Им вершить (джен)

Хаширама никогда не думал, что всё закончится так. После долгого, затянувшегося на целые сутки боя на землю рухнул именно он. Чакра кончилась, и никакое упрямство не придало бы сил подняться. Проиграл, без всяких хитростей и подвохов, в честном поединке, а противник всё ещё держался. Пусть и опустился на колено, опираясь на кусарикаму, пусть тяжело дышит, но в глазах его по-прежнему узор мангекью. Хаширама слабо улыбнулся, взгляд Мадары полыхнул яростью.

— Вот и всё, — тихо выговорил Сенджу. Закашлялся, прижал ладонь к груди. — Только ты смог меня победить.

Учиха смолчал. Поднялся, перехватил своё оружие. Взгляд цеплялся за мелочи: порванная перчатка топорщится от засохшей крови, тусклые блики на лезвии, сколы и царапины на доспехах. Хаширама знал, что он сделал всё, что было в его силах, и сейчас единственное, что осталось, — с достоинством принять смерть. А значит — без страха смотреть в лицо тому, кто его добьёт.

Это произошло слишком быстро. Вот замерло поднятое оружие, застыл, нависая, Мадара — и прыгнул назад, едва успевая отвести от себя удар. Брошенный кунай воткнулся в землю.

— Я не позволю тебе убить его, — прошипел брат.

Хаширама уставился в его спину, медленно перевёл взгляд в сторону, вниз. Белая рукоять, ставшая знакомой печать. Всё та же техника, отточенная до совершенства, но сейчас этого недостаточно. Брата тоже потрепали в этом бою, а Мадара слишком силён. В лучшем случае они убьют друг друга. Только сейчас Хаширама ощутил страх.

— Уйди, тебе не победить.

— Заткнись, — не оборачиваясь, бросил брат.

Вопреки ожиданиям, Мадара дрался молча, расчётливо и спокойно — без привычной ярости. Берёг силы. Брат запаздывал, но пока не пропускал удары, защищался. Изматывал врага.

Хаширама смотрел только на них. Вмешаться бы, оборвать бой — но нет ни сил, ни чакры это сделать. Он с трудом смог сесть, опираясь на руку. Дотянулся, выдернул кунай из податливо-влажной земли, отряхнул ладонь. Зря отвлёкся: самое страшное могло случиться лишь тогда, когда он отвёл взгляд.

Показалось, что каждая секунда растянулась на часы. Ясно виделось, как закончится каждый удар. Так, наверное, видят мир обладатели шарингана? Щелчок — нельзя бросить кунай, нельзя защитить только одного. Нельзя позволить им убить друг друга. Щелчок — решение. Единственно возможное.

Вдох. Хаширама вскочил, метнулся вперёд, страшась не успеть. Воздух противился движению, замедлял, будто вода, будто клейкая смола. Крохи чакры — их хватило, чтобы прорваться. Выронил, потерял кунай — ни к чему. Споткнулся.

Выдох. С хрипом, с кровью. Боль — доспехи не выдержали, но это уже почти неважно. Успел. Два смертельных удара — слишком много, когда нет возможности исцелить себя, и мир мутнеет.

— Заключите мир, — произнёс он, хватаясь за руку брата, падая. Улыбнулся другу. — Исполни мечту.

Хаширама силился сказать ещё, важное, зная, что брат будет винить себя, но не смог.

— Ты не можешь умереть сейчас, — Тобирама опустился на колени, обнял, покачиваясь. — Только не сейчас. Брат!

Мадара зажмурился, поднял лицо к серому небу, застыл, сжимая кусарикаму. О том, чтобы продолжать сражаться, не могло быть и мысли. Отчаянно не хотелось верить, что Хаширама умер. Он не мог так глупо погибнуть, не мог! Это всё только сон — только слишком реальный. Учиха медленно протянул руку, провёл ладонью, закрывая потускневшие глаза. Это уже не его друг-соперник, это лишь его пустая оболочка.

Рядом столпились люди из их кланов, разошлись, разделились. Бой стих сам собой.

— Перемирие, — выговорил Мадара. Влажный холодный воздух застывал комом в горле, мешал сделать вдох. На младшего Сенджу было страшно смотреть. Он смахнул капли с лица, глянул быстро и тут же отвёл взгляд.

— Согласен.

Помолчали. Мадара поднялся, шагнул в сторону, подобрал кунай. Печать на его рукояти выглядела знакомой. Уставился на Хашираму: спросить бы, узнать бы, почему он поступил так. Если у него в руках было оружие, что мешало бросить его во врага?

— О какой мечте говорил брат?

Невыразительное лицо, раскосые алые глаза, мёртвое холодное спокойствие. Быстро же он взял себя в руки после того, как убил своего старшего брата. Если бы не вмешался, может быть, и не пришлось бы добивать Хашираму.

— Создать деревню, где смогли бы жить оба наших клана, — Мадара искоса посмотрел на него, всё ещё держа кунай. — Где было бы безопасно, чтобы больше не приходилось сражаться детям.

— Ясно, — отозвался Сенджу. Оглянулся на своих, смерил взглядом Учих. — Я возглавлю клан. Сможем?

Мадара осмотрелся, пытаясь прикинуть, скольких убили в этом бою. Вспомнился тот самый день, когда он впервые ошибся. Если бы поверил, если бы согласился тогда, может, Изуна остался бы жив? Стоит ли месть за погибших жизни? Им решать.

— Должны, — коротко ответил и повернулся спиной. Удара не последовало, но он чувствовал чужой пристальный взгляд.

* * *

Остановившись на пороге комнаты, Тобирама на мгновенье закрыл глаза. Будь его воля, он здесь бы и уснул, рухнув. Долгий бой, где пришлось выложиться, попытка защитить брата, суматошный день, когда всем и сразу что-то надо, когда всем надо дать дело и поручение. Последний, завершающий штрих картины — слова старейшин. Он так и не понял, почему их так возмутила его молодость, брат был ненамного старше, когда возглавил клан, о чём Тобирама и напомнил со всей имеющейся вежливостью и оставшимся спокойствием. Они прониклись. Должно быть, сдержаться всё-таки не удалось, и старейшины разглядели его раздражение. И ничуть не стыдно.

Тобирама с силой потёр лицо ладонями, так, что заныли шрамы. Из-за лёгкой боли удалось ощутить себя бодрее и внимательнее: сейчас придется торопливо разбираться со всеми отчётами и прочими важными бумагами, до которых так и не добрался брат. Странно было пройти здесь, как хозяин, усесться за этот стол. Сколько раз брат после всех дел и тренировок засыпал за ним? Сколько раз сам Тобирама помогал во всём разобраться? Только вчера крался, чтобы укрыть, а сегодня...

К делу. Некогда вспоминать. Впереди долгая бессонная ночь, с делами надо разобраться сразу — и Тобирама принялся сортировать отчёты и письма, изучать, делать пометки: в памяти не задерживалось ничего. Порой он откладывал листы, снова тёр лицо, подумывал о том, чтобы бросить — и продолжал. По крайней мере, это занятие отвлекало, требовало всего внимания, и на то, чтобы предаваться скорби, сил уже не хватало.

Под утро, когда он уже подолгу сидел, пытаясь сосредоточиться на происходящем, а не уплывать в сон, осталось только одно дело, самое сложное. Тобирама не хотел бы видеть вообще никого из Учих днём, особенно Мадару, но ради брата придётся хотя бы попытаться. Будет легче, если знать, что сделано всё возможное. Письмо получалось слишком коротким, почти грубым, как он ни мучился, подбирая слова. Впору загадывать: если поймёт верно и придёт, значит, и договориться смогут.

* * *

Мадара остановился на берегу той самой реки, всмотрелся в лёгкую рябь её волн. Как и раньше, это умиротворяло, спокойный блеск воды завораживал, только сейчас она казалась куда более узкой. Он наклонился, подобрал гладкий камешек, подбросил в руке и метнул вперёд. Четыре всплеска, дробный стук. Детская забава сейчас потеряла свою прелесть, слишком легко оказалось добросить до другого берега.

Шорох. Так хотелось бы верить, что это запоздавший Хаширама с его вечной дурацкой улыбкой, но нет. Кто-то незнакомый, кто-то из его лесного клана. Тот самый обещанный в письме проводник. Мадара усмехнулся, но смолчал: будто бы он не знает, где находится их поселение. Сенджу глянул с лёгким неодобрением на вызывающе-алые доспехи, на оружие за спиной, махнул рукой и, чуть выждав, прыгнул. Глава клана Учиха медленно прошёл по воде, всматриваясь в глубину, но, похоже, и камешки, и оружие давно унесла река.

Следовать за проводником было легко. Мадара знал, что это может быть ловушкой, был почти уверен, что так оно и есть на самом деле, но его это ничуть не волновало. Ничуть не обеспокоило и то, что он оказался не совсем прав. Сенджу довёл его до совсем иного места. Впрочем, может, у них кладбище было далеко от домов. Их дело, сейчас это неважно.

Последний прыжок — вниз, с дерева, чтобы дальше уже идти. Сенджу расступались перед ним, смотрели настороженно и тут же отводили липкие взгляды, тихо переговаривались. Никто не рисковал встать за спиной, никто не смел возмутиться — и никто не пытался атаковать. И правильно: если удастся исполнить ту просьбу, время для сражений кончилось. Мадара усмехнулся и остановился: похоже, Сенджу признали его право быть здесь и видеть облачённое в белое тело Хаширамы. Дань уважения, чтоб её. Уж лучше бы он был живым и в этой своей дурацкой одежде.

Шепотки разом стихли. Мадара быстро оглянулся, зацепил взглядом белые волосы нынешнего главы клана и с вниманием уставился на осыпающийся край ямы. Давать кому-то повод думать, будто бы он использует гендзюцу, было бы неразумно. Как, впрочем, и решить, что возможен прочный мир между кровными врагами, до такого мог додуматься только Хаширама. Некстати вместе с его дурацкой улыбкой вспомнился тот разговор на берегу, и Мадара сильнее сжал пальцы, сосредоточился на ощущениях от плотной ткани, пытаясь не слышать, как рассыпается земля по светлому дереву. За спиной застыл младший Сенджу, достаточно близко, чтобы слышать его боль, достаточно в стороне, чтобы на него можно было взглянуть искоса. Спокойный, по нему и не видно, что скорбит

Тот разговор… Глупый, наивный, детский, но и сейчас Мадара не мог не признать, что тогда прозвучала хотя бы одна действительно верная мысль: нельзя заглянуть глубоко в душу другому. Стоит ли вообще пытаться? Младший брат Хаширамы никогда не заменит его самого, они слишком разные. И будто бы этого мало — именно он ранил Изуну, из-за него тот умер. Стоит ли пытаться с ним? Мадара ощутил на себе слишком пристальные взгляды, опустил руки, смирил свою ярость. Осторожно огляделся: показалось, что на него некоторые смотрели с сочувствием. Пора заканчивать испытывать их терпение и уходить.

— Приходи завтра к той реке, — обронил он, глядя в сторону, на медленно расходящихся Сенджу. — Там, где меня встретил твой проводник.

— Утром? — Тобирама нахмурился, соображая. — Приду.

Обратно Мадара шёл один.

* * *

Даже если бы он не слышал шагов, Сенджу выдавало отражение.

— Один? — Мадара, сидевший на берегу, не стал скрывать своё удивление. Потянулся с ленцой, поднялся. Оборачиваться не стал: в самом деле, не ударит же он сейчас в спину, а ему так явно спокойнее.

— Один, — произнёс тот.

— За мной, — он всё-таки оглянулся, оценил дохлый вид Сенджу и быстро отвёл взгляд. — Покажу, где хотели строить деревню.

Мчаться к нужному месту было легко, дорога — самая короткая, самая удобная — вспоминалась сама собой. Будто в детстве… Брат Хаширамы держался рядом, даже тогда, когда Мадара, не сбавляя скорости, легко взбежал на самый верх скалы.

— Здесь? — Тобирама прыгнул на большой камень, замер, скрестив руки на груди. Поодаль, да ещё и так, чтобы быть выше. Возможно, он хотел получше рассмотреть лес внизу, решить, согласен ли он с таким выбором, но больше веры было мысли, что он просто боится быть рядом.

— Да, — подошел к самому краю Мадара. — Мы разговаривали. "Построим наше селение здесь, и сделаем так, чтобы детям больше не приходилось убивать друг друга," — так сказал тогда Хаширама.

— Хорошее место, — отозвался Сенджу. С камня он спрыгнул, но стоял за спиной и не рисковал подходить ближе.

Не оборачиваясь, Мадара присел на землю. Снова оказаться в этом месте было странно. Все их тренировки и разговоры помнились так ясно, будто бы и не случилось ничего, будто бы он всё ещё был ребёнком. И смешно: столько раз говорил Хашираме, что ему не нравится, когда кто-то стоит за спиной, а сейчас позволяет это делать его брату.

— Мы говорили о том, как было бы хорошо перестать воевать. Тогда ещё был жив Итама, — Сенджу помолчал, Мадара терпеливо ждал, когда он наберётся решимости продолжить. — Я много размышлял об этом, пытался составить правила, которым должен следовать каждый шиноби.

Последовавшее перечисление этих правил было скучным, несмотря на чёткость и краткость формулировок, но Мадара мужественно вслушивался, удерживая внимание, и даже одобрительно кивнул:

— Это может оказаться полезным.

Не думать о том, с каким восторгом рассказывал о своих задумках Хаширама, и не сравнивать было сложно. Благо, и сейчас Мадара довольно ясно помнил, о чём шла тогда речь, — и принялся рассказывать. Про школу и миссии, про команды и наставников, про саму деревню и её защиту — и почти уже увидел в густой листве разноцветные крыши. Пусть тогда он и говорил Хашираме, что его идеи дурацкие, но сейчас уже не мог не оценить и не признать, что они разумны.

— А как должна будет называться эта деревня?

Мадара не думал ни мгновенья, ответил сразу:

— Коноха.

— Ясно, — Сенджу рискнул перебраться поближе, точно так же уселся.

Разговор стих. Учиха разглядывал лес внизу, размышлял, что и где должно находиться, прикидывал, сколько времени потребуется, чтобы всему клану перебраться сюда и как сделать это место действительно безопасным. О чём думал брат Хаширамы, он даже и не пытался предположить. Ясно только, что не о хорошем — вон как напрягся.

— Ничего не получится, — Сенджу сплёл пальцы, будто собираясь сложить печать. — Эти идеи так и останутся мечтой.

— Уверен? — Мадара искоса глянул на него.

— Слишком много крови, слишком многие хотят мести, — чуть помедлил, напрягся, — и я тоже.

— Ты убил моего брата, Тобирама. Я сижу здесь и разговариваю с тобой. И ты думаешь, что мы никогда не сможем договориться?

— Из-за тебя умер мой брат, — вскинулся он.

— Ты тоже его ранил, — Мадара мазнул взглядом по его лицу, уставился вдаль. — Ты тоже его убил.

Сенджу зажмурился и застыл. Хотел сказать что-то, протестовать, возмущаться — смолчал. Уязвимый, эмоциональный — может, сейчас он действительно сможет услышать.

— Тобирама, — было легко протянуть руку и коснуться плеча, но лучше сдвинуться ближе и просто настойчиво позвать. — Тобирама.

Он наконец среагировал, открыл глаза — и отшатнулся, заметив мангекью. Жмуриться было поздно, драться — бессмысленно, сбежать — невозможно, но он всё равно медленно потянулся к поясу, не отводя взгляда. Сжал кунай. Либо ударит, либо снова использует ту технику. Мадара наклонился к нему, плавно, глядя в глаза.

— Ты можешь сколько угодно ненавидеть меня. Я тоже тебя ненавижу, — он смотрел пристально и спокойно, сдерживался. — Но я хочу выполнить просьбу своего друга.

Сенджу медленно разжал пальцы, опустил руку. Расслабился, когда Мадара прикрыл глаза.

— Я сделаю так, как хотел мой брат, — сказал он.

Примечание к части