Три стороны монеты (джен)

Дозор молча пропустил меня. Им не надо было спрашивать моё имя, не надо было проверять паспорт — на ВДНХ меня знали все. Знали как героя, как спасителя, но всё чаще называли убийцей. Все постоянно смотрели мне вслед, когда я шёл к гермозатвору, но никто больше не смел меня отговаривать. Я давно привык к косым взглядам, привык к тому, что от меня шарахаются и считают сумасшедшим. Вот только я никак не мог смириться с тем, что эта станция стала для меня чужой. “Удел героев — одиночество”, — так сказал Хантер при нашей первой встрече. Тогда я просто пропустил его слова мимо ушей, но теперь вспоминал всё чаще...

— Ну что, Артём, наверх? — спросил дозорный.

Вопрос был риторическим, и я мог бы не отвечать, но что-то легонько кольнуло в груди, и я просто выдохнул:

— Да.

Раньше они ещё интересовались, не передумаю ли я, но со временем это стало не нужно — ответ всегда был один.

Медленно поползла вверх решётка гермозатвора. За ней была лишь будочка с моей химзащитой и рацией, а дальше ввысь стремилась бесконечная череда ступеней — мой единственный путь к свободе.

— Пароль прежний. Наша смена — до полдевятого, — дозорный пристально посмотрел на часы, а потом перевёл взгляд на меня. — Серый приказал тебе вернуться до этого срока, после — никому не откроем. Даже тебе, Артём, — последнюю фразу он нарочно произнёс слишком гордо, показывая, что выделяет меня среди других жителей ВДНХ.

Я хмыкнул — никто на станции не смел открыто признать своё отношение к моим постоянным вылазкам наверх. Вместо этого меня почитали, вслух говорили о том, чтобы делали без меня. Ведь я был героем-избавителем, и мне было позволено всё.

Переодевшись, я быстро выскочил из будочки и помчался вверх по ступеням. Сейчас мне не нужен был фонарь — за всё время я успел досконально выучить все трещинки, обвалы и пролёты. Впереди забрезжил слабый дневной свет, но после вечной темноты подземки я считал его проявлением чего сверхъестественного.

На поверхности как всегда было тихо. Москва стояла такой же, как и в тот день — в день, когда началась ядерная война. Проспект был заполнен навечно оставленными машинами, полуразрушенные здания кварталами тянулись вдоль улиц, а где-то вдалеке блестел красными звёздами Кремль. Я обернулся и замер, не в силах отвести взгляд: в нескольких километрах на север как маяк высилось покосившееся здание телебашни, а слева от неё было пепелище. В одно мгновение я заново увидел то, что так долго мучило меня в кошмарах: Чёрные, гильза Хантера, Мельник, установки ПВО, тихий шорох в рации и... смерть. Резко, мучительно, жестоко...

На землю упали чёрные снежинки. Я вытянул руку и прошептал:

— Пепел... Как мне всё это знакомо. Хочешь выйти из темноты тоннелей, а оказываешься в мире, где нет ничего светлее чёрного.

Я вздохнул, поднял сумку с рацией и пошёл к многоэтажке. После Ботанического сада я почему-то поверил в то, что мы не одни, что где-то есть ещё выжившие. И я стал искать их. Наверное, убив надежду, люди всегда пытаются найти ей равноценную замену. Так делал и я.

Под сапогом раздался звон металла. Я нагнулся и поднял монетку. Бесполезную в наши дни, когда всё решают патроны, но напоминающую о прошлом, о тех днях, к которым я бы хотел вернуться. Я повертел её, разглядывая, а потом подбросил вверх и, поймав рукой, прихлопнул ладонью. Орёл...

Я улыбнулся и снял противогаз. Несмотря на одиночество, я свободен. Свободен как орёл. Люди могут верить, что метро — их дом. Но я птица, и мой удел — высота.

В противоположной стороне завыла собака, но я шёл вперёд, подальше от вечного сумрака метро. Я свободен, а это значит, что когда-нибудь мне повезёт. Ведь это моя сторона монеты.

Он всегда был против них, против их жестокости и холоднокровия. А им не нужны были предатели, и его изгнали. Изгнали навсегда, без права вернуться в большое метро. Изгнали на самую дальнюю станцию. Изгнали вместе со мной...

Он всегда говорил, что мы вернёмся, что жизнь будет прежней. Он обещал мне большое будущее, но я хотела не назад — я хотела наверх, в мой настоящий дом.

В дверь гермозатвора трижды постучали. Это был условленный пароль.

— Саша, пожалуйста, открой... — Человек за дверью закашлял.

Я щёлкнула переключателем, и решётка поползла вверх. Не впервые отец возвращался с поверхности в таком состоянии — с каждым днём это становилось всё чаще. Я просила его отправить меня, даже пыталась спрятать от него костюм, но ничего не помогало — каждый день он поднимался в полуразрушенную Москву, в надежде найти что-то, ради чего Рейх не пожалеет для нас пропитания. Но всё было напрасно.

Отец лежал у костра, но что-то было не так. Это ощущалось повсюду: воздух замер, пол стал холоднее, крысы тревожно сновали за стенами...

— Саша, я обещал, что ты выживешь, и это так и будет, — отец тяжело закашлял, а из носа потекла кровь. — Умоляю, не ходи наверх, возвращайся на станцию. Дети не отвечают за ошибки отцов... — Он хотел что-то добавить, но не смог: это был последний вдох в его жизни.

Я не помню, что тогда произошло. Кажется, я сидела над ним, просила не бросать меня, говорила, что он мне нужен, а слёзы тихо капали на его грудь... А потом появились они — Гомер и Хантер. Они сказали собираться, но единственное, что у меня было на той станции — это отец. Я хотела забрать его с собой, чтобы похоронить, но Хантер запретил.

Я помню, что сопротивлялась, не хотела подчиняться. Тогда Гомер перенёс отца в самодельную палатку, и сказал, что для него — это лучшее место. Я последний раз сжала руку отца, и из его закрытой ладони выпала окровавленная монета. Его послесмертный подарок...

Темнота, одна лишь темнота. Ползком по бесконечной холодной трубе, идущей прямо до Цветного бульвара. Уже слышны весёлые голоса, безразличные к трагедии на соседней станции. Теперь я понимаю, почему им всё равно. Это метро, и здесь каждый сражается сам за себя.

Руки наткнулись на неровность. Проведя по контуру, я поняла: шлюз. Много лет я мечтала вернуться в общество, увидеть хоть кого-нибудь по-настоящему счастливого. И теперь, ощущая сталь защёлки под рукой, я осознала, что не готова. Я потянула руку к карману, где лежала заржавевшая шпилька, и наткнулась на забытый подарок. Монетка. Металл давно почернел и покрылся царапинами. Такой же стала и я: жестокая, с душевными ранами, которым не суждено зажить. Я попыталась разглядеть одну из её сторон. Решка...

Где-то внизу зазвучала музыка. Я посмотрела вверх: это метро, это наш дом. Здесь не бывает чужих. И теперь я готова. Раздался тихий скрип защёлки, и я спрыгнула на рельсы.

Пришло время покончить с прошлым и забыть ту заброшенную станцию. “Выживи, Саша!” — попросил отец. И я выполню его последнюю волю.

Монетка со звоном упала на рельсы. Может быть, она и принесет кому-нибудь счастье.

Звук шагов эхом разносился по тоннелю. Карманный фонарик в руке почти не разгонял стелющейся впереди темноты. С потолка упала капля, и я инстинктивно отшатнулся — а вдруг это не обычная вода? Метро живет своей жизнью, которой мы не подчиняемся. Здесь каждый день что-то происходит, и если не мы, то кто...

Впереди заблестел костёр дозорного поста. Наконец-то! Я никогда не боялся тоннелей, но на этой ветке всё было иначе: чем ближе я подходил к ВДНХ, тем сильнее становилось гнетущее ощущение опасности и страха. Предчувствие Мельника опять не подвело: отсюда исходила угроза для всего метро.

— Южный блокпост ВДНХ. Покажите паспорт и назовите цель визита! — послышался из темноты голос дозорного.

Я не увидел, но почувствовал наставленную на меня пару автоматов и сквозь потрескивание сушняка в костре услышал тихий щелчок затвора. Кого же вы так боитесь?

— Я пришёл к начальнику станции. Передайте ему, что у меня сообщение из Полиса.

— Документы!

— Меня зовут Хантер. Этого будет достаточно.

Дозорные зашептались. Понимаю, не верите. Зачем кому-то тащиться из самого сердца метро на забытую богом окраину?

— Что здесь происходит?

Да, это Сухой. Я видел его раньше, но... это уже не тот человек.

— Нарушитель. Назвался Хантером. Цель... — дозорный недоговорил.

— Хантер? — позвал Сухой.

Я выступил из тьмы тоннеля. Да, он изменился, но ему по-прежнему можно доверять.

Ртутные лампы ярко освещали станцию, брамины сновали из одного конца платформы в другой, в середине бурно шла ярмарка. Полис жил своей беспечной жизнью.

В тот день Мельник собрал весь Орден. Лучшие бойцы метро стояли в тусклой комнате и смотрели на своего командира.

— Ну что ж, начнём, — Мельник не любил долго ждать.

Вперёд вышел Сухой.

— Я не хотел бы, чтобы вы считали меня предателем или человеком, разочаровавшимся в Ордене. Я всегда буду верен вам, и любой из вас может попросить моей помощи. Но есть обстоятельства, по которым я должен уйти. С этого дня я официально покидаю Орден. Прощайте! — С этими словами он вышел из комнаты.

Все посмотрели на Мельника, ожидая его реакции.

— Я знал, что когда-нибудь это произойдёт...

Сейчас я смотрел совсем на другого человека. Сухой накрылся одеялом и отвернулся от меня. Это был не он, это был человек, боявшийся чего-то сильнее жизни. Таким людям нельзя верить.

— Артём, можно тебя на минутку?

* * *

Я спрыгнул на рельсы. После рассказа мальчишки многое стало на свои места. И сейчас я делаю то, что должен делать всегда — защищаю метро. Вместе с фонариком из кармана на рельсы выпал железный кругляшок. Монета. Ну что ж, наудачу. Я подкинул её, она со звоном ударилась о землю. Я включил фонарик. Ребро...

Видно, это задание я буду выполнять без подсказок фортуны.