Служба (джен)

Ни роду, ни племени, ни земли — ничего у него не осталось. Лучше всех его братья бегать и прятаться умели, одежды зимой носили белые, как снег, да попали в засаду — не сбежать, не отбиться, — стали одежды красны, не ушел никто, кроме него одного. День и ночь бежал, петлял, следы путал, пока не решил: всё, довольно. Здесь не найдут. Жаль было леса, жаль было дома доброго, светлого, с кровлей из луба липового. Жаль, но не сделать ничего в одиночку против племени рыжего, хитрого, беззаконного. Не вернуть землю, не отомстить за родителей, дядьев, братьев. Остался жив, ноги унес, а зачем убежал, зачем выжил?

Отплакал свое, отгоревал, стал думать, как дальше жить, как месть совершить и землю себе вернуть. Шел по лесам, травой да корнями питался, место свое искал. А нашел — девицу крылатую, отчаянную, чужого рода.

* * *

Разгневалась мать, на дверь указала, сказала: "Коли жить как положено не желаешь, забавы свои оставить не можешь, против семьи восстаешь, против меня, то не быть тебе больше с нами, не летать по небу в нашей стае. Ну, говори: пойдешь за кого велю? А нет, так уходи".

Ушла. Поначалу без семьи как без крыльев была. Перекинется, а лететь-то не может, зайдет в озеро, поплывет и кричит горько — от обиды. Были братья хорошими воинами, да ведь она ничем не хуже! Могла роду служить, славу ему снискать, но мать и слушать не хотела. Прогнала дочь непутевую с глаз, и весь сказ. Как жила — сама не помнит, куда брела — сама не знала. Пока однажды молодца не повстречала.

* * *

Замерли оба сперва, за оружьем потянулись, как дух звериный велел, а потом опомнились: не на своей земле, не при своей семье, нечего делить, не за что драться. Стали друг друга расспрашивать, беды свои рассказывать, да так и подружились. Дальше вместе пошли: то людьми идут, а то он поскачет, она полетит, кто быстрее? Шли и оба думали: где место свое обрести? Где силу и славу найти?

Раз пришли на постой в деревню, а там о могучем колдуне шепчутся: слуг, говорят, ищет, наградить за службу обещает щедро, не скупясь. Нужны ему, говорят, воины смелые, да разведчики быстрые, да люди ученые, мудрые, да вовсе простые люди — для черной работы. А самому ему, говорят, лет бесчисленно, сыновей своих пережил, внуков, правнуков, силы и мудрости накопил столько, сколько в небе звезд.

Подумали, посоветовались, так вместе и пошли, к колдуну наниматься. Принял их, к делу приставил. Служили они ему верой и правдой. Летала она над лесами и полями, что велено высматривала, потом ему докладывала. Скакал он по земле, всюду проникал, а что слышал — колдуну сообщал. А то брали оба оружье в руки и в бой шли. Себя не щадили, врагов не жалели. Славная служба была.

А раз позвал их колдун и говорит:

— Служили вы мне хорошо, а можете послужить еще лучше. Знаю, чего хотите. Одному — месть свершить, землю свою вернуть. Другой — место себе найти, новый дом, а то к отцу-матери вернуться — со славой, с честью. Если поклянетесь служить мне до смерти моей, то как умру — всё получите, чего вам нужно.

Переглянулись они, глаза загорелись, мысли вскачь.

— А что, — спрашивают, — если не доживем до смерти твоей?

— Сделаю я так, что не убьет вас оружие, не тронет время до самого моего смертного часа, — он сказал.

Поклялись они ему клятвой страшной, волшебной, да в зверей обратились, как он им велел.

Взял тогда колдун в правую руку яйцо золотое, а в левую девицу уточку, да то яйцо в нее положил.

— Будешь, — сказал, — хранить его, будет оно у тебя внутри, а если кто завладеть им захочет, лети что есть сил, покуда жива. А что в том яйце — того тебе знать не нужно.

Взял он затем и молодца-зайца, поворожил, и утка враз внутри него очутилась.

— А ты, — сказал, — будешь подругу свою беречь, сам умчишься и ее от врагов унесешь, чтоб не пришлось ей от них летать.

Испугался заяц до смерти, и хотел бы убежать, да клятва не дала. А колдун зайца за уши — да в сундук.

— А сундук, — сказал, — и тебя самого сбережет.

Крышку закрыл, и как ни бился заяц, как ни метался — ничего с ним сделать не смог. Ни сундук разбить, ни голову свою неразумную, до беды доведшую. Утка внутри него плакала-плакала, билась-билась, потом тоже устала, затихла да присмирела. Так сидели с ней да переговаривались, времена былые вспоминали, да мечтали, как однажды умрет колдун — и получат они обещанное.

Дни шли, годы шли. Сидели. Службу свою несли.