Высвобождая душу (джен)

Когда тебе восемнадцать, мир, кажется, переворачивается с ног на голову.

Я чувствую, как с каждым невыносимо трудным вдохом задыхаюсь ещё больше. Лёгкие горят адским огнем, голова кружится так, словно я несколько часов летал на метле, выписывая в воздухе мёртвые петли. Во рту невыносимо сухо. Настолько сухо, что, кажется, попади туда хоть капля воды, она вмиг испарится с лёгким шипением и тоненькой струйкой пара.

Озеро. Такое тёмное, спокойное и безмятежное.

Живительная влага.

Хочется облегчения.

По-моему, я не дышал уже целую вечность…

* * *

Когда тебе девять, мир слегка приоткрывает для тебя двери.

— Сириус! Сириус, подожди! Вернись, пожалуйста! Сириус! — я быстро сбегаю по узкой лестнице, то и дело спотыкаясь, постоянно норовя пропахать носом оставшиеся ступеньки и в итоге свернуть себе шею.

— Догони меня, Регулус, иначе твои рисунки пойдут на подстилку в совиную клетку! — мой старший брат заливисто смеется, машет мне листами бумаги с рисунками, которые я так бережно хранил в нижнем ящике стола, и исчезает в темноте коридора, ведущего в сторону столовой.

Глаза предательски щиплет. Хочется сесть прямо здесь, на ступенях лестницы, и разрыдаться от бессилия и обиды. Я останавливаюсь, громко шмыгаю носом и сильно тру глаза руками. Дурацкие слёзы. Мама будет ругаться, если увидит. Она всегда ставит Сириуса мне в пример — он быстрый, ловкий, сильный, никогда не плачет, и его первый магический всплеск был ещё в три года. У меня не было до сих пор.

Родители думают, что я сквиб, хоть и не говорят об этом открыто. А я не могу признаться, что слышал их разговор в гостиной, и извиниться перед ними за то, что не способен даже на крошечное волшебство. Мама практически перестала заходить ко мне в комнату, а свои рассказы о необычных волшебных существах она прекратила ещё в прошлом году. Отец всё так же балует меня по выходным сдобными котелками. Думаю, он просто жалеет ни на что не способного сына, и на душе от этого становится только хуже.

Меня дважды водили к колдомедикам, но безуспешно. Никто так и не смог точно сказать, есть ли во мне магия или нет. Родители благополучно замаскировали поход в Мунго под плановый осмотр, считая, что я ни о чём не догадался. С тех пор я пью ужасное на вкус зелье — «для здоровья», как заверил меня отец. Каждый вечер перед сном мне приносит его старая эльфийка. Я залпом выпиваю его, она гасит свет и исчезает, а после я плачу, потому что это просто несправедливо! Несправедливо, что у меня ни разу не получилось проявить даже самую меленькую толику волшебства! В нашем мире стало так много магглорождённых волшебников, которые колдуют себе без проблем. Это нечестно, когда чистокровные остаются без магии! Всё из-за этих глупых грязнокровок!

От обиды слёзы сами потекли по щекам, и я, подгоняемый сильной злостью и раздражением, рванул в сторону столовой. Ну и пусть уже наверняка известно, что мой брат волшебник, колдовать он ещё не умеет. А значит, мы пока равны, поэтому я отберу у него свои рисунки во что бы то ни стало.

— Сириус! Отдай сейчас же! — сходу кричу я брату, который сидит за столом и методично разрывает листок бумаги на мелкие кусочки.

— Ты опоздал, братец, я уже готовлю подстилку для совы. Надеюсь, ей понравится твоё творчество, — он показывает на небольшую горку из разорванной бумаги, а я замечаю на них коричневые чернила. Хвосторога. Я почти неделю перерисовывал её из книги, аккуратно очерчивая и раскрашивая каждую чешуйку. Это был мой любимый рисунок.

Обидно! Обидно! Обидно!

И как же злит!

Ваза на столе, за которым сидел Сириус, мелко задрожала, потом заходил ходуном и сам стол, а через пару секунд весь дом резко тряхануло.

Я вздрогнул и… очнулся. Сон?

— Мастер Регулус! Мастер Регулус! Вы должны пить. Вы приказали Кричеру поить вас этим плохим зельем! Вы сказали, что должны допить его до конца. Мастер Регулус, пейте, пожалуйста, пейте.

К горлу подступила тошнота, а всё тело скрутило болью.

Точно. Пещера. Крестраж. Я должен помнить, зачем я здесь. Край кубка утыкается мне в губы, и я слегка приоткрываю рот. Зелье жидким огнём вливается мне в горло.

* * *

Когда тебе одиннадцать, мир показывает себя с новой стороны.

Отполированный красный состав Хогвартс-Экспресса ослепительно блестит, а из трубы то и дело вырываются густые клубы дыма. Мы прибываем на платформу почти за час до отправления поезда, чтобы не видеть, как грязные магглы населяют наш мир своими выродками — по крайней мере, так говорит матушка.

Сириус возмущается столь раннему выходу всю дорогу до самого вокзала, за что неоднократно получает оплеухи от отца и выговор от матери. Что же касается меня, то я даже рад. Ещё два года назад я и не мечтал, что когда-нибудь поступлю в Хогвартс.

Матушка оживлённо перечисляет мне все семьи чистокровных волшебников, с которыми мне стоит общаться, и напрочь запрещает даже приближаться к магглорождённым, которых она, не стесняясь, называет грязнокровками.

— И не дай Мерлин тебя занесёт в Гриффиндор! — она тяжело вздыхает и косится в сторону Сириуса, на что тот только обиженно фыркает и увозит тележку с вещами в сторону входа в вагон.

— Да, мама, — я слегка улыбаюсь, всем сердцем надеясь оправдать ожидания матери.

Занимаю купе и вглядываюсь в лица родителей, которых не увижу до самого Рождества. Отец слегка кивает мне, и они с матерью покидают вокзал задолго до того, как тронется поезд.

Позже, уже в Хогвартсе, я, кажется, дрожу, когда подходит моя очередь сесть на старый табурет и надеть Распределяющую Шляпу. Я всячески прошу её отправить меня в Слизерин и чуть не теряю сознание, услышав от неё заветное слово. Мне наконец-то удалось обойти брата. Родители будут гордиться мной. Уже сидя за факультетским столом, я пытаюсь осознать и принять произошедшее, до конца в него не веря. Чтобы проверить, не сон ли это, сильно зажмуриваю глаза, а затем резко открываю их.

Взгляд кое-как фокусируется, и я вижу перед собой сплошной тёмный камень, а слух улавливает лишь тихий плеск воды. Тела же я практически не ощущаю.

Какая-то сила слегка приподнимает меня, и я осознаю, что теперь сижу, опираясь спиной на что-то безумно холодное. Настолько холодное, что меня уже сильной дрожью бьёт озноб.

— Мастер Регулус очнулся! Кричер плохой эльф, он делает больно мастеру Регулусу! Простите жуткого Кричера, хозяин. Кричер должен поить вас зельем, вы так приказали Кричеру, — я слышу ужасающие всхлипы и вой домовика, а затем рот заполняет тошнотворное зелье.

* * *

Когда тебе шестнадцать, мир предоставляет тебе новые пути и возможности.

— Давно пора показать этим грязнокровкам, где их место! Ты сделал правильный выбор, кузен, что решил присоединиться к Тёмному Лорду. Идёт война, и ты уже достаточно взрослый для того, чтобы выбирать сторону. Тёмный Лорд крайне благосклонен к тем, кто ему верен, — Беллатриса, моя кузина, которая, кстати, совсем недавно вышла замуж, сидит в нашей гостиной, слегка покачивая ногой и аккуратно отпивая из чашки травяной чай. На её предплечье, не скрываемом мантией, красуется Тёмная Метка — отличительный знак Пожирателей. Так называют себя ярые защитники чистоты крови, которые отстаивают право жить отдельно от магглорождённых, а также иметь особый статус и привилегии в магическом сообществе.

— В семье Блэк чистота крови всегда была превыше всего. Тебе ли не знать, Белла? А мой сын — истинный Блэк. Мог ли он поступить иначе? — в голосе матери столько гордости, что я ещё раз убеждаюсь в том, что вступить в ряды Пожирателей — это верное решение.

Тёмный Лорд всегда был моим кумиром. Великий волшебник, который затмил даже Дамблдора. А родители, ко всему прочему, очень уважают его.

— Я переговорю с Тёмным Лордом. Ему нужны такие талантливые маги, как Регулус, в чьей чистокровности, к тому же, даже сомневаться не стоит, — Беллатриса, несмотря на свой достаточно юный возраст, уже входит в число ближайших соратников Лорда, что удалось не столь многим. Я же собираюсь обогнать кузину, и тогда родители будут гордиться мной ещё больше.

Беллатриса сдержала своё слово, и Тёмный Лорд одобрил мою кандидатуру. Инициация назначена на конец лета, ведь меня ждёт ещё один год обучения в Хогвартсе. Я должен стать одним из самых молодых Пожирателей. И отныне моя жизнь в корне изменится.

День, когда должен пройти обряд посвящения, наступил неожиданно скоро, чему я несказанно рад.

Пытаясь успокоить расшалившиеся нервы, выпиваю двойную дозу Умиротворяющего бальзама, позаимствованного у матушки. Почему-то помогает не особо, но теперь я хотя бы не рискую опозориться, упав в обморок перед Тёмным Лордом.

В зале темно и очень тихо. Поэтому я слегка вздрагиваю, услышав своё имя.

Никогда не думал, что получить Тёмную Метку будет настолько больно. Нечто невыносимо обжигающее, словно раскаленное железо, коснулось моей руки и начало быстро распространяться по всему телу, выжигая там всё изнутри.

Я выгнулся, казалось, в бесконечной агонии и закричал.

— Мастеру Регулусу больно, очень больно. Кричеру так жаль. Кричер знает, что это такое. Хозяин должен был заставить Кричера снова пить это зелье. Самому нельзя. Мастеру Регулусу нельзя было пить его самому. Но скоро всё закончится, Кричер обещает, это в последний раз. Хозяин должен выпить.

— Не хочу, я не хочу больше, — кажется, я плачу. Я готов рыдать и умолять домовика, стоя на коленях, лишь бы не пить зелье снова. Больше я не в силах терпеть эту боль.

— Хозяин должен пить. Кричеру очень жаль, но хозяин должен.

— Нет, я не буду!

— Кричер просит прощения, мастер Регулус. Кричер клянётся, что потом прижжёт себе уши.

Раздается щелчок, мой рот сам приоткрывается, и я еле успеваю проглатывать зелье.

* * *

Когда тебе восемнадцать, мир, кажется, переворачивается с ног на голову.

В моей комнате темно. Уже давно рассвело, но плотные шторы практически не пропускают свет. Старательно вглядываюсь в потолок, неизвестно как пытаясь в нём найти ответы на все свои вопросы. То ли потолок не умеет отвечать соответствующим образом, то ли в таком полумраке просто ничего не рассмотреть.

Взгляд улавливает движение где-то слева на стене. Я знаю, что именно там наклеены газетные вырезки, так тщательно собираемые мной. Однако от мысли о том, кто там изображён, становится противно.

Когда Тёмный Лорд вызвал меня на личную беседу, когда интересовался моим мнением, когда он выбрал для выполнения важнейшего поручения именно моего домовика, я был рад. Безумно.

Спустя два дня я целую ночь выхаживал последнего домового эльфа нашей семьи. А его воспоминания, которые я просмотрел уже утром, повергли меня в ужас.

Нет ничего хуже, чем разочароваться в собственных убеждениях и осознать, что всё, во что ты верил, оказалось всего лишь красивым обманом. Нет ничего хуже, чем осознание того, что благодаря тебе произошло нечто ужасное. И мой долг теперь — исправить это.

Я всегда хотел быть таким, как Сириус. Немного взбалмошным, бесстрашным и бесконечно свободным. Но роль семейного бунтаря уже принадлежит моему брату, а я всегда слишком боялся расстроить родителей. Оглядываясь в прошлое, я уже не в первый раз задумываюсь о том, что, возможно, было бы намного лучше, если бы я так и остался ни на что не годным сквибом, каким меня многие считали в детстве. Потому что сейчас, кажется, я проживаю чью-то чужую жизнь, окончательно потеряв настоящего себя.

Жалким трусом почему-то быть не хочется больше, чем сквибом.

Резко поднимаюсь с кровати, зажигаю свет и подхожу к Омуту Памяти, в котором до сих пор неясной дымкой, то и дело всплывая на поверхность, кружится недавнее воспоминание Кричера. И теперь в этом воспоминании меня интересует всего одна-единственная вещь. За день я несколько раз окунаюсь в Омут с головой, и меня кружит в водовороте непроглядной тьмы, каждый раз выбрасывая на мокрые чёрные камни крошечного острова посреди мёртвого озера, из глубин которого так пронзительно смотрят остекленевшие глаза давно ушедших за грань магов и магглов.

Спустя бесконечно долгий день на листе пергамента нарисована точная копия медальона, что стал вместилищем души Тёмного Лорда, нарушившего все законы и запреты истинной магии и предавшего честь всех чистокровных, почитающих её. Спустя ещё примерно сутки мне, наконец, удаётся воссоздать его точную копию. Холодный металл подделки странным образом обжигает ладонь, и я всерьёз задумываюсь о правильности поступка, который собираюсь совершить.

Хороший сын для родителей, старательный ученик для преподавателей, талантливый маг из уважаемой чистокровной семьи — для всех остальных. И только для Сириуса — бестолковый, слабый, наивный младший братец. Как и в детстве, до слёз обидно, что только он, кажется, оказался прав. Хочется наконец-то быть собой и доказывать, доказывать и доказывать окружающим, что они бесконечно ошибались.

Отвечать за последствия — единственная идея, которая приходит в мою дурную голову, и я зову Кричера, чтобы аппарировать в ту жуткую пещеру, в которой он побывал и из которой мне уже вряд ли удастся вернуться. Меня не пугает смерть, и лишь воспоминания о родителях мешают сделать первый глоток зелья из чаши. Однако мне противна сама мысль о побеге, и я, шумно выдохнув, залпом выпиваю содержимое кубка.

* * *

Я слышу собственные надрывные хрипы, рот отчаянно ловит воздух, пытаясь сделать хотя бы один-единственный вдох. Лёгкие просто разрывает от недостатка кислорода, а в ушах стоит пронзительный шум, который со временем заглушается неистовым стуком судорожно колотящегося сердца.

Взгляд останавливается на тёмной глади озера, из которого ко мне тянутся белёсые костлявые пальцы тех, кто уже много лет существует в полном спокойствии и безмятежности. Пытаюсь сделать шаг в их сторону, и у меня, кажется, получается.

Потом ещё один.

И ещё.

Вода в озере принимает меня в свои ледяные объятия и дарует облегчение моему измученному телу.

Кто-то обнимает меня, и я ощущаю, что погружаюсь всё глубже и глубже, влекомый неизвестным проводником. Мне всё труднее мыслить, в голове полный сумбур, который сменяет пустота. На душе, наконец-то, становится светло и спокойно.

По-моему, я не дышал уже целую вечность…