Между двумя ударами колокола (гет)

— Это чудо-юдо болотное, беззаконное околдовало тебя. Я тебя спасу, потерпи немного, моя дорогая!

Е.Шварц «Марья-искусница»»

Виктор торопливо шагал по розовой аллее, присматриваясь ко всем встречающимся на пути девушкам. И, хоть на лице его, кроме обычной серьезности, которую малознакомые люди принимали за угрюмость, ничего не отражалось, внутри бурлило густое варево из гнева, подозрений и недоумения, густо приправленных чувством вины.

Дойдя до конца аллеи и бегло окинув взглядом шушукающиеся парочки на садовых скамейках, Виктор повернул назад к замку.

Как он мог поступить настолько безответственно и оставить Гермиону одну посреди зала? Но кто бы мог подумать, что за те несколько минут, что его не будет рядом, девушка успеет расстроиться и уйти — ведь на протяжении всего вечера она была в прекрасном расположении духа и твердом намерении танцевать до утра. Интересно, какая же скотина ухитрилась в такой праздник испортить ей настроение? Наверное, такая же сплетница, как те две, что обосновались у барной стойки с самого начала вечера. И ведь не зря говорят, что женские языки острее турецкой сабли: с каким наслаждением эти подвыпившие девицы выложили неприятную новость ему прямо в лицо, медленно выговаривая слова, чтобы он, бестолковый иностранец, яснее уразумел суть сказанного.

И как только углядели, сороки бесхвостые: где барная стойка, а где выход из зала...

А ведь сегодня именно он, Виктор, должен был отвечать за настроение и безопасность Гермионы. И, что бы там ни произошло, надо немедленно ее найти и убедиться, что с ней все в порядке. И пусть даже она не захочет вернуться, но попрощаться и поблагодарить за прекрасный вечер он обязан. А затем он выяснит, кто посмел испортить им обоим праздник, и разберется с ним, как полагается, коротко и результативно.

Хотя, если разобраться, больше всех виноват сам Виктор. В тот момент, когда его спутнице требовались защита и поддержка, он, как ни в чем не бывало, танцевал с другой. Повиснув на его плече, она томно смотрела на него из-под длиннющих, как у верблюда, ресниц и маняще улыбалась. Ему даже стало смешно: и как ей только в голову пришло испытывать свои чары на болгарском квиддичисте, который с вейлами общается чаще, чем с обычными женщинами?..

Вот только девчонки-талисманы никогда себе такой прямой атаки не позволяли. Они работали тонко, изящно, исподтишка, поэтому у каждого из игроков болгарской команды на шее постоянно висел амулет, сводящий на нет влияние любой, даже самой чистокровной, вейлы. Но сегодня вечером амулета на Викторе не было: кто же мог предположить, что эта цапля привяжется к нему, если в зале до хрена и больше других парней? Когда Флер пригласила его на вальс, он немного занервничал, но все ее старания почему-то не произвели на него ни малейшего впечатления. Поэтому к финалу танца он и вовсе расслабился: приятно было осознавать себя хозяином положения, а не ослом на поводке, как некоторые.

Виктор скривился от отвращения, вспомнив устремленный на Флер обожающий взгляд Роджера Дэвиса. Ну и видок же сегодня был у этого болвана, а еще капитан команды... Расплылся, как кисель. Хорошо, что он, Виктор, не дрогнул — наверное, у него за годы игры с вейлами в одной команде просто выработался иммунитет. Впрочем, это и неудивительно —понаблюдав несколько раз за тренировками девчонок из группы поддержки, пообщавшись с ними в неформальной обстановке, становишься в курсе всех их мерзких уловок. А иммунитет вырабатывается сам, стоит только увидеть, как милое очаровательное создание в пылу гнева превращается в уродливую гарпию, выпускает когти и начинает бросаться огнем направо и налево. А эта девчонка, похоже, вообще даже не чистокровная вейла, так, серединка на половинку, а туда же...

Виктор фыркнул.

Кукла пустоголовая. Захотела, видимо, и его добавить в свою коллекцию слюнявых болванчиков: то-то она так вовремя оказалась на его пути, когда он отошел от Гермионы, чтобы принести чего-нибудь выпить. И белый танец так вовремя объявили... Наверняка, с музыкантами договорилась — знала ведь, что он из вежливости не сможет отказать даме.

Но вот зачем ей было флиртовать с ним именно сегодня, причем вот так, в открытую, практически на глазах Гермионы и Дэвиса, провоцируя возможную ссору?

Виктор замедлил шаг, осененный неприятной мыслью. А если это была попытка прощупать его как соперника по Турниру?

А почему бы и нет? Со дня основания Турнира Шармбатон выигрывал Кубок шестьдесят два раза, и, несмотря на все заверения летописцев, сомнительно, чтобы все шестьдесят две победы были получены честным путем. Виктор с раннего детства варился в квиддичной похлебке и прекрасно знал, какая муть зачастую оседает на дне таких котелков. Внезапные травмы или болезни игроков, похищения и игры под чужими личинами, перебежки легионеров, заколдованные снитчи... да мало ли хитроумных махинаций можно осуществить, обладая изощренной фантазией и магическими талантами? И чем же отличается Турнир трех волшебников от Чемпионата мира по квиддичу? Разве что количеством игроков в команде?

Хогвартс уже сделал свой ход, каким-то образом выдвинув двух чемпионов вместо одного, и этот спорный чемпион очень даже неплохо показал себя на первом задании, получив одинаковое количество баллов с Виктором. Теперь очередь за Шармбатоном, и, похоже, мадам Максим тоже двинула вперед своего ферзя. Неужели только Дурмстранг собирается бороться за победу честно?

Хотя, о какой честности может идти речь, если еще до начала первого состязания Виктор знал, с чем ему придется столкнуться? Правда, для его соперников появление драконов тоже не стало сюрпризом, так что по большому счету, все они оказались в равных условиях, но все равно противно...

И вот теперь Флер, похоже, всерьез взялась за изучение противников. Поттера она, очевидно, в расчет не берет: каким бы загадочным образом тот не оказался в числе чемпионов, какими бы легендами не была окружена его персона, по сути, он еще мальчишка, и тягаться со старшими и более опытными магами ему будет сложно. О Диггори ей расскажут новые подружки, даже не подозревая, что своей досужей болтовней заполняют досье на одного из главных соперников их очаровательной собеседницы. А вот о Викторе Краме она может узнать только из спортивных газет, которые о нем, как о человеке, по сути, не скажут ничего. Его магические способности и умения остаются «за полем» — осторожные писаки обычно опасаются расспрашивать о таких вещах у студента Дурмстранга, а их домыслы не дадут Флер достоверной информации для размышления.

Но ее попытка подобраться к Виктору поближе позорно провалилась.

Виктор торжествующе ухмыльнулся: не на того напала, дорогая... Виктор Крам — это тебе не Лев Зогров.

Перед глазами возникла огромная фигура вратаря, понуро стоящего перед разгневанным капитаном. Это было привычное зрелище: примерно раз в полгода беспутный игрок попадал в сети какой-нибудь шустрой девицы, пропускал тренировки, залезал в долги, а Васил Димитров сначала вытаскивал его изо всех передряг, как добрый Дядо Коледа, а затем цветисто и многословно распекал при всем честном народе, дабы остальным неповадно было. Некоторые из сентенций своего капитана игроки затвердили не хуже свода правил игры.

«Сама в руки падает только червивая груша!» — заложив руки за спину и расхаживая по комнате, словно длинноносый грач по свежевспаханному полю, поучал команду Васил. И Виктор был с ним в этом полностью согласен. Он никогда бы не обратил внимания на девушку, которая позволяет себе откровенно призывные взгляды в его сторону. Ему не нужны ни червивые, ни надкусанные плоды. Мир большой, и где-то в нем растет большое раскидистое дерево, на самой вершине которого греется под солнцем и наливается душистым соком самое вкусное яблоко в мире. И оно не упадет само в руки Виктора Крама, нет, за ним надо будет высоко-высоко карабкаться по корявому стволу, осторожно, шаг за шагом продвигаться по истончающимся ветвям, рискуя свалиться вниз, а затем нежно, кончиками пальцев коснуться румяного бочка, прежде чем оно боязливо отпустит надежную ветку и доверчиво опустится в его раскрытую ладонь.

Виктору довелось много поездить по миру, но нигде ему не встретилась девушка, ради которой хотелось бы влезть на самое высокое дерево в мире. Разочаровала его и Англия — даже здесь, в самой чопорной стране мира, его все время преследовало идиотское хихиканье за спиной, «случайные» столкновения в коридорах и, что самое возмутительное — открытое преследование во время пробежек по берегу озера. Даже в огромной библиотеке, где, казалось бы, уж точно не место легкомысленным девицам, он не мог отделаться от назойливого внимания.

Но однажды он поднял глаза от толстого фолианта, за которым пытался спрятаться, и прямо перед собой увидел Гермиону. Нет, конечно же, он видел ее и раньше — в Большом Зале, в коридоре, здесь же, в библиотеке, где она бросала на него недовольные взгляды и сердитым шепотом жаловалась мадам Пинс на его поклонниц, занявших все места за столами и праздно бродящих между стеллажами. Но вот так, вблизи, он сумел рассмотреть ее только в тот день.

Она была совершенно не похожа на нормальную девушку. Под мантией, которую Гермиона носила нараспашку, как командный медик целительский халат, оказались узкие, обтягивающие тонкую фигурку, брюки. Ее простая сумка безо всяких вышивок и прочих девчачьих бирюлек была доверху набита толстенными книгами и свитками. Во время работы ей не мешали всякие мелочи вроде пыльных полос на манжетах и чернильных пятен на щеках и пальцах, правда, перед выходом из библиотеки Гермиона тщательно убирала их и с себя, и с вяло сопротивляющегося Поттера. В ее волосах могли свить гнездо не только вороны, как однажды съязвил кто-то из сидящих за спиной Виктора девиц, но даже аисты — настолько небрежно она с ними обращалась.

И мать, и другие женщины в окружении Виктора холили и лелеяли каждый волосок в своей прическе, тщательно укладывали, стараясь, чтобы ни один не выбился из общего рисунка, а если и распускали во всю длину, то произносили не одно заклинание, дабы наилучшим образом представить струящийся по спине и плечам поток. Вейлы вообще следили за своими волосами чуть ли не с фанатизмом, а вся их кажущаяся небрежность была продумана с математической точностью. Конечно же, Виктор повидал на своем веку и настоящих растреп, но такое великолепное безобразие, как Гермиона Грейнджер, попалось ему впервые в жизни.

В ее всклокоченных, по обыкновению, волосах запутались какие-то травинки — наверное, она только что вернулась из теплиц, — и ему вдруг захотелось протянуть руку и вытащить их одну за другой. Бог знает, зачем: может, из дурацкого стремления сделать мир немного совершеннее, а, может, из не менее дурацкого желания увидеть, как у девиц за соседними столами вытянутся лица и отнимутся языки.

Но он, конечно же, этого не сделал, как не сделал и сидящий рядом с подругой Поттер. Гермиона сердитым шепотом пыталась вдолбить тому в голову что-то очень важное, но мальчишка только тоскливо кивал и без особой надежды поглядывал на дверь. Видно было, что ему не до науки, и только уважение к подруге удерживает его от побега.

День за днем Виктор наблюдал за Гермионой, сидя в углу библиотеки, исподтишка поглядывая поверх страниц и прислушиваясь к разговорам вокруг. Он уже хорошо умел извлекать из досужих слов крупицы истины — этому искусству в Дурмстранге студентов обучали чуть ли не с первых дней. Оно открыло ему глаза на многое в Хогвартсе, и на Гермиону Грейнджер — прежде всего.

Умная, гордая, отважная... Такая девушка — настоящее сокровище, жаль только, что эти два болвана, что вечно таскаются за ней по пятам, не понимают, какое чудесное существо оказало им честь и одарило своей дружбой. Но что с мальков взять... Подрастут — сообразят, да только поздно будет.

Интересно, не они ли и обидели Гермиону? Пробираясь между танцующими парами к стойке, Виктор краем глаза видел, как девушка направлялась к столику своих друзей. Хотя Поттер вряд ли мог бы обидеть свою лучшую подругу — он, судя по всему, порядочный парень, да и боец неплохой, несмотря на свой мелкий рост и возраст — любо-дорого было посмотреть, как он вывернулся на первом состязании. А вот дружок его — дурак дураком, мог и ляпнуть девушке чего-нибудь по простоте душевной. Еще один болванчик Флер, не видящий дальше своего носа...

Виктор мысленно сплюнул и вошел в холл.

Навстречу ему, по широким ступеням парадной лестницы спускались две девушки: огненно-рыжая и лунно-белая, похожая на вейлу.

Рыжую он знал: это была младшая сестра Рона Уизли, и ума в ней было больше, чем во всех ее братьях вместе взятых. Джинни, хоть и была фанаткой квиддича, никогда не попадалась на пути Виктора и не стояла в очереди за автографом. Только однажды, оказавшись рядом в коридоре по дороге на обед, она огорошила его заявлением, что уже несколько раз пробовала повторить финт Вронского, но что-то у нее не заладилось. Девочка протянула Виктору листок с нарисованной фигуркой на метле и какими-то стрелочками и вычислениями вокруг нее, и попросила, если ему несложно, задержаться на секундочку и объяснить, что она делает неправильно.

Естественно, ни о каком обеде и речи не могло быть. Виктор популярно объяснил, что сделал бы Васил Димитров с игроком, который тренирует такой маневр без должного наблюдения, и попытался отговорить девчонку от повторения этой безумной затеи. Когда же она призналась, что ей ближе роль охотника, а не ловца, и этот финт был ей нужен только для того, чтобы утереть нос старшим братьям, Виктор возблагодарил всех святых, посвятил Джинни в секреты более простых, но не менее эффектных фокусов, после чего они и расстались, взаимно довольные друг другом.

Это знакомство позволило Виктору подойти к девушкам и поинтересоваться, не видели ли они по дороге Гермиону.

Сочувственно улыбнувшись, Джинни заверила его, что ни в спальне, ни в Гриффиндорской гостиной Гермионы нет, и по дороге они ее тоже не встречали.

— Я видела ее, — каким-то отстраненным голосом произнесла вторая девушка.

— Это Луна! — спохватившись, поспешила представить ее Джинни. — Она с Рейвенкло. А это Виктор Крам, ты, наверное, его знаешь.

— Где вы ее видели? — поспешно, даже невежливо поинтересовался Виктор, едва Джинни договорила. Сейчас ему было не до всяких там «Ой, до чего же мне приятно...» и «А в жизни вы вовсе не такой, как на колдографиях!»

Но Луна оказалась достойной представительницей своего факультета: она не стала кокетничать, а четко объяснила, что видела Гермиону совсем недавно, на этой же лестнице:

— Она немного покаталась вверх-вниз, а затем ушла в сторону кабинета заклинаний на третьем этаже.

Виктор с облегчением вздохнул: очевидно, Гермионе просто захотелось немного побыть одной. Но к этому времени она, наверняка, уже успокоилась, и не будет возражать, если Виктор ее найдет и попросит вернуться.

— С ней что-то случилось, — вдруг добавила Луна. —Это было видно даже без специальных очков.

—Мне сказали, что она была сильно расстроена, — пояснил Виктор. — Вы видели, как она плачет?

— Нет, она не плакала, — покачала головой Луна. — Но над ее головой роились целые стаи мозгошмыгов. Просто огромные стаи!

Пока Виктор переваривал последнее сообщение, Джинни закатила глаза и схватила подругу за руку.

—Поищи ее на третьем этаже! — посоветовала она Виктору, увлекая Луну к выходу. —Только к кабинету заклинаний близко не подходи, там сигнализация, долбануть может!

Широкая лестница при этих словах дрогнула, скрипнула и приглашающе вильнула уходящей в высоту темно-красной дорожкой.

Виктор уже был знаком с причудами самой своенравной достопримечательности Хогвартса, и не единожды его путь в библиотеку оказывался долгим и тернистым. На ступенях этой лестницы он всегда чувствовал себя словно Малечко-Палечко на ладони великана — маленьким и ничтожным. Виктора так и подмывало однажды взять с собой метлу, чтобы, когда лестница снова начнет двигаться, нырнуть вниз, в самую глубь залегающих под лестницей теней, и раз и навсегда разобраться, что за шутник с завидным упорством мешает порядочным людям в нужное время оказаться в нужном месте.

Виктор немного помедлил, но затем все же шагнул вперед. Лестница дрогнула и плавно направилась к темному проему на уровне третьего этажа.

«Только бы не заблудиться в этих драккловых коридорах...» — думал Виктор, ступая на площадку. Глупо получится, если Гермионе придется выводить его обратно, словно заблудившегося ребенка.

Но коридор третьего этажа был прямой, как стрела, только длинный и какой-то неуютный, несмотря на расстеленные ковры. В других коридорах, насколько успел заметить Виктор, на стенах висели говорящие портреты, путь студентам освещали факелы или круглые зеленоватые светильники. Здесь же было пусто, темно и тихо, только впереди пульсировало множество мелких синеватых огоньков.

«Сигнализация!» —— вспомнил Виктор. Он осторожно обошел кабинет заклинаний по широкой дуге и даже зачем-то сбавил шаг, как будто сигнализация могла среагировать на быстрое движение. Ковры, неизвестно зачем постеленные в этой части замка, делали его шаги неслышными. Некрасиво, конечно —Гермиона может подумать, что он к ней подкрадывается, но не топать же ему, в самом-то деле...

Вдали снова что-то блеснуло, на этот раз желтым и алым. А вот об этом Джинни ничего не говорила...

Дверной проем, ведущий в очередной кабинет, был полностью оплетен колючими побегами какого-то магического растения, похожего на шиповник. Виктор потянулся за палочкой и, бесшумно двигаясь вдоль противоположной стены, заглянул внутрь.

Гермиона была здесь. Она стояла посреди узкого длинного зала в окружении зелени и язычков пламени, словно заколдованная принцесса, унесенная злобным карликом в волшебную пещеру. Глаза ее были закрыты, по губам блуждала мечтательная улыбка, в раскрытой ладони мерцал волшебный огонек. Гермиона склонила голову, к чему-то прислушиваясь, и Виктор шагнул было вперед, но тут же остановился.

Сказочная принцесса была не одна.

До ушей Виктора донеслись отголоски тихого, почти беззвучного шепота. Обладателя голоса не было видно, но, судя по всему, он стоял рядом с Гермионой или позади нее — именно к нему и прислушивалась девушка.

Порядочный человек не станет прятаться под мантией-невидимкой, в этом Виктор был стопроцентно уверен. Значит, в этом зале замышляется что-то недоброе. Но он, Виктор Крам, этого допустить не должен.

Виктор решительно поднял палочку и, почувствовав на себе тяжелый взгляд, приготовился к бою. Невидимка за спиной Гермионы, не прекращая шептать какие-то ритмичные заклинания, поднял голову, его капюшон пополз вниз, и Виктор остолбенел, не в силах осмыслить увиденное. Его охватили ужас и отвращение.

С изящного, почти кукольного, личика, обрамленного серебристой дымкой пышных волос, на него издевательски уставились огромные голубые глаза. «С поволокой», как говорили девчонки. Но сейчас в этих глазах поволоки не было и в помине —— взгляд был острым, хищным, торжествующим. Вейла насмешливо улыбнулась Виктору из-за плеча Гермионы и медленно, демонстративно облизала ярко накрашенные губы.

Виктора замутило.

Гермиона... Такая юная, чистая, невинная... И рядом с ней — исчадие ада, скрывающееся под обличием ангела...

Первым порывом Виктора было закричать, отвлечь чертову ведьму, ударить по ней чем-нибудь смертоносным, только бы убрать ее грязные лапы подальше от Гермионы... Только это ни к чему не приведет: вейлы — твари живучие, а Гермиона, если ее сейчас разбудить, непременно примет сторону Флер, которая покажется ей чуть ли не божеством. Да и сражаться сразу с двумя разъяренными ведьмами Виктор не смог бы. И дело не в страхе или излишней галантности — воспитанники Дурмстранга ничуть не страдали такими предрассудками, — просто с головы Гермионы не должен был упасть и волосок, а в пылу боя он мог ее нечаянно зацепить.

Нейтрализовать действие вейловских чар можно было только одним способом. Виктор привычно потянулся к шее, но тут же беззвучно выругался: тяжелый каменный медальон мирно покоился на тумбочке в его каюте. Кто же мог подумать, что сегодня, на святочном балу, Виктору понадобится его защита?

Виктор в отчаянии смотрел на шармбатонскую ведьму, которая, склонившись к Гермионе, что-то нашептывала ей на ухо, и проклинал себя за глупость, забывчивость и самонадеянность.

Из-под мантии-невидимки показалась тонкая рука. Длинные острые когти невесомо коснулись волос Гермионы, хозяйским жестом очертили силуэт маленького ушка, скользнули вдоль длинной изящной шеи и недвусмысленно замерли в сантиметре от точки, которую бай (1) Игорь называл коротким словом «amen».

Флер подняла глаза на Виктора, нежно улыбнулась и, послав ему воздушный поцелуй, резко мотнула головой в сторону, приказывая удалиться.

Виктор неохотно повиновался. Первые несколько шагов по коридору дались ему с трудом — он поверить не мог, что уходит, оставляя Гермиону наедине с этой... Но дальше ноги сами понесли его к лестнице: теперь он понял, что ему нужно делать.

Давным-давно Виктору Краму довелось на себе ощутить всю силу действия вейловских чар. После того, как ему, счастливому до одури старшекурснику, вручили форменные перчатки сборной Болгарии по квиддичу и символический снитч, все собрались в номере капитана команды, дабы по старинному обычаю ввести новичка «в семью». Как потом оказалось, посвящение, кроме грандиозной попойки включало в себя и традиционное развлечение: опьяневшего героя дня брала в оборот одна из вейл, и на протяжении всего вечера «старички» наслаждались бесплатным представлением с влюбленным идиотом в главной роли.

Наутро новичка ожидало не менее веселое пробуждение. Открыв глаза, он видел перед собой бледное лицо в обрамлении черных волос, огромные глазищи с багровыми белками и приветливо скалящиеся из-под ярко-алых губ острые клыки. Заслуженная трезвенница сборной Клара Иванова, в обязанности которой входило окончательное приведение бедолаги в чувство, была особой со своеобразным чувством юмора...

Посвящение Виктора Крама начиналось так же, как и у остальных игроков: ракия, фрукты, хорошая компания. Симпатичная блондинка... Затем, кажется, три блондинки... И, в итоге, полный провал.

Очнулся он на диване в кабинете Игоря Каркарова. Причем, очень разгневанного Игоря Каркарова, который не пожалел ни сил, чтобы вытащить своего любимого ученика из-за грани безумия, ни слов, чтобы расписать участникам вечеринки весь идиотизм их поведения.

...В семье Крамов женщины издавна были обеспечены всем, кроме нежных слов со стороны своих мужчин, и бороться с этим явлением было так же бесполезно, как и с проливным дождем в середине ноября. Свою любовь Крамы доказывали как умели: вниманием, заботой, верностью, но на слова были скупы, словно габровцы на милостыню. Особенность эта, разумеется, не афишировалась, и члены сборной были очень разочарованы, не услышав от новичка ни одного комплимента в адрес белокурой красавицы, обосновавшейся на ручке его кресла. Новичок пил, закусывал, бросал на вейлу странные взгляды исподлобья и молчал.

— Что, дорогая, теряешь квалификацию? — к ушку недоумевающей девушки склонился подвыпивший Леко Левски. — Все, красавица, пора тебе, видать, на пенсию. Старость, она, знаешь ли, коварная старуха, подкрадывается незаметно.

—Смотри, чтобы к тебе какая-нибудь старуха не подкралась! — огрызнулась вейла. — С косой, например!

Леко демонически расхохотался и переключился на Клару, которая, прицельно взмахивая палочкой, пыталась нарезать на тонкие полупрозрачные ломтики свежеподсушенную луканку. Смерив оценивающим взглядом растущую горку колбасы, Леко бесцеремонно сгреб ладонью сразу несколько кусочков и отправил их в рот.

— Уйди к караконджулам! (3) — рявкнула Клара, сбиваясь с ритма. Криво откромсанный ломоть свалился с дощечки на скатерть и тут же испарился, повинуясь нервному, почти истерическому взмаху волшебной палочки. Леко, не успевший его подхватить, возмущенно засопел: кларин кухонный перфекционизм, обостряющийся перед каждой ее встречей с потенциальной свекровью, шел вразрез с его жизненным кредо «Ни крошки мимо рта». Да и вообще, сколько же можно хорошие продукты переводить!

Впрочем, Леко огорчался недолго: нахально выхватив прямо из-под ножа еще пару кусочков, он вернулся к обиженной равнодушием Виктора вейле и, обняв ее за плечи, что-то зашептал на ухо.

Через четверть часа довольный Леко наблюдал, как кресло новичка плотно оккупируют сразу три белокурые красотки. Члены сборной при виде такого небывалого зрелища разбились на два лагеря и принялись азартно делать ставки, втянув в это неблагородное занятие и капитана команды, и обычно нейтральную Клару. В такой обстановке о технике безопасности никто, естественно, и не вспомнил. Опомнились игроки только после того, как новичок, осушив очередную рюмку, не потянулся за кусочком брынзы, а бессильно обмяк, уронив голову на грудь. Когда же обеспокоенные ребята вытащили его из кресла и уложили на кровать, Клара вскрикнула от ужаса: глаза новичка были открыты, а вместо обычной черноты его радужки заливало ослепительное серебро...

Когда вейла очаровывает мужчину, главное при этом — не увлечься и не переборщить. Обычно девчонки-талисманы вели себя прилично, и любовный пыл у новичков сборной исчезал после первого же взгляда в разукрашенное лицо Клары, потому-то команде и удавалось так долго держать в секрете свои проделки.

Но иногда случается по-другому, и вот тут окружающим надо быть очень и очень внимательными. Пока глаза у жертвы сияют лишь легкой влюбленностью — все в порядке, действие чар выветрится само в течение нескольких дней или даже часов. Если жертва ведет себя беспокойно или агрессивно по отношению ко всем, кроме объекта страсти — ей требуется посторонняя помощь, дело муторное, но вполне выполнимое. Но если вокруг зрачка появляется тоненький, словно ниточка, серебряный ободок — пиши пропало: теперь спасти беднягу от безумия может только очень сильный маг, и то, если к нему вовремя обратятся. Виктору повезло: мгновенно протрезвевший капитан ухватил пострадавшего новичка в охапку и, воззвав к праву убежища и помощи, аппарировал прямо в приемную своего бывшего директора, распугав неожиданным появлением собравшихся там на педсовет привидений.

Каркаров обошелся с Виктором сравнительно милосердно, не став извлекать из его памяти подробности того вечера. Он просто за ухо притащил в свой кабинет капитана сборной, пригласил членов команды вместе с талисманами и наглядно продемонстрировал на них все стадии действия вейловских чар. При этом он язвительно комментировал каждое слово и каждый жест своих подопытных кроликов, и попутно давал указания Виктору, который должен был при помощи подручных средств и Клары нейтрализовать действие колдовства.

После такой профилактики Виктор мог даже среди ночи оказать первую помощь любой жертве вейловского произвола. Но к перечню необходимых действий и запретов он добавил бы еще один, чуть ли не самый главный пункт: «Не давать разговаривать». Очень уж противно было выслушивать от взрослых парней слюнявые признания и пустую похвальбу.

При мысли, что сейчас Гермиона вот так же, захлебываясь от восхищения, что-то лепечет презрительно усмехающейся Флер, Виктор чуть не завыл от отчаяния. Он обязательно ее освободит. Немедленно. Только найдет кого-нибудь из своих и одолжит у него защитный амулет.

Поглощенный своими мыслями, Виктор даже не заметил, как ноги сами вынесли его на площадку, и строптивая лестница послушно легла под ноги. Только войдя в зал и увидев у стойки долговязую фигуру Льва Зоргова, Виктор немного успокоился: Лев когда-то неуважительно обошелся с одной из вейл, и теперь не выходил из дома, не обвесившись защитными амулетами с ног до головы.

Долгие уговоры не понадобились. Едва взглянув в потемневшее лицо Виктора, Лев понял, что произошло что-то ужасное, а при слове «вейла» потянул с шеи не один амулет, а все сразу. Виктор поспешно вытащил из связки два самых больших камня на прочных плетеных шнурках и бросился обратно к лестнице.

«Нейтрализовать вейлу... — рассчитывал он свои действия, взбегая вверх по ступеням и надевая один из амулетов. — Набросить на Гермиону шнурок так, чтобы она не смогла его снять. Прочитать комплекс нейтрализующих заклинаний... Не давать ей спать, есть и пить. Наверное, лучше всего будет держать ее на ногах, чтобы уловить момент, когда она начнет отключаться. Не давать драться, чтобы не смогла навредить себе в таком состоянии: ногти-то у девчонок длинные, еще зацепит нечаянно себя же по носу... Но самое главное — не позволять ей разговаривать, разве что для проверки самочувствия. И постоянно держать на контроле глаза, тщательно следить, не обовьется ли вокруг зрачка серебряная ниточка...»

В процессе лечения был еще один момент, для исполнения которого в обычных условиях Виктору потребовалась бы помощь Клары или другой сговорчивой девушки, но с лечением Гермионы он должен справиться сам. Только сам.

Виктор рвано вздохнул и на мгновение сбился с шага. Не о таком завершении праздничного бала он мечтал, не о таком первом свидании... Негоже так поступать с девушкой, которая тебе нравится, негоже применять к ней силу... Собираясь на этот трижды неладный бал, он представлял, как в завершение вечера, прощаясь с Гермионой, поймает краешком губ ее нежную улыбку. А что теперь? Что она вспомнит, проснувшись наутро? Как воспримет то, что он собирается сделать: как грубость, наглость, беспардонное хамство? Даже если он нарушит все мыслимые и немыслимые правила и сотрет Гермионе память, ее тело запомнит все, и она инстинктивно начнет шарахаться от Виктора, сама не понимая, почему.

Но другого выхода нет. Он не позволит, чтобы чистую душу Гермионы истоптали грязные перепончатые лапы.

Он позаботится обо всем. Несколько слов, короткий жест — и наутро Гермиона даже и не вспомнит, где была и что делала. Она будет уверена, что провела весь вечер рядом с Виктором и попрощалась с ним ровно в полночь, после того, как «Ведуньи» сыграли свой заключительный хит. И пусть даже наутро Гермиона начнет его сторониться, она будет спасена, а это намного важнее.

Но сначала — вейла. И пусть затем его осудят за нападение на соперника. Пусть ругается Каркаров, недоумевают друзья, захлебываются словами газетчики... Главное, чтобы никто не узнал настоящей причины его поступка. Гермиона должна выйти из этой истории чистой и незапятнанной. И, самое главное, свободной от чар этой подлой твари.

На диво послушная лестница, словно понимая всю глубину его беспокойства, остановилась у площадки третьего этажа. Виктор перехватил поудобнее шнурок, на котором висел защитный амулет, крепко сжал в руке волшебную палочку и решительно зашагал в темноту....

Примечания