Каждое полнолуние (гет)

То ли волк, то ли волчица.

Их оскал мне только снится.

В тишине нет вдохновения,

Мне лишь волчий вой спасение.

(с) Инкогнито — Волчья

Лаванда приходит к Перси каждое полнолуние — точнее, за два часа до него. Перси любит точность, поэтому всегда готов к её визиту. Никаких свечей, цветов и прочих романтических глупостей — ни одному из них это не нужно. Только полумрак съёмной квартиры, сжимающееся от странной тоски сердце и молчание.

Война изменила многое: Лаванда теперь почти не разговаривает, а сам Перси — больше не работает в Министерстве. Хотя мог бы, Гарри Поттер и Кингсли Шеклболт были щедры на обещания после битвы за Хогвартс. Но эйфория схлынет, и — Перси уверен — его не будут терпеть в Министерстве, не посмотрят на блестящие результаты экзаменов, опыт работы и знакомство с Поттером.

Перси хотел уйти с достоинством, поэтому он сразу же отказался. Съехал от матери, купил цепь и стал ждать.

Но в первое полнолуние ничего не случилось.

Счастливый, Перси выбежал на улицу, аппарировал в какое-то поле и долго смотрел на небо, усыпанное звёздами и невероятно ясное. Смотрел и смотрел, пока его не скрутило. Жуткая боль от выворачивающихся костей и растущих с невероятной скоростью мышц ощущалась лишь пару мгновений — или долгих часов? — а затем всё потонуло в забвении.

Очнулся он на рассвете. Без одежды — ни единого клочка, — без палочки и без чётких воспоминаний. Где-то там, на грани сознания, шевелились смутные образы, запахи, звуки — неразделяемая масса и нагромождение ощущений. При мысли попробовать разобрать забытую ночь на составляющие, как Перси делал всегда, с самого детства, внутри поднимался непонятный первобытный страх. Силы остались только на то, чтобы снова заснуть.

А в июньское полнолуние он всё же выпил зелье и приковал себя цепью к кровати. Но это не помогло. Да, теперь Перси прекрасно осознавал, что делал, но контролировать себя — или монстра? — всё равно не мог. И в тот момент, когда ясность сознания вернулась с первыми лучами солнца, он решил, что больше не будет пить зелье. Воспоминания были невыносимы, хотелось выть, кричать и бросаться на стены в попытке усмирить зверя, живущего внутри. Хотелось ещё чего-то — странного и неопределяемого. Перси не знал, как назвать это чувство, поселившееся где-то в районе груди — то ли тоской о несуществующем, то ли яростью из-за несбывшегося.

Так он и жил — существовал — от полнолуния до новолуния, от новолуния до полнолуния. Бесполезные знания и умения постепенно истирались из памяти, знакомые не знали нового адреса, и порой ночи с днями сливались в серый туман, затягивающий в глубину. Человек внутри Перси умирал тихо, зато зверь набирал силу, и с каждой ночью его вой слышался всё отчётливее.

* * *

Первым, что его привлекло в ней, был запах — такой родной, близкий, уютный. Тогда Перси не знал, кто именно эта девушка, — хотя зверь счастливо скалил клыки, и в его рычании можно было угадать слово «волчица». Он шёл на этот запах, стараясь не потерять его в толпе — сегодня праздновали годовщину Победы. Хотя это было просто — куда проще, чем раньше, — потому что теперь Перси уступали дорогу. Почему именно, стало неважно — чужие страх, ненависть или сочувствие были одинаково неприятны.

Она стояла у стены в углу зала — самая обычная девушка. Голубое платье — под цвет глаз — висело мешком и собиралось складками по бокам, просто расчёсанные рыжие волосы, старые туфли со сбитыми носами — она были лишней на этом празднике жизни. Как и сам Перси.

Но запах говорил о совершенно другом — о красивой серебристо-серой волчице, изящной и сильной. Возможно, то было действие вчерашнего полнолуния, или зверь стал намного сильнее человека за долгие месяцы свободы — Перси было всё равно. Абсолютно неважно, ведь она подняла глаза и протянула руку.

В тот вечер она пришла к нему впервые. Но не осталась.

Потому что в их обоюдных желаниях не было ничего человеческого, и, возможно, её это пугало. Единственным, что она сказала, уже собираясь уходить, было её имя: «Лаванда».

Перси искал бы её, если бы знал где. Лаванда ушла — растворилась, исчезла, пропала. Её не было, и он метался в беспокойстве ещё несколько недель, не замечая, как летят дни. Но пришло очередное полнолуние — и она вернулась.

Тихо постучалась в дверь ровно за два часа до, бледно улыбнулась и бесшумно прошла в комнату. Тишина и полумрак делали её ещё более совершенной, оставляя только запах, скрадывая всё лишнее. Перси тянуло за ней, запах туманил разум. Лаванда достала из кармана мантии флакончик с зельем и выпила. Перси удивился, но не стал спрашивать — зверь мешал формулировать мысли в осознанную речь.

Пока ещё руками, а не лапами с когтями, он разматывал шарф, закрывающий шею. Зубами, а не клыками прикусывал кожу возле грубых шрамов на плечах и шее — раны, нанесённые оборотнями, заживают очень медленно и плохо. Со вздохом, переходящим в тихое рычание, расстёгивал пуговицы платья — снова голубого.

А потом были поле и лес, двойной вой на луну и запах крови. Лаванда ушла на рассвете, сказав: «Я вернусь».

* * *

И Перси ждёт, а она приходит. Каждое полнолуние Лаванда стучится в дверь его квартиры. Она всегда пьёт зелье, а он — нет. Дни ожидания сливаются в недели и месяцы, и однажды звериная тоска захлёстывает Перси с головой в самый обычный день, на магловской работе. Он сбегает, никого не предупредив и не пытаясь оправдаться. Единственное желание — увидеть её, Лаванду, прямо сейчас, как можно скорее. Но он не знает, где искать. Где её дом — у маглов или у магов? Единственное смутное воспоминание о её знакомствах — Рон. Вроде бы они когда-то общались, Перси толком не помнит, потому что никогда не интересовался жизнью брата.

И он аппарирует в «Нору», к матери. Дом, покинутый несколько лет назад, почти не изменился. Его обитатели — тоже.

— Перси, дорогой, как давно мы не виделись, — из глаз матери текут слёзы, а объятия крепкие, словно цепи.

— Здравствуй… мама, — слова произносятся с трудом, царапая глотку. — А где Рон?

— Рон?.. Он теперь живёт отдельно вместе с Гермионой, — мать удивлёна вопросом, но всё же отвечает. — Ох, как же ты изменился!

— А где именно он живёт? Мне нужен адрес, — Перси пропускает все остальные фразы, сосредотачиваясь на важном.

— Хорошо, — она вздыхает и пишет адрес на клочке пергамента.

— Спасибо. До свидания, мама, — Перси прячет бумагу в карман и идёт к выходу.

— Перси, подожди! — он оборачивается у самой двери. — Ты заходи хоть иногда. И, может быть, тебе всё же стоит поговорить с Биллом. Он…

Перси хлопает дверью.

* * *

Ровно за два часа до полнолуния Лаванда стучится в дверь. Перси, как и прежде, открывает, но не пускает её внутрь. Он долго смотрит на неё, такую настоящую, а она — на него. Лишь через несколько минут Перси отодвигается в сторону, пропуская Лаванду в квартиру. Он медленно и тщательно запирает дверь, чувствуя затылком взгляд — сегодня он выпил зелье и может нормально мыслить.

Перси втягивает воздух — запах по-прежнему потрясающий, кружащий голову. Возможно ли, что она…

— Кто ты? — голос слегка охрип от долгого молчания. Лаванда не отвечает, только смотрит и улыбается. — Или что ты? — Перси медленно приближается к ней, проводит рукой по тёплой щеке.

— Сходят ли оборотни с ума? Ты ведь это хотел спросить, — Лаванда улыбается, и искры смеха пробегают в её глазах. — Да. Но ты и сам это знаешь.

Перси молчит — теперь ему кажется, что она читает мысли. Ведь он знал, догадывался, две эти бесконечные недели он старательно гнал от себя мысли о подобном. С того разговора с Роном, когда он узнал, что Лаванда пропала без вести вскоре после битвы. И что Фенрир так и не смог серьёзно поранить её во время битвы за Хогвартс — просто не успел.

— Вспомни своё первое полнолуние, — Лаванда закрывает ему веки руками и целует в лоб. В то же мгновение воспоминания обретают чёткость: живая добыча, зубы, прокусывающие хрупкую шею, упоение и сумасшедшая радость. И кровь, кровь, кровь… И рыжие волосы, и голубые глаза, и черты лица…

Лаванда отодвигается на несколько сантиметров и убирает руки от его лица. Она улыбается — почти хищно. И, смотря Перси прямо в глаза, произносит:

— Я ещё вернусь.