Дом Вепря (джен)

К исходу зимы их осталось трое от всей большой семьи. Первой сдалась старшая сестра — и никто не удивился: она всегда была тонкой и хрупкой, болезнь унесла ее с собой легко, как ветер уносит засохший лист. За сестрой ушла мать — мать была уже стара, седа, подслеповата. Ее оплакивали горше, болезнь стала казаться страшней. Стали умирать дети. Овдовел старший брат, умер отец, и тут они испугались, но делать было нечего: собирали травы, варили горькие отвары да молились Предку, чтобы защитил. И вот, к исходу зимы их осталось трое.

Старший, вдовец, и двое самых младших братьев с женами. Когда поняли, что болезнь отступила, справили большой пир для мертвых — все припасы, что остались после страшной зимы, на это ушли. А после стали думать, что делать дальше.

— Я хочу уйти из этих мест, — сказал Старший. — Пусть теперь здесь спят наши мертвые, а мы построим новый дом.

— Мы хотим уйти к людям, — сказали Младший и Средний. — Пойдем в деревню и построим дома там.

— Но на людях мы не сможем поклоняться Предку, — сказал Старший. — Мы должны жить сами по себе, мы должны жить вместе.

— Ничего хорошего не принес нам Предок, — сказал Младший. — Мы молились, но он не защитил нас, не оставил в живых ни отца, ни мать. Я обрею волосы в знак скорби, как заведено у людей, и уйду.

— Нам не нужно скорбеть как людям, ведь наши родные всегда с нами — в нашем предке, в каждом встреченном звере, — сказал Старший.

— Их нет с нами больше. Предок оставил нас, а мы оставим его. Мы уйдем, — сказал Средний брат. И Младший и Средний обрили бороды, и ушли к людям, и жены их ушли с ними, а Старший остался один.

Должен был рассердиться на неразумных братьев, должен был от рода отлучить властью самого старшего из оставшихся в живых, но не стал. Верил, что одумаются, что вернутся, что отрастут волосы — и ум отрастет с волосами. Верил, что соберется вновь из осколков и черепков большая семья.

Пошел за ними, разузнал, кто как устроился, кто как живет. Младший вырыл себе землянку, сказал:

— Этого нам с женой довольно. Будем в лес ходить, травы собирать, охотиться и тем будем живы.

Средний построил дом деревянный, крепкий, в подмастерья пошел, сказал:

— Буду трудиться, как все, выбьюсь в люди, будут меня знать в округе, и этого мне довольно.

Пожал плечами Старший: гиблое дело дураков уговаривать. Вернулся строить свой дом так, как положено: камень к камню, чтобы никакой враг с наскока не проник. А женится, вырастут дети — продолжат строить, камень к камню, пока не выйдет крепость, убежище для детей вепря.

Еще не раз приходил в деревню, с братьями говорил. Те радушно встречали, но вернуться не обещали. Легче, говорили, живется у людей, легче дышится. Мы люди теперь, а не вепри, братец. Шел бы ты тоже к нам. Пожимал плечами, снова шел строить свой дом.

А люди меж тем заговорили, будто ходит вокруг в лесу огромный волк, сам серый, клыки белые, глаза алые. Ходит, воет, ждет, кого бы загрызть.

— Возвращайтесь, — говорил братьям Старший. — Втроем да за каменной стеной пересидим, отобьемся.

— Не страшен нам волк, — смеялись братья. — Да и нет его вовсе, то просто сказки. Скучно людям, вот они и придумывают.

Уходил, торопился достроить дом. Может, придумывают, а может, и нет. А потом нашел в лесу следы — огромный зверь ходил. Страшный.

Пошел снова в деревню, братьям сказать, глядит, а со стороны деревни-то дым валит, и братья с женами бегут.

— Ты был прав, — говорят, — явился зверь огромный, вздохнул, махнул лапой, и одни дома загорелись, а другие рухнули. Чудом мы сами уцелели!

Пришли в каменный дом, закрылись, ждут, а чудище вокруг ходит, воет. Смотрит Старший в окно, видит: не одолеет такого в одиночку. Вот кабы трое вепрей разом на него насели! Но обрили братья бороды, отказались от Предка, остался он один.

День сидят, два сидят, волк днем уходит, ночью возвращается. На третью ночь смотрит Старший, а жены Среднего и Младшего к двери крадутся, думают, что он спит, хотят волка впустить. Тут-то вспомнил он, как привели их братья обеих разом, сказали, сестры, сказали, знахарки. Сердце, сказали, к ним лежит, пусть будут женами нам.

И стали они женами, и вошли в семью, и готовили травы, и варили снадобья на всех, а зимой пришла болезнь, и осталось их трое всего.

Встал, окликнул. Обернулись волчицы, скалятся, смеются.

— Понял, — говорят, — кабанчик, как с волками связываться! Давно вы прогнали нас с этой земли, мало нас осталось, а теперь вот не останется вас — никого.

Обернулся вепрем, кинулся на одну, на вторую. Одной пропорол бок клыком, вторую не достал. Стала волчицей, кружит вокруг, смеется. Ты, говорит, большой, вот задеру тебя, надолго хватит.

Братья проснулись, прибежали, похватали копья и факелы. Втроем оттеснили волчицу к очагу, да в нем и спалили. А вторую убивать не стали, открыли дверь да вытолкнули прочь.

— Иди, — сказали, — если сможешь. Иди, и скажи своему волку, чтоб убирался, пока цел.

Не послушал волк, явился снова на другую ночь. Но братья день без дела не сидели: вепрю молились, защиты просили. И когда закружила волчья тень меж деревьями, вышли из дома все трое, один вепрь самый большой, два — чудища странные, полувепри-полулюди. Вышли, кинулись в бой. Бились всю ночь, а к утру стал волк слабеть, тут и пришел ему конец.

Не вернулись братья к людям, остались жить вместе, в каменном доме. Женился старший брат, а за ним и младшие. Дети пошли, потом внуки.

А волчицу со страшным шрамом на боку после первой зимы больше никто в лесу не видел.