Военнопленные (джен)

Как-то незаметно подкралась и вступила в свои права осень. Пришёл первый день первого осеннего месяца — пора, когда ночью и ранним утром холод с заморозками, а днём прогревает солнце. Кажется, что вернулось ушедшее, было, лето и вновь дарит людям ласковое тепло. Светило утреннее солнце, трава серебрилась инеем, безоблачное небо казалось очень высоким, почти прозрачным. Только с запада и юга на горизонте, куда ни глянь, видны были отсветы пожарищ. Столбы чёрного дыма поднимались вверх, и слабый ветерок доносил тошнотворный запах гари.

На опушке, в плохо выровненном строю, стояли красноармейцы — оборванные, грязные, обросшие щетиной. При выходе из окружения они набрели на боевое охранение кадровой стрелковой дивизии, дислоцирующейся в этом лесу. Их задержали. Командиров куда-то увели, а бойцов и сержантов построили здесь.

С краю первой шеренги стоял парень среднего роста. С голубыми глазами, прямым, чуть срезанным снизу носом и светлыми курчавыми волосами. На загорелом лице, обросшем мягким пушком, яркими пятнами выделялись белёсые обгоревшие брови. За спиной кавалерийский карабин и вещмешок. На плече сумка с противогазом, на другом — скатка шинели. Раскисшие сапоги густо облепила грязь.

Сергей Руднёв всего два месяца назад окончил третий курс факультета Ленинградского университета. После сдачи курсовых экзаменов пошёл в военкомат и был зачислен в дивизию народного ополчения. Формировали их наспех, в суете не успели вооружить людей, не обучили даже самому необходимому и, страшась натиска фашистских армий, заткнули ими дыру, образовавшуюся на линии фронта. Дивизия была уничтожена сразу, в первый же день. И её остатки более двух недель выбирались из окружения. Шли по бездорожью — лесными тропами да болотными кочками. С боем прорвались через шоссе и, наконец, вышли к своим.

Там в окружении, страдая физически и морально, Сергею удавалось держаться лишь надеждой на благополучный исход, и он не раз проигрывал в мыслях этот день, уверенный, что встретят их, как героев, переживших страшные муки, проявивших храбрость и мужество перед лицом врага и готовых вновь вступить в схватку с ним. Но... теперь он стоял в строю и слушал несправедливые обвинения.

Батальонный комиссар в распахнутой шинели, без головного убора, с горящими от возбуждения глазами, кричал до хрипоты, обвиняя их в трусости и предательстве. С каждым выкриком его тело дёргалось, пряди волос падали на глаза, и он резким движением руки отбрасывал волосы с лица.

Сергей слушал, понуро опустив голову, и переступал с ноги на ногу, хлюпая водой в сапогах. Эта брань вызывала горькую обиду, да и стоять уже было невмоготу — болели окоченевшие ноги. Снова и снова он перебирал в памяти события первых дней пребывания на фронте, пытаясь понять, в чём же заключается его вина.

В их полку преимущественно были студенты учебных заведений Ленинграда, никому ещё не приходилось участвовать в боях. Перед отправкой на фронт им выдали только противогазы, боевого оружия никто не получил. И когда она прибыли, выяснилось, что немцы всего в пяти километрах от станции, где их высадили, и обстреливают её из артиллерии. Трудно было понять, зачем их привезли туда без оружия.

Не успели они выгрузиться, как тучей налетели немецкие самолёты. Бомбы раскидали эшелон в одно мгновение. Выскакивающих из вагонов людей расстреливали пулемётными очередями с воздуха. Сопровождающее ребят начальство внезапно исчезло, и впервые попавшие под бомбёжку студенты, брошенные своими командирами, в панике метались по перрону и железнодорожным путям. С группой ребят Сергей укрылся в глубокой воронке, оставленной разорвавшейся бомбой. Там, вжавшись в землю, они пролежали до конца этой бойни. И даже когда самолёты улетели, оставив станцию в жуткой тишине, они продолжали жаться к земле, не решаясь поднять головы.

— Смотри-ка, сколько здесь молодцов! Один другого краше! Вы-то мне и нужны.

На краю поля стоял капитан, рядом с ним усатый старшина и молодой сержант.

— Объявляю вас бойцами батареи полковых миномётов! Непосредственный ваш командир — старшина Денисюк. Его помощник — сержант Никитин. Их приказы для вас закон. Командуйте, старшина!

Построив группу, их вывели на платформу, где стояли в ожидании ранее собранные солдаты, сбившись в кучу и смущённо улыбаясь, будто извинялись за пережитый страх. По станции сновали, наконец объявившиеся, командиры из эшелона. Они собирали оставшихся в живых и следили, как раненных бойцов кладут на носилки и тащат в уцелевшее здание вокзала. Всюду — на железнодорожных путях, в кюветах и на асфальте шоссе, что проходило рядом со станцией, лежали трупы. Погибших было много, они лежали с широко распахнутыми глазами в каких-то неудобных позах. Ещё мальчишки. Погибли, так и не успев взять в руки оружие. Сергей посмотрел на убитых, и его затрясло, как в лихорадке. Среди тел он увидел однокурсников, с которыми разговаривал ещё этим утром. Денисюк бурчал себе под нос что-то о вредителях, сотворивших этот кошмар.

— Не ворчи, старшина, не они ребят положили. Кому-то страх глаза затмил, вот и оставили необстрелянных пацанов без присмотра под бомбёжкой. Свои шкуры спасали, — хмуро ответил ему капитан. — Постройте батарею. Мне нужно сказать несколько слов.

Повернувшись к солдатам, он заговорил, громко чеканя каждое слово:

— Я командир батареи миномётного полка, капитан Птичкин! Наш полк воюет с первого дня войны, и за это время понёс большие потери. Вы замените погибших в боях. Наша задача: в кратчайший срок занять огневую позицию и открыть огонь по врагу. Сегодня утром расстреляли паникёра, который запугивал бойцов рассказами о непобедимости фашистских армий, призывал сложить оружие и сдаться в плен. Всякий, кто попытается посеять панику, разделит его участь. Паника — страшнейший враг на войне. Посмотрите вокруг! Видите, сколько погибло? Это сделали не только фашистские самолёты. Многих убила именно паника. Нет слов, наш враг силён, но он на чужой земле. На нашей земле! И мы обязаны сделать всё, чтобы она стала его могилой. Сегодня вы получите оружие, и сегодня же мы атакуем фашистов. Они попытаются подавить нас ответным огнём, может, придётся отразить танковую атаку или атаку автоматчиков. Мужество, выдержка и дисциплина — вот, что поможет вам быть готовыми ко всему и с достоинством ответить на действия противника. Сейчас можно разойтись и покурить. А вы, товарищи бойцы, — указал он на Сергея и стоящего рядом с ним парня, — задержитесь. Поможете добыть тягу. Выйдем на шоссе и попробуем задержать грузовые машины.

Они встали на обочине дороги, по которой не было никакого движения. Казалось, эта затея безнадёжна, но ждать пришлось совсем недолго — появились две грузовые машины с имуществом какой-то базы. По приказу капитана груз вывалили в кювет, а шофёры вместе с транспортом были объявлены мобилизованными. Бурный протест водителей, показывающих капитану документы об освобождении их от службы, ни к чему не привёл. Птичкин пригрозил расстрелом здесь же на месте без суда, по законам военного времени. Видя, что капитан неумолим, шофёры нехотя подчинились, грозя обжаловать это самоуправство.

Подошли старшина и остальные солдаты. Грузовики свернули с шоссе и углубились в лес. Остановились неподалёку, на поляне, где под еловыми лапами были схоронены два миномёта и ящики с минами.

— Вот и всё, что осталось от батареи... — сокрушённо покачал головой Денисюк.

Ящики погрузили в кузова, прицепили к машинам миномёты и двинулись вглубь леса по ухабистой дороге с колдобинами, заполненными водой. Грузовики застревали в этих ямах, и их то и дело приходилось подталкивать.

Заняв огневую позицию в лесу на большой ровной поляне, всю ночь провозились с земляными работами. К восходу солнца батарея уже была готова к бою. Сергей получил карабин и пять обойм патронов. Оружия на всех не хватило, но гранаты получил каждый.

Отобрав несколько человек, капитан ушёл к наблюдательному пункту. Никитин с двумя солдатами потянули связь. Остальные под командованием старшины приступили к изучению материальной части: учились вести стрельбу из миномётов. Дело оказалось нехитрым, и бывшие студенты всё быстро усвоили.

Ближе к полудню, по команде наблюдательного пункта, открыли огонь. У всех было приподнятое настроение — они впервые вступили в бой с врагом. Стреляли без перерыва до вечера, а потом, обессиленные и оглохшие, улеглись на землю, тут же на огневой, возле пышущих жаром орудий.

Ночью взвод подняли по тревоге и сообщили, что немецкий десант высадился в районе батареи. Было приказано прочесать участок леса перед огневой позицией. Шли в кромешной темноте цепью с дистанцией два-три метра. Видимость была плохая, Сергею всюду чудились засевшие в кустах фашисты, и от этого делалось страшно. На лбу выступила испарина, тело сотрясала нервная дрожь, ноги передвигались с трудом.

Не обнаружив никого, цепь залегла на опушке. Впереди колыхалось волнами несжатое поле пшеницы, а Сергею мерещилось, что это вовсе не ветер, и по полю ползут фашисты. Казалось, они всё ближе и ближе. Спина стала мокрой, ладони — липкими. Он перехватывал оружие и вытирал трясущиеся руки о шинель, бросая стыдливые взгляды на лежащих рядом ребят, уверенный, что все видят его трусость. Но как ни пытался, подавить в себе страх не удавалось.

Не обнаружив никакого десанта, измученные солдаты вернулись на батарею. Наутро снова вели огонь, расстреляв весь огневой запас. Вернувшийся с наблюдательного пункта, капитан приказал построить солдат, в молчании походил перед строем, словно подбирая слова для трудного разговора, затем заговорил приглушённым голосом:

— Немцев перед нами нет, они ушли далеко вперёд по направлению к Ленинграду. Мы оказались у них в тылу. Последние мины расстреляны по тыловым частям фашистских войск, которые движутся по шоссе. Старшина! Замки с миномётов снять и утопить в речке. Машины облить бензином и сжечь. Будем выходить из окружения. Выполняйте!

— Приступаем, ребятки, к работе, — как-то по-домашнему произнёс Никитин. — Не унывайте, не всё ненастье, проглянет и солнышко. Вот, выберемся из окружения, и снова дадим врагу прикурить.

Ближе к вечеру батарея присоединилась к колонне красноармейцев, движущейся на восток. Там Сергей встретил своих университетских друзей, которые поведали ему о судьбе их студенческого полка. Всех, оставшихся в живых после бомбёжки, отправили на передовую, в пехоту. В первом же бою их отрезали немцы танковой атакой, и о судьбе ребят ничего неизвестно. Уйти с отступающими войсками удалось лишь немногим.

Путь по бездорожью был тяжёл, и выдерживали этот поход не все. Людей в колонне становилось всё меньше и меньше — ослабевшие отставали, раненых, которые не могли идти сами, оставляли в деревнях. Были и дезертиры. Со времени колонна распалась на отдельные группы, каждая из которых имела своих командиров и двигалась по своему маршруту. Под городом Павловском группа Руднёва с боем прорвалась к своим. Те, кто остался в живых, стояли в строю на опушке.

Команда комиссара вернула Сергея к унизительной яви:

— Все, кто с оружием! Пять шагов вперёд!

Деревянными, непослушными ногами он выполнил приказ.

— Кругом!

Стоя между строем и шеренгой бойцов с оружием, комиссар указал на вышедших из строя солдат.

— Смотрите! Перед вами трусливые красноармейцы, бежавшие без приказа! Они будут сурово наказаны за нарушение воинской присяги! Но они всё-таки бойцы Красной Армии. У них есть оружие. А что же вы? — он повернулся к оставшимся в строю. — Вы дезертиры, постыдно бросившие своё оружие! Таких, как вы, расстреливают!

— У нас и оружия-то никакого не было, — послышался робкий голос.

— Прекратить разговоры в строю! — прокричал комиссар, срываясь на фальцет, и устремил грозный взгляд на забурливший строй «дезертиров».

Он говорил что-то ещё, временами повышая голос до крика, но Сергей уже не слушал. Перед глазами, как в добром сне, вдруг ожили события последних дней в Ленинграде. Он увидел мать, её ласковые глаза, полные в тот момент грусти, даже почувствовал шершавость материнских рук, обнимавших его напоследок. В ушах прозвучал её тихий голос:

«Благословляю тебя, родной. Иди с Богом. А я буду ждать тебя с победой»

Накануне Сергей гулял со своей подругой Верой. Сейчас он увидел её так ясно, будто девушка стояла рядом. Они всю ночь гуляли по Каменному Острову возле её дома, сидели на берегу Невки, взявшись за руки, и говорили обо всём на свете почти без остановки, словно могли наговориться на все годы грядущей разлуки. Он держал маленькие тонкие пальчики в своих руках, и от этого простого жеста было удивительно хорошо и спокойно. Прощаясь, они впервые поцеловались...

Сладкие грёзы снова прервала команда комиссара:

— С оружием! Встать в строй!

Руднёв почувствовал, как в нём закипает гнев. Он ненавидел батальонного комиссара и не мог больше слышать его голос, выкрикивающий назидания и угрозы. К счастью, появилось большое начальство, и комиссар отошёл в сторону, рядом с ним остановился полковник и что-то строго сказал. По тому, как комиссар начал торопливо застёгивать шинель, Сергей понял, что тому попало за расхристанный вид.

Приказали сдать оружие, и «трусливые красноармейцы» безнадёжно смешались с «дезертирами», так что выяснить, кто есть кто, стало невозможно. Сергей не без злорадства поглядывал на комиссара, радуясь краху его глупой и несправедливой классификации. Всех разделили на маленькие группы и в сопровождении сержантов-кадровиков начали отправлять в лес, в расположение дивизии. Никитин и Руднёв попали во взвод пешей разведки, прошли санпропускник, где расстались со своими шевелюрами, получили новое обмундирование, сухой паёк и оружие.

Притупились горечь незаслуженной обиды от унизительной процедуры, которой подверг их батальонный комиссар, и вернулась, утраченная было, вера в справедливость. Новые дела и заботы сгладили всё пережитое. После перипетий дня Сергей заснул глубоким сном, лишь только голова его коснулась вещевого мешка.

Ранним утром, чуть стало светать, взвод разведки вышел в тыл фашистских войск.