Hello, Dolly (гет)

* * *

2008 год, декабрь, Северное море, Азкабан

— Заключенная Наутис Лагус пятьсот восемьдесят семь, к вам посетитель!

Она вздрогнула. Слишком давно не слышала она человеческого голоса. Несколько лет. Сколько, интересно? Семь? Восемь? Нет, дольше. Наверняка, все десять. Нет, десять — это слишком: просто время здесь ползет слишком медленно. Ну, конечно, так оно и есть. Когда каждый день видишь одни и те же стены, покрытые влажной плесенью, подмерзающей зимой и вонючими потеками расползающейся летом, а единственными часами становится узкая полоска солнечного света, что в долгие летние дни с опаской просачивается в узкую щель под потолком и медленно ползёт по стене, пока не исчезнет в пыльном мареве противоположного угла камеры, часы, минуты, секунды, не говоря о неделях, месяцах, годах становятся абстрактным понятием. Ах, да, еще можно ориентироваться по приёму пищи. Их кормили четыре раза в сутки... а, может, даже пять... или три... Знать бы ещё, сколько длятся эти самые сутки: из её камеры небо было совсем не видно; по звёздам ничего не определишь. Только желудок, за долгие месяцы и годы привыкший работать в определенном режиме, подсказывал ей, что вот-вот раздастся противно ввинчивающееся в мозг шарканье аврорских сапог по камням длинных-предлинных коридоров. Эти... новые служители магического закона, будто сговорившись, едва волочили ноги, тащась с котлом, полным мерзкой бурды, из одного конца коридора в другой. Почему у неё никак не получалось спокойно реагировать на этот бередящий нервы скрежет? Сколько раз она его слышала? И не сосчитать! И каждый раз зажмуривала глаза, сжимала зубы и затыкала уши, с трудом сдерживая себя от взвизга. Правда, крики, вой, вопли, плач и даже вежливые жалобы заключенных в первые годы её отсидки тюремщики без предупреждения ликвидировали — подходили к решетке и накладывали невербальное Силенцио, после чего удалялись без единого слова.

Аврорам было строго-настрого запрещено разговаривать с заключенными, хотя в глазах служителей закона явственно читалось желание высказать каждому осужденному, в том числе и ей, «проклятой жабе», всё, что накипело на душе. Тут и легилиментом быть не требовалось, хватало беглого взгляда на хмурые лица церберов Шеклболта, чтобы понять: они до сих пор всё помнят и ничего прощать не собираются. И немудрено. Большинство из тех авроров, что нынче охраняли Азкабан, были теми самыми «маггловскими выродками», дела которых она когда-то рассматривала с таким рвением и тщательностью, чьих родных, близких, друзей безо всякой жалости, следуя лишь краткой и недвусмысленной инструкции, составленной ею самой и утвержденной министром Пием Толстоватым, приговаривала в лучшем случае к изъятию палочек и выдворению к магглам, в худшем — к Азкабану. Тех, кто пытался сопротивляться или подделать родословную, ждала ужасная участь — поцелуй дементора. И ни разу ей не приходило в голову, что может настать день, когда она поменяется местом с любым из них. Нет, такого, конечно, быть не могло, разве что в случае победы Поттера, а под силу ли глупому неотёсанному подростку, не желающему признавать никакого порядка, справиться с таким магом, как Тёмный Лорд?.. Нет, разумеется, и никто в здравом уме не поставил бы на этого щенка и кната.

А вот, поди же...

Увы, свершилось.

И теперь она — никто. Всего лишь жалкая заключенная под номером пятьсот восемьдесят семь, а те, кто давным-давно сидел перед ней, рыдая и умоляя о пощаде — на воле, занимают видные посты в министерстве, влюбляются, женятся, заводят детей, ссорятся, мирятся, отдыхают на курортах, обустраивают быт. До неё никому нет никакого дела. Никто даже не вспомнит о том, что она когда-то жила на белом свете, много и тяжко работала, старалась приносить пользу, которую понимала исключительно как наведение порядка и следование букве закона. Если б хоть одна живая душа могла представить, от чего, верней, от кого она отказалась во имя наилучшего устройства магического мира... Интересно, пожалел бы тогда её хоть кто-нибудь? Нет, скорей всего, наоборот — окончательно облили бы презрением, выкупали в нём, да ещё злорадствуя и улюлюкая. За такое не жалеют. За такое презирают и ненавидят.

«Не лги сама себе! Тебе было наплевать на магический мир с Астрономической башни. Тем более, на его наилучшее устройство. Ты просто жаждала выбраться из грязи в князи, вот и всё. Они всё испортили бы... Не для того ты горбатилась днями и ночами, чтобы потерять с таким трудом заполученную должность. И для чего? Для утирания сопливых носов? К тому же на кону была твоя безупречная репутация. Потеряв всё, ты бы отчаялась, обозлилась и сделала Их жизнь невыносимой. А Они этого не заслужили, потому что Они — это Они. Да и как бы ты объяснила почтенным волшебникам и волшебницам из Министерства, откуда Они взялись?.. То-то...»

Всего один человек знал эту тайну, истерзавшую всю её душу, подобно когтям оборотня — её отец. Их отец не знал ничего. Верней, не захотел узнать. Что ж, сейчас уже ничего и не узнает, потому что мёртв. И её родитель тоже умер. И один из Них. Об этой самой страшной для неё смерти она узнала лишь на процессе над Пожирателями и их приспешниками, в числе которых сама значилась под номером один. Теперь и её конец недалёк. Азкабан — не курорт. Даже без дементоров. А сил бороться за жизнь у неё не осталось. Она уже немолода, больна и... по-прежнему уродлива. И одинока. Как всегда. Только сейчас это уже не имело никакого значения.

С ума сойти... Неужели ей когда-то казалось, что одиночество для неё — самый лучший, верней, единственно возможный выход, что положение её незыблемо, и сама она неприкосновенна. Почему людям в восемнадцать, в двадцать пять, а потом и в тридцать... да что там, даже в сорок кажется, что вот на этом возрасте они уж точно застрянут до бесконечности. Что не постареют, не станут больными, беспомощными и... мудрыми. Глупо. Даже такая упёртая педантка, как она, помудрела в этих стенах. Хватило мужества признаться, по крайней мере, себе, что всё... Больше ничего не будет. Что конец близок, что стать нужной хоть кому-то ей уже не успеть. Её тело после смерти сбросят в море и имя забудут. Его у неё уже нет, но хоть руно-номер присвоили.

Смешок вышел горестно-хриплым, совсем не девчоночьим, как раньше.

Нет, конечно, у неё оставался брат, давным-давно благополучно обосновавшийся в маггловском мире вместе с бросившей её матерью-магглой. Матери, наверняка, уже нет в живых, а брат?.. Где он теперь? Нет, ей совсем неинтересно, ведь он всего-навсего жалкий сквиб. Даже имя его почти стерлось из памяти. Лишь совсем недавно она попробовала вспомнить его и произнести вслух, перекатывая на языке почти позабытое звучание звонкой «р».

— Кр-р-р-ристиан...

Вспомнила сразу же. Значит, не забыла, просто не желала вспоминать о нём. Еще бы... Он был первым в списке её больных мозолей.

Потом был отец — никчемный бесхребетный слизняк, ни разу в жизни не пытавшийся подняться со дна под названием «Коммунальное хозяйство Министерства магии», до самой пенсии державшийся за жалкую должность уборщика сильней, чем за собственную волшебную палочку. Еще и гордился тем, что его, якобы, уважали. Старый дурак! Разве за такое уважают? Она сама не раз слышала, как пренебрежительно отзывались о нём и сотрудники отдела, где он работал, и однокурсники-слизеринцы, среди которых она застряла на семь лет по непонятной, а, может, наоборот, тонко просчитанной прихоти шляпы. Разве что в лицо не смеялись. Отец же лишь добродушно улыбался на все выпады обидчиков и, как ни в чём не бывало, продолжал драить полы, как делал всю свою никудышную жизнь.

Кхе-кхе... Он-то улыбался, а она, будучи еще совсем девчонкой, лишь сжимала зубы от ярости. И запоминала. Всех.

Многим удалось отомстить. Позже. Так, как они того заслуживали. Правда, слизеринцам в открытую пакостить — себе дороже. Что ж, если голова уродлива, это не значит, что она пуста — соображает, что можно легко обойти то, через что опасно перепрыгивать.

Ах, да... еще был Он. Главный мужчина её жизни, если не считать Их, конечно. Его очередь пришла, когда ей было семнадцать. Кто знает, если б не убийственная, почти нестерпимая... нет, не любовь — болезненная зависимость от Него, — сложилась бы иначе её жизнь? Скорей всего, нет. Все равно никто на ней не женился бы, а так... Ещё не хватало ко всем «прелестям» жизни остаться старой девой. Не осталась... Всего лишь два раза в жизни — два! — она была с мужчиной. Что ж, хотя бы столько. Главное с Ним, с тем, кого хотела она. И неважно, что Он её не хотел, совсем неважно... Её никто никогда не хотел. Зато даже самое малюсенькое воспоминание о каждой из двух близостей с Ним осталось идеально ясным... таким четким, выпуклым, не замутненным ничем лишним, будто извлекалось каждый раз из какого-то стерильного углубления в её памяти. Маленького такого уголочка, где можно было бережно хранить все тщательно припрятанные ощущения: запах тела, гладкость его юной кожи, её вкус — солоноватый, терпкий... А еще шелк кудрявых чёрных волос, форму ногтей, напряжение мускулов ягодиц под пальцами, шероховатость маленькой неровной родинки на правом плече, рваное дыхание, дрожь длинных густых ресниц в моменты пика. И прикосновения его губ... Они были идеальны, эти Его чертовы губы — неутомимые, потрясающие, то и дело растягивавшиеся в оскал, чем-то напоминавший собачий.

А ещё от Него в первый раз пахло амортенцией, с которой она жутко переборщила для верности. Это обнаружилось уже в мотеле, в постели, когда Он, не давая ей передохнуть хотя бы минуту после очередного раза, принимался за дело снова и снова. Серые глаза из-за расширившихся зрачков казались черными, и в глубине их плескалась ярость. А она ликовала про себя от того, что Он с ней... на ней... в ней... и, изо всех сил стараясь не кривиться от боли, молила всех известных ей богов о том, чтобы не заснуть вместе с ним, когда гиппогрифья доза любовного зелья, отключившего Его мозг и вскипятившего кровь, прогорит, наконец, в горниле одержимости. Ведь тогда не удастся подлить очередную порцию, и всё будет кончено. Он не просто возненавидит её, а убьёт. А ей было так мало Его... слишком мало. Хотелось насытиться Им на долгие годы, может быть, на всю жизнь.

Как же её угораздило заснуть? Наверное, от того, что Он, вконец вымотавшись, скатился, наконец, с её тела, притянул к себе и по-хозяйски сграбастал в охапку, а она лежала тихо-тихо, боясь пошевелиться. Во сне Он был особенно хорош собой. Она долго любовалась Им, ну и пригрелась, дурёха, да ещё и... поверила, что всё правильно, что так и должно быть. Очень не хотелось будить Его.

Идиотка!

Вышло еще хуже. Он... когда продрал глаза, огляделся и сообразил, что вместо того, чтобы быть сейчас с лучшим другом и радоваться вместе с ним появлению на свет своего будущего крестника, родившегося рано утром, весь день и почти половину ночи прокувыркался с самой, мягко говоря, неприятной особой Хогвартса в постели какого-то занюханного придорожного маггловского мотеля в жуткой комнатёнке с потрепанными ярко-розовыми обойчиками, разразился отборной бранью. А потом Его при виде неё... Нет, лучше не вспоминать. Это больно. Слишком больно.

А чего она хотела в тот момент? Думать, что вырвало Его из-за сливочного пива, пять бутылок которого Он вылакал накануне утром в «Кабаньей голове», или передозированной Амортенции?

Глупо. Она же заметила, с каким отвращением, словно она была покрытым струпьями инферналом, Он взглянул на неё. Как же Его передернуло!.. Будто током ударило. А каким ужасом наполнились серые глаза, когда Он увидел, что оба они голые, а простыня — вся в крови, перемешанной с семенем! Не иначе, эта утренняя сцена всю жизнь была его боггартом.

Это её воспоминание стало самым плохим.

Верней, одним из самых плохих. Были и хуже.

Он даже в уборную не соизволил свалить, так всё и вытряхнул рядом с кроватью, словно намеревался таким манером продемонстрировать своё отношение ко всему случившемуся и к ней, в первую очередь.

И что ей было делать?

Умереть? Забыть всё? Возненавидеть себя? Его?

Как бы ни так!

Не дождутся! Никто не дождётся! Ни он, ни любой другой! Она не какая-нибудь чувствительная психически неуравновешенная дура, справится. Ей не впервой. Знала же, что так будет, стало быть, нечего лбом биться и истерики закатывать. У неё тряслись руки, когда она собирала Его одежду, чтобы швырнуть Ему в лицо. Не успела: Он опередил её — бешено скалясь, подскочил, в чём мать родила, вырвал свои тряпки из её рук, кое-как напялил штаны, высокие ботинки, накинул куртку и, не говоря ни слова, хлопнул дверью. Ушел, и всё. Даже не обернулся, словно ему было невыносимо посмотреть на неё в последний раз.

А ей после всего еще и пришлось убирать при помощи Экскуро всё, чем этого психа вывернуло на облезлый грязно-розовый половичок около кровати.

Вряд ли Он после случившегося подумал о ней хоть раз. Ведь о чём-то неприятном, вызывающем омерзение лучше всего позабыть навсегда. Она вот всегда забывала всё, что не хотелось помнить. Он, скорей всего, тоже.

Она сама не знала, что было бы лучше: чтобы Он вспоминал её, содрогаясь при этом от отвращения, или чтобы забыл. Наверное, второе, но, кто знает, как устроена голова у мужчин? Особенно у чересчур нервных и впечатлительных, таких, как Он.

А вот она помнила всё. И радовалась даже такой малости. Ей было наплевать, что урвать десять часов его объятий удалось лишь обманом. Молодость брала своё. В двадцать два года всякой женщине хочется любви; она — не исключение, и никуда от этого не деться. Что ж, всё случилось, как случилось, нужно было продолжать жить дальше. Единственное, что её не то насторожило, не то испугало после всего случившегося — невесть откуда взявшаяся одержимость розовым. Она сама не могла понять, с чего вдруг её так переклинило, просто чувствовала, что больше не сможет обходиться без яркости и аляповатости этого цвета. Он продолжал травить её всю оставшуюся жизнь, действовал на неё, как наркотик, вводя в состояние умиротворения. И ничего поделать с этим не получалось, хоть убей.

И до той приснопамятной встречи с Ним здесь же, в Азкабане, она всё ещё не ненавидела Его. Почему? Она и сама не знала, наверное, надеялась на что-то? Вот только на что?

С ума сойти: сейчас на Его месте — она сама, а Его нет! Мёртв!

Слава Мерлину, у неё много времени, чтобы хорошенько подумать над всем, что произошло в её жизни. Верней, о том, что она сама сделала с этой самой жизнью. И с Их жизнью тоже.

* * *

— Эй, карга вонючая! Оглохла что ли? Мне сколько раз тебе повторять? К тебе посетитель! Из психологической службы аврората.

Она вздрогнула и медленно подняла голову, убирая тыльной стороной ладони порядком отросшие седые пряди с лица, мельком отметив, что ногти у неё отросли словно когти мантикоры и слоились, кожа на руках загрубела и обвисла, а пальцы стали худые-худые, как палочки.

Злобный каркающий голос аврора захлебнулся, словно его обладатель подавился слюной.

Она удивленно прищурилась и начала высматривать в темноте тюремного коридора этого самого представителя аврората, не удостоив дежурного аврора даже взглядом.

«Неужели они сняли сигнальные чары? И что от меня нужно этому прихвостню Шеклболта? Все, что они хотели услышать, услышали тогда, на суде... Больше не скажу ни слова».

Она с трудом слезла с узкой тюремной койки, прикрученной к стене, по привычке закусив от боли губу: суставы ныли немилосердно, а обезболивающих зелий в таких случаях не полагалось. Так не хотелось выбираться из-под облезлого одеяла, когда с трудом согрелась, но желание поговорить впервые за много лет хоть с кем-то победило. Любые разговоры в Азкабане тотчас фиксировались при помощи звукоулавливающих чар. Наверное, они действовали наподобие Удлинителей ушей, что продавались в магазинчике Уизли. Сама она никогда там не была, но уже после её хогвартской эпопеи Драко Малфой, не раз вместе с матерью наведывавшийся в Министерство к Скримджеру с прошениями об освобождении отца, порассказал ей об ассортименте «Всевозможных волшебных вредилок» много чего... занятного. И про эти самые удлинители, и про её фигурку на моноцикле, катающуюся по канату, и про многоразового висельника — тоже, кстати, в виде её персоны. Что там делал Малфой-младший, ей было неинтересно. Только на суде, когда разбирали дело Драко, выяснилось, что он приобрёл в уизлевской лавочке Порошок мгновенной тьмы. Она вспомнила, что применил его юный Пожиратель как раз в тот день, когда был убит Дамблдор.

Дамблдор! Одно это имя вызывало у неё зубовный скрежет. Сколько сил она потратила на то, чтобы убрать старика из Хогвартса за то, что по его вине еще на первом курсе чуть не погиб её мальчик, но проклятый хитрый лис, заигравшийся в доброго мудрого дедушку, всегда оказывался на шаг впереди неё. Всегда! С ума сойти, а ведь если б не Альбус, ей бы несдобровать в Запретном лесу у кентавров. Тем не менее, она не чувствовала к нему признательности, ни капельки. Да, было страшно, очень страшно, и этот дикий табун снился ей в кошмарных снах не одну неделю, но злоба на директора за разгуливавшего по школе василиска, пригретого в Хогвартсе ручного оборотня и прочие безобразия не ослабла даже после его смерти. Тем более что, умерев, он успел заварить такую кашу, за которую даже поцелуя дементора мало.

Как ни старалась она уберечь сыновей от этой напасти, ничего не вышло. Чертова Сивилла! Это она предсказала гибель её ребенку! После инспектирования урока этой чокнутой вещуньи, она, ведомая шестым чувством, снова поднялась в кабинет Прорицаний и попыталась уточнить, что же за ужасная опасность имелась в виду. А полоумная стрекоза взяла да и выложила ей всё! От и до. Всю жизнь как на блюдечке преподнесла. И про дикарей этих в полулошадином обличье предупредила, и про то, что Корнелиуса скинут. Но это было неважно. Мелочи, не стоившие выеденного яйца. А вот когда предсказание коснулось детей, показалось, что мир рухнул!..

Едва Сивилла заикнулась о том, что её старший сын умрет совсем юным в страшном сражении, первой реакцией было жгучее желание прикончить эту дрянь; руки прямо-таки чесались, но, увы, оказались коротки. Она думала, что в её власти хотя бы выкинуть прочь из Хогвартса сумасшедшую провидицу, но даже это не удалось: опять проклятый Дамблдор постарался. Хорошо, хоть успела взять с этой пьянчужки Непреложный обет, а не то язык у дурищи точно развязался бы уже на следующий день. И если на первом курсе её ребенку кое-как удалось избежать гибели, на шестом всё случилось так, как и предсказала Сивилла. А ведь она лично поручила Снейпу увезти своих мальчиков в дом приёмных родителей и наказала предупредить их строго-настрого, чтобы сидели тихо, как мышата — не высовывались и никуда не лезли. Как они оказались в Хогвартсе? Уму непостижимо!

— Шевелись! — прикрикнул аврор, раздраженный вновь затянувшимся молчанием заключенной.

— Какая еще психологическая служба завелась в аврорате? — хрипло спросила она, стараясь рассмотреть за широченной спиной аврора того самого психолога. — Или Министерству теперь денег девать некуда? Неплохо сейфы чистокровных семейств почистили, да?

— Умолкни, старая карга! — рявкнул аврор.

— Успокойся, Юджин, — тихо произнес из темноты коридора мужской голос. — И спасибо. Теперь говорить с ней буду я.

Каждую клеточку её немощного тела охватил жар. Этот голос!.. Она могла бы поклясться чем угодно, что слышала его. Давно, очень давно... Еще в прошлой жизни.

Жар схлынул, и всё тело внезапно охватила нервическая дрожь. Она тяжелыми шаркающими шагами медленно подошла к решетке...

...и обмерла.

Около её камеры стоял Он. Нет, не Он, конечно. У Него были черные волосы и серые глаза, а молодого мужчину, внимательно разглядывавшего её, она лично наградила мышино-каштановыми волосами и карими глазами. Как и его старшего брата. А в остальном — одно лицо. В последний раз она видела человека, стоявшего по ту сторону решётки, совсем ребенком. И голосок тогда у него был детский, еще даже и не ломался.

Сейчас перед ней стоял взрослый мужчина — красивый, как его отец. Уверенный в себе. Наверняка очень умный. И сильный волшебник. А как же иначе? С таким-то наследием! Только ростом невысок. Ну, конечно, она-то ведь коротышка.

Сердце в груди сделало кульбит и затрепыхалось часто-часто.

Мерлин! Ей ведь нужно будет говорить с ним! Кто знает, может быть, придётся рассказывать о себе всё! Абсолютно всё!

Нет, она не может! Не будет!

Только не ему!

— Итак, Юджин, жду вас здесь через час, — этот голос лишал сил, вводил в транс, убивал и воскрешал одновременно, — а с вами, мадам, мы продолжим.

Она отчаянно помотала головой. И отвернулась. Слёзы сами собой покатились из глаз, и остановить их не было никакой возможности.

— А вы изменились. Очень. Кожа да кости остались... — тихо пробормотал он, очевидно, самому себе.

— Я не буду ни о чем говорить с вами, мистер Криви, — прохрипела она, едва дыша.

— Я не называл своё имя, — удивленно произнёс он. — Неужели вы узнали меня?

Она утерла слёзы и, старательно заправив за уши грязные седые длинные пряди, повернулась к нему.

— Мне достаточно было взглянуть на тебя, чтобы догадаться, кто ты. Иди обратно. Я ничего тебе не скажу, Деннис, ничего. Можешь вычеркнуть меня из своего рабочего списка.

— Я здесь выполняю свою работу, мадам, и не вам решать, что я должен делать и чего не должен. И прекратите строить из себя начальницу. Не в том вы положении. И потом, психологическая служба создана для блага заключенных. Это распоряжение начальника аврората Гарри Джеймса Поттера.

Она тяжело вздохнула и вдруг сладенько улыбнулась. Совсем как в прежние недобрые времена. Только голос звучал не по-девичьи — хрипло и глухо. И придыхания не было: одышка прошла, как только она более-менее похудела здесь на казенных харчах.

— Ну, конечно! Кто же ещё мог стать начальником аврората? Только он — всенародный герой.

— Итак, — Криви достал пергамент и Прыткопишущее перо, — давайте начнем. Вы — заключенная Наутис Лагус пятьсот восемьдесят семь, известная как Долорес Джейн Амбридж, рожденная двадцать шестого августа тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года в Лондоне?..

— Я же сказала, что не буду ничего говорить, — слащавость из её голоса испарилась, как по волшебству.

Он наклонил голову, всматриваясь в исхудавшее лицо собеседницы.

«Мерлин, я, постарев, стала, наверное, еще более страшной и неприятной, чем была когда-то», — у неё не было сил смотреть ему в глаза.

— Почему?

— Дело в тебе. Я не стану разговаривать с тобой, Деннис Криви.

— Вот как?! — он, кажется, разозлился. — Чем я вас не устраиваю? Тем, что грязнокровка? Так знайте, мадам, мы проштудировали вашу настоящую родословную и...

— Ты? Ты — грязнокровка? Вот уж насмешил, так насмешил... — она хрипло рассмеялась.

Сейчас, спустя тринадцать лет, её смех, в самом деле, напомнил Деннису кваканье. Он ожидал каких угодно слов, но не этих, и был поражён её реакцией.

Она вдруг перестала смеяться и зажала рот рукой. Из глаз хлынули слезы.

Деннис стоял потрясённый и не знал, что сказать. Эти слёзы совсем выбили его из колеи. Они казались ему чем-то неправильным, совсем уж запредельным. Такая женщина, как Долорес Амбридж, не может плакать. По определению.

Но она плакала. Навзрыд. А еще говорила какие-то странные слова про его происхождение.

И её глаза... Они выглядели необычно. Не так, как в школе, во времена её инспекторства и директорства. Нет, они по-прежнему казались большими, даже слишком большими для дамы весьма солидного возраста, но сейчас, когда она очень сильно похудела, уже не напоминали жабьи: их выпуклость пропала, наоборот, они сильно ввалились; кожистые мешки под ними никуда не исчезли и набрякли еще сильнее.

— Успокойтесь, мадам Амбридж, — он полез в карман мантии, но вспомнил, что уже убегал из дома, когда Орла собиралась положить ему парочку носовых платков. — Что такое с вами? У вас есть какие-то жалобы или пожелания?

Она шмыгнула носом, совсем как молодая девчонка, и вздохнула.

— Какие у меня могут быть жалобы, мистер Криви? Вы же понимаете, что это бесполезное занятие — жаловаться заключенной вроде меня на начальника аврората. Вам, конечно, я скажу, что мне всё время холодно, что хотелось бы хотя бы раз в месяц получать новую интересную книгу для чтения, лучше маггловскую...

— Мерлин, что я слышу, мисс Амбридж! — удивленно воскликнул Деннис. — Вы согласны читать маггловские книги? Это нонсенс! Надеюсь, стены Азкабана после этих ваших слов не обрушатся.

— Почему бы и не почитать? Это лучше, чем сходить с ума в одиночестве. К тому же, если, как вы говорили, в аврорате проштудировали мою родословную, то должны быть в курсе, что моя мать — маггла. И что до пятнадцати лет я жила с нею, с отцом и с братом в маггловской части Лондона. Я немало перечитала маггловской литературы. Особенно юридической. Волшебница я из-за матери не слишком сильная, приходилось многое брать знаниями, иначе не видать бы мне моей должности в Департаменте Магического правопорядка, как своих ушей. Правда, были заклинания, которыми мне удалось овладеть в совершенстве.

— Вот как? — он обрадовался, вообразив, что заключенная по старости начала страдать провалами в памяти и позабыла про свой отказ. — А какие?

— Заклинание Патронуса, например. Ну и Инкарцеро всегда выходило мощным и держалось долго.

— Хорошо, а тогда?.. — начал было Деннис, но Амбридж хрипло перебила его:

— Всё, мистер Криви, на этом закончим. Я уже сказала, что с вами я разговаривать не буду. Я вообще не понимаю, для чего аврорату понадобилась моя исповедь.

Он разозлился на себя: усыпить бдительность старухи никак не получалось.

— Вы понимаете, что в каждом из дел бывших Пожирателей и в вашем, в том числе, наверняка полно тёмных пятен. Сразу же после войны суд не всегда мог объективно оценить тот или иной поступок любого из вас. Гарри Поттер успел убедиться в этом, когда посмотрел воспоминания покойного Снейпа. Каждым из последователей Волдеморта двигали какие-то свои соображения. Неплохо бы сейчас, когда всё утряслось, все успокоились, боль потерь притупилась, посмотреть на то, что было сделано многими из вас, заработавших пожизненные сроки, с другого боку. Сейчас важно восстановить правду.

Долорес горько усмехнулась и, зябко поёжившись, отошла чуть подальше, чтобы ещё раз взглянуть на него как следует.

— Притупилась? Моя боль никогда не притупится, никогда...

Он наклонил голову, не понимая, почему она ощупывает его таким жадным взглядом.

— Простите, мадам, но мне, в самом деле, невдомек, как можно убиваться, потеряв такую должность... — жестко отпарировал он. — Глава комиссии по учёту маггловских выродков! Это ж надо! Что вам сделали эти самые?.. — он чуть не поперхнулся от возмущения. Все воспоминания о тех страшных событиях, когда он потерял брата, вернулись с утроенной силой. — Вы хоть понимали, что творили? Из-за таких сумасшедших, как вы... и из-за вас, кстати, тоже, погиб мой брат!..

Она наклонила голову, и Деннис увидел, что она поседела полностью. Правда, волосы здорово отросли за десять лет и доставали почти до талии, которой раньше не было и в помине. Дурацкие кудряшки, на которые она раньше водружала свой жуткий бантик, исчезли, и исхудавшее лицо обрамляли по бокам неопрятные седые космы. Лицо у неё вдруг обиженно сморщилось, и из глаз снова заструились слёзы.

— Не говори мне о нём, умоляю...

— А что так? Разве такие грязнокровки, как мы с Колином, не заслуживали истребления, согласно замыслам Волдеморта, да и вашим — тоже?

Она вскинула голову. Тусклые и безжизненные до этой секунды глаза Амбридж вдруг засверкали в полумраке камеры. Деннис отшатнулся.

— Я уже сказала тебе, что никакой ты не грязнокровка. И твой брат — тоже. Вы — полукровки. Но какие... Знал бы ты, кто ваш отец!

Она вздрогнула и испуганно прикрыла рот рукой, сообразив, что наговорила лишнего.

— Наш отец — обычный маггл. Молочник. Его зовут Бредфорд Криви, и он...

Деннис осёкся, вспомнив слова Колина, подслушанные им ненароком во время разговора Макгонагалл с Дамблдором о том, что не бывало такого еще на их памяти, чтобы в семьях магглов рождались два ребенка-волшебника. И Колин прибавил после, что Дамблдор ничего ей не ответил, лишь тихонько усмехнулся в бороду.

«А что если?.. Если покойный директор знал гораздо больше о нашем происхождении? Знал, но почему-то ничего не говорил».

Предположение было настолько невероятным, что у Денниса закружилась голова.

Зато его «подопечная» вдруг сникла.

— Прощайте, мистер Криви. Не приходите больше... — последнюю фразу она выговорила с трудом, точно слова из неё тянули ржавыми крюками. — Разговор окончен.

И поплелась в угол, где находилась её постель.

«Ей, похоже, в самом деле, тут жутко холодно. А ведь она — совсем старуха, — отчего-то подумал он, пряча перо и пергамент в карман мантии. — Нет уж, теперь я точно не сдамся. Она мне выложит всё. И в первую очередь то, что касается моего... нашего с Колином отца».

— Вы можете отнекиваться сколько угодно, мисс Амбридж, но я вернусь снова. А вы подумайте, как следует над тем, о чём мы с вами будем говорить. Всё взвесьте, прикиньте. Вы же не хотите, чтобы вас поили Веритасерумом. Это очень неприятно, знаете ли. Хотя признаюсь, у меня неплохо получалось сопротивляться действию этого зелья. Тогда, естественно, я вам этого не сказал, зато появилась возможность похвастаться сейчас.

— Идите, мистер Криви. Всего доброго.

Долорес подождала, пока шаги Криви не затихнут на другом конце коридора, и вздохнула.

— Сопротивлялся он... Глупыш... Разве им с Колином я подлила бы его? Ой, вот вроде двадцать пять лет стукнуло, а всё как ребёнок, — буркнула она тихо, почти шепотом, и слабо улыбнулась. — А жаль, что не подливала... — она помрачнела. — Хоть узнала бы наверняка, успели они оба поработать подопытными кроликами у этих дамблдоровских выкормышей Уизли или нет.

Вскоре желудок её заурчал, и через некоторое время в коридоре раздалось привычное шарканье сапог аврора, тащившего её ужин.

«Он вернется, факт. Что ж, мой сын... теперь уже единственный сын — давно не ребенок. И заслуживает от меня хотя бы такой малости — знать всю правду, а уж там... Пусть будет, что будет».

* * *

2008 год, декабрь, Лондон

— Привет! — руки Орлы обвили его шею, а губы нежно коснулись мочки уха. — Где тебя носило? Я уже вся извелась...

— Привет, — любимый голос звучал непривычно — слишком уж глухо и отстраненно. — А где Колин?

От Денниса пахнуло Огневиски. Ничего себе! До этого вечера он ни разу не появлялся дома выпившим. Значит, что-то стряслось.

Сердце Орлы забилось часто-часто. Она легонько отстранилась и внимательно взглянула на мужа. И в первую секунду не на шутку перепугалась: до боли родные карие глаза, всегда при виде неё светившиеся любовью и нежностью, сейчас выглядели потухшими; их взгляд скользнул мимо неё, зацепился за ручку двери, ведущей в детскую, и застыл. Впервые за четыре года супружества Орла Криви видела своего мужа таким... потерянным, апатичным. В последний раз он так смотрел, когда был еще ребенком. В тот день хоронили павших в битве за Хогвартс. У Денниса тогда были такие же глаза — полные боли, неверия в происходящее, измученные... А еще злые. Он едва слышно всхлипывал, видя, как гроб с телом его брата опускают в могилу, а она, совсем еще девчонка, стояла чуть поодаль, не зная, как подойти и утешить невысокого худенького мальчика, нравившегося ей еще с первого курса. И ведь Деннис до самого выпуска даже не догадывался, что она к нему неравнодушна. А когда всё открылось, оба не только обрадовались, но и удивились. Как оказалось, и его, и её потянуло друг к другу сразу же, еще с распределения, но ни один из них до последнего не находил в себе сил признаться другому в своих чувствах. Ну, ладно, она... Всё же девушка. А ведь Деннис запросто мог догадаться о том, как ей нравится, если б просто пригляделся повнимательней. Да уж, женщины к началу двадцать первого века здорово изменились: и работают, и воюют, да еще и с мужчинами инициативу приходится проявлять. Как ей, например. Иногда юная миссис Криви с ужасом думала, что не наберись она в нужный момент храбрости и не намекни Деннису насчет приглашения на выпускной бал, их пути разошлись бы навсегда. Орла твердо была уверена, что они с Деннисом созданы друг для друга, и если б не её безумная, почти отчаянная выходка, ни один их них сейчас не был бы счастлив. Ох, и почему некоторые парни такие робкие и стеснительные? Больше чем нужно.

— Он спит. Ты, вообще, в курсе, который час? Почти полночь! Ты же не будешь утверждать, что всё это время был в Азкабане и занимался новой ответственной работой по поручению Гарри Поттера?

В голосе Орлы начали проскальзывать слёзы. Обычно она никогда не пускала в ход столь любимое некоторыми дамами тяжелое оружие, но сейчас, почувствовав, что с любимым приключилась какая-то неприятность, не смогла сдержать нахлынувшие эмоции.

Деннис едва заметно помотал головой.

— Кое-что случилось, Орла... Из Азкабана нас доставили в Министерство уже к восьми. А потом... — он запнулся. — Словом, до сих пор я торчал в «Кабаньей голове». Пил и думал. Ты ведь простишь меня? А поразмышлять и вправду было над чем... — он тяжело вздохнул и, наконец-то, перевел взгляд на неё.

— Думал? — Орла помолчала секунду, потом взглянула на мужа. — О чём? Или... — её серо-зеленые глаза влажно блеснули, — ...это тайна? И ты не хочешь со мной об этом говорить?

— Да ты что!.. Мне просто позарез нужно выговориться, а с кем я еще могу поделиться, если не с тобой? Ты у меня одна... Самая близкая, родная. Ты и Колин. Ты всегда меня понимала, а сейчас... И, потом, не с родителями же обсуждать такое... Я б-боюсь... очень боюсь, что ты сочтёшь меня придурком... Ну, в самом деле... нельзя же было всерьёз вестись на слова этой дряни... Но я не могу об этом не думать... Это выше моих сил... Ты прости меня, детка, за эту выходку... Я... Я, как скотина, поступил, и больше такое не повторится, но... — Деннис пошатнулся, и Орла, прильнув к нему, подхватила его и помогла сесть на небольшую тахту, ютившуюся в углу прихожей.

Он пьяно икнул и шмыгнул носом, как сопливый малыш.

Орла сходила на кухню и принесла мужу стакан воды, пожалев мимоходом, что в доме не было Антипохмельного зелья. Живо бы в норму пришел. Ну, что поделать, если до сегодняшнего вечера оно было без надобности: Деннис раньше никогда не пил ничего, крепче сливочного пива, а против Огневиски обычный маггловский Алкозельцер был бессилен, как Протего против Авады. Орла тихо присела рядышком и принялась гладить мужа по плечу. Она чувствовала, что скоро он придет в себя и будет в состоянии членораздельно объяснить хоть что-то. Когда, наконец, Деннис задышал ровнее, Орла осторожно поинтересовалась:

— Успокоился? Хорошо... Ты сейчас в состоянии говорить?

Деннис вымученно кивнул.

— Тогда, давай, расскажи мне обо всём по порядку. Только постарайся ничего не упустить...

Деннис утер рот тыльной стороной кисти и, вернув стакан жене, задумался.

— Я не знаю, с чего начать, детка... Это так странно...

— Что — странно? — Орла внимательно вгляделась в дорогие ей черты. Лоб Денниса прорезала вертикальная морщинка, глаза сузились. Видно, что он мучительно пытался разобраться в том, что с ним произошло.

— Всё, Орла... Впервые в жизни я не понимаю, как быть... С чего начать, как действовать... Помню, в тот год, когда я должен был пойти на четвертый курс, а Колин — на шестой, нас прямо с Хогварт-экспресса снял Снейп и привез обратно в дом родителей. Всё молча, не говоря ни слова... — он поднял затравленный взгляд на жену и сжал виски пальцами. — Пригрозил в своей манере, чтобы духу нашего больше в Хогвартсе не было... Прошипел, что если только мы вздумаем ослушаться его, нам плохо придётся. Это теперь я понимаю, что он хотел спасти нам жизнь, а тогда... Мы с братом и раньше-то недолюбливали его, а уж после такого возненавидели дикой угрюмой ненавистью. И дали зарок вернуться в школу, во что бы то ни стало. И вернулись, как только Невилл передал нам, как членам ОД, сообщение, что в Хогвартсе организовано сопротивление пожирательскому режиму. Черт, зачем только мы сделали это?.. Дурачки малолетние!.. Мало было Снейпу маеты с прикрытием наших бравых фрондёров, так еще нужно было следить, чтобы никто из магглорожденных не попался на глаза этим психам Кэрроу... Черт, если б мы послушались его, Колин был бы жив.

Орла тягостно вздохнула и прошептала:

— От судьбы не уйдёшь, Деннис. Увы.

— Я вот... это... к чему веду... Вот тогда всё было просто и ясно: надо бороться!.. За всё!.. За право называться волшебником, за возможность не скрывать свою природу и магические способности только потому, что твои родители не такие как ты... И даже когда Колин погиб, я был... потрясён, раздавлен, почти уничтожен... — руки Денниса опустились на колени и сами собой сжались в кулаки, — ...но всё ж верил, что он отдал жизнь не напрасно. А теперь?.. Как быть теперь? Может, это, конечно, бред выжившей из ума старухи, но... Поверь, Орла, она не лгала. Я недаром целый год угробил на этих курсах по маггловской психологии. Она говорила правду... Верней, ничего не сказала мне, но я понял, что она не лжёт... В конце заявила, что вообще не будет со мной говорить. А еще она узнала меня... Назвала мою фамилию. И даже имя вспомнила, представляешь? А ведь я даже не успел рта раскрыть!..

Он замолчал, словно кто-то неожиданно наложил на него сзади Силенцио.

Орла покачала головой и пересела с тахты на колени мужа.

— Подожди, Деннис, я пока ровным счётом ничего не понимаю. Давай по порядку, — она уверенно вложила свою маленькую ладошку в большую мужскую руку, переплетя пальцы, словно хотела, чтобы любимый в полной мере ощутил её поддержку. — Во-первых, «она» — это кто? И о чём эта «она» не лгала?

Деннис устало прикрыл глаза.

— Эта старая жаба... Долорес Амбридж... Ты же помнишь, я ведь говорил тебе по секрету, что Поттер распорядился, наконец, окончательно разобраться с делами всех, кто был осужден после Второй магической войны на пожизненные сроки. Ну, выяснить мотивы, определить лояльность каждого заключенного... Я был так рад, думал, наконец-то удастся поработать серьёзно, а то десять месяцев наша компания занималась какими-то пустяками... А тут вон как дело пошло! Совсем не так, как представлял себе.

Орла нетерпеливо кивнула. Тот год помнился ей, как сущий кошмар.

Десять месяцев назад Деннис и еще трое магглорожденных авроров — тех, у кого были маггловские документы, — официально вступили в должность штатных психологов аврората, прослушав курс лекций известных профессоров Оксфорда и Кембриджа и получив в виде подтверждения занятно оформленную бумажку под названием «сертификат». Гарри Поттер, едва став Главным аврором, принялся рьяно штудировать деятельность маггловской полиции и пришёл к выводу, что Отделу магического правопорядка тоже неплохо бы раскошелиться и подготовить своих специалистов, способных исцелять человеческие души. Правда, Деннис, не пропустивший ни одной лекции и усердно занимавшийся самообразованием, быстро сообразил, что главная функция их подразделения будет заключаться не столько в утешении и понимании, сколько в регулировании поведения и его коррекции. Маггловская профессура особо не заморачивалась: за лекции им заплатили, притом очень хорошо, все слушатели выглядели серьезными и ответственными людьми, документы у всех были в порядке. Ну и совсем уж доброжелательно настроила руководство университетов рекомендация Отдела по связям с общественностью следственного управления полиции королевства. Чего стоило Гарри Поттеру её заполучить, знал только сам Гарри Поттер. Один из самых молодых за всю историю аврората руководителей этого подразделения просто домучил министра Шеклболта соображениями насчет психологической службы. В конце концов, Шеклболт вынужден был признать, что Главный аврор Поттер не так уж и неправ. А уж если герою взялась помогать сама миссис Гермиона Уизли, то проще оказалось пару раз встретиться с маггловским премьер-министром и попросить его о таком небольшом одолжении, чем слушать зудение этой парочки каждый день.

Лекции были интересными. Каждый из лично отобранных Поттером авроров аккуратно посещал занятия и выполнял все требуемые задания. Несколько уроков по работе с памятью волшебников и магглов дал лично Кингсли Шеклболт.

Пока Деннис работал и учился, Орла вынуждена была тащить на себе весь дом, заниматься воспитанием их маленького сына Колина, помогать мужу в штудировании учебников и монографий, да ещё не забывать ухаживать за собой. Ей всё время казалось, что она недосыпает, что еще совсем чуть-чуть, всего пять минуточек к таким коротким неизменным трем часам сна, и ей будет достаточно. Иногда хотелось плакать от усталости, от осознания того, что в один прекрасный день она сорвется, и Деннис после этого сбежит из дома навсегда. Он уходил рано утром и приходил поздно вечером — усталый, вымотанный до предела, нагруженный под завязку книгами и маггловскими тетрадями, а ей оставалось только ждать и быть начеку. И сейчас она, улыбнувшись, подумала, что с честью справилась с «черной полосой»: ни разу к моменту пробуждения Деннис не заставал её спящей и растрёпанной, не помнил, чтобы завтрак был не готов, рубашки не поглажены, аврорская мантия не приведена в порядок, а вечерами его не ждал вкусный ужин и горячая ванна. К его приходу любимый сынок всегда был накормлен и уложен спать, а сама она, приглашая измочаленного работой и учебой мужа в спальню, в постель, благоухающую лавандой, была счастлива подарить ему хоть немного ласки и нежности и отвлечь от всех проблем.

Каково ей приходилось, Деннис вряд ли задумывался, но на благодарности не скупился и уже не одну сотню раз успел повторить, как ему повезло. И что таких жен, как она, сейчас днем с огнём не сыщешь. Что ж, ради этого стоило и крутиться, как белка в колесе, и недосыпать, и разрываться между ребенком, кухней, родителями, свёкром со свекровью, маггловскими салонами красоты и ателье мадам Малкин.

Вот и сейчас Орла Криви вновь испытала прилив счастья. Еще бы! Муж ей доверяет, знает, что она поймет его, как никто, поддержит, не даст расклеиться и пасть духом. И потому сидела у него на коленях тихо, как мышка, и не мешала Деннису собираться с мыслями.

И он собрался.

— Словом, когда, она заявила, что не будет со мной говорить, я разошелся! Начал орать, возмущаться, словом, действовать непрофессионально. В общем, высказал всё, что думал о ней: что она спятила, заняв такую должность — Глава комиссии по учету маггловских выродков! Вопил, что из-за таких мерзавцев, как Пожиратели смерти, погиб мой брат, и что сама она не лучше этих самых Пожирателей. И тоже виновна в смерти Колина. Что-то плёл про то, что Азкабан её ничему не научил, раз она всё так же презирает магглорожденных, таких как я, считая нас неполноценными и второсортными, в то время, как у неё самой мать — маггла!..

— Да ты что! — Орла, уютно устроившаяся на коленях мужа и ловившая каждое его слово, подскочила от негодования. — Вот жаба!.. Нет, ну... хороша! Какая же дрянь! И что тебе ответила эта лицемерка?

Деннис опять принялся с усилием потирать виски. Орла, поцеловав его в щеку, принялась сама аккуратно и нежно, как умела только она, поглаживать его лоб, почесывать волосы, зарываясь в них кончиками пальцев, почти невесомо прикасаться к волшебным чувствительным точкам, спрятавшимся за ушной раковиной.

— Сперва — ничего, — наконец, выдохнул Деннис.

— А потом? — шепот Орлы действовал на него умиротворяющее, почти усыплял.

— Потом?.. — Деннис закашлялся и взглянул на жену. — Потом началось самое удивительное.

Орла вся обратилась в слух.

— Она... В общем, она разрыдалась! И плакала так горько... Так по-настоящему. Я видел её глаза, Орла... Кстати, она очень похудела. На жабу уже совсем не похожа, скорей — на драную кошку. Волосы совсем седые, длинные. Вся одежда на ней висела, а сама она жутко дрожала от холода...

— Так ей и надо! — мстительно выдала Орла, вспоминая, как её матери — магглорожденной ведьме — с трудом удалось ускользнуть из министерских лап. Хорошо, отец вовремя подсуетился, подключил все связи и знакомства, и ему удалось спрятать маму подальше от Лондона у друзей под Фиделиусом.

— Надо-то — надо, конечно, но... — Деннис взглянул на жену всё еще мутноватыми глазами, — ...но она начала умолять меня, чтобы я больше ничего не говорил ей о Колине. Говорила о том, что ей больно, и её боль никогда не притупится. А потом, и это как раз и выбило меня из колеи напрочь, заявила вдруг, что никакие мы с Колином не грязнокровки. Что мы — полукровки, и отец наш...

— Что? — Орла замерла, широко раскрыв глаза.

— Словом, какой-то волшебник очень крутой... Ну, я так понял с её слов. А потом — всё. Отказалась говорить и попросила не приходить больше.

Орла почувствовала, как у неё закружилась голова, а во рту пересохло.

— И что ты об этом думаешь? Ты посчитал, что она не лжёт?

— Нет, детка, она не лгала, точно могу сказать. Так и заявила, что больше не дождусь от неё ни слова. Я, может, и плюнул бы на её упрямство и только усмехнулся, в общем, просто посчитал, что старая стерва выжила из ума, но у меня вдруг, ни с того, ни с сего, всплыл в памяти один очень странный факт.

— Какой? — Орла была похожа на привидение.

— Один разговор МакГонагалл с директором Дамблдором. Я сам его не слышал, мне Колин рассказал. Так уж вышло, что он ненароком подслушал его и передал мне. Тогда я был еще очень мал и просто махнул рукой на его предположения, а теперь, когда повзрослел, и особенно после всего случившегося, прикинул, что всё не так просто.

И Деннис пересказал жене слова МакГонагалл, подслушанные Колином. Не забыл прибавить и про усмешку Дамблдора, вроде как пропавшую втуне, и про его молчание. Мальчишке стариковские сплетни были совсем неинтересны, а вот взрослый мужчина, отец семейства, аврор дорого дал бы, чтобы узнать, что означала та директорская ухмылка.

Молодая миссис Криви помрачнела. Деннис вопросительно смотрел на любимую и ждал, что она скажет.

Меж тем, Орла, казалось, глубоко ушла в себя: серо-зеленые глаза потемнели и уставились в одну точку, губы плотно сжались. Видно, она крепко задумалась: то ли прикидывала, могут ли странные речи Амбридж быть правдой, то ли сама пыталась вспомнить что-то.

— Ну?.. — нетерпеливо прервал он странное молчание, повисшее между ними. — Что скажешь? Ведь и, правда, я лично больше ни одной семьи магглов с двумя детьми-волшебниками не знаю. Да что я!.. Взять, вон, нашу деканшу... Уж на что МакГонагалл — тёртый калач, но даже она, похоже, немало подивилась тогда. Лишь покойного директора ни чем было не удивить. И не пронять.

Орла вздрогнула, подняла на Денниса глаза и несколько долгих секунд, не отрываясь, смотрела на него. Затем вскочила с его колен и принялась расхаживать взад и вперед по прихожей, что-то бормоча себе под нос. Несколько раз она останавливалась, внимательно разглядывала мужа и при этом морщилась, как от зубной боли.

Деннис испугался. Так непонятно, если не сказать, странно Орла еще никогда себя не вела.

— Да что с тобой? Ты будто из ума выжила!..

— Ничего, хороший мой, все в порядке. Не кричи только, а то Колина разбудишь. И потом, ты, наверное, есть хочешь, а у меня для тебя в духовке припасена чудесная мясная запеканка и яблочный пирог.

Тут Деннис вспомнил, что и впрямь жутко проголодался. Шутка ли, с обеда во рту маковой росинки не было. Вот почему он так опьянел после двух стаканов Огневиски, а закуску, что подавал Аберфорт Дамблдор у себя в баре, он не согласился бы за всё золото Гринготтса даже ко рту поднести, не то, что попробовать. Деннис воодушевился от предвкушения, но всё же успел заметить, что жена говорила как будто на автомате. Она словно заучила нужные слова и вытягивала их из себя лишь из необходимости хоть что-то говорить.

— Пойдём, родной. Ты поешь, как следует, а я тем временем приготовлю тебе ванну. Поспишь, и всё встанет на свои места, а твоя проблема обязательно разрешится. Я тебе обещаю.

Она говорила очень странным голосом, и как будто дрожала, но не от холода: несмотря на предрождественскую метель за окнами, у них в доме было очень тепло и уютно; в гостиной и в их спальне камины были как следует протоплены, а на детскую Деннис еще с утра наложил мощные Согревающие чары. Неужели она чего-то боялась? Не просто же так вдруг разнервничалась. Может, сообразила насчёт кое-чего и это «кое-что» ей очень не понравилось?

Деннис не знал, что и думать.

Орла усадила мужа за стол, а сама принялась хлопотать: достала чистые салфетки, любимую тарелку Денниса — лимонно-желтую, с золотистой каёмочкой по краю, положила два больших куска запеканки, поставила соус, разрезала пирог, но делала это не как обычно — ловко, споро, не сводя с мужа глаз и улыбаясь до ушей. Сейчас Орла глубоко дышала, каждое движение давалось ей с трудом, и казалось, что ещё чуть-чуть, и внутри у неё что-то порвется, как струна, и она закричит или завоет. И с чего бы вдруг любимая жена сделалась сама не своя? Деннису показалось, что она всё время бормотала себе под нос какую-то странную, лишенную смысла фразу: «Не помню... Не помню... ну, какой тогда был год? Не помню, хоть убей».

Он всерьез перепугался.

— Орла, да что с тобой? Какой год? Что ты там бубнишь? Почему ничего не говоришь?

Её рука с чашкой горячего чая вдруг замерла на полпути к столу, а сама она застыла, как изваяние, и вновь уставилась на Денниса долгим пронзительным взглядом.

— Ничего, дорогой. Я в порядке.

И присела рядом на стул, продолжая как-то странно рассматривать его, словно видела впервые.

— Деннис, можно тебя попросить?.. — вдруг выпалила она невпопад.

Он опешил.

— Конечно, почему ты спрашиваешь?

— Послушай, иди пока в детскую и приляг на диванчик рядом с кроваткой Колина. Мне же позарез нужно к родителям. Очень нужно. Это важно, поверь. Я не задержусь надолго. Полчаса мне хватит.

— Зачем? Да еще на ночь глядя? — Деннис был заинтригован.

— Потому что мне нужно кое-что проверить. Без этого я не усну. Я очень прошу, отпусти, пожалуйста.

Деннис лишь слабо кивнул.

— Или, может быть, ты сперва примешь ванну? Я подожду. Только прошу, пока меня не будет, постарайся не заснуть. Я боюсь, что если вдруг Колин проснётся, ты не услышишь.

— Что я, не отец, что ли. Не засну. А ополоснусь потом. Когда ты вернешься.

— Спасибо, родной! — наконец-то, на её щеках пробился слабый румянец, а губы медленно растянулись в печальной улыбке. — Я быстро, честное слово.

Она вскочила и, даже по обыкновению не поцеловав мужа в щёку, ринулась в гостиную.

— Дом Соломона Квирка, — услышал Деннис звонкий голос Орлы, и тотчас по глазам резанула ярко-зелёная вспышка.

«Да что такое ей вдруг взбрело в голову?» — думал он, направляясь в детскую.

Маленький Колин, похожий на ангела, сладко спал. Его черные длинные кудряшки разметались по подушке, а в пухлой ручонке малыш сжимал черную, со смешно торчащими ушками игрушечную собачку. Деннис улыбнулся и присел на банкетку рядом с кроваткой.

«С ума сойти! Ведь ему скоро три года, а я даже не знаю, как следует, собственного сына. То работа, то учёба, то ещё что-нибудь. Нужно бы в этот уикенд отпроситься у Поттера с дежурства и погулять с парнем хоть часик. Вместе слепим снеговика. А то пацан скоро забудет, как родной отец выглядит...»

Усталость и напряжение этого странного дня вскоре сказались. Через десять минут Деннис Криви задремал, опершись рукой о бортик кроватки.

* * *

— Мама! — крикнула Орла, резво, как козочка, выскочив из огромного камина. — Папа!

Окинув мельком погрустневшим на мгновение взглядом полутемную гостиную родительского особняка, она почувствовала, что очень соскучилась по тем беззаботным временам, когда жила здесь совсем девчонкой. Но медлить, ностальгируя, было некогда, и Орла бросилась наверх. Там прямо у лестницы находилась дверь в когда-то безумно милый её девчоночьему сердцу райский уголок, а на другом конце коридора располагалась спальня родителей.

Уже через несколько секунд она бойко молотила кулачками по массивной дубовой двери.

— Мама! Ты спишь! Открой! Мне очень нужно!.. Правда!.. Папа! Да вы, что, оглохли?

Еще через мгновение дверь распахнулась, и на пороге показалась заспанная женщина лет сорока пяти в ночной рубашке и длинном халате. Взгляд её при виде дочери потеплел, но почти сразу же миссис Квирк недовольно нахмурилась.

— Орла? — в голосе матери явственно слышались нотки паники. — Что? Что-то с Колином? Или с Деннисом?

Орла, покачав головой, тяжело задышала и, потрясенная столь резким выплеском эмоций, прикрыла глаза, после чего привалилась спиной к стене.

— Да что стряслось? — взвизгнула миссис Квирк. — Говори, если не хочешь, чтобы у меня сердце разорвалось!

Орла подняла на мать усталый взгляд.

— Мама, послушай... Это очень-очень важно. Ты даже представить себе не можешь, насколько. Я всё объясню потом, а сейчас ответь, пожалуйста: папа всё так же хранит у себя в библиотеке все подшивки «Ежедневного пророка»?

— Нет, ты, наверное, спятила. Или заболела, — миссис Квирк покачала головой и дотронулась до пылающего лба дочери прохладной рукой. — Что случилось? Ты даже не предупредила. А если б мы с отцом?.. Ну, ты ведь — замужняя женщина и потому понимаешь, о чём я... — мать едва заметно улыбнулась. — Ладно, выкладывай, что произошло. В жизнь не поверю, что из-за каких-то старых газет ты бросила ночью ребенка и прискакала сюда, будто взбесившийся пикси.

Миссис Квирк хотела еще что-то добавить, но Орла устало перебила мать:

— Прости, мам, у меня времени в обрез. Деннис недавно пришел с работы. Он очень устал, но всё же согласился присмотреть за Колином, пока меня нет.

— Согласился! — недовольно пробурчала миссис Квирк. — Ну, скажите на милость, какой подвиг! Он — не посторонний дядя ребенку, а отец, как-никак.

— Деннис очень устал. У него сегодня был трудный день Мам, давай, не будем препираться... — она чуть испачкавшейся сажей кистью откинула назад длинные волосы. — Просто ответь.

Миссис Квирк пожала плечами.

— Ну, вроде как отец ничего не выбрасывал. Ты же знаешь этих чистокровных. Они очень щепетильны в отношении всего, что касается истории нашего мира. По крайней мере, те подшивки, что собирал уже Соломон, а не мистер Базиль, я видела три дня назад, когда пыталась хоть немного разобраться в их фамильном хламе. Сколько там пыли! Да, «Пророк» там, кажется, с восемьдесят пятого года. Где более ранние подшивки, я не знаю. Нужно у отца спрашивать.

Глаза Орлы загадочно заблестели.

— Мама, слушай, а ты не помнишь, в каком году из Азкабана сбежал Сириус Блэк?

— Да зачем он тебе? Он же давным-давно мёртв! — изумилась миссис Квирк, уже с явным беспокойством посматривая на дочь.

— Ну, раз я спрашиваю, значит, не просто так! — вспылила Орла. — Я помню, что в тот момент еще не училась в Хогвартсе. Иначе дементоров запомнила бы. Мне нужна газета со статьёй о побеге Блэка.

Миссис Свирк всплеснула руками, но, видя, что дочь не шутит, наморщила лоб.

— Кажется, это было в девяносто третьем. Если мне память не изменяет.

Орла бегом кинулась вниз, в библиотеку.

— Да куда ты понеслась, как угорелая? — мать поспешила за ней. — Подожди! Объясни, на кой тебе сдался этот чертов выпендрёжник, этот старый хрыч, да еще к тому же еще и покойник?

Орла внезапно остановилась, и мать фактически врезалась в неё, едва не столкнув с лестницы.

— Мама, — она инстинктивно схватилась руками за материнский халат и перевела дух, — а какой он был?

— Кто?

— Ну... Сириус Блэк. Я была еще мала и помню только, что все вокруг разглагольствовали о его побеге. А ведь ты с ним училась и наверняка помнишь его.

Миссис Квирк потеряла дар речи.

— Нет... ты совсем из ума выжила! Не иначе, переутомилась, и тебе просто нужно отдохнуть. Вон, какие круги под глазами. Орла, детка, ты понимаешь, как всё это выглядит со стороны?

— Как?

— Твоя блажь тянет на полноценный психоз!

— Какой психоз, мама? — рявкнула в сердцах Орла. — Что ты городишь?

— Я горожу?! Это ты городишь! А еще бросаешь ребенка и мужа одних, в совершенно растрепанных чувствах врываешься в родительский дом и чуть ли не с воплями требуешь газету с колдографией Сириуса Блэка! И ты считаешь, что это в порядке вещей?

— Мама... — устало протянула Орла, — я уже объясняла тебе, что это не праздное любопытство. Пока ничего не могу тебе сказать, потому что сама до конца ни в чём не уверена. Но для того, чтобы подтвердить одну свою версию, мне очень нужно взглянуть на колдофото этого самого Блэка. Будем надеяться, что детские впечатления — серьезная вещь, и моя память меня не подводит. Если ты пойдешь со мной и поможешь мне, кто знает, может, тебе и объяснять ничего не придется. Всё сама увидишь.

— Ладно! — вдруг как-то решительно сказала миссис Квирк, доставая палочку из кармана халата. — Идем! Люмос!

Вскоре обе они — и мать, и дочь — сосредоточенно пересматривали старые запылившиеся «Пророки» за девяносто третий год, подшитые в одну аккуратную кипу.

— Мам?

— Да? — миссис Квирк уже несколько раз успела чихнуть и раза три обтереть полотенцем руки от пыли.

— Так все же... Какой он по характеру?

— Кто? Блэк?

Орла кивнула.

— А я знаю? — миссис Квирк манерно вскинула подбородок. — Я училась на три курса младше него, и меня этот тип не интересовал. Тогда все парни, что были старше хоть на год, казались мне взрослыми дядьками, — она едва заметно улыбнулась. — Хотя, что греха таить, многие девицы с разных факультетов сходили по Блэку с ума.

— Почему?

— Не знаю, почему. Говорю же, он меня не интересовал. Что остальные в нём находили, тоже не понимаю. Внешность, как мне сейчас кажется, у него была самая обычная: черноволосый, высокий, тот еще хлыщ. Смотрел на всех, как на мусор, и никого не признавал за ровню, кроме их компании. На своего дружка Джеймса Поттера почти молился, и вечно скакал козлом вокруг него, да еще и ржал, как конь. Поттера помню только из-за квиддича, он был охотником в гриффиндорской команде.

Орла подняла глаза на мать.

— Как на мусор? Почему?

— Ну, что ты заладила — «почему» да «почему»?! Не знаю. У отца лучше поспрашивай как-нибудь, если интересно. Чистокровный волшебник о таких же, как он сам, гораздо больше понимает. Я лишь слышала, что все Блэки мнили себя чуть ли не небожителями. И что выше их только звезды. Ну, конечно, один из самых древних и могущественных чистокровных родов Британии, как тут удержаться от соблазна порисоваться. Но, с другой стороны, как тогда он попал на Гриффиндор? — она недовольно хмыкнула. — Сейчас уже и думать об этом лень. Мне, слава Мерлину, было наплевать на обоих Блэков — и на Сириуса, и на Регулуса. Я ж для них была грязнокровка, да еще и малолетка, так что, куда уж мне...

Договорить миссис Квирк не успела: Орла уже нашла нужный номер и пораженно уставилась на первую полосу, в центре которой красовалась большая колдография Сириуса Блэка.

— «Побег из Азкабана!» — выдохнула она.

Миссис Квирк осветила Люмосом старую выцветшую страницу.

— Всё? Успокоилась? Насмотрелась на этого идиота, почившего в бозе? Теперь, надеюсь, ты отправишься домой и приведешь свои бедные мозги в порядок?

Она взглянула на дочь и оторопела: по лицу Орлы разлилась смертельная бледность.

— Орла, детка!.. Что с тобой? Ты только в обморок не упади! — суетилась миссис Квирк, пытаясь вырвать любимую девочку из прострации. — Не пугай меня, скажи хоть что-нибудь.

— Я так и знала... — тихо, почти неслышно прошептала Орла. — Так и знала. Слушай, мама, а ведь всё, что мы вольно или невольно запоминаем в детстве, остаётся с нами на всю жизнь. Наверное, высшим силам было угодно, чтобы я девчонкой навсегда запомнила лицо этого человека из газеты.

— Да о чём ты тут толкуешь? — чуть не плача, допытывалась миссис Квирк.

— Мам, — произнесла вдруг Орла загадочным и на редкость спокойным голосом, — посмотри внимательно на этого Блэка. Очень внимательно. Приглядись и постарайся абстрагироваться от его завшивленных косм и бородищи, — она помолчала секунду. — А еще кошмарного гнилого оскала и жуткой худобы. Просто не замечай их, и всё.

Миссис Квирк, испуганно взглянув на дочь, перевела взгляд на газету и с минуту рассматривала колдографию Сириуса Блэка в свете Люмоса. Орла внимательно следила за матерью.

«Неужели она слепая? Неужели ЭТО вижу только я?»

— О-о-ох! — вдруг неожиданно выдохнула миссис Квирк. — Мерлин великий и всемогущий! Да как же это?.. Да почему?..

— Ты разглядела то же, что и я? — торжествующе спросила Орла.

— Боже мой! — сдавленно прохрипела миссис Квирк. — Это невероятно! А может?.. — она едва не закашлялась. — Может, это самое обычное сходство? Нет, конечно, оно поразительное, один в один, но такое ведь и просто так бывает.

— Нет, — твердо сказала Орла. — Это не просто сходство, теперь я наверняка знаю. И докажу всем, что так оно и есть. Вот только Деннис пока ничего не должен знать. Всему своё время. Он и так жутко переживает из-за кое-каких проблем на работе. И до сих пор скучает по брату. А ведь, сама подумай, если б им и всему волшебному миру был известен истинный статус их крови, кто знает, может, Колин Криви и не погиб бы.

— И что ты будешь делать? — спросила миссис Квирк, пригорюнившись.

— Не знаю... — Орла задумалась. — Но мне точно известно, кто знает всю правду о происхождении Денниса и Колина Криви.

— И кто это?

— Пока не скажу. Но сейчас мне нужно домой. Я должна срочно послать сову Гарри Поттеру.

— Поттеру? А с ним-то у тебя какие могут быть дела?

— Мне позарез нужно встретиться с одним человеком, и помочь мне в этом может только Главный аврор.

— В какие дебри ты вздумала лезть, Орла? — миссис Квирк умоляюще взглянула на дочь. — Не связывайся с этими министерскими! Я тебе запрещаю! Мало тебе из-за твоего благоверного головной боли? Ну, чего ты добьёшься этими дурацкими копаниями в прошлом? Проблем нажить хочешь? И себе, и мужу?

— Мама, я уже взрослая женщина, как ты недавно заметила, и потому сама буду решать, что мне делать, — сурово отпарировала Орла, но заметив, как побледнела мать, смягчилась. — Ты не волнуйся, всё будет хорошо. Вот увидишь.