Dotted Helix  (джен)

Ей трудно было определить, в чём именно заключался его недостаток, в чём была

разница между ним и ею, но она всё же ощущала и этот недостаток, и эту разницу.

Теодор Драйзер*

Винегрет не только на столе. Он повсюду. На обоях, на щеках раскрасневшейся тётушки и её ярком платке. Стены и все горизонтальные поверхности покрыты толстым слоем мещанства. Душераздирающая клеёнчатая нарядность. Мещанство увяло в горшке с кактусом, но проросло снова, как феникс, из пыли, пепла и сухой земли. Проросло геранью, цветёт и пахнет винегретом. Им же отдаёт разливаемое тёткой сладкое вино «Изабелла».

Изабеллой Влад мысленно называет барышню с календаря, который батя приклеил на дверь туалета лет пятнадцать назад. От времени молочно-белая кожа Изабеллы пожелтела, волосы впитали запах сигаретного дыма. Батя зовёт её Ниночкой. Ниночка немного похожа на маму. Наверное, это хорошо. Только Ниночка не стареет.

Мама, в своей комнате, смотрит на ноуте Влада черно-белые фильмы. Мама любит европейский артхаус и старый голливуд. Пошлость, пожелтевшая от времени, как сортирный календарь, приобретает ностальгическую матовость, перестаёт быть пошлостью. Влад скачал маме «Сестру Керри» с Лоуренсом Оливье. Наверное, это слишком. Мама будет плакать. Мама и так всё время плачет. Смолоду проводы, лишние поводы, жалят как оводы, разве такого ты — ждал?

Любимое место в доме — балкон. Там можно курить и плевать на всё. Восемнадцатиэтажка, единственная в городе, на вершине холма — районная крыша мира. Когда Влад был ребёнком, холм казался чуть ли не Лысой горой. У подножия была устроена детская площадка. Раскачиваясь на качельках, Влад представлял, что его дом — космический корабль. Межгалактическая станция. С наступлением темноты окна шахматно зажигались сквозь разноцветные занавески, было и правда похоже. За холмом перелесок. Зубчатый, как забор с десяток китайских стен. Таинственный и непроглядный в сумерках, дырявый и просвечивающий днём. Ещё дальше, за перелеском — река. Чёрная лента. Там местная спортивная школа устраивает соревнования по гребле. Хорошая база, даже московские приезжают на сборы. Влада батя записал в секцию ещё до того, как тот научился не то что плавать — ходить. Так потомственных дворян с рождения зачисляют в гвардию, чтобы стаж шёл и чин рос. К тринадцати годам Влад уже был почётным гребцом. Время исчислялось километрами. По соседству располагалась секция художественной гимнастики. Гимнастка Маруся (Муся, как она себя называла) в обтягивающем трико смотрелась весьма художественно. Садилась на шпагат и не только, ярко красила губы, умудрялась носить папину тельняшку и курить папины папиросы больше по-французски, чем по-нижегородски. Когда накануне выпуска Влад бросил наконец спортшколу, огрёб от отца по полной. Единственным оправданием стало поступление в московский институт. Вот стою значит, держу весло. Прощай, орудие! Прощайте, тренер. Вспоминайте иногда вашего студента.

Влад выпустил колечко дыма. Столпы дыма впереди приветственно дрогнули. Ветер. Трубы градообразующего металлургического завода на свету всасывают кислород, чтобы потом выплёвывать ядовитые радужные пары. «Антифотосинтез».

Там действовал антропогенный фактор.

Там брызгали слюною штуцерА.

Постанывал химический реактор,

Страдая несварением с утра.

Там в воздух поднялись микрочастицы.

От них не продохнуть. Там полный мрак.

Там грезил о цветах и певчих птицах

Уснувший на работе техномаг.

Влад химик. Учится на четвёртом курсе. ВУЗ средненький, но по батиным меркам, Влад чуть ли не Ломоносов. Кстати, институт носит славное имя Михайло Васильевича. Там собрались все не поступившие на химфак Университета Ломоносова. День народного единства выпал в этом году на пятницу, и Влад решил на три дня смотаться к родителям. Завтра он возвращается в Москву. Больше всего на свете Влад боится после защиты диплома проснуться инженером-технологом на градообразующем предприятии «Шпалобурга». Да, заводчане делают шпалы. И рельсы. Чтобы уже никогда никуда по ним не уехать.

*«Сестра Керри».

На самом деле это неверно. Это другие люди жаждут изменить свою биографию ради тебя.

Януш Леон Вишневский*

Сон. Влад идёт вдоль железной дороги. Лето. Вереск, мелкие камушки. В стороне от обочины — лес. Не шпалобуржский хвойный частокол с армейской выправкой, а многоярусный, округлый, лиственный, влажно шевелящийся, как вскипевшая и расползшаяся пеной неудачно поставленная реакция студента-первогодки. Первобытный и затягивающий, как у Стругацких в «Улитке на склоне»: рискнувшего зайти лес облепит мхом, заткнёт нос, уши, рот. У Влада разбухают руки и ноги. Сначала становятся ватными, а потом тяжелеют, наливаются свинцом. Ещё немного, и тонкие запястья не выдержат. Огромные ладони отвалятся. Щиколотки сломаются. Это конец. Помогите! Тревога. SOS. Полицейская сирена.

Будильник показывает 6.30 утра. Через сорок минут — поезд.

В дороге хорошо читать Пруста. Такая же размеренная бессюжетность, как в перечёркиваемом вёрстовыми столбами пейзаже. Каждый проглоченный поездом километр — как унесённый ветром плевок — приближает вечерний сеанс связи с cry-baby99**. Интернет с телефона — дорого. Пока общагу не подключили к «Корбине», Влад таскался с ноутом по WI-FI кафешкам. Однажды обнаглел настолько, что зашёл на излюбленный confideinme.ru с рабочего компьютера, и был застигнут непосредственным руководителем, аспирантом Лисовским. Фокс, как тот себя называл, выразительно поднял бровь, но от комментария удержался. У них пол института «вконтактовских задротов», и всё равно было стыдно. Знакомство с сry-деткой только обострило интернет-зависимость. Вот уже пару месяцев они встречаются в чате каждую неделю в условленное время. Детка знает Влада под ником «pumpy pulpy power jet». Выбор порнопсевдонима — дело волнительное и важное. Cпокойный, сдержанный почти до угрюмости Влад хотел, чтобы его виртуальное альтер-эго, как говорится, сияло и рвалось. А ещё сочилось, билось и било наотмашь. Претенциозно-вульгарный ник сработал. Детка считает его героем нашего времени — менеджером среднего звена, непотопляемым и решительным, с перспективой выхода в топы и шлейфом растоптанных конкурентов за спиной. Москвичом, конечно. Сама Детка якобы родом из города Асбеста, уехала после окончания школы, с тех пор раз в год не поступает в театральный и в свободное от офиса время обивает пороги модельных агентств для поддержания богемного имиджа. Москву не знает и знать не хочет. Демонстративное безразличие к историческим закоулкам места проживания обычно позволяют себе только коренные. Детка вроде бы старается казаться умнее и начитаннее, чем есть на самом деле, однако Владу и в этом видится лукавство. Пытаясь щеголять познаниями, вворачивая к месту и не очень искажённые цитаты, она попадает впросак со снайперской точностью, неженским постоянством и плохо скрываемым удовольствием. Если бы ролевые игры устраивались ради разоблачений, если бы Влад хотел встретиться в реале, он давно разыскал бы фирму, где она вроде как трудится секретаршей. Секретарствует, как сама выражается. Царствует по секрету. Её Шеф — грубоватый тип, одержимый животной страстью. Детка описывала его веснушки, рыжие волосы на руках и груди, смакуя отвращение. Ему нравится драть её за волосы. Яростные догги-стайл совокупления на рабочем месте, в лифте и офисной уборной она пересказывает в деталях каждую второую неделю. На этой неделе очередь Влада. В прошлый раз он развлекал Детку пикантными подробностями своего бурного соседства с Диной, заменив общажную романтику благообразным антуражем жилищного комплекса «Алые Паруса». Поездка в «Шпалобург» всколыхнула воспоминания юности. Влад думал о художественной гимнастике и своём самом первом опыте. Пусть Муся будет залетной коллегой МарИ из парижского филиала их компании. На выездном корпоративе — ну допустим, в загородном яхт-клубе — он катал её ночью на лодке.

*«Одиночество в сети».

**cry-baby — Плакса.

Иногда мне кажется, что люди становятся торчками только из-за того, что им подсознательно хочется немножко помолчать.

Ирвин Уэлш*

Лекцию по биологически активным соединениям Влад даже не проспал — прогулял в самом прямом смысле. В парке.

Поздний ноябрь, до первого снега — колоритнейшее время. Ажурные голые пихты с мелкими шишечками, как мамина черная вязаная шаль. Местами ветви обросли бугристым, белесым, почти бирюзовым лишайником и похожи на вывернутые наизнанку атеросклеротические сосуды. Выпущенная из них кровь свернулась крупными каплями ссохшегося боярышника. Мелкие капли — дождевые — осели на кустах и подрагивают, мигают, словно глазки осьминожьих щупалец. Дождь это ничего. Это не снег. Первый снег — первая смерть. Хлопья, тяжёлые и плотные на вид, едва коснувшись земли, расплывутся кроличьим пухом, растворятся в ноябре. Бесснежный ноябрь хорош тем, что выдержан в одной гамме. Палитра западноевропейских художников. Тёмно-коричневый грунтовый фон. Высветление палитры — первый шаг к модерну. Природа пройдёт весну импрессионизма,: от апрельского дымчатого Моне к майскому бесстыдному, с садами и клумбами, на которых уже Матисс рассадит красные маки прямо поверх однотонной, как искусственный газон, зелени. Вокруг этой клумбы ещё десятилетия будут водить матиссовский хоровод (танец) постимпрессионисты, — голые, розовые и смешные. Закончится всё снова Моне с его «Японским мостиком». Вспыхнув багрянцем напоследок, природа померкнет. Ослепнет. Канадцы называют это whiteout**.

Созерцательный настрой не оставляет уже несколько дней. Затягивает в меланхолию, апатию, аморфность. Это плохо. Если Влад хочет попасть на магистерскую к МГУшникам, создать задел для кандидатской и гарантировать себе постинститутское академическое будущее, время действовать. Предпринять что-то уже сейчас. Влад просто плывёт по течению. Против — нужно грести, а грести он не может и не хочет. Надорвался в юности.

В маршруте Влад пытается разобрать Динкины записи с прогулянной им лекции. D-маннит фигурирует как демонит, а трипиррены Дина упорно называет трипперенами. Отложив конспект, Влад выдрал лист из своей тетради.

Я похож на большого мясистого слизня.

Не то чтобы вовсе слизняк,

Просто я еле ползу по капустному листу, скользя по жизни,

В то время как

Часовые любви снова спят на посту,

И яблони в цвету.

Я еду в общем вагоне,

Где одни общие места,

Числом кратные ста,

Табачный дым в комок свернулся на ладони.

Я одурел от гогота и лая,

Не переваривается питательный вечнозеленый лист,

Когда капуста в принципе гнилая.

Не то чтобы я был нигилист,

Просто плетусь в хвосте

Цивилизационного обоза.

Лицо горит, как будто только что с мороза –

Стыдно жить в пустоте.

Накатывает иногда, потом отпускает на много лет.

Когда насовсем отпустит,

Я уйду и оставлю длинный сопливый след

В капусте.

Перечитал написанное, и скомкал лист. Последние строчки не годятся. Добавлено тупо для рифмы, это чувствуется. О детях Влад думал серьёзно лишь однажды и вскользь — когда выяснилось, что Динке неправильно поставили спираль. Поэзия пробудила аппетит. Динка обещала сварить щи, если он принесёт тушёнку.

Сквозь запотевшее стекло и завесу дождя снаружи, Влад различает совково-футуристические очертания НИИ, в котором он с сентября проходит бакалаврскую практику. Приехали.

То ли косой дождь искажает очертания предметов, то ли мысли о Динке и её фрейдистский конспект подействовали — в давно примелькавшейся почти до неразличимости модернистской скульптуре у парадного входа видится не символ института — фрагмент спирали ДНК, а сплетение двух тел.

Влад привёз отчет за первый семестр. Непосредственный руководитель, аспирант Фокс, берёт бессрочный отпуск для подготовки к защите дисера и не сможет уделять время студентам до Нового года. Они договорились, что Влад всё подготовит заранее.

Фокс пролистал отчёт.

— Пойдёт. Только титульник переделай. В моей фамилии ошибка.

— ?

— Лесовский через Е.

Вот тебе раз.

— Извини…. тогда почему…

Фокс стажировался год в Кембридже. Возвращенцев в лабе несколько, но с большинства британский лоск сошёл так же быстро, как сходит турецкий загар. А к Фоксу пристал намертво, как и англоязычное прозвище. Заграничность была в причёске, осанке, манере одеваться. Даже лабораторный халат у него пижонский — чёрный, приталенный, не обычная бело-бурая хламида. На чёрном грязи не видно, но всё равно впечатление такое, что Фокс халат стирает. До Кембриджа Влад Лесовского через «е» не знал. Может, он всегда был Фоксом? В улыбке есть что-то лисье. Сейчас он улыбается как-то гаденько.

— Ты смотрел фильм «Чучело»?

— Нет.

— Это старая история. В быдланской общеобразовательной школе меня не особенно любили. Считали… ммм…

— Блатным?

— Ну да, и это тоже. Однажды перед физрой в раздевалке однокласснички разворошили мою сумку. Нашли платье. Я купил его для сестры, но все почему-то решили, что оно моё. Подожгли потом на школьном дворе. Это была моя персональная Guy Fawkes’ night.**\'*

Ненужная, неуместная откровенность. Что тут скажешь?

— Тебе, должно быть, неприятно это прозвище?

— Нет, ничего. Я сам его придумал. Школьный случай сделал меня тем, кто я есть… Слушай, приходи ко мне сегодня… на ужин.

Ещё более неуместно. Фокс уже пару раз вытаскивал Влада выпить после работы. Но домой…

— Я сегодня не могу. Идём с Динкой… эээ…. В кино.

— Тогда завтра. Папа давно мечтает с тобой познакомиться. Наслышан о «молодом даровании».

Отец Фокса — специалист по пространственной структуре ДНК. Вроде бы известный.

— Неудобно как-то.

— Расскажешь ему свою теорию о конформационных перестройках в триплексах. Ты же хотел на магистерскую в МГУшную группу? Папа тебя порекомендует.

Звонок городского телефона. Влад снимает трубку. Вахтёр спрашивает Лесовского.

— Да. Кто? Нет, не впускайте. Уже зашёл?

Лесовский бросил трубку, выругался и метнулся к двери. Не успел. Дверь приоткрылась. Показалась веснушчатая рыжая башка.

— Фокса можно?

Лесовский зашипел на незваного гостя и вытолкал в коридор. К досаде Влада, в последний момент Фокс всё же вспомнил о нём, обернулся.

— Завтра в восемь. Адрес я пришлю.

Когда Влад вышел из института, дождь ещё лил. Надо было взять зонт. На тонкой ткани ветровки остаются разводы, мелкие пятнышки от капель. Странно, дождь вроде не шпалобуржский. Не кислотный.

*«Trainspotting».

**Whiteout — белая мгла.

**\'*Традиционное для Великобритании ежегодное празднование. В ночь на 5 ноября сжигают на костре чучело Гая Фокса.

Хочешь меня узнать, поешь со мной.

Джеймс Джойс*

Положение становится опасным. Сталинский дом. Ну хоть не высотка.

Перед тем как идти к Лесовским, Влад заправился Динкиными щами. Правильно сделал. Мадам Лесовская сразу предупредила, что мясо «почему-то ещё не дошло, придётся подождать». Ясно, что готовит она нечасто. Мама и тетушка стряпали бы загодя. С полудня. В прихожей Влада встретил ирландский сеттер. Надо же! Фокс производил впечатление типичного кошатника. Пока ужин дозревал в духовке, Влада пригласили в «кабинет» полюбоваться на раритетную проволочную модель ДНК в человеческий рост. Про знаменитый пылесборник родом из 70-х, главную достопримечательность квартиры Фокса, Владу уже рассказывал завлаб, друг семьи Лесовских. Рассказывал без священного трепета, но с ностальгической грустинкой. Завлаб, — сам человек из 70-х. В его морщинах и носогубных складках тоже скопилась пыль.

— Мальчики, попозируйте, — Лесовский-старший достал телефон. Снимать будет. — Наши будущие Уотсон и Крик!

Двойную спираль Джона Уотсона Влад прочёл ещё в школе. История величайшего биохимического открытия 20 века с элементами детектива, академического бытописательства и блистательно неполиткорректной сатиры, во многом определила выбор профессии Влада и прошла пунктиром через всю его сознательную жизнь. Уотсон до сих пор жив. Возглавляет проект «Геном человека», гастролирует с лекциями. В прошлом году был в Москве. Влад пошёл на его выступление в Доме учёных. Именно выступление, не доклад — атмосфера была как на рок-концерте. Толпы восторженных поклонников запрудили конференц-зал. Припозднившиеся ловили отзвуки кривого перевода и отблески слайдов из коридора. Влад посадил Динку на плечи. После «концерта» публика не спешила расходиться, собралась у выхода с торца здания. Уотсон появился на балкончике Дома учёных как Фредди Меркьюри или собственно королева, ответил на несколько вопросов, включая бестактные.

— Как жить дальше, когда самое главное уже произошло, когда всего достиг в 25 лет? — выкрикнули из толпы.

Сопровождающие лица поухмылялись, но перевели. Уотсон ответил, что самым главным моментом своей жизни считает женитьбу на любимой девушке. Когда это произошло, ему было около сорока.

Влад и Фокс поотнекивались для порядка, но в итоге сдались и приняли позы как на известной фотографии. Роли распределили не сговариваясь. Фокс конечно Крик. Длинноволосый британистый модник. Уже не первой молодости по научным меркам, которые в чём-то близки к меркам спортивным. Несмотря на великолепные исходные данные, до сих пор не окандидатился. Со странностями, но на фоне Влада свой в доску. Влад — коротко стриженный плебей Уотсон. Пришлый, молодой до не приличия, подающий надежды. Восходящая звезда.

Фотосессию прервал звонок в дверь. Лесовские недоумённо переглянулись.

Визитёром оказался вымученно-жизнерадостный маленький человек с большой коробкой. На бейджике написано «Акакиев Николай. Рекхер». В отглаженном парадном, но явно синтетическом костюме юноша потел. Дезодорант «Акс-эффект чего-то там» принимал потовые волны на себя и ретранслировал в окружающую среду, нещадно усиливая.

— Здравствуйте! Компания «Рекхер», лидер на рынке климат-контроль техники, желает вам приятного вечера. Разрешите провести демонстрацию.

— Мы вообще-то не ждали.

— Но как же! Мы ведь звонили в понедельник, вы подтвердили... Простите, я уже в третий раз прихожу. Это займёт не более 10 минут.

— У нас гости.

Влад проникся сочувствием к Акакиеву Николаю и дал понять Лесовским, что ничего, мол, страшного. Про мясо все забыли.

Боец сейлсного фронта радостно въехал в прихожую вместе со всем своим снаряжением. Пылесос он распаковал и собрал ладно и быстро, без единого лишнего движения. Так опытный солдат-контрактник собирает автомат. Влад аж залюбовался. Речь Акакиева — тоже быстрая как пулемётная очередь, особенно когда он выдаёт заготовленный текст. Кратко изложив азы климат-контроля и заливисто расписав преимущества своего продукта, Акакиев приготовился перейти непосредственно к демонстрации.

— У вас есть ковровые поверхности?

— Нет, — заявила мадам Лесовская, прикрывая дверь в гостиную. — Вот разве что… собачий коврик.

Упомянутый коврик был усеян шерстью до неразличимости исходных цвета и фактуры.

Акакиев потемнел лицом.

— Пылесос забьётся.

— Тогда грош ему цена.

— Хорошо! Вы не могли бы достать свой старый пылесос, так сказать, для сравнения. Вы с его помощью чистите половину ковра, а я…

— У нас нет пылесоса.

— Простите? Как же вы тогда…

— А знаете, скотчем.

— ?

— Наматываем скотч на ладони, опускаемся на четвереньки, и ходим по ковру, собирая пыль руками.

–ООооо! Ну тогда вам просто необходимо приобрести наш экономичный, эргономичный и просто отличный пылесос нового поколения с плавающей головкой…

Мадам Лесовская кривит губы. Вот откуда у Фокса эта ухмылочка.

— Довольно, молодой человек! Раз вы так настаиваете на демонстрации — извольте. Только у меня, как видите, маникюр. Давайте вы будете собирать пыль руками. Дорогой, у нас есть скотч?

Лесовскому-старшему хватило порядочности смутиться.

— Милая, не надо…

На выручку маме пришёл Фокс. Протянул моток липкой ленты. Акакиев обречённо вздохнул, лучезарно улыбнулся и опустился на колени перед собачьей подстилкой. Ирландский сеттер обнюхал сейлса спереди и сзади.

— Ну что же вы медлите? Приступайте.

— А вы?

— А я потом.

— Вот здесь включается.

— Ах, не надо! Я верю на слово.

Включённый пылесос привёл сеттера в неистовство. Пёс прыгал, бросался, и изловчился таки укусить плавающую головку. Мадам Лесовская откровенно развлекалась.

— Ой, а давайте вы собаку пропылесосите!

Влад незаметно стянул с вешалки куртку и выскользнул за дверь.

*«Улисс».

Даю вам честное слово, меня не огорчает, что он чуточку выскочил из колеи. Я терпеть не могу, когда благоразумие начинает глушить зеленые побеги юности.

Ричард Бринсли Шеридан*

Фокс потом извинялся. Рассказал, что мама до знакомства с отцом была товароведом. Влад его простил. Даже на предзащиту пришёл.

Работу Фокса «Антикоагулянты на основе ДНК-аптамеров к тромбину» он слушал впервые. Фокс говорил складно, но вступление местами отдавало Википедией. Содержательная часть, насколько понял Влад, была сделана ещё в Кембридже, и не совсем понятно, кем именно. Фигурировавшее в докладе «нами» могло означать весь кембриджский коллектив, исключая собственно Фокса. Признаков того, что за прошедшие с момента окончания стажировки два года исследование продвинулось сколь-нибудь заметно в какую-либо сторону, Влад не обнаружил. При общей практической направленности, работа была глубоко и безнадежно фундаментальна в своей неоднозначности и незавершённости. Что касается подачи материала, увлекательно получилось ровно настолько, насколько вообще может быть увлекательным поток формул, кривых и таблиц. Даже разбавивший его пассаж о рисках кровотечения после хирургического вмешательства в обосновании актуальности задачи не спас положение. Но на предпоследнем слайде Фокс таки выпендрился. Есть у Гайдна какая-то… соната что ли. В одной из частей, спокойной и убаюкивающей до полного адажио, неожиданно громкая сильная нота по задумке автора будит задремавшего слушателя. В презентации Фокса сильной нотой стала фотография операционной. Пациент на столе, облеплен трубочками и датчиками. Опустошённый хирург ссутулился на кушетке рядом. Ассистент спит в углу. На полу ворох окровавленных салфеток и тампонов. Выдержав паузу, Фокс сообщил, что хирург — Збигнев Релига, бывший министр здравоохранения Польши. Операция на сердце, длившаяся 23 часа, прошла успешно. Последний слайд — «Благодарю за внимание».

Мода «оживлять» доклады подобными штуками пришла, конечно, из-за границы. Фокс, видимо, решил оправдать репутацию западника, хотя вообще-то считал «весёлые картинки» пошлостью. В сегодняшней презентации даже ярко-красные заголовки слайдов о коагуляции смотрелись несколько вульгарно. Фокс хочет крови, понял Влад. Крови уважаемой публики? Если так, на драматическую развязку настроен он один. Предпоследний слайд выразил общее настроение и состояние аудитории. Усталость. Катарсис — если и был — всеми как-то упущен. Фокса вяло и дружески поругали за отдельные неудачные формулировки, тему утвердили, защиту назначили на после Нового года.

Ко второму докладу народу прибыло. Ещё бы — лекцию читает известный демагог, заместитель директора по научной работе и его правая рука. По словам Фокса, правая рука в последние годы всё настойчивей тянется к директорскому горлу. Лекция посвящена адаптивному мутагенезу у простейших. В целом получилось живенько, но на вкус Влада, слишком много обобщений с уклоном в философию. К тому же, неоламаркизм — не новость. Когда пришло время дискуссии, вопросов и критики, матросы политкорректно молчали. Только заведующий соседней лабораторией выдал хвалебно-благодарственный комментарий.

— Лизнул так лизнул, — шепнул подсевший к Владу отстрелявшийся Фокс.

Влад несчастного завлаба не осуждал. После учёного совета в кулуарах будет обсуждаться распределение финансирования на следующий год. В соседней лаборатории моют одноразовые пластиковые пробирки. Аттракцион неслыханной бедности.

Последним пунктом программы значилось выступление представителя компании «Биокад». Рекламные презентации обычно случаются в преддверии покупки институтом дорогостоящего оборудования. Влад собирался по-тихому уйти сразу после научной части, но Фокс его удержал.

— Куда! Сейчас самый цирк начнётся. Неужели не хочешь узнать, кто наш новый лучший друг?

Влад понял, что напрасно не вслушался в многословное, неожиданно почтительное представление биокадовца, озвученное директорским замом, и традиционную речь об организационных моментах. Уловил только что-то про привлечение внебюджетного финансирования и сервисные услуги лабораторий. Биокадовец, отъетый тип в расстёгнутом пиджаке, уже поднимался на кафедру. Вид у него был несколько потасканный. За одутловатой вальяжностью проглядывала тяжёлая акакиевская юность. Воображение подкинуло следующую картинку: биокадовец с огромным пылесосом проходится по институту, засасывая всё слежавшееся, устоявшееся-застоявшееся вместе с дуплексами и триплексами, разглаживая носогубные складки и морщины завлаба. Проволочной моделью ДНК в человеческий рост пылесос едва не поперхнулся, но в итоге ничего, заглотил. Влад впервые пожалел, что Детка считает его манагером.

Презентация представляла собой историю одного успеха. Предприятие «Биокад», разрабатывающее и производящее биотехнологическую продукцию, было создано на базе разорившегося НИИ. Проявив чудеса гуманности, глава новой компании — «эффективный менеджер», «большой учёный» как товарищ Сталин, человек-оркестр и просто хороший парень — не стал наставить на полной смене кадров. Благодарные старые кадры привыкли к новым порядкам, засунули псевдонаучные амбиции поглубже, прониклись реалиями рынка. С предпоследнего слайда аудитории улыбался стройный ряд стахановцев в идеально белых халатах.

— Адаптивный мутагенез в действии, — заметил Фокс вполголоса.

Обычно реплики из зала не долетают до спикера, тонут в общем гуле. Но повисшая после стахановского слайда гробовая тишина сыграла против Лесовского. Биокадовец отвлёкся от презентации.

— Хм. Я тут пока готовился, послушал немного вашего молодого человека.

Все взгляды обратились к Лесовскому. Тот выпрямил спину и чуть склонил голову. Шутливый полупоклон. Фокс прекрасно владел собой. Выступивший на его щеках легкий румянец заметил, наверное, только сидящий вплотную Влад.

«Новый лучший друг» меж тем продолжал.

— Я человек, далекий от большой науки и высоких материй. Однако кое-что я понял.

Фокс вопросительно-иронично приподнял тонкую бровь. С кафедры этого, конечно, не видно.

— Так вот. Всё это конечно замечательно. Но ведь вы с вашими, как их там, аптамерами претендуете на некую практическую применимость. В медицине. Вы знаете, что коммерциализация такого продукта…

Губы Фокса растянулись в неподражаемой гаденькой лисьей ухмылке. Про свою работу он знал всё.

Замдиректора подошёл к биокадовцу и шепнул что-то на ухо. Тот, хмыкнув, вернулся к презентации. Последним слайдом, против ожидания, оказалось не лаконичное «спасибо за внимание», а еще один групповой снимок. Научно-производственный коллектив на футбольном поле. «Весело работаем, весело отдыхаем», «большая дружная семья». Одна команда.

Заведующий бедствующей лабораторией — тот, что получасом ранее продемонстрировал редкие для своих лет гибкость ума и прогиб в пояснице, давился беззвучным смехом. Должно быть, вообразил себя в спортивных трусах. Оглядевшись, Влад заметил ещё несколько кривых улыбок. Биокадовские кадры тоже лыбятся. Даже более дисциплинированно, чем на рабочем месте. Стоят навытяжку — ну прямо линейка в пионерлагере. Интересно, корпоративные гимны они поют? Влад представил, как застывшие на страже дебетовых ворот биотехнологи разворачиваются по команде и встают в шеренгу… раком. Эффективный менеджер, главный дирижер рынка, человек-оркестр и просто хороший парень бьёт с 11 метров.

*«Школа злословия».

Нет слов грустней, чем «был», «была», «было».

Уильям Фолкнер*

После учёного совета все собрались в лабе на чай. Чаепитие — ключевое действо если не в научной работе, то в её имитации точно. Обсуждали будущее академии. По оптимистичным высказываниям, каждое из которых сопровождалось минутным молчанием, Влад понял, что будущее смутно. Счета академии заморожены. Фокс, немного отошедший от своего невольного диссидентства, направился в курилку. Влад за ним.

— Знаешь, что особенно забавно, — Фокс присел на подоконник и глубоко затянулся. — Все эти ученые мужи, критикующие реформу, лет пятнадцать назад сами выступали за упразднение академии. Мне папа рассказал.

— Может, зайти к нему? Извиниться.

— Не вздумай. Рекомендацию и так напишет. Про триплексы твои — всё равно не стал бы слушать. Он уже давно ничего нового не воспринимает, статьи не читает, гениальными теориями сыт по горло. А что ты решил свалить в МГУ — это правильно. Здесь скоро начнётся светопреставление. Когда у академии отберут лакомые территории, сюда съедутся все московские химики. Мы же единственный приличный НИИ за пределами ТТК. Видел в холле рейтинг институтов? На первой строчке красуемся. Импакт-факторы, индексы Хирши. «Нас не тронут, потому что мы лучшие!». А правда в том, что мы как неуловимый Джо из анекдота — никому на хрен не нужны с нашим спальнорайонным расположением. Вот и вся наука.

Фокс курил одну за одной.

— Совсем позакрывать НИИ при декларируемом курсе на инновации — не комильфо. Чиновники просто сгонят биохимическую братию с Ленинского проспекта сюда, в жопу мира. Благо здание большое. Утрамбуют нас до послереволюционной коммунальности.

— А с университетом что?

— Университет — другое дело. Только тебе и там ловить нечего. Госпрограмма поддержки ВУЗов? Дорогу молодым? Вложения в новое поколение Ломоносовых? На самом деле ставка на другое. МГУ с неопетровским пылом рубит окно в Европу. Европейский топ-10 университетов. Для этого приглашают заграничных мэтров, учёных с мировым именем. Им даже ехать не обязательно, да и кто ж поедет. За беспрецедентную зарплату достаточно просто числиться. У мэтров выходят статьи в ведущих мировых журналах, МГУ значится в аффилиэйшенах, рейтинг растёт, все довольны. Фактически это покупка публикаций. Государство выделяет 600 миллионов в год. Вдумайся, Влад, 600! У русских профессоров зарплаты 15-20 тысяч. Всего в программу поддержки входит около дюжины институтов. Итого суммарный бюджет 6-8 миллиардов.

— А что будет, когда деньги закончатся?

— Ничего не будет. Вернёмся в допетровскую эпоху.

— Фокс, почему ты не остался в Англии?

— Ооо. Там всё иначе. Там надо работать. Пахать. Вот Ты это умеешь. Защитишь магистерскую, на PhD поедешь за рубеж. Всё у тебя получится.

Влад тоже накурился. До горечи во рту.

— Не хочу я никуда уезжать. Я уже один раз это сделал. Бросил тех, к кому был привязан. Мне нравится Москва. И из института не хочу уходить.

— Влад, всё, что кажется тебе Вишнёвым садом — Лес Островского. Скорей бы уж вырубили.

— За что ты так…

— Я ненавижу жизнь за то, что слишком люблю её, а она меня нет. Держусь, цепляюсь за неё, а она — уходит. Верю ей, а она обманывает.**

— Это цитата?

— Молодец. Это из «Околоноля».

— Не читал.

Фокс улыбнулся как-то совсем мерзко и странно.

После работы Влад заехал в «Ян Примус». В баре было шумно. Приглашённая группа исполняла хиты 90-х. Влад пил один.

Что-то изменилось или должно было измениться. Новый виток его пунктирной линии жизни. Между вчерашним днём и завтрашним — разрыв. Пропасть. Совсем не широкая, можно переступить, но он не спешит сделать этот шаг. Завис над пропастью в аршин.

Не заказать ли ещё пива? В пиве, между прочим, полно витаминов. Влад поднял пинту за здоровье Хольстена Вайтамина Колфилда. Раздражение как естественная реакция на громогласную и назойливую попсу 90-х осело с пеной. Отстоявшись, стало отдавать ностальгией. Что там Фокс говорил про критиков академии, которые теперь сетуют и мечтают всё вернуть? Глупость, пошлость, пожелтевшая от времени до благородной матовости.

За окнами «Яна Примуса» валил хлопьями первый снег.

*«Шум и ярость».

**Отрывок из монолога Плаксы. Героиня романа Н. Дубовицкого произносит его от лица мужчины. http://www.youtube.com/watch?v=PxZkjq9z5wg — «Confide In Me» Кайли Миноуг. Примерно так я представляю себе виртуальное альтер-эго Фокса.