Привычка рожать (гет)

— Подумала, что ты должен знать.

Рон во все глаза смотрел на Паркинсон и не мог вымолвить ни слова. Не дождавшись реакции, та добавила:

— Мне ничего не нужно. В смысле, родители всё возьмут на себя. Ты можешь вообще забыть об этом. Я просто подумала… — она осеклась, раздражённо передёрнула плечами и, резко повернувшись, вышла.

— Стой! — Рон наконец отмер. — Паркинсон!

Он выбежал в коридор, но тут же был подхвачен потоком курсантов. Дежурный дал звонок, и все ринулись в главный зал аврората — на первый в их жизни общий сбор.

Выступления Кингсли Рон не услышал. Он машинально отмечал основное («Тренировочный лагерь… нормативы… распределение…»), а в голове набатом били два слова, произнесённые Паркинсон.

…То, что восьмой курс был плохой идеей, стало ясно почти сразу. После войны и работ по восстановлению Хогвартса многие выучили программу по тёмным силам и чарам на практике и едва ли могли выжать из курса что-то новое. Зато напряжение сохранялось, как и тоска при виде пустых мест за столами. Почему-то никто их не занимал.

Словом, восьмикурсникам в Хогвартсе было и тошно, и тесно. Кое-как они дотянули до Рождества и, разумеется, на вечеринке жутко напились. Рон поссорился с Гермионой и пошёл бродить по школе.

Где-то там он и наткнулся на Паркинсон — она курила маггловские сигареты. Кажется, Рон сделал ей замечание. Кажется, она его послала. И совершенно не понятно, как они оказались в пустом кабинете. Там, на ледяном столе, и случилось то, что случилось.

Наутро Рон чуть не поседел от ужаса. К счастью, Паркинсон сделала вид, что ничего не было. Может, не помнила или же предпочла не помнить, что трахнулась не просто с гриффинорцем, а с презренным Уизли. А Рон — о, Рон был не настолько глуп, чтобы рассказать всё Гермионе. Совесть, конечно, мучила, но тут всем желающим предложили сдать экзамены экстерном, и Рон занырнул в учёбу. Постепенно он убедил себя, что это ему приснилось, и почти уже забыл, как вдруг…

«Я беременна».

Вяло хлопая выступающим, Рон судорожно соображал, что же теперь делать. Хотя сначала стоило во всём разобраться. Его ли это ребёнок? Ясное дело, не его! Раз уж Паркинсон с такой лёгкостью трахается с посторонними. Но зачем тогда пришла? Чтобы испортить ему первый день в академии? Бред, Моргану твою наперекосяк, ну какой же бред, всё это!..

— Ты чего? — прошептал Гарри в перерыве между речами.

— А чего? — буркнул Рон.

— Ты уже минут двадцать стоишь на моей ноге.

После церемонии они засели в пабе и Гарри, конечно, всё из него вытянул. Услышав потрясающую новость, помолчал, а потом подозвал официантку.

— Мы возьмём всю бутылку, спасибо.

В целом Гарри был с ним согласен: будь это враньём, Паркинсон бы не явилась и, тем более, не отказалась бы от всего.

— Разве что решила сыграть на чувствах? — Гарри прищурился на него сквозь стакан с огневиски. — Чтобы совесть тебя загрызла и чтобы ты сам прибежал. Ты теперь завидный жених.

— А что? Она могла! — оживился Рон. — Слизеринцы, мать их!

— Значит, нужно всё проверить. И, Рон…

— А?

— Надо рассказать Гермионе.

От этой перспективы Рон моментально протрезвел. Тем более, Гермиона должна была вот-вот подойти.

— Так может, не о чем рассказывать? — жалобно спросил он. — Если Паркинсон всё наврала…

— Тогда надо убедиться.

— Точно! Пойду прямо сейчас!

— Эй, куда? — Гарри тоже вскочил. — Куда собрался-то?

— В адресное бюро! А потом к Паркинсон! — крикнул Рон на бегу. — Ты будь здесь и Гермионе скажи… Ну, придумай чего-нибудь, ладно?

Как ни странно, адрес особняка в Лондоне ему выдали. Странно — потому что на карточке Паркинсонов (белоснежной, с золотым тиснением) стояла пометка «только при особых обстоятельствах». Хотя после войны многое поменялось, да и кто бы, чёрт подери, сказал, что у него не особые обстоятельства?!

Пробыв там несколько минут Рон начал понимать, почему Паркинсон всё-таки явилась к нему. Имей он таких родителей, вообще всё бы делал наперекор. Мамаша смотрела на Рона сквозь лорнет, словно ждала, что он вот-вот нассыт на ковёр. Папаша был не лучше. Он сразу утащил Рона в свой кабинет и даже не предложил сесть.

— Насколько я понимаю, вы не состояли с моей дочерью ни в каких отношениях, помимо, хм, известных, — процедил он, разминая сигару. — Следовательно, вы не заинтересованы в каком бы то ни было их продолжении.

— Но…

— Тем более, — Паркинсон повысил голос, — содержание ребёнка вам явно не по карману.

И смерил Рона издевательским медленным взглядом. Тот сжал кулаки и шагнул вперёд.

Они бы, наверное, подрались, если бы на шум не прибежала Панси («Уизли, ты что здесь делаешь?!»). В результате Рон проорал: «Только попробуйте отобрать у меня права на ребёнка!», и, нарушая все правила приличия, аппарировал прямо из кабинета.

Хорошо хоть, барьера не было, а то расплющился бы, папаша…

«Права на ребёнка», с ума сойти! И откуда всё это повылазило? Ведь если разобраться, Паркинсон предлагал наилучший вариант: Панси выходит замуж за какого-то купленного жениха, ребёнок будет как бы от него, никто ничего не узнает, и можно спокойно жить дальше.

Поправочка: можно было. Теперь-то он уже заявил, что собирается быть самым настоящим отцом.

Идиот!

Однако мысль о том, чтобы пойти на попятный и прогнуться под этих… этих… В общем, никак нельзя. И на данный момент это значило одно.

Надо было объясниться с Гермионой.

Когда Рон, абсолютно выжатый и несчастный, вывалился из камина в Норе, у него было лишь одно желание: лечь спать и забыть обо всём хотя бы до утра. Тогда можно всё спокойно обдумать и крохотной частичкой души понадеяться, что ребёнка всё-таки нет или что он не от него…

Рон уже шагнул к лестнице, как вдруг понял, что в доме стоит аномальная, гнетущая тишина. Стараясь ступать бесшумно, он прокрался на кухню и остолбенел: вся семья была в сборе, даже помятый с дороги Чарли. Он слегка улыбнулся Рону, да ещё Флёр, перестав на миг полировать ноготки, послала воздушный поцелуй. Остальные молча смотрели на него. Артур и непривычно тихая Молли держались за руки.

— Ну давай, братишка, — начал Билл. — Рассказывай.

— Э-э… Что рассказывать?

— Всё, — весомо сказал Перси и ткнул пальцем в часы Молли. — Мы уже выяснили, что это не мы.

— И что Гермиона тут ни при чём, — мрачно поддержала Джинни.

Рон смотрел на часы и чувствовал, как слабеют коленки. На циферблате поблёскивал золотистый треугольник — кончик проклюнувшейся стрелки.

Новый член семьи Уизли.

* * *

Скандал был коротким, но бурным. Закончился он, когда Джордж, перекрывая гвалт, взвыл:

— Да вы дайте сначала ему родиться, а потом уж решайте, что делать!

— Точно! — Рон благодарно посмотрел на брата. — Может, он ещё и…

— Что-о? — взвилась Молли. — Рональд Уизли, ты что, надеешься, что с ребёнком что-то случится?!

— Нет, что ты! — возмутился тот и подумал, что было бы неплохо. И тут же возненавидел себя за эту мысль.

— Но Паркинсон… — простонала Джинни. — Неужели никого другого не нашёл?

— Да не искал я! И чего ты ноешь, жениться-то я на ней не собираюсь!

— А я немного знаю этого Паркинсона, — сказал Билл. — В банке часто бывает. Странно, что он вообще с тобой разговаривать стал.

— Попробовал бы он меня прогнать!

— Так до чего же вы договорились? — подал голос молчавший доселе Артур.

От этого тихого вопроса Рон смутился сильнее, чем от хоровой ругани.

— Да не до чего, — буркнул он. — Я просто сказал, что это и мой ребёнок тоже и что я буду отцом.

— Вот и хорошо, — так же спокойно сказал Артур и указал на часы. — Он — или она — будет и нашим ребёнком, Уизли, что бы там Паркинсоны себе ни думали. С остальным разберёмся потом.

Билл и Флёр синхронно кивнули. Чарли подмигнул. Перси пожал плечами. Джордж усмехнулся. Джинни схватилась за голову. Молли вздохнула.

— Значит, решили, — резюмировал Артур и, поднявшись, вышел.

Скоро где-то в отдалении заработал миксер, и всем стало понятно, что сегодня Артура в его любимом сарае лучше не беспокоить.

Рон немного послушал миксер, а потом побрёл наверх, к себе.

Утро принесло облегчение в виде новости о том, что первокурсники аврорской академии май и всё лето проведут в тренировочном лагере, чтобы подтянуть физподготовку и, заодно, облагородить пару городков, потрёпанных Пожирателями, — Кингсли отличался редкой практичностью. Проживать можно было в лагере. Рон с радостью уцепился за эту возможность и за всё время не выбрался ни в Нору, ни, на всякий случай, в Лондон.

Гарри был недоволен и даже назвал его трусом, с чем Рон в душе согласился. Вслух же сказал, что раз от Паркинсон вестей нет, то и напрашиваться не стоит. Он тренировался как одержимый, чтобы вечером сразу упасть и заснуть. Эта терапия принесла неожиданную пользу: по итоговым результатам Рон превзошёл всех на курсе и удостоился похвалы. Хотя обрадовало это куда меньше, чем могло бы. В свободное время Рон писал письма Гермионе, и та всегда отвечала, сначала суховато, потом — всё сердечнее.

От Паркинсон по-прежнему не было ни слуху ни духу вплоть — вот же подлая натура! — до дня его возвращения. Принесённая совой записка была короткой: «Я в Мунго».

Рон бросил сумку в прихожей Норы и, отмахнувшись от расспросов Молли, шагнул в камин.

* * *

— Она немножко не доходила, — любезно пояснила дежурная целительница. — Но всё хорошо, не волнуйтесь.

У Рона пересохло в горле.

— Так она чего… Она уже… Того? — жалко пробормотал он.

— Она не того, она рожает. — Целительница явно забавлялась. — Во-он там. Эй, вы куда, стойте! Вам туда нельзя!

Рона мягко выдворили в холл, где, натыкаясь на стены, уже бродили несколько парней — взъерошенных, с беспомощностью в глазах. Постепенно они сбились в стайку вокруг немолодого солидного мага, который ждал спокойно и только прикладывался время от времени к фляжке. Эта фляжка сразу пошла гулять среди «друзей по счастью». Рон тоже глотнул крепкой душистой настойки и отправил Гарри патронуса.

— Что, уже? — выпалил Гарри ещё из аппарационного потока.

— Да. Нет. Н-не знаю. — Рон ткнул дрожащим пальцем в сторону отделения. — Там. Рожает.

— А-а, — глубокомысленно сказал Гарри и потянулся к фляжке.

Вскоре они сунулись в отделение с вопросом не надо ли чего и были с позором изгнаны. Потом Рон не мог вспомнить, кому пришла идея использовать мётлы, но собирался он недолго: вычислив на пару с Гарри подходящие окна, взмыл вверх…

— Деточка, это не твой ли муж там? — спросила целительница, вливая в Панси кроветворное пополам с заживляющим. Та с трудом повернула голову и, увидев за стеклом пьяно сосредоточенную физиономию Уизли, прохрипела:

— Он мне не муж.

И заснула.

* * *

Мальчик, семь фунтов.

Эти слова утром всплыли в сознании Рона и теперь повторялись в Норе на все лады. Повторялись радостно и в то же время смущённо — казалось, члены семьи никак не могут решить, стоит ли это событие отмечать и если да, то как.

Для Рона вопрос не стоял. Он даже навещать Паркинсон в Мунго боялся. Одно дело — думать, что где-то когда-то у тебя будет ребёнок, и совсем другое — знать, что он уже есть, что он реален. Нежеланный ребёнок от чужой… От Паркинсон!

В конце концов Уизли (в один голос с Гарри) заявили, что это свинство с его стороны. Молли пригрозила, что пойдёт в больницу сама и его потащит за ухо, и Рон сомневался, что это шутка. Он купил букет, зачем-то коробку пирожных и перенёсся в Мунго.

Для того, чтобы в холле столкнуться с Паркинсон.

— Ты куда?

— Меня выписали.

— Уже? Но ведь всего три дня прошло!

— Так и выписывают, если всё в порядке.

Рон смотрел на её бледное лицо, на мантию, в которую влезли бы ещё две Паркинсон. Как минимум. Куда угодно, только не на кулёк в её руках. Спохватившись, протянул букет и неуклюже пробормотал:

— Вот, тебе.

Паркинсон вздохнула.

— Уизли, у меня руки заняты. Пойдём лучше.

— Да, ладно… А куда… А твоих родителей не будет, что ли?

— Нет. Не будет. — Она взяла горсть летучего пороха и поудобнее перехватила «кулёк». — Запоминай адрес.

— Что за адрес?

Но Паркинсон уже исчезла.

Потоптавшись, Рон сунул букет мимопроходящей целительнице, зачерпнул пороха и без запинки повторил адрес. Его память на курсах всегда хвалили.

* * *

— Что это?

— Квартира, которую я сняла.

Рон огляделся. По сути это была одна большая комната, от которой отгородили маленькую спальню и кухню. Оставшееся являло собой одновременно и прихожую, и гостиную. Мебель была, но разномастная и убогая. Из кухни доносилось тоскливое капанье — подтекал кран.

Паркинсон тоже разглядывала квартиру, словно впервые видела.

— Зато недорого, — буркнула она и прошла в спальню. Рон поплёлся следом.

На кровати младенец казался совсем крохотным. Он еле слышно посапывал. Рон разглядел на головёнке не волосы даже — намёк на них, но этот намёк, несомненно, был рыжим.

— И что же теперь? — спросил он, в первую очередь самого себя.

— Понятия не имею, — отрешённо ответила Паркинсон.

Младенец мяукнул во сне. Паркинсон ткнула Рона локтем, и они, пятясь, вышли.

В кухне Рон первым делом завернул вентиль осточертевшего крана, а потом запустил пальцы в волосы и как следует подёргал.

— Так, ты… ты хоть знаешь, как с ним обращаться?

— Вроде того. — Паркинсон тяжело опустилась на скрипучий стул. — В Мунго показали. Но я заберу у родителей Мисси, она ещё меня нянчила.

— Ми… А, домовика, что ли? Хорошо, это хорошо. — Рон закружил было по кухне, но тут же наткнулся на стену. — И деньги ведь нужны, да? — спросил он у засаленного полотенца. — Чёрт, до моей первой стипендии ещё месяц.

— Деньги есть. Хватит на первое время.

Рон живо обернулся.

— Откуда у тебя деньги?

— Не твоё дело.

— То есть как это не моё? — Рон навис над ней и сгрёб за руку. — Откуда, спрашиваю?

— Пошёл ты.

— Паркинсон…

— Да продала кое-что из украшений! — прошипела та. — Доволен?!

— Я… да. — Рон разжал пальцы. — В смысле, извини.

— Если уж собираешься меня в чём-то подозревать, то, может, сразу сдашь в свой аврорат? — морщась, она растирала запястье. — Там хоть кормить будут.

Рон промолчал. До него только теперь начало доходить, во что он ввязался.

Похоже, до Паркинсон дошло то же самое. Она взяла со стола пустую солонку, повертела в руках и нерешительно сказала:

— Может, имя выберем?

— Ага, давай, — обрадовался Рон. Выбор имени — прекрасная тема и повод забыть о будущем, которое нависало над ними, как айсберг. — Есть идеи?

— Вообще-то нет, — несколько удивлённо ответила Паркинсон. — Я не думала над этим.

— И я, — признался Рон и предложил: — Что если… Уинстон?

По настоянию Гермионы он летом штудировал маггловскую современную историю.

Паркинсон вытаращилась на него.

— Что это за имя такое? И как уменьшительно звать?

— Нормальное имя! Ну, Винс, наверно.

— Нет уж. Уинстон Уизли — звучит по-идиотски.

— Ничего не… Как ты сказала? Уизли?

— Ну да, как же ещё-то.

— Так у него будет моя фамилия?

Паркинсон вперила в него пронзительный взгляд.

— Само собой, Уизли, у него будет твоя фамилия. Даже такой… даже ты должен понимать, что после войны ребёнку лучше носить твою фамилию, чем мою.

— А, ты в этом смысле.

— А ты что себе возомнил? — фыркнула Паркинсон. — Как насчёт Рэймонда?

— Чего! — взвился Рон. — Рэймонд?! Только через мой труп!

Паркинсон прищурилась.

— …Рэймонд Уизли, прошу, — прогнусил гоблин и протянул им перо. Они расписались — сначала Паркинсон, потом Рон. Гоблин специальной кисточкой намазал Рэю ладошку чернилами и приложил к ней пергамент. Получившийся отпечаток вспыхнул голубыми искрами, они рассыпались по пергаменту и впитались в него, словно капли воды. Гоблин посыпал строчки песком, стряхнул и протянул свидетельство Рону.

— Поздравляю, — безо всякого выражения сказал он.

Рон сжал пергамент в потной ладони.

Он стал отцом. Теперь — официально.

Всё оказалось не так страшно, по крайней мере, в первый месяц. Рон связывался с Паркинсон через камин и спрашивал, не надо ли чего. Она говорила, что нет. Потом Молли нагружала его едой и отсылала к Паркинсон, а та гнала обратно со словами «Мне столько не съесть, Уизли». В общем, ничего сложного.

Нянька-домовик Мисси казалась очень дряхлой, но Паркинсон ей доверяла. Однажды даже оставила на неё Рэя и отправилась к себе домой за вещами. Это был единственный раз, когда она попросила у Рона помощи. Так они разжились монументальной колыбелью из резного дерева.

— Раз уж я в ней когда-то спала, буду считать её своей, — сочла нужным пояснить Паркинсон. Рон заметил, что помимо кроватки она взяла только одежду и книги. Старших Паркинсонов дома не было.

А потом он получил первую стипендию, и всё усложнилось.

— Пока всем платят стандартную, — рассказывал он Паркинсон. — Повышенную смогу получать только после первой сессии. Если, конечно, сдам хорошо.

Паркинсон пожала плечами, буркнув что-то вроде «Обойдусь».

Но Рон подозревал, что не обойдётся.

В квартирке всё было на виду, и Рон заметил, что одежду Рэю она покупает недешёвую, пелёнки — тонкие. То же и со снадобьями — все зелья, включая детский шампунь, были из лучших лавок. Но сильнее всего била по бюджету плата за жильё: квартира, пусть убогая, находилась в хорошем районе, близко к центру, да ещё и камин был подключен.

Стипендии и так не хватало, а ведь ещё хотелось пойти с ребятами в паб после занятий, наконец-то купить себе приличную одежду…

Поломав голову, Рон как-то за ужином попросил у семьи совета — не перевезти ли Паркинсон с ребёнком в Нору?

— Мы, конечно, не против, — сказала Молли. — Да только…

— Она не пойдёт, — перебила Джинни.

— Почему это?

— Братец, Паркинсон сбежала от своей семьи. Неужели ты думаешь, что она станет приживалкой у родителей парня, от которого залетела? Будь я на её месте…

— Типун тебе на язык, Джиневра Уизли!

— Да ладно, мам. У Гарри, если что, есть дом. — Джинни увернулась от полотенца, которым Молли попыталась её шлёпнуть. — А вообще она молодец — Паркинсон, в смысле. Не ожидала от неё.

Молодец-то молодец, но переезжать Паркинсон наотрез отказалась, а это означало лишь одно: надо искать работу. Пусть она и говорила, что сама, мол, справится, а Рону очень не хотелось рисковать учёбой, оставить всё как есть он не мог. Особенно после того, как каждый член семьи по очереди предложил ему помочь деньгами.

— У тебя-то откуда? — вызверился Рон на Джинни, которая прокралась как-то вечером к нему в спальню.

— Я же стажируюсь в «Квиддиче сегодня», забыл?

Она и впрямь успевала не только тренироваться для отбора в команды, но и подрабатывать корреспондентом. Рону стало стыдно.

Но последней каплей стало предложение Джорджа «помочь в магазине». Рон знал, что после войны дела у него идут неважно: в одиночку Джордж не мог придумать ничего нового. Пока магазин выживал за счёт прежних хитов продаж, но клиентов было всё меньше. И уж конечно новый продавец там не требовался, даже на полставки.

Место Рон нашёл быстро — в бакалее неподалёку от академии. Теперь после занятий его ждала касса или упаковка товаров плюс дурацкая шапочка служащего. Благо, чаще всего Рон оказывался на складе и знакомых не встречал. Этого ещё не хватало.

Гарри денег не предлагал, и Рон был благодарен за это. А ещё больше — за то, что всегда давал списывать лекции, на которых Рону случалось задремать. Работа в магазине, при кажущейся простоте, выматывала: попробуй-ка несколько часов к ряду помахать палочкой на упаковке или на выгрузке. Один плюс — дополнительная тренировка.

Конечно, скрыть своё «положение» у него не получилось. Сокурсники посмеивались, но в целом сочувствовали. А вот преподаватели далеко не всегда шли на встречу. Они говорили, что аврор-недоучка может навредить больше преступника и что поблажек Рону не будет. Но пока он справлялся.

Общение с Паркинсон сводилось к топтанию в её прихожей, когда он приносил деньги. А ребёнок… Ребёнок спал себе в люльке-качалке, Рон не подходил к нему. Паркинсон не требовала, да и времени не было. А если уж начистоту, Рон не представлял, что делать с человеком, которому всего два месяца, даже если это его сын. Особенно если это его сын.

Постепенно у Рона сложился распорядок, в котором, к сожалению, совсем мало времени оставалось для встреч с Гермионой — та и сама была вся в учёбе. Они виделись урывками, да и то обычно на людях — в кафе, на прогулке или в Норе. Пару раз удалось выкроить время для полноценного свидания, но Гермиона показалась ему немного скованной, напряжённой. Замученный Рон убедил себя, что это ерунда.

А в декабре выяснилось, что совсем не ерунда.

— Ты меня… бросаешь? — спросил он, всё ещё не веря своим ушам.

— Нет! То есть да, но… — Гермиона еле сдерживала слёзы. — Рон, всё совсем не так…

Но всё было именно так.

Гермиона говорила, что это, мол, не из-за ребёнка и вообще не из-за того «случая», и что просто так вышло, и ещё что-то там, Рон уже не слушал.

Он весь вечер бродил по Лондону, пока окончательно не замёрз. Дома прошёл в спальню и залез под одеяло, но отогреться не получалось. В голове вертелись смутные образы, обрывки фраз, и над ними реяло безнадёжное «Всё совсем не так…», и ничего не хотелось.

Возможно, Рон подхватил грипп. Чем ещё объяснить, что он три дня не выходил из комнаты и не реагировал ни на стук, ни на голоса снаружи.

На четвёртый день Молли с лёгкостью сняла с двери все защитные заклятия, включая те, что он выучил в аврорате. Она влила в Рона хорошую дозу Перечного, как бы невзначай погладила по затылку и сказала:

— Пошли ужинать, а то остынет всё.

На пороге кухни он остановился: вся семья опять была в сборе. При виде Рона они замолчали и уставились на него.

— Чего набежали? — хрипло спросил Рон. — Я ещё не помер.

— Ну ты вообще, — фыркнул Джордж. — Нам что, и поужинать в родном доме нельзя?

Все засмеялись и продолжили болтовню, давая Рону возможность молча поесть. А большего ему и не требовалось.

Бакалейщик не уволил Рона за прогулы: перед Рождеством ему до зарезу нужны были работники. Рон оказался в торговом зале, причём вместо шапочки пришлось надеть оленьи рога с бубенцами. Плюс ситуации заключался в том, что ему было абсолютно на это плевать.

Зачёты по теории Рон сдал не без помощи Гарри, но зато практикой можно было гордиться — один из лучших на курсе. В Сочельник он сдал последний зачёт и, вяло поздравив однокурсников, пешком двинул к Паркинсон.

Путь лежал мимо ёлочного базара. Всё уже было расподано, но в морозном воздухе вился крепкий запах хвои. Рон вдруг вынырнул из своей апатии и подумал почему-то о том, что у Паркинсон и его сына нет ёлки к Рождеству. Хотя, если подумать, и ставить-то её негде…

В результате Рон выпросил у пьяненького сторожа охапку еловых ветвей. Паркинсон при виде «букета» пожала плечами и спустила всё в мусоропровод. Две, правда, оставила: очистила их от опилок и поставила в вазу. Походила кругами, достала коралловое ожерелье и, превратив его в длинные бусы, украсила импровизированную ёлку. Получилось красиво — ветки стали как тисовые.

Рон посмотрел на это и трансфигурировал полотенце в гирлянду огоньков. Они подвесли её под потолком, а потом Паркинсон спросила:

— Может, посмотришь за Рэем, пока я принимаю ванну? Всё равно он спит. А то Мисси я отпустила навестить своих.

— Э-э… Конечно.

Неуверенно оглядываясь, она скрылась в ванной. Рон мог видеть стоящую в спальне кроватку. Было тихо, только Паркинсон бубнила какую-то песенку. Конечно, он не удержался: прокрался в спальню и во второй раз в жизни увидел своего сына. И, конечно, тот проснулся. Рона взял на прицел странно серьёзный взгляд чёрных паркинсоновских глаз. Так они смотрели друг на друга, и вдруг Рэй скривил крохотный ротишко и заплакал.

— Тихо! — зашипел Рон, качая колыбель. — Тихо, ну!

Шум воды в ванной смолк. Отлично, сейчас она скажет, что Уизли даже на пять минут с ребёнком нельзя оставить…

Рон подсунул под него ладони и неловко поднял горячее тельце. Рэй, словно изумившись, примолк, но тут же опять захныкал.

— Драный Мордред! — выругался Рон. — Как тебя держать-то?

В отличие от своих братьев, он совершенно не умел обращаться с детьми, ведь с Джинни они росли вместе.

Пятясь, Рон вышел в гостиную. Разноцветные огоньки отразились в чёрных глазах, и Рэй оборвал плач, а потом улыбнулся невинной беззубой улыбкой.

— Эй, тебе нравится, да? — обрадованный Рон поднял его повыше. — Это папа сделал, то есть я!

Когда Паркинсон вышла из ванной, в гостиной царила идиллия. Продолжая держать Рэя на вытянутых руках, как на подносе, Рон бродил под гирляндой.

— Видала? — горделиво спросил он. — Я суперпапа.

— Угу. — Паркинсон замотала волосы полотенцем. — Только теперь он спокойно лежать не будет. Таскай, пока не заснёт.

Но Рон и тут выкрутился: зачаровал гирлянду на пение колыбельной. Вскоре Рэй засопел, и он аккуратно уложил его в кроватку.

Паркинсон пила чай с печеньем. Рон протиснулся к ней кухню и указал на чайник.

— А мне не нальёшь?

— Ты что, безрукий?

Рон сел напротив, помешивая чай. Он не мог решить, как начать разговор. Хотя к чему тут церемонии?

— Ты ищешь работу?

Паркинсон поняла на него непроницаемый взгляд.

— Я газеты увидел. Объявления подчёркнуты.

— Ну, ищу.

— Не везёт?

— Как ни странно.

«А почему?» — хотел спросить Рон, но вовремя прикусил язык. Чего уж тут, всё понятно. Слизеринцам, особенно из их выпуска, приходилось туго. Никто не хотел иметь с ними дело.

— Может, я попрошу Кингсли, ну, как-нибудь помочь?

Паркинсон дёрнула плечом. Рон уже знал, что на её языке это значило что-то вроде «Да, спасибо, будет очень кстати».

И они продолжили молча пить чай. «Самый странный Сочельник в моей жизни», — подумал Рон. Почему-то в продуваемой сквозняком кухоньке ему было тепло, даже жарко.

* * *

В первое же утро после Рождества он навестил Кингсли. Тот обрадовался.

— Заходи, заходи! Как дела? Как там малыш — Рэй, кажется?

Рон был уверен, что ни о чём ему не рассказывал, но удивляться не стоило, это же Кингсли.

— Дела нормально. — Он жестом отказался от предложенной сигары. — Только вот какая штука…

Выслушав его, Кингсли помрачнел.

— Я мог бы её устроить, но только чтобы она была у меня на глазах, а это значит, что придётся искать место в министерстве.

— А почему бы не устроить Паркинсон в министерство? — сказал Рон и тут же осознал, как странно это звучит. Кингсли невесело усмехнулся.

— Хотел бы я всем доверять и верить в лучшее, — признался он. — Но я же не Дамблдор, в конце концов. — Он задумчиво посмотрел на кончик сигары. — Мы сейчас сбиваемся с ног, людей не хватает, но так рисковать я не могу. У всех ещё свежи воспоминания, а учитывая её…

— Да ладно! Это же просто… Просто Паркинсон.

Кингсли прищурился.

— Ты готов за неё поручиться?

— Ну, ручаюсь.

— «Ну, ручаюсь», — передразнил Кингсли. — Ладно. Устроим её в архив для начала. Если, конечно, согласится.

* * *

— Архив? — Паркинсон пожала плечами. — Да, почему бы и нет. — И после паузы добавила: — Спасибо, Уизли.

Так с января у Паркинсон началась работа в архиве, а у Рона — сессия в академии. Экзамены он сдал с результатом выше среднего, а значит, можно было рассчитывать на хорошую стипендию. Однако бросать магазин Рон не спешил, и все каникулы провёл за прилавком. Потом начался второй семестр, к работе добавилась учёба, и всё пошло по накатанной.

А однажды хозяин бакалеи привёл портного, чтобы снял мерки для костюма Пасхального кролика, и Рон понял что, весна уже близко. А ещё — что ждал её, как никогда в жизни.

— Этот пирог отнесёшь Панси, — огорошила его Молли как-то утром. — Ты подарок купил?

— Какой ещё подарок?

— Рон! Твоему сыну полгода!

— Ну и что? Разве это отмечают?

— Представь себе. Вечером сходишь к ней. И смотри не забудь, о чём я тебя просила!

Как выяснилось, Паркинсон тоже была не в курсе традиции. Она повертела в руках пирог и вдруг сказала:

— Если ты всё равно собирался провести вечер здесь, может, побудешь с Рэем?

— Побуду. Ты мыться собралась?

— Нет. — Паркинсон порозовела. — Просто один парень с работы пригласил в ресторан.

— Чего? — возмутился Рон. — Ты уже на свидания бегаешь?!

— Я, как ты изволил выразиться, не бегаю! — ощетинилась Паркинсон. — А если ты думаешь, что я похороню себя под грязными пелёнками и слюнявчиками, то…

— Ой, ладно, ладно! Иди. Но ты же не на ночь?

— Ты за кого меня принимаешь? — ледяным тоном спросила Паркинсон. — Мы с ним едва знакомы!

— Ну, мне-то откуда знать. А что за парень, кстати? Он нормальный?

Но Паркинсон, переговорив с кем-то через камин, принялась собираться. Рона она совершенно не стеснялась.

— Я же всё равно узнаю, — сказал тот, с интересом разглядывая её вышитую сорочку. — Надо будет пробить его по нашей базе на всякий случай. И не фырчи! Это и меня в некотором роде касается. Ну, или моего ребёнка.

— Нашего ребёнка, Уизли, нашего, — поправила Паркинсон.

Взяв сумочку, она встала на пороге.

— Бутылочки на кухне, только подогреть не забудь. Игрушки…

— В ящике, я знаю.

— Ладно. Вернусь часам к девяти.

Помедлив, она вышла. Рон повернулся к кроватке Рэя.

— Ну что, приятель, повеселимся?

* * *

Рон проснулся от того, что Паркинсон трясла его за плечо.

— Ты уже верну… Ай! — Он растёр затёкшую шею. — Быстро ты.

— Как обещала. Всё нормально?

— Отлично, просто отлично!

Паркинсон посмотрела на ковёр, заваленный игрушками, на пятна разлитого молока.

— Он орал, пока не вымотался и не заснул, так?

— Ага, — уныло подтвердил Рон. — Я старался его успокоить, но…

Паркинсон отмахнулась.

— Забыла сказать, что у него зубы режутся.

Она помыла руки, смешала в блюдце гвоздичное масло с оливковым и осторожно смазала Рэю дёсны. Тот даже не проснулся.

Рон поплёлся вслед за Паркинсон на кухню.

— Как свидание?

— Нормально. Только есть хочу.

— Ты же в ресторане была.

— Вот именно, — проворчала Паркинсон, выкраивая кусок пирога.

Рон взялся за бутыль яблочного вина, которую Молли приложила к пирогу.

— Будешь?

— Давай.

«Можно сказать, отметили», — подумал Рон, жуя пирог. Тут он вспомнил о просьбе Молли.

— Слушай… Я понимаю, что ты не любишь моих родителей…

— С чего ты взял? — перебила Паркинсон. — Они мне ничего плохого не сделали вообще-то.

— Тогда, может, позволишь иногда забирать Рэя? Мама же в любом случае умеет с детьми обращаться, и…

— Забирайте.

— Да?

— Да. Хоть завтра.

Уже утром счастливая Молли нянчила внука.

Уже вечером Паркинсон под каким-то нелепым предлогом вызвала Нору по камину.

Причём как раз в тот момент, когда Молли крикнула: «Рон, ты же не масло сбиваешь, а качаешь ребёнка, что ты дёргаешь его вверх-вниз?!»

Завидев Паркинсон, Молли тут же переключилась на неё и даже затащила на ужин. Знакомство получилось немного скомканным, да и странно было видеть Паркинсон в Норе, но всё же Рону совместный ужин понравился. Почему-то это казалось правильным: пусть они и не семья, но ведь и не посторонние люди, так?

Близилось лето. Рэй теперь частенько гостил в Норе, и дел прибавилось, но Рон всё успевал. Он занимался вдвое усерднее, предвкушая летнюю практику, которую можно было пройти в любом отделе министерства и которую им оплачивали. Рон от души надеялся, что сможет бросить осточертевшую бакалею: на лето были запланированы ярмарки мёда, и ему светил костюм Трудолюбивой пчелы.

Паркинсон работала себе в архиве, Рэй подрастал, и всё было на удивление хорошо. Поэтому, наверное, Рон оказался не готов к приглашению на свадьбу Гермионы.

Ему надо было занести продукты Паркинсон, поэтому он прошёл прямо к ней, не выпуская из рук смятое приглашение.

Паркинсон курила на кухне. Точно такое же приглашение лежало на подоконнике.

— Малфой? — уточнил Рон очевидное.

Она скривилась.

— Забавно, что они спелись. И как быстро.

— Учатся вместе, наверное, поэтому. — Рон плюхнулся на подоконник. — Но Малфой! Как это вообще возможно?

— Как-как… — Паркинсон вдавила окурок в пепельницу и заявила: — Нам нужен свадебный подарок. Хороший.

— Нам? Подарок? Но я вообще не собирался идти! — сказал Рон и тут же подумал, что Гарри его убьёт.

Паркинсон посмотрела на него с пониманием и вздохнула.

— Надо идти, Уизли. У тебя есть, что надеть?

Оказалось, мантия с выпуского жмёт Рону в плечах. Паркинсон попыталась её увеличить, но ткань поехала по швам, и она плюнула на это дело.

Их общих денег хватило на подарок и новую парадную мантию для Рона. Для себя Паркинсон взялась перешивать одно из платьев. Ей, в отличие от Рона, старая одежда была велика.

* * *

— Хорошая свадьба, — бубнил Рон на обратном пути. — Малфои не поскупились. А Гемиона такая счастливая…

Они аппарировали из мэнора в Лондон и, поскольку Рэй был в Норе, решили немного пройтись пешком, чтобы освежиться. Как ни странно, это дало противоположный эффект: теперь Рон чувствовал себя действительно пьяным. И немножко — несчастным.

— Но свадьба хорошая, — повторил он, когда они поднялись в квартиру. — А Гермиона — счастливая. Кажется, я уже это говорил… А у тебя нет чего-нибудь выпить?

Паркинсон сбросила туфли посреди комнаты и грохнула на стол бутылку с яблочным вином Молли. После ухода с приёма она не сказала ни слова, и Рону тоже вскоре расхотелось говорить. Они передавали друг другу бутылку, а когда начали целоваться, он пробормотал:

— А ты Противозачаточное не забыла?

— Издеваешься? — фыркнула Паркинсон. — Да я теперь о нём по гроб жизни помнить буду.

* * *

— Как? Как это получилось?! — орал Рон двумя месяцами позже. — Ты же говорила… Ты что, нарочно это сделала?

— Да, конечно! — взорвалась Паркинсон, гася окурок прямо об стол. — Мечта все жизни — забыть о себе, забыть о карьере, о личной жизни и без конца рожать Уизли детей!

— Паркинсон, а ты не могла бы для разнообразия забеременеть от кого-нибудь другого?

— Да я бы рада от кого-нибудь другого, но получается почему-то только от тебя!

Рон схватился за голову.

— Ничего не понимаю.

Хотя на самом деле всё было понятно: у них с Паркинсон ожидался ещё один ребёнок. И только-то.

Ржали все: дома, в академии, на работе. «В чём разница между молнией и нашим Ронни? Молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды!»

Рон бы посмеялся с ними, если б всё это не касалась его лично. И надо было так вляпаться! Да ещё когда жизнь немного наладилась.

Успокоила его, как ни странно, Молли, сказав что-то вроде «Где один, там и два, вырастим». Не то чтобы Рон собирался спихивать детей на неё с отцом, но стало легче. Кроме того, он ушёл из магазина: после практики ему предложили место в министерском бюро пропусков, на полсмены. Не предел мечтаний, но теперь хоть можно было читать что-то по учёбе.

А учёба беспокоила. Она по-прежнему давалась Рону сравнительно легко, но он стал задумываться, нужна ли ему аврорская бляха. Курсантов начали всерьёз готовить к оперативной работе, и Рону она была не по душе.

— Я, конечно, не думал, что работа у авроров весёлая, — делился он с Джинни, — но это уж чересчур. То скука, то форменный ужас. Ужас, становящийся скукой. И ты всегда как будто немножко там, потому что это не то, что можно оставить в ящике стола, понимаешь? И как они выдерживают такое изо дня в день? Тут на людей-то смотреть не захочешь.

— Авроры тоже разные бывают, — заметила Джинни. — Вспомни Грюма и Тонкс. Вот если тебе всё это просто не нравится, тогда другое дело.

Рону не нравилось. Но бросить всё и уйти он тоже не мог — пришлось бы выставить себя сосунком, который не знает, чего хочет, так? А он и правда не знал, куда податься. Не в бакалею же возвращаться.

— Что, ловить преступников — не так весело, как тебе казалось? — спросила Паркинсон, когда они в очередной раз сидели на кухне.

— Ты-то откуда… Джинни, что ли, сказала?

Она по обыкновению пожала плечами. Рон помолчал, а потом неожиданно для себя выпалил:

— Грязное это дело.

Думал, Паркинсон будет язвить, но она задумчиво сказала:

— Самые важные профессии всегда грязные.

— Какие же это?

— Целительство, например. Строительство.

— Это ты к чему?

Паркинсон вздохнула.

— Неважно. Но академию лучше закончить. Вас же там всему учат, пригодится. Вдруг…

— Что вдруг?

— Ну, может, опять война.

— Ты сдурела? — вскричал Рон, тут же, впрочем, перейдя на зловещий шёпот — Рэй спал. — Какая ещё война?

Паркинсон отмахнулась.

— В любом случае, нужно, чтоб ты нормально зарабатывал, а после академии тебя куда угодно возьмут.

— Вот так и скажи, что о деньгах думаешь.

— Я думаю о своих детях, Уизли.

— О наших детях, — хмуро поправил Рон.

Резон в её рассуждениях был — диплом академии открывал многие двери. Но из-за дурацкого напоминания о войне Рон задумался: а что будет, если его убьют на задании? Такое случалось довольно часто…

— И кстати, напиши завещание, — сказала Паркинсон обычным ядовитым тоном. — А то вздумаешь ещё помереть не ко времени.

— Паркинсон…

— А что? Мужики на всё готовы, чтобы избежать ответственности.

— Да иди ты!

Из спальни донеслось хныканье. Паркинсон удовлетворённо улыбнулась.

— Ты разбудил, тебе и укачивать.

— Ведьма, — буркнул Рон, привычно подхватывая Рэя на руки.

Но на самом деле он не злился, даже радовался небольшой стычке. Язвительная Паркинсон — это норма. А то в последнее время она всё больше молчала и вообще ходила в себя завёрнутая.

В министерстве перед Роном проходили сотни людей, и он с удовольствием их разглядывал — тренировал наблюдательность. Постепенно научился узнавать беременных, несмотря на широкие мантии. Помимо очевидных признаков, округлившихся форм и удобной обуви, было ещё кое-что. Беременные женщины ступали мягче, двигались более плавно и смотрели по-особому — будто одновременно пытались разглядеть что-то в самих себе.

Паркинсон он тоже иногда видел — та ураганом проносилась мимо, только тощие ноги мелькали. Вопреки всем законам природы она худела и бледнела, становилась угловатей и резче. Когда Рон видел, как она пробегает по коридору, грохоча каблучищами, словно монгольская конница, ему хотелось прижаться к стене. Казалось, Паркинсон объявила кому-то войну и теперь, стиснув зубы, ждала нападения. Иногда, правда, у неё тоже делался особый, обращённый внутрь себя взгляд, но, судя по выражению лица, Паркинсон совсем не нравилось то, что она видела.

А ещё волосы. Не то чтобы Рон зацикливался на внешности Паркинсон, но её волосы, чёрные, блестящие и тяжёлые, ему всегда нравились. За эти месяцы они потускнели и поредели, не говоря уже о том, что вечно зализанная Паркинсон теперь просто связывала их в небрежный узел на затылке — неприятное дополнение к напряжённому иссохшему лицу.

Работала она как проклятая — квартирка была завалена пергаментами, которые надо было рассортировать и подшить. Паркинсон отвлекалась от них, чтобы покачать или покормить Рэя, и только в эти моменты немножко светлела.

Рон не нашёл ничего лучше, как спросить:

— Что-то случилось?

Паркинсон с минуту буравила его неподвижным змеиным взглядом, а потом ответила:

— Без сигарет ломает. Целитель предупреждал, что такое может быть.

— А, — протянул Рон. Про себя он подумал, что дело, конечно, не в сигаретах. А в чём тогда?

С опозданием, но до него дошло, что, возможно, Паркинсон просто одиноко — с родителями она по-прежнему не общалась. И тогда Рон затащил её в Нору на Рождество.

Паркинсон честно выдержала два дня и была вежливым, хотя и отстранённым гостем. Обычная рождественская суета словно обтекала её, к тому же, всё внимание в этот раз уделялось Анджелине: после многочисленных попыток ей наконец-то удалось забеременеть. Все поздравляли их с Джорджем, поднимали тосты, гадали, кто родится.

Паркинсон играла в шахматы с Биллом.

Что интересно, часто выигрывала, а ведь в своё время именно у Билла учился и Рон.

«Надо будет с ней сыграть как-нибудь», — подумал он, но так и не собрался.

Праздники закончились. Лекции вновь чередовались с рабочими сменами, Паркинсон отмалчивалась и пропадала в архиве, а Рэй в свои полтора года радовал окружающих общительностью и прекрасным аппетитом.

Именно это он демонстрировал мартовским утром в кухне Норы, когда Рон спустился завтракать.

— Па! — объявил Рэй, указывая почему-то на горку творожных пончиков.

— Привет… — ошарашенно пробормотал тот. — Мам, а почему Рэй здесь?

— Потому, наверное, что чья-то… Что Панси отправилась рожать, — невозмутимо ответила Молли, пришлёпнув лопаткой очередной пончик.

Рон чертыхнулся. Ну, Паркинсон!

Наплевав на учёбу, он полдняв слонялся по Мунго и всё-таки дождался новости: у них родился ещё один сын.

Благодаря Гарри об этом узнали сокурсники и даже устроили праздник в честь новорождённого. Впрочем, для курсантской вечеринки любой повод годился. Поздно вечером Рон обнаружил себя сидящим в пабе с блондинкой на коленях. Блондинка была ничего такая, но он вежливо ссадил её — грызла совесть за тоскующую в больнице Паркинсон. В итоге Рон достал у перекупщика пачку маггловских сигарет, попутно пригрозив его оштрафовать, и пошёл ночевать на квартиру. Укладываясь на диване в гостиной, в сотый раз напомнил себе отчитать Паркинсон: что за привычка — хранить ключ под ковриком…

* * *

Рон планировал забрать её из Мунго сам, но Паркинсон, конечно же, рассудила иначе: на третий день заявилась рано утром и разбудила его вопросом:

— Как там Рэй?

— Нормально, нормально… — Рон сел на диване, и Паркинсон тут же сунула ему в руки тёплый кулёк.

Рон, помедлив, отогнул краешек пелёнки. Младенец моргал круглыми глазками, и почему-то сразу было ясно, что со временем они станут чёрными. Светлый пух у него на макушке отливал рыжиной. Рон перевёл взгляд на Паркинсон.

— А ты как?

— У меня молока нет.

— В смысле? — Рон поводил рукой перед грудью. — Да?

— Да.

— И как же теперь?

— Хорошая смесь стоит дорого, поэтому…

— Но деньги-то есть!

— Но и детей у меня теперь двое.

— У нас, ты хочешь сказать. — Рон вновь посмотрел на сына. — Как назовём?

Паркинсон присела на краешек дивана.

— Мне всё равно.

«Всё равно» растянулось на получасовой спор.

— Нужно что-нибудь простое, — упирался Рон. — Это же ребёнок! Рэймонда вон никто не зовёт полным именем.

— Уизли, ты идиот? Он не всегда ребёнком будет!

— Всё равно, нечего выпендриваться. Нужно нормальное английское имя.

— Джон? — ехидно уточнила Паркинсон.

— А почему нет? Так королей звали, между прочим, да и Джонов у нас в семье ещё не было. — Рон покачал сына. — Ну как, Джонни, нравится тебе имя?

Но тот, пригревшись, спал у него на руках.

Рон думал — со вторым ребёнком будет проще. Тогда он ещё не знал, что придётся несколько раз в день мотаться в Мунго за грудным молоком, которым их выручали на добровольных началах. И если от одной порции Джонни спокойно засыпал, то от другой мог начать беспокоиться или плакать. К рёву подключался и Рэй. Паркинсон бесилась, а полумёртвый Рон сбегал отдыхать в академию — на вскрытие или лекцию по криминалистике.

Неизвестно, чем бы это кончилось, но вскоре родила Анджелина. Она предложила выкормить и Джонни.

Рон мысленно вознёс хвалу за упрямство Паркинсон — за то, что всё-таки отстояла подключенный камин. У Джорджа с Анджелиной он тоже был, и теперь можно было без проблем отправлять к ним Мисси с ребёнком. Хотя чаще Рон относил его сам.

— Круто, да? — сказал как-то Джордж, наблюдая за Анджелиной и детьми. — Фредди только родился, а уже завёл себе брата. Вот это по-нашему!

— Но они всё-таки не родные, а кузены.

— Что бы ты понимал! В старину молочные братья считались такими же близкими, как и кровные. И смотри, как они похожи, две рыжих головы…

Рон не стал спорить. В конце концов, даже имена «Джон» и «Джордж» немного похожи.

— Кстати, ты бы присмотрелся к Панси.

— В смысле?

— Нет, я ничего не хочу сказать, она девчонка стоящая, просто… — Джордж замялся. — … с ней как будто не всё ладно. Ты разве не замечал?

— Замечал, конечно. — Паркинсон в последнее время напоминала свой собственный призрак. — Может, слишком много родов?

— Может быть. Но мне кажется, тут дело серьёзное. Я ведь кое-что знаю об этом, понимаешь? Мне не нравится её состояние.

Рон пожал плечами. Он предпочитал думать, что Паркинсон просто устала и, как мог, старался облегчить ей жизнь.

Возиться с детьми и наблюдать за ними оказалось занятно, хоть и утомительно. Рон теперь умел и укачивать, и кормить, и ещё сотню вещей. Он стал чаще оставаться в квартире. Паркинсон не возражала. Она уходила на кухню и дымила в форточку, устремив немигающий взгляд непонятно куда — то ли вдаль, то ли вглубь.

И кто бы мог подумать, что рванёт всё это из-за какой-то паршивой детской присыпки.

Рон пеленал Джонни и случайно опрокинул баночку. В воздух взметнулось пудровое облачко, немножко присыпки попало в глаза Рэю, который крутился тут же. Он начал хныкать.

— Тихо, тихо, — забормотал Рон, пытаясь одновременно убрать беспорядок и закончить пеленание.

— Прекрасно, — сказала Паркинсон. — Ты хоть знаешь, сколько она стоит?

— Да ладно тебе, сколько там она может стоить.

— Это самая лучшая присыпка. — Голос Паркинсон опасно завибрировал. — И нужна она не для того, чтобы рассыпать по всей комнате!

Рэй заревел в голос.

— Я на эту сраную присыпку зарабатываю, между прочим! — не выдержал Рон.

Теперь заплакал и Джонни. Мисси серой тенью прошмыгнула к столу, забрала его, взяла за ручку Рэя и скрылась с ними в спальне.

Рон, чихая от присыпки, собрался высказать Паркинсон ещё кое-что, но она вдруг повернулась и, как-то деревянно переставляя ноги, ушла в кухню. Двумя взмахами палочки Рон убрал пятна.

— И кстати, если ты думаешь… — начал он.

Тут раздался громкий треск.

— Паркинсон? Ты чего там… Драный Мордред!

Рон застыл на пороге. Кухонный стол был расколот, стёкла пошли трещинами, обои повисли на стенах бумажными фестонами. Над умывальником корчился латунный кран: он ронял в раковину капли расплавленного метала, которые, остывая, тихонько шипели. Воздух гудел от напряжения, потрескивал, и волосы у Паркисон практически стояли дыбом, но смешным это не казалось.

— Уизли, — сказала она неестественно тонким голосом, — кажется, у меня проблемы.

* * *

— Ты только не бойся. Этот целитель, то есть врач, — знакомый родителей Гермионы. Они сказали, ему про тебя, и что…

— Уизли, по-моему, боишься здесь ты.

Они стояли в приёмной психотерапевта и шёпотом переругивались.

— Ты, главное, про свои всплески магии не ляпни.

— У меня, может, и едет крыша, но дурой я пока стала!

— Но если что, я буду тут, поблизости.

— Не надо меня сторожить!

— Да нет, я к тому, что память ему подправить можно, если ты чего сморозишь. Хотя психам это, наверно, простительно… Ой.

— Уизли, ты что, нарочно? Какой я тебе псих?

— Ладно, ты иди, иди.

Паркинсон одёрнула маггловское платье и, постучав, вошла.

Рон плюхнулся на диван и уставился в кипенно-белый потолок. Он ругал себя за недогадливость, за то, что не понял, как на самом деле плохо Паркинсон. С другой стороны, людям в двадцать с небольшим вроде не полагается знать о затяжных депрессиях, а уж о послеродовых — тем более. Да и не особо об этом говорили. Рон смутно помнил виденное где-то упоминание о зелье от «чёрной хандры», и всё. Сумасшедших обычно содержали родственники, а самых буйных или тех, кто, как родители Невилла, совсем не могли себя обслуживать, отправляли в Мунго. Но ведь проблемы могли быть у многих.

Он вдруг подумал: а что если бы у Волдеморта в своё время был хороший мозгоправ? Может, и не стал бы он тогда Волдемортом. Рон представил его сидящим в аккуратной приёмной, вроде этой, и хмыкнул.

— Что смешного? — Паркинсон неслышно подошла сзади.

— Ничего. Эй, а ты что, уже закончила?

— На сегодня — да. — Она подала ему сложенную бумажку. — Вот эти лекарства надо купить.

— Ты будешь пить пилюли для психов? А это не опасно?

— Уизли, ты всё-таки мракобес. Это антидепрессанты, нормальная практика при… таких проблемах.

— А ты у нас как будто специалист по всему маггловскому?

— Вообще-то почитала кое-что, прежде чем идти невесть куда, — снисходительно ответила Паркинсон.

«Вот вроде и не назвала идиотом, а как будто назвала», — подумал Рон, поднимаясь. Когда они вышли на улицу, он, как бы между делом, спросил:

— А почему ты мне ничего не сказала?

Паркинсон ответила не сразу.

— Думала, само пройдёт. И ещё… я опасалась.

— Чего?

— Что не вылечусь. Что ты заберёшь детей, а меня запрёшь в Мунго.

Рон остановился, неверяще глядя на неё.

— Ну, знаешь… И кто тут после этого мракобес?!

— Да ладно. Это даже было бы разумно.

— Так, я всё понял. Пей свои пилюли, может, хоть они дурь из головы выбьют.

Но о разговоре Рон не забыл и вскоре вновь оказался у Кингсли.

— Ты прав, конечно, — сказал тот. — Нам многому нужно научиться у магглов, в том числе и в отношении медицины. Но на всё это нужно время. Сейчас главное — укрепить власть и пересмотреть законодательство, реформировать налогообложение. А ещё — судебная система, аврорат, чтобы был порядок. Тут я, кстати, на вас очень рассчитываю.

— Но мозгоправы людям нужны не меньше авроров, особенно после войны!

Кингсли усмехнулся.

— Просто тебя это коснулось, и ты задумался. Но повторяю: не всё сразу.

Ничего не оставалось, как позаботиться о своих психах самостоятельно.

Рон прочёл кучу маггловских статей про депресии, антидепрессанты, про их побочные эффекты. Он, как мог, приглядывал за Паркинсон, тайком проверял коробочки с её таблетками, однако никакой зависимостью там и не пахло. Она просто прошла курс лечения и стала похожа на человека: немного поправилась, сделала стрижку, начала общаться с людьми. Даже каблуки её теперь стучали не так зловеще.

Были в этой истории и плюсы: Рон вновь сблизился с Гермионой. Когда она пришла им на помощь, прошлые обиды и сожаления показались такими мелкими. Рон понял, что скучал по ней, и было так здорово опять разговаривать обо всём на свете, безо всякой неловкости. С Малфоем, правда, у него по-прежнему не ладилось, но, говоря словами Кингсли: «Не всё сразу».

Паркинсон же внезапно помирилась с родителями. По крайней мере, Рэй начал у них гостить — один, а то и два раза в месяц.

— Ну, чему научили тебя мамины родители? — спрашивал Рон, косясь на Паркинсон. — Пить кровь или, может, спать, зацепившись когтями за потолок?

— Да! — охотно соглашался Рэй.

Ему исполнилось два года, и более подвижного и разговорчивого ребёнка трудно было представить. Рэй ходил, бегал, всюду совал носишко и при этом безостановочно лепетал что-то на своём детском языке.

— Наверное, политиком будет, — приговаривала Молли. — Или артистом.

Летом Рону всё-таки удалось поработать у Джорджа. После рождения Фредди тот снова начал изобретать вредилки, и дела пошли в гору.

— Подумываю открыть отдел для самых маленьких, — делился Джордж. — Не с розыгрышами, конечно, а так, игрушки и всякие полезные штуки. Твоя поющая гирлянда, кстати, пригодится.

— Ту самую отдать не могу, извини. Она третий год висит в гостиной, Рэй не даёт снять, любит её очень.

— Вот я про то и говорю.

Рону нравился магазин. Он обнаружил, что легко сходится с детьми, да и с их родителями тоже: стоило только сказать «У меня самого двое сыновей», и всё — полное доверие.

Осенью третьекурсники академии проходили практику. Рон не учёл, что надо было сообщить о своём «родительском положении», и в результате загремел на два с половиной месяца в даремское отделение. Там даже камины через раз работали. Хотя время от времени он всё же переговаривался с Паркинсон и детьми. Первый зуб Джонни, новое слово Рэя — все эти мелочи на расстоянии казались очень важными и поднимали настроение. Тем более, что особых поводов для веселья не было. Рон в очередной раз убедился: аврорская работа не для него.

Отсутвие дел означало смертельную скуку, но их наличие — горе или даже смерть для пострадавших. Рону не нравилось первое и не хотелось участвовать во втором, пусть и в качестве слуги закона. Не было ни азарта, ни желания наказывать зло. Зато хотелось делать что-то для людей, но что именно — он пока не знал.

Отмечать конец практики, по обыкновению, пошли в паб. Разговор неизбежно свернул на женскую тему, и, основательно выпив, сокурсники начали хвастаться своими невестами и девушками. Послушав их, Рон выпалил:

— А Паркинсон всех в шахматы обыгрывает.

Воцарилось завистливое молчание, а потом кто-то сказал:

— Да они даже не вместе!

И пьянка продолжилась.

— Как там твоя Лавиния? — спрашивала Паркинсон. — Не скучала, пока ты в Дареме клубкопухов ловил?

— Лаванда, её зовут Лаванда! — с Лавандой Браун они прошлым летом пересеклись в министерстве. — И не притворяйся, что не помнишь. Мы расстались.

— То есть она тебя бросила?

— Паркинсон, ты оглохла? Расстались мы. Сама-то как, встречаешься с кем?

— Можно подумать, у меня есть время.

Тут Рон её понимал. Когда на первом месте дети, трудно строить отношения даже с самым терпеливым партнёром. С Лавандой они окончательно разошлись, когда дети подхватили драконью оспу и попутно наградили ею Рона. В результате он почти три недели просидел в квартире — пичкал их зельями, следил, чтобы не расчёсывали болячки, и сам сходил с ума от зуда. Хорошо хоть, к Рождеству с кожи сошёл зелёный цвет.

Паркинсон объявила, что на праздники забирает детей к своим родителям.

— На прошлое Рождество мы были у твоих, так что…

— Ладно, не оправдывайся. Порадуйте там старичков. Меня, я так понимаю, не приглашали?

Паркинсон изумлённо посмотрела на него.

— А ты бы хотел?

— Ещё чего!

Рождество в Норе принесло хорошую новость: Гарри и Джинни объявили о помолвке. Свадьбу они тоже не собирались откладывать надолго.

— Чего это вы вдруг? — спросил Рон, обнимая Гарри. — Решились, потому что ты учёбу заканчиваешь?

Тот рассмеялся.

— Да просто завидую, что ты меня так обогнал.

— Раз уж вы справляетесь, то и мы не хуже, — подхватила Джинни.

«А мы ведь и правда справляемся, — с некоторым изумлением понял Рон. — Кто бы мог подумать».

Он даже не стал ничего загадывать в Сочельник — всё и так было хорошо. Возможно, слишком хорошо.

В тот день, накануне дня рождения Джонни, Паркинсон повела его на осмотр в Мунго, а Рон должен был забрать торт из кондитерской. Когда он пришёл, дверь в квартире была незаперта, из-за неё доносились странные звуки.

Примерно такие, как если бы кто-то швырялся вещами и пинал мебель.

Первым делом Рон инстинктивно огляделся в поисках детей. Их не было видно, но на двери спальни мерцали Заглушающие чары. Уже неплохо. Рон поставил торт в угол и аврорским приёмом осторожно ухватил Паркинсон за локти.

— Что такое, опять разносим комнату? Мы ведь это уже проходили, так? — успокаивающе забормотал он.

Та подняла голову, и Рон остолбенел. Ему доводилось видеть всякую Паркинсон, даже немного чокнутую, но вот плачущей навзрыд он её даже представить не мог.

— Что случилось?!

— Джонни, — выдавила Паркинсон. — Он… сквиб.

Рон с размаху сел на диван.

— Как?..

— Помнишь, когда мы его записывали, отпечаток руки почти не светился. И вот сейчас целитель сказал… Он не реагирует на тесты.

— Это точно?

— Девяносто три процента. Он… он… — Паркинсон не смогла даже повторить это.

Рон зажмурился, пытаясь осмыслить услышанное. Сквиб. В его семье. Как, откуда, почему? Почему они вообще появлялись? Он ничего не знал.

— А может, это потому, что мы в ту ночь, ну, тогда, выпили?

Раньше Рон считал выражение «кровь отхлынула от лица» исключительно фигуральным.

— Нет-нет, погоди, мы же и в первый раз пьяные были! — спохватился он.

Паркинсон безнадёжно махнула рукой и села рядом.

— Неважно, почему так вышло. Главное — что теперь делать.

— А что тут такого надо делать? — Рон понемногу начал приходить в себя. — Будем себе жить и расти.

— Жить и расти. — Паркинсон горько рассмеялась. — А потом что? Работать уборщиком? Подтирать плевки за всеми? Он даже в школу пойти не сможет, не говоря уже о работе.

— Мы наймём учителя!

— И чему он его научит, без магии?

— Стой, но должно же быть что-то, я не знаю… — Тут Рону пришла безумная мысль. — А может, перебраться в маггловский мир? Жить, как они, отдать Джонни в их школу?

— Будь он один, я бы так и сделала. Но тогда придётся учить Рэя подавлять магию, а он не сможет, слишком маленький. Если только запереть его, спрятать ото всех. В итоге придётся выбирать, который из моих сыновей сойдёт с ума, — просто и жёстко сказал Паркинсон.

— Наших сыновей, — машинально поправил Рон, понимая, что достойного выхода не существует и что пока судьба Джонни — это судьба Филча или миссис Фигг.

Паркинсон отвернулась и начала мелко вздрагивать.

— Ой нет, только не реви! — Рон обнял её за плечи и неловко привлёк к себе. — Паркинсон… Панси, ну не плачь, не надо. Я что-нибудь придумаю, клянусь, и у Джонни всё будет хорошо. У всех всё будет хорошо…

В мае Рон пришёл к ней с потрясающей новостью.

— Паркинсон! Ты где? Опять куришь? Слушай, мой проект по социализации сквибов понравился Кингсли! Его будут разрабатывать!

— Поздравляю. А я беременна.

Рон осёкся. Помолчав, обличающе ткнул в неё пальцем.

— А ну убери сигарету, живо.

* * *

— Кингсли согласен насчёт школы, только она наверняка будет совсем маленькая, — рассказывал Рон за чаем. — Хотя не факт: сначала надо провести перепись сквибов. Кстати, их, может, будут называть «неволшебники».

— Да какая разница, как называть?

— Ну, Кингсли виднее. Я написал о профессиях, которые могут им подойти. Зельеварение, например.

— Разве оно подойдёт?

— Должно, там только мешать палочкой надо, всё остальное магии не требует. Или вот уход за магическими животными — Хагрид же прекрасно с ними справляется.

— Но он великан!

— Ну и что. Это всё и не великан может делать.

Паркинсон нахмурилась.

— Мой сын не будет ухаживать за магическими тварями. Он даже не сможет защититься.

— Наш сын, во-первых. Во-вторых, магглы как-то живут без магии, защищаются и вообще. Речь ведь не о драконах идёт. Гербологией, к примеру, тоже можно без магии заниматься. И, кстати: Кингсли велел делать упор на маггловедение, чтобы у них был выбор. Он даже думает, что можно договориться с маггловским министерством и отправлять таких детей в их школы.

— Детей — к магглам?

— Подросших, в смысле, и если их хорошо подготовить. Всем этим как раз и можно заниматься в школе. Хотя это, скорее всего, будет что-то типа центра.

Рон перевёл дух. В последнее время он развил бурную деятельность в отношении сквибов, и вот появились результаты. Организация центра была делом решённым, а это значило, что Джонни и подобные ему дети не останутся у обочины жизни. Правда, отношение к ним вряд ли изменится в ближайшие годы. Жалость и сочувствие, испуг и облегчение («Как хорошо, что это случилось не с моим ребёнком!») — всё это сквозило в лицах знакомых, стоило рассказать им о Джонни. Однако Рон верил, что это пройдёт. Не скоро, но когда-нибудь.

— Да, самое главное забыл. — Рон широко улыбнулся. — Кингсли предлагает мне перевестись к нему в аппарат. Там у него спецгруппа есть — исследуют магглов, разрабатывают проекты, статистику собирают, генерируют идеи. Он их больно-то не афиширует, но работать работают. Теперь и я там буду. Представляешь, как обалдеет Перси? И главное, можно будет переехать из этой конуры. — Рон обмакнул печенье в чай. — Ведь скоро появится третий ребёнок.

Тут Рэй и Джонни, словно услышав упоминание о детях, бросили игру.

— Папа! — Рэй ткнул ему в лицо замурзанного ослика. — Смотли!

— Вижу, отличный осёл. Да, и носорог замечательный. Ух, какой…

— Па! — С другой стороны повис Джонни. — Па-па!

Паркинсон вдруг рассмеялась.

— Что сме… Ах ты! — Печенье Рона окончательно разбухло и обвалилось в чашку мерзкой жижей. Рэй, заливисто хохоча, убежал в гостиную, Джонни быстро уполз под стол. — Они что, нарочно?

— Ага. В последнее время у них игра такая — отвлечь, чтобы печенье в чай упало.

— С ума сойти! — Рон возмущённо отодвинул чашку. — Растишь из моих детей сраных слизеринцев!

Паркинсон показала ему язык.

— Так ты бросишь академию? — спросила она немного погодя.

— Нет, что ты. Полтора месяца осталось, было бы глупо. Доучусь, а потом уже в министерство. Эй, я не подумал: мы ведь, можно сказать, будем вместе работать.

— Если я не уйду, — уточнила Паркинсон.

— А что случилось?

— Да ничего. Просто найду что-нибудь получше. Прошло уже довольно времени после войны, может, смогу устроиться сама.

— Погоди-ка. — Рон нахмурился. — Так тебе что, не нравится в архиве?

— Каждый день разбирать кипы пергаментов, щуриться и глотать пыль — как ты сам-то думаешь, нравится мне там или нет?

Рон вдруг понял, что вообще мало что знает о её вкусах.

— А чем бы ты хотела заниматься?

Паркинсон задумчиво покачнулась на стуле.

— Мне всегда зельеварение нравилось.

— А, ну это не проблема. Устроишься куда-нибудь.

— Нет, вряд ли. Я уже многое забыла.

— Тогда купим тебе котёл, набор ингредиентов — потренируешься.

— Исключено, — отрезала Паркинсон. — Какое может быть зельеварение, если в доме дети? Вмиг до всего доберутся, как ни прячь.

— Может, не доберутся?

— Эти доберутся.

— Ну, эти — да. — Рон помешал ложечкой свежий чай. — Ладно, я что-нибудь придумаю.

У него возникла идея. Правда, для этого пришлось выбраться в Хогвартс.

* * *

— Уизли, а вы, значит, свято верите, что каждый человек, хоть министр, хоть директор Хогвартса, по первому зову должен бросить свои дела и заняться вашими проблемами? — спросил Снейп.

— Почему каждый? И откуда вы…

— Тогда чего вы от меня хотите?

— Я подумал, что вы должны знать лондонских зельеваров…

— А, ну раз я зельевар, то обязан знать всех зельеваров. Логично.

Рон насупился.

— Просто устройте Паркинсон кому-нибудь из них в лабораторию.

— Невозможно. Когда-то она была одной из лучших на курсе, но прошло уже несколько лет. Как я могу за неё ручаться?

— Но постажироваться-то она может? О, да Мерлина ради, это же Паркинсон! Ей не нравится в архиве, понимаете? А я не знаю других зельеваров, кроме вас.

Снейп, прищурившись, разглядывал его.

— И вы, вероятно, считаете меня нянькой для всех моих бывших учеников, так, мистер Уизли?

Обозлённый Рон ушёл ни с чем.

А через неделю Снейп внезапно пожаловал к Паркинсон в гости.

Рон заметил, как он смотрит на Джонни, и заподозрил, что Снейп в курсе их дел. Тем страннее было то, что он вёл светские беседы обо всём подряд.

— Кого ждёте на этот раз? — спросил он, невозмутимо разглядывая раздавшуюся талию Паркинсон.

— Мы не узнаём… обычно. — Та машинально погладила себя по животу. — Сюрприз будет.

Кивнув, Снейп окунул печенье в чай. Тут же подбежал Рэй и дёрнул его за полу мантии.

— А ты кто? — требовательно спросил он.

— Я — профессор Снейп. Когда-то учил твоих маму и папу в школе… Нет, юный Джон, не нужно карабкаться мне на колени! И палочку трогать не нужно!

Рон и Паркинсон переглянулись и чуть подались вперёд в ожидании представления.

Снейп не стал допивать изгаженный чай. На прощанье он заявил, что, мол, «таких гадёнышей» ему на факультете не надо. И Рон был почти уверен, что множественное число он употребил нарочно.

— Почти по-семейному посидели, — смеясь, заметил он. — А Снейп что-то сказал тебе, когда уходил, да?

— Сказал, что мне лучше перейти на работу в твой центр, когда он откроется.

— Нет, ты скажи, откуда он про центр-то знает? — изумился Рон.

Паркинсон только развела руками.

В ноябре она благополучно родила. Опять мальчика.

На этот раз Рону даже удалось забрать их самому, и всё было честь по чести, пока не дошло до выбора имени. В конце концов они стали гадать по книжке. Первое имя, попавшееся на странице, было Маргарет, зато второе — Эдвард. На том и порешили.

Зимой Рон осваивался в министерстве, а весной начал подыскивать дом — благо, зарплата позволяла. Он знал, чего хочет: небольшой, но уютный дом, с камином и обязательно с садом, чтобы было где гулять детям. И всякий раз ему казалось, что чего-то в этих домах не хватает, какого-то важного элемента, но он всё не мог понять, чего именно.

Рон был так занят, что не сразу понял, какое приглашение принесла сова на его имя. Он молча показал его Паркинсон.

— Пойдёшь? — спросила она.

— Надо. — Рон вновь заглянул в смятый пергамент. — Вроде, нас опять награждать собираются.

Празднование по случаю пятилетней годовщины окончания войны и впрямь было пышным. Участников битвы за Хогвартс вызвали на сцену, и, пока Кингсли говорил речь, они стояли навытяжку. Рону было слегка неловко, и он смотрел поверх голов, пока не заметил знакомый силуэт. Паркинсон тоже пришла на церемонию и привела детей: пятимесячный Эдди болтался у нее на боку в специальной переноске, Рэй и Джонни крутились рядом. Вот она сказала им что-то, указывая на сцену.

Рон прищурился… Этого ещё не хватало! Возмущённый, он вышел из шеренги, но Снейп втащил его обратно и прошипел:

— Стойте смирно!

Кингсли прикрепил к их лацканам медали, и Рон вприпрыжку сбежал со сцены. Он сразу кинулся к Паркинсон.

— Ты с ума сошла? Надела на детей собачьи поводки!

— На них не написано, что они собачьи, — беззлобно огрызнулась она. Рэй и Джонни весело зазвенели карабинами.

— Иди сюда, приятель! — Рон вынул Эдди из переноски. — Смотри, какую штучку дали папе.

— В пару к твоему ордену, — заметила Панси.

— Точно.

Рон притворялся, что играет с Эдди, не зная, как сказать ей то, что следовало сказать уже давно. Глядя со сцены на стоящую внизу Паркинсон и детей, он наконец-то понял, какого элемента им не хватает.

— Послушай, — начал он. — Может, уже всё-таки поженимся? В смысле, если ты хочешь. Потому что я хочу и… Вот.

— А я хочу дочку.

— В смысле?

— Я хочу дочку от тебя. — Паркинсон улыбнулась. — Понимаешь?

— Ага.

Рон наклонился, чтобы поцеловать её, и тут раздался счастливый смех: Эдди дотянулся до блестящей медали и сжал её в кулачке.

— Вам когда-нибудь делали ультразвук?

— Нет.

— Тогда слушайте: я намажу вам живот гелем. Он немного холодит, это нормально. Вот так. Теперь смотрите на экран. Мистер Уизли, отойдите, пожалуйста. Вон там, видите?

— Да…

— С ума сойти! Паркинсон, смотри!

— Это голова, вот ручка, а это… Боже мой!

— Что?

— Что?

— Похоже, у вас двойня. Точно, так и есть: их двое! Хотите знать пол?

— Я, наверное, знаю. Мальчики?

— Именно мальчики! Поздравляю!

— Спасибо.

— Погодите, надо смыть гель!..

— …Ну, может, дочка в следующий раз получится?

— Конечно, Уизли. Конечно, получится.

Fin.