Качели (гет)

Пухлые серо-чёрные тучи плыли, казалось, над самыми крышами хрущёвских пятиэтажек. Порывистый весенний ветер пинками гнал облака-переростки куда-то в сторону машзавода. Лёгкие горели от холодного воздуха и быстрого бега. Свернув за угол, я впился глазами в знакомый силуэт и наконец-то позволил себе перейти на торопливый шаг, тщетно пытаясь восстановить дыхание. Кира остановилась и, чуть вскинув брови, удивлённо разглядывала «душераздирающее зрелище», которое представлял собой тяжело дышащий я.

Захлестнула паника. Понимая, что нужно что-то говорить, я не мог двух слов связать. Только смотрел в светло-голубые, почти серые глаза и чувствовал, как всё сильнее сосёт под ложечкой и всё шире растягиваются губы в глупой влюблённой улыбке:

— Могла бы и подождать! — Боже, что за хрень я несу… сейчас она пошлёт меня далеко и надолго… — Ну, то есть… я тут это… можно составить тебе компанию?..

Кира чуть склонила голову набок, окидывая критическим взором мою расстёгнутую куртку и съехавшую на задницу от быстрого бега сумку, из которой торчали «почти влезшие» учебники:

— Почему «без головы»? — Только после её слов почувствовал, как хватает за уши не желающий уняться ветер. Шапка была надёжно похоронена где-то в недрах сумки, и я ни за какие коврижки не стал бы сейчас её извлекать.

— Потерял. — Я радостно улыбнулся такой удачно-двусмысленной формулировке, а Кира только насмешливо хмыкнула, неторопливо продолжая прерванный путь.

Я шёл с ней рядом и не мог преодолеть робость и заговорить. Да и о чём? Ну не рассказывать же ей о родителях, что опять сутками пропадают на службе, или о приближающихся выпускных экзаменах, про которые нам и так каждый день вкручивают учителя? Можно было, конечно, поведать о том, как готовился к празднованию восьмого марта, с которого она ушла, едва ведущая-завуч объявила о завершении. Но я стеснялся. Ведь тогда пришлось бы упомянуть, ради кого вообще подписался на это малопривлекательное занятие. Ради кого спорил по поводу каждой неудачной запятой в пафосном и заурядном тексте поздравления. Мероприятие всё равно выходило не ахти, но для меня оно стало идеальным компромиссом между влюблённостью и паническим страхом быть отвергнутым.

— Дурацкая погода. — Кира чуть поджала губы и изящным пируэтом перемахнула грязную лужу. — Небо серое, снег, дома, люди… праздник этот…

— Да? — Я постарался повторить её прыжок, но поскользнулся на серо-ржавом месиве, хранящем следы разномастных покрышек, и с трудом удержал равновесие. — А по-моему, хор… нормальная.

Мысленно я сказал совсем другое: «Вчера ты мне снилась. И я потом весь день летал, не касаясь земли, и радостно улыбался, дурак-дураком. Сейчас ты идёшь рядом, и мир вокруг — такой яркий — словно в подкрашенном на компьютере голливудском кино. И снег скоро растает, и грязь легко отмоется. Сегодня лучший день в моей жизни!»

Ничего этого я не сказал, продолжая влюблённо пялиться на гибкую невысокую фигурку, на выбивающуюся из-под тёмного берета русую прядь, на сжимающие ремень сумочки тонкие пальцы… Я знал её внешность в мельчайших деталях, но всё никак не мог наглядеться. Кира Дрёмина не была самой красивой девчонкой в школе, хотя многие её таковой считали, это я понимал вполне ясно. Но почему-то именно её присутствие заставляло меня краснеть, и тушеваться, и вести себя, как полный кретин.

— Мне кажется, люди слишком часто притворяются, — задумчиво проговорила она. — И делают много ненужных вещей. Как с этой песней, например, сегодня вышло.

— Ха! Вообще-то, я слышал, они репетируют её для девятого мая, но решили спеть сегодня, потому что ничего более подходящего не было. А тут Симонов — классика, как-никак. — Я улыбнулся и развёл руками. Душа требовала срочно вытворить какое-нибудь сумасбродство. — Думаю, если петь не просто так, а для какого-то человека в зале, то это будет уже не зря. И звучать будет намного красивее и душевнее. Хочешь, покажу? Правда, пою я паршиво, но для тебя…

— Нет уж, спасибо. — Впервые за нашу недолгую прогулку Кира по-настоящему улыбнулась, и я почувствовал, что готов одновременно взлететь в небеса и растаять, как комок снега на солнце. — Мы уже пришли, и мне пора. Пока.

— Да, увидимся! — сказал я закрывающейся двери и счастливо вздохнул. Перед глазами стояла самая прекрасная и волнующая улыбка на свете. Когда-нибудь мы обязательно…

— Зря надеешься. Чудес не бывает.

Вздрогнув, я удивлённо посмотрел на странную женщину в красном пальто, сидящую на скамейке у подъезда. Сложная причёска, контрастный макияж, дорогая и чистая обувь. Неопределённый возраст — вроде ни одной морщинки не видать, но что-то во взгляде не позволяет назвать её молодой. Странно. Как я раньше не заметил эту даму? И чего ей от меня надо?

— Э-э, простите, это вы мне? — выдал я очередную дебильную фразу.

— Тебе, Георгий, тебе, — покровительственно кивнула дама. Я мучительно перебирал маминых знакомых, пытаясь вспомнить среди них эту женщину. — Не бегал бы ты за этой девочкой. Не будет тебе с ней счастья, а только расстройство одно и мученье.

На секунду показалось, что улица вокруг нас стала темнеть, выцветать, теряя и так редкие краски. Яркими пятнами остались только пальто и щедро накрашенные губы стоящей напротив дамы. Но потом до меня дошёл смысл сказанного, и я с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться ей в лицо. Ну надо же такую глупость сказать! Разве она не видела, как Кира мне улыбнулась?!

— Поживём — увидим, — хмыкнул я. На минуту замешкался, извлекая из сумки надёжно погребённую под книгами шапку. Странная тётка пристально и как-то недоверчиво наблюдала за моими действиями. Реально странная. Впрочем, у каждого свои причуды. Широко улыбнувшись ей, я энергичным шагом отправился домой.

Потом тот день и разговор не раз всплывали в памяти. Кира в школе больше не появилась. Учителя с удовольствием рассказывали нам, что она перевелась в какой-то жутко престижный лицей, и что они всегда видели в ней кучу талантов. Впрочем, и педагоги, и ребята поразительно быстро забыли об инциденте, а я не спешил им напоминать — никогда не любил выносить личное на всеобщее обозрение. Время шло, бежало и летело, но в памяти намертво засело воспоминание о солнечной улыбке, осветившей пасмурный день. Да ещё с тех пор я воспринимал «Жди меня, и я вернусь…» исключительно как песню, а не стихотворение. И ждал, хотя и прекрасно понимал, что эти строки — «совсем не про то». Ждал, отгородившись поднятым воротником от дней и месяцев, мелькающих, как картинки в игровом автомате. И почти не удивился, встретив Киру тёплым июньским вечером у стен родного университета…

* * *

Когда мы ввалились в квартиру, я торопливо заперла замок. Довольно трудно сделать это, когда тебя прижимают спиной к входной двери, покрывая поцелуями лицо и шею, но я справилась. Потом только спохватилась — как будто кто-то теперь может зайти без моего ведома! Почему я так волнуюсь? Неужели и правда что-то испытываю к этому великовозрастному мальчишке?

Ответ пришёл мгновенно — да, испытываю, и ещё как! Разве можно остаться равнодушной, когда тебя так хотят! Когда мужчина смотрит такими глазами, словно только сегодня сбежал из монастыря! Но не спешит облапать, а неторопливо, с неподдельным восхищением в горящих глазах уделяет внимание каждому миллиметру твоей кожи. Горячие губы спустились к ямке между ключиц. От каждого их касания по телу волнами распространялась приятная истома, словно у сопливой десятиклассницы. Я поняла, что ещё немного, и совсем потеряю контроль. Тогда вечер точно пройдёт не по намеченному сценарию…

Я мягко отстранилась, а затем, наоборот, постаралась поплотнее прижаться к Георгию, проскальзывая мимо него по коридору. Туфли остались валяться под дверью. Я шла, ощущая на себе неотрывный взгляд. На четвёртом шаге стала сползать вовремя расстёгнутая юбка. На седьмом — она оказалась на полу, а я остановилась в дверях спальни. Повернула голову и поощрительно улыбнулась, чувствуя, как обхватившие плечи сильные руки одну за другой расстёгивают пуговицы блузки, а тяжёлое дыхание теряется в моих распущенных волосах.

Позади остался душный летний вечер и сумбурное «знакомство заново». Глупые, ничего не значащие вопросы: «а помнишь?..» или «а где ты сейчас?..» Я уже почти не помнила, как мы добрались до квартиры и о чём говорили по дороге. Всё это было не важно. Именно тогда, прижимаясь спиной к жертве моих чар, я окончательно решила: он мой! И будет моим во что бы то ни стало!

Когда на нас не осталось одежды, я сильным толчком заставила Георгия упасть на кровать и наклонилась следом, легко касаясь его руками, губами, грудью и щекоча волосами. Схватив со стоящего рядом стула словно бы случайно оказавшийся там пояс от халата, сноровисто привязала правую руку парня к спинке кровати и потянула туда же левую.

— Кира!.. Что ты?..

— Т-ш-ш, — я закрыла его рот поцелуем, в последний момент прикусив губу. — Сегодня ночью, Пастухов, ты в моей власти. Не сопротивляйся!

Поднявшись, я скользнула к столу и, «разбудив» компьютер, в пару кликов зашла на свою страничку в социальной сети и запустила воспроизведение. По комнате поплыл завораживающий мотив, и я поняла, что хищно улыбаюсь, покачивая бёдрами в такт ритму и глядя на «добычу». Моё!

— Очень… пугающая песня. — Голос Георгия был хриплым, а игриво прищуренные глаза ловили каждое моё движение. — Ты ведь… не сделаешь ничего… плохого?

— Ну, это с какой стороны посмотреть, — расхохоталась я, шагнув в заглянувший в окно красный луч заходящего солнца и потягиваясь. — Я намерена грешить всю ночь напролёт!

— Думаю, что смогу тебя простить, — смеётся он, но я уже не слушаю.

Отдавшись на волю музыки, я танцую. То нависаю над самым его лицом, заставляя тщетно тянуться к себе губами, то вдруг отскакиваю. То кружусь в багрово-золотых лучах, разметав волосы, то почти скрываюсь в тени тяжёлой портьеры. Кажется, будто это не я подчиняюсь ритму, а сама мелодия заворожено следует за моими движениями.

In her eyes

It's only after dark…

В них нет ни глупой скованности, ни набившей оскомину шаблонности. Чистая импровизация. Всегда презирала женщин, посещающих различные курсы эро-танца. Если естественных, природой данных чар не хватает, чтобы завлечь понравившегося мужчину, никакие ужимки профессиональных шлюх не помогут, сколько ни заучивай. Терпкая, горьковатая Сила струится из меня, переплетается с музыкой, бросает из стороны в сторону, словно марионетку, и я ощущаю, как с каждым движением всё жарче разгорается дикое первобытное желание.

Когда звучат финальные аккорды, я представляю, как тень от век уплотняется и облегает глаза тёмными линзами. Смотрю на Георгия сквозь Сумрак и… сбиваюсь с ритма.

В его кипящей ауре, в отличие от моей, нет ни одного алого или тёмно-золотого клочка. Ни похоти. Ни желания обладать. Только слепяще-белый огонь восхищения с солнечным оттенком нежности. Тьма! Он что, и правда из монастыря сбежал? Отвешиваю этому придурку крепкую пощёчину.

— Ты!.. Совсем меня не хочешь!

— Н-да?.. — Он озадачен резкой переменой моего настроения, но старается перевести всё в шутку, демонстративно скашивая глаза вниз. — А по-моему, очень даже... Сама посмотри.

— Не хочешь! — разочарованно шиплю я, отскакивая к шкафу. — Сейчас получишь за это!

— Кира! Ты же не серьё-о-о!.. — Не даю ему закончить фразу, с размаху перетянув поперёк живота кожаным брючным ремешком. С надеждой сканирую его эмоции, но к прежней палитре добавилось лишь сильное удивление. Жалкое такое, как у незаслуженно побитой собаки. Ярость захлёстывает меня, и я начинаю стегать шипящего от боли парня куда придётся. Через несколько секунд ослепляющее бешенство уходит, и я вижу красные разводы на белой коже. Медленно веду взглядом выше по груди, где от нескольких особенно сильных ударов выступила кровь, некоторое время изучаю упрямо закушенную губу, наконец, гляжу в широко открытые синие глаза. И рычу от злости, встречая в них дикую, неземную жалость!

— Бедняга. Что же с тобой стало за эти годы?..

Ненавижу! Этот ласковый и проникновенный голос. Приторную до тошноты «беднягу»! Ясно читаемое во взгляде желание «понять и простить», особенно в свете того, что я собираюсь сделать. А больше всего!.. Ненавижу, когда меня жалеют, как какую-то слабую, вечно хнычущую плаксу!

Последнюю фразу я выкрикиваю вслух и практически выбегаю из комнаты, не слушая торопливого виноватого лепета.

Стоя на кухне, я некоторое время смотрю, как последние краски дня тают на горизонте, и успокаиваюсь. Они яркие, но очень скоро уйдут. А ночь длинна. И она — моё время!

Вхожу в Сумрак и начинаю «просеивать» окружающее пространство в поисках искры нужного мне бледного, розово-зелёного оттенка. Хм, вот и он. Опять у подъезда квасит. Воздействовать на таком расстоянии сложно, всё-таки я не вампир, но Вилена Аристарховна хороший учитель. Вложить нужные чувства и желания в затуманенный алкоголем разум получается неожиданно легко. Зло улыбаюсь.

В комнате я появляюсь пять минут спустя, закутанная в халат, глядя в пол и спрятав лицо в волосах. Слишком уж торжествующий у меня взгляд.

— Хорошо, что ты вернулась, — Пастухов, неуверенно улыбаясь, пытается разрядить обстановку. — Без тебя было одиноко и… хм, холодно. Но теперь… что это?..

— …ира, сука! Чё дверь не …рываешь, …твою мать! — невнятно орут в коридоре. А затем Васька вваливается в помещение, распространяя тошнотворный дух перегара и курева. — О, а это что за чмо?

— Уходи! — пищу, стараясь придать голосу как можно больше неуверенности и страха. Ну а по части отвращения даже притворяться не приходится. — Оставь меня в покое!

Неуклюже замахиваюсь на нашего безобидного, но шумного хулигана с третьего этажа, отчего тяжёлый халат предательски распахивается. Одновременно раздуваю в нём звериные инстинкты и начисто затираю любые следы страха. А то убежит ещё…

Людьми легко управлять. Такими слабовольными и никчёмными — вообще раз плюнуть. Я ведь даже не внушаю ему ничего, не ломаю об колено. Просто усиливаю одну эмоцию и ослабляю другую. И результат не заставляет себя ждать.

Это животное что-то нечленораздельно ревёт и кидается меня лапать. Чувствую на груди грязные пальцы с обгрызенными ногтями, и меня передёргивает от омерзения. Отбиваюсь от насильника, пытаюсь убежать, но меня «ловят».

— Урод! Отпусти её! — Георгий рвётся отчаянно. И напрасно. Пояс заранее пропитан одним интересным раствором — он сейчас крепче иной цепи. За железную спинку кровати я тоже спокойна. Думаю, сейчас моему воздыхателю намного больнее, чем во время импровизированной порки. Даже чисто физически, от выкрученных в отчаянном усилии рук. Давай, давай, дружочек, мучайся. Не зря же я терплю…

Стараясь не обращать внимания на жалобный треск рвущегося халата, жадное сопение и вонь, вновь смотрю на своего пленника сквозь Сумрак. И чуть не начинаю верещать от радости: получается! В ауре ширятся тёмные тона страха, ревности, отвращения. Но быстрей всего распространяется алая ярость. Как хорошо! Ещё совсем чуть-чуть, и ты будешь моим!

Васька вдруг вздрагивает всем телом и виснет на мне своим немаленьким весом, валя на пол. Тоже мне, герой-любовник. Даже штаны снять не успел. Интересно, «клиент уже готов», или придётся поднимать моего почти добровольного помощника на второй раунд? Стоп! А это ещё кто?!

— Всё зло из-за баб, — провозглашает сидящий в кресле у кровати тип в лёгких джинсах и клетчатой рубашке.

Вот теперь я пугаюсь по-настоящему. Ни изящные пальцы, ни узкие интеллигентские очочки в металлической оправе не могут скрыть огромной опасности, исходящей от пришельца. Светлый маг. Да ещё незаметно подобрался, наверное, по второму слою Сумрака шёл. С таким мне не тягаться — прихлопнет и не заметит.

— Вы кто? — Пастухов справляется с удивлением и беспокойно ёрзает, пытаясь прикрыться. — Как тут оказались?

— Пришёл. Вы были так поглощены друг другом, что и явление Терминатора бы проворонили, — дружелюбно улыбается Светлый. — Меня Илья зовут. А ты Георгий, верно?

— Да, — кивает парень, и я в отчаянии вижу, как он неосознанно проникается к визитёру дружелюбием. — Помогите мне, пожалуйста. Этот… бандит может в любой момент очнуться!

— Где уж там, — машет рукой Илья. — До утра не проспится, точно тебе говорю. А потом ничего и не вспомнит. Скажу больше, твоя ведьмочка совсем не хотела устраивать тут садо-мазо и терпеть этого бедолагу-синяка. Она делала это против воли.

— Правда? — На губах Георгия появляется робкая облегчённая улыбка, и он с любовью смотрит в моё перекошенное ужасом лицо. — А почему же тогда?..

— Долго объяснять, — машет рукой эта сволочь. — Оно как в Камасутре — лучше разок поучаствовать, чем сто раз увидеть. Но учти, если согласишься — пути назад не будет. Это как красная таблетка, дорогой Нео.

— А синяя где? — прищуривается Пастухов. — Нету?

— Есть, как не быть. — Светлый маг легко сшибает путы Тройным Лезвием и делает приглашающий жест в мою сторону. — Трахни её, да наслаждайся жизнью, сколько влезет. Только не жалуйся потом, что сильно уж всё смахивает на дешёвую постановку.

— Покажи мне, — парень упрямо сжимает губы. В сумраке он выглядит охваченным белым огнём решимости.

— Нет! — вскидываюсь, еле сдерживая злые слёзы. — Он всё врёт! Ты же его даже не знаешь!

— Он был прав, когда сказал про постановку, — Георгий смотрит мне в глаза и хмурится. — Я точно помню, ты закрывала дверь. Что-то неправильное происходит. Я должен разобраться, иначе никогда не буду с тобой на равных. А без этого как жить? Я ведь люблю тебя.

— Нет, не от!.. — бросаюсь к моему, только моему мужчине, но Светлый маг резко вскидывает руку и рявкает:

— Фриз!

И время для меня останавливает свой бег.

— …дам! — кричу я, падая на давным-давно опустевшую кровать.

В комнате царят предрассветные сумерки. Громко храпит придурок Васька. В колонках звучит что-то бравурно-тяжёлое. Бросаю взгляд на экран и понимаю, что кто-то оставил послание, включив бесконечный повтор песни. Язык мне незнаком, но через Сумрак я легко ухватываю смысл простых стихов. И позорно плачу навзрыд под суровый мужской рёв:

Я бы избавилась от своего горя…"

* * *

— Кира Александровна! Постойте! — Хрупкая фигурка сбивается с шага и замирает в свете фонарей. Подхожу ближе. — Старший лейтенант Пастухов. Позвольте задать вам пару вопросов?

— Зачем же так официально? — хмурится она. — Я вроде не требовала обращения на «вы».

— Учитывая обстоятельства, при которых мы с тобой расстались, — «исправляюсь», сохраняя ровный отстранённый тон, — стоило перестраховаться и включить официальный стиль. Тем более, что я действительно обратился к тебе по службе.

— И чем же скромная ведьма может помочь доблестному служителю правопорядка? — Кира медленно выходит из светлого пятна, очерченного уличным освещением. Иду с ней бок о бок по привычному со школьных лет маршруту. — Должно быть, что-то очень важное, раз ты ради этого вернулся в родные пенаты.

— Очень важное, — киваю я, — ведь речь идёт об убийстве и нарушении Договора. Но вернулся домой я не для расследования, а потому, что моё обучение закончено. Вернее, дальше мне предстоит учиться самостоятельно. Ты ведь знаешь про убийство близнецов, которое случилось три дня назад?

— Слышала что-то по радио. — Кира наигранно зевает в кулачок, старательно демонстрируя, насколько тема ей скучна и неинтересна. — С людьми вечно такое. Очень уж… недолговечные они, правда?

— Зависит от точки зрения, — не даю втянуть себя в спор о морали. — Но в случае брата и сестры Зайцевых речь идёт не о случайных вывертах судьбы. На детей устроили охоту. И хладнокровно убили, словно бы даже не опасаясь последствий.

— Эй-эй, у меня алиби, чтоб ты знал, гражданин начальник! — в притворном возмущении машет руками ведьма. — Мы с Ленкой в ту ночь в клубе сняли трёх симпатичных мальчиков. И в город только вечером следующего дня вернулись, как выспались.

— Даже и не думал тебя обвинять, — спокойно пожимаю плечами. — Но ты ведь знаешь, кто из оборотней в последнее время… стал менее адекватен?

— Понятия не имею! — фыркает она. — Они мне не интересны. Да и живут у нас всё сплошь какие-то стрёмные и облезлые шавки. Думаю, гастролёр отметился, больше некому. Так значит, ты вернулся из Москвы, чтобы жить в этой дыре и ловить мелких жуликов? Какой карьерный рост!

— Защищать людей — мой долг. — Кира хмыкает. Раньше сам постеснялся бы бросаться такими пафосными фразами, но теперь делаю это с лёгкостью. Надо всего лишь верить в свои слова. И я действительно считаю, что если б не вернулся в родной хиреющий городок, его жителей продолжали бы безнаказанно жрать оборзевшие оборотни. Ведь кроме меня выследить зверьё просто некому… — Версия о гастролёре интересна, но не выдерживает критики. Судя по отчётам с мест происшествий, которые я прочёл, нападения происходят регулярно. Уверена, что ничего о них не знаешь?

— Абсолютно уверена, — отрезает она и делает ещё одну, совсем уж прямолинейную попытку вывести меня из равновесия. — Вот мы и пришли. Хочешь зайти?

— Благодарю за приглашение, это ни к чему, — качаю головой. — Это никак не поможет мне в поиске преступника.

— Да ладно тебе, — в глазах девушки пляшут огоньки отчаянно-весёлой злости. — Думаешь, раз нацепил эту скрывающую эмоции хрень, сразу стал весь такой из себя непрошибаемо спокойный? Думаешь, не видно, что ты пришёл ко мне, потому что до сих пор вспоминаешь о той ночи и мечтаешь со мной переспать?

В который раз за сегодняшний вечер я поминаю добрым словом Ольгу. Великую Волшебницу, которая научила меня Вуали Чувств. Ну ещё бы, ведь я был одноклассником её сына, как бы дико это ни звучало при нашей разнице в возрастах. Сейчас моя аура для любого Иного выглядит закованной в кокон из голубоватого непрозрачного льда. Из такого снежные городки делают под Новый Год. Чтобы заглянуть под маскировку нужно быть сильнее меня. По просьбе Ильи, Великая Светлая ещё и тренировку мне устроила — вытащила внешность Киры из памяти, приняла её образ и мучила подколками, пока не научился держать себя в руках. Тяжело в ученье…

Опускаю глаза и медленно веду взглядом по стройным ногам, задерживаюсь на пояске, чуть не передёргиваясь от неприятных воспоминаний, уделяю пристальное внимание чуть выглядывающему из декольте бюстгальтеру, вглядываюсь в часто бьющуюся жилку на изящной шее, ярко накрашенные губы…

Смотрю в тёмно-серые глаза, в которых от недостатка освещения сложно заметить прежние голубые тона, и вежливо улыбаюсь:

— «Дары, подобные этим, я бы с радостью принял, будь ты христианкой…»

— Сволочь! — всхлипывает Кира, резко разворачиваясь ко мне спиной и пряча лицо в волосах. Смотрю на медленно закрывающуюся железную дверь и слушаю быстрый стук каблучков по ступенькам. Нужно возвращаться к расследованию, но все силы уходят на то, чтобы остаться на месте, а не броситься вдогонку. Наконец, упрямая пружина доводчика всё же уступает, слышится громкий лязг магнита. Облегчённо выдыхаю.

Раз уж назвался рыцарем и отшил ведьму, Сам Бог велел поохотиться на дракона… Точнее, на семейство драконов. Следующая остановка — городской парк!

* * *

Дверь оказалась заперта, и я в сердцах саданула по ней фаэрболом, проплавив дыру на месте замка. Георгий обнаружился на кухне. Сидя на старом табурете с железными ножками, он, закусив губу, сосредоточенно бинтовал правую руку. От плеча до локтя зияла огромная рваная рана — бицепс был вырван практически полностью. Заметны были следы слабых и неумелых целебных чар. Их там что, в Москве, ничему сложнее простейшей Авиценны не учат?

— Рад тебя видеть. — Георгий поднял голову, и я увидела его бледное, осунувшееся лицо и капельки пота на виске. — Даже если пришла добить, от твоей руки…

— Заткнись. — Переполняющая меня злость наконец находит выход, и я залепляю этому кретину хлёсткую пощёчину. После чего опускаюсь на колени, срывая с раны повязку. Замечаю под столом оторванный рукав форменной синей рубашки. — Тебя мало просто убить!

— Надо сперва как следует помучить? — Этот идиот закусывает губу от боли, но всё равно пытается усмехнуться.

— Именно! — Достаю из сумочки пакетик с сушёными цветами календулы и, растерев в кулаке, выдуваю получившуюся мелкую взвесь на след от укуса. — Ты говорил, что не знаешь, кто стоит за нападениями! Врал мне в лицо!

— Можно подумать, ты занималась чем-то другим. — Как же меня бесит эта его улыбка! — Согласись, чего там расследовать, с такими-то следами зубов на трупах? У нас во всей области только одно семейство плотоядных ящеров. И в нём как раз недавно было пополнение.

— Тогда какого хрена ты полез на них в одиночку? — практически рычу я, продолжая торопливо затворять рану.

— Ну, пока едет подмога, они вполне могли съесть кого-нибудь ещё, — Георгий попытался пожать плечами, но досадливо поморщился от новой вспышки боли. — Как бы я потом жил в этом городе, зная, что допустил подобное? Как смотрел бы тебе в глаза?

— Идиот! Да я тебя видеть не желаю! — выкрикнула я, сама понимая, как глупо выгляжу. От досады я сильно сжала плечо парня, впиваясь ногтями в кожу. — Ты зачем им сказал, что это я их сдала, кретин?!

— А, значит, подранок всё-таки добежал до ваших. Тем лучше. С этими пародиями на динозавров вообще забавно вышло. Они не хотели верить, что разоблачены — пришлось блефовать, — хмыкает этот засранец. — Вообрази моё удивление, когда они поверили в твою помощь! С чего бы, собственно?..

— С того! — огрызнулась я, наблюдая, как смыкается над рваными краями тонкая розовая кожица. До полного излечения ещё далеко, но на большее мне не хватает опыта. Чувствуя опустошение и апатию, отхожу к окну и зябко обхватываю плечи руками. — Вилена Аристарховна инициировала меня в тот день, когда мы последний раз виделись в школе, помнишь? Тогда же она заметила тебя. У тебя уже тогда была сильная склонность к Светлой стороне. Моя учительница — опытная ведьма, она сразу поняла, как именно сделать тебя одним из нас. Моим выпускным экзаменом было инициировать тебя. Она торопилась — боялась, что Светлые успеют раньше. Не зря боялась…

Передёрнувшись, вспоминаю пылающую ауру Ильи и кошусь на внимательно слушающего Георгия. Его чувства и силы всё ещё скрыты дурацкой ледяной защитой. Вздохнув, продолжаю:

— Все Тёмные знали о моём задании. Это было частью мотивации. Когда я… облажалась, каждый успел позлорадствовать или лицемерно похлопать по плечу. Или просто презрительно сплюнуть при моём появлении. — Поморщившись от плохих воспоминаний, я продолжила: — Оборотни все сплошь тупицы! Они вообще решили, что я сама тебя отпустила, потому что влюбилась, а про Светлого мага придумала, чтоб оправдаться. Сами сочинили, сами и поверили. Сами и сдохли!

Я удовлетворённо улыбнулась.

— Нельзя быть такой злопамятной, — хмыкнул Георгий, поднимаясь со стула. — Но откровенность требует ответной откровенности. Любишь стриптиз?

Резко обернувшись, заворожено смотрю, как рассеивается казавшаяся нерушимой защита. Я ожидала увидеть всё, что угодно — фанатичную ярость адепта Света, или до сих пор не забывшуюся и так меня бесившую жалость. Но то, что предстаёт передо мной, настолько дико и нереально, что просто не укладывается в голове.

В синих глазах, мягкой улыбке, горящей тёплым светом ауре, даже в спокойных движениях рук! я вижу покой. Невозможный, всеобъемлющий, абсолютный покой. И, что поражает ещё больше, любовь. Ко мне, тёмной ведьме! В тот момент я решила, что он повредился в уме. Поняла, что боюсь за него, и от этого перепугалась ещё больше. Неужели безумие заразно? Георгий шагает вперёд и кладёт руки на подоконник, оставив между ними и моим телом лишь пару миллиметров. Он ведь тоже видит мои эмоции — я слишком выложилась, чтобы закрываться! Начинаю паниковать.

— Один человек на десять тысяч становится Иным. Соотношение Тёмных к Светлым — семнадцать к одному, — Георгий говорит тихо, глядя поверх моей головы на тёмные улицы и крыши домов. Почему-то от его голоса меня бьёт дрожь. — В городе сто пятьдесят тысяч жителей. Восемнадцать… вернее, уже тринадцать Тёмных и я. Печальная статистика. Впрочем, это всё не важно. Живи под боком сотня Светлых волшебниц — ничего бы не поменялось. Правда заключается в том, что я тебя люблю.

Он замолкает и наконец смотрит мне в глаза:

— Я буду и дальше исполнять свой долг, защищая людей. Но… я прошу тебя остаться. На час, на день, как сама пожелаешь. Лучше на всю жизнь. Если решишь уйти… — секундная пауза. — Не буду врать, что «брошусь с крыши» или «найду кого-нибудь получше». Буду просто жить. Однажды я встречу девушку, похожую на тебя. И буду любить в ней твои черты. Всегда. Но всё же… — тут он хитро усмехается, — предпочёл бы обойтись без полумер.

— Ты… ты спятил, — хрипло и неубедительно трепыхаюсь я. — Не боишься, что в один прекрасный день ударю тебе в спину?

— Как видишь, — пожимает плечами Светлый, продолжая держать меня в полукольце своих рук. — Ты можешь сделать это прямо сейчас. Я открыт, обессилен и не могу сопротивляться.

— И ты смиришься с моим образом жизни? Я-то не собираюсь меняться! — желчно усмехаюсь. — Может, мне тебя и на оргии с собой брать?

— А не заревнуешь? Я парень видный, мало ли какая ведьмочка позарится, — он улыбается, но спустя секунду снова серьёзен. — Если совершишь что-то совсем «ни в какие ворота» — я просто уйду. В конце концов, всегда остаётся вариант с похожей на тебя девушкой…

— Дурак! Только попробуй! — Не выдержав, повисаю у него на шее и запечатываю рот поцелуем.

Не знаю, сколько мы так стоим — секунду или час. Время останавливается, будто я вновь попала под «фриз». Начинает не хватать дыхания. Георгий прижимает меня к себе здоровой рукой и поднимает с подоконника.

— Я… боюсь. — В другой момент мне было бы стыдно за такую слабость. — Что скажут остальные… И что сделают…

— Будут завидовать. — Лица не видно в темноте коридора, а голос, шепчущий на ухо, посылает по телу волны дрожи. — Впрочем… ведьмы же любят гадать, правда? Мне тут недавно показали один интересный способ. Правда, для него нужен плеер со случайным выбором треков, но, думаю, на первый раз и радио сойдёт.

Взмах невидимой руки, слабый импульс телекинеза, и во тьме зажигаются огоньки старенького музыкального центра, а по комнате плывёт мурлычущий женский голос:

Tomorrow I’m gonna leave you,

So, baby, let me show you, what to do…

— Дурное предзнаменование, не находишь? — Кусаю его за ухо и осторожно, чтобы не потревожить рану, расстёгиваю рубашку.

— Спроси меня завтра, — хрипло выдыхает мой мужчина. Зарывается лицом в мои волосы, ведёт рукой по телу… и вдруг напрягается! — Музыка… постель… Кира! Ты дверь закрыла?!

Пару секунд мы молчим, затем начинаем безумно хохотать, будя соседей.