Сталь и шерсть (джен)

Розье. У девяноста девяти человек это имя будет ассоциироваться с розой. Багровой, почти чёрной, подставившей россыпь махровых лепестков под сияющие солнечные лучи. Но Андромеда Тонкс, урождённая Блэк, а по материнской линии наследница благородного семейства Розье — сотая. Для неё Розье были разными. Дед — острый, будто выкованное из стали острие. Мама — изящно-воздушная, утончённая, как райская птица. Кузен — отрешённый и холодный, словно эльф из магловских баллад. А бабушка — тихая и незаметная, как хорошо вышколенный домашний эльф. Андромеда была её любимицей. Семилетней девочке навсегда врезался в память тот вечер, когда бабушка, сидя у горящего камина, рассказывала о Великом Волшебстве. Именно ей. Не Беллатрикс, самой старшей. Не Ивэну, наследнику рода. Не сакральное знание — просто маленькая житейская истина, которая обязательно когда-нибудь откроется и любимой внучке.

— Каждому из нас дано совершить Великое Волшебство. Раз в жизни. Оно может изменить мир или только принести немного радости одному человеку. Оно у всех разное — новое заклинание, зелье или просто выращенный цветок. Главное — не упустить своё время.

— А у тебя было Великое Волшебство?

— Было и есть, малышка. Твоя мама.

— А как не упустить своё время?

— Ты просто поймёшь, когда оно настанет. И тогда не медли.

За стеной, крепко прижав к себе плюшевую собаку, посапывает младшая правнучка. Любимица. Имя и облик малышки вернули миру черты угасшего рода Блэков. Черноволосая сероглазая хохотушка Ариадна до щемящей боли в сердце напоминает Беллатрикс и Сириуса. Прабабушка не устаёт молить небо, чтобы сходство только этим и ограничилось. Большего — не надо...

Несколько часов назад, тихо прикрыв за собой дверь детской, Андромеда почувствовала: пришло её время сотворить Великое Волшебство. Оно подарит немного радости маленькой девочке, а возможно, изменит мир. Это будет свитер. Его обязательно надо связать руками и только потом использовать магию. Он будет расти вместе с Ариадной и станет напоминанием о доме в холодных коридорах зимнего Хогвартса. Он сохранит тепло рук Андромеды, чтобы защитить любимую правнучку от чёрного проклятого наследия — неукротимых страстей, неистовой ярости, бушующего огня...

Часы над старинным комодом отсчитывают два удара. Андромеде не придётся спать в эту ночь — когда наступает время Великого Волшебства, нужно ловить каждую секунду. Стальные спицы сверкают в отблесках пламени, клубки белой шерсти ждут своей очереди в корзинке, петли ложатся ровно, одна к одной... Белый — цвет невинности, чистый лист, на котором можно нарисовать что угодно. Когда она закончит, свитер будет менять цвет, как волосы отца и бабушки Ариадны. А на груди появятся звёзды. Каждая будет загораться в свой час и для своей цели. Полярная — путеводная, чтобы идти по извилистым тропам жизни. Далёкий яркий Сириус — когда нужно поверить в невозможное. Холодная голубоватая Вега — для неспешных сосредоточенных раздумий. Беллатрикс — в час решительных действий. Венера — когда настанет время любить... И другие — какие захочет Ариадна.

Только одной звезды не будет на этом свитере — безжалостного кровавого Марса.

На семейных часах Уизли стрелки изо дня в день совершают бесконечный круг «дом-в дороге-работа» и обратно. Слава Мерлину, уже давно ни одна из них не останавливалась у отметки «смертельная опасность». Стократ слава Мерлину, что за последние полвека на часах прибавился не один десяток стрелок, а убавилось лишь несколько штук. Значит, всё идёт правильно, жизнь продолжается...

Каждая стрелка — с именем. А имя иногда бывает судьбой. Как у внуков Молли, которых назвали в честь погибших. Альбус Северус взял лучшее от обоих тёзок — он одинаково хорошо разбирается в хитростях приготовления зелий и тонкостях человеческой натуры. Лили Луна — с детства мечтательница и покровительница слабых. Она и сейчас такая. А Джеймс Сириус и Фред Джордж на одном курсе Гриффиндора были, по словам Минервы, кошмаром хуже, чем Мародёры и близнецы Уизли вместе взятые. Сколько же воды утекло с тех пор! Сейчас оба хулигана — солидные мужчины, отцы семейств, а у Фреда два месяца назад родился внук. Смуглый черноглазый Артур непохож на своего прапрадеда, но Молли уверена — его имя тоже станет судьбой. Малыш вырастет таким же, как её Артур — надёжным, сильным и любящим. Человеком, у которого внутри гораздо больше, чем видно снаружи.

Молли сидит у камина в кресле-качалке, которое подарили на юбилей Гарри и Джинни, и вяжет пинетки. Концы блестящих спиц и кусочек будущего крохотного башмачка расплываются, как в дымке. Пальцы у Молли по-прежнему проворные, любое дело спорится, а глаза подводят. Но пинетки она могла бы связать даже в кромешном мраке — сколько их прошло через её руки! Для детей, внуков, правнуков, а теперь и для праправнуков... Тысячи петель, образующих плотное полотно — как тысячи наполненных заботами и тревогами дней, из которых связана ткань жизни. Заканчиваешь одну пару и берёшься за новую. Завершается один цикл жизни и вступаешь в следующий. Бесконечный круг... Так и должно быть.

Молли поднимает голову и смотрит на противоположную стену. От камина она видит только блёклое пятно с отдельными яркими вкраплениями. Но она и так помнит наизусть, в каком порядке висят колдографии. В центре — большой портрет Артура. Справа от него — снимки с многочисленных семейных торжеств: свадьбы, дни рождения, крестины... А слева — те, кого уже нет. Седой, как лунь, Билл, у которого под морщинами уже почти не видно старых шрамов. Облысевший Перси в неизменных роговых очках. Располневший Джордж, отрастивший вислые усы. И Фред, которому навеки осталось двадцать, с задорной улыбкой и гордо вскинутой головой. Молли знает, что сейчас все они машут ей руками. Зовут. Матери не должны хоронить сыновей. Но сейчас от этой мысли не больно, осталась только светлая грусть. Сто лет — огромный срок. Осталось подождать совсем чуть-чуть... Скоро она присоединится к ним, чтобы уже никогда не разлучаться. И те, кто придёт после неё, тоже останутся навсегда. А пока жизнь продолжается, и маленькому Артуру нужны пинетки. Молли снова склоняется над рукоделием. Возможно, через сто лет дочка лежащего в колыбели младенца будет точно так же сидеть в этом кресле у камина тихим зимним вечером и вязать пинетки уже для своего внука...

Люстра под потолком вспыхивает, выгоняя из углов сумрак. Слава Богу, наконец-то дали электричество, можно вернуться к делам. И включить обогреватель — суставы ломит, а в опустевшем после смерти Алана доме боль ощущается особенно остро. Как Миа живёт при свечах? Джин никогда этого не понимала.

Миа, дочка... Самая большая загадка в её жизни. Как у них с Аланом, простых обывателей-стоматологов, родился такой ребёнок? Дочка была необычной с самого раннего детства, с ней происходили странные вещи. И родители даже не очень удивились, когда однажды в их доме появилась строгая дама с тугим старомодным пучком и рассказала, что Миа волшебница. Если у них с Аланом и были сомнения, стоит ли отпускать ребёнка в неизвестность, которую они сами могут увидеть лишь краешком глаза, то растаяли, как дым, в лучах сияющих от восторга глаз дочери. Они согласились, и Миа уехала в Хогвартс. Сначала Джин тешила себя иллюзиями, что можно жить между двумя мирами, но очень скоро всё встало на свои места. Первые два года Миа ещё возвращалась к родителям на летние каникулы. После третьего курса уехала погостить к друзьям. После четвёртого и пятого заскочила домой только на неделю, а потом вернулась обратно к своим волшебникам. А после шестого... Джин до сих пор больно об этом вспоминать. Миа поступила с ними, как высшее существо с низшим. Как человек с кошкой. Стёрла память, подделала воспоминания и отправила в Австралию. Дочка хотела как лучше — речь шла о жизни и смерти, сияющая обёртка её нового мира скрывала кровь и грязь и злобные человеческие страсти... Люди везде люди. Но Миа даже не задумалась, что несколькими взмахами палочки обрушивает годами налаженную жизнь родителей. Каких трудов стоило им с Аланом найти работу после возвращения в Англию! После этого что-то в их отношениях треснуло и сломалось. Муж до конца своих дней общался с Миа словно бы через силу...

Ей грех жаловаться, у неё хорошая дочь — регулярно навещает, привозит внуков... Но о чём им говорить? Миа вся в каких-то делах и проектах, которые должны изменить волшебное общество к лучшему, а рассказы Джин о собственной жизни она уже и не всегда понимает. Одна радость — Рози. Внучка пошла в мать, считает, что никакое знание не бывает лишним, и потому читает книги, которые предлагает бабушка, охотно помогает ей на кухне — руками, как самый обычный человек. А ещё слушает и задаёт вопросы. Солнышко, свет в окошке... Но Рози пошла в школу, и они не виделись уже несколько месяцев. Ничего, до Рождества всего две недели. Пора браться за подарок.

Джин медленно подходит к сваленным на комоде пакетам и открывает один из них. Шерсть. Синяя и бронзовая — она потратила целый час, придирчиво изучая разные оттенки люрекса, чтобы подобрать нужный. И новые спицы — старыми неугомонный Хьюго в прошлом году устроил раскопки в саду. Рози нравится школа, она с восторгом пишет бабушке о светлой просторной гостиной и двери, которая заставляет отвечать на вопросы прежде чем отвориться. Это хорошо придумано. А ещё лучше — что в Хогвартсе принято носить шарфы. Цветов своего факультета. Рози к её голубым глазам очень пойдёт синий...

Лёгкий, почти невесомый мохер. Тонкие стальные спицы. Вытянутые петли — чтобы шарф получился ажурным и воздушным. А ещё — чтобы нить, связывающая два мира, была длиннее. Так легко забыть истинную цену чуда, когда мама даже кастрюлю с полки достаёт с помощью магии. Джин надеется, что шарф, связанный бабушкой-маглой, напомнит внучке, что её корни — в том мире, где чудеса в руке Всевышнего, даже если Он иногда и творит их через людей...

Через маленькое зарешёченное окно под потолком виден кусочек серого неба. Сейчас снаружи ливень, косые струи прорезают воздух, как стальные клинки. Алекто вспоминает другой, бесконечно далёкий день выбора и присяги. Тогда была гроза, и молния вспарывала небо, словно указуя путь, и дождь смывал с неё внешнюю шелуху, который не осталось места в новой жизни. Она знала, на что идёт, и никто не обещал, что будет легко. Нельзя пройти по давно забытой и заброшенной дороге и сохранить чистую обувь...

Люди тупы и примитивны. Она читала статьи о деле Кэрроу — «садисты», «палачи», «пытали ради удовольствия»... Смешно. Им, разжиревшим обывателям, не понять: то, что они с Амикусом делали в школе, было не развлечением, а необходимостью. На войне хороши все средства, и неважно, кто твой враг. Важно, что это враг. Потом порядки можно было бы и смягчить, если бы Лорд победил. Но «если бы» не случилось. По её вине. Ей стоило быть сообразительнее и расторопнее. Поймай она Поттера в башне Равенкло, всё было бы иначе. Она стояла бы рядом с Лордом на тех сияющих высотах, куда Он вёл их за собой. Там, где избранные, чистокровные маги, заняли бы, наконец, своё законное место. Но Алекто упустила свой шанс изменить всё или хотя бы погибнуть с честью. Пока шла решающая битва, они с братом висели в пятидесяти футах над полом, связанные, оглушённые и беспомощные. О них вспомнили только к вечеру следующего дня, когда всё было кончено. Она позавидовала мёртвым, почувствовав холод стали на руках...

Надо отдать должное Поттеру — он не позволил пинать поверженных. Тела Лорда и Его слуг сожгли, а прах развеяли по ветру. Алекто не имела ничего против такого погребения и для себя. А выживших хотели сразу же отправить в Азкабан, но мальчишка настоял на проведении суда. Ей, конечно, было всё равно — громкий процесс, десятки жертв и свидетелей неоднократного применения Непростительных Заклятий... будь у Алекто даже несколько жизней, она все их провела бы в тюрьме. Где тоже многое изменилось.

Она хорошо помнит приём в Малфой-мэноре, устроенный в честь бежавших из Азкабана соратников. Рабастан, похожий на обтянутую землистой кожей мумию, лысый, как коленка, захмелел от одной рюмки огневиски. Он говорил и говорил, показывая почерневшие зубы. И никак не мог остановиться. Его не перебивали, понимали, что ему нужно выплеснуть весь этот кошмар, чтобы жить дальше. Он вспоминал о сырых стенах, покрытых чёрными пятнами плесени, о гнилой подстилке, в которой заводились опарыши, о вечной темноте и холодной похлёбке с маленькими кусочками овощей. И о бесшумно скользящем ужасе, высасывающем память, тепло, цвет и саму жизнь. Теперь в Азкабане всё по-другому. В камере сухо, тепло и светло, волшебный шар сам загорается под потолком, когда начинает темнеть. Под ногами пружинит соломенная циновка, а на узкой тюремной койке — нормальный матрас и постельное бельё. И охранники — люди, с которыми иногда можно даже перекинуться словечком. Теперь узники сходят с ума, только если сами хотят этого. Есть выбор — сидеть и пересчитывать трещины на стене или найти себе занятие.

Это было неожиданностью даже для неё — она никогда не замечала за собой склонности к рукоделию. Но она почувствовала, что должна сделать это — связать покрывало с изображением Знака, когда-то внушавшего трепет. Ей принесли магловскую книжку о вязании и шерсть — чёрную и зелёную, как она просила. Спицы, конечно, зачарованы так, чтобы ими можно было только вязать...

Алекто возится с этим покрывалом четвёртый год, бесконечно распуская уже готовое полотно. Каждая петля должна быть идеальна — это единственный памятник её мечтам, её выбору, которому она верна и через двадцать лет после поражения. У неё не осталось ничего — ни свободы, ни единого человека рядом, кроме угрюмого охранника, дважды в день заносящего в камеру медную тарелку с едой. Только вязальные спицы, медленно уменьшающиеся клубки шерсти и знакомый до мельчайших деталей рисунок. А смерть не торопится, точно боится, что её действительно съедят...