Я хочу жить (джен)

— Целитель МакКинон, целитель Борегар просит вас подойти в приемный покой. Там только что доставили очередного пострадавшего.

Голос дежурной был усталым и каким-то бесцветным: сказывалось напряжение, царившее в госпитале со вчерашнего утра, когда крупный отряд Пожирателей напал на Британскую волшебную академию.

— Спасибо, миссис Кресслинг, — Марлин потерла уставшие после бессонной ночи глаза. — Зелья уже доставили?

— Да, все на месте.

— Спасибо.

Марлин любила свою работу, но в последнее время такие авралы случались постоянно. Тот-Кого-Нельзя-Называть набирал силу и старался наглядно показывать дрожащим от ужаса волшебникам, что их ждет в случае неповиновения.

Последняя акция Пожирателей оказалось самой кровавой, и, самое главное, они были лишь косвенной причиной того, что обрушившееся крыло здания погребло под собой ученический и часть преподавательского составов двух факультетов. Спасательные работы осложнялись еще и тем, что БВА находилось прямо посреди маггловского Лондона, и скрыть происшествие подобного масштаба было попросту невозможно. Отделы Ментальной магии, Чрезвычайных происшествий и Отдел Тайн Министерства Магии были подняты в полном составе, всеми силами стараясь предотвратить утечку информации и ликвидировать неконтролируемый эксперимент, проводившийся на кафедре Экспериментальной алхимии.

Экстренный выпуск «Ежедневного Пророка» уже пестрел заголовками типа «Кровавый четверг для Магической Британии» и «Тот-Кого-Нельзя-Называть показывает свое истинное лицо», и Марлин только брезгливо поджимала губы, читая смакование трагедии небезызвестной Ритой Скитер.

В приемном отделении уже суетились целители, торопливо накладывая швы и фиксируя переломы. Особо сложные случаи доставлялись немедленно по палатам, где с ними уже работали целители узкой специализации.

— Марлин, — целитель Борегар почувствовала ее приближении еще у дверей и тепло улыбнулась, — займитесь, пожалуйста, мистером Томсоном. У него рваные раны бедра и туловища, наложите швы и присоединяйтесь ко мне.

— Да, целитель.

Марлин уважала целительницу Борегар за профессионализм и искреннее желание помочь всем, кто попал в беду. Вливая в полубессознательного мистера Томсона обезболивающее и кровевостанавливающее зелья, Марлин споро принялась шептать заклинания, затягивая раны и крепко перебинтовывая.

— Кристина, отлевитируйте мистера Томсона в палату.

— Да, целитель.

Миниатюрная Кристина ловко подняла чарами пациента и скрылась с ним за раздвижными дверьми.

— Целитель? — Марлин приблизилась к седовласой Алисии Борегар.

— Как вы думаете, внутреннее кровотечение удалось остановить? Прошу, продемонстрируйте мне свое мастерство, — та повела рукой в сторону пациента.

Подобные проверочные вопросы Борегар задавала постоянно и всегда одобрительно улыбалась, когда ее подопечные с блеском справлялись с заданием. Марлин нахмурилась, стараясь привести разбегающиеся мысли в порядок и заставить полусонное сознание работать более продуктивно. Заученные за многие месяцы практики движения получались автоматически, и мозг только изредка вмешивался, когда рука замирала над очередным флаконом с зельем или отмеряла нужную дозировку лечебного эликсира.

— Отлично, дорогая. За эту тему вы определенно получите высший балл. А сейчас вам стоит пойти и отдохнуть. Жду вас завтра к девяти утра.

— Спасибо за заботу, целитель.

— Берегите себя, Марлин.

Алисия по-отечески потрепала ее по плечу и отвернулась к остальным пациентам, курируя своих подопечных.

Марлин стянула заляпанный кровью и зельями халат и побрела в сторону раздевалки, мечтая о теплой постели и чашке горячего шоколада. В раздевалке молоденькая целительница горько плакала в углу, и Марлин сочувствующе посмотрела в ее сторону — первая смерть всегда похожа на удар, и к ней невозможно быть готовым ни после лекций академии, ни исходя из чужого опыта. И сколько бы им ни твердили, что подобное не должно затрагивать душу и сердце, Марлин отлично помнила, как впервые на ее руках умерла пожилая волшебница, пострадавшая от некачественно наложенного заклинания. Тогда ей показалось, что мир на мгновение выцвел, превратившись в серую бездонную пустыню, и она — одна-одинешенька — оказалась среди прозрачно-серых равнин. А потом рядом появилась Алисия Борегар, и чувства безнадежности и потери отступили под ее ласковыми руками.

Свежий воздух помог взбодриться, и Марлин, с удовольствием вдохнув, уловила в нем запахи лета и свободы. Иногда ей казалось, что аромат госпиталя впитывается в волосы, проникает под кожу, да так и остается, и ничто на свете не в силах вывести его, но потом наступало вот такое утро — и все страхи оказывались не более чем опасениями утомленного дежурством разума.

Серебристая вспышка осветила переулок, откуда Марлин по обыкновению аппарировала к себе на квартиру. Маленькая ласточка облетела вокруг нее, а потом зависла перед лицом, и встревоженный голос матери нарушил утреннюю тишину:

— Отцу плохо. Не могу справиться самостоятельно. Срочно аппарируй домой.

Марлин испуганно поднесла ладонь к губам, а потом, сосредоточившись, крутнулась на месте.

Дом встретил непривычной тишиной. Полутемная прихожая угрожающе скалилась крючками вешалки, зеркало подслеповато взирало со стены, отражая массивный гардероб, а вокруг царила тишина.

— Мам? — позвала Марлин, поспешно переобуваясь в домашние туфли. — Мам, где ты?

Она заглянула на лестницу, чьи очертания терялись в темноте, и неприятный холодок скользнул по спине. Резко обернувшись, Марлин успела заметить кончик волшебной палочки, направленной ей прямо в лицо.

— Не советую делать глупостей, дорогуша, — почти пропел высокий темноволосый человек. Черты его лица разглядеть было сложно. — Долго пришлось тебя ждать, а мы очень не любим ждать, знаешь ли.

— Мы? — еле шевеля губами переспросила Марлин, прикидывая, как быстрее выхватить палочку из сумки, висящей на плече.

— Акцио палочка, — небрежно произнес он, и Марлин только успела проводить свою волшебную палочку взглядом, чувствуя, как безнадежность накатывает удушающей волной.

— Антонин! — донесся до нее недовольный женский голос, и в уютной родительской прихожей появилась невысокая худощавая Алекто Кэрроу. — Вот и встретились, целитель МакКинон, — хищная улыбка скользнула по ее тонким губам.

— Мисс Кэрроу?

— Должна признать, целитель, руки у вас и правда волшебные, — произнесла та, скользя пальцами по гладкой щеке.

Марлин удивленно уставилась на нее, ведь не далее как вчера вечером она видела мисс Кэрроу в госпитале Мунго, где той заживляли глубокую рану на скуле. Сейчас от ранения осталась только тонкая розоватая полоска, и Марлин еще успела почувствовать удовлетворение от прекрасно проделанной работы, когда Кэрроу взмахом палочки связала ей руки и втолкнула в комнату.

— Папа?! — Марлин споткнулась и едва не упала от вида собственного отца, неподвижно лежащего на залитом кровью паркете. — Папа…

Сердце пропустило удар и забилось где-то в горле, мешая вдохнуть. Сколько раз она возвращалась в отчий дом — и ее всегда встречала теплая улыбка отца? Сколько раз она рассказывала ему о том, чем не могла поделиться с матерью? И сколько раз он помогал ей обрести уверенность в своих силах, когда руки опускались и мечта становилась призрачным миражом в необъятной дали?

Задушенный хрип вырвался у Марлин, и она, вывернувшись из цепких рук Антонина, бросилась к отцу. Упала на колени, пытаясь нащупать пульс на худой шее, но пальцы ощущали только все усиливающийся холод. Черты лица еще не заострились, но печать смерти все более явственно проступала на его облике.

— За что? — хрипло прошептала она, смаргивая непрошенные слезы. — Что он вам сделал?

Алекто Кэрроу прокрутила палочку в руках, а потом как-то невесело усмехнулась, отвернувшись к окну.

— Нам нужна информация, дорогуша, — спокойно отозвался Антонин, рассевшись в любимом отцовском кресле. И это показалось Марлин настолько кощунственным по отношению к лежащему в этой же комнате отцу, что невидимый вихрь взметнул светлые пряди ее волос, выдавая плескавшуюся в душе ярость вперемешку с болью.

— Информация? — недоуменно переспросила Марлин. — Какая информация может быть ценнее человеческой жизни? — все же не выдержала она и сорвалась на крик. — Где мама? Что вы с ней сделали?

— Там, где тебе ее уже не достать, — на пороге комнаты появился еще один участник разворачивающегося безумия. Он был высок и чем-то неуловимо напоминал Алекто.

— Что вы имеете в виду? — сердце сжалось в ожидании ответа, и Марлин судорожно облизала вмиг пересохшие губы.

— Неужели теперь в колдомедики берут таких тугодомов? — риторически вопросил тот, и утратил интерес к сидящий около тела МакКинон. — Она не сказала ни слова.

Марлин всхлипнула, осознав значение сказанного. Грубые пальцы ухватили за длинные пряди и дернули назад, вынуждая до боли запрокинуть голову и встретиться с темными изучающими глазами Антонина.

— Ну, детка, скажи нам, когда у Ордена Феникса очередное собрание?

— Я н-не знаю.

Марлин вскрикнула, когда неожиданная оплеуха обожгла правую щеку, отбрасывая ее к стене.

— Когда следующее собрание Ордена? Ну же, давай, докажи, что смерть твоих родителей была не напрасна, — поощрила ее Алекто, присаживаясь рядом, и с легкой усмешкой поправила упавшую на глаза прядь волос.

— Неужели… — Марлин неверяще взглянула на замерших перед ней людей, — неужели вы убили их только из-за этого? Они ведь ни о чем не знали! Я не говорила им…

Алекто пожала плечами и отодвинулась, уступая место Долохову.

— Где собираются проводить следующее заседание вашего мордредового Ордена? — очередная оплеуха Антонина рассекла губу, и Марлин почувствовала, как на подбородок скатилась теплая капля.

— Не знаю.

Антонин занес руку для очередного удара, когда вмешался брат Алекто, насмешливо протянув.

— Ты же волшебник, Антонин. Может быть, стоит применить что-то посерьезнее?

Алекто предвкушающе ухмыльнулась и, опередив на долю мгновения Долохова, нежно шепнула:

— Империо.

Марлин не сводила глаз с палочки и невольно задержала дыхание, готовясь встретить боль, но вместо этого в голове появилась странная приятная пустота, убеждающая, что стоит только послушаться Алекто и все снова будет хорошо. И Марлин на секунду поверила, что все вновь может стать как прежде, а потом затуманенный взгляд вернулся к телу отца, и марево спало с разума.

— Ничего у вас не выйдет, мисс Кэрроу, — она засмеялась, смотря в обескураженное лицо Алекто. — Ни-че-го.

— Круцио! — взвизгнула та, отбросив притворное участие.

Паркет больно впился в спину, когда Марлин выгнулась в агонии. Ноги засучили по полу, пытаясь сдвинуть тело из-под мучающего проклятия, но ей не удалось продвинуться даже на дюйм. Из горла лился непрерывный крик, пока не закончился задушенным хрипом, и только тогда Алекто сняла заклинание. Ее глаза безучастно взирали на скорчившееся у ее ног тело, а губы кривила совершенно ледяная усмешка.

— Когда и где будет следующее собрание?

Марлин с ненавистью взглянула ей в лицо и только хрипло выдохнула, сплевывая пузырившуюся на губах кровь.

— Не… знаю.

Амикус с явным сожалением отложил в сторону взятый с журнального столика «Вестник Зельевара» и поднялся на ноги, приблизившись к бессильно лежащей на полу Марлин.

— Диффиндо, — ровно произнес он, направляя палочку на ее ногу.

Боль была настолько сильной, что у Марлин потемнело в глазах, а к горлу подкатила тошнота. Сколько бы раз она ни сталкивалась с кровавыми ранами за время работы в Мунго, но к виду собственной крови так и не смогла привыкнуть.

— Где и когда будет следующее собрание Ордена? — вновь и вновь на разные голоса повторяли ее мучители, и она только вздрагивала, когда ее касались чужие палочки, расчерчивая бледную кожу кровавыми полосами или ломая кости.

Марлин молчала, давила в себе крики, прикусывала разбитые губы и упрямо уговаривала себя держаться, еще немного, совсем чуть-чуть, но продержаться, ведь потом обязательно наступит предел ее выносливости и ей станет все равно.

Когда боль становилась совсем невыносимой, а мучители принимались за нее всерьез, мучая с каким-то садистским удовольствием, Марлин закрывала глаза и пыталась вспомнить лица родителей. И обещала ни за что не допустить, чтобы еще кто-то пострадал от рук этих… нелюдей, худших из всех, с кем ей приходилось сталкиваться, безразличных к чужой боли и упивающихся собственной безнаказанностью.

Солнце вовсю заливало лучами разгромленную комнату, скользя бликами по хрустальным плафонам люстры. Марлин хрипло вдыхала столь желанный воздух и тупо считала секунды, когда тело не скручивала боль. «Одна-две-три…»

— Упертая идиотка, — пнула ее под ребра Алекто, отбрасывая с вспотевшего лица волосы. — Ты же все равно скажешь рано или поздно. Все говорят! Все.

— Успокойся, сестренка, — Амикус с интересом разглядывал МакКинон, словно его и вправду забавляло ее молчание. — День еще не закончился.

Антонин единственный, кто остался около Марлин, легко поглаживал выпачканную кровью щеку и прослеживал длинные тонкие шрамы, исполосовавшие ее лицо. В движениях его руки была странная, иррациональная нежность, словно ему и правда было ее жаль.

— Медоуз была такой же, — негромко произнес он, не отнимая руки от лица Марлин. — Я сам видел, как она до последнего сопротивлялась, когда Темный лорд пытался прорваться сквозь ее ментальные щиты.

Она жадно слушала его голос, пытаясь не провалиться в беспамятство, ведь тогда они вновь приведут ее в чувство — и пытка начнется с еще большим жаром. И Доркас… Марлин на секунду позволила глазам закрыться, чтобы вызвать в памяти образ улыбчивой темноволосой девушки. Они не были близкими подругами, но чувство гордости за то, что та сопротивлялась до последнего, было огромным, как и благодарность. Что даже под пытками не предала то, за что все они боролись.

— Знаешь, как она умерла? — продолжил Долохов после небольшой паузы. — Никто не знает, как она смогла вывернуться из хватки Лорда, вот только его волшебная палочка в глазнице Медоуз стала ярким примером того, что противника никогда не стоит недооценивать, даже если он практически повержен.

И он захохотал, словно сказанное было прекрасной шуткой, которую, к сожалению, не все смогли оценить по достоинству. А Марлин, сжавшись на полу, думала, хватит ли у нее сил поступить так же, как Доркас.

— На моей родине есть одно выражение, — отсмеявшись, насмешливо протянул Долохов, — и если его перефразировать, то это будет как раз о вас. Гриффиндор умирает, но не сдается, да, Марлин? — с придыханием произнес он ее имя.

Она подняла голову и, улыбаясь окровавленными губами, выдавила из сорванного криками горла единственное слово:

— Никогда!

И боль накатила по новой: вгрызлась в сломанные кости, прорвалась с бессильными слезами, сочась из мелких порезов. Боли было так много, что мысли скакали с одного воспоминания на другое, путаясь в прошлом и том, что только должно было случиться.

«Как же хочется жить», — в полубеспамятстве думала Марлин, а перед глазами всплывала счастливая Лили с младенцем на руках; смеющийся Блэк, обещающий сводить на концерт супергруппы, которая ей обязательно должна понравиться; целительница Борегар, говорящая, что у нее волшебные руки… И много того, что оборвется с зеленой вспышкой. Лишь на одно мгновение в голове Марлин мелькнула возможность выбора, но как вообще можно выбирать между своей жизнью и предательством самых дорогих людей и самых нерушимых идеалов?

Марлин знала, что сегодняшний день ей уже не пережить, и оставалось только терпеть, сжимая зубы и как клятву твердя насмешку Долохова — Гриффиндор умирает, но не сда…

— Авада Кедавра! — раздраженно бросил Амикус и брезгливо обошел то, что было несколько часов назад молодой волшебницей с золотыми волосами и задорным блеском ярко-синих глаз…