Ведьмино сердце (гет)

Гриффин будит холод. Ветер с улицы хлопает ставнями окон, свистит неизвестно чем и срывает с нее одеяло, заставляя открыть глаза, чтобы…

…чтобы увидеть нависшую над кроватью фигуру, которой вечером не было и сейчас появляться было не должно… наверное.

Гриффин вскрикивает и отшатывается, прижимается к спинке кровати, плохо соображая от страха и пытаясь лишь фоново понять, кто это и чего он хочет?

— И чего мы тебя не уби-или? — тянет фигура и мгновенно становится «правой» из вчерашней Триады ведьм. Впрочем, осознание ее личности почему-то не успокаивает Гриффин; «правая», каким-то чудом теперь абсолютно четко видимая даже в полной темноте комнаты, улыбается абсолютно безумно.

— Так почему? — повторяет, не дождавшись ответа.

— Я… я м-могу быть пол-лезна, — заикается Гриффин. — Вы с-сами сказали.

«Правая» задумчиво склоняет голову набок.

— Да? — переспрашивает почти ласково и безумно. — Но я не говорила.

Гриффин ежится от ее тона и вздрагивает, когда она заканчивает:

— Так почему бы мне не убить тебя сейчас?

Гриффин никогда не отличалась красноречием, так часто спасавшим (и, как она заметила за последние дни, не менее часто — втравливавшим) Валтора из неприятностей; у Гриффин нет слов, нет ответа, нет причин, достаточных, чтобы эта ненормальная отступила и не убивала ее — и Гриффин делает единственное, что может: она пытается выставить щит. Она совсем не думает, что это спасет ее, но отдавать свою жизнь без малейшей борьбы не собирается.

Сумасшедшая смотрит изучающе и не нападает; разглядывает Гриффин, как диковинку или зверушку.

— Что это? — спрашивает с отчетливым презрением спустя минуту. Гриффин, не отпуская щит, смотрит непонимающе.

Пауза затягивается. Гриффин все сложнее: щит тянет силы, с каждой секундой все больше ослабляя, но убрать нельзя, убрать — значит, открыться для удара, который — Гриффин не сомневается — эта ненормальная вполне может нанести.

— Щит, — с трудом выдыхает Гриффин, окончательно вымотанная этим ожиданием.

И замирает, чуть не перестав удерживать щит, когда в ответ ненормальная смеется. Смех этот прерывается так же внезапно, как начался, оставляя после себя лишь издевательский взгляд, да кривящую губы неприятную ухмылку.

— Это щит? — переспрашивает ненормальная недобро. — Может, ты еще преврати-ишься в феечку и посыплешь меня-а пыльцой? — тянет язвительно.

Гриффин смотрит непонимающе.

— Н-но… я не фея, — возмущенно произносить то, что скрывала так долго, оказывается на удивление легко и приятно.

Ненормальная не проникается, отвечая лишь сухой ухмылкой и издевательским:

— Пра-авда? А я и не заметила! — оценивает недовольный вид даже позабывшей от недоуменного возмущения бояться Гриффин и продолжает. — А фейский щит — это твоя личная ведьминская фишка или что?

Гриффин отводит взгляд, чуть растерянная: она делала щит ровно так, как ее учили всегда, — и ударяется о спинку кровати. Щита нет и в помине — ненормальная все же нанесла свой удар, дождавшись, пока Гриффин ослабит бдительность.

Не давая возможности сосредоточиться на новой защите, в нее попадает новая атака; это оказывается больно — Гриффин кричит и дергается. Как ни странно, нового удара не следует, словно сумасшедшая ждет, пока жертва придет в себя.

Когда боль отступает, Гриффин, чувствуя, как трясутся руки, пытается выставить новый щит — и получает новую порцию боли.

— Идиотка, — сообщает сумасшедшая почти брезгливо. — Не так!

Гриффин застывает, понимая, что убивать ее пока не пытаются, и осознавая также, что попытка еще раз создать себе защиту повлечет лишь еще боль.

— Не преобразовывай эмоции в конкретный вектор, — почти шипит сумасшедшая. В ответ на взгляд Гриффин закатывает глаза и меняет формулировку. — Представь, что все худшее, что с тобой было, — вокруг тебя. Представь, что ты снова боишься, ненавидишь, чувствуешь боль и все такое. Сделай из этого щит.

Не то, чтобы Гриффин думает, что у нее что-то получится, и не то, чтобы она хотела снова переживать все худшее, что с ней было — но после еще одной атаки и порции боли от ненормальной, она понимает, что выбора нет. Гриффин закрывает глаза и пытается сосредоточиться

Страх? Ненависть? Боль? Этого у нее в жизни было предостаточно, и она оживляет в памяти и недавнюю боль, и камеру на Домино, и фейские издевательства, и Тэда, представляет, как все это, смешавшись в единой массе тьмы, кружится вокруг нее, захлестывает, давит… становится барьером.

— Неплохо, — звучит неожиданно со стороны сумасшедшей, и Гриффин распахивает глаза. Видно чуть хуже, будто некая мутная пелена закрывает ее от мира. Неужели так и выглядит Тьма?

Ненормальная нападает снова, заставив Гриффин дергаться, но боли, на удивление, нет — только видимость становится чуть лучше.

— У меня… получилось? — Гриффин настолько удивлена, что спрашивает это вслух — и даже у сумасшедшей.

— И вполне неплохо для первого раза, — соглашается та, атакуя снова и снова.

Пелена окончательно исчезает на пятом ударе. Ненормальная улыбается даже тепло.

— Ну вот. Теперь не будешь, как фейка, — говорит весело, но спустя мгновение лицо ее снова становится безумным. — Ну что… продолжим твое убийство?

…Пелена пропадает в третий раз, и выставить новую у Гриффин сил уже нет, и она смиряется. Просто зажмуривает глаза; думает, что это ведь так глупо — умирать сейчас, когда она чуть больше стала похожа на настоящую ведьму, когда получила шанс чему-то научиться, когда столько пережила.

Как же глупо!

Хотелось бы плакать, если бы не было так устало. Если бы не хотелось провалиться обратно в сон. «Провалюсь», — думает она почти весело, отрешенно удивляясь этому веселью. — «В вечный».

Боли не следует. Боли не следует бесконечно долго: она успевает подумать еще множество глупостей и еще дважды дойти от нежелания умирать до усталой пустоты и равнодушных почти мыслей о том, как ей холодно… Холодно?! Гриффин распахивает глаза и растерянно изучает ледяную глыбу.

Глыбы этой определенно минуту назад здесь не было — если, конечно, сама Гриффин не сходит с ума под стать той ненормальной. Впрочем, наваждение рассеиваться не желает; лед не тает, не пропадает; он гладкий (как и положено, наверное, льду), прозрачный и от него тянет холодом. Гриффин ежится и поднимает взгляд.

Еще вчера названная ею мысленно «центральной» ведьма стоит напротив и ухмыляется, «левая» машет рукой и улыбается, а ненормальная с выражением вселенской обиды на лице изучает все в комнате, будто и не видела ни разу.

— Ты посмотри, какой талант. — Ухмыляется «центральная», будто специально выждав, пока все в комнате обратят на нее внимание и оценят, что она здесь есть.

— Ты помеша-ала мне ее уби-ить! — тянет ненормальная возмущенно.

И отплевывается от возникшего неизвестно откуда во рту снега.

— Тебе разве не понравилось ее учить, дорогая? — пользуется этим «левая»

Ненормальная прожигает взглядом почему-то Гриффин.

— Я хоте-ела ее уби-ить!

«Центральная» жмет плечами, ничего не отвечая, «левая» в один шаг сокращает расстояние между собой и ненормальной и берет последнюю под руку.

— Очень жаль, — говорит мягко. — Но это была плохая идея, дорогая.

Они говорят что-то еще: Гриффин видит, как открываются их рты, но не может разобрать ни слова. Не понимая, что произошло, она оглядывается по сторонам, пока не натыкается на взгляд «центральной». Хотя губы ее остаются растянутыми в усмешке, в глазах нет ничего подобного — взгляд, утратив любое подобие эмоций, прожигает холодом.

— Я не буду тебе представляться, — говорит она спокойно. — Можешь звать меня Средней. Старшая больше не нападет. Ты на редкость бестолкова… для ведьмы, конечно же, феи, — Старшая кривится, — всегда были глупы, но не бесталанна.

Гриффин понятия не имеет, что на это нужно отвечать, и нужно ли, поэтому просто смотрит, боясь лишь сделать что-то не то.

— И ты слишком устала, чтобы понимать, что я говорю, — скучающе вздыхает Старшая. — Зайди завтра утром мне в кабинет. Спокойной ночи.

Гриффин неуверенно кивает, все еще не понимая, что дальше. Старшая вновь усмехается одними губами — и все они пропадают, оставляя лишь открытое окно, глыбу льда на постели, да повисшее — в прямом смысле — в воздухе, над изголовьем кровати «Раз не спросила, как найти кабинет, ищи завтра сама».