Новая-новая сказка (гет)

Баю-баю-баюшки,

(© raliso)

* * *

Земля-2, Лондон. Особняк Тайлеров. 26 декабря 2017 года, 12:43.

Много ли можно успеть, пока варится и остывает три литра компота?

Спросите Джеки Тайлер, если вам вдруг станет любопытно, потому что она знает наверняка. Если ты — мать-одиночка, работающая по двенадцать часов в сутки пять дней в неделю, за это время можно сделать всё, что угодно. Правда, Джеки жила в комфорте и достатке уже много лет, но привычки, раз приобретённые, так быстро не забываются. И пока кастрюля компота стояла на плите, она успела много.

Сделать внушение сыну. Несколько раз сбегать к внуку. Позвонить соседкам и в аптеку — спросить ртутные градусники. Вычистить столешницу — пока компот доваривался. Раскупорить заткнувшуюся раковину. Заглянуть через щёлку в дверях в малую гостиную, но так и не решиться побеспокоить доктора Миллиган. Позвонить мужу — и только поэтому не отправить водителя за дочерью.

— Джекс, не волнуйся и делай всё, что скажет доктор Миллиган. Я буду, как только смогу освободиться. Заеду за Розой по пути, если будет нужно.

«Не волнуйся» — в этом весь Пит Тайлер. Господи, что же она скажет Розе? Бедный Донни…

Навскидку Марта сказала бы: грипп. Симптомы налицо, да и в классе у Донавана несколько человек болело, насколько она помнила. Вполне мог заразиться перед каникулами. Но тут без анализа никакой уверенности быть не могло.

Проблема заключалась ещё и в том, что Марта никогда не лечила Донавана, только наблюдала. И какую бы конечную цель ни преследовал Торчвуд, конструируя такой организм, они добились того, что ребёнок не болел. У него не было диатеза, сыпи, проблем со стулом, рвоты, он не простужался и не подцеплял кишечных паразитов. Что случается со всеми детьми без исключения, потому что они тащат в рот всё подряд, начиная с немытых рук. Но Донавана миновала даже ветрянка, которую его брат принёс из школы в прошлом году.

Записи доктора Хартмана сходились с её собственными наблюдениями, исключая момент появления зубов. Зубы у Донавана начали резаться довольно поздно, в одиннадцать месяцев, и температура при этом поднималась с нормальных для него тридцати четырёх на градус-полтора.

Внимание Марты притягивал тот факт, что Донаван развивался чуть медленнее сверстников — но и носила его Роза целых сорок семь недель. И всё это никак нельзя было увязать с нынешним его состоянием.

Мобильный доктора Хартмана был недоступен, в кабинете никто не брал трубку, зато в лаборатории ответили сразу.

— Добрый день.

— Добрый день, мисс Пемберли, — Марта сразу узнала девушку по голосу. — Это доктор Марта Миллиган, мне нужно срочно переговорить с доктором Хартманом.

— Рада вас слышать. Прошу прощения, я отлучусь на секунду, не отключайтесь, — по-хорошему, требовалась не только консультация, но и личное присутствие доктора Хартмана; и потому Марту не слишком вдохновляла эта отлучка; ей показалось, что до того, как в трубке снова зазвучал голос мисс Пемберли, прошло не меньше вечности. — Доктор Миллиган, я вынуждена вас огорчить: профессор сейчас отсутствует и будет не раньше завтрашнего утра. Может быть, я чем-то смогу вам помочь?

Марта внутренне простонала: как некстати!

— Сожалею, но вряд ли. Вы знакомы с медицинской картой Донавана Тайлера?

Конечно, она была знакома, и Марта это помнила. Мисс Пемберли была в курсе дел своего руководителя и настолько слилась с его тенью, что о ней подчас забывали, как забывают о застёжке на плаще, карманных часах или тумбочке в углу комнаты. Притом девушка всё же была умна, решительна и по запасу знаний не слишком отставала от самого доктора Хартмана, что давало Марте некоторую надежду. Вопрос был всего лишь формальностью.

— Разумеется. Что-то произошло?

В интуиции ей не откажешь, подумала Марта.

— Да. Мальчик заболел, и я не могу поставить диагноз — и, соответственно, назначить лечение. Мне очень нужен совет доктора Хартмана.

Повисло минутное молчание, которое Марта не решилась прервать. Наконец, она дождалась ответа.

— Доктор Миллиган, профессор Хартман уехал в институт и не высказывал намерения вернуться в госпиталь сегодня. Я попробую узнать о нём и перезвоню вам. Мне можно будет использовать номер, с которого вы говорите сейчас?

Марту очень огорчил такой расклад — без помощи доктора Хартмана ей придётся ох как непросто — но на компетентность мисс Пемберли, пожалуй, можно было положиться.

— Конечно. Буду ждать вашего звонка.

— Тогда до скорого, доктор Миллиган.

Раздались короткие гудки, и Марта оторвала трубку от вспотевшего уха, вернувшись к записям. Два сердца, с её точки зрения, отношения к делу не имели вовсе — как и увеличенные против человеческой нормы печень и почки. Что-то подсказывало, что аспирин имеет значение — но его вообще не рекомендовалось давать детям до двенадцати лет.

Звонок, прозвучавший гораздо раньше, чем она ожидала, заставил Марту вздрогнуть.

— Мисс Пемберли?

— Доктор Миллиган, сожалею, но доктор Хартман сегодня, кажется, будет недоступен. Я могу предложить вам иную помощь, если она по-прежнему требуется.

Сложносочинённые фразы и чрезмерная вежливость надрывали терпение Марты, как и всё бесполезное, но ускорить разговор она не могла.

— Слушаю вас.

— У доктора Хартмана сейчас гостит его коллега. По долгу службы он часто сталкивается с различными малоизученными объектами и согласен ознакомиться с вашей проблемой. У вас при себе медицинские данные мальчика?

— При себе, — Марте не то чтобы нравился такой поворот дела. — Но…

— Простите, что перебиваю, но, предупреждая ваш вопрос, скажу: доктор Уильямс — проверенный сотрудник Торчвуда, и правила института для него не внове. Если требуется, он приедет в ближайшее время, и я буду его сопровождать. Несколько капсул редкона(1) у меня всегда при себе.

Марта знала, что это за препарат. Одна капсула в пять миллиграмм — и ты забываешь два часа, предшествовавшие приёму. Две капсулы — три с половиной часа. Три — почти пять часов. Четыре уже вызовут рвоту, от пяти гарантированно вывернет наизнанку даже здорового, крепкого мужчину.

— Приезжайте.

(1) редкон — препарат, который используется по крайней мере кардиффским Торчвудом в 2010-х для стирания памяти свидетелям различных происшествий; имеет ряд побочных эффектов, довольно долгое время после приёма его можно обнаружить в крови.

* * *

Земля-2, Лондон. Госпиталь «Альбион». 26 декабря 2017 года, 13:53.

Рори Уильямс всегда испытывал искреннее сочувствие к застенчивым и скромным людям, сам пройдя долгий и трудный путь от зажатого тихони до центуриона. Мисс Шанель Пемберли, безусловно, к таким людям относилась — когда дело не касалось рабочих вопросов. Но способа помочь ей Рори не видел, равно как и острой необходимости. Находясь при докторе Хартмане ещё со студенческих лет, мисс Пемберли заведовала всей его канцелярией и была чаще секретарём, чем медиком. Дел при этом, разумеется, накапливалось немало — и Рори верил, что делает доброе дело, не беспокоя её после отъезда доктора Хартмана в институт. И тем страннее для него было то, что — вопреки интуиции — через некоторое время после телефонного звонка мисс Пемберли нарушила его уединение.

— Доктор Уильямс, можете уделить мне минутку?

— Если только минутку, — пошутил он.

— Боюсь, всё же несколько больше. Но позвольте объяснить. Пациенту профессора Хартмана требуется срочная медицинская помощь. С ним самим уже не связаться — и в институте сказали, что он будет занят надолго.

— Мне нужно принять этого пациента? Что ж, я готов.

— Вам нужно выехать к пациенту. Но поймите меня, пожалуйста, правильно. Это вопрос только вашего собственного желания. Если вы согласитесь, вне зависимости от результата, вам, скорее всего, придётся об этом забыть, как и о самом факте просьбы.

— Я в курсе методов Торчвуда по обеспечению секретности, хотя и не испробовал их на себе. Насколько мне известно, — суховато усмехнулся Рори; он умолчал, что в последние годы приобрёл привычку к регулярному анализу собственной крови на определённые компоненты.

— И всё же подумайте, прошу вас. Опрометчиво соглашаться, будучи не в курсе вопроса.

— Мисс Пемберли, существует такая вещь, как врачебный долг.

— Да… Да, конечно, я вас понимаю, — она стушевалась.

— Я вас, увы, не совсем. Вы попросили меня о помощи, а теперь отговариваете. Но ещё ни слова не сказали конкретно о пациенте.

— Мальчик, шесть лет. Наблюдается некоторое отставание в физическом развитии, но в пределах нормы.

— Симптомы? Какого рода недомогание?

— Ещё до рождения ребёнка его отец и профессор Хартман заключили устный договор о неразглашении. Он обусловлен биологическими показателями, с которыми вы сможете ознакомиться чуть позже. По этому договору, в числе прочего, личная информация мальчика хранится только на бумажных носителях, по телефону либо через интернет не обсуждается.

— То есть все подробности я узнаю на месте? — раздражённо уточнил Рори.

— Если согласитесь поехать, — кивнула мисс Пемберли.

— Боги, да я уже полчаса как согласен! — воскликнул он.

* * *

Земля-2, Лондон. Трафальгарская площадь. «D?rlig ulv stranden». 26 декабря 2017 года, 14:51.

— Знаете, я когда-то любила Америку. Давно. Мечтала съездить в отпуск, посмотреть Гранд-каньон и Вегас. Статую Свободы и всё такое — ну, вы понимаете. И в каждую нашу с Рори поездку туда происходило что-то исключительно паршивое. Что забавно, когда мы оказались в этом мире, тенденция сменила полярность, но не спецэффекты. Каждый раз, стоит кому-то из нас пересечь американскую границу, происходит что-нибудь из ряда вон — только очень хорошее. Но Америку я всё равно ненавижу.

Эми сидела перед ней и говорила, а Роза кивала в такт и периодически вставляла односложные фразы по смыслу. Если в первые минуты их знакомства она с трудом обращалась к гостье на «вы», слишком привыкнув говорить «ты» другой, своей Эми, то теперь казалось, будто эту Эми она знает уже давно. Их беседа потеряла ту острую необходимость, какой обладала изначально. Однако ощущение «мы-с-тобой-в-одной-лодке», волнами исходившее от Эми, не давало Розе проводить её, договорившись, например, об ужине на послезавтра. Роза нуждалась во времени, чтобы осмыслить произошедшее, переварить полученную информацию, привести в порядок кашу в голове. Но разве могла она отказать Эми, которая всё говорила и говорила без остановки, словно пытаясь надышаться после долгого заплыва?

И всё-таки в тот момент, когда у Эми зазвонил мобильный, Роза испытала постыдное облегчение. Во время телефонного разговора она наблюдала за собеседницей по только что зародившейся привычке сравнивать её со своей подругой — и различий почти не находила. Скорее всего, потому что на другом конце линии был её муж, неизменный для двух миров.

— Алло, Рори, я…

Видимо, то, что он сказал, прервав супругу, выходило далеко за рамки всего, услышанного ею сегодня. Она глядела на Розу, словно на восьмое чудо света, и как будто что-то прикидывала в уме.

— Рори, я не уверена, чтобы такое случалось при мне, — ответила она, чётко и мягко разделяя слова. — Но постараюсь вспомнить. А ты скажи лучше вот что: как его зовут?

Похоже, ответ на этот вопрос поразил её больше всего, что муж уже сказал. Эми пообещала перезвонить и, не меняясь в лице, обратилась к Розе:

— Прошу прощения за бестактность… но я бы порекомендовала вам включить телефон.

* * *

Земля-2, Лондон. Особняк Тайлеров. 26 декабря 2017 года, 14:30.

Когда-то Рори извлёк из путешествий с Доктором первый и самый важный урок: всё своё носи с собой. Бездонных карманов у него не было, поэтому вместо них быстро появился экстренный чемоданчик. В чемоданчике хранилось много жизненно важных вещей... Конечно, тот, первый чемоданчик остался в параллельном мире вместе с почти всем накопленным добром, а его место занял новый. Но вот этому-то «почти» Рори был сейчас рад больше, чем мог представить прежде.

Он понимал и принимал меры института по обеспечению секретности — в конце концов, они сложились исторически и были продиктованы строгой необходимостью. Однако был один-единственный вопрос, одна-единственная тема, которая в любой вселенной вне зависимости от обстоятельств имела для Рори приоритетное значение.

Это началось гораздо раньше, чем он очнулся в здешнем Нью-Йорке. Может быть, тогда, когда его дочь регенерировала у Рори на глазах. Может, ещё раньше — когда Эми, со всей дури залепив Доктору пощёчину, кричала на него: «Ты, конечно, супергерой и всё такое — но тоже можешь умереть!» Не так важно, в общем-то. Но, вчитываясь в медицинскую карту Донавана Алана Тайлера, Рори Уильямс нервно погладил точку нано-диктофона, растворившегося в коже ладони и с благодарностью вспомнил объяснения Доктора.

Всю дорогу ехали молча — Рори не хотел отвлекать мисс Пемберли, сидевшую за рулём, а она не сочла нужным нарушить молчание. Видимо, поделиться информацией по существу не позволял регламент, а разговоры о погоде, продиктованные этикетом, ей претили. Только когда они уже свернули к особняку — Рори мельком отметил отсутствие охраны — мисс Пемберли заметила:

— Не мне вам говорить, но всё же. Постарайтесь не удивляться ничему. В этом доме так принято.

Рори кратко кивнул в ответ. Уж что-что, а удивляться он отвык давно. По крайней мере, так он сам считал. Двери им открыла — Рори понял сразу — не хозяйка. Мисс Пемберли взялась представить новых знакомых друг другу — как оказалось, не таких уж и новых.

— Доктор Уильямс — доктор Марта Миллиган, педиатр мальчика. Доктор Миллиган…

— Не нужно, — прервала она мисс Пемберли. — Мы учились вместе, на одном курсе. Вот так сюрприз, Рори!

«Здравствуйте, пожалуйста!» — подумал он, набирая воздуха в грудь перед ответом. Разумеется, он был в курсе, что в этом мире есть свои Эми и Рори — это и было одной из причин, по которым они жили в Женеве, а не в Лондоне. Ему даже не особо приходилось держать в узде своё любопытство, толкавшее иногда сходить, посмотреть на них-других.

— Доктор Миллиган, позвольте вам объяснить. Я — не тот Рори Уильямс, с которым вы знакомы. Так вышло, и объяснять, почему — долго. Нас ждёт пациент, и я предлагаю следующее: мисс Пемберли поручится за меня, а вы для сбережения собственных нервов будете считать меня близнецом своего однокурсника. Предупреждая ваш вопрос — он обо мне не знает, и знать не должен.

Объяснять странные для других вещи он выучился тогда же, когда начал собирать тот, первый экстренный чемоданчик. И выучился хорошо — доктора Миллиган, похоже, устроило его объяснение. Она отступила, пропуская их в дом, и, удовольствовавшись сдержанной справкой от мисс Пемберли, больше вопросов не задавала. Хозяева к ним не вышли.

Доктор Миллиган проводила их через полдома в большую комнату, в которой обосновалась сама, и вручила Рори увесистый том.

— Меня не отведут к пациенту? — поинтересовался он, чувствуя себя излишне разговорчивым.

— Сначала ознакомьтесь с историей развития. Возможно, личный контакт и не потребуется, — ответила она, не сумев скрыть подозрительного взгляда.

— Я бы, конечно, предпочёл сам осмотреть мальчика, — заметил Рори, но открыл карту, намекая, что ему не помешало бы уединение.

То ли его поняли, то ли нервы доктора Миллиган были менее крепки, чем она пыталась показать, но женщины вышли, оставив его читать материал. На внутреннем форзаце было записано имя ребенка. Собственно, оно не интересовало Рори — но фамилия притянула взгляд помимо воли. Тайлер. Рори ощутил, как в желудке расползается неприятный холодок, и перечитал надпись ещё раз. Донаван Алан Тайлер. 02.12.2011, 13:24, госпиталь «Альбион». Мать: Роза Марион Тайлер. Об отце сказано не было.

Женщина, каким-то образом связанная с Доктором, шесть лет тому назад рожала сына в больнице, которую Рори знал, как медицинскую базу Торчвуда. У него ладони чесались от напряжения: Эми сейчас должна была уже освободиться, можно было ей позвонить, нужно было ей позвонить! Вдвоём, обладая максимумом информации, они нашли бы общие звенья между вчерашним происшествием, рисунком, который нашла Эми, и тем, где и почему сейчас находился он сам.

Рори удержался от звонка и быстро пролистал карту до середины — к последней записи. Температура, сухой кашель, мышечные боли — классика жанра… Язык не обложен, лимфоузлы в норме — уже выпадает из целого. Так, полтаблетки аспирина три часа назад, после чего картина ухудшилась… Возможно, аллергическая реакция — но весьма нетипичная. Действительно, стоило просмотреть карту с начала.

Историю развития ребёнка предваряла история ведения беременности. Хорошие, чёткие сводные таблицы по всем анализам радовали. Везде, где отклонение данных от среднестатистических было больше нормы, стояли приписки. Насколько Рори мог узнать почерк, сделаны они были рукой доктора Хартмана.

Отклонения отмечались частые и достаточно серьёзные. Рори, даже будучи терапевтом, а не гинекологом, понимал, что при таких показателях вероятность выкидыша была выше четырёх к пяти. Сердцебиение начало прослушиваться только на девятой неделе(1), и первыми наблюдениями по этому поводу доктор Хартман исписал целый разворот мелким, убористым почерком. Сюда же была прикреплена кардиограмма плода — гораздо более поздняя, видимо, для иллюстрации. Рори развернул длинную ленту — и даже не сразу понял, что именно заставило его собственное сердце ухнуть куда-то в ботинки.

Кардиограмма — с точки зрения обычного врача с нормальной практикой и с нормальным опытом — показывала экстрасистолию(2).

Фокус был в том, что подобный рисунок Рори уже видел. У Доктора.

Спешно пооткрывав карту в тех местах, где торчали ленты ЭКГ, Рори убедился в верности своей внезапной догадки. Везде было одно и то же: слишком частые зубцы, иногда парные, как будто пациент был, скажем, сильно напуган. На последних записях пульс был реже, чем на первых. Закономерная тенденция, всё просто отлично — если цифры не сравнивать с человеческими.

Рори думал уже именно так — «человеческими», а не «нормальными». Едва он успел проговорить на нанодиктофон обнаруженную информацию — в самом сжатом виде, только чтобы потом оживить свою память — вернулась доктор Миллиган. Держалась она отстранённо, но Рори, нетерпение которого уже разгорелось до крайней степени, было практически всё равно.

— Доктор Миллиган, — тон его был предельно вежлив, — вы можете ответить на мой вопрос?

— Всё, что нужно — у вас в руках, — она кивнула на карту. — Кроме того, сейчас спустится миссис Тайлер, разговор с ней будет для вас информативнее.

— Нет времени, — «Потому что кто их знает, Повелителей времени, и их дурацкую физиологию». — Скажите, сколько сердец у мальчика? Одно или два? Нормальная температура тела? Как реагирует на холод и жару? Сколько времени тратит на сон?

Доктор однажды, будучи в хорошем расположении духа, устроил своим спутникам лекцию на тему «узнай галлифрейца в толпе». Но сейчас Рори руководствовался скорее памятью о собственных наблюдениях: содержание лекции давно выветрилось.

— Уверяю вас, я заглянул сюда, — он похлопал ладонью по карте, — всего одним глазом.

— Верю, — ответила доктор Миллиган, глядя уже скорее оценивающе. — Спит около четырёх часов в сутки, плюс-минус; наблюдается устойчивость к экстремальным температурам, высокая скорость регенерации кожных покровов. Сердца у Донавана два. Надеюсь, этого достаточно для типологии? — закончила она несколько язвительно.

— Вполне, — небрежно бросил Рори, соображая и пытаясь свыкнуться с мыслью, что постепенно гнездилась в сознании. И что-то он всё же пропустил — как всегда… точно! Перед глазами встала давняя картина: багровая, задыхающаяся Ривер, отпившая из материного стакана. Аспирин! — Уточните: после аспирина резко стало хуже?

— Не знаю, резко ли — но да, хуже.

— Чёрт!!! — простонал Рори, схватившись за голову. — Им же нельзя аспирин!

— Простите… Кому нельзя?

— Да Повелителям времени! — воскликнул он в сердцах и обернулся, поняв, что задала вопрос совсем не доктор Миллиган.

Позже он успеет познакомиться с миссис Тайлер достаточно близко — настолько, что регулярно будет запивать её чаем её же прекрасные булочки с абрикосовым джемом. В ходе этих посиделок — и не только — Рори немало узнает об её выдержке и терпении. И восхитится ими безгранично — потому что сейчас, услышав ответ на свой вопрос, она всего-навсего стояла в дверях, недоумённо хлопая глазами. И даже не собиралась падать в обморок.

(1) в норме сердцебиение плода прослушивается на 4-6 неделях, если верить медицинским справочникам и сайтам для будущих мам.

(2) экстрасистолия — (согласно БСЭ) это самая распространённая форма аритмии, характеризующаяся внеочередными сокращениями сердца; графически это выглядит, как слишком частые зубцы на кардиограмме со стёртыми переходами между ними; если предположить, что у галлифрейцев сердце стучит в ритме четырёх барабанных ударов, а кардиограф — нормальный человеческий, одна штука, то получится то же — или почти то же самое, что при экстрасистолии.

* * *

Земля-2, Лондон. Трафальгарская площадь. «D?rlig ulv stranden». 26 декабря 2017 года, 14:57.

Эми ненавидела, когда люди боялись. Нет, одно дело, когда боялись её, и это приводило к порядку и результату. Но совершенно другое, когда боялись чего-то, перед чем были совершенно бессильны и беспомощны — до дрожащих коленей, до сбивчивой речи и огромных глаз. Возможно, так брал своё нереализованный материнский инстинкт.

Вот только Роза Тайлер нормально двигалась, нормально говорила и смотрелась совершенно адекватной. Если не считать, что она не проронила ни единого слова с тех пор, как они вышли из кофейни.

Эми слишком часто видела, как каменеет лицо Доктора, когда ему по-настоящему страшно — за кого-нибудь. Быстро и без вопросов включив телефон, Роза перезвонила домой. Разговор был кратким, и, чем дальше, тем больше она застывала, зарастала панцирем невозмутимости. Но Эми к тому же слишком часто, слишком много боялась за своего единственного ребёнка, чтобы не понять другую такую же мать.

— Вас не затруднит… меня подвезти? — спросила Роза Тайлер бледными губами.

Как будто Эми могла ответить: «Нет».