Слишком случайно (гет)

Лидия ненавидит черный цвет. Черный – это траур, а вся её жизнь в последнее время – один сплошной затяжной траур. Но сегодня она вытаскивает из шкафа огромный черный свитер и надевает его с какой-то восторженной и ожесточенной горестью. Никаких мини-юбок, платьев, узоров и яркости – простой черный балахон, сплетенный из нитей её личного горя. Нить – о бабушке, вторая – об Элиссон, третья – Эйден, четвертая… Так действительно всю вязку можно разобрать на кусочки того самого траура. А это слишком для сегодняшнего утра, действительно слишком.

Лидия закалывает волосы и идет на кухню. Никакого макияжа, красивой прически – ничего. Губы и без помады – красные, да и весь этот привычный маскарад внутреннего беспокойства сегодня тоже – чересчур.

Лидия рассеяно смотрит на часы и понимает, что до прихода Джордана осталось двадцать минут. Слишком мало. У неё сегодня всё – слишком. И сам Джордан в её жизни – слишком, но она ничего не может с этим поделать. Незаметно для себя самой она взяла шефство над этим правильным помощником шерифа. Зачем ему оное? Хотя бы для того, чтобы понять, в каком мире он живет и почему пять миллионов долларов числились именно за его имя в списке смертников. Хотя, если копнуть глубже, это он взял над ней шефство, но какое значение имеют определения, если только это не определение твоего подвида. Жестоко звучит, но жизнь у банши вообще жестокая. Наверное, не менее, чем у непонятно-какого-Пэрриша, но Лидия может отвечать только за себя.

Джордан занял огромное место в её жизни. Просто потому, что больше некому его занимать. У Скотта есть Кира. Лиам. Стайлз, в конце концов, ведь они друзья-на-век. У Стайлза – Скотт, соответственно. А ещё – Малия. У Дерека – Брейден. А у неё больше нет Элиссон, но об этом лучше не думать. И Стайлза тоже, в принципе, нет. Он, конечно, есть, но его нет. Словно его жизнь по касательной соприкасается с её, а потом снова отделяется, до нового задания их совместной команды. Команда, к слову, из них намного лучше, чем пара, но пустоту она не заполняет.

Странно, что при таком сумбуре и редких встречах, Лидия знает практически всё о своих друзьях. О том, что Малия простила Стайлза и они теперь и пара, и команда одновременно. Что Крис идет по следу Кейт, потому что ему больше ничего не осталось. И никого. Что Скотт и Кира пытаются быть счастливыми и нормальными, несмотря на то, что оба – абсолютно не нормальные, а кругом то список смертников, то кровавые планы очередных гостей Бейкон-Хиллс. Что Дерек держится за Брейден, как за спасательный маяк – то ли действительно нашел свою женщину, то ли пытался надышаться перед смертью. Перед той самой смертью, которую возвестила Лидия, стоя на его пороге и срывая голос в ритуальном крике.

И, кажется, это единственное, что знают о ней её друзья. Никто не знает о другом крике, который разорвал не тишину, а её собственную душу в клочья. О странном спокойствии и внезапном «слишком» — тоже не знает никто.

Лидия вытирает глаза и идет к двери – полицейская машина припарковалась у её дома ровно в двенадцать, ведь Пэрриш никогда не опаздывает. И это не только хорошая привычка, но и спасение в некоторых экстренных случаях, как показывает практика.

Два поворота, щелчок и в открытую дверь врывается запах. Лидия всего лишь банши и не обладает феноменальным чутьём, но тут оно и не нужно. Просто от Джордана всегда так пахнет… Мужчиной, что ли? Ей не с кем сравнивать, ведь всё её прошлое – мальчики-подростки, с которыми она завязала, кстати. Но пахли они по-другому, слишком вычурно, или наоборот – небрежно. Но это ведь Пэрриш – правильный и милый Пэрриш – и пахнет он соответственно.

Лидия лишь на мгновение поднимает глаза и тут же принимается разглядывать пол. Смотреть ему в глаза – тоже слишком. Не сегодня, не сейчас, не надо.

* * *

Джордан приезжает к Лидии ровно в полдень, как и договаривались. В его голове так и не укладывается, что эта девочка – банши, Скотт и Дерек – оборотни, Кира – китцуне… Но больше всего в это голове не укладывается то, что за его смерть давали пять миллионов долларов. И что огонь не уничтожил его, хотя вся жизнь успела пролететь перед глазами: и детство в маленьком тихом городке, и служба, и назначение в Бейкон-Хиллс, и огромные растерянные глаза Лидии. Последнее пугает его почти так же, как и полыхающая вокруг машина: с какой стати ему вспоминать глаза семнадцатилетней девчонки, которая вечно крутится неподалеку от трупов. И ему самому непонятно, что выглядит страшнее: то, что он больше не думает о смерти, или то, что он думает о школьнице, случайной школьнице в такой момент. Настолько ли случайна Лидия в его жизни Пэрриш не знает. Случайности не случайны, ведь так? И назначение сюда, где каждый второй оказывается невиданным существом, тоже было случайным. И новость о том, что он тоже – тот самый второй – случайность. И то, что Лидию прорывает на откровенности о всей этой истории именно с ним – конечно же, случайность. Но только она пытается разобраться в его жизни, только эта одинокая хрупкая девочка.

Джордан всё никак не может понять, откуда в ней столько силы. Из сверхъестественного в ней – только голоса, а ими не обезоружишь противника. Но она борется вместе со всеми. Борется, надеется, старается. Но каково это – быть вестницей смерти? Что она должна чувствовать, срываясь на крик о ком-то? И вот эта девочка взяла шефство над ним – взрослым парнем – с ярым желанием помочь и разобраться. От этой мысли как-то неловко и тепло одновременно.

Одиннадцать шагов к двери от машины – путь очищения от всей этой каши в голове. Он и так слишком много смотрит в её глаза, задаваясь самыми разными вопросами: от тех, почему она так напряжена, до тех, в которых самому себе страшно признаваться.

Он пытается успокоить себя каждый раз, проделывая эти одиннадцать шагов. Всегда выходит. И перед тем, как Лидия рассказала ему об Эллисон. И перед тем, как опустив голову, вещала об утреннем крике на пороге у Хейла. И все предыдущие четыре встречи. Но не сегодня. Когда в дверном проеме показывается черное пятно – а именно так выглядит Лидия в этом бесформенном свитере – свитере?! – голова Джордана взрывается тысячей вопросов. То, что Лидия случайно забыла навести марафет, отпадает сразу – это у него все складывается случайно, у Лидии – все слишком. Она всегда выглядит слишком хорошо для той, что медленно сходит с ума. А может, смерть и должна приходить так — с алой помадой на губах и непримиримо красивой? Может, тогда не так страшно умирать?

Джордан тут же отгоняет эти странные мысли.

— Привет. С тобой всё нормально?

В ответ Лидия лишь на мгновение поднимает взгляд от пола и снова опускает голову.

— Да, всё хорошо.

«Всё хорошо» от Лидии Мартин может означать всё, что угодно, но только не прямое значение этого выражения. То, что она не накрашена, а вместо платья – черный свитер, усугубляет положение ещё больше. Кажется, в этот раз её «хорошо» означает «очень-очень плохо».

Джодан аккуратно закрывает дверь и идет следом за Лидией к ней в комнату. Тридцать шесть ступенек дают ему время, чтобы заметить всё: и растерянный взгляд, и покрасневшие воспаленные губы, и неестественное спокойствие, которое просто бросается в глаза, контрастируя со всем предыдущим. А ещё чернильное пятно на щеке. Это будет похуже ненакрашенных глаз и черной гаммы.

— Я тут нашла кое-что в бестиарии…

— Лидия…

— И знаешь, я пока не уверена, но пару вариантов…

— Лидия.

— А?

Она словно выныривает из собственных мыслей, словно и не было его здесь, а про бестиарий – это так, мысли вслух.

— Что случилось?

Лидия привычно шевелит губами, собираясь с силами что-то сказать, но в итоге просто отрицательно махает головой.

— У тебя пятно на щеке.

В ответ – лишь легкое недоуменное покачивание головой. Лидия трет рукавом щеку, даже не удосужившись посмотреть, где именно пятно.

Вот оно! Джордан замирает на мгновение от понимания того, что не так. Лидия не смотрится в зеркало. Лидия Мартин не смотрится в зеркало! Поэтому она не накрашена. Поэтому волосы наспех заколоты без всякой изящной прически. Поэтому она трет другую щеку, не ту, на которой пятно.

Два шага до нее даются на удивление легко. Намного легче, чем смотреть в эти огромные потерянные глаза. Одного случайного взгляда ему уже хватило – слишком даже для видавшего всякое помощника шерифа.

* * *

Лидию начинает трясти, когда Джордан хватает её за плечи. Нет, она не может рассказать ему, только не ему, только не сейчас, только бы оказаться подальше от этого голоса! Она слишком ему доверяет. Слишком привязалась, чтобы открыться.

— Лидия, скажи мне, что происходит.

Кажется, таким же голосом он разговаривал с Мередит – успокаивающим, теплым. Лидия, конечно, не сумасшедшая составительница списка смертников, но с ней тоже срабатывает. Хотя, она хотела бы посмотреть на ту, на кого этот голос не подействует. Внезапно появляется мысль, что это тоже надо учитывать при вычислении, кто же такой Пэрриш, но пальцы на плечах сжимаются чуть сильнее и она резко поднимает голову. Решительность в глазах Джордана пугает и сообщает, что это была главная ошибка сегодняшнего дня.

Резким и властным движением Пэрриш поворачивает её к зеркалу и голоса сливаются в один протяжный гул. А дальше она ничего не помнит: ни как кричала, ни как зеркало лопнуло, осыпая все вокруг фонтаном брызг, ни то, как Джордан повалил её на кровать, накрывая собой от острых осколков. Только запах. Лидия неосознанно утыкается в форменную куртку носом и пытается вдохнуть вместе с этим запахом спокойствие. Хоть толику собранности и спокойствия этого жутко правильного и слишком милого для полицейского Пэрриша.

Она чувствует его руки на своих волосах и его дрожь. Джодан медленно перекатывается на бок, притягивая к себе Лидию. Она поддается. А что ещё остается банши, которая второй раз за сегодня возвестила собственную смерть? Ничего не остается. Только вот этот странный случайный человек, лежащий рядом, которого стало слишком много в её жизни.

— Это значит…?

Он не договаривает вопрос, но Лидии этого и не нужно. Это она – вестница смерти, ей и вещать.

— Да.

Судорожный выдох никак не сочетается с привычной выдержкой Джордана. Даже весь в пепле, в шоке от собственных возможностей, едва избежавший смерти, он не был таким… растерянным. Лидия закрывает глаза и позволяет ему обнять себя покрепче. Может так и должна приходить смерть – рядом с любимым запахом, в объятиях нежности? Чтобы не было так мучительно больно? Но в жизни Лидии Мартин всё слишком – и Джордан, держащий её на краю у бездны – тоже слишком.

* * *

Осколки зеркала впиваются в спину, но эта боль помогает хоть как-то думать. Хотя как можно думать, когда она… Нет, он не может даже мысленно это произнести.

-Там я пометила страницы, которые тебе стоит прочесть…

Её тихий голос поднимает внутри такую волну ярости, что Джордан тут же оказывается на ногах.

— Как ты можешь думать в этот момент обо мне?!

Ссутулившаяся на кровати Лидия тут же усмиряет этот пыл. Джордан присаживается у её ног и берет холодные ладошки в свои ладони. В другой ситуации он бы непременно стал думать, что так нельзя, что ей всего семнадцать, что ему очень приятно держать её руки, слишком приятно… Но ситуация одна и она требует какого-то решения.

— Ты не хочешь…

— Сказать об этом друзьям? – И когда они научились понимать друг друга до такой степени? – Нет.

— Почему?

— У них только все наладилось… Пусть побудут счастливыми…

— Лидия, но может вместе вы смогли бы найти выход?

Она снова лишь отрицательно машет головой. И единственный, кому придется искать выход – это он сам. Потому что он впервые видит, как она плачет. Не сдерживается, не прячется, а просто плачет. И больше всего на свете он не хочет видеть этих слез и не может не смотреть. Не случайно он приехал именно сегодня. Значит, ему и действовать.

Он обнимает её крепко-крепко и целует в висок. Чтобы она чувствовала, что не одна. Чтобы понимала, что он не сдастся.

Это слишком умереть в семнадцать лет после всего, что она так стойко вынесла, после всего, за что она храбро сражалась.

Это слишком остаться один на один с этим знанием.

Это слишком… потерять Лидию. Слишком для него.

И поэтому он готов заплатить слишком много, лишь бы не отдать её смерти.

— Я нашел ещё одну банши. Думаю, она сможет помочь нам разобраться. Вдруг ты ошибаешься? Или с этим можно как-то бороться? Я не знаю, но попробовать стоит.

— Ещё одну? Правда?

— Да. Поехали. Мы должны сделать всё, что в наших силах. Я не позволю тебе уйти просто так. Не позволю…

* * *

Лидия не знает, чем может помочь ещё одна банши. Но в голосе Джордана столько решительности, что она просто не может спорить с ним. А вдруг это действительно поможет? Вдруг голоса в голове имели в виду другое? Она ведь ничего не знает о своем даре…

Джордана стало слишком много в её жизни. Но это единственное «слишком», с которым она готова мириться. Слишком готова.

Он снова целует её в висок, и внутри появляется случайная надежда на чудо. Сегодня ей вполне достаточно Джордана, чтобы поверить во что угодно.

— Поехали. – У неё даже получается слегка улыбнуться. – Только переоденусь.

Джордан Пэрриш, её личная надежда, отвечает ей улыбкой.

Лидия бросает вещи в сумку, стараясь не замечать, что все ещё чувствует прикосновение губ Джордана к её виску. Иначе она просто растворится в этом ощущении, поверит в обязательный и безоговорочный хэппи-энд — как в книжках. А этого делать нельзя. Надежда — это хорошо, надежда, которую вселил в тебя самый правильный и милый Пэрриш, — ещё лучше. Но голоса в голове слишком отчетливо предвещают её смерть, чтобы поверить в чудо окончательно.

Лидия медлит с выбором наряда. Ей совсем не хочется яркости, но ещё одного ошарашенного ее черным свитером взгляда Пэрриша она не вынесет. Что ж, бордовое короткое платье вполне сойдет за компромисс привычного с внутренним. И вот когда ее рука уже тянется к заколке в волосах, из ванной раздается сдавленное шипение. Лидия успевает подумать, что в доме Джордан и ему может грозить опасность, когда замечает его в полуоткрытую дверь. Пытаясь ничем себя не выдать, он достает осколки зеркала из рук. Кажется, Лидия, ты и есть самая большая опасность в жизни помощника шерифа. Это могло бы быть забавным, если бы не было таким печальным.

— Ты так и собирался ехать весь в крови и стекле? — Голос звучит так сухо, что Лидия сама пугается этого звука. Не мудрено, что пойманный с поличным Пэрриш дергается, резко вырывая стекло из тела. Тяжелые капли падают на пол, и даже в этом едва уловимом звуке Лидия слышит упрек Вселенной: "Это. Все. Ты."

— Это сейчас не важно.

И ведь он действительно так думает! Лидия только вопросительно поднимает брови.

— Ну я же выжил в огне, может, и это переживу.

— Или умру от инфекции, отключусь от потери крови...

— Ладно, ты права. Я сейчас схожу в машину за аптечкой и все сделаю.

— Сам? На спине? -Лидия складывает руки на груди и мысленно усмехается этой трогательной самостоятельности.

— Лидия, ты...

Слова повисают в тишине горьким ароматом жалости. Лидия только-только нашла это хрупкое равновесие, чтобы вот так отправить всё к черту от этих недосказанных фраз.

— Я возвестила собственную смерть, да. — Она поджимает губы, хочет разозлиться, но не может злиться на него. Не выходит. — Но это не означает, что я стала немощной или бесполезной.

— Ты не бесполезна! Я...

— Ты можешь просто попросить.

И не дожидаясь его просьбы, Лидия разворачивает Джордана к себе спиной и внимательно разглядывает повреждения.

— Раздевайся.

Забавно. Раньше она просто срывала одежду с парней и они, между прочим, не дергались от таких просьб. Но это был не просто парень, это был Пэрриш, который готов броситься с головой в бой, готов сорваться непонятно куда, чтобы попытаться ее спасти, но вот попросить помощи или просто снять перед ней свою так чертовски идущую ему форму — это он робеет и мнется.

— Давай я всё-таки сам… — Джордан оборачивается и видит то самое выражение лица, после которого все знакомые Лидии предпочитают заткнуться. Побеждёно опустив голову он расстёгивает свою куртку, снимает её, сильно морщась, и уже тянется к футболке, когда холодные пальцы Лидии его останавливают.

— Нужно разрезать — так ты только хуже сделаешь. Подожди.

Лидия быстро спускается на кухню за ножницами и аптечкой. Странно, что после всего этого транса, в котором она находилась всё утро, сейчас в голове тихо и спокойно. Джордан отвлёк её, и она просто перестала прислушиваться. Если бы смерть отступала всегда, когда ты перестаешь её замечать.

Руки, оказывается, немилостиво трясутся — это становится очевидным, когда ножницы с глухим стуком падают на пол. И следом за ними обрушивается и показная собранность: Лидия оседает и начинает плакать. Тихо, чтобы Пэрриш не услышал. Она зажимает рот ладонью, потому что хочется кричать и спрашивать “Почему?”, всхлипывать во весь голос и не верить, не верить, не верить… Ей страшно. Лидия впервые за этот день понимает, что ей страшно — умирать.

— Лидия, всё в порядке?

Она кивает, запоздало сообразив, что Пэрриш её не видит. Нет, нельзя снова пугать его, нельзя делать ему больно. А то, что её реальность причиняет ему боль, Лидия успела заметить. Она не хочет знать почему. Это будет слишком. У неё всегда всё слишком!

— Да, я уже иду.

Быстро вытереть глаза, успокоить дыхание и подняться наверх. Из-за неё он там, между прочим, истекает кровью. А она тут оплакивает свою скорую кончину. Лидия пытается встряхнуть себя этой внутренней язвительностью, но получается плохо. Судя по тому, как приподнимаются брови Пэрриша — чертовски плохо.

— Ты плакала. — Он даже не спрашивает, он просто стирает оставшуюся влагу с её лица своими безумно теплыми пальцами. Тепло, страсть, огонь… В нём бушует огонь, расцветает жизнь, в то время как её холодная кожа говорит как раз-таки об обратном.

— Поворачивайся.

Джордан молча выполняет её просьбу. Четыре глубоких вдоха — чтобы руки не тряслись, и вот уже Лидия разрезает окровавленную ткань, осторожно освобождая повреждённую кожу. Столько вопросов сразу: это как нужно было кричать, чтобы вот так летели осколки? И как ему удалось так быстро среагировать, что на ней — ни царапины? И как скоро это всё заживёт?

Джордан молчит, только шумно втягивает воздух. Каждый кусочек стекла, который оказывается в руках Лидии, отзывается в его теле, наверное, невыносимой болью. Но отчего-то ей хочется думать, что дело не только в его пораненной спине. Что дело в ней самой.

— Сейчас будет больно. — И, услышав ироничное хмыканье, добавляет: — Очень больно.

На секунду её рука задерживается. Лидия смотрит на эту широкую сильную спину и хочет, чтобы не было никакой поездки, не было этого кошмара, а просто вот так взять, уткнуться носом в эту спину, обнять его руками… Нет, это слишком радостное будущее для неё. Будущее, которое никогда не наступит.

Именно в этот момент Лидия почему-то понимает, что не верит в своё спасение.

Всё уже решено.

* * *

Джордан чувствует, как Лидия смывает кровь с его спины, и закрывает глаза. Снова физическая боль заглушает ту, другую, которая волной накрыла его, стоило только увидеть заплаканные глаза Мартин. Ему плевать и на порезы, и на кровь, что оставила следы на кафеле… Нужно скорее ехать, нужно искать ответы, спасать! И вот сейчас он понимает — ему страшно. А что будет, если спасения нет? Что будет с ней, с этой хрупкой девочкой, похожей на героиню диснеевского мультфильма? Странная ассоциация, конечно, но он и сам не помнит, почему именно так.

А что тогда будет с ним?

Джордан судорожно выдыхает.

— Потерпи… — Лидия тихонько дует на его порезы, отчего всё внутри натягивается звонкой струной. Пусть думает, что это всё из-за ран. Ведь по сути — так оно и есть. Только самые большие раны в нём оставляет она.

— Тебе нужна одежда.

Ещё секунду не открывать глаза, не поворачиваться и верить, что всё это просто очень плохой сон. Ну же, Джордан, не будь эгоистом! Он не будет. Только не рядом с ней.

— У меня в машине есть сумка — на всякий случай. Нужно только заехать в участок.

— Тогда поехали. — Она протягивает узкую ладошку.

— Что?

— Ключи давай. Или ты думал, что я пущу тебя за руль в таком состоянии?

Это было слишком, но напоминать о её состоянии Джордан не хочет. Одного неудачного раза хватило.

— Только до участка. Дальше я сам поведу.

— Слушаюсь, помощник шерифа!

Слабая попытка пошутить. Но и она радует. Пусть делает, что угодно, только не плачет. И не кричит.

Джордан идёт к машине, стараясь не смотреть на Лидию. Всё так внезапно и бездарно, что у него просто не хватает сил осознать происходящее. Он находит футболку в сумке в багажнике и натягивает её, извращённо радуясь, что спина всё ещё болит. Пусть болит, пусть держит его на плаву.

Путь к участку они проводят в полной тишине. О чем говорить? Каждая тема кажется взрывоопасной. Он был сапёром в армии целых два года, но такие бомбы, сотканные из человеческих чувств, он, к сожалению, обезвреживать не умеет.

Джордан смотрит в окно, стараясь просчитать все возможные варианты развития событий. Если не врать самому себе — а он таким, обычно, не занимается — шансы на благоприятный исход ничтожно малы. Он, конечно, не так много знает о всей этой сверхъестественной истории, но судя из рассказов Лидии…

— Приехали.

Лидия распускает волосы и Джордан на секунду задыхается — они так похожи на огонь. У него, надо сказать, сложные отношения с огнём — и с реальным, и с этим рыжим пожаром, что рассыпался искрами по плечам Лидии. Кажется, со вторым — особенно сложные.

— Пойдём? — Он видит, что Лидии сложно совладать с собой и показаться на людях, не выдав своей паники, но оставлять её одну он не хочет.

В ответ лишь блёклое подобие улыбки и нервный кивок.

Он не знает, чем вызван этот внезапный порыв, но он ловит своими пальцами её ладошку и крепко сжимает. И не выпускает — так и ведёт её с собой в участок, словно на эшафот. Шериф не первый год знаком с Лидией и может догадаться, что что-то не так. Может, его не будет в участке и он просто оставит записку?

То, что удача отвернулась от него, Джордан понимает по тому, как резко Лидия вырывает свою руку из его ладони.

— Джордан? Лидия? Что-то случилось?

Наверное, в голове у шерифа проносятся нерадужные картины очередной кровавой войны — он хмурится и пристально вглядывается в своего помощника. Конечно, это же Бейкон-Хиллс: тут уж если что и случается, то обязательно катастрофическое и смертельное. И их случай отлично подходит под это описание. К сожалению.

— Шериф, мне нужно отлучиться на пару дней… Мы…

Пока Джордан судорожно ищет подходящий предлог, оживляется Лидия.

— Понимаете, мы хотим выяснить, кто же такой Пэрриш… — Лидия неловко улыбается и пожимает плечами.

Потрясающе! Сейчас он и сам бы не поверил, что встретил её два часа назад в чёрном свитере и с безжизненным выражением лица. И откуда в ней столько силы?!

— Лидия согласилась мне помочь в этом… нелегком деле…

— Конечно-конечно. Езжайте. Только будь со мной на связи, Джордан.

— Хорошо. До встречи.

— До свидания, Шериф.

Если шеф что-то и заподозрил, то благоразумно промолчал. Отлично выходит: помощник шерифа увозит куда-то несовершеннолетнюю школьницу. Чертов Бейкон-Хиллс! До назначения сюда всё было так гладко и спокойно.

— Спасибо за помощь.

Лидия в ответ только качает головой. Кажется, она израсходовала все силы на эту ложь.

Садясь в машину Джордан думает лишь о том, чтобы поскорее вернуться. С хорошими новостями. С живой Лидией. И, желательно, с прежней — а не той бледной копией Мартин, что сидит на соседнем сидении. По традиции сегодняшнего дня он крепко обнимает её и целует в висок — своеобразный ритуал поддержки и… Нет, остановимся на поддержке. Всё остальное будет слишком в их ситуации. “Их” — это тоже слишком, но уже безоговорочно и бесповоротно. Теперь они вдвоём, связанные общим обманом, общей тайной и общей надеждой.

— Поехали?

— Поехали.

Заводя мотор Джордан решает для себя, что не верит в плохой исход. Он спасет Лидию, во что бы то ни стало. Он сможет. Надежда есть.

Голоса в голове Лидии шепчут о том, что надежды нет. Она обречена. Но она ни за что не признается в этом Джордану. Она не отберет у него эту последнюю надежду. Она снова перестанет слушать. До тех пор, пока смерть не оглушит их тишиной.

Лидия достает из сумки бестиарий, и Джордан успевает заметить оранжевые закладки, торчащие из книги. В этот раз он не спрашивает, как она может думать о таких мелочах. Сейчас он и сам готов занять мысли чем угодно, только не бьющимися изнутри криками о несправедливости судьбы.

Лидия долго разглядывает его руки на руле, а потом все же решается задать вопрос:

— Как ты нашел другую банши?

— Мередит.

Лидия понимающе кивает головой, словно он просто подтвердил ее догадки. Джордана радует, что не нужно ничего объяснять, что их взаимопонимание доросло до таких высот, что иногда хватает только взгляда.

— Зачем ты искал её? Вряд ли Мередит дала тебе точный адрес и номер страховки.

И снова попытка быть прежней и непринужденной. Стоит ли говорить, что она так же потерпела крах?

— Я подумал, что она может помочь тебе.

И снова хватило только удивленно поднятых бровей, чтобы понять ее вопрос.

— Ты ведь мне помогаешь. А у самой никого нет...

Он, конечно, имел в виду наставника, но вышло очень правдиво и жизненно. У неё ведь и правда никого не нет. Иначе она не рассказала бы ему об Эллисон. Не сидела бы с ним часами над бестиарием в поисках ответов. Не открыла бы эту страшную тайну. Вот она — разгадка! Она не боится потревожить друзей, она просто считает, что им не до неё. Это глупо, конечно же: любой из них бросится спасать Лидию даже ценой жизни, но у каждого есть кто-то дороже её. И поэтому она опустошающе одинока. Рядом с ней только гул голосов и… он сам.

— И ты решил… быть у меня?

Что ж, можно и так сказать. Какое имеет значение, как назвать всё происходящее?! Все эти условности, лишние слова, правила… Да, вот такой прилежный помощник шерифа вдруг решает послать к чертям все правила и устои! Возможно, если бы он был менее сдержанным, он бы давно поцеловал Лидию. И плевать, что он старше, что так нельзя… Да на всё плевать, кроме неё! Он мог бы действительно “быть у неё”. А теперь всё это выглядит так, словно он пользуется ситуацией.

Поэтому Джордан просто пожимает плечами и сжимает руль так, что костяшки белеют.

— Спасибо.

Она не смотрит на него. Она тихо выдыхает эту благодарность, словно боится быть обузой. Словно считает себя той самой обузой.

Лидия произносит это “Спасибо” и невидяще смотрит куда-то сквозь бестиарий. Меньше всего ей хочется этих вынужденных одолжений, этой слепой благодарности взамен на её помощь. Но ещё меньше ей хочется слышать, что она не права. Что Джордан сейчас везёт её неведомо куда не потому, что она помогает ему, а потому что он хочет, хочет, черт побери, её спасти! Для неё самой. Для себя.

Потому что сейчас — слишком поздно. Может, если бы она позволила себе что-то чувствовать, всё сложилось бы по-другому. Но сейчас это выглядит так, словно она использует его, чтобы забыться, надышаться перед…

Нет, Лидия запретила себе даже мысленно произносить это слово. Хватит с неё. Она не проведет свои последние часы жалея себя.

— Я тебе так и не показала, что нашла. Вот, первый возможный вариант — это дракон.

— А они существуют?

Спросил — и сам же рассмеялся. То есть, не сгореть в огне для него – это нормально, ехать в машине рядом с банши — это нормально, а поверить в драконов — сложно.

— Нет. Существуют только экстрасенсы.

Теперь смеются уже они оба. Когда в лофте Дерека он спросил, не экстрасенсы ли они все, выражения лиц были такие, словно он произнёс самую большую чушь в мире. Хотя, если разобраться, так оно и было.

— Не делай из меня ещё большего дурака, чем я есть.

— А не то арестуешь меня? За оскорбление полицейского при исполнении?

— Ты слишком хорошо знакома с формулировкой…

Краткий момент веселья разбивается о внезапный крик Лидии:

— Стой! Остановись!

Как там говорил Питер — прислушиваться? Как можно прислушаться, когда в голове говорят все мертвые мира сего разом? Когда чужой предсмертный крик разрывает душу в клочья, взрывает разум и затапливает с головой. Словно плотная пелена воды: не вздохнуть, не выплыть, не сосредоточится!

— Лидия! Лидия, что случилось?

Вот он — маячок. На него нужно плыть, цепляться за этот привычный голос.

Лидия только мотает головой и выбирается из машины. Она слепо озирается по сторонам и идёт в сторону леса. Дыхание сбивается и в какой-то момент она цепляется за корень и падает. Словно в тумане Лидия видит, как Джордан её поднимает, но она тут же высвобождается из его рук и бежит, бежит туда, куда пришла смерть. Запрещай — не запрещай, игнорируй, прячься, но она всё равно приходит. Её власть куда больше желания одной отдельно взятой банши.

Лидия уже видит мальчика, лежащего на земле. До него остаётся всего каких-то десять шагов, когда всё вокруг затихает — ни шороха, ни звука. Только ком между рёбер и её собственный крик, которого она не слышит.

Мгновенно жизнь обрушивается на Лидию шумом леса и гулом машин. Она чувствует слёзы на щеках, но не отдает себе отчет в том, что плачет. Ноги не слушаются, и Джордан подхватывает её на руки. Он не даёт ей подойти к мертвому ребенку, он несёт её к машине, баюкая на руках.

Впервые за сегодняшний день Лидия думает, что умереть — не самое худшее. Может, её не надо спасать? Может, смерть и станет тем самым спасением?

Больше Лидия не в силах думать. Закрыть глаза. Прижаться к Джордану, напитаться его теплом и провалиться в забытье. С ним не страшно. С ним можно позволить себе такую роскошь — быть слабой и беспомощной.

* * *

Джордан устало трёт глаза и думает, где по дороге ближайший мотель. Лидия спит на заднем сидении, и это лучшее, что может сейчас с ней происходить. Когда она закричала, а потом бросилась куда-то в лес, он сразу всё понял. Он очень хотел её остановить, но вы пробовали остановить банши, которая несется к смерти? Не пробуйте, это бесполезно.

Джордан не дал Лидии подойти к телу мальчика, потому что не был уверен, что она это вынесет. Он и сам был на грани: смерти детей всегда чувствуются острее и больнее. Поэтому, единственное, что ему оставалось, — скорее унести Лидию оттуда.

В первые мгновения Джордан насторожился. Он, конечно, не так давно посвящен во всю эту историю, но уже привык ждать сверхъестественную опасность постоянно. Но даже в Бейкон-Хиллс случаются обычные несчастные случаи: мальчик неудачно упал с дерева.

Джордан позвонил шерифу, хотя притягивать к себе внимания жутко не хотелось. Но лучше уж Стилински, который поймёт, как они нашли мальчика, чем обычный патруль, которому придется сочинять историю о случайном совпадении. Хватит с них вранья на сегодня, и так уже слишком всего за этот бесконечный мрачный день. Наверное, именно так выглядит апокалипсис: один долгий кошмарный день, у которого нет конца. И ты просто погибаешь от невозможности его пережить.

Погибнуть Джордан не может. У него ещё долг перед Лидией, ведь он обещал её спасти. Поэтому отдых сейчас просто необходим, иначе он исполнит пророчество Мартин, врезавшись в какой-нибудь столб. Да и самой Лидии стоит нормально поспать — кто знает, что ждёт их дальше?

Джордан ищет на карте ближайший мотель и заводит мотор. Даже полыхающая машина, что периодически всплывает в его кошмарах, кажется сейчас далёкой и не страшной по сравнению с этим адским днём.

* * *

Лидия открывает глаза и резко садится на кровати. Вот именно — кровати! Последнее, что она помнит — это руки Джордана, которые уносят её из того проклятого леса. Почему лес проклятый, вспоминать даже не хочется. Лидия оглядывается по сторонам. В вечерних сумерках комната кажется серой и ненавязчивой. Хотя, скорее всего и в дневном свете она выглядит так же. Типичная комната для придорожного мотеля. Видимо, они остановились на ночевку. У Лидии отличная память, поэтому в её голове сразу всплывают все предыдущие такие вот ночлеги. А ещё у Лидии нестабильная психика — поэтому особенно ясно вспоминается поездка на соревнования, когда всех оборотней отравили аконитом, и ночка выдалась просто кошмарной. А ещё тогда рядом была Эллисон. И Эйден тоже был. И Айзек не сбежал. Да, Лидия скучает и по нему тоже. Он, конечно, не умер, но без него тоже было как-то не так. Никто не знает, но она недавно отправила Айзеку… шарф. Ну а что ещё было ему отправлять? Зато он поймет, что его здесь помнят.

Лидия на мгновение задумалась, будут ли скучать по ней. Будет ли кому-то больно вспоминать? Станет ли она дырой в чьёй-то жизни?

Ответ на эти вопросы робко входит в комнату.

— Как ты?

— Нормально.

А вот Джорадан, судя по всему, отнюдь не нормально. Это заметно по напряженным плечам, по покрасневшим глазам, по медленным движениям.

— Тебе нужно отдохнуть.

В ответ Пэрриш только кивает. Никакой ненужной бравады — только понимание и слаженность во взглядах. Вот это и отличает его от тех самых мальчиков-подростков: он не пытается показаться всесильным. Он позволяет увидеть то, что он устал, или растерян, или боится. Он просто остаётся собой.

— Я принёс еды. Нам обоим следует поесть. И, кстати, твоя сумка. — Джордан показывает на кресло, где действительно лежит её сумка. Он всё продумал, он обо всём позаботился. В этом весь Пэрриш. И это безумно подкупает. Хотя Лидия тут же себя одёргивает, что подкупаться ей поздно.

Лидии жутко не хочется делать лишних движений, и Джордан словно слышит её желания. Он подтягивает столик к кровати и садится на пол, напротив Лидии.

— Ты всегда хотел быть полицейским?

Лидию давно терзает этот вопрос и почему-то сейчас — самое время его задать. А вдруг больше уже не будет шанса? Вдруг это вообще последний их спокойный разговор?

— Мой отец был полицейским — так что, да. Я с детства хотел быть похожим на отца: втихаря примерял его форму и представлял, что сражаюсь с бандитами.

— Твоя мечта сбылась.

— Почти. — Джордан разводит руками. — Вместо простых бандитов я то допрашиваю составителя дедпула, то выслеживаю оборотней…

— То вожусь с психованной банши.

— Лидия…

Он просто называет её имя. Всего одно слово, а столько всего в нём! И горечь, что она так думает, и просьба больше так не говорить, и нежная снисходительность, и… Стоп! Лучше не думать, лучше не разбирать на оттенки его голос, не привыкать к этому теплому звучанию: “Лидия…”

— А кем ты хочешь стать?

Джордан отлично умеет перевести тему. Хорошо хоть ещё не сказал “когда вырастешь”. Потому что она не вырастет. Она так и останется школьницей. Останется. В чьей-нибудь памяти.

— Не знаю. Раньше я всерьёз не задумывалась, выбирала, металась… А потом было не до профессии, знаешь ли. Это стало таким ненужным и мелким по сравнению с тем, что происходило.

— Но теперь ты можешь подумать об этом всерьёз.

И он опять-таки верит в то, что говорит! Или старается это показать. Только бы не заплакать, только бы не сорваться и не показать, что ей теперь всерьёз можно задуматься только о платье для погребения.

Звонок мобильного разрывает напряжение этого нелепого разговора.

— Хэй, Лидия, привет!

— Привет, Стайлз.

— Папа сказал, что вы с Пэрришем уехали.

— Да. Мы ненадолго.

— Романтическое путешествие с неведомым созданием? — Стайлз задорно хмыкает в трубку. Слишком задорно даже для этого вечного шутника.

— Стайлз… — Предупреждающе шипит Лидия и тут же сменяет гнев на милость. — Помнится, ты говорил, что он тебе нравится.

— Явно не так, как он нравится тебе. — И снова слишком яркое веселье в его голосе, которое пробуждает массу вопросов. — Или ты ждёшь моего благословения?

— Иди к чёрту, Стайлз!

— Уже… — То ли ей, то ли себе отвечает Стилински. — Надеюсь, мотель вы выбрали поприличнее! Будьте на связи, голубки.

Лидия только усмехается, глядя на экран телефона.

— У них всё в порядке?

Пэрриш, кажется, понимает гораздо больше её самой.

— Не уверена. — Лидия откладывает телефон и предельно откровенно добавляет: — Но, если честно, я совсем не хочу вникать в то, что там происходит.

Возможно, это самый эгоистичный поступок Лидии Мартин за последнее время. Ведь это её друзья, и там явно что-то назревает, но у всех есть свой предел. Её предел настал и никаких сил не хватит волноваться ещё и за оставшихся в Бейкон-Хиллс.

— Почему ты послала Стайлза? Он догадался?

— Ну… Если мы с тобой уехали в романтическое путешествие, то да — догадался.

Джордан изумлённо смотри на неё, и Лидия понимает, что в её голове эта фраза звучала гораздо более безобидно.

— Это Стайлз, не обращай внимания. — Она увлечённо жуёт сэндвич и старается не смотреть на Джордана.

— Вы очень близки. — Замечает Пэрриш, и эта фраза звучит настолько неоднозначно, что Лидия на мгновение забывает дышать. Боже, когда все их разговоры стали иметь двойной смысл?!

— Мы дружим с детства. — Снова всплывает мысль о последнем разговоре, поэтому Лидию тянет на откровения: — Он влюбился в меня ещё в третьем классе. Но мне нужен был крутой парень, такой, как Джексон. Поэтому я никогда не замечала Стайлза, честно говоря. А потом… Потом однажды именно он оказался рядом, когда мне было плохо. Он говорил, какая я умница, какая у меня огромная душа. И я ему поверила! И мне даже казалось, что я что-то чувствую к нему, но нет. Он потрясающий, правда! Он иногда бесит меня до зубного скрежета, но я счастлива, что у меня есть такой друг, как он. И пусть мне было немного неприятно, когда у него появилась Малия, я поняла, что рада за него. Знаешь, ничего путного не выходит из влюблённости в третьем классе. Зато выходит отличная дружба.

И тут Лидия начинает плакать. Оттого, что Джордан первый, кому она так рассказывает о Стайлзе. Ему же она рассказывала и о других. О всей своей жизни…

Она больше не увидит Стайлза. Не обнимает его. Не будет скептически поднимать брови на планы Скотта. Её больше не будет раздражать Малия своей прямотой. Той самой, которая стала привычной за это время. Кира, Дерек, Брейден, Крис… Она даже не узнает, понравился ли Айзеку шарф! Почему-то именно в этот момент это так важно!

Может, чтобы не думать о том, что она больше не обнимет маму? Или о том, что Джордану придётся возвращаться в Бейкон-Хиллс без неё.

Лидия отчётливо понимает, что у неё не больше двух дней. Видимо, в этот раз голоса решили быть конкретными.

Два дня. Всего два дня осталось у неё. У неё с Пэрришем. Жаль, что она уже не успеет отпраздновать свой День Рождения. Может, тогда вся двузначность между ними стала бы, наконец, однозначной?

Джордан гладит её по голове, укутывает в одеяло и кладёт на кровать. Хоть что-то в её жизни осталось привычным — запах Пэрриша, который врывается в ноздри и заполняет все мысли. Хорошо, что он рядом. Иначе она бы просто закончила эту агонию раз и навсегда.

— Спасибо.

Джордан пытается ей возразить, но Лидия утыкается носом в его шею и добавляет:

— За то, что ты есть у меня.

Лидия крепко зажмуривается, потому что боится открыть глаза и увидеть, что губы Джордана целующие её висок ей только показались.

Лидия просыпается всего через пару часов, но открывать глаза не торопится. Так можно представить, что она дома, в своей постели. Что сейчас она спустится на завтрак, поболтает с мамой, соберется в школу... Эти фантазии могут унести слишком далеко. Например, представить, что она слышит гул мотора машины Эллисон, которая приехала за ней. Или прижаться к Эйдену, который спит рядом. Вот только это совсем не Эйден, а Пэрриш и представить в своей постели его — это слишком даже для её богатой фантазии. Нет, конечно, это было бы самое прекрасное видение, но и самое несбыточное. Между ними столько условностей и сложностей. А еще она не хочет показного романа, страстной увлеченности или просто секса. С Пэрришем просто хочется быть рядом, ощущать счастье и не думать, как это выглядит со стороны.

И когда она успела так измениться? Видимо, всему виной жестокий курс взросления в Бейкон-Хиллс. В любом случае, все это пустые рассуждения. Сейчас уже поздно что-то предпринимать, а раньше... Раньше Лидия не позволяла себе чувствовать. Нет уж, спасибо, ей хватило. И боли, и разочарований, и потерь. Лучше ни к кому не привязываться, тогда и больно не будет. Наверное.

Лидия всё же открывает глаза и робко улыбается. Джордан спит, и его лицо спокойно и безмятежно. Так он выглядит едва ли не моложе ее самой. Бедный-бедный Пэрриш. Он так верит в ее спасение, он так хочет помочь. А Лидии очень хочется быть окутанной его заботой: не командовать, не властвовать. Быть младше, слабее и нежнее. Почему правильные желания и порывы приходят так поздно?

Лидия тихонько высвобождается из одеяла и крадется в ванную. Меньше всего ей хочется разбудить Пэрриша. Еще меньше ей нужны свидетели того, что она собирается сделать.

Босые ноги колет иголками от холода, но это очень бодрит. Лидия аккуратно закрывает за собой дверь и опирается на нее затылком, закрыв глаза. Воздух не хочет опускаться в легкие и комом застревает в горле. Сейчас все может полететь к чертям, если внутренняя банши так захочет. То, что та сильнее, Лидия поняла уже давно, но все же надеется, что получится собрать остатки самообладания. Скользя дрожащими ногами по полу, Лидия считает до трёх и опирается руками о раковину. Один глубокий вдох и она открывает глаза. Лидия слышит этот крик, который разбивает вдребезги стекла и реальность. Но ничего не происходит. Этот крик только в ее голове. Зачем сотрясать пространство давно известным фактом? Осознание, смирение и принятие. Кто бы мог подумать, что это все будет относится к ее собственной смерти. Вето на это слово было снято вместе с приходом утра. Глупо убегать от неизбежного.

Лидия глядит на время и вспоминает, зачем пришла. Она опускается на пол и включает камеру на телефоне. Да, именно это она хочет сделать — записать прощание. Возможно, стоило провести эти дни рядом с друзьями и семьей, но врать она не смогла бы, а смотреть, как все ждут ее смерти и сходят с ума... Вспоминаются слова Стайлза: он говорил, что смерть происходит не с тобой, а с теми, кто рядом, с теми, кто стоит на твоих похоронах и не знает, как жить дальше. Он был чертовски прав! Что сказать людям, которым придется жить без нее? Лидия не знает ответа. Она хотела бы рассказать обо всем Эллисон, но та никогда уже ее не услышит. Не то, чтобы она не верит в загробную жизнь — живя в таком специфическом мире поверишь во что угодно — просто не надеется. Это тоже слишком больно.

Сможет ли мама снова улыбаться? Закроет ли дыру в сердце Стайлза Малия — а в том, что эта дыра будет, Лидия уверена. Никакой самоуверенности, просто факт. Они все друг для друга почти семья, как бы причудливо не складывались их отношения. А как отреагирует Скотт? Ведь для него — истинного альфы — они все его стая. И пусть не все они оборотни, но он чувствует ответственность за каждого.

Лидия внезапно понимает, что скучает даже по Питеру — психопату и чудовищу. Но он изменил ее жизнь. Хорошо это или плохо — бесконечный и безрезультатный спор, но его присутствие в этом адовом комиксе, которым стала их жизнь, создавало новые проблемы и загадки, а значит — новые цели. Цели в жизни, которой у Лидии осталось на пару вдохов.

Стайлз был прав: ее смерть случится с ними всеми. И им с этим жить. Лидия очень надеется, что жить, ведь остаться в живых в их сумасшедшем городке становится все сложнее.

Ей нечего им сказать. Ей нечем оправдаться. Это была глупая затея. Возможно, единственное, что ей стоит сделать — попросить Джордана передать, что ей очень жаль. И что она любит их. Только так, в настоящем времени. Она не хочет прощаться. Проститься, очень часто значит — забыть. Она их не забудет. Пусть и они не забывают.

Лидия выключает телефон, поднимается и снова смотрит на себя в зеркало. Не кричит, не плачет, ни-че-го. И это пугает даже больше назойливых голосов. Смерть практически наступает ей на пятки. И, если бы не спящий в соседней комнате Пэрриш, она бы уже посмотрела ей в глаза. В последний раз.

Лидия тихонько выходит из ванной и возвращается в кровать. Можно ещё немного представить, что она обычная 17-летняя вполне счастливая девушка.

* * *

Джордан просыпается резко — словно и вовсе не спал.Новый день врывается в его сознание потоком воспоминаний, которые отдают горечью и злостью. Злостью не весь мир за то, что происходит с Лидией, с тем мальчишкой в лесу, с ними всеми. Кто командует этим парадом, кто расставляет фигуры и вешает ярлыки? Почему все так? Бессмысленные вопросы и никаких ответов. Нет времени на жалость и раздумья. Нужно действовать.

— Доброе утро.

Тихий голос Лидии действует как разряд током. Вот та, о ком он должен думать и заботиться. Вон у нее даже выходит держаться, чтобы голос не дрожал. А ведь он ощущает ее страх и печаль. Видимо, это те самые преимущества быть перевертышем. Что ж, в этой ситуации он предпочел бы не обладать всеми этими способностями.

— Доброе. Как ты?

— В порядке.

Кажется, " в порядке" от Лидии Мартин значит то же, что и ее вчерашнее "все хорошо". То есть, прямо противоположное.

— Давно ты проснулась? Почему не разбудила?

Лидия скрещивает руки на груди — защитный, отгораживающий прием — и наклоняет голову чуть влево:

— Ты очень милый, когда спишь.

Джордан отчётливо слышит в этой фразе: “Ты не раздражаешь меня своей заботой, когда спишь. Ты не суетишься, когда спишь. Ты не напоминаешь мне о моей смерти, когда спишь”. А ещё, несмотря на всю эту браваду, он слышит “Ты очень милый”. И это, надо признаться, окрыляет.

— Нам нужно позавтракать и ехать.

— Поедим по дороге. Я хочу убраться отсюда побыстрее.

Как-то Лидия упоминала об одной ночи в мотеле, когда все оборотни чуть не покончили с собой. Видимо, она так и не смогла избавиться от этого нелепого страха. Но сейчас он готов исполнять любую её прихоть, поэтому, попросив пару минут на душ, Джордан уходит в ванную. Он пытается держать себя к руках, которые, кстати, немилосердно трясутся. Он пытается быть стойким — у него за плечами война, он может. Но чёрт подери, он не в силах скрыть свой страх. Страх увидеть её глаза стекленеющими. Страх не успеть спасти её. Страх потерять.

Джордан Пэрриш слишком влюблён — пора признаться.

А любовь может сделать смелым самого большого труса. И она же делает слабыми самых храбрых.

* * *

Всю дорогу они молчат — слушают случайную радиостанцию. Лидия задумчиво листает бестиарий и что-то помечает, Джордан слишком внимательно смотрит на дорогу. Открытие сегодняшнего утра тяготит его. На самом деле Лидии скоро будет восемнадцать — хотя разница в возрасте всё равно большая. Она школьница, а он представитель закона. Но всё это ерунда по сравнению с тем, что ей может уже не наступить восемнадцать никогда. Его чувства — настолько не вовремя, что кажутся кощунственными. Сказать ей правду — сорвать предохранитель с гранаты и ждать, пока тебя порубит на куски её отчуждённостью, жалостью и обреченностью. Не сказать — потерять, возможно, последний шанс и так же ждать, пока граната превратит тебя в фарш — только уже благодаря собственным мыслям и сожалениям.

— Ты можешь оказаться кицунэ.

Её голос — заинтересованный и спокойный — натягивает тетиву его терпения до предела. Держись, Джордан, сейчас она важнее.

— Как Кира?

— Не совсем. — Лидия смахивает мягкие пряди с лица и поворачивается к нему. — Кира — громовая кицунэ, она управляет электричеством. Как-то так. Я не знаток японской мифологии. — Джордан лишь удивлённо сводит брови. — Несмотря на мой уровень ай-кью, есть куча вещей, в которых я не знаток…

Кажется, она собирается добавить “пока”, но это слово так и не срывается с её губ.

— Есть ещё вариант, что ты Китайский лис…

— Но ведь кицунэ — в переводе тоже “лиса”, разве нет?

— Да, но у них есть разница. Китайский лис ударяет хвостом и там вспыхивает огонь.

— Хвостом? Но у меня нет хвоста…

Секунду в машине слышится только радио, а потом Лидия начинает смеяться. Сме-ять-ся! Кажется, он настолько нелеп, что смог рассмешить самую печальную в мире банши.

— Ну, у Скотта с Дереком тоже нет хвостов, что не мешает им быть волками. — Лидия пожимает плечами, и Пэрриш чувствует себя младшим школьником, которому старшеклассница объясняет простейшие вещи. Разница в возрасте? Теперь она становится всё более условной. — Китайский лис часто приходит в образе молодого парня. А ещё он любит предсказывать будущее.

Лидия выжидающе смотрит на него.

— Что? Я… я не знаю, что будет дальше. Это больше по твоей части.

Сказал — и тут же пожалел. Лидия мгновенно надевает маску безразличия и тихим голосом произносит:

— Я предсказываю не будущее, а его отсутствие.

— Прости.

Какое-то время они снова молчат, и Джордану хочется зашить себе рот, чтобы больше никогда не произносить таких глупостей, чтобы не становится причиной её расстройств, чтобы не напоминать ей о боли.

Он мучает самого себя, пока не слышит сдавленные смешки. Лидия прикрывает рот ладонью и её плечи вздрагивают.

— Ты чего?

— Представляю… тебя с хвостом…

И она, наконец, начинает хохотать. Словно это зрелище, что рисует её фантазия, самое смешное. Словно это последний повод посмеяться. Словно если она перестанет, то непременно заплачет. Или сразу умрёт — как и предсказывала.

Джордан не может сдерживаться и тоже смеётся. Со всеми этим “словно”, которые раздирают и его самого. Впервые он так чётко осознаёт, что они — на краю. На краю жизни, на краю безумия, на краю собственного терпения. А ещё, что если вдруг она умрёт — нет, конечно же, она выживет, он спасёт её, не думай, Джордан, она не может просто умереть! — то и его не станет.

Странная поездка, наконец, находит свой итог — прямо перед ними тот самый дом. Ужас предвкушения липкими дорожками бежит по их спинам. Дорога к приговору оказывается внезапно слишком короткой. Они не готовы услышать правду, но времени уже нет. Джордан понимает это по леденящему спокойствию Лидии. Она не верит уже ни во что. Он верит за них двоих — иначе можно ложиться и умирать. Обоим.

Они молча переглядываются и выходят из машины.

* * *

Лидия слышит стук собственного сердца так громко, что он заглушает звонок в дверь. Они стоят на крыльце обычного дома — и, если бы она не знала, она никогда бы не сказала, что тут живёт банши. Но одного взгляда на хозяйку дома хватает, чтобы понять — Пэрриш нашёл нужного человека. И нет, она не выглядит жуткой старухой со спутанными волосами, как описывает некоторых банши всё тот же пресловутый бестиарий. Но в её взгляде есть этот смертоносный коктейль: безумие, спокойствие и горечь. Это было и в глазах Мередит, когда они последний раз виделись в полицейском участке. И в её собственных глазах тоже.

— Здравствуйте. — Кажется, Пэрриш включил помощника шерифа: приветливо-уважительный тон нервирует Лидию как никогда. — Мы к вам по делу…

— Я знаю, зачем вы пришли. Твоя бабушка, Лидия, говорила мне, что однажды ты обратишься за помощью.

Бабушка? Лидия словно проваливается в собственные воспоминания. Что ещё она не знает о той, что читала ей “Русалочку” по вечерам? И почему она оставила все эти шифровки и сведения для неё у разных людей?

— Вы знали мою бабушку?

— Таким, как мы, стоит держаться вместе, тебе не кажется? Проходите.

Лидия чувствует, как Пэрриш сжимает её ладонь — мол, я рядом, не бойся. Она смотрит по сторонам, но не видит абсолютно ничего. Её разум просто отказывается воспринимать происходящее.

— У тебя смелый парень…

— Он не мой парень.

— Я не её парень.

Они звучат так синхронно, что женщина улыбается. Видимо, она понимает из этих двух фраз куда больше, чем они оба из стольких месяцев знакомства. Лидия всё же фокусируется и разглядывает её. Она едва ли старше её матери, но гораздо худее. Даже болезненно худее. Волосы то тут, то там смазаны сединой, словно они застали её как раз в процессе окраски волос. Глаза… Глаза такие тёмные, что в первый момент кажется, что они не карие, а чёрные — без зрачка, без переходов и вкраплений. И это наводит ужас, ведь глаза — как и волосы — должны были потерять цвет.

— Я слышала тебя, Лидия. Я знаю, что ты умрёшь.

— И это никак нельзя изменить…

— Клэр. Называйте меня Клэр.

Джордан не повторяет вопрос, а Лидия просто рассматривает на узор на ковре, словно это самая важная и интересная вещь в мире. Она не хочет знать ответ. Клэр, тем временем, походит к большому дубовому столу, достает из портсигара тонкую длинную сигарету и закуривает.

— Он так заботлив, этот твой не-парень. — Снисходительная улыбка раздражает, царапает воспалённое сознание. — Была бы я моложе…

— Прекратите! Если можете помочь — помогите, но не нужно издеваться!

— Ну-ну, милый мальчик, потише. Это наша прерогатива — кричать. — Клэр снова усмехается,а Лидия не может заставить себя поднять взгляд. — Она сама знает ответ, правда, Лидия?

Её начинает колотить, она сжимает руки в кулаки так, что ногти впиваются в кожу на ладонях. Слезы срываются с ресниц, обжигают кожу и погибают в ворсе ковра. Лидия слышит звон тишины, а в нём — ответы.

— Лидия? — голос Пэрриша вкрадчив и обеспокоен. И больше всего на свете ей хочется утонуть в нём, позволить Джордану обнять себя и врасти в него навсегда.

— Кто-то должен умереть… вместо меня.

Она слышит шумный выдох Пэрриша и усмешку Клэр. И продолжает пялится на ковёр, хотя не видит ровным счётом ничего.

— Ну, если говорить просто — то да. Но там есть особый ритуал. — Клэр подвигает к краю стола старую потрёпанную книжку. — Найдёшь здесь.

Лидия почти касается обложки, но застывает в паре дюймов от книги.

— Что это?

— Думаешь, только у охотников есть кодексы и бестиарии? У нас тоже есть то, что передаётся от банши к банши. Эту книгу мне отдала твоя бабушка. Теперь она твоя.

— Что за ритуал? — Кажется, только Джордан и помнит, зачем они сюда приехали.

— Всего ничего: убить кого-то, пролив свою кровь.

Лидии хочется стереть гадкую ухмылку с лица этой женщины, словно помаду. Голова взрывается от мыслей, криков и отчаяния. А ещё от боли, что читается на лице Пэрриша. Он понимает, что она не пойдёт на убийство. Спасения нет.

— Я бы на твоём месте не сдавалась так просто… Особенно, когда рядом такой красавчик!

Лидия хватает книгу со стола и выбегает из этого дома, слыша только смех банши. Предсмертный смех. Тот, что вещает: шанса нет. Она умрёт.

Джордан больше не смотрит на Клэр — он бежит вслед за Лидией. Он, конечно, искал способ спасти её, но не такой. Мысли ярким калейдоскопом вертятся в голове, взрываются фейерверками, словно мешая ему осознать то, что он её теряет. Прямо сейчас. Секунды ускользают, словно облака на небе в ветреный день. Она бежит к машине, бросает книгу на сидение и закрывает уши руками. Она не хочет слышать правду, она не хочет больше слышать ничего — и он обнимает её, сжимает в своих руках так, что кажется — она потрескается и распадётся на миллионы частиц.

Они сидят прямо на асфальте возле машины — потерянный Джордан и плачущая Лидия. Весь мир сжимается до размеров одной маленькой истории банши. И Пэрриш не знает, что делать, ведь обезвреживать бомбы, установленные самой смертью, его не учили.

— Давай уедем отсюда.

Голос Лидии тих и бесцветен. Она сама будто выцвела, выгорела на солнце, стала героиней черно-белого кино. Сколько осталось? Что она чувствует сейчас?

Словно читая его мысли, она произносит:

— Я устала… Я так устала, Джордан. Я словно падаю, падаю, падаю, и всё никак не упаду. Я хочу, наконец, упасть.

Он замирает на мгновение, а потом с силой ударяет по капоту машины кулаком:

— Ты не можешь!

В фильмах в такие моменты звучит красивая и печальная мелодия, герои целуются и спасение приходит само собой. В их реальности она просто смотрит на него тусклым взглядом и пожимает плечами. Губы дрожат, а руки теребят подол юбки. Он не может видеть её такой, он садится в машину и пытается ухватится хоть за что-нибудь, что бы удержало его на плаву. За странную книжецу на соседнем сидении, за разбитые костяшки, за приборную панель, которая показывает нехватку бензина… Бензин.

Джордан рывком заводит машину и решительно трогается с места:

— Едем на заправку. Нам нужен бензин. Много бензина, Лидия. У меня есть план.

* * *

Лидия боится слова “план”. Обычно, планы составляют Скотт или Стайлз. И они, чаще всего, паршивые. Но Джордан выглядит таким решительным, а ей настолько все равно, как пройдут эти последние часы до завтрашнего рассвета, что она лишь покорно кивает, даже не задумываясь, что несёт в себе это его “план”.

— Лидия, найди, как должен выглядеть ритуал по спасению…

— Ты хочешь сказать, по убийству? Я не стану…

— Лидия… — Снова этот голос. Тот самый, которым он разговаривал с Мередит. Но кто из них душевнобольной, если он предлагает ей убить кого-то вместо себя?

— Я не стану! Как ты не понимаешь?! Я не в праве решать, кому умереть! Никто не хуже меня, чтобы закончить жизнь по моей прихоти… Я должна умереть. Только я.

— Ты не умрёшь, черт подери! Умру я.

Её сердце пропускает удар. Вот так просто: отдать свою жизнь за неё. Но она не позволит, только не Пэрриш, только не он, не из-за неё…

— Нет. Не смей! Джордан Пэрриш, я запрещаю тебе умирать ради меня!

Он смотрит удивлённо и даже немного радостно. Он ещё и веселится, храбрый придурок! Он хоть понимает, что она не сможет жить дальше, убив его! Чёртов, чертов Пэрриш!

— Ну тогда я тоже запрещаю тебе умирать.

— Это ты сейчас говоришь, как помощник шерифа, который подталкивает меня к преступлению?

— Это я говорю как тот, кто хочет тебя спасти.

— Убив тебя? Серьезно?

— Частично.

И тут он выкладывает ей всю суть. Она сожжёт его, как когда-то сжёг его напарник. Она принесёт его в жертву смерти. Всё просто.

— А если ты не воскреснешь?

— Но тогда же вышло!

Он уверен в своей идее на все сто. Ему в принципе плевать, что возможен плохой исход. Он готов. Он настолько готов, что Лидия больше не хочет мириться со своей смертью. Что ей хочется жить, жить и иметь возможность, наконец, целовать эти губы, которые несут сейчас полнейшую чушь.

— Я не смогу, Джоржан…

Машина тормозит у заправки и он наклоняется к ней так, что она видит рыжие вкрапления в его зрачках. “Как огонь” — мелькает в её сознании.

— Ищи ритуал. Всё будет хорошо, поверь мне, пожалуйста. Я ведь должен предсказывать будущее, не так ли?

Он выходит из машины и Лидия почему-то улыбается. В её жизни, состоящей из кромешной тьмы, безумия и голосов появился свет. Слишком правильный Джоржан Пэрриш, который случайно оказался самым близким. У Лидии Мартин всё всегда слишком, не так ли.

Лидия открывает книгу и видит надпись, сделанную рукой её бабушки — этот почерк она не спутает ни с чьим:

“Смерть не любит, когда кто-то считает себя умнее её.”

* * *

Джордан дышит слишком часто — но перед смертью не надышишься, ведь так? Он боится, он чертовски боится, но никогда не скажет этого ей. Никто не знает, чем обернётся его затея, но если есть хоть малейший шанс — им нужно воспользоваться. Хотя бы ради того, чтобы увидеть её улыбку — счастливую и настоящую. Жизнь как-то была не щедра на такие моменты в их встречах, и он очень хочет наверстать. И поцеловать её он тоже очень хочет. Но потом, когда всё станет на места. Он не хочет прощальных поцелуев, он хочет — приветственных. Даже если она будет приветствовать его с того света.

Он покупает канистру бензина, бросает её в багажник и возвращается за руль. Лидия снова выглядит безжизненной, но он ободряюще улыбается и трогается в путь. Он ненавидит огонь, но ещё больше он ненавидит смерть, которая и так слишком сильно наследила в жизни Лидии Мартин.

* * *

Лидии просто не хватает духу, чтобы сказать ему, что она не станет проводить ритуал. Смерть не обмануть, как и ту крошечную надежду, что теплится в её душе. Надежду на то, что они вернутся домой — оба. Живые и счастливые.

Она рассказывает ему, что в ритуале должна пролиться её собственная кровь и она сама должна отдать человека смерти. Всё просто: она не сделает это. Она встретит последний рассвет, а дальше… Дальше уже будет без неё, так что об этом можно не думать. Хоть и получается это не очень.

— Нужно дождаться темноты.

— Чтобы живой факел смотрелся эффектнее? — У неё даже получается язвить — браво, Лидия, ты великолепна! Именно это ты должна говорить ему сейчас, словно сказать больше не о чем…

— Чтобы меньше свидетелей было. Это я тебе как полицейский говорю.

Она усмехается и качает головой. А что им остаётся, кроме как шутить. Это слишком страшная сказка.

— Ты скучаешь по семье?

Она задает этот вопрос так внезапно, что сама не понимает, когда он успел её заинтересовать.

— Очень. — Он становится таким уязвимым и молодым, что хочется его согреть. — Я привык быть далеко от них, но это не значит, что я не скучаю.

— Но неметон привёл тебя в Бейкон-Хиллс. К сожалению.

— Почему к сожалению?

— Ну, ты был бы обычным полицейским, определённо меньше рисковал бы жизнью, не окунулся бы в эту сверхъестественную муть и не сидел бы сейчас в машине с обезумевшей банши, дожидаясь, пока она тебя сожжёт.

— Всё хорошо. Всё к лучшему.

Как, ну вот как ему удаётся верить в самые бредовые свои слова?! Милый Пэрриш, как же хочется, чтобы у него всё было хорошо.

— У меня дежавю… — Ей горько и муторно от этого чувства. — Когда в прошлый раз меня спасали…

Она не может договорить, это всё ещё слишком больно, словно она возвращается в то подземелье, срывает голос, разрывает лёгкие криком о лучшей подруге.

— Погибла Эллисон. — Он всё понимает. — Поэтому ты не сказала друзьям?

Лидия плачет и кивает в ответ.

— Тогда она… Теперь ты. Я не хочу, чтобы больше кто-то умирал. Из-за меня, понимаешь?! Это всё из-за меня!

Он обнимает её раньше, чем истерика накрывает её измученное сознание. Что-то шепчет, гладит по спине, дует на лоб — как мама в детстве.

Останься в живых, останься в живых, останься в живых…

* * *

Лидия спит в машине, а он выписывает круги вокруг канистры с бензином. В прошлый раз было не так страшно — слишком внезапно всё произошло. До сих пор в ушах звенит крик — его собственный крик. Почему им приходится проходить через всё это?

В вечерних сумерках её силуэт выглядит ещё беззащитнее. Лидия идёт к нему с мрачной решимостью во взгляде. Решимостью и сожалением.

И он понимает, всё понимает по одному этому взгляду. Нет, он не отступит. Не позволит её страху убить последнюю надежду. Он отвинчивает крышку и льёт на себя бензин. Резкий запах щекочет ноздри, принося с собой самые жуткие воспоминания.

— Нет.

Она мотает головой, смотря на него широко распахнутыми глазами. Всего одно слово — а в нём целая история.

— Лидия, прошу.

— Нет. Нет! Нет… мы не будем делать этого, не станем, я не смогу, я не хочу убивать тебя! Нет, пожалуйста, не надо. Я не дам тебе умереть, я не смогу потом, без тебя…

Она говорит очень быстро, пытаясь достучаться до его здравого смысла, но он всё решил. Пару шагов к ней — и пылкая речь прервана бесцеремонным поцелуем.

Плевать, что он не хотел прощальных. Плевать, как это выглядит. Он целует её и за это можно умереть. Особенно за то, как отчаянно она отвечает. Джордан очень хочет верить, что это не способ остановить его, а её желание — такое же яркое и сдерживаемое, как у него.

Ему так хочется растянуть этот миг хотя бы на одну вечность, но всему прекрасному приходит конец. Даже такому — как губы Лидии Мартин на его губах. Он вытаскивает из кармана нож и и делает надрез на ладони, которую она так беззащитно и доверчиво протянула к нему. Это почти предательство — читает он в её взгляде.

— Просто верь мне, ладно? Всё будет хорошо.

Он вкладывает в её руку горящую зажигалку и отходит на пару шагов назад. Она зажимает порезанной ладонью рот, отчего кровь течёт по подбородку.

— Нет…

— Лидия, давай!

— Я не могу…

— Можешь.

— Не оставляй меня.

— Лидия, давай!

И она бросает. Сама ужасается своему поступку и кричит. И не важно, это её собственный крик или банши, потому что от него разрывается сердце. И его. И её самой. Пламя мгновенно вспыхивает, пляшет в ослепляющем танце. Охватывает его целиком, сжирает, потрескивая на ветру. А он видит только её, пока не наступает полная темнота.

* * *

Лидия уже не может кричать — привкус крови во рту и содранное горло. Она просто сидит на земле, обхватив колени, и раскачивается. Она не может смотреть туда, где полыхает Джордан. Это слишком, слишком, слишком! Ей больно, ей страшно, ей никак. Мир рушится — вот прямо сейчас. Только слёзы и страшное отупение — потому что вместе с его поцелуем в ней закончилась жизнь. Это несправедливо! Это жутко. И так символично алеет на руках кровь. Её кровь. Его кровь — на её руках. Она сожгла человека. Она убила человека. Она убила Джордана…

Время исчезает. Она сидит вне его, вне пространства. Становится очень темно, холодно, но ей всё равно. Отвоевать жизнь его смертью? Но разве это жизнь? Ей хочется шагнуть в пламя за ним следом, но пламя уже погасло. Только темнота, тишина и… шаги. Лидия поднимает голову и видит Джордана: выпачканного копотью, но абсолютно живого. Но ведь она сама видела, как горело его тело, чувствовала этот жуткий запах горящей плоти…

Она резко подскакивает на ноги и обнимает его.

— У нас вышло, да? Ты жив… Господи, ты жив!

Он прижимает её к себе и целует: он не хочет говорить, он хочет знать, что жив. Что они оба живы.

— Я не знаю, кто ты, Джордан Пэрриш, но для меня ты феникс. Восстающий из пепла.

Он смеётся и она вторит его смеху. Самому счастливому смеху возрождения.

* * *

Они сидят на стволе поваленного дерева и отмечают свою победу. Да, он спаивает несовершеннолетнюю. Но это такой пустяк — позволить ей пить — после того, что он позволил ей себя поджечь.

— Я поведу по дороге домой, хорошо?

— Как хочешь.

Он готов исполнять любую её просьбу. Ведь она улыбается, дышит, говорит. Сидит вот так рядышком, прислонившись к нему спиной. Пьёт крепкий виски прямо из горлышка. Сегодня можно всё. Это их ночь. Они слишком опустошены этой поездкой, что эмоций почти нет. Счастье, тишина и время, летящее очень быстро. Потому что оно больше не горюет, а значит — не тянется липкой холодной субстанцией страха, боли и ожидания.

— Я так рада, что неметон привел тебя в наш город…

Он впервые решает сказать правду. Правду, которую он не так давно осознал.

— Это не он, Лидия. Это ты. Я приехал на зов твоего голоса. Ты звала меня во снах.

Она удивлённо хмурится и целует его сама. Открываясь, доверяя, говоря тем самым, что он не случаен в её жизни, а их чувства — никак не слишком. В самый раз.

* * *

Дорога домой проходит куда веселее. Они шутят, смущаются и делятся своими жизнями. Впервые — чем-то хорошим. Когда звонит телефон, Лидия включает громкую связь.

— Лидия! Наконец-то!

Стайлз на том конце провода очень взволнован.

— Привет, Стайлз. Что-то случилось?

— Лидия… тут… Тут проблемы.

— У тебя? Скотт? Лиам?

— У тебя.

Его голос такой подавленный, что хочется скорее приехать домой, обнять его и сказать, что всё будет хорошо. Как предсказывал Пэрриш.

— Мередит кричит твоё имя. Это ведь… да?

Он не может произнести эти слов. Как и она не смогла рассказать ему правду. Тогда.

— Я знаю.

— Почему? Лидия, почему ты не рассказала? Мы бы нашли выход! Лидия, мы найдём его…

— Всё уже хорошо, Стайлз. Мы решили проблему. Всё уже хорошо.

— Как?.. Но… Лидия, Мередит кричала десять минут назад…

— Что? Нет, не может быть…

“Смерть не любит, когда кто-то считает себя умнее её.”

— Лидия, ты меня слышишь? Лидия!

Она роняет телефон, когда видит глаза Пэрриша. В них такое отчаянье, что в нём запросто можно утопить весь мир.

Лидия всё понимает, когда им навстречу несётся машина. Она видит, как при столкновении водитель, который безумно пьян, пробивает головой стекло. Она чувствует, как на неё саму летят осколки, как горячая кровь обволакивает лицо. А потом она кричит. Так сильно, что лёгким больно, словно в них вода. Внутренняя банши возвещает о смерти.

И Лидия не знает, что будет дальше.

И будет ли это дальше вообще.

Она просто падает, падает, падает, и всё никак не может упасть.