Четыре стены и крыша (джен)

— Погано.

Голос звучал из дверного замка, и звучал он в самом деле погано — без преувеличения. Голос принадлежал полицейскому — немолодому тощему сержанту Уилсону, который изрядно разнервничался и вспотел, теперь походя на сухарь, размоченный в молоке. Лицо его приобрело нездоровый вид.

Одному черту известно, как вскрыли этот намертво заевший замок. Зато все жители дома, которые не поленились приползти на шум, видели, как это делали. Перебирали все ключи, но нужного не отыскали. Ключ с номером 302 не подошел, остальные тем более, но даже их попробовали к замку приткнуть.

— Вот же зараза, вы только поглядите! — пискнули из толпы.

Плюнув на замок, ключи и прочие формальности, вскрывали так, подцепив ломом. Какой-то парень сомнительной наружности притащил топор. Топор был вполне настоящим, с ржавым тупым лезвием, парень выглядел напуганным. Толпа его обсмеяла, и он выскочил к лестничному пролету.

Дверь как открыли, так и пожалели обо всех приложенных усилиях. Находиться внутри решительно не хотелось.

Первое, что бросалось в глаза, — квартира выглядела скверно. Еще ужаснее в ней пахло, но об этом никто не сказал, только носы позажимали и морды дружно, как один, перекосили.

— Здесь кто-то помер, точно вам говорю. Мертвечиной пахнет.

— Тихо! — прикрикнул Уилсон, оттесняя толпу за дверь. Он пользовался своими руками, а также помогал напарник — Мэтью Карр. Тот руками махался вполне себе ничего — было чем помахать.

Толпа толкалась и норовила царапаться, как единое целое. Толпа не намерена была уходить.

— Мерзостный какой запах!

Единственное, о чем каждый подумавший умудрился смолчать, была тревожная мысль: «Здесь кто-то выблевал свои внутренности». Квартира выглядела не просто скверно. Находиться в ней не просто не хотелось. Всего оказалось через край.

И все это вываливалось. Капало, крошилось и пачкало все вокруг.

Уилсон выругался и запер дверь, общая мысль из его головы никуда не делась.

Кто-то зашипел, сопротивляясь, одна девушка, застывшая на пороге, заплакала и удалилась первой.

Карр огляделся по сторонам, пока Уилсон возился с дверью — замок был испорчен, тут даже сомнений не возникало. Они постояли немного, вслушались в странный нарастающий гул. Он шел откуда-то из глубины. То ли из стен, то ли из самой комнаты. Просто шел, просто откуда-то. Потом Карр заметил красную надпись на двери:

«Не выходи!! Уолтер».

— Понятно, — фыркнул Уилсон, крутанув пальцем у виска.

Он углубился в квартиру, осторожно прошагал к кофейному столику, на который рухнул вентилятор. Дышать в комнате было нечем.

Незачем.

Заметив движение в окне, он вскинул голову и от неожиданности цапнул себя за язык. Лицо его болезненно скосилась на одну сторону.

— Показалось, — твердым тоном сказал он и на мгновение — не дольше — зажмурился до пятен перед глазами.

В окне пролетела голова. Она даже не летела и уж точно не падала, она скорее плыла. Снизу вверх. Голова без туловища.

— Показалось, — произнес он менее убедительно.

— Что-что? — спросил Карр, он был пониже и пополней. Он выглядел нормальным, внимательно ощупывая дверь, скользил по ней руками, будто гладил. Даже в глазок заглянул и с удивлением обнаружил, что толпа сама собой рассосалась.

Ему показалось, что глазок слишком мутный, будто под стекло напустили дыма, он протер его большим пальцем, но лучше не стало. Он опустил задвижку, чтобы не отвлекаться на пустяки, и повернулся к двери затылком.

Из ванной комнаты послышался шорох.

— Я проверю, — произнес Уилсон и проследовал по коридору.

В тупике между двумя дверьми было что-то написано, стена казалась мокрой. Он тронул ее одним пальцем и оставил неглубокий след в еще мягкой штукатурке. Дверь в ванную комнату была приоткрыта, он толкнул ее ребром ладони и задержал дыхание.

Погано, вертелось на языке. Скверно. Мерзко.

В этом доме творилось что-то неладное. За пару последних дней в полицию поступило несколько вызовов от здешних жильцов. Какие-то слышались шумы, и даже люди исчезали, жаловались они, будто сговорившись.

За семнадцать лет службы Уилсон насмотрелся всяких мерзостей. Сейчас его голова гудела, будто кто-то молотил по ней палкой. Во рту было погано, пахло гнилью, звуки воды раздражали слух. Он чувствовал себя неважно, будто болел.

Квартира вообще выглядела так, будто в ней умирал кто-то не один раз. Оживал и по-новой.

Уилсон вскинул вперед руку, в другой держа наготове пистолет. Он не ожидал ничего из того, что предстояло увидеть. Лицо его вытянулось, между впалыми щеками зияла пропасть рта.

Парень в темном пальто с несвежими пятнами крови на груди и рукавах подпирал стену, волосы спадали ему на лицо, а взгляд отсутствовал. Глаза были на месте, силуэт расплывался от нечеткости.

Он не трясся и не дрожал, будто просто растекался с порывом воздуха, как морок, как вода в сливное отверстие. Когда он стал устойчивее, Уилсон взвел курок и сглотнул сухой ком в горле.

Парень вскинул руку с механическим усилием и едва ли не лязгом, будто она ему не принадлежала, пощупал стену и поднял голову.

— Рай на Земле, — сказал он. Голос тоже звучал, как не его, как запись на старой дешевой пленке.

Угрюмое лицо не выдавало ни единой эмоции, зрачки казались нарисованными в центре мутных глаз.

Уилсон ничего не ответил, на этот раз ком проглотить не получилось.

— Потом я понял, что они имели в виду, говоря о Матери. Говоря о Боге, — парень кивнул себе и посмотрел прямо в глаза Уилсону. Тот кивнул в ответ против воли.

Зрачки не были искусственными, Уилсон это разглядел, они плавали в глазах, осторожно преследуя что-то, что пряталось за его спиной. Рассудив так, он решил ни за что не оборачиваться, он глядел в оба и мелко дышал.

Легким стало тесно, они уперлись в диафрагму, что не получалось вздохнуть, ребра вдруг сжались вокруг них тисками. Гул в голове нарастал, и Уилсон ощутил трещину, раскалывающую макушку от уха до уха. Мысленно он даже ее пощупал одной рукой и осторожно, чтобы не повредить сильнее, надавил. Трещина скрывалась под волосами.

— Здесь была дыра. — Парень сделал шаг: накренился вперед, будто собираясь упасть, но каким-то чертом удержался. Закончил он с чем-то, смутно напоминающим сожаление: — Теперь ее нет.

Уилсон так перетрусил, что парень бросится на него, поэтому одним прыжком отскочил назад. К счастью, ничего за его головой не маячило, он треснул спиной по двери. Хотел было сказать: руки за голову и все такое прочее, как услышал издалека:

— Паскуда какая! — завопил вместо него Карр, наткнувшись на окровавленный шматок мяса, мяукающий в холодильнике.

Настенные часы громко тикали из гостиной.

В этот самый момент Уилсон и сдался, пальнув прямо перед собой. На долгие секунды он оглох и потерял зрение. Крошево плитки разлетелось по всей ванной комнате, несколько кусков отрикошетило к ногам.

Он долго переводил дух и даже расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

В ванной никого не было.

— Эй, все в порядке? — крикнул Карр, голос его звучал приглушенно. — Здесь какое-то дерьмо в холодильнике, не хочешь взглянуть?

— Просто отлично, — буркнул Уилсон и хлопнул себя по голове.

Странный звук исходил не оттуда, и ничего не прекратилось. Уилсон простоял в ванной еще одно мгновение, пока не услышал:

— Иди-ка сюда, — позвали из-за стены. Стена была смежной между ванной комнатой и кладовкой.

Уилсон, не раздумывая, бросился на зов. Бросился — это в том смысле, если прыгнуть, толкнуть себя вперед, а после ползти. Вот с такой же скоростью он бросился в кладовку. Ноги его стали мягкими и непослушными, но он справился с ними и сумел дойти.

Напарник его изучал плакаты на забрызганной кровью стене. Лицо его казалось спокойным и даже расслабленным, он забыл о содержимом холодильника. По-видимому, времени прошло чуть больше, чем запомнил Уилсон. Посередине стены темным пятном расцветало изображение рогатого демона. Карр ткнул рядом с ним пальцем и спросил, не оборачиваясь:

— Кого ты убил?

Уилсон пробормотал что-то невнятное.

— Испугался собственной тени?

— Тень была не моя, — сказал он так серьезно, что Карр даже вспотел и поспешно отвернулся от демона, просвечивающего со стены.

Никаких тел в комнате не обнаружилось, даже в залитой кровью ванне.

Кто-то шепнул: беги. Шепнули сами стены, а потом навсегда замолчали.

И вздрогнули оба копа. За дверью звенела непрошибаемая тишина, кто-то вышагивал у порога и скреб ногтями стены напротив дверного глазка, который сам по себе моргал задвижкой, как веком.

Уилсон охнул. Что-то крепко сжало его сердце, а потом потянуло на себя. Напарник придержал его за локоть и поднял взгляд на распахнутую дверь. Глаз он так и не сомкнул.

В Саус-Хайтс погибло шесть человек: управляющий дома Фрэнк Сандерленд и пятеро полицейских. Никого, кто бы мог запереться внутри квартиры, так и не отыскали.

У унитаза кто-то написал, пару раз обмакнув палец в застывшую кровь на дне ванны:

«Здесь была ДЫРА, теперь ее нет».

Никаких дыр в самом деле не было. Окна не открывались, и комнату никак не получилось проветрить, даже дверь поддавалась через раз.

Перед тем как исчезнуть, Генри умер. Это было похоже на место в «нигде», там зарождалась смерть.

Голова раскалывалась. Колесо вращалось с механическим лязгом, и эти звуки… Он упал повержено — на колени, изо рта его вырвался сдавленный стон.

Продолжить. Продолжить! Про-дол-жить…

— Я должен жить, — прохрипел он и проснулся.

Веки, как склеенные, что-то хрустело у уха. Потолок растекающийся и ненадежный висел над головой. Стены покрылись ржавчиной и странным узором. Это были вены комнаты, была в них и кровь, брызнувшая в ванне, будто взорвался водопроводный кран.

Он открыл глаза — один глаз, он был единственным — и посмотрел внутрь комнаты. Окна таращились на него мутными стеклами и слегка дрожали. Пару раз он моргнул, а потом пошевелил пальцами, звук оказался такой, будто ключом отпирают дверной замок.

Он стоял, обездвиженный и тихий, говорил он надписями на стенах и смотрел сквозь дверной глазок. Голова его запрокидывалась, он не мог шевельнуться и кричал стенами, полами и потолком:

«Я дерево, сухое дерево с длинными и тонкими ветвями. Руками-ветвями и ногами-ветвями. Со скрюченными побегами-пальцами и блеклыми высушенными листьями на голове. Я старик. Наверное, я просто умер».

А потом и на окне обнаружилась надпись, сделанная чем-то темным и растекающимся:

«Когда я проснусь, мира уже не будет. Не останется ничего ни спасти, ни разрушить: рай на Земле, бессмертные вечные твари — повсюду».

Надпись некому было ни заметить, ни прочитать. Жильцы дома неважно себя чувствовали, их затягивало в рай — целиком и частями. Крыльев в нем не полагалось, но они умели летать и без них, а вот говорить не получалось. Стены молчали вместо них.

Глаз наблюдал за комнатой, иногда он смотрел и в опустевший, растягивающийся в стороны коридор. Дверь стояла запертая, пальцы впивались в косяк, как замочный механизм, и ломались с хрустом, если пытаться взломать. Иногда они скребли по стенам, создавая шорох и иллюзию жизни.

Ему осталось единственное, что он успевал всегда: видеть все, но ничего — ничего! — не уметь с этим сделать.

Дверь хранила отпечаток сухих рук и точных, словно механических движений, короткую запись цифр: «21/21». Последний. Он получил мудрость и навсегда остался смотрителем в комнате, где только стены, крыша и шорохи.

Дверь была заперта.