Разрешить себе быть (гет)

Она скользит по воздуху, легко и свободно. То есть не совсем по воздуху — ей не требуется никакая опора, и ничто ей не препятствует, лишь иногда отвлекают некоторые физические предметы. Оказалось не так-то просто привыкнуть к тому, что тела у неё больше нет. Строго говоря, в абсолютной пустоте она скользила бы не менее легко, и наверняка даже свободнее. Наконец-то она изящна и грациозна — ради этого, пожалуй, даже стоило развоплотиться.

Она пытается не думать о нём, о доме, о своём уютном баре, о своих — его — кошках. Она вообще старается не думать, хотя это почти всё, что она ещё может. Думать, да ещё скользить. Странно и интересно видеть мир не только таким, каким он кажется, но и таким, какой он на самом деле есть. Вот забавно: от неё почти ничего не осталось, только крохотная эфемерная часть, отвечающая за разум, казалось бы — живи да радуйся. Никакой жажды или голода, ничего не болит, не тянет и не ноет, ни чувства усталости или раздражения. А вот поди ж ты: стоит дать этой частице волю, как она тут же начинает размышлять, а то и ещё что похуже: вспоминать, и становится до того странно и неприятно, что лучше бы болело. Поэтому она старается держать свой разум, или что там у неё осталось, в ежовых рукавицах. Никаких глупостей вроде размышлений или сожалений. Только свободное, ничем не скованное движение разума, очищенного от памяти и эмоций, такое же лёгкое, как её скольжение в пространстве.

Иногда ей кажется: вот-вот, и она достигнет своей цели, сбросит все оковы своего прежнего состояния. Превратится в ветер, в блеск звезды, вздох вулкана… Но нет, не получается. Оказывается, развоплотиться и обезличиться — это разные вещи. Вот и приходится скользить, скользить без остановки, пытаться потерять себя в Мире, раствориться в нём.

Любоваться красивыми местами: вот удивительные деревья, за ними — потрясающе высокие горы, а здесь лес, дремучий, насупленный, в нём явно должно найтись что-то интересное. За лесом шаловливая река, а там — город: улицы чистые, домики нарядные, в окошках горит свет, а внутри любящие счастливые люди…

Не заглядывать в эти окошки, не видеть, не вспоминать, не думать. Прочь, прочь отсюда! Скользить, не сбавляя скорости, дальше, дальше. Перелистывать страны и материки, нанизать облака, как бусы, на невидимую нитку, нырнуть в океан и уйти под землю, а затем — снова в небо, поиграть с солнцем в прятки.

Боязно и интересно испытывать на прочность Мир: как далеко она сможет улететь от его Сердца? Незнакомые, странные места манят как магнит, особенно одно. Сильно манит… Тонкая, не толще волоса, грань между мирами — в той, прошлой жизни она была недоступна, но теперь для неё нет преград. Она присматривается к ней, касается — и вдруг падает в неё, словно сухой осенний лист в пропасть. На дне пропасти журчит река, с одного берега на другой перекинут хрупкий канат, по которому, раскачиваясь и скрипя, движется кабинка, а в ней сидят…

* * *

Лойсо грустно улыбнулся Максу, открыл дверцу замершей над пропастью кабинки, сделал шаг в пустоту и взмыл в небо призрачным белым вихрем, а потом исчез, словно его и не было никогда. Макс вяло подумал, что упустил свой последний шанс выяснить, почему всё-таки у его грозного Ордена было такое дурацкое название.

Кабинка раскачивалась и почему-то скрипела. Очень странно: когда он создавал этот мир — правда, он тогда не знал ещё, что что-то создаёт — то точно не думал, что кабинка должна скрипеть. Наверное, без него этот мир развивается по своим законам. Или это общий для всех миров закон — портиться, тлеть, превращаться в прах, в ничто… развоплощаться.

Интересно, этот мир ещё воспринимает его как Вершителя или уже повзрослел? Сможет ли он повернуть ржавчину вспять?

Глупо было бы сомневаться, что думал Макс в эту минуту вовсе не о ржавчине.

* * *

Она вздрогнула бы, если бы могла дрожать, убежала бы, если бы могла бегать. Она может ускользнуть — и должна, но вместо этого остаётся и просто смотрит на того, кто выходит из кабинки. Внезапно в ней просыпается надежда: если она может смотреть, значит, сможет и сказать?

— Ты сможешь всё, что захочешь, — внезапно отвечает ей это существо, в физическом мире выглядящее как застывший на месте белый вихрь, а для неё…

— О, сам папочка Лойсо? — она так изумляется тому, что узнала его, что забывает изумиться тому, что может спрашивать. — Решил-таки поучаствовать в жизни дочери? Точнее, в послежизни?

Интересно, как звучит этот разговор для обычных людей? Как завывание ветра? Может ли ветер завывать иронично?

— Ты Теххи, — с удовлетворением то ли спрашивает, то ли сам себе отвечает вихрь. — Недурно. Да, чтобы поговорить с ним, тебе придётся постараться — вы с ним сейчас слишком разные, — отвечает он на её не заданный вопрос. — Но ты, конечно же, сможешь. Ты всё же моя дочь, — время снова течёт, вихрь взмывает вверх и тает, бросив напоследок: — Если захочешь.

Захочет ли она? Она заглядывает в кабинку.

* * *

Ветер свистит — высоко всё-таки. Неожиданно краем глаза Макс увидел какое-то движение за спиной, обернулся — но там, разумеется, было пусто.

Зябко поёжившись, он покинул кабинку канатной дороги. Не бросился очертя голову в пустоту, как это только что сделал великолепный Лойсо Пондохва, а просто сделал шаг и оказался на вымощенном мелкими неровными камешками тротуаре.

Кто бы мог подумать, что однажды он придёт сюда снова, чтобы отыскать её призрак — он уже и сам перестал понимать, зачем!

В этот раз город уже не был безлюдным, а его обитатели не выглядели как задумчивые привидения. Нормальные живые люди. Их лица то и дело казались знакомыми — но одного лица Макс всё никак не мог отыскать среди них. Как найти Теххи? Среди этих людей, таких живых и бесстыдно настоящих, ей явно не было места.

* * *

Он ищет её! Теххи бросается к Максу, хочет обнять его, но скользит сквозь него — в ней не осталось больше ничего от того Мира, в котором он живёт. Он не видит её! Не слышит! Они слишком разные!

Захочет ли она? Столько времени она потратила на то, чтобы стать ничем, а вот теперь всё, чего она хочет — стать хоть чем-нибудь, что сможет жить в одном с ним Мире.

Как это сделать? Ведь она почти что умерла. Теххи смотрит на Макса. Могут ли призраки плакать?

Ну, уж нет! Умерла та наивная девочка, хозяйка «Армстронга и Эллы», но разве это была она, Теххи? Она уж скорее освободилась, над ней больше не висит угроза развоплощения, да она родилась заново! Разве её больше нет в его Мире? Да, она сейчас почти никак не выглядит, Макс не сможет её услышать, но она здесь, и она сможет всё, что захочет!

Как все они это делают — существуют людьми из плоти и крови? Как больно вспоминать, особенно когда долго старалась всё забыть…

Она скользит вдоль уютных улиц, забирается в один из домиков. Там семья садится обедать. Не то, слишком много счастья.

В другом домике одинокий старик ждёт прихода своего сына. Это совсем не то. Она с досадой выдыхает и улетает, не заметив, как старик вздрагивает и, с испугом обернувшись, подходит к ставням, чтобы поплотнее их закрыть.

В следующем доме ей везёт: молодая девушка собирается на свидание. Теххи с интересом смотрит на неё: как она выбирает платье, одевается, крутится перед зеркалом. Как она ждёт, как надеется… Когда она была такой? Как она такой была? Она придвигается поближе к зеркалу, чтобы лучше видеть. Сейчас она поймёт что-то очень важное…

* * *

Сегодня Анита собиралась долго, тщательно. У неё важное свидание с сэром Туули — он поведёт её знакомиться с родителями. Нужно выглядеть элегантно, но естественно. Так, что ещё нужно сделать?

Анита подошла к зеркалу, достала помаду, подняла взгляд, но вместо своего отражения увидела грустную незнакомку с длинными серебристыми кудряшками. Рука Аниты замерла в воздухе, вопль умер в груди, не успев родиться, она моргнула — незнакомка исчезла. В зеркале снова отражалась она, только белая, как мел.

* * *

Она снова как настоящая! Это трудно, очень трудно — выглядеть таким образом. И, наверное, она не сможет так долго. А ходить — вовсе мука. Но ведь это ради Макса.

Может быть, со временем она сможет привыкнуть к такому состоянию, и это станет для неё проще. Этот город — первый, который создал Макс, и он особенный для него. А это значит, что он будет появляться здесь.

И ей здесь тоже нравится.

Он сидит в кафе. Девушка-официантка ставит перед ним его заказ. Как это трудно. Теххи подошла ближе и протянула к нему руку.

* * *

Девушка в кафе была немного похожа на неё, поэтому оба сердца Макса одновременно сжались от боли.

— Что с вами? — встревожилась девушка.

— Ничего, милая, — Макс покачал головой. — Ты просто очень похожа на… Нет, ничего.

Она поставила на стол его заказ, с некоторым сомнением кивнула, но ушла. Внезапно Макс ощутил призрачное дуновение ветра, принёсшее до боли знакомый тонкий аромат. На его плечо опустилась лёгкая тёплая рука: прикоснулась и тут же поспешно отдёрнулась, словно обожглась.

Макс обернулся, и земля ушла у него из-под ног.