «Ridikulus». Глиняные бока голема покрываются цветочной росписью, на неказистой голове расцветают алые круги «румянца» и кукольные глазки. Элен, стоящая рядом со Златой, икает от смеха: «Матрешка», — и держится за живот.

Гермиона, бледная, но решительная шагает навстречу своему воплощению страха. Ну конечно, тролль. Кто же еще?

Робкий «Ridikulus», и тролль поскальзывается, а узловатая дубина вырывается из его лапы и приземляется ему на голову. Гермиона радостно улыбается, видя падение своего кошмара. А вот и Гарри…

Почему-то вдруг класс пронизывает холод, а на месте тролля вырастает черная фигура. Гарри в явном ступоре, он, наверное, ожидал увидеть что-то вроде дракона или василиска, а тут — это… Корите в голову лезут жуткие воспоминания. Жуткие даже для нее. Свистящий шепот Тома Риддла в голове, шуршание василиска, угрозы убийства друзей. Бледные лица одноклассников говорят о том, что они испытывают нечто похожее. А Гарри? Гарри падает на пол, не проявляя признаков жизни.

Мадам Мэй бросается к боггарту, он превращается в гигантского скорпиона, и после ее заклинания у него отпадают лапы и хвост, и боггарт поспешно ползет обратно в шкаф.

— Дышит? — пока Корита нащупывает пульс на запястье Гарри, спрашивает профессор.

— Ага, — облегчение сваливается на целительницу лавиной. От радости, что Гарри все-таки жив, на нее накатывают слезы. Пряча лицо от любопытных одноклассников, девочка шепчет: «Renervate». Конечно слезы можно оправдать случившимся потрясениям, но какой-нибудь длинноязычный одноклассник ляпнет: «Джан влюбилась», — и с этого дня ее жизнь станет совершенно невыносимой, потому как это будет любимой дразнилкой всех трех первых курсов, которым будто заняться нечем, кроме этого.

— Так, все в лазарет, живо, — приказывает мадам Мэй, — и никакого дезертирства, я вас всех вижу.

Дрей и Ник соглашаются помочь тащить Гарри, после обморока не оклемавшегося достаточно, чтобы идти самому.

— Что это за ерунда? — спрашивает Драко, однако внятного ответа не получает. Даже Гермиона пребывает в неведении и недоумении. Однако стоит им войти в госпиталь, как любопытство получает удовлетворение.

— Боггарт обернулся дементором… — профессор Мэй предупреждает мадам Ле Пен, разъясняя детям природу существа, — поэтому всем нужно шоколада и побольше.