О человеке и волке (джен)

Занялось холодное утро, серое и сырое — свет едва брезжил, а воздух можно было резать ножом. Пробиваясь сквозь наползающие облака , раннее солнце льдисто сверкало на мокрых улицах Лондона.

Скверное было утро. С этими мыслями Аластор Хмури прокладывал себе дорогу сквозь толпу, то слегка редеющую, то плотную — люди в этот ранний час, как и он, спешили на работу. Холод ночи впитался в каждое здание, каждый камень этого города, и от этого у Хмури скрипели кости и ныло правое колено, предсказывая, что дальше будет ещё и дождь.

Остановившись на углу, Хмури привычно почувствовал на себе любопытствующий взгляд. Справа от него стоял молодой человек, спрятавшись под пальто, плащом и навесом. Он ждал, когда можно будет перейти дорогу, и глаза его рыскали туда-сюда, постоянно возвращаясь к Хмури.

Юноша вспыхнул, встретившись взглядом с объектом своего любопытства. Хмури только фыркнул и перешагнул через бурлящую дренажную канаву, пробираясь между машин.

Люди постоянно на него пялились так, будто никогда раньше не видели шрамов. Хотя особо удивляться тут было нечему: грубый шрам на верхней губе давно превратил его рот в вечную ухмылку, а уж теперь, когда волосы стали напоминать старую щётку, а чёрные глаза над рябыми щеками глубоко запали, даже сам Хмури не видел ни одной привлекательной черты в своей внешности

Но он давно смирился с эстетическими издержками своего образа жизни. Мало кому из авроров удавалось сделать такую карьеру, не пожертвовав несколькими пинтами крови и долей самолюбия. Интересно, стал бы тот молодой человек так на него таращиться, если бы знал, что стоит рядом с ловцом тёмных магов? Хотя, наверное, он бы очень сильно удивился и тому, что стоит рядом с волшебником. Магглы бывали такими забавными.

Тучи полностью закрыли солнце, и начало слегка моросить. Хмури пристроил палочку в кармане поудобнее и оглянулся. Спина отозвалась недовольным хрустом, зато он убедился, что за ним никто не идёт. Было ещё слишком рано, чтобы иметь дело с потенциальными злоумышленниками. Собственно говоря, ему было ещё слишком рано практически для чего угодно. Хмури уже не помнил, как выглядит без мешков под глазами. Сове, которая принесла ему приказ срочно явиться в штаб-квартиру Аврората, очень повезло убраться подобру-поздорову. Но утро принесло с собой работу, и теперь разлёживаться не стоило.

Прежде чем он добрался до Министерства, полило как из ведра.

* * *

Когда Хмури, с которого текло ручьями, вышел из лифта, его шаги отдались гулким эхом в пустой штаб-квартире Аврората. Никаких очевидных признаков светопреставления не наблюдалось, и он снова задумался, почему его вытащили из постели.

Выругавшись и пнув мусорную корзину у входа, он сгрёб со стола несколько стопок бумаг — только после этого стало видно, что у него есть стол, а не только колченогий стул рядом с горой свитков и папок. Он сгорбился, бормоча себе под нос, в крохотном закутке, носившем гордое звание «кабинета».

Пока Хмури сушил насквозь промокшие волосы, из-за угла появился человек.

— Промок до костей?

Алан Броуди был высок и когда-то, возможно, красив. Но сейчас его внешность неумолимо сдавала позиции в борьбе с возрастом, сидячей жизнью и любовью к сладостям. Он возглавлял Отдел Контроля и Регулирования Магических Существ, который нередко привлекал авроров к работе над самыми скверными делами по своему профилю. Кажется, большая часть таких дел в итоге ложилась на стол Хмури.

— Что на этот раз? — резко спросил Хмури, сбрасывая плащ и швыряя его на покосившуюся вешалку. Несколько капель воды попали Броуди в лицо, и Хмури с трудом подавил мстительную ухмылку.

Броуди промокнул щёку платком.

— Прелестно. Ты что, сначала оделся, а потом забыл об этом и полез в душ? — Он ткнул пальцем в плащ Хмури, с подола и рукавов которого уже натекла лужица.

— Идёт дождь, а я шёл пешком.

— У тебя же есть лицензия на аппарацию? Я знаю, что ты бываешь большим оригиналом, но это, кажется, обязательное требование для авроров.

Хмури посмотрел на него, вытаскивая палочку — короткую и жёсткую, дуб и сердечная жила дракона. Куча различных инструментов для определения тёмной магии, извлечённая из карманов, загромоздила стол, гудя, жужжа и пуская искры.

— Зачем ты меня вызвал, Броуди?

Алан втянул живот, протиснулся мимо огромного шкафа, занимавшего большую часть отсека, взял с полки один из трёх сломанных вредноскопов и начал вертеть его в руках.

— На самом деле, это должно быть обязательным требованием, — продолжил он, делая вид, что ничего не слышал. — В конце концов, мы должны заботиться о своей репутации. Кто будет уважать Министерство, если один из ведущих сотрудников Отдела по Охране Магического Правопорядка приходит в таком виде, будто добирался на работу вплавь?

Хмури потёр глаза.

— Я не люблю аппарировать в такую рань. Видал я волшебников посильнее тебя, которых расщепляло просто из-за усталости. Чего тебе надо?

— Я так и думал. Ты же тот самый Аластор Хмури, который считает, что за ним гоняется каждая собака, и поэтому отказывается подключать свой дом к каминной сети. Чего я не понимаю, так это почему ты думаешь, что кто-то полезет к тебе домой? Ты в открытую ходишь по улицам без всякой защиты, когда слишком сильно устаёшь, чтобы аппарировать.

Теперь Броуди откровенно ухмылялся. Для начальника отдела он слишком сильно любил поддевать своих коллег.

На его несчастье, данный конкретный коллега не находил в этом ничего забавного.

— Броуди, во имя Мерлина! Не говори, что ты поднял меня с постели в мой единственный выходной за три грёбаных недели, чтобы отпускать плоские шуточки и критиковать мои методы передвижения! Ты бы не вызвал меня просто так, прекращай валять дурака и переходи уже к этому чёртову делу! Постоянная бдительность! И внимание!

Броуди глупо моргнул и даже слегка покраснел.

Хмури ждал, безуспешно пытаясь вспомнить дыхательные упражнения, которым его когда-то учила мать.

— Ну? Говори, чего надо, или убирайся к чёртовой матери из моего кабинета! А я пойду домой!

В одно мгновение Алан Броуди превратился в воплощение делового подхода — мантия разглажена, тёмные усы ощетинены.

— Мне нужен был аврор, и я в первую очередь подумал о тебе. Я знаю, что тебе приходилось иметь дело с оборотнями.

— Верно.

Всплески темномагической активности по всей стране касались всех отделов Министерства. Авроров всё чаще и чаще привлекали для консультаций по тем делам, которые обычно не входили в их компетенцию. Предполагалось, что это должно облегчить общий груз самых тяжёлых случаев и подавить распространение слухов, даже если для авроров всё обычно кончалось необходимостью опять запачкать руки. Совсем недавно, в прошлом месяце, с Аластором консультировались по делу об убийстве двух маггловских девочек. Это было не первое его дело о нападении оборотня — и наверняка не последнее.

Хмури не надо было напоминать, что накануне было полнолуние. Он и так понимал, к чему всё идёт.

— Что, ещё один ребёнок?

Броуди запустил побелевшие пальцы под мантию и вытащил оттуда омерзительно толстую папку, которую протянул Хмури.

— Да. Нападение прошлой ночью к северу от Кардиффа, рядом с Таффс Уэлл.

— Думаете, это тот же самый, что и в прошлом месяце?

— Кажется… да.

Хмури замер над полуоткрытой папкой, глядя, как Броуди, уставившись куда-то ему в живот, переминается с ноги на ногу.

— Кардифф, говоришь? — Аластор на мгновение задумался. — В этом районе большое магическое поселение.

— Верно. — Алан стиснул зубы. — Мальчик волшебник.

— Так, это что-то новенькое. Почему вы считаете, что это тот же оборотень? Они обычно не меняют своих привычек.

— Дело касается одного из наших людей, Аластор.

Это определённо было что-то новенькое. Хмури молча смотрел, как Броуди разглаживает мантию, бегая глазами туда-сюда. Все следы шумного веселья исчезли, как не бывало, и Аластор задумался, насколько оно было искренним.

— Отец ребёнка — мой сотрудник, один из тех, кто расследует убийства, случившиеся в прошлом месяце. — Броуди вздохнул и опустился на стул. — Мы думаем, что на мальчика напали намеренно, для случайного совпадения всё слишком подозрительно.

Хмури зарычал и скрипнул зубами. Оборотень, убивший двух маггловских девочек, которые играли с бенгальскими огнями при полной луне — это одно дело. Но оборотень, который нападает из мести — совсем другое. Теперь он понимал, почему вызвали именно его.

Алан, кажется, собрался с духом.

— Я хочу, чтобы ты отправился в Мунго. Мальчик пережил нападение, но наверняка ещё не пришёл в себя. Поговори с его родителями, посмотри, что они тебе расскажут.

Голос у него дрогнул, и Хмури понимал почему — близнецам Броуди было пять лет.

— Потом отправляйся на место преступления. Подразделению по Поимке Оборотней пригодится любая информация, которой ты сможешь с ними поделиться. Тебе там расскажут всё, что нужно знать об этом деле.

— И что ещё мне нужно знать?

Алан вздохнул.

— Просто… просто поговори с родителями, посмотри, что они скажут. Я хочу, чтобы ты посмотрел на ситуацию свежим глазом.

— Броуди, я не люблю, когда меня используют втёмную! — рявкнул Хмури. — Если ты ищешь кого-то, кто полезет в такую историю без всякой подготовки, то не на того напал! — Он сунул папку под нос Броуди.

— Ты слишком бурно реагируешь. Ты вполне готов. Мне просто нужна новая перспектива. Хочу посмотреть, сможешь ли ты придти к тем же выводам, что и мы.

— Ну хорошо…

На самом деле это звучало не слишком многообещающе. По-прежнему было очень похоже, что Хмури предполагается использовать втёмную. Он заглянул в папку.

— Лайелл Люпин…. Он работает с явлениями нечеловеческих духов, так? Разобрался с тем боггартом в Статулли несколько лет назад.

— Верно.

— А какое отношение он имеет к уничтожению оборотней?

Броуди провёл рукой по лицу.

— В отделе по регистрации оборотней… э-э… не хватает народу. Попробуй, найди кого-нибудь, кто согласится там работать. Я позвал Люпина, он человек умный и трудолюбивый, — Алан на мгновение замолчал и с отвращением покачал головой. — Я думал, он будет полезен.

— Самобичеванием делу не поможешь. Люпин взрослый человек. Если ему не нравилась работа, он мог отказаться. Как ты думаешь, почему среди нас так мало семейных?

— Мальчику всего четыре года, Аластор.

На мгновение повисла тишина. Хмури нашёл в папке маленькую фотографию, прикреплённую к краю страницы — сравнительно недавний чёрно-белый снимок. Маленький мальчик смотрел на него большими тёмными глазами из-под копны вьющихся волос. Аластор вздохнул.

— Я даже не знал, что у него есть сын, — пробормотал Броуди.

Они смотрели, как малыш на фотографии продолжает улыбаться и махать в камеру.

На другом конце офиса ухнула сова, возвращая обоих мужчин к действительности.

— Ладно, — сказал Алан, вставая и снова разглаживая мантию. — Тебе лучше идти.

Хмури кивнул, захлопнул папку, взял плащ и собрал вещи. Немного подумав, он пошарил в стопках на своём столе, нашёл ещё одну папку и сунул её под мышку вместе с той, что принёс Броуди. Мрачно кивнув Алану, он вышел из закутка.

Когда он направился к лифту, который шёл в Атриум к каминам, Броуди тихо и с самым серьёзным видом окликнул его.

— Аластор, будь осторожен с этим делом. В смысле — даже больше, чем обычно. Мы не знаем точно, был ли маленький Люпин целенаправленно выбранной жертвой, но я уверен, что мальчик не должен был остаться в живых. Я сомневаюсь, что тот оборотень, который напал на него, будет в восторге, если узнает об этом.

Самому Хмури это тоже уже приходило в голову. Странно, но мысль, что в кои-то веки кто-то разделяет его паранойю, не доставила того мстительного удовольствия, на которое он надеялся.

— Постарайся, чтобы тебя не убили — это плохо скажется на нашем имидже, — Алан попытался улыбнуться, но улыбка мгновенно померкла и исчезла.

Кивнув на прощание, Броуди затерялся в лабиринте перегородок

* * *

С раннего детства Аластор Хмури ненавидел больницу св. Мунго. Воспоминания о ранениях, с которыми его сюда привозили, и подозрительный запах стерильной чистоты совершенно не настраивали на оптимистичный лад. Когда он подошёл к регистратуре, где сидела за столиком волшебница средних лет, по спине невольно пробежал противный холодок.

Он достал аврорский значок и предъявил привет-ведьме.

— Аврор Хмури. Мне нужны Люпины.

Привет-ведьма посмотрела на него, потом её густо накрашенные глаза скользнули по значку. В тусклом больничном свете сверкнула серебром и золотом эмблема.

— Палата сто четырнадцать. Последняя дверь налево, напротив палаты Дай Ллевелин, — торопливо сказала она. — Его только что перевели из реанимации в отдельную палату.

Можно было не спрашивать почему

Поднимаясь по шаткой лестнице на второй этаж, Хмури остановился на полпути, ещё раз заглянул в папку с делом и просмотрел личные данные потерпевшего.

— Мать маггла, — пробормотал он себе под нос.

Это, конечно, осложняло дело. Убитая горем мать — это всегда тяжело, но если эта мать, к тому же, не понимает толком, что происходит с ребёнком? Что ж, придётся решать проблемы по мере поступления.

Добравшись до второго этажа, он увидел, что коридор совершенно пуст. Висевшие на стенах портреты тихо похрапывали в своих рамах. Ни один даже не шевельнулся, когда Хмури направился к палате сто четырнадцать.

Последняя дверь налево оказалась закрыта, а изнутри не доносилось ни звука. Он постучал, и по пустынному коридору разнеслось резкое, царапающее нервы эхо. Хмури ещё не успел опустить руку, как дверь открылась.

Он помнил Лайелла Люпина как маленького сдержанного человека с глазами и волосами неприметного коричневого цвета. Ещё до прихода в Министерство Люпин создал себе репутацию, преследуя призраков по всей стране, и был признанным экспертом по явлениям нечеловеческих духов. Он был умнее большинства и к тому же обладал здравым смыслом — два качества, которые Хмури редко, к сожалению, приходилось видеть в одном человеке.

Но дверь ему открыл совсем не этот человек.

Министерский сотрудник с пальцами в чернилах и в очках, которые вот-вот свалятся с кончика носа, исчез. У этого человека были глубоко запавшие глаза за стёклами очков и торчащие во все стороны волосы, будто он только что вскочил с постели. Он был одет по-маггловски: бежевые слаксы и шерстяной джемпер, так перекрученный, словно его надевали второпях. На едва видном из-под джемпера воротнике рубашки и под ногтями запеклась кровь.

Это был не тот Лайелл Люпин, которого знал Хмури. Это был кто-то другой, какой-то самозванец — слабый, измотанный, с трудом стоящий на ногах. Это был отец, который выглядел так, словно ни разу не присел с тех пор как принёс своего окровавленного умирающего ребёнка в больницу.

Быстро собравшись с мыслями, Хмури сделал глубокий вдох.

— Простите за беспокойство, но мне нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов. Меня зовут Алас…

— Аластор Хмури. Я помню, мы встречались, — перебил Люпин, не глядя ему в глаза.

— Хорошо, — буркнул Аластор. — Хотел бы сказать, что рад новой встрече, но… при таких обстоятельствах…

Люпин слабо кивнул, нервно сжимая дверную ручку. Хмури почти что читал его мысли: может быть, если он просто захлопнет дверь перед носом аврора, то сможет отгородиться от всего этого, и оно как будто бы не случится. А может быть, наоборот — страшнее всего ему было остаться в этой палате, наедине с напоминанием о случившемся.

Дверь не закрылась, а наоборот, распахнулась, и Люпин отступил в сторону.

— Тогда входите, пожалуйста.

Аластор вошёл в палату вслед за ним. Это было маленькое и очень мрачное помещение. Обшитые дубовыми панелями стены не отражали холодный свет, который лился из хрустальных шаров в центре потолка. Крошечное окно было закрыто от дождя, а жалюзи наполовину опущены.

Справа от двери рядом с кроватью сидела женщина, но Хмури едва заметил её. Его взгляд был прикован к маленькой фигурке под одеялом.

Ремус Люпин выглядел ещё меньше, чем на фотографии. Он терялся на огромной кровати, часть крохотной фигурки скрывалась под одеялом. Его плечо и рука были туго сдавлены повязками, живот и грудь по самую шею тоже покрывали бинты, по которым угрожающе расползалось пятно. Мальчик крепко спал, время от времени вздрагивая всем телом. Лежащие на лбу рыжеватые волосы казались тёмными, пепельно-бледное личико покрылось испариной от лихорадки.

Хмури заметил глубокие царапины у него на щеках, синяки на подбородке и повязки на кистях обеих рук. Он с мрачным удовлетворением кивнул — малыш пытался сопротивляться.

У него за спиной Люпин тихо закрыл дверь, потом подошёл к кровати, встал в изножье и указал на сидящую на стуле женщину:

— Моя жена Хоуп.

Это была очень красивая женщина, но сейчас она выглядела измученной и худой. Её голубое платье покрывали пятна. Хмури узнал те же тёмные глаза и изящное телосложение, которые он видел на фотографии Ремуса. Как и её муж, она была бледнее полотна, а на щеках виднелись следы недавних слёз.

Аластор вежливо кивнул, хотя она не поднимала головы. Он ничего не сказал — сказать было нечего.

Он оторвал взгляд от неподвижного тела Ремуса Люпина и посмотрел на его отца, который тихо стоял у постели, глядя на сына. Лайелл положил руки на спинку кровати и инстинктивно цеплялся за неё так, будто от этого зависела его жизнь.

Лайелл отвёл взгляд от ребёнка и встретился глазами с Хмури. Под ошеломляющим горем Аластор увидел вызов — вызов, который побуждал его задавать вопросы, допрашивать, копаться в этом печальном деле с профессиональной отстранённостью, словно едва начавшуюся маленькую жизнь лежащего на постели мальчика не сломали, не разорвали, не изуродовали до неузнаваемости, кое-как склеив потом куски волшебным скотчем.

Хмури много раз видел убитых горем родителей, слишком много — и с опытом это совсем не становилось легче.

— Прошу прощения. Я не хочу вам мешать. Но мне нужно задать вам несколько вопросов. Я должен знать, что произошло прошлой ночью.

Ответа он не дождался.

— Всё, что вы расскажете, может нам пригодиться. Всё что угодно.

Люпин по-прежнему молчал.

Хмури вздохнул, чувствуя, что начинает злиться.

— Я понимаю ваше горе, — медленно произнёс он. — Но, чтобы поймать этого монстра, мне нужна та информация, которая есть у вас. Что бы это ни было.

Люпин опустил голову. Некоторое время он нервно ломал пальцы, а потом сунул руки в карманы. Он открыл рот, закрыл его, снова открыл и снова закрыл, так и не издав ни единого звука.

Наконец, он покачал головой. Волосы упали ему на глаза, а очки сползли на самый кончик носа.

— Я не могу, — еле слышно пробормотал он.

Аластор чуть не зарычал. Ему пришлось напомнить себе, что, если он заколдует обезумевших от горя родителей за то, что они слишком мало помогают следствию, это дурно скажется на имидже Аврората.

— Я хотел бы проявить к вам сочувствие, — проговорил он сквозь зубы, глядя Люпину в глаза. — Я думаю, после случившегося вы этого заслуживаете. Но предупреждаю: не испытывайте моё терпение. Ваш сын — не первая жертва этого оборотня, а самая недавняя. Так что предавайтесь горю в своё свободное время, чёрт возьми! Иначе следующий ребёнок, которого убьёт этот выродок, будет на вашей совести!

Люпин посмотрел на него — стёкла очков увеличили неожиданно навернувшиеся слёзы до гигантских размеров. Его лицо исказила гримаса горечи и презрения к себе.

— Вы думаете, я этого не знаю? — огрызнулся он. — Я понимаю, что поставлено на кон! Но я не могу… Это я виноват… — его голос снова дрогнул, а дыхание сорвалось на всхлип.

— В чём вы виноваты?

Но Люпин по-прежнему не отвечал. Он просто покачал головой и отвернулся.

Хмури зарычал и открыл одну из папок, которые принёс с собой из Министерства. Найдя в самом низу то, что искал, он швырнул на кровать фотографии.

Люпин в ужасе посмотрел на снимки, и в лице у него не осталось ни кровинки.

На первой фотографии были две маленькие девочки. Одной было лет девять, вьющиеся колечками волосы спадали до пояса, а над россыпью веснушек сияли орехово-карие глаза. Её младшей сестре было примерно шесть. Держась за руки, они стояли в снежном поле позади своего дома. Снимок был неподвижен, и девочки навсегда застыли в том мгновении — с румянцем на щеках и улыбками на устах.

Но это была только одна фотография.

Остальные были сделаны месяц назад в тихих холодных подвалах больницы св. Мунго. На этих, магических фотографиях было только одно слабое движение — облачко пара изо рта фотографа, которое колыхало нитяные локоны младшей сестры. Детей почти невозможно было узнать — заломленные под невозможными углами конечности, зияющие раны на груди и шее и обнажившиеся кости. Лица девочек были по-прежнему неподвижны — на этот раз их навеки заморозила смерть.

Хмури молча наблюдал, как Люпин борется с тошнотой.

— Этих девочек убили месяц назад, — сказал Аластор. — Их похитили из сада у собственного дома, а тела нашли только через три дня. Их родители никогда не узнают, что на самом деле случилось с детьми. Им придётся поверить, что девочки заблудились где-то очень далеко от дома и умерли от ночного мороза. Они проведут остаток своих дней, зная, что в этой истории что-то не так, просыпаясь по ночам в холодном поту, потому что во сне они опять слышали, как кричали их дочери, когда их утаскивали в темноту. Они даже не видели тела своих детей.

— Я знаю! — закричал Люпин. Его жена вздрогнула, но не подняла головы. — Я знаю, — повторил он уже тише. — Вы думаете, я первый раз вижу эти снимки? Я только их и видел последний месяц, только о них и думал!

Хмури почувствовал, как на глаза начинает опускаться красная пелена.

— Тогда почему вы не хотите что-нибудь сделать?

— Я не могу! Вы не понимаете!

— Я всё прекрасно понимаю. — Аластору хотелось схватить этого человека за грудки и как следует встряхнуть. — Я понимаю, что ты слабак и трус!

У Люпина тряслись плечи.

— Вы правы, конечно, вы правы…

— Проклятье! Не говори мне, что я прав! — зарычал Хмури. — Докажи мне, что я неправ, идиот! Ты что-то знаешь, иначе на твоего сына не напали бы. Скажи мне, что ты знаешь, что ты выяснил, а я найду этого зверя и разберусь с ним.

— Дело не в этом… — совсем тихо произнёс Лайелл.

— Тогда скажите, в чем дело.

Но Люпин снова замкнулся. Теперь он только с безнадёжным видом качал головой, сжимая и разжимая кулаки в карманах.

Хмури с отвращением фыркнул и собрал с кровати фотографии.

— Ну хорошо, — сказал он. — Если вы не хотите говорить, что ж, я не могу вас заставить. Но я хочу, чтобы вы подумали об этих девочках. Вы и ваш сын в лучшем положении, чем эта семья. Ваш мальчик ранен, он изменился, но всё же он жив. У вас есть надежда. У этих девочек и их родителей её нет.

Аластор остановился и тяжело выдохнул.

— Но вы предпочитаете сидеть здесь и жевать сопли. Вы слишком заняты собой и своим самобичеванием, чтобы поднять зад и как-нибудь исправить положение.

У Люпина из глаз текли слёзы.

— Ничего уже не исправишь. — У него тряслись плечи, он закрыл лицо руками и зарыдал.

Хмури отвёл взгляд.

* * *

Больничная палата была всё такой же тёмной и мрачной, дождь всё так же барабанил в окно, а обтрепавшаяся по краям дырка на юбке никуда не делась. Всё вроде бы было таким же, как раньше, но Хоуп Люпин знала, что её мир уже никогда не будет прежним.

Она нежно погладила маленькую ручку, которую сжимала в своих ладонях. У него такие красивые руки, ловкие и проворные. Когда он подрастёт, у него будет прекрасный почерк. Ещё и пяти нет, а уже умеет писать алфавит, своё имя, названия своих любимых животных и персонажей книг. Хоуп знала, что когда он пойдёт в школу, то быстро научится и всему остальному.

Но так было раньше.

Было так тяжело помнить, что эта маленькая ручка совершенно неподвижна и туго забинтована, что кровь слишком быстро просачивается через повязки на теле. Было так легко просто забыть, что после прошлой ночи Ремус, её маленький Ремус, может никогда не очнуться.

А теперь этот человек, это злой уродливый маленький человек хотел, чтобы они обо всём рассказали. Он хотел знать, как всё случилось. Как на её сына напал оборотень и укусил его.

Оборотень. Она чуть не вздрогнула от этой мысли.

Хоуп уже давно — ей хватило всего одного дня после того памятного летнего полдня, когда её ещё звали Хоуп Хоуэлл, а её молодой и эффектный жених сказал ей, что он волшебник — смирилась с тем, что в мире есть вещи, которые она никогда не поймёт до конца. Вещи, которых, как она впитала с молоком матери, нет на свете — но они всё же были. Не только волшебники и заклинания, но и тёмная магия, проклятия, привидения, упыри и чудовища. И оборотни.

Хоуп принимала как данность, что если она не волшебница, то все те ужасные и опасные вещи, которыми наполнен мир её мужа, не могут ей повредить. И чем больше она читала, узнавала и понимала об этом мире, тем боле надеялась, что Ремус не унаследует магический дар отца. Иначе как она сможет защитить его? Лайелл всегда будет рядом, чтобы отогнать чудовищ, но что если в один прекрасный день он окажется далеко? Что ей тогда делать?

Почти три года она утешалась этой мечтой, а потом её маленький сын заколдовал свои игрушки так, что они танцевали по всей гостиной, когда по радио передавали Рэя Чарльза.

И теперь этот проклятый, будь он трижды неладен, волшебный мир снова пытался ей навязаться — а в процессе пострадал её сын.

«Оборотней не бывает!» — не умолкая, кричала ей разумная, немагическая часть её существа. Однако она видела его, видела своими собственными глазами — как она могла им не верить? Оборотней не бывает, но, с другой стороны, волшебников тоже не бывает. Любящая жена и мать — а именно эта сторона натуры доминировала в ней в последние годы — подсказывала ей, что надо просто прекратить бесконечные диспуты с собой и принять вещи такими, как есть.

Лайелл продолжал тихо плакать у окна, а ворчливый мужчина — Хмури, припомнила она — заговорил снова, призывая Лайелла помочь ему. Но Хоуп знала, что её муж не станет этого делать. Лайелл был слишком горд или напуган, или, возможно, слишком стыдился произошедшего, чтобы признаться, почему с ним случилось такое.

Хоуп Люпин знала, что её мир никогда не будет прежним, что всё изменилось и ей больше не удастся прятаться в скорлупе своего неведения, как она делала когда-то. События прошлой ночи разбили эту скорлупу вдребезги.

Поэтому Хоуп Люпин сделала то, что сделала бы любая обезумевшая от горя мать, на которую снизошло озарение. Она сделала то, чего не мог её муж.

Она даже не поняла, что говорит, пока Аластор Хмури не посмотрел на неё тяжёлым взглядом.

Солнце давно село, и опустилась ночь, холодная, скрипящая между оконных стёкол. В гостиной потрескивал огонь, на подоконнике и скамейках в кухне плясали тени от свечей. Хоуп Люпин любила эти моменты, любила нежную тишину, которая воцарялась в её доме поздно вечером. Улыбаясь про себя, она стояла у раковины и мыла тарелки, а за столом позади неё доедал поздний ужин её муж.

Хоуп полоскала руки в тёплой воде и лепила фигурки из мыльной пены. Она оглянулась через плечо. Лайелл Люпин сидел, опустив голову, над тарелкой, длинные пальцы массировали бровь.

Он посмотрел на Хоуп, почувствовав на себе её взгляд. Она вопросительно подняла брови, и Лайелл робко улыбнулся.

— Извини. Кажется, я не очень хочу есть.

— Что-то не так?

— Нет-нет, всё было очень вкусно. Я просто устал.

Хоуп улыбнулась и подошла к столу.

— Я не совсем это имела в виду.

Она подтянула к себе тарелку с его остывшим ужином, аккуратно и тщательно подобрала оставшиеся горошины и начала вдавливать их в картофельное пюре. Лайелл нахмурился.

— Знаешь, я бы, может, это доел.

— Ты не любишь даже свежее картофельное пюре, а тем более холодное и застывшее. — Хоуп повернула к нему тарелку и показала улыбающуюся зелёную рожицу, в которую превратились остатки ужина.

Лайелл улыбнулся, и она наклонилась через стол, чтобы поправить ему очки. Он поймал её руку и нежно поцеловал влажные пальцы.

— Не хочешь рассказать мне, в чём дело? — снова спросила Хоуп.

— Ничего особенного, всё в порядке. — Лайелл гладил пальцы жены большим пальцем.

Хоуп поймала его за палец и сжала.

— Да, конечно, всё в порядке. Ты всегда приходишь домой в таком приподнятом настроении.

В ответ на мрачный взгляд она только нежно улыбнулась. Наконец, он вздохнул и опустил глаза.

— Я не хочу, чтобы ты волновалась. Это просто работа, вот и всё. Ты не…

Хоуп оборвала мужа суровым взглядом.

— Я не слепая, Лайелл. Может, я и мало что понимаю в твоём мире, но я умею читать. А ты вечно разбрасываешь свои записи где попало.

Лайелл посмотрел на свой открытый портфель, стоящий на другом краю стола — ровно там, где он его оставил.

— Я знаю, что я всего лишь маггла… — продолжила Хоуп.

— Я не это имел в…

— Но я ещё и твоя жена. Ты можешь поговорить со мной.

— Ну это правда только проблемы на работе, — снова вздохнул он. — Я не хочу, чтобы ты из-за этого переживала.

— Раз это волнует тебя, то мне этого вполне достаточно, чтобы переживать, — ответила она.

Лайелл глубоко вздохнул и сжал её руку.

А затем сверху раздался топот маленьких ножек, эхом отдавшийся в кухне. Хоуп оглянулась и увидела на пороге Ремуса. Его рыжеватые волосы стояли торчком. Он тёр глаза маленьким кулачком, другой рукой ухватив за переднюю лапу старую плюшевую игрушку, которую тащил за собой.

— Вам, молодой человек, давно пора спать, — с притворной суровостью проговорила она.

— Я проснулся, — Ремус зевнул, засопел и моргнул, ещё не до конца проснувшись. — Я услышал, как папа пришёл.

Лайел развернулся на стуле и улыбнулся ребёнку.

— Ты услышал, малыш, — сказал он, раскрывая объятья. Ремус побежал к отцу, который поднял его и посадил к себе на колени. — Ты сегодня огорчал маму?

— Нет, я хорошо себя вёл, — хихикнул мальчик.

Лайелл обнял потёртую игрушку, которую Ремус держал в руке.

— А как себя вёл Альфонсо, тоже хорошо? — Он пощекотал сына за бока, и оба засмеялись, когда тот поёжился.

Хоуп почувствовала, как по телу разливается тепло. Она поднялась и начала очищать тарелку Лайелла.

— О да, они оба очень хорошо себя вели. Сегодня я всего полчаса укладывала их в постель.

Ремусу, по крайней мере, хватило совести покраснеть. Альфонсо промолчал.

— В итоге пришлось подкупать их Винни-Пухом.

— Я пропустил Винни-Пуха! — ахнул Лайелл. — Расскажешь, что там было?

— У Иа-Иа развалился домик, — вздохнул мальчик.

— Опять?

— Не надо было его строить из палочек, — с серьёзным видом объяснил Ремус. — Но он ослик, а не поросёнок, наверное, он совсем не умеет строить.

Хоуп засмеялась, запрокинув голову, а Лайелл в недоумении нахмурился.

— А что общего между строительством и поросятами?

Сонно прижавшийся к отцовской груди Ремус по-детски тяжело вздохнул.

— Три поросёнка, — пояснил он. — Они построили домик из кирпичей, и он не развалился.

— А, ну конечно, три поросёнка. Как же я о них забыл?

Лайелл посмотрел на жену через плечо сына, и ей снова стало тепло.

Всё ещё хихикая про себя, Хоуп погладила Ремуса по голове. Он посмотрел на неё и моргнул своими огромными карими глазами.

— Я считаю, тебе пора идти обратно в постель, — сказала она. — Маленькие мальчики должны спать в такое время, особенно если они хотят завтра получить оладьи на завтрак.

— Я не хочу спать, — зевнул он.

Лайелл тихо фыркнул, а Хоуп устало прикрыла глаза.

— А как быть с Альфонсо? Я думаю, он очень хочет вернуться в свою мягкую тёплую кровать.

Ремус на мгновение задумался, глядя на игрушку.

— Хорошо. Но только потому, что Альфонсо хочет спать.

— Тогда иди, ложись, — с трудом скрыв торжествующую улыбку, сказала она. — Я приду через несколько минут, чтобы подоткнуть тебе одеяло. Ещё раз.

На прощание обняв отца, Ремус спрыгнул с его колен и направился вверх по лестнице. Альфонсо стукался об пол позади него с тем добродушным терпением, с которым любимые игрушки всегда относятся к своим маленьким владельцам.

Лаейлл встал из-за стола и нежно погладил жену по спине. Он подошёл к шкафчику в углу, где щедро плеснул себе виски в сосуд, который Хоуп называла «у меня был трудный день, и я заслужил стаканчик».

— Я не понимаю, откуда этот ребёнок черпает идеи, — сказал он, глядя, как она убирает со стола.

— Мне всё было совершенно ясно.

— Надеюсь, он будет не слишком разочарован, когда узнает, что у нас дом тоже не кирпичный, — усмехнулся Лайелл, и Хоуп шлёпнула его по руке, когда он проходил мимо неё.

Вытащив из раковины затычку, Хоуп вытерла руки о фартук и повесила его на вешалку. Она оставила мужа наедине со стаканом и поднялась наверх.

Когда Хоуп подошла к спальне сына, там было темно. Заглянув в дверь, она увидела, что Ремус уже крепко спит. Альфонсо стоял на страже в изножье постели. По комнате гулял ветерок, шевеля занавески, и она снова подоткнула смятое одеяло, укрывая ноги Ремуса, а потом наклонилась и нежно поцеловала его в лоб. Мальчик вздохнул и поглубже зарылся в одеяло.

Внизу, в гостиной, Лайелл удобно устроился в кресле, вертя в руках стакан, и с задумчивым, медитативным выражением смотрел на огонь. Хоуп быстро отняла стакан, поставила его на подлокотник кресла и села на колени мужу.

Лайелл вздохнул и погладил её ногу.

— Всё в порядке?

— Он уже заснул.

— Это хорошо. Не стоит ему дожидаться моего возвращения.

— Он просто волнуется, когда его папа работает допоздна.

— И в кого бы это? — усмехнулся Лайелл.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — надменно ответила Хоуп.

Дом скрипнул, метнулся огонь в очаге. Хоуп положила голову на плечо мужа, который успокаивающе гладил её по ноге.

— Всё ещё не хочешь поговорить со мной о том, что тебя так волнует? — спросила она.

— Просто работа.

— Тебе не нравится, куда тебя перевели?

— Откуда… — Лайелл мгновение смотрел на Хоуп, а потом его взгляд скользнул к открытому портфелю на столе. Дом снова скрипнул, на этот раз громче. — Так ты действительно читала мои записи?

— Я прочла достаточно, чтобы понять, почему у тебя была тяжёлая неделя.

Пальцы на её ноге замерли. Где-то в доме застонали половицы. Затем Лайелл покачал головой.

— Ничего, всё в порядке. Это просто была тяжёлая неделя.

Хоуп поправила мужу очки. В который уже раз она задумалась, как можно быть волшебником, способным наколдовать что угодно, и при этом так и не подобрать себе подходящие очки. На лестнице что-то упало с глухим стуком.

— Но ты не хочешь говорить об этом? — спросила она.

Лайелл что-то промурлыкал и ободряюще улыбнулся жене.

— Всё будет хорошо.

А затем Ремус закричал.

Лайелл и Хоуп немедленно вскочили. Теперь шум доносился отовсюду: в комнате эхом отдавались крики и грохот, а дом скрипел и стонал, возмущаясь вторжением. Лайелл уже со всех ног бежал вверх по лестнице, а Хоуп неслась следом. Крики слишком быстро смолкли, и она чуть не разрыдалась на бегу, прекрасно понимая, что это может значить.

Замирая от страха, Хоуп завернула за угол и ворвалась в спальню Ремуса вслед за мужем. Там царил хаос: кровать была отброшена к стене, повсюду валялись внутренности выпотрошенного матраса, пол был усыпан книгами и одеждой и залит кровью — о боже, нет, только не кровью… Огромная тень метнулась через комнату, и Хоуп содрогнулась при виде вступившей в полосу света твари.

Ей не нужны были объяснения. Ей не нужно было выглядывать в окно, чтобы увидеть полную луну. Она и так знала, что перед ней оборотень.

Это было огромное существо ростом ей по плечо, покрытое, словно пеной, растрёпанным серым мехом. От него ужасно воняло. Длинные когти на огромных лапах царапали половицы так, что щепки летели во все стороны, на плечах перекатывались мощные мускулы, и холодные золотистые глаза светились на морде, заляпанной…

Хоуп всхлипнула.

Бледный, как полотно, Ремус свисал между челюстями оборотня. Он плакал и дёргался, его лицо заливали слёзы и кровь, текущая из длинных царапин на щеке. Хоуп видела, как глубоко вонзаются в плоть на плече огромные длинные зубы. С челюстей волка капала густая слюна, но по руке сына на плечи и шею стекала кровь, смертельного красного цвета кровь.

— Нет, — ахнул Лайелл. Хоуп ещё не успела по-настоящему понять, что происходит, а её муж уже начал действовать.

А после этого времени на раздумья уже не было.

Лайелл бросился вперёд, выкрикивая заклинания и проклятия. Комнату заполнили вспышки света и жара. Волк резко рванулся в сторону, Ремус вскрикнул — крохотное тельце болталось в воздухе, с отвратительным звуком рвалась плоть на плече, где её прокусили зубы. Оборотень выпрыгнул в окно и приземлился на лужайке перед домом. Остановить монстра Лайелл не успел.

— Нет! — ещё раз вскрикнул он, бросаясь к окну. Хоуп, спотыкаясь, двинулась за ним.

— Хоуп, иди! — на бегу крикнул Лайелл. — Свяжись с Министерством, вызови подмогу!

— Нет, нет, я не могу…

— Ступай! Сейчас же!

Даже не взглянув на неё, Лайелл выпрыгнул из окна в темноту.

Подбегая к зияющему оконному проёму, Хоуп споткнулась и поскользнулась на чём-то мокром. Она посмотрела в темноту — кровь шумела в ушах, она не могла ни думать, ни дышать, ни двигаться.

Снаружи было видно, как оборотень тащит Ремуса по траве. Хоуп слышала, как плачет её сын, видела, как он пытается бороться, молотя кулачком по всему, до чего мог дотянуться. Лайелл уже бежал к ним, но оборотень неожиданно остановился и сжал челюсти. Крики Ремуса стихли. Оборотень перехватил его и замотал головой из стороны в сторону, и обмякшее тельце мальчика болталось в такт его движениям.

Хоуп ничего не могла сделать. Только смотреть, как умирает её сын.

Мотнув головой в последний раз, оборотень выпустил Ремуса, швырнув его через лужайку — а потом прыгнул за ним, как собака за игрушкой.

И тут подоспел Лайелл — он бежал к чудовищу, выкрикивая одно проклятье за другим, мелькали вспышки света. Оборотень зарычал и оскалил окровавленные зубы. Сноп белого света ударил его в морду, и он упал, заскулив, когда на шкуре высыпали болячки, но потом снова поднялся и рявкнул, осматривая всё вокруг холодным взглядом. Ещё через мгновение он развернулся и исчез во мраке. Хоуп не смотрела, как он убегает, она видела только сына.

Встряхнувшись, она вылезла через окно, спрыгнула на окровавленную траву и побежала к сыну.

Лайелл уже склонился над ним, водя палочкой над бездыханным маленьким тельцем и тихо шепча заклинания. Когда Хоуп подбежала к ним, он уже осторожно взял Ремуса на руки и, не теряя не секунды, помчался назад к дому. Она без единого слова последовала за ним.

Лайелл так стремительно бросился к камину, что дверь слетела с петель. Хоуп, ошарашенная и, против своей воли, заворожённая, смотрела, как у их ног собирается лужа крови.

Лайелл липкой рукой схватил из кувшина на каминной полке горсть пороха и швырнул его в огонь. В камине вспыхнуло и заревело зелёное пламя, муж дрожащим голосом выкрикнул: «Больница Святого Мунго!» и пропал.

Дрожащая Хоуп на несколько секунд застыла на месте. В голове стучало, гудело, жужжало, она отчаянно пыталась вспомнить, как дышат и думают. Она несколько раз встряхнула головой и глубоко вздохнула, отгоняя все мысли, кроме мыслей о сыне. Трясущимися руками она сгребла джемпер Лайелла со спинки кресла, схватила горстку пороха из кувшина, шагнула в камин и пропала в зелёных языках огня.

Дом остался позади — тихий и пустой.

* * *

Хмури во все глаза смотрел на Хоуп Люпин — хрупкую, изящную, бледную маггловскую женщину. Она ни разу не запнулась, рассказывая эту жуткую историю; голос, звеневший от напряжения и скрытых эмоций, ни на секунду не осёкся и не дрогнул. Вспоминая мельчайшие подробности пережитого ужаса, она не отводила глаз от лица сына.

Давно уже никому не удавалось произвести на Аластора Хмури такое сильное впечатление.

Закончив наконец-то свою страшную повесть, Хоуп выдохнула и нежно погладила забинтованную ручку сына. Хмури покосился на Лайелла Люпина, который стоял у окна и смотрел на дождь, как будто происходящее его не касалось. Он не проронил ни слова, пока его жена говорила.

Подавив приступ отвращения, Аластор снова обернулся к Хоуп, глубоко вздохнул и заговорил:

— Спасибо, миссис Люпин. Теперь мне нужно только прояснить несколько подробностей, если не возражаете.

Она напряжённо кивнула. Хмури перевернул страницу в блокноте и откашлялся.

— В котором часу всё это произошло?

Кажется, Хоуп готова была пожать плечами.

— Не знаю. В тот момент мне не пришло в голову посмотреть на часы.

— Примерно?

Она вздохнула и откинула волосы с лица.

— Лайелл пришёл домой около девяти. Вскоре после этого всё и случилось, где-то через полчаса, наверное.

— Хорошо, — ответил Хмури, сделав запись в блокноте. — Когда вы прибежали в спальню сына, оборотень как-то отреагировал на вас? Или он был занят только Ремусом?

— Оборотень держал его в пасти. Потом увидел нас и убежал.

— Я имею в виду, — поправился Аластор, — проявлял ли этот оборотень агрессию по отношению к вам или вашему мужу? Он пытался напасть на вас после того как убежал?

Хоуп на мгновение задумалась, а потом покачала головой.

— Нет. Его интересовал только Ремус. Он убежал, когда Лайелл напал на него, но даже после этого, у дома, ему был нужен только Ремус, как будто нас вообще не было рядом.

Аластор нахмурился, записывая это в блокнот. То, что он узнал, не внушало оптимизма. Оборотни, голодные и кровожадные существа, набрасывались на самую большую добычу, которую видели, а не на маленьких мальчиков, мирно спящих в своих кроватках. Но обычно они не нападали и на маггловских детей и не утаскивали тела в лес. Пока что поведение этого оборотня выглядело, мягко говоря, нестандартно.

Всё ещё хмурясь, он спросил:

— Что вы услышали, когда поняли, что что-то случилось? Как разбилось окно?

Хоуп покачала головой.

— Нет. Окно не было разбито. Ремус закричал, а потом начался грохот, и что-то падало.

— Тогда получается, что мальчик увидел оборотня из окна?

— Нет. Должно быть… — она судорожно вздохнула. Из глаза выкатилась крупная слеза и потекла по щеке. — Должно быть, он влез внутрь после того, как я заходила посмотреть на сына. Поэтому Ремус закричал… оборотень уже был в комнате.

— Но как?

— Окно было открыто. Я видела это, когда заходила в спальню. Я видела и оставила его открытым.

— Ты не виновата…

Но Хоуп не слушала.

— Если бы я хоть на секунду задумалась! Было холодно, зачем я оставила окно открытым?

— Это неважно. Даже если бы вы закрыли окно, оборотень нашёл бы способ открыть его. Вы не виноваты.

— Если бы я его закрыла, у нас могло бы быть больше времени!

Хмури нечего было ответить. Он не мог заставить себя возразить. Теперь уже ничто не удержит Хоуп и Лайелла от размышлений, что они могли сделать что-то иначе и, может быть, спасти сына. События этой ночи они будут искупать до конца своих дней, и никакие слова Аластора не могли это изменить.

А потом у него возникла новая мысль.

— Вы помните, как открывали его?

— Что? — Хоуп почти отвела взгляд от сына, чтобы посмотреть в лицо Хмури, но всё же только почти.

— Вы помните, как открывали окно тем вечером? Вы видели его открытым до того, как ваш муж пришёл домой? Когда первый раз укладывали ребёнка спать?

— Я… Я не… — она задумалась, вздохнула и нахмурилась. — Я не помню. Что вы предполагаете?

Аластор вздрогнул от её тона.

— Ничего. Я просто пытаюсь точно выяснить, что произошло.

Но в блокноте он записал кое-что другое: «Окно было открыто. Его открыли снаружи. Внутрь влез человек, а наружу вырвался уже волк. Превращение произошло в спальне».

— Теперь вы знаете, — произнесла Хоуп Люпин голосом, из которого, кажется, ушла вся жизнь. Она снова сгорбилась на стуле, глядя в лицо сыну. — Я оставила окно открытым, и на Ремуса… — она осеклась.

Внезапнораздалсядругойголос.

— Это не твоя вина, — сказал Лайелл Люпин. — Не твоя.

Хоуп молча поджала губы, не поднимая глаз на мужа и не пытаясь возразить ему.

— А почему это ваша вина? — спросил Хмури. На ответ он надеялся не больше, чем когда задавал вопросы в первый раз.

Люпин вздохнул, подошёл поближе к кровати, снял очки и протёр линзы краем джемпера. Потом он обернулся и посмотрел на Хмури.

— Я начал работать в Отделе Контроля и Регулирования Магических Существ три года назад, вскоре после рождения Ремуса. Мне нужно было стабильное место работы, что-то более надёжное, чем погоня за призраками по всей стране. Я не мог не заметить всплеск темномагической активности в Британии в последние несколько лет. Стало больше боггартов, призраков, полтергейстов и других тёмных существ. Я хотел помочь, и, когда Алан Броуди предложил мне работу в своём отделе, я согласился.

Хмури с трудом заставил себя не притопывать от нетерпения. Он всё это знал, но меньше всего ему хотелось, чтобы Люпин испугался и снова замолчал, если потребовать поторопиться.

— Меня переводили с места на место, — продолжал Лайелл. — Я много знаю, у меня больше практического опыта, чем у большинства моих коллег. Меня отправляли туда, где я был нужнее.

Он на секунду замолчал, перевёл дыхание и продолжил.

— Несколько недель назад мне дали одно дело из отдела по регистрации оборотней. У них ничего нет, ни людей, ни денег — никто не хочет там работать. Но им нужна была помощь.

— Те девочки, — сказал Хмури.

Люпин кивнул.

— Броуди переживал, конечно, но это было не самое важное дело. Я даже не знал, что они обратились за консультацией в аврорат. Я всё ещё работал в отделе по беспокойным духам и признакам, но по возможности помогал и в отделе по регистрации оборотней. Мы зашли в тупик, нам не удавалось разузнать ничего полезного. А вчера привели его.

У Аластора перехватило дыхание.

— Кто это был?

— Это был просто маггловский бродяга, — продолжил Люпин, не обращая внимания на слова Хмури. — Они проверяли дома в окрестностях того места, где нашли бедных девочек, и решили, что этот человек мог что-то видеть. Они попросили меня придти для допроса.

У него затряслись руки, и он быстро сунул их в карман.

— Я всё понял как только увидел его. Он был одет в лохмотья, при нём не было волшебной палочки — всем остальным этого хватило. Но я знал, я видел. Это был не маггл и даже не человек.

По другую сторону больничной кровати Хоуп Люпин наконец-то отвела взгляд от сына. Теперь она смотрела на мужа со смесью ужаса и понимания на лице. Хмури затаилдыхание.

— Я пытался убедить их, — произнёс Лайелл. — Я говорил им, что нельзя верить его словам и его виду. Он очень хорошо притворялся, что потерял дар речи при виде волшебников и напуган нашими разговорами об убийстве и оборотнях. Ему все поверили.

— А вы нет? — спросил Хмури.

— Я видел это по его мимике и жестам. Даже зубы у него были… — Люпин запнулся. — А они ничего не понимали. Я просил только задержать его на один день. Если бы я ошибся, то ничего страшного не случилось бы. Его бы просто освободили и стёрли память, как обычно. А если бы я был прав… — он замолчал, качая головой. — Но они не хотели ничего слушать. Смеялись и говорили, что я всё выдумываю.

Хмури тихо зарычал. Определённо, до окончания этого дела он побеседует с Аланом Броуди о том, каких кретинов берут на работу в его отдел.

Люпин резко и горько усмехнулся.

— Они сказали, что я слишком долго гонялся за призраками и теперь вижу зло там, где его нет. Они… они предложили мне и дальше заниматься валлийскими боггартами. А я…

Лайелл с силой провёл рукой по лицу, сбив очки. Хотя руки у него дрожали, он успел их поймать. А когда он снова заговорил, то избегал смотреть в глаза Хмури. Он уставился на свои очки, водя пальцем по изогнутой оправе.

— Они не хотели меня слушать, и я попытался их заставить. Рассказал, какие оборотни чудовища, чем они рискуют, если отпустят этого мнимого бродягу. Что я наговорил… Боже мой, как я его обзывал. А теперь…

Люпин посмотрел на кровать, на своего сына, ставшего оборотнем. Хоуп напряжённо стиснула руку Ремуса. Хмури переступил с ноги на ногу.

— А он сидел в комнате и слушал, — мёртвым голосом сказал Лайелл. — И смотрел на меня. Не шевельнулся, не вздрогнул, просто смотрел. И я понял, что натворил.

Хоуп отвернулась.

— Но я не думал, что это… что такое может случиться, — сдавленным шёпотом закончил Люпин.

Аластор увидел, как по лицу Лайелла покатились крупные слёзы. Больше всего хотелось выйти из комнаты и оставить в покое эту несчастную семью. Ради себя и ради них. Но пока что для этого было ещё слишком рано.

— Кто это был? — наконец спросил Хмури. — Как его зовут?

Лайелл Люпин посмотрел на него мокрыми глазами. В нём словно не осталось жизни, даже кожа посерела и поблекла. Хоуп по-прежнему сидела, отвернувшись от мужа и глядя в стену. Плечи у неё тряслись. А Ремус спал, дрожа в лихорадке.

На какое-то мгновение Хмури показалось, что Люпин сейчас снова замолчит, спрячется в своей раковине вместе с такой нужной информацией. А если это произойдёт, то ничего нельзя будет поделать, разве что использовать средства убеждения, которые не одобрит Министерство. Аластор не верил, что Люпин внезапно начнёт себя вести по-мужски.

Но потом Лайелл глубоко вздохнул и ответил.

— Фенрир Грейбек.