Отец-одиночка (джен)

«Мистер Уизли, мне очень жаль, но...»

Одна лишь фраза из нескольких слов, и его жизнь разделилась на «до» и «после».

Рон не слышал, что говорил ему дальше этот усталый колдомедик. Он и так знал, что случилось непоправимое.

Её нет. Его Гермионы больше нет.

* * *

Рон помнил, как ещё пару часов назад стоял в душном больничном коридоре и не знал, куда деваться от охвативших его паники и страха. Он помнил, что ходил как заведенный взад и вперед, невольно пугая выражением своего лица проходящих мимо колдомедиков. Помнил, как уже переживший нечто подобное Гарри с понимающим видом положил руку на его плечо. Как сразу стало спокойнее, но ненамного. Во взгляде лучшего друга Рон видел тревогу.

Они были в гостях у Поттеров, когда Гермионе стало плохо. В Мунго сказали, что начались схватки. Преждевременно.

* * *

«Мне очень жаль...»

Сколько же раз он уже слышал эту фразу?

Наверное, много, очень много раз, если он так быстро не выдержал и сбежал подальше от всех сочувствующих ему людей. Как все они, даже самые близкие, не понимали, что ему просто необходимо побыть одному?

Именно поэтому он сейчас сидел и напивался до чертиков в каком-то грязном баре где-то на окраине города. Он знал, что Гермиона этого бы не одобрила. Но... ее больше не было.

* * *

— Рон! — окликнул его знакомый голос.

Поттер... Как он его нашел? А, впрочем, неважно. Вообще всё неважно.

Не дождавшись никакого ответа, Гарри просто сел рядом и придвинул к себе второй стакан.

Так они и пили какое-то время молча, заливая общее горе, пока наконец Гарри не выдержал:

— Как назовёшь?.. — язык у него заплетался.

— Что? — тупо переспросил Рон, посмотрев на расплывающееся перед глазами лицо своего лучшего друга. — Кого?

— Ребенка, Рон, как назовешь?

— Какого ребенка? — Почему-то он никак не мог допустить даже мысли о том, что его ребенок выжил, если Гермиона умерла.

— Вашего, Рон! — Гарри потерял терпение.

— Он... жив?

— Да.

— За это стоит выпить, — ответил ошеломленный, ничего не понимающий уже Рон.

* * *

Прошла неделя. Потом ещё одна. Он уже успел потерять счет времени. Их маленькая, но уютная и аккуратная квартира, которую они с Гермионой снимали в магловской части Лондона, и которая была не так давно полностью готова к появлению малыша, за это время превратилась в нечто невообразимое.

Впрочем, сам Рон выглядел ничем не лучше. Возможно даже и хуже. Всё это время он почти не выходил из дома, разве что за очередной бутылкой. Он бросил службу в аврорате, потому что его попросту достало внимание к его персоне, тошнотворно-поддельные хлопки по плечу и соболезнования министерских коллег, желающих выслужиться перед героем войны. В Норе также стало невыносимо находиться. Вся семья смотрела на него как на тяжелобольного, и он не знал, куда деваться от всеобщей жалости. А еще в Норе была Роза. Дочь... Рон не мог видеть её, просто не мог. Он понимал, что это глупо и несправедливо, но он винил собственного ребенка в смерти Гермионы.

Звонкие трели прорезали гробовую тишину в квартире, но Рон лишь лениво приоткрыл глаза, даже не подумав встать с продавленного, обляпанного неизвестно чем, усеянного крошками дивана. Вскоре звонок сменился настойчивым стуком в дверь.

Помянув про себя Мерлина и Моргану и кряхтя как столетний старик, Рон тяжело поднялся и, то и дело запинаясь о пустые бутылки, направился к двери с целью послать очередного визитера куда подальше.

Однако все слова, крутившиеся на языке, замерли, едва он открыл дверь. На пороге стояла Луна Лавгуд. Та самая, которую Рон всегда про себя называл Полоумной Лунатичкой Лавгуд.

Луна тоже ничего не говорила, лишь не торопясь, рассеянно изучала его. Слабая лампа в коридоре мерно мерцала, в её неестественном свете Луна казалась привидением. Рон вздрогнул. Пепельные длинные волосы, бледная кожа, легкое белое летнее платье, серые светлые глаза, горящие каким-то особым внутренним блеском.

— Я зайду? — тихо произнесла Лавгуд и, не дожидаясь ответа, проскользнула внутрь. Рону осталось лишь закрыть за ней дверь.

Словно не обращая внимания на царящий в квартире беспорядок, Луна присела на краешек дивана.

— Ну, — недовольно буркнул Рон, — говори уже.

— О чем? — просто спросила Луна.

— Э-э-э, — замялся Рон, ожидавший новую порцию соболезнований.

— Это тебе уже говорили многие и многие до меня. Нет нужды повторять, — словно прочитала его мысли Луна.

— Так зачем же ты тогда пришла? — грубо спросил Рон, смерив ее хмурым взглядом.

— Затем, чтобы сказать тебе, Рон Уизли, что ты самозабвенный идиот, который думает только о том, какой он бедный и несчастный, напрочь забыв о том, что есть человек, по которому смерть Гермионы ударила куда сильнее.

— О ком это ты?

— О вашей дочери.

— Она же совсем её не знала!

— Вот именно, Рон. Представь, каково бы тебе было, если бы у тебя не было матери?

— Я...

— А теперь прибавь ко всему этому, что она потеряла не только мать, но и отца, который бросил её, считая, что она виновата в смерти своей матери! — безжалостно продолжила Луна и встала.

— Я... я... Ей будет лучше в Норе! Какой из меня отец, Луна?! Я же безответственный...

— А ты не подумал, что твои родители, вырастившие семерых своих детей и пережившие обе войны с Волдемортом, заслужили хотя бы немного покоя?

— Я... — начал было оправдываться Рон, но Луна его перебила:

— А что сказала бы Гермиона?! Как ты думаешь, она одобрила бы такое?!

— Нет... — тихо прошептал Рон, чувствуя, как в глазах предательски защипало. Лавгуд была права.

— Рон, она бы не хотела, чтобы ты напивался до свинского состояния, Гермиона не хотела бы, чтобы её дочь была сиротой при живом отце! Тем более она не хотела бы, чтобы ты винил Розу в её смерти. Гермиона бы этого не хотела, Рон. И если ты любил её, то ты должен собраться. Ты нужен вашей дочери, Рон. Нужен, — тихо сказала Луна и ушла, оставив его одного.

Странно, но слова Лавгуд, которая, по мнению Рона, была не от мира сего, подействовали на него лучше, чем все сказанное друзьями и родными до этого.

Гермиона бы этого не хотела.

Через час он, выбритый, с кое-как замаскированным одеколоном запахом перегара отправился в Нору. Наверное, впервые за все это время он более или менее походил на человека. Но несмотря на все это, без скандала не обошлось: Молли никак не желала отдавать Розу, и Рону потребовалось довольно много времени, чтобы убедить мать.

* * *

С горем пополам приведенная в порядок квартира приняла нового обитателя мрачным молчанием, которое тут же нарушилось громким плачем.

Только тогда Рон Уизли понял, что не имеет ни малейшего понятия, как успокоить жалобно хнычущее дитя на его руках.

Это будет очень долгая ночь.

Оказалось, он о многом не имел понятия. Например, о том, что молочную смесь не так-то просто развести, довести до нужной температуры, а главное — накормить ею воротящего нос от бутылочки, бешено ревущего, так, что закладывает уши, ребенка.

Оказалось, что бороться с Пожирателями куда проще, чем успокоить, накормить, помыть и уложить спать одного новорожденного младенца.

— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет Хагридов паучок, тебя схватит за бочок и утащит в Запретный лесок... — отчаянно фальшивя, взмыленный, валящийся с ног от усталости Рон пел колыбельную, которую ему пела мама, вернее, собственное довольно вольное её изложение.

— Баю-бай, баю-бай — спи, малышка, засыпай! — Левый глаз Рона уже начинал дергаться...

* * *

В доме было необычайно тихо. Ещё день назад Рон и представить себе не мог, что будет радоваться тишине. Тогда она казалась ему мертвой и удручающей, теперь же Рон вслушивался в легкое дыхание спящей дочери, и тишина была успокаивающей и умиротворенной.

Время уже было далеко за полночь, лишь лунный свет освещал своим неровным светом спальню, в которую Рон не заходил со дня смерти Гермионы, предпочитая жесткий диван кровати, на которой он провел, наверное, самые счастливые моменты своей жизни.

Теперь же на ней мирно посапывала Роза. Её маленькое, беленькое тельце почти не выделялась на огромной кровати. Кажется, только сейчас Рон наконец-то смог разглядеть это маленькое беззащитное создание. Хрупкость дочери поразила его.

Его широкая холодная ладонь легла поверх малюсенькой ладошки. Та оказалась неожиданно теплой. Роза будет похожа на Гермиону, он был в этом уверен. Темные каштановые волосики, едва покрывавшие её макушку, тот же вздернутый нос... Тут губы его дрогнули, на измученном лице засветилась легкая улыбка, а приятное тепло медленно разлилось в груди, прогоняя прочь все сомнения.

— Я тебя никогда не брошу, — тихо пообещал он перед тем, как провалиться в свой беспокойный и недолгий сон.

* * *

Миссис Поттер, воркуя себе под нос что-то приятное, готовила завтрак. Все ещё спали, но Джинни как никто иной знала, какая ранняя пташка её муж, и что даже в выходной он не изменяет своему аврорскому режиму дня. Сама она подобным никогда не отличалась, но сегодня был особый день, и Джинни прямо-таки светилась внутренним светом женщины, носящей в себе ещё одну жизнь.

— С добрым утром, дорогая, — на кухню вошёл Гарри, в руках у него был свежий выпуск «Придиры» — «Ежедневный Пророк» в доме Поттеров игнорировали.

— С добрым утром, дорогой, — улыбнулась Джинни, ставя перед ним чашку крепкого кофе и яичницу с беконом.

— Ты сегодня рано. Обычно в выходной готовлю завтрак я.

— Ты что-то имеешь против?

— Нет, приготовленная тобой глазунья в два раза вкусней, — откровенно польстил Гарри.

— Подлиза! — шутливо отмахнулась от него Джинни, собираясь уже сообщить ему радостную новость о пополнении в семействе, но настойчивые трели дверного звонка прервали её.

— Кого это принесло в такую рань? — недовольно спросил Гарри, поднимаясь с места. Из спальни послышался детский плач.

— Ну вот, Джеймса разбудили! — всплеснула руками Джинни. — Подойди к нему, милый, а я открою.

— А почему не наоборот? — притворно возмутился Гарри.

— Потому что я и так всю ночь подскакивала к ребенку, и теперь твоя очередь, — безапелляционным тоном ответила Джинни, направляясь к двери.

За порогом стоял Рон с маленьким свертком, прижатым к груди, и с сумкой. Выглядел Рон неважно. Красные от недосыпа глаза, глубокие синие тени, залегшие на лице, в общем, Рон Уизли имел совершенно измученный и даже жалкий вид.

* * *

Они жили у Поттеров уже третий месяц. Джинни впустила его тогда в дом без лишних вопросов и упреков, за что Рон был ей бесконечно благодарен. Гарри тоже отнесся к их появлению вполне радушно и сам предложил им пожить не как Рон просил — неделю, чтобы пройти у сестры курс молодого отца, — а сколько захочется.

Сам Рон был бы и рад воспользоваться этим предложением, но, увы, глядя на все больше округляющийся живот Джинни, он понимал, что скоро настанет пора съезжать. Тем более, что он уже принял решение, которое могло бы решить сразу три проблемы. После смерти Фреда Джордж жил один, в квартирке над своим магазином. Бизнес у него не ладился. Казалось, что вместе с Фредом умерла и часть души Джорджа. Сил у семьи смотреть на эту бледную тень больше не было, но ничем помочь они ему не могли. То, что задумал Рон, было слабой надеждой, но все же...

Он знал, что брат не бросит его с маленькой дочерью в беде. Намереваясь переехать к Джорджу, Рон надеялся, что маленькая Роза сможет встряхнуть своего дядю после потери так же, как и его самого.

* * *

Шли годы. Роза росла. Рон и Джордж работали над развитием магазина, так что вскоре «Всевозможные волшебные вредилки Уизли» вернули себе былую славу.

Как Рон и предполагал, Роза росла копией Гермионы внешне, но душой это была настоящая Уизли. Выросшая в стенах самого крутого во всей магической Британии магазина приколов, девочка была не в меру изобретательной, шустрой и задорной. Стоит ли говорить, на что она направила свои унаследованные от матери высокие умственные способности?

* * *

Рон Уизли ненавидел книги. Ненавидел, и не только. Ещё он ревновал. Сначала Гермиону, а затем и Розу. И проклинал тот день, когда Роза наткнулась на потрепанную магловскую книжку, принесенную его чудаком-отцом, где-то на чердаке Норы.

Страсть к чтению передалась ей от матери. Роза за считанные дни проглотила все магловские книги, которые только смогла найти в Норе, и все больше и больше проникалась магловской культурой.

Она записалась в библиотеку, в которой едва ли не ночевала, затем, когда Рон предпринял решительный шаг, а именно — разорвал в клочья её абонемент и перевел её на строго ограниченное количество книг в неделю, — заинтересовалась и самим магловским миром.

Её привлекало там всё, начиная с пластиковых молочных пакетов и заканчивая ядерной физикой. Все чаще прилавок Розы во «Вредилках» пустовал. Каждая ее вылазка в магловский мир сопровождалась беспокойством со стороны Рона, для которого этот мир был чужим, и неописуемым счастьем чувствующей себя первооткрывателем Розы. Рон не мог запретить ей бывать там... Все-таки это был мир, в котором выросла Гермиона.

Гермиона... При воспоминаниях о ней у Рона не было больше той щемящей боли в сердце — раны, нанесенные её уходом, почти затянулись. Осталась только светлая память о матери его ребенка. И женщине, которую он любил.

Нет, Рон не женился второй раз. Ему хватило первого. Конечно, он встречался с женщинами, но решительно избегал серьезных отношений, и не потому, что боялся потерять кого-то вновь. Для него теперь существовала только одна главная женщина — дочь.

И Рон делал всё, чтобы она была счастлива. Вот только бороться с собственным эгоизмом ему было не под силу. Он ограничил Розе доступ к книгам, уверяя себя, что это для её же блага, но все же он знал, что сделал это, потому что боялся потерять дочь, и думал иногда, что, возможно, он зря не прислушивался к советам матери и сестры. Роза росла, по их мнению, своенравной и упрямой, но Рон не видел в этом ничего плохого. Джордж тоже. Это успокаивало.

Но последствия не заставили себя ждать.

— Па-ап! — Требовательный голос дочери оторвал его от чашки крепкого кофе.

— Что, Роза?

— Знаешь, я сегодня кое с кем познакомилась... — хитро начала она.

— Ты опять без разрешения была в маглов... обычном мире? — сказал Рон, хмуро оглядев её полинялые, когда-то ярко синие джинсы, серые кроссовки и джемпер с какой-то непропорциональной мышью, которую дочь именовала Микки-Маусом.

— Да, — с вызовом ответила Роза.

— И с кем же ты могла там познакомиться, интересно узнать?

— С супругами Уилкинс, — просто, как будто это ничего не значило, проговорила она. — Они стоматологи.

Рон подавился, горячий кофе пролился на брюки.

Это не могло быть совпадением. Просто не могло.

Почему такая распространенная в Британии фамилия оказала на него такое действие?

Потому что именно под такой фамилией уже долгие годы жили бывшие Грейнджеры. Тоже стоматологи.

Так совпадение или нет?

Сколько воды утекло с тех пор, когда Гермиона, желая защитить родителей, изменила им память и стерла воспоминания о себе, заставила их поверить, что они являются Моникой и Венделлом Уилкинс, мечтой всей жизни которых является жизнь в Австралии?

Кто знал, что Австралия — понятие довольно растяжимое, и что для того, чтобы найти там двух стоматологов английского происхождения, им потребуется долгих семь лет?

Кто знал, что вернуть утраченные воспоминания без участия того, кто их отнял, невозможно?

Никто не знал, поэтому, когда Грейнджеров наконец нашли и вернули в Британию магловские службы из-за просроченной визы, — к их помощи, конечно, нужно было прибегнуть сразу, — то возвращать им память было уже некому.

А Рон не рискнул рассказать двум одиноким людям ни о смерти дочери, которую они не помнят, ни о внучке, которая с рождения принадлежит чуждому им миру.

И вот сейчас Роза стояла перед ним, уперев руки в бока, с выражением лица точь-в-точь как у Гермионы, и ждала объяснений, потому что он и ей ничего не сказал.

— Ты...

— Я недавно разбирала мамины вещи на чердаке и нашла фотографии. Скажи прямо, папа, они — мои бабушка с дедушкой?..