Ртуть в её ладонях (гет)

Не­бо сво­рачи­ва­ет­ся на дне бо­кала пря­ной све­жестью, опь­яня­ет быс­трее, чем горь­кий ром. Су­мер­ки, за­жатые в ку­лаках, ца­рапа­ют ко­жу ти­шиной и без­лунным ве­чером. Глу­хое раз­дра­жение бь­ёт­ся пёс­тры­ми кру­гами под ве­ками и впи­ва­ет­ся в тон­кие ла­дони с ог­ру­бев­ши­ми по­душеч­ка­ми паль­цев. Сло­ва со­бира­ют­ся в ко­су с тус­клым лез­ви­ем, вспа­рыва­ют воз­дух и осы­па­ют­ся ко­лючи­ми звёз­да­ми в лёг­кие. Али­са мол­чит.

Дроб­ный стук каб­лу­ков и ше­лест плать­ев сли­ва­ют­ся в звук сдви­нув­шей­ся с неп­ри­ят­ным скре­жетом узор­ной стрел­ки пе­чати, от­счи­тыва­ющей ещё один ве­чер. Она всег­да пе­ред­ви­га­ет­ся на од­но де­ление ров­но в пять ча­сов по Без­дне.

В том из­ме­рении нет вре­мени — все­го лишь ис­ко­рёжен­ный мир, по­дёр­ну­тый мут­ной пе­леной и па­ути­ной тре­щин, парк раз­вле­чений со сло­ман­ным ко­лесом обоз­ре­ния и скри­пящи­ми ка­челя­ми, свал­ка выб­ро­шен­ных иг­ру­шек и че­лове­чес­ких душ, ко­торые не сто­ят боль­ше, чем та ста­рая кук­ла с отор­ванны­ми кру­жева­ми на выц­ветших ру­кавах и вы­пач­канном в чём-то лип­ком во­рот­ни­ке. В том из­ме­рении нет вре­мени, но стрел­ка пе­чати всег­да пе­ред­ви­га­ет­ся на од­но де­ление ров­но в пять ча­сов по Без­дне.

Оз — не пер­вый че­ловек, зак­лю­чив­ший с Али­сой кон­тракт. Судь­бы ос­таль­ных осе­дали на гу­бах вяз­ким мё­дом, от­да­ющим прив­ку­сом кро­ви и за­пахом де­шёвых си­гарет. Али­са пле­ла из жиз­ненных сил лю­дей и ти­хого эха мос­ты — приз­рачные пу­ти в прош­лое — в её вос­по­мина­ния, нуж­да­ясь в до­каза­тель­ствах, что жи­ва и не яв­ля­ет­ся до­рогой иг­рушкой с вер­хней пол­ки, оче­ред­ным вин­ти­ком со­шед­шей с ума сис­те­мы. Бес­ко­неч­ный шё­пот Без­дны, ба­раба­нами сту­чащий в ушах и пов­то­ря­ющий её имя, ни­ког­да не был до­каза­тель­ством су­щес­тво­вания и ре­аль­нос­ти ок­ру­жа­юще­го ми­ра.

Оз — гло­ток све­жего воз­ду­ха, про­пуск на сво­боду и чёр­ная по­вяз­ка на гла­зах, из-за ко­торой не вид­ны жёс­ткие прутья клет­ки.

Оз — ещё один шанс на спа­сение, лес­ка с на­низан­ной на неё мо­лит­вой. У это­го шан­са гла­за цве­та це­леб­ных трав и раб­ское клей­мо на гру­ди, выж­женное её ру­ками. Али­са сол­жёт, ес­ли ска­жет, что ей жаль. Али­са сол­жёт, ес­ли ска­жет, что ей всё рав­но.

Оз — ключ толь­ко на пол­ный обо­рот пе­чати, ин­дуль­ген­ция с ог­ра­ничен­ным ли­митом вре­мени.

Оз сто­ит ря­дом; в од­ном ша­ге на этом бал­ко­не, в ста уда­рах сер­дца, на­ходись бы они в Без­дне.

— Ес­ли ты бу­дешь дер­жать все свои чувс­тва в се­бе и не вып­леснешь на­ружу, то они прев­ра­тят­ся в кис­ло­ту и разъ­едят те­бя из­нутри, — Оз го­ворит ти­хо, поч­ти без­звуч­но, слов­но не хо­чет раз­ру­шать лом­ко-хо­лод­ную ти­шину.

Али­са смот­рит в мёр­твые зе­лёные гла­за и на его рас­пол­зшу­юся в тру­ху ду­шу и ри­су­ет се­реб­ря­ным ог­нём звон­ко-пус­тых нес­ка­зан­ных фраз на ли­це теп­лую улыб­ку. У Оза кис­ло­та внут­ри зас­ты­ла про­гор­клым ко­мом в гор­ле; Али­са не со­бира­ет­ся до­бав­лять к его бо­ли и свою.

Не­бо сво­рачи­ва­ет­ся на дне бо­кала пря­ной све­жестью, опь­яня­ет быс­трее, чем горь­кий ром. Су­мер­ки, за­жатые в ку­лаках, ца­рапа­ют ко­жу ти­шиной и без­лунным ве­чером. Глу­хое раз­дра­жение бь­ёт­ся пёс­тры­ми кру­гами под ве­ками и впи­ва­ет­ся в тон­кие ла­дони с ог­ру­бев­ши­ми по­душеч­ка­ми паль­цев. Сло­ва со­бира­ют­ся в ко­су с тус­клым лез­ви­ем, вспа­рыва­ют воз­дух и осы­па­ют­ся ко­лючи­ми звёз­да­ми в лёг­кие.

Али­са не хо­чет раз­ру­шать хруп­кое без­молвие, че­го бы ей это­го ни сто­ило.