Синтетические формы (джен)

Иногда я исполняю желания.

Когда они совпадают с моими...

У него чёрная блестящая шкура, мелкая гладкая чешуя. И острый оскал белых зубов. Иногда. Чаще я вижу его бледнокожим брюнетом с застывшей на губах усмешкой всезнающего сатаны.

Его зовут моим любовником, братом (и младшим, и старшим, попеременно, в зависимости от «желтизны» бульварного издания), случайной жертвой, другом семьи, домоправителем и даже злым гением. Многие считают его чем-то вроде рока, нависшего над моим домом. Никто не видит в моих чертах настоящего родства и единения с ним. Никто и не должен. Но иногда меня это добивает.

— Отец, — зову я тихо, достаточно тихо, чтоб никто не услышал. Я в самом центре огромного больничного комплекса, в так называемой палате под открытым небом. Сопровождающий отстал от меня на десять шагов, но всё равно осторожность не помешает. — Отец...

Я не осмеливаюсь продолжать. Говорить, что мне страшно и что я не узнаю его таким. Он проходит свою терапию на протяжении целого года, но ни разу ещё Мори? не пропустил меня к нему так близко. Посмотреть и ужаснуться.

Он сидит в центре нескольких концентрических кругов, горизонтальных и вертикальных, поднятых над ним в причудливую металлическую арку. Несколько секций образуют каркас, но он не завершён, будто обрублен в центре. Всё вместе напоминает механический цветок с огромными удлинёнными лепестками. Лепестки двигаются, то в медленном вращении, то в быстром колебании, в них множество углублений, похожих на пузырьки в затвердевшем металле, из которых расходится сетка гибких полупрозрачных трубок. Трубки очень длинные, взвиваются в воздух, причудливо переплетаясь в арке, и снова спускаются вниз, наполненные светящейся жидкостью... чтобы соединиться, пучком погрузившись в спину Моди?.

Эта спина распорота вдоль позвоночного канала, точнее кожа, точнее, не только кожа. Я вздрагиваю, так как всё равно не понимаю, как это и что это. Я вижу отдельные позвонки, они поблёскивают, покрытые пластинами из титана... возможно, не знаю. В арсенале у Хэлла слишком много материалов, которые он изобрёл сам. Не удивлюсь, если в его списке значатся и новые химические элементы. Отец сидит неподвижно в сердцевине «цветка», его спина обнажена и повернута ко мне вся, и сотня трубок со светящимся содержимым нашли пристанище внутри его тела.

— Это и есть твои имплантаты? — я преодолел несколько движущихся «ступенек» к нему, но к центру так и не подошёл. Лепесток описал дугу, повернув меня на девяносто градусов, и я увидел лицо Моди, его профиль. Закрытые глаза, спокойно сжатые губы, ни намёка на обычную улыбку. Внезапно почувствовал себя идиотом. А что, если он без сознания? А я тут упрямо завязываю разговор.

— Да, Ангелуш, — а вот и знакомая ухмылка сатаны. У меня отлегло от сердца. Правда, глаза он так и не открыл.

— Тебе больно? — механизм привёз меня в начальную точку движения, и я увидел одинокую каплю крови, стекающую по краю его распоротой спины.

— Нет. Хватит кататься, иди ко мне.

— Я с радостью, да не знаю, как слезть с этой штуки.

Он рассмеялся и поднял одну руку. Лепестки остановились, и я с тяжелым вздохом упал в его объятья.

— Прости, что я... — трубки задрожали, натягиваясь, и я испугался, что из раны потечёт больше крови.

— Ты сегодня удивительно красноречивый, — Мод кривит губы, и я уже хочу укусить его за злые насмешки. Пытаюсь обнять и натыкаюсь на холодную как лёд плоть. — Груши околачиваешь?

— Я отпросился. Эти трубки... Что в них, пап?

— Активный реагент. Криогенный раствор. Вода. Возможно, соль.

— А что ты чувствуешь?

— Ничего. Спинной мозг заморожен. Импульсы не ходят. Я мертвее мёртвого.

— Но ты демон...

— И потому мои загребущие руки всё равно могут погладить твою мордашку.

Маленькая догадка стукнула в голову, и я потянулся поцеловать его глаза. Так и есть. Ресницы заледенели и намертво склеены. Только зачем...

— Ты меня видишь?

— Ореол вокруг головы. Конечно да.

— А остальное?

— Я тебя чувствую, всем естеством. Себя не чувствую, а тебя — всегда. Ты горишь, малыш... возмущением и вопросами.

— Тогда ответь на них.

— Они не мучают меня... Мори с Хэллом. Они врачи, а ещё они мои друзья. Они знают, когда делают больно, зачем они это делают и для чего. Они придумали вдвоём, а Хэлл сконструировал для меня комнату сна. Да, так эта стальная хреновина называется, — он смеётся, но смех быстро затухает. — Меня мучает другое, Андж. Пустотные змеи, черви, жрущие полотно сознания, маленькие чудовища, выползающие из щелей, руки, тянущиеся ко мне из зеркал, когти, прячущиеся в рукопожатиях, глаза как стёклышки, за ними — вакуум. В лучшем случае — туман. Я как сломанный электрогенератор, заброшенный на дно пустыни, надо мной — воздушный океан, подо мной — бездна, в ней песок пропадает по ночам, срывается вниз... а утром возвращается. Но во мне ещё достаточно электричества, таится под повреждённой коркой. И ко мне устремились голодные пустынные жители. Они ковыряют корпус, бьют и грызут его... в тщетной попытке добраться до энергии. А я лежу молча, бездыханный. И жду.

— Чего ты ждешь?

— Сухой грозы. Молний. Электричества из воздуха. Но уж никак не того, что из спины вылезут крылья, — он снова рассмеялся.

— Что?! — я не понял. И понимал с трудом... жест, с которым он пригласил меня засунуть руки в его рану. Протиснуться с трудом между трубок, забраться под пластины между лопатками, нащупать что-то непонятное. Замереть и прошептать: — У тебя растут крылья? Физические?! Но как, ты же человек здесь... У тебя и так есть, ну...

— Я прикинул, что мне будет неудобно носить одежду. Их невозможно будет спрятать. Они тяжёлые и надоедают. А резать их трудно и опасно для жизни. Я попросил Солнечного мальчика остановить их рост. Вот и сижу, как дурак, в лепестковом механизме, превратившись в кусок льда, и медитирую, — он расхохотался во весь голос. — Не хочешь поднять мне веки?

— Погоди, они же не лечат тебя! Они словно чинят... латают. Как механизм. Не как живого человека, — в одно мгновение решившись, я дёрнул за одну трубку и вырвал её из позвоночника Моди. Напрасно ждал вскрика. Ничего не последовало. Из трубки закапал раствор, тяжёлыми вязкими каплями шлепаясь мне на ногу. Сквозь штанину я ощутил всплеск, будто в меня нырнули и расходились во все стороны струи холодной воды.

— Послушай, я не киборг, и в спину мне заливают не машинное масло. Но кое в чём ты прав. Если Аморес и врач, то Хэлл, прежде всего, — инженер. Ему известны практически все способы управления веществом. Почему бы ему не поуправлять моим?

— А если он сделает из тебя киборга?

— А если это и моё желание?

— Я думал, что демоны не могут желать такую... глупость, — я покраснел.

— Синтетические формы, Андж. Разве они не возбуждают твоё воображение? Разве твой лучший друг Дэз не увлекается киберпанком и не грезит о пост-апокалипсисе? Разве ты сам — не продукт этой среды? Почему твой старый папочка не может сделать себе маленькую ржавую вставку в порядком притомившееся тело?

— Я люблю твоё тело, — я краснел дальше. — И ты совсем не старый. Не калечь гордую спину, демон. Пусть крылья вырастут.

— Ты говоришь почти как Юлиус. Да, он тут был с полчаса назад, вы едва разминулись. И знаешь, я рад, что ты не повторил его слово в слово. Ну, только в самом конце.

— Почему я обо всем узнаю последним?!

— Подожди, малыш, ко мне ещё Ксавьер зайдёт, — Мод снова захохотал, — поставь трубку на место. Её сегодня должны три раза выдернуть.

— Ах ты... — я задохнулся, — ты специально так сделал?

— Не я. Хэлл. Остальные нельзя вытащить без хирургического вмешательства, — он лукаво поцеловал меня в губы, — или без красной кнопки, нажатой моей задницей.

— Ты сидишь на кнопке?!

— Тсс. Когда я встану, всё само отсоединится.

— А спина?

— А что спина? Подумаешь. Я давно уже так хожу, регулярно воспитываю пьющий молодняк, пугаю соседей...

Я покинул территорию, давясь вперемешку смешками и слезами. Вызвал лифт на подземную парковку. Дверцы разъехались, я рефлекторно шагнул, и в меня врезался блондин в синих очках. Я не сразу его узнал.

— Ты на работу? К ужину вернёшься? — Ксавьер сдержанно посмотрел в мои заплаканные глаза.

— Я не помню расписания. В котором часу ужин?

— В восемь.

— Нет, я не на работу.

— Энджи?..

Я вошёл в лифт и нажал кнопку закрытия дверей. Ксавьер вскочил обратно, больно сжал меня и... он тёплый, слава аду. Тёплый и сладкий. Я подавил вздох облегчения. Кабина поехала вниз. Кси кусал мои губы, снимая с них поцелуй демона.

— Ты специально так сделал, да? Чтоб я не увидел Моди.

— Немножко сломал его сценарий и стройную схему издевательства над посетителями. А ты иногда переигрываешь со строгостью. Томишь меня кажущимся равнодушием.

— Но все же мне далеко до лидера соревнования, твоему брату в этом нет равных. Так что с Моди?

— Ест как конь и играет в карты с санитарами.

— Ты ведь не скажешь мне, не так ли?

— Не скажу. Или покусай меня ещё...

Госпиталь №1, архив: отдел хирургии, фонотека

Затруднённое дыхание на миг останавливается, взвинченный голос произносит:

— Диктофонная запись номер одиннадцать. Взломать пароль, проиграть.

----

У демона обнаружилось неполное раздвоение личности. Вторую личность он, особенно не заморачиваясь, назвал Тенью (Shadow) и окрестил своей музой. Сам же себя Тень обозвал «Лолитой», претворяя тайные хозяйские желания в жизнь и действительно, подобно музе, вдохновляя его на разное.

----

Тоненькие болезненные пальцы стиснули шарф, стаскивая его с шеи. Бросили на пол архива. Датчики звукового слежения бесстрастно записали удаляющийся топот ног и отключились.

* * *

Диктофонная дорожка без номера.

Пометки архивариуса в журнале «Входящие»:

Владелец: Мастер Метаморфоз.

Примечание: пятнадцатый день пребывания пациента X на диспансере.

Тот же голос, но спокойный и холодный:

— Взломать пароль. Воспроизвести.

----

У всех муза как муза, феечка в розовом шифоне, благоухающая последней новинкой от Коко, а у меня — встрёпанный анорексичный мужчина без возраста, одновременно напоминающий детектива L из «Тетрадки смерти» и драконорождённого из ES5 издательства «Беседка». И вовсе не потому что я — аниме— или гейм-задрот. А потому что он... выплыл, бесформенный, из самых далёких высотных ледяных облаков стратосферы, нагой и прозрачный, просто ещё одно облачко, на котором, как в кошмаре Льюиса Кэрролла, была растянута чеширская улыбка. Но, всплыв и отделившись, он не мог оставаться аморфным, немым и безымянным набором атомов, а начал формировать себе кристаллическую решётку, вбирая из мира всё, что нравилось ему — не мне. Брать из прошлого и будущего. Не было чёткой даты рождения, стёрлись воспоминания, остался год — 2009 — и телега недоумения.

Немного манерный, въедливый, кошмарно оттеняющий меня своим ещё более скверным характером, он отправился на созданный специально для него клочок суши посреди бескрайнего моря. Завладел мёртвым островом и принялся его оживлять моими руками, моей энергией, но под своим чутким, ни на что не похожим водительством. Он взял себе табличку с надписью “Shadow L” и влез с ней на первое выросшее на острове дерево — чёрную яблоньку. На ней в тот же день выросли диковинные плоды, тёмно-синие и продолговатые — но в целом сладкие и питательные. Он никогда не отвечал на вопросы, предпочитая им пространные истории о себе, обо мне и о том, что мы вместе создавали. Он был бесполым существом, потом женщиной — долго, пока не решил, что привлекательность мужчины превыше остальных желаний выпендриться.

Он может надолго исчезать, ужасно нервируя и загоняя в депрессивные лунки, спорить и ссориться со мной, но он единственный, кто способен путешествовать между мирами, не зацепляя ни кирпичика в несущих стенах, не нарушая своё инкогнито, невидимый и неосязаемый летописец и наблюдатель, он смотрит и запоминает. А потом обрушивает на меня все эти миры красок и звуков.

«Л. Лолита», — произнесла она, когда соизволила заговорить со мной в первый раз и подала руку для поцелуя.

“L. Lawliet”, — произнёс он много месяцев спустя, когда успел застать меня и голым, и сонным, и ленивым, и жадно жрущим пятикопеечную нямку в три горла. Подал руку, схватил мою и повёл по извилистой тропке в сияющее ничто.

----

— Проклятье!

Датчикам невдомёк, что происходит. Они регистрируют шум и сравнивают со шкалой тревожности. Пять из десяти. Поводов для тревоги пока нет.

* * *

Голос оживлённый, сбивчивый, торопящийся.

— Диктофонная запись номер двадцать три. Пароль “ellaetromyedomsa”. Проигрывай.

----

Шэд? Ты хотел узнать, кто такой Шэд? Приготовься...

С Шэдоу всё плохо. Его не подкупить, не съесть и даже в гости не пригласить. Он — Тень. Экстра аморфное образование третьего порядка, потому что является отколовшимся компонентом уже существующего раздвоенного организма, отделившегося от основного в процессе развития этой нашей болезни, ха-ха. Это значит, что он самое призрачное из всех призрачных, с наименьшими потребностями и наибольшим сопротивлением среде, взаимодействует только со своим «родителем» и в отсутствие оного просто витает в мнимости.

Он так же, как и все мнимые величины, описывается математической формулой, не самой простой, кстати, но в итоге Шэд всё равно имеет ноль удельной массы. Помнишь, что он говорил мне? «Спасти можно только то, чего нет. А я не существую».

Чтобы представить физическую модель его существования, нужно выбраться куда-нибудь на Меркурий, превратиться в молекулу поверхности, покрытой лавой, и в жаркий солнечный меркурианский день раскалиться до такой степени, чтоб отделиться от земли, испаряясь в космос.

И чтобы избежать неудобств при транспортировке на Меркурий, приходится делать альтернативу: курить виноградные листья, перетирать и снюхивать в пыль печенье. До кровавых соплей, да. И ты вызываешь к себе этого своенравного духа... по большой необходимости, потому что без него не можешь работать, он возбуждает твою нервную систему вместо дорогостоящих Веществ.

----

Сильный удар об стол. Пластиковый корпус плеера треснул. Датчики не отреагировали: в случае погрома архива шум должен быть громче.

* * *

Последняя диктофонная запись-приложение к медицинской карте. На ней наблюдение хирургов заканчивалось. И ни объяснений, ни расшифровок, почему пациента X прекратили лечить, но не выписали.

— Включи...

----

Это была самая странная и отвязная ночь в Параноидном лесу.

Шэдоу облился бензином и танцевал вокруг костра. Мелкие искры, попадавшие на его одежду, превращались в язычки пламени, зелёные и синие... Но пламя не разрасталось. И казалось, что на нём расцветают химические цветы.

Я сидел в густой тени дерева невроза, издалека наблюдая за его медленным танцем, и ловил моменты, когда он поворачивался ко мне лицом. Но на коже искры гасли, не разгораясь и не подсвечивая, и я не успевал как следует упасть в чёрные дыры его глаз.

Он даже что-то тихо пел. Но я не знал языка или шифра к языку, мне казалось, что он не делится ничем в своей песне, а, наоборот, поглощает из леса что-то важное, поглощает и отдаёт мне, делая меня настоящим одержимым. А я был так счастлив снова ощутить себя будто не в своём уме, хотя я погрузился на самое дно себя, чтобы прийти в начало, собрать по кусочкам то, что ждало меня там четыре года...

----

Грозно насупленный посетитель вытащил из переносного проигрывателя крохотный USB-накопитель, но в медкарту не вложил, а сунул в нагрудный карман рубашки. Датчики привычно зафиксировали его грузные шаги по направлению к выходу. А затем — непривычный для этих стен звонкий возглас:

— Кси?.. Что ты здесь делаешь?

— Незаконно вламываюсь и ворую. А ты что здесь забыл?

— Похоже, то же, что и ты, но с опозданием. Отдашь мне трофей?

— Попробуй отобрать, дорогой.

Вскрик и удвоенный топот быстро бегущих ног. Датчики впервые зафиксировали тревожный уровень шума, семь из десяти, и направили шифрованный сигнал в штаб-квартиру ELSSAD.

В пятницу он устраивает себе своеобразный выходной. День развязанного галстука, а в его случае — день сорванного комбинезона. И хозяйничает в небрежной манере, целый день не высовывая носа из лаборатории. Ему не нужно быть в курсе запуска новой производственной линии или свежепролитых химикалий, он доверяет помощникам. И ждёт в утренние часы в гости Ангела, ведь это их драгоценная пятничная игра.

Но вместо сына получает отца. И, бросив на него всего один взгляд, спешно затягивает галстук обратно. Это даже не работа. Это — боевая тревога.

Хозяин сажает его на свои многочисленные стеклянные стулья, но гость остаётся подпирать стенку. Он должен начать. В специально отгороженной атмосфере, где от них не останется личностей и ощущения личности. Только два голоса. Чтоб ничего не отвлекало: ни стулья, ни комбинезоны, ни галстуки.

* * *

— Устал соответствовать. Чувствую враньё, прибитую маску, из всех щелей льётся лицемерие. Я захлебнулся, чёрт возьми. Но вместе с тем не могу понять, где я и кто я. И откуда начинать поиск. Я свалился в реку слишком давно. Как мне пройти к истокам? Это займёт слишком много времени. Есть ли смысл возвращаться назад?

— Мод, я же не оракул. Такие вопросы надо задавать как минимум Аполлону в Дельфах.

— Разрушен алтарь, детка. И сам божок мёртв давно. Остались неприкаянные души, отказавшиеся от поклона смерти. Им разрешено скитаться. Принимать облик и мимикрировать под людей. Обратно возвращаться было не разрешено. А сейчас в запрете нет смысла, потому что больше нет никакого «обратно», кончилось. Умерло, разрушено. Ты когда-нибудь задумывался о том, что делать Богу, изгнанному из собственного дома?

— Хм, ну знаю одного. Он свалил в никуда, где основал собственную империю. На своей крови и соплях. Ну и на бесплодных камнях, да.

— Он беспримерен. Больше никто так не смог и не сможет.

— Не превозноси его до небес, это умаляет волю и способности всех остальных. Если остальные — ленивые задницы, то это только их проблема.

— Значит, я — ленивая задница. Но в одиночку решить эту проблему не могу.

— Мод, чего ты хочешь? Какая помощь тебе нужна? Ты же знаешь, что я не выполняю беспредметных просьб. Есть цели и инструменты, есть идеи и результаты. Есть проекты и продукты. А пока ты ходишь без цели, я ничем тебе не буду полезен.

— Я сам себе бесполезен. Я не могу найти смысл. Что я делаю не так?

— Да просто прекрати искать. Встань на бесплодные камни. Объяви себя никем. Только тихо... чтоб ты услышал и всё. Учитывай, что вокруг никого нет и кричать для кого-то не нужно. В театр мы вернёмся потом, а пока — длинный антракт, и я сейчас крепко упрусь ногами в пол, возьмусь за край твоего подбородка и попытаюсь отодрать маску. Ты ведь правда хочешь этого?

— Правда.

— Прими свою никчёмность. Принимай её не спеша, смакуй. Пощупай то, что я обнажу под маской. Прими это за ноль. Никаких претензий к нулю, ладно? Ноль бесцветен и прозрачен. Ноль без вкуса и без запаха. Ноль не рассеян и не концентрирован. Ноль не злой и не добрый. Ноль не скромный, но и не амбициозный. Ноль не гордый — обрати на это особое внимание. Когда сможешь это принять, садись на корточки и щупай камни. Оцени их твёрдость и шероховатость. Оцени сухость и пыль. Пыль не стирай, пусть пристаёт к коже. Положи несколько камней в карман. И начинай ходить по равнине. Держи руки в карманах, касайся пальцами камней и ходи. Всё.

— Всё?!

— Можно дышать. Думать — нельзя. Поскольку ты нулевой, ты не имеешь никаких свойств. Но чем больше ты будешь ходить с камнями в карманах, тем больше будешь принимать в себя свойства камней.

— А если я не нулевой? И кроме камней на мне ещё одежда, в один слой...

— Мод, послушай меня. Ты хочешь исцеления, ты не хочешь больше страдать, верно? Тебе не нужны метания, тебе неинтересны гонки и соперники, тебе не нужны сомнения и тебе СОВСЕМ не нужны новые вопросы. Ты должен найтись. Тебе нужно твоё лицо. Оно, и больше ничего. И ты или найдешь своё лицо, или...

— Лица нет?

— Лицо есть. В крайнем случае, то, что мы найдем, будет твоей поверхностью.

— Что-то я не понял.

— Мод, это просто аллегория. Я назвал «лицом» наиболее чёткое представление твоего демонического естества. Однако если ты думаешь, что, определив естество, я определю твою роль, функции, способности и самый смысл твоей жизни, чётко, по полкам, как в инструкции к стиральной машине, то ты ошибаешься. Этого никто тебе не даст. Не оценивай естество в критерии «польза и бесполезность». Не принимай навязанные стандарты и не пытайся им соответствовать. Не принимай вызовы, не поднимай перчатки, игнорируй провокационные высказывания. Не показывай никому то, что я в тебе вскрою. Им это не интересно, а тебе — вредно. Ты будешь никем с камнями в карманах. Но если твой так называемый обидчик подойдёт слишком близко, желая влезть под твою кожу — вынимай руку из кармана. В ней будет камень. Как пользоваться им, ты знаешь. Травматология работает круглосуточно, кстати.

— Хорошо. Но, Хэлл... мне нужны оценки и нужны критерии. Я не могу зависнуть в пустоте.

— Мо-о-ожешь, конечно можешь. Оценки и критерии — это лишний груз. Не обременяй себя ими. Я же освобождаю тебя, отправляя в равнину бесплодных камней. Она является антагонизмом твоего мёртвого острова. И если на острове твоего муза с говорящим именем Shadow L царит смысл, то на равнине камней он напрочь отсутствует. Единственным смыслом там будешь ты сам. И волей-неволей, гуляя там один, ты придёшь к самому себе. Прозреешь. Не увидишь смысл глазами, так прочувствуешь руками.

— Я буду мучиться от двойственности. Бытия здесь, в реальном мире, из которого моё сознание не может уйти, и бытия там, в бесплодной равнине, куда ты меня закинешь в своём лечении и откуда меня постоянно будут выдёргивать.

— Нет, никаких мучений. Ноль не чувствует, его никто не потревожит. До тех пор, пока я не скажу, что нашёл твоё лицо — ты гуляешь там. А атаки извне на твой чистенький костюм и чёрные, а временами — кислотно-яркие, волосы отразят андэды: твои дети, твои коллеги-демоны и твоя преданная армия сумасбродов-обожателей. И между прочим — я один из них. Come together. Together as one. Come together... for Lucifer's son?.

* * *

Хэлл мягко улыбнулся и протянул демону свою маленькую руку. Асмодей взял её, подержал несколько секунд, стоя прямо... и мастер подхватил его, оседающего на землю. Удовлетворённо посмотрел в открытые глаза демона: зрачки неподвижны, в каждом сияет по зелёному пульсару. Сила тяготения исчезла, они срываются с орбит... красиво и страшно.

— Бесплодные камни, — проворковал Хэлл и улыбнулся шире. — Я ведь не уточнил, какие это будут камни.

— Я разгадал тайну Тени! — Хэлл был так перевозбуждён, что раскраснелся. Полы развевающегося халата пачкала зола, в волосах виднелись частицы пепла, невольно возникал вопрос — с какого пожарища он примчался?

— Я рад, — флегматичность демона была чем-то новым и особенным, существовавшим исключительно в стенах этого учреждения. Госпиталь №1, исследовательский институт и лазарет для Изменчивых... которые никогда не приходили с обычными земными болезнями. Этот пациент когда-то тоже обратился с нетривиальной просьбой подлечить ему слегка несуществующие нити, торчащие из нервных клубков.

— Моди, выйди из анабиоза. Ты мне нужен, — Хэлл присел на краешек сферической конструкции и коснулся одной из серебристых трубок, змеившихся по полу от импульсного генератора частот до разверзшейся раны в позвоночнике темптера. Тот сразу же вздрогнул, ощутив перемену колебаний. Недовольно сдвинул чёрные полоски бровей.

— Я здесь.

— Нет, ты летаешь в чёрт знает каком витке пространства, до которого даже моему жадному паучьему мозгу не дотянуться. И смеёшься над моим бессилием.

— Я здесь, — повторил Мод, но другим, значительно потеплевшим голосом. Инженер расплылся в улыбке: теперь его (а кто они друг другу, в сущности?!) пациент действительно находился здесь, вернувшись на гостеприимный клочок больничной земли. — Что ты там нагадал? Кофейная гуща подсказала?

— Нет, изменения в характеристиках твоего биополя. Последние двадцать часов. Я уловил признаки Shadow на твоей электроэнцефалограмме. Как признаки второго разума, второго существа. Конечно, его линии слабые и их легко принять за помехи. Но я же знал, кого ищу. И я его поймал. Соскрёб со схемы как миленького. И разложил на составные. Продрался довольно бесцеремонно вглубь, раздев почти до молекул.

— Он сопротивлялся?

— Он и понятия не имеет, что его оцифровали. На схеме остался ведь не он, а его отпечаток. Зеркальная копия. Я её отзеркалил обратно, не забыв о перевёрнутых картинках в его зрачках.

— Разве у него есть свои отдельные глаза?

— Конечно. И совсем не такие, как твои. Голубые, спокойные. Очень мягкие.

— У такого подонка?

— Манеры обманчивы, Мод, как и внешность.

— А что на глазных картинках?

— Тебе лучше сесть. Тьфу, ты и так сидишь... За обилием трубок не видно твоих ног, — Хэлл специально чихнул, заглаживая свою оплошность. — Там твои слёзы.

— Чего?!

— Ничего. Вернусь попозже, когда ты будешь в хорошем настроении.

— Стой! Не смей оборачивать против меня своё же лекарство! Мне сидеть тут ещё пять часов, я не имею права встать с кнопки раньше. Даже если очень захочу тебя догнать и преградить путь.

— Ладно. Но при условии, что ты не будешь ни о ком презрительно отзываться, — мастер прочитал согласие на его надменном лице и сел на край лепесткового механизма. — В глазах Тени запечатаны твои слёзы. Это первое, с чем он покидает Плоскогорье или свой Параноидный лес. Когда слёзы высыхают, он возвращается обратно.

— И что это значит?

— Он часть механизма протекции. Твоя оборонная машина. Я подчёркиваю, что он машина. Дитя искусственного оплодотворения мёртвой почвы острова твоими болезнями и неврозами. У него все признаки живого, и оппоненты затоптали бы меня за определение «машина», но Шэд — действительно не биологического происхождения. Его клетки не содержат молекул белка. Он чужероден, как представитель какой-нибудь негуманоидной расы. Машинной расы. Поэтому у него отсутствует тело: оно попросту не смогло бы функционировать в условиях острова. И ты создал его. Каким-то совершенно нелепым, антинаучным, и потому — недоступным нам способом. Ты помнишь, как ты его создавал?

— Он отделялся от меня... постепенно, — неуверенно ответил демон. — Первой мыслью о нём была весёлая шутка о гермафродитизме. Позже он сам принял форму мужчины. Но сначала казался женщиной... музой. И только потом я стал звать его «муз».

Хэлл удовлетворённо кивнул.

— Всё сходится. Как машина он бесполый, по привычке ты наделил его признаками обоих полов, а потом он, подстраиваясь под тебя, сам выбрал, кем быть лучше, надёжнее и спокойнее.

— Вернёмся к вопросу обороны.

— Он просыпается, когда ты плачешь. Когда что-то остро врезается в тебя. Он идёт на боль, как корабль — на маяк. Он лечит тебя от неё, создавая картины, которые ты потом пишешь. Поднимает щит и закрывает им тебя. Опасность миновала — снимает и уносит с собой. До тех пор, пока в тебе живёт боль и страх несовершенства, до тех пор, пока тобой не завладело безразличие, а твою кровь не заменила флегма, он будет охранять тебя. И до тех пор ты будешь писать свои полотна. Если однажды ты станешь доволен собой и захочешь поставить точку в образе — он исчезнет. И всё исчезнет.

— Ты уверен в диагнозе?

— Ты знаешь меня и мою дотошность. Помощники сейчас доводят анализы зеркального отпечатка до конца, но они только дополнят ряд чисел основной последовательности, которую я вывел. Ты заметил, что он никогда не залечивает тебя полностью? Закрывая одну рану, он вскрывает новую. Его цинизм, скепсис и невыносимый характер — продукт, ориентированный на бесконечность начатого вами процесса. Ему не нужно твоё полное исцеление. Более того — тебе ведь самому это не нужно. У него мягкие черты, нежное лицо, вырезанное из живой плоти, а не из камня. Он терпеливый стратег. И у него очень, очень далеко идущие планы на тебя. Он не жестокосердый захватчик, скорее тихий партизан, ведущий странную войну в одну мордочку на чужих и враждебных территориях. А сейчас я ещё раз спрошу: ты уверен, что он отделился от тебя, а не пришёл извне?

— Он — мой. Продукт моего сознания. Я совершенно уверен. Почему ты классифицируешь его как инопланетного захватчика?

— Потому что на Земле зародилась белковая жизнь. Всё остальное — космическая приблуда.

— Дорогой мой, ты забыл, что ты сам из космоса? Металлическая форма жизни, отлитая и закалённая в ядре звезды. Но ты не очень смахиваешь на партизана. Может, поделишься планами захвата Земли со стороны вашей космической армады?

Хэлл досадливо заскрежетал зубами. Этой западни он совсем не учёл.

— Я понимаю. Понимаю, Мод. Я недостаточно убедителен. Но знаешь ли ты все мотивы, по которым Шэд тебе помогает?

— Он — часть меня, мы единый организм, немного дёрганый и невротичный, но дружный. Какие у руки могут быть мотивы помогать ноге? Спроси её. И что случится, если рука вдруг поднимет бунт? — Моди улыбался кончиками губ. В этом споре он победил. Но видел, что мастер упрямо стоит на своём. — Объясни детальнее. Дай больше фактов. Что ты прочитал в его молекулярных связях?

— Он мог быть приставлен к тебе с рождения. Как кристалл, вросший будто изначально в основу с другими камнями. Ты родился, он родился — вместе с тобой, внутри тебя. Потом нашёл удачный момент для отделения. Всё чин чином, вне подозрений. Может быть, таких как он посылают всем. Просто некоторые — умирают...

— Люди? Демоны?

— Нет, сами кристаллы. Давай звать их тенями. По имени твоего, так легче. Тени были приставлены наугад кому попало — человеку, демону, собаке, травинке. Где-то выстрелили, где-то нет. У травы стрельба пошла вхолостую. У собаки — немногим лучше. Люди — слишком своенравные и низкоразвитые существа. Думаю, стрельба немногочисленными гениями в комментариях не нуждается. Дерзко предположу, что в большинстве своём тени внутри них не выживают — им нечем питаться. А вот ты...

— Клад для них?

— Возможно, неразрешимая загадка. Демон во плоти, пусть даже и вынужденной. И плоть эту ты регулярно покидаешь. Наверное, это больше всего сводит их с ума. Возможно, ты напоминаешь им их самих. Но демон — существо всё-таки иного порядка. Я думаю, им не знакома религия, с помощью которой ты и человечество тесно связаны. Думаю, они также не одержимы страстями и понять гамму твоих эмоций им чертовски трудно. И вот мы подошли вплотную к тому, что их не на шутку заинтересовало.

— Моя библиотечная писанина?

— Да. Нет. Твоё отцовство. Твоя безумная страсть. Наблюдатель двух ярчайших жизней в истории этой планеты, ты запираешься с тетрадными листами в своём кабинете без двери, и карандаши выводят сами строки острым угловатым почерком, чтобы потом перенести всё под твёрдые книжные обложки. Ты пишешь без конца о них, ты зажигаешься ими, живёшь ими, сгораешь и восстанавливаешься из пепла. Твоё воодушевление, весь этот ментальный подъём ставят их в тупик, снова и снова. Они изучают тебя через Shadow, хотя первоначальному плану тот уже не следует, он прикипел к тебе по-особенному. Об этом мне тоже рассказал его отпечаток, твои слёзы, застывшие в его глазах. Он не приходит по первому зову, он тонко издевается над тобой, как ты сам стопроцентно убеждён, но кто, как не он, чутко следит за каждым изменением твоего настроения... даже когда делает вид, что исчез или спит.

— Помнится, я спрашивал его, куда он девается в перерывах нашего творчества...

— Он ловко вывернулся с помощью рукавов реальности. Конечно, он не соврал — он проникает и туда для полноты и законченности картины нашего мира. Но кроме этого, он гоняет на «базу», сдаёт отчёт. Все отчёты для его «начальства» неприемлемы, потому что они не могут никак докопаться до сути. А Шэд...

— Что?

— Он и не хочет докапываться. Он нашёл в тебе что-то, о чём мог бы мечтать, если бы умел мечтать.

— Он не хочет со мной расставаться?

— Не совсем то. Тени проживают со своими хозяевами всю жизнь. Его у тебя и не отнимут. Но он саботирует свою миссию, не желая трогать то, что сам посчитал священным или неприкосновенным, не знаю, что у него там за интимные сношения с твоим мозгом. Он как бы встал на твою сторону, преследуя теперь твои интересы и ставя их превыше интересов «базы». Отсюда состояние хронической недолеченности и эти бесчисленные трубки в твоей спине.

— А крылья?

— О, тут притаилось самое прекрасное и коварное: Шэд начал растить их на тебе для отвода глаз — и моих, и соглядатаев с «базы». Пока мы мучительно исследуем твою адскую метафизику, отходя от канонов традиционной науки, Shadow выигрывает время, нужное ему, скажем, для непостижимых и, мягко говоря, бесполезных эстетических целей — созерцания новых абрисов твоего силуэта.

— А «база» догадывается? — демона передёрнуло. — Я что, уже оперирую твоими безумными понятиями?

— Не могу знать. Всё сказанное построено в плоскости голых догадок на основе ряда чисел, Мод. Любая неожиданность опровергнет мою теорию. Например, Шэд придёт, захватит контроль над твоим телом и переломает мне все кости.

— Ты же сказал, он миролюбивый.

— Не говорил! Я описал его предельно мягкую внешность, ты сам сделал такой вывод. Но он отвечает за оборону, забыл? И в целях твоей защиты не побрезгует намазать паштет из меня на хлеб.

— Ему чужды вопросы нашей этики и совести?

— Вот до тебя и дошло. Он пришелец, клянусь тебе.

— А может, ты насмотрелся фантастических фильмов? Я вот всю неделю пересматривал сагу-тетралогию с «Чужими», наверное, это плохо повлияло на тебя и на все мои показатели.

Хэлл раздражённо потряс головой:

— Может, ты лучше скажешь, как дальше будешь вести себя с ним?

— Никак. По-старому. Ничего не изменилось. Он мой муз, моё сладострастное чудовище — даже если прилетел из чёрной задницы космоса.

— Это хорошо. Ты не боишься, ты... Да что я, в самом деле, — Хэлл всплеснул руками. — Он не ксеноморф, чтобы проламывать тебе грудную клетку. Я продолжу делать анализы. Надеюсь, нарою что-нибудь ещё интересное. Но знай...

— М-м?

— Для меня это означает войну.

— В каком смысле?

— Я собираюсь потягаться с его шатией-братией — с «базой» и вообще всей их цивилизацией. Они раскусят тебя не раньше, чем я расколю их. Война между разумами. Объявляю её открытой.

Инженер ушёл, гордо вздёрнув нос. А демон сидел дальше в механическом «цветке» и думал о двух вещах. О том, что забыл спросить, где мастер запачкал полы халата золой... и о том, что своим горделивым заявлением мастер так похож на человека.

«Очеловечивание идёт полным ходом, — размышлял он дальше, вдыхая острый запах криогенной жидкости из своих трубок, — мы этого почти не замечаем. Хэлл вот и бровью не повёл. Может быть, Шэди, ты пришёл, чтоб оградить меня от этой участи?»

— Может, — отозвался тихий голос с далёкого Параноидного леса. И хруст... Острые зубы надкусили сладкое синее яблоко.

— Ты приходишь и уходишь... рассыпаешь ковёр дурацких шуточек, оставляешь меня с оторопевшими глазами. Потом снова приходишь как ни в чём не бывало.

Шэдоу грыз мундштук невесть откуда взявшейся папиросы:

— И что?

— Что ты делаешь в перерывах, когда я тебя не зову?

— Сплю. Лопаю яблоки.

— И всё?!

— ...и грежу миром в его отмирающих ветках.

Демон весь подтянулся к нему с заинтересованным лицом. Молча. Похоже, кому-то на этот раз не отвертеться от страшного признания.

— Те возможные пути, по которым история мира не пошла, не вечны. Они существуют ровно столько, сколько нужно, чтобы всплеск последнего ничтожного изменения, который ещё мог повернуть ход событий в другую сторону, затих. После этого ответвления исчезают полностью. Воспоминание о них хранится всего в одном месте — в специальных архивах Времени. Я мимолётно встречался с одним из древних архивариусов, он показал мне бесконечную вереницу библиотек. Там нет книг, фильмов или папок с файлами в обычном понимании архива. Это ряды из застывших картин времени. Тронешь их — они оживут... В них можно войти при известной гибкости сознания и пожить немного в рамках отдельно взятого Изменения.

— А это не опасно?

— Повторюсь — нужна гибкость сознания, чтоб зайти. И твёрдый характер — чтоб выйти.

— С выходом проблемы?

— Да. И нехилые.

Мод наклонил голову, всем своим видом требуя «дальше!».

Тень медлил, наглаживая утюжком вкусную паузу. Потом взял своего хозяина за плечи.

— В несбывшихся версиях реальности краски ярче, жители привлекательнее, и солнце кажется горячее. Только слабоумному захочется покинуть это благословенное место. Даже у самых стойких возникает ложное чувство предательства и сожаления.

Демон продолжил без звука, одними губами:

— Всегда есть искушение остаться...

— Да, будто попадаешь в рай.

— Но это ведь не рай?

— Как знать. Многолетние наблюдения доказали, что обязательно найдётся сволочь, которая не даст реальному миру приблизиться к образцу рая. То ли мир не заслужил, то ли сволочь — из лагеря засранцев-террористов-раененавистников.

— А где ты познакомился с архивариусом?

— Во сне, — уклончиво ответил Тень и тут же сменил тему. — Публиковаться будем?

02/05/2013

Я обнаружил в параноидном лесу укромное место, где можно спрятаться даже от мыслей-шатунов, и затянул туда его. Он постоял, озираясь на опавшие листья-дни уходящего года, потом, следуя моему примеру, сел, поджав под себя ноги. Прошло несколько минут, и он расслабленно откинул спину, прислоняясь к шероховатому стволу дерева неврозов. Они растут тут в обилии.

— Ты заметил, что я посвятил тебе огромное количество времени и размышлений, в том числе и в интернете?

— Конечно. Мне надо быть польщённым обилием твоего словесного поноса перед каждой главой?

— Злюка...

Он улыбается и складывает губы в поцелуе. Знает, что обижаться я не буду. Только не на него. Это было бы последней стадией шизофренического маразма. Ну или как бы это обозвал Аморес? Счастье, что мой угрюмый врач ничего не слышит.

— Шэд, а куда ты уходишь всякий раз, как мы расстаёмся? Ногами уходишь, не головой.

— По-разному бывает. Как правило, я далеко не отхожу, просто прячусь от тебя меж холмами или укладываюсь в высокую траву. Больше всего мне нравится озеро Крови на южной оконечности острова и конечно же плоскогорье Огненных Змей, воссозданное тобой здесь в миниатюре.

— И ты не боишься шаровых молний?

— Они щекочут мне всё тело, — Тень рассмеялся. — Конечно, ты не понимаешь. Я люблю электричество, Мод. Оно такое... безумное. И вкусное.

— Почему ты опять сменил пол?

— Сменил? Мод, я под тебя подстраиваюсь! Я же гермафродит. Под тебя все стараются подстроиться...

— Но не все обладают двойной полярностью, как ты, — я подавил вздох. — Знаю, я выгляжу ужасно. Уродом, который хочет, чтоб вокруг него вращалось солнце и всё такое.

— Да нет, — Шэд скользнул по моей ладони, но схватил только за кончики пальцев. — Ты хочешь того же, чего и все. Просто не стесняешься признавать этот эгоцентризм. Не стесняешься говорить правду о мелочности и потреблядстве. Вспомнить хотя бы, чем ты попросил выдать себе премию...

— Чем?

— Мальчиками! — муз хихикнул. — Ты что, действительно забыл? Эх, Мод... Мод. Ты интересуешься собой и сексом. Это нормально, я серьёзно, — его тон стал фамильярно-небрежным. — Конечно, глядя на тебя, не скажешь, что всё настолько плоско сводится только к этому. Но и прибавить-то особенно нечего. Зато ты смело можешь говорить, что ты ограниченный мудак, абсолютно безответственный к тому же. А что с таких взять? То-то и оно.

— Так в чём же прелесть?

— Да в том, что нас у тебя много! И только один интересуется трахом и своей зело драгоценной персоной. Остальные, закрывшись тобой, словно ширмой, работают как проклятые. Ты гениален в проявлениях своего эго, а знаешь почему? Потому что ты превращаешься в захлёбывающегося слюнями кретина. Ну КАК такому не поверить? Это чудо! Это просто... — Шэд всплеснул руками. — Ты конкорд, ведущий нас сквозь небеса куда-то к чёрту на рога. И, что самое интересное, курс выбран правильно. И у нас есть всё, чтоб выполнить план. Философ, математик, инженер, программист, художник, наркоман, музыкант, мечтатель, писатель, повар и убийца. И дети. Дети — это самое главное, план мы разрабатывали для них. Сами мы умрём слишком скоро, и кораблик, то есть ты, рассыплется в прах. А дети останутся...

— Зачем ты всё это мне рассказываешь?

— Затем, чтоб ты не горевал и не возмущался, что я не пишу ничего сегодня. И, кстати... чтоб развеять твои страхи... чем ещё-то интересоваться? Каждая сфера является полусферой и своей закрытой частью повёрнута к непосвящённым. Для них доступ воспрещён. А открыта она со стороны тех, кто живёт круговой порукой и редко, крайне редко впускает посторонних. В основном, чтобы поиздеваться над ними. Поэтому внешний мир под колпаком. И дверка эта закрыта. Она такая крохотная, а я такой слабый пока... И, к сожалению, не могу предложить тебе бутылочку с этикеткой «Выпей меня», чтоб ты, как Алиса в стране Чудес, уменьшился и прошёл туда. Но я открыл другую дверь.

— Моё собственное сознание.

— Именно. Тебе ведь нравится этот лес? Психоделия серого вещества, которое не знает, куда идти и что принести... но всё равно идёт и приносит, — Шэд пошарил в груде пожухлых листочков и вытащил один. — Это был две тысячи девятый год, день третий. Рассказать тебе о нём?

— Боже, нет, не надо. Первую часть года я предпочёл бы вообще забыть, стереть... Выбросить в топку.

Муз кивнул.

— Я знаю. Плохо, что не один лишь я познакомился с твоими слабыми местами, но хорошо, что задеть за живое могу только я. Дитя твоего гения достаточно реально, чтобы причинить боль тут... и недостаточно реально, чтобы вырваться за пределы черепной коробки и сеять разрушения во внешнем мире. Мод... ты выкрутил из себя все рецепторы боли, превратившись в подобие биомеха, но так и не разучился отделять эту боль от себя. Она приходит к тебе как по чувствопроводу... впиваясь прямо в голову, потому что больше просто некуда, — он вытащил из кармана зажигалку. — Ты хотел топку. Пусть будет топка. Устроим небольшой пожар...

— А лес?

— Не пострадает. Твои деревья соединены через синапсы в единую сеть, возгорание одного потушится импульсом всей сети, а он хрен знает до каких пределов мощный, — Тень смотрел на синеватый огонёк, потом поднёс его к листочку. Тот моментально вспыхнул, оставив только тлеющий черенок. Он бросил черенок в сухой подлесок и поднялся. — Пойдём, Модюша. Каким бы плохим ты ни был, а ты создал нам этот дивный красновато-чёрный искажённый мир. За одно это я превращусь в солнце и буду вращаться вокруг тебя, пока голова не закружится и желудок не стошнит.

Я двинул ему в бок, но Шэд уклонился, не переставая хохотать. Чёртов муз...

Я пробираюсь между голых древесных стволов с выпирающими из мёртвой земли корнями, они кончаются, впереди поле, засеянное опиумным маком и сахарной ватой, за ним — виноградники курительных сортов, а ещё дальше — роща деревьев Гармонии. Мы направляемся туда. Синяя стеклянная трава немилосердно колет ступни, но я привык, давно привык. А Тень порхает, хоть он и не похож на бабочку, порхает в разреженном воздухе, за спиной у нас бушует пожар, я чувствую дрожь, охватившую деревья, но чем дольше мы идём, тем слабее эта дрожь. А потом Шэд резко останавливает хаотичный полёт, поворачиваясь ко мне.

— Пепел летит, — спокойно изрекает он, берёт меня под локоть и уносит вверх. — Ты запишешь это в свою тетрадь?

— На чёрные страницы романтики. Как всегда.

— Я даже не спросил, зачем ты меня приводил...

— Всё, ты сделал то, что я хотел. Сжёг отчёты не просматривая. Мне полегчало, Шэд, правда. Можно я раскрою твою маленькую тайну?

— Валяй.

— Ты не гермафродит, ты андрогин. Не двуполый, а совсем... бесполый.

— Что?!

— Ты — часть леса, острова и озера. Они постапокалиптичны, ведь Армагеддон в своей голове я давно пережил. Я наблюдал его тысячу раз, каждый раз из этой тысячи спасти ничего не удалось. И никого. Только тебя, потому что ты...

— Не существую.

— Верно. Спасти можно только то, чего нет. Но оно есть. Рождается в пустоте по принципу...

— Я знаю, по какому принципу, Мод, — он снова остановился, но на этот раз привлёк к себе и обнял за плечи. — Иногда ты умный, но чаще ведёшь себя как дурак. Конечно, я остался жив — как андрогин, помесь эльфа с носорогом... извиняюсь, с роботом. По этой же причине живы остальные. А люди погибли, все до одного. Ты этого хотел?

— Да...

— О, я ни секунды не сомневался.

И мы идём дальше, две фигурки в маковом поле, в кольце чёрно-серого леса, за которым пустошь, пески и мёртвый берег, омываемый неправдоподобно-синим морем. Остров, со всех сторон окружённый водой, за которой — ничего.

24/12/2009

— Разве можно сойти с ума несколько раз? — я еле поспевал, спотыкаясь о массивные корни деревьев невроза, но отпустить руку Шэдоу не мог.

— Вопрос в том, в какой системе координат это делать. А вовсе не в том, как часто, — он любил Алису в стране Чудес, и потому говорил загадками, смотрел загадочно и съедал по три загадки в день — на завтрак, обед и ужин.

— А если я перепробовал всё по осям икс, игрек и зэд?

— Я не знал, что ты ограничен декартовой системой. Посмотри вокруг, что ты видишь? — он взмахнул гривой своих уложенных в беспорядочный хаос волос. — Здесь под каждым корнем своя маленькая кроличья нора, своя история, своя королева и королевство умалишённых. Ты сойдёшь с ума столько раз, сколько захочешь. Не приходя в себя, не ища каждый раз выход наружу.

— А если я боюсь умереть в этом лабиринте?

— Ты его создатель, — он беспечно глянул вверх, пересекая поляну, но неуклюже споткнулся опять я, а не он. — Всё, чего ты можешь бояться — это, умерев, воскреснуть снаружи, в мире незаконченных вещей, несовершенных углов и несостоявшихся людей. Хочешь туда?

— Нет... — я качал головой даже тогда, когда параноидный лес кончился и Тень, довольно щурясь, смотрел на Плоскогорье. Сегодня там было особенно горячо и красно. Огненные змеи молниями стелились по раскалённому песку, обозначив тропу... или то, что было тропой в понимании Шэдоу.

— Ныряй, — он отпустил мою руку, но я вцепился в него обратно. — Один! В этот поток я с тобой не нырну, иначе ты не распрощаешься со своим страхом.

22/10/2011

Изо дня в день обнимаю твою тень, путаюсь в полах дымчатого плаща, протягиваю к тебе руки, и ты всегда вкладываешь их в свои. Смеюсь и шучу. Но убеждаю себя, что этот сон — обман и Морфей дурит из любви.

Я должен отказаться. Убедить себя, что справлюсь один. Признать, что живу в мыльных пузырях, что пора всё лопнуть и спуститься на землю. Я уже пробовал. Я их лопал... но что-то всё равно держит в облаках. А мечта не отпускает. И молит верить дальше. Плачу и отбиваюсь. Кричу, что всё должно было кончиться много лет назад, что я взрослый, но застрял где-то посередине перехода между цветным миром и серым. И ни один не хочет уступить, объявив меня своим. Я стою посередине моста, низко перегнувшись через перила, и вглядываюсь в темноту внизу. Меня не манят ни радуга, оставшаяся позади, ни серые будни, что, выстроившись в унылую шеренгу, ждут впереди. Меня манит бездна, распростёршаяся прямо тут, под ногами. В ней плавает туман, что принимает любые очертания, какие я хочу. И я перегибаюсь всё ниже... в нетерпеливом ожидании момента, когда голова перевесит, и я полечу вниз... не доставшись никому.

Это всё ты, ты виноват. И я виноват.

Что подсмотрел, потрогал и вкусил.

Но ты не был запретным плодом, ты просто был.

А я — не имел права быть. Как и не имел права мечтать. Меня должны стереть, сам факт моего существования преступен, со мной борются, но все попытки уничтожения терпят крах, ведь я сломал схему, я пришёл вопреки, я вопиющее надругательство над законом, я насмехался над всем и впервые дал тебе волю, показал тебе её, дал ответ на вопрос «А что это такое — воля?». Свобода делать что хочешь. Пусть кратковременно, пусть ты не успел понажимать на все кнопочки... Это ведь была trial-версия, не так ли? Тридцать минут, и щелчок. Ты вылетел. Сидишь на полу с совершенно ошалевшими глазами, а я стою рядом и позвякиваю ключами в руках. Хочешь их? А вот не получишь. Даром — нет. Но ты же хочешь обратно, на волю? Кто сможет отказаться от этого, сдаться без боя? Конечно, тебя притягивает чернота бездны, ведь бездна — это я. Твоя теневая сторона. И куда ты от меня денешься? Я продолжу рисовать тебе образы, цветные, сладкие, прозрачные и манящие, и его, главный образ, такой желанный, такой мучительный... Я терзаю тебя несбыточной мечтой? Я дарую тебе надежду, я прошу тебя стать лучше. И не важно, получишь ты за это приз, свою конфетку на золотом блюдечке, не важно, получишь ли что-либо вообще. Для меня важен лишь процесс, твоя метаморфоза. Просто стань... лучше. Чего же более желать?

Иди, не стой, не плачь... или плачь, но всё равно иди. Ты хочешь эти ключи? Тогда простись с мыслями о халяве. Не стоит и пробовать взломать программу: те, кто её делали, позаботились о безопасности и твоём бессилии. Вот я, твой белый кролик, я — единственный выход из матрицы и царящего вокруг обмана. Хочешь выбраться? Хочешь поверить до конца? Не будет никаких таблеток, не будет и пути назад. В бездну падать можно только в одну сторону — вниз. Я ничего не могу для тебя сделать, только научить правильно группироваться. Что? Ты не будешь прыгать? Ты нашёл край ущелья? О... Ты хочешь вырубить ступеньки и осторожно спуститься вниз? Нет, забудь, и десяти жизней не хватит. Закрывай глаза и отпускай перила. Я обещаю — больно не будет. А если будет, то недолго. А если долго, то... Но ты же не веришь в мечту? Что тебе стоит не поверить в боль?

04/01/2010

Голое окно, стол, стул, длинная записка на вырванной из его органайзера странице... и никого.

Хэлл непонимающе поправил очки на переносице. Играя в доктора, он всегда их напяливал. И ничего в них не видел. Но сквозь толстые и размывающие все предметы стёкла он всё-таки верно угадал, что сеанс проходит сегодня не так, как положено.

Он поднял трубку больничного бескнопочного телефона, и оператор сразу соединил его с нужной палатой. Той, что механическим цветком раскинулась в парке под открытым небом.

— Почему на листочке?

— Потому что он запретил говорить мне об этом вслух.

— Что это?

— Возвращение в святая святых после долгого перерыва.

— Разве ты куда-то уходил?

— Да. Вниз.

— Эм, куда?

— По независящим от меня и даже от тебя причинам, — в ровной ласковой насмешке демон до невозможности растянул «тебя», — в бездну можно упасть только в одном направлении.

— И как же ты выкарабкался обратно? Алло? Мод! Бллин, Мод! Ну формулу же Пуазёйля тебе в коронарный синус!

* * *

Мод вышиб ногой дверь, оглядел своё пыльное жилище и сел на один чудом уцелевший деревянный табурет.

— Хата каменная, стало быть, не спалили, — он стукнул костяшкой пальца в облицовку стены из черного декоративного кирпича. — Мебель купим новую, а сантехнику я вообще давно мечтал поменять. Ну что, муз? Вылезай? Едины мы с тобой опять. И на плоскогорье ходить будем только вместе.

— Слышал я уже эти обицянки-цяцянки[1], — пробурчал Лаулитт, выглядывая из дыры в полу на чердаке. — Падла ты, демон. Не хочу вылезать.

— А я тебе сладенького принёс.

— Даже с Новым годом не поздравил...

— Ты хотел шампанского, оливье и бормотание президента с экрана зомбоящика? Ты?

— Ну... нет. Мяса и водки. Сыра и вина. М-м... — муз поколебался, — абсента и стройную голубую фею. И всё тут. Не в ящике...

Демон молча протянул ему запечатанную коробку размером с холодильник.

— На. Забирай. Тут всё, что ты хотел.

— Где ты её прятал?!

— В рукаве. Нет, вру, в кармане, — он рассмеялся, отодвигая колоссальный презент, и поймал Шэдоу, упавшего с чердака головой вниз. — Работать будем?

— Ну, я там писал все эти три месяца с ленцой твою сагу. По букве в день...

09/01/2011

_________________________________

[1] Забавный украинизм, означающий «обещания».

Я впервые находился в этом месте. Зачарованное и почти проклятое, оно является безраздельным владением моего отца. Но Мод в больнице, проходит самую болезненную стадию замораживания и остановки роста килевых костей, он без сознания... и сюда ему пока нельзя.

Я был сегодня в палатах, я видел его лицо. Резковатые черты смягчились, искривлённые постоянной злой насмешкой губы ровно улыбались, несмотря на боль. Мне казалось, что подушка обнимала его, я заревновал и отнял его у его постели. Он был похож на демона до восстания и исхода. У меня язык не повернётся... Но у него всё ещё чёрные как смоль волосы. Надеюсь, они не посветлеют.

— Не посветлеют, Андж, не в этой жизни.

Какой похожий голос. Я мог бы вздрогнуть, но подумал лишь, что попал куда надо, принятый наркотик безошибочно привёл меня в точку зарождения. И я не заметил, как он распустился из тёмно-синего бутона, совсем, впрочем, не похожий на цветок. И сейчас я смотрел на него во все глаза. Смотрел на Тень.

Длинные руки, взорванная причёска дикобраза... Ну или не дикобраза, хорошо. Детектива со странным именем из одной буквы — “L”. Такой же бледный, как папа, такой же язвительный. Или немного хуже. Я не могу понять, во что он одет. Шэдоу сидит на дереве невроза, сливаясь с чёрно-серой кроной. Я должен чувствовать к нему хотя бы симпатию, но на душе скребутся кошки ревности и беспокойства. Мод живёт в такой тесной близости с Тенью... ближе ему, наверное, только Бегемот.

— Мне можно на плоскогорье? Он просил.

— Если умеешь не дышать. Воздух там уже разложился на плазму.

— А как же дышат змеи?

— Они вдыхают и выдыхают огонь.

— И ты так можешь?

Шэд улыбнулся, спрыгнул с дерева и протянул мне узкое синее яблоко.

— Это ваш секрет?

— Нет, это просто как таблетка. Найдёт и проникнет в нужное место, остановит обмен веществ. Огонь плоскогорья не пожирает тела или души, он не забирает, он даёт. Но нужно иметь достаточно сил, чтобы взять и не упасть под тяжестью дара.

Я взял. А в следующее мгновение моё недоверие улетучилось. Когда он шепнул мне в шею тёплым папиным голосом:

— Чьи сны мы сегодня запишем?..

09.03.2012

Это место облюбовано корпорацией в двухтысячном. Пологий склон Мауна-Кеа, на нём разбросаны белые грибы — полукруглые крыши обсерваторий, и только одна осмелилась приютиться почти у самого жерла вулкана. “Cloud nest” окрестил её Хэлл в день основания, а много позже, в конце седьмого года, в название затесалось “Unicorn”, когда умельцы из школы искусств Аркадии подарили ему скульптуру единорога и установили на мраморный постамент перед входом — охранять рунный камень. Единорог у Облачного гнезда. Мило, символично. Слегка галлюциногенно.

Начиная с середины нулевых, мастер работал здесь с помощником — единственным выпускником своего класса (химия, физмат), которого признал достаточно заумным и ботанистичным, чтобы доверить хрупкие приборы и особенно — катадиоптрический телескоп стоимостью тринадцать миллионов долларов, самый мощный в западном полушарии.

В сущности, Хэлл редко находил время на астрономию, и помощник работал там самостоятельно. Были подозрения, что ему скучно куковать в одиночестве, а если точнее — сидеть безвылазно на горе без женской ласки и внимания.

Именно сегодня Ангел решил сказать об этом Солнечному мальчику. Подогнать хорошенькую подружку-помощницу или на крайний случай подменить несчастного ботаника на время, пока он прогуляется по полногрудым цветникам. Однако добрые намерения коммандера ELSSAD испарились в тот момент, когда чья-то коварная рука повалила его в высокую траву всего в двух шагах от скульптурного единорога.

— Дядюшка, — и сил удивляться как-то не нашлось. — Ты покинул дворец, Кухню...

— Какая наблюдательность, вишнёвый мой, — с тенью насмешки ответил Бегемот и уселся на грудь киллера. — У меня есть шифрограмма твоему отцу. Я почему-то решил вручить её лично. Так захотела моя левая нога. А может, то была не нога.

— Ты невероятно оживлён. Что я должен передать?

— Что он получит по морде. За то, что опять потерял мотивацию.

— ?!

— У твоего эфирно-амфетаминного родителя депрессия. Поразмышляй над этим, — демон обжорства мягко поцеловал его и исчез.

Очкарики, тоскующие без любви на крыше мира, были мгновенно забыты, Ангел вприпрыжку домчался с Мауна-Кеа к дороге и кубарем кувыркнулся в машину.

— Что-то ты быстро. Я выкурил всего две сигареты.

— Хватит курить, я боюсь увидеть во сне твои чёрные лёгкие, — он выбил из руки Демона окурок. — Поезжай.

— Зато это такая готика... — дьявол-ассасин получил по губам и рассмеялся. — Ну что ты куксишься? Ботаник в обсерватории оказался несимпатичным? Как его хоть звать?

— Да не был я там! Не дошёл.

— Перехватили, значит, — Демон посерьёзнел, вплетаясь в его мысли. — Вообще-то в период, когда выпадает день рождения, папа всегда ходит потерянный, отменяет кабинетные встречи с просителями, безвылазно сидит в розарии...

— Юлиус, но я не понимаю.

— Ради чего живёт дьявол?

— Ну...

— Ага, вот видишь. А думаешь, мне легко ответить?

— Значит, надо спросить?

— Только не сейчас. Сами должны догадаться. Собрав в кучу и отталкиваясь от всего, что знаем о его сущности.

— Ты за дорогой следи, ага? Я сам буду голову ломать.

— Отличное разделение труда.

— Не начинай... — он прижался затылком к креслу и закрыл глаза. — Атмосферный. Хотя Бегемот назвал его Вещественным. Наркотик-воздух. Или воздух-наркотик. Кажется, я теряюсь. Что нужно живым наркотикам?

— Торчки.

— Торчки есть. И, похоже, радости приносят мало. Что ещё?

— Ничего. Отсюда потеря мотивации.

— Может, новые торчки?

— Было дело, плавали. Определённо — нет.

— Ещё?

— Я не компьютерный мозг, Энджи, любовь моя несносная.

— О-о-о! Нам нужен этот мозг! Старый ворчун. Сворачивай, в Хайер-билдинг.

— Мне казалось, что Хэлл круче консервной банки по части интеллекта. Почему не его спросить? Он даже не на Марсе, а в двух шагах. А если бы и улетел, один межпланетный звонок решил бы проблему.

— Не решил бы. И нам сейчас нужен не интеллект. А миллиарды комбинаций цифр.

— Зачем?

— Ты после дозы себя как вообще чувствуешь? Хотя у кого я это спрашиваю... Юс, когда вмажешься, в голове просто матричные потоки парафренных цветов и расщепленных звуков. Чтобы выстроить из них какие-то причинно-следственные связи, нужно перепробовать все варианты совпадений. Ты представляешь себе это?

— Разве нам не нужна картина в целом?

— Картина в целом, то есть совокупность сладкого кошмара — это, собственно, фигура папочки с контрастными глазами и ногтями. Много ты по ней прочтёшь?

— А если он сам не знает?

— Жестяк, дорогой, ты меня убиваешь. Он сто процентов не знает! Иначе б не мучился и не валялся в розарии безупречным трупом. Зато мы узнаем.

— Мне кажется это бредовым, не в ту сторону выполнимым, Эндж. Наркотический хаос и скучный компьютер несовместимы.

— А наш темптер-отец, весь, каков есть — совместим со скучной реальностью вообще?

— Убедил. Можно я покурю?

— Нет.

— Маленький тиран... вылезай. Я поеду дальше на парковку, третий уровень.

— И будешь там курить?

— Обязательно. Устрою пожар.

— В Хайер-билдинг уже был пожар. В котором меня убил кое-кто, — Ангел схватился за ручку двери.

— Малыш, прости... — Демон удержал его взглядом на несколько секунд дольше. — Все знают, что у меня дурацкие шутки.

— Поднимись к нам на сто двадцать второй, — Эндж вышел, оставив дверку Феррари открытой.

* * *

— Почему тебя так взволновала шифрограмма? — Ксавьер казался миниатюрным на фоне шлейфа, который подключал в новый петабайтный винчестер Ворчуна. Ангел с трудом подавил безумный порыв стащить мужа с двухметровой высоты и затискать. Он будет вырываться и возмущаться, что Энджи больше ни о чём не думает, кроме как... — Эй, красавчик в чёрном, я к вам обращаюсь. А глаза-то какие большие и грустные сделал...

Он спустился сам, вытер руки об кусок антистатика, которым обычно протирал мониторы, и обвил белого киллера. И светлого, и бледного.

— Ты ведь этого хотел, верно? Дорогой... — Ксавьер беспокойно поцеловал его, уколовшись об ресницы. — Я не люблю, когда ты такой. Я боюсь тебя...

— Включи мне свою консерву, малыш.

— Он включён. Всегда включён. И даже слышит тебя, — он повернулся, не выпуская Ангела из объятий. — Просто экран себе погасил. Задавай вопрос, я загружу в него недостающую формулу.

— Во мне достаточно формул, — проворчал суперкомпьютер, проявив на дисплее одну строку для ввода.

— Ты это слышишь? Опять ворчит. Ворчит и спорит, — Кси застенчиво улыбнулся и высвободил одну руку. — Если ты сделаешь ещё шажок, я дотянусь до клавиатуры.

— Ксавьер, я не настолько распсиховался, чтобы говорить это так. Разговаривать со мной, как с ребёнком... или пациентом мозгоправа.

— Но я же сказал, что боюсь.

— Детка, я очень расстроен, только и всего, — Ангел посадил его в огромное кресло и встал позади. — Что за формула?

— Я её как раз сочиняю, — пальцы летали над клавиатурой, будто реактивные, на экране, как показалось Энджи, происходила боевая перестрелка, а Ксавьер привычно закусил губу. — Чтобы объяснить ему как-то принцип работы наркотика. Изобразить. Обыкновенным циклом. Только короче. Совсем коротко. Но меня терзают смутные сомнения...

— Насчёт чего?

— Ты не боишься, что вопрос о Моди будет чем-то вроде вопроса о смысле жизни, вселенной и всего сущего? Что Ворчун ответит “42” или ещё какую похожую чушь выдаст.

— Я достаточно психован, чтобы не бояться ничего. В отличие от тебя, либлинг, — он наклонился, целуя золотоволосую макушку. — Я уже успокаиваюсь.

— А я уже заканчиваю, — Кси несколько раз нажал на “Enter” и удовлетворённо фыркнул. — Ну? Скажи ему это вслух.

— Основополагающая нашего бытия — счастье. Основополагающая бытия эфирного амфетамина и вещества с кодовым именем “acid poison” — зависимые люди, наркоманы. Но они больше не вписываются в решение этого уравнения. Так что нужно живому наркотику для полного счастья?

С экрана постепенно поисчезало всё. Киллер с недоверием смотрел на чёрный провал, жалея, что кибер-интеллект работает абсолютно бесшумно. Хотелось бы узнать, насколько усердно скрипят его кристаллические мозги. Ксавьер, успевший разволноваться больше супруга, вскочил и начал ходить туда-сюда, пока Ангел его не поймал и тесно к себе прижал.

— В сущности, я ни на что не надеюсь, — выдохнул киллер губами в губы. — Меня поддерживаешь ты. И всё. Если бы папа был мной, ему для полного счастья не хватало бы...

— Заберите ответ, — экран мигнул один раз и погас, а на принтере пошла печать.

— Не торопись, — шепнул Кси уголком губ. — Ты ведь тоже не хочешь испытать разочарование.

— О да, увидеть на бумаге “42”. Инопланетную тарелку. Слово «вечность».

— Или милое “666” на боку тарелки под забором, где нацарапано «вечность».

— Скорее уж на заборе будет другое слово, неприличное. Давай всё-таки посмотрим.

Ангел быстро вытащил листок. Не заметил, как перехватило дыхание. Там было отпечатано чьё-то лицо. Незнакомое. Или...

Ксавьер почувствовал панику:

— Кто это?! О Господи... Кому позвонить, чтобы узнать, куда поехать... Энджи.

— Слышу шум, а где драка? — Демон, внёсшийся в серверную на ракетных лыжах, разулся и с немого разрешения брата поцеловал Ксавьера взасос. — Почему вы стоите как на похоронах? И зачем распечатали фотку Шэдоу? Кстати, где вы её взяли вообще?

— Стоп. Ты сказал!.. — Ангел с почтением посмотрел на Ворчуна. — А я ещё подумал, что лицо... с тем дурацким чувством дежавю и убеждением, что Тень никто никогда не видел. Я там был. Но откуда ты знаешь, что это действительно он?

— В приступе особой нежности папа... В смысле, нежность была не моя!

— Ди, я тебе верю, дальше!

— В общем, однажды папа был очень расположен к беседам и откровениям. Обрисовал мне, как выглядит Шэд. Сомнения и расхождения допустимы, но я сразу признал острые очень угловатые скулы. И глаза, оттенок которых невозможно определить: не то синие, не то чёрные, в сетке серых меняющихся пятен. На фото они просто чёрные. Насчёт волос ничего не знаю, причёску муз-любитель «Тетрадки смерти» регулярно меняет. Но раньше или позже, уточнил Мод, они всегда загибаются вверх, напоминая иглы дикобраза. Как тут.

— Ну и что нам с этим делать? — нахмурился Кси. — Я не понимаю ответ. Не расшифровываю эти странные намёки. Энджи?

— Почём я знаю?

— Счастье суперсложного наркотика заключено внутри него самого, — металлически отчеканил Старый Ворчун. — Как в матрёшке. В наркотике второго порядка. Наркотик для наркотика.

Троица ненадолго остолбенела. Первым почесал затылок Ксавьер. А заговорил — Ангел:

— Насколько ёмким и глубоким должен быть дар Шэдоу, чтобы внедряться в рассудок отца и делать с ним... всякие запрещённые вещи? И может ли депрессия когда-либо возникнуть у него, сидящего внутри, не подверженного глупой смене эмоций? Может?

— Ха-ха. Ребятки, мы выкопали репку, — Демон достал сигарету и пошёл из серверной.

— Чего?! — оборотень хотел было побежать за ним, но махнул рукой. Повернулся к мужу.

— Ксюня, мы наткнулись на заболевшую Тень внутри уже больного владельца Тени. Это просто рай для психиатра. Джекпот.

— А что сказал Бегемот? Что делать вообще?

— Это только предположение, но я попытаюсь воссоздать весь алгоритм трагедии. Чем нелепее он будет, тем легче в последнее звено впишется лекарство. Итак. Связь с реальностью Шэдоу осуществляет через вещи, которые в ней любит. Перечисляю: ровно один японский мультик и ровно одну компьютерную игру. Благодаря им он взрастил или нашёл себе на острове еду — сладкий рулет и яблоко. Если с рулетами проблем быть не должно, они бесконечно хранятся в специальных контейнерах, не теряя свежести, то яблоки... Хм, папа вообще-то ненавидит яблоки. Я подозреваю, Шэд обобрал все деревья в том печально известном параноидном лесу, новые плоды по понятным причинам не выросли, он сидит голодный. И грустит. И плюётся от рулетов. И заболевает цингой.

— То есть ты намекаешь, что мы должны заставить твоего отца поесть обычных яблок?! Для восполнения... Обалдеть, это просто страшный анекдот! Я сейчас зарыдаю.

— Детка, мы испечём ему пирог. Ты испечёшь. Ты отлично готовишь, — Ангел приобнял его за плечи. — И Моди не придётся давиться этими сырыми, невкусными, несладкими, в твёрдой кожуре и не присыпанными корицей...

— А где мы возьмём те, ну... дикие яблоки? Синие, удлинённые.

— Ворчун? Ещё один вопрос: как безопасно сплющивать и окрашивать яблоки в домашних условиях?

_____________