Занимательная гербология (гет)

До чего же приятно после долгого трудового дня просто вернуться домой, в свою обшарпанную квартирку, принять душ, переодеться в легкую домашнюю одежду да открыть нараспашку окно в единственной комнате, впуская нагретый вечерним солнцем весенний воздух! И пускай окно выходит на грязную улицу дрянного маггловского района, весна все что угодно сделает лучше: чахлые деревца приукрасились зеленью, вдоль потрескавшегося тротуара появилась трава и даже цветы, а люди, сменившие опостылевшую теплую одежду на майки и шорты, глядят друг на друга чуточку добрее.

Вдохнув полной грудью, я улыбаюсь и иду на кухню. Однако стоит открыть дверь, замираю на пороге.

Снейп даже не поднимает голову, сидит себе за кухонным столом и черкает что-то в одном из десятков пергаментов, разложенных по всей столешнице. Ясно, опять его загрузили работой — как это магглы называют, карма? Меньше пяти футов домашнего задания он нам никогда не задавал, а на каникулы — так все десять. Вот только почему это нужно делать в моей квартире? У него точно такая же буквально за стенкой. Я привыкла, что Снейп вламывается сюда чуть что и мой защитный барьер на него даже не реагирует, но это уже как-то чересчур. Сейчас ведь, стоит мне скрипнуть дверцей шкафчика, начнет ворчать, а кухня, между прочим, предназначена для принятия пищи — никак не для выполнения поручений Отдела Тайн.

Предупреждая мои возражения, Снейп говорит, не отрываясь от писанины:

— Скоро закончу. Немного не рассчитал время до твоего возвращения.

— Хм-м, — я прохожу мимо него и все-таки лезу в скрипучий шкаф. Достав оттуда яблоко, интересуюсь: — А что помешало тебе работать, ну скажем… в своей квартире?

— Сама знаешь, что у меня нет свободного места, — монотонно отвечает Снейп. Я-то знаю: его кухня — настоящий полигон зельеварческих испытаний, который, вообще-то, запрещено оборудовать в маггловском доме. Там все заставлено котлами, стеллажами с самыми разными ингредиентами и книгами, какими-то ящиками — со стороны может показаться, что там бардак, но это только если не видеть, как Снейп работает: он всегда точно знает, где что лежит, и легко ориентируется там хоть с закрытыми глазами. Не то чтобы я это часто наблюдала — в святая святых он пускает с неохотой. Зато мне личного пространства не оставил.

Я надкусываю яблоко, наблюдая, как он водит пером по пергаменту: губы плотно сжаты, брови то и дело сходятся на переносице, взгляд нетерпеливо бегает по строчкам. Вот на лицо падает тяжелая прядь волос, Снейп, раздосадованно дернув головой, заправляет ее обратно за ухо — и сорвавшаяся с пера капля чернил падает на запястье. Рукава белой рубашки закатаны — жарко ему, что ли? — так что чернила попадают прямиком на кожу. Капля стекает вдоль голубоватых вен, перечеркивая побледневшую Метку, и я отчего-то тянусь, как завороженная, ее стереть, но Снейп перехватывает мою руку.

— Не стоит тебе это видеть, — говорит он, глядя на меня снизу вверх.

— Что? — спрашиваю тихо, потому что уж Метку-то я успела рассмотреть во всех подробностях и с разных ракурсов.

Он отпускает меня, кивая на разложенные по столу свитки.

— Каждая из этих записей способна устроить Инферно на небольшой лондонский квартал. Поэтому они засекречены.

— И поэтому ты притащил их сюда из Отдела Тайн? — я вроде не собиралась сердиться, слишком много нервов уйдет, чтобы каждый раз бодаться из-за работы, но я ведь и не на Снейпа сержусь: он решил заняться этим здесь, просто потому что до чертиков устал круглыми сутками сидеть под землей, в Министерстве. Вон какие круги под глазами, и бледен еще сильнее обычного. Слишком уж много взваливают на него невыразимцы. Удивительно даже, как они позволили ему забрать свитки с собой, вместо того чтобы запереть в одном из кабинетов, пока все не выполнит. Может, Снейп вырвался с боем? Уложил парочку невыразимцев, взял свитки под мышку — и пошел заканчивать работу в более приятной атмосфере.

Я усмехаюсь и, решительно сдвинув кипу пергамента, сажусь на край стола, а сердитый взгляд встречаю невозмутимым хрустом яблока.

— Какая часть из моего предупреждения насчет Инферно осталась тебе непонятна?

— Это моя кухня, помнишь? — я болтаю ногами в воздухе. — Заканчивай уже, есть хочется.

Снейп смотрит на меня с убийственным выражением, но потом вздыхает:

— Еще пятнадцать минут — и я покормлю тебя где-нибудь.

— Место выбираю я? — улыбаюсь.

— Ни в коем случае, — он тянет пергамент, уголок которого оказался у меня под попой, и мне приходится чуть привстать, чтобы его высвободить. Однако уходить я не собираюсь — знаем мы эти “пятнадцать минут”. Набредет на какую-нибудь новую формулу и очнется лишь завтра утром.

Яблоко закончилось, а напоминать о себе как-то надо. Рискнув, я ставлю стопу на краешек стула. Снейп не реагирует — и стопа перебирается ему на бедро.

На миг рука его, водящая пером по пергаменту, застывает, но тут же продолжает прерванную строчку. Если бы не это, можно было бы подумать, что Снейп ничего не и заметил: взгляд его по-прежнему прикован к работе. Я слегка шевелю пальцами, сминая грубую ткань брюк, и сдвигаю стопу повыше.

Он опускает свободную руку, но вместо того, чтобы скинуть меня со стола, кладет теплые пальцы мне на щиколотку. Они медленно скользят вверх по голени, чуть вминаясь подушечками в кожу, затем вниз, снова вверх…

Я задерживаю дыхание, пока Снейп гладит меня, словно запрыгнувшую на колени кошку — рассеянно, не отрываясь от работы. Каждое движение ладони посылает по нервам заряд, от которого меня едва не подбрасывает на месте, словно все эрогенные зоны разом сконцентрировались именно здесь. И это при том, что нога моя касается его члена — как Снейп может сохранять равнодушный вид, в то время как я тут лишь чудом сдерживаю стоны?

Но я ведь понимала, с кем связываюсь, и черт меня дернул его испытывать. Снейп знает меня как облупленную, даже не прибегая к Легилименции, я же…

С того первого свидания, изменившего между нами решительно все, прошел почти год, а мне до сих пор не удалось его разгадать. Мы по-прежнему живем в соседних квартирах, периодически работаем над одним делом, спим вместе, если вдруг совпадают наши непростые графики — и никаких серьезных разговоров о том, что происходит и к чему все это катится. Меня же должно это пугать, так? То, как много места в моей жизни занял Снейп. Его не удержишь, на него не повлияешь, он словно тот кот, что гуляет сам по себе. Худющий и подранный черный кот, который в любой момент может запустить в тебя свои острые когти, но по какой-то причине до сих пор позволяет себя гладить.

Лаская, пальцы пробираются под колено, и с моих губ все-таки срывается судорожный вздох.

Снейп снова прекращает писать, вот только на этот раз убирает перо и скупыми, методичными движениями перекладывает свитки на дальнюю часть стола.

— Ты… уже закончил?

Внимательный взгляд черных глаз.

— Только начинаю.

Взяв меня за бедра, он рывком заставляет пересесть напротив себя. Снейп между моих разведенных ног — это зрелище каждый раз посылает волну дрожи по телу. Он подцепляет резинку шорт, стягивает их с меня, без капли заигрывания, с совершенно серьезным лицом. Губы его — раскаленное тавро на моей коже, хочется то ли отодвинуться, настолько это болезненно-остро, то ли вжаться сильнее… особенно когда он начинает целовать, чуть прикусывая, все выше по бедру. Зубы у Снейпа острые, и он любит пускать их в дело — об этом красноречиво свидетельствуют отметины на моих плечах — поэтому то, как близко они подобрались к самым чувствительным местам, заставляет понервничать. Та самая тревога, смешанная с порочным предвкушением — та самая суровая любовь, которой меня пугала Сан-Лима. И лучше нее ничего не может быть.

Но все-таки я едва не вздыхаю с облегчением, когда Снейп встает, чтобы заняться своей ширинкой. Откинувшись назад, ложусь на стол, успевая попутно подумать: секс на старинных свитках — не очень хорошая затея, мало ли какие ритуалы нужны для вызова Инферно на весь этот квартал…

А потом Снейп расстегивает штаны, и я уже ни о чем не думаю.

* * *

Большой зал переговоров, находящийся в центре Лондона, залит белым электрическим светом. Абсолютно все здесь состоит из прямых линий: огромный цифровой экран во всю стену, длинный стол, за которым могут поместиться входящие в группу расследования агенты и волшебники, жесткие неудобные кресла. Панорамные окна выходят на город, вот только видом не полюбуешься — здесь практически всегда царит густой смог.

По традиции, за столом мы сидим вперемешку, нет “стороны магглов” и “стороны магов”. По левую руку от меня расположился Дин, по правую — Янг, напротив же, сверля нас троих взглядом, сидит комиссар Турпин. Строго говоря, в расследовании она не участвует, ее задача — контролировать объем информации, который мы передаем агентам. Запрещено без необходимости разглашать имена волшебников, род их занятий, места проживания и много чего другого. Да, у нас с этим серьезно, настолько, чтобы завести для контроля специально обученных людей и посылать их сидеть у нас над душой. Как будто мы в ОВМ такие трепла и не умеем держать язык за зубами.

Раньше комиссаров отправляли вместе с нами на все вызовы, но они там только путались под ногами и мешали, поэтому их полномочия были ограничены. Иногда среди них попадаются неплохие ребята, которые с пониманием относятся к Взаимодействию и нашей работе, но чаще всего в Комиссариат набирают сплошь чистокровных и ревнителей Статута. Чтоб, значит, магглолюбцы не расслаблялись. Турпин как раз из таких. Моя одногодка, училась на Рейвенкло, но выглядит младше — росточка небольшого, черты лица мелкие, вполне себе симпатичные, волосы такого прозрачно-мышиного оттенка, который все всегда стремятся перекрасить. Чем, интересно, я ей насолила, что она так смотрит — может, посмеивалась над ней в школе? Хоть убей, не помню. Я тогда много чего глупого вытворяла.

Или у меня паранойя, и Турпин просто серьезно относится к своей работе, приготовившись ловить каждое мое слово, чтобы пресечь разглашение секретных сведений. Но тогда ей не на меня глазеть надо — в зале переговоров за ОВМ чаще всего говорит Мордекай. Вот уж на кого поглазеть не грех.

Сейчас, однако, слово взял старший агент Питер Дилейни, вставший у экрана, чтобы озвучить собранную информацию:

— Вызов в диспетчерскую поступил в семь сорок утра, по расчетам патрульный автомобиль должен был оказаться на месте в течение двадцати-двадцати пяти минут. О предполагаемой аварии стало известно уже в девять — проезжавший мимо автомобилист видел только разбитую машину, полицейских в ней не было. Наши эксперты считают, — он щелкает пультом, выводя картинку на экран: упрощенная 3D модель показывает автомобиль, стоящий на обочине дороги, — что, когда произошел инцидент, по крайней мере один патрульный оставался в салоне и пытался уехать. Об этом говорят следы шин: они буксовали, но автомобиль не сдвинулся с места, словно его что-то удерживало.

Нарисованная машина слегка поворачивается вправо-влево, а потом сминается посередине, как жестяная банка из-под газировки, и сползает в кювет.

— Ее туда стащили, — уверенно говорит Дилейни. — Обхватили… чем-то… и стащили вниз. Не сбросили по воздуху, а именно стянули волоком. И уже там выдернули из салона второго патрульного.

— Вы сумели восстановить записи с камеры? — спрашивает Мордекай, сидящий ближе всех к нему. Он потирает пальцами подбородок, задумчиво глядя на экран, будто этот простенький мультик способен дать ему больше информации, чем уже прозвучало.

Дилейни кивает и снова щелкает пультом. Окно с 3D моделью сворачивается куда-то вбок, вместо нее появляется новое. Запись с видеорегистратора — черно-белая, зернистая, приходится присмотреться, чтобы разглядеть изображение.

Я различаю дорогу, по краям которой движутся деревья и кусты — патрульный автомобиль едет к месту вызова. Звука нет, так что непонятно, о чем говорили сидящие внутри люди и говорили ли вообще. Может, это был конец ночного дежурства, и полицейские устало перебрасывались отрывистыми фразами, мечтая о том, чтобы поскорее оказаться дома…

Вот на обочине показывается белое пятно — фигура женщины в… кажется, в платье, да. Она стоит неподвижно, и автомобиль тормозит примерно в двадцати футах от нее. С такого расстояния видно, что у женщины темные волосы, но не более. Это изображение колышется, или она раскачивается из стороны в сторону? Выглядит жутковато. Через пару мгновений к ней идет патрульный, должно быть, спрашивая, все ли в порядке и не нужна ли ей помощь. В какой-то момент он загораживает женщину, но потом ее снова видно — развернувшись, она спускается в канаву. Полицейский смотрит в сторону камеры — скорее всего, не на сам видеорегистратор, а на напарника, спрашивая взглядом, что делать дальше. Он молод, этот патрульный, даже плохое качество съемки не скрывает его растерянных глаз. Может, напарник велел ему идти следом за женщиной — парень, поскользнувшись на откосе с первого же шага, тоже спускается вниз.

Несколько секунд ничего не происходит, мы все просто смотрим на пустую дорогу — есть что-то выматывающее в том, чтобы просто смотреть, зная, что там, в десятке футов слева, куда не достает обзор, погибает молодой парень — и вдруг, очень резко, лобовое стекло накрывает тень, оно разбивается вдребезги, после чего камера перестает работать.

В зале повисает тишина. Не то чтобы мы не видели происшествий похуже. На местах преступлений были и выпотрошенные тела, и сгоревшие дети, и отъеденные головы, и животы, расплавленные изнутри зельями… Каждый раз думаешь, что хуже уже не будет, и тут же понимаешь, что нет — будет, потому что мир наш неиссякаем на кошмары.

И сейчас все тоже достаточно плохо, хотя бы потому, что мы до сих пор не знаем, с чем имеем дело. Зацепок почти нет — кроме одной.

— Шип? — коротко спрашивает Мордекай. Мое решение отдать улику, чтобы СБ исследовала ее первой, он никак не прокомментировал. Я даже не поняла, был он с ним согласен или нет, и в этом весь Мордекай. Отдала и отдала, вызовом своему авторитету он это не считает — настолько вот спокойный и уверенный в себе начальник. Раньше я видела в этом признак бесхребетности, потом многое о нем поняла.

— О, это уникальная находка! — чуть ли не вскрикивает седой мужчина, сидящий на противоположной от меня стороне стола. По виду — настоящий “сумасшедший ученый”: всклокоченные волосы, огромные очки, из-за которых глаза, и без того восторженно распахнутые, кажутся еще круглее. Только белого халата не хватает, как и все в СБ, мужчина одет в строгий костюм. Правда, галстук сдвинут набок — ну точно, ученый.

— Наш биолог, мистер Моро, — представляет Дилейни, очевидно недовольный тем, что тот вступил без приглашения. — Он и его команда обнаружили кое-что интересное.

Моро вскакивает с кресла, прыгучим шагом подходит к экрану, сам, забрав у старшего агента пульт, что-то щелкает на нем — присутствующим показывают найденный зелено-красный шип, увеличенный во всю ширину дисплея.

— Экземпляр, безусловно, растительного происхождения, — начинает Моро воодушевленно. — Однако, изучив его внимательнее, мы обнаружили, что внутри располагается полый канал, более свойственный представителям животного царства. Судя по найденным внутри остаткам, канал служил для поступления вещества — и вот это, уважаемые, самое интересное!

Он выводит на экран какие-то формулы, графики — мне непонятно ничего, кроме пары названий.

— Поразительная органика! Психоактивное вещество, не сравнимое ни с одним ранее изученным! Никакой известный каннабиноид в естественной среде не обладает подобным диссоциативным воздействием!

— Кхм, — Дилейни откашливается. — Извините, мистер Моро, но не все могут сразу вникнуть в смысл этих терминов… В общем, — обращается он уже к нам, — как мне объяснили, вещество, которое впрыскивалось через этот шип, способно ввести человека в подобие транса. Женщину, стоявшую на дороге, мы опознали — это Лилиан Доран, жительница Мальмсбери, города севернее Литл Сомерфорда. Двумя днями ранее она ушла из дома и не вернулась, однако родственники заявление о ее пропаже подали только сегодня утром. Между поселениями меньше четырех миль, это около часа ходьбы. Где она находилась в дни между исчезновением и нападением на патрульных, неизвестно.

— Она была приманкой, — негромко говорит Мордекай.

Агенты, да и мы с Дином, замираем. Я прихожу в себя первой:

— Хочешь сказать, ее уколола такая вот штука, после чего она вышла на дорогу и…

— Да.

Все переглядываются, обдумывая эту версию.

— Вы предполагаете, — говорит впечатленный Янг, — что некто при помощи какого-то... растения ввел эту женщину в такое состояние, чтобы она привлекла внимание других людей и заманила их в ловушку?

Мордекай качает головой:

— Я практически уверен, что некто — само растение.

На него продолжают таращиться, что неудивительно — даже для волшебного мира это… необычно.

— Но позвольте, — выдавливает Моро. — Я осведомлен о существовании магических видов растений, проявляющих признаки разумности… Ваши Дьявольские силки из Амазонии — это нечто фантастическое, то, как они способны ползти за жертвой… Однако ваша теория, мистер Томпсон, выходит за все мыслимые пределы. Даже не каждое животное способно использовать одну свою жертву как приманку для другой жертвы.

— Более того, — мрачно говорит Дилейни, — я готов поверить, что это нечто схватило и утащило целый автомобиль, но чтобы вытянуть из салона патрульного… как бы оно до этого додумалось?

— Тепловое излучение? — предлагает Дин. — Дракучая Ива ориентрируется по нему.

— Возможно, — кивнув, Мордекай поднимается с места, чтобы встать рядом со старшим агентом. — Я не отрицаю, что за всем произошедшим может стоять конкретный волшебник — скорее всего, так и есть. Если нападение совершил некий неизученный ранее вид волшебного растения, способный при помощи психотропного вещества управлять людьми, скрытно передвигаться под землей и двигать целые машины — кто-то должен был этот вид вывести. Однако, как мне кажется, само нападение носит спонтанный характер. Охотнику было все равно, кто клюнет на приманку, патрульные не были конкретной целью.

— Но зачем? — спрашивает Мосс. — Защита территории?

— Пища, — просто отвечает Мордекай, глядя на нее. — Похоже, всех их съели.

И снова все молчат, осознавая масштаб угрозы. Дилейни, едва заметно побледневший, выводит на экран карту местности, на которой видно расположение Литл Сомерфорда, Мальсмбери и других окружающих поселений, находящихся на расстоянии трех-четырех миль друг от друга. Вокруг — практически сплошная равнина с полями и лугами.

— Оно может быть где угодно, — говорю я, поняв, о чем он подумал. — Мы не знаем, как далеко от Мальмсбери оно напало на женщину, но если где-то на окраине города — значит, оно может передвигаться под землей на расстояние минимум в четыре мили. С естественным “камуфляжем” мы его вряд ли обнаружим.

— Самое логичное — попробовать выйти на след волшебника, создавшего это… существо, — говорит Дилейни. — Если он умышленно выпустил его на охоту — это серьезное преступление.

— Сам факт его создания — это преступление, — говорит Мордекай. — Эксперименты по разведению существ классом выше “ХХ” строго запрещены.

— Возможно ли, что этот волшебник живет где-то поблизости от Литл Сомерфорда или Мальсмбери? — спрашивает его Дилейни.

Отвечает Мордекай не сразу. Те несколько секунд, пока он молчит, мы с Дином переглядываемся — и я вижу, как напружинилась Турпин.

— Насколько мне известно, в этих двух поселениях не зарегистрировано постоянно проживающих волшебников.

Ни от кого не укрывается, как осторожно Мордекай подбирает слова. Этот сумасшедший герболог-экспериментатор, если он вообще существует, мог не сообщать в Министерство о том, что поселился среди магглов — хотя, по идее, обязан. А еще Мордекай не ответил напрямую, есть ли волшебники в соседних городах. Насчет одиночек не скажу, но вроде бы ближайшие места проживания больших групп — Бат, Бристоль и Оксфорд, а это двадцать-сорок миль от Мальмсбери. Далековато для сорняка-переростка. Или нет?

Лучшее, что мы сейчас можем сделать — это и правда попытаться найти возможного создателя. Не так уж много волшебников обладают познаниями в Гербологии, достаточными для подобных экспериментов. Начать, пожалуй, стоит даже не с соседних с местом происшествия городов, а с гербологов, которые укажут, в каком направлении двигаться.

И так уж получилось, что одного отличного герболога я знаю довольно близко.

Не узнав от нас ни имен, ни адресов волшебников, агенты решают действовать проверенным способом — искать подозреваемых среди знакомых и соседей первой жертвы. Вряд ли они так чего-то добьются, но что им еще остается делать.

Янг выходит из зала переговоров, уныло глядя себе под ноги — ему предстоит трястись обратно до Мальмсбери, чтобы проверять заведомо тухлый след. Волшебники, даже сходясь с магглами, имеют привычку подчищать им память, так что если среди окружения Лилиан Доран и был тот самый герболог, выбравший ее первой жертвой своему детищу, никто об этом рассказать не сумеет.

— Эй, Янг! — зову я. Агент оборачивается — и едва успевает подставить руки для коробочки, которую я ему кинула.

— Твоему сыну, как и обещала.

Он неуверенно улыбается и только открывает рот, чтобы что-то сказать, как к нам подлетает Турпин.

— Что ты ему передала? Передача магглам волшебных предметов вне расследования, для личного пользования, все еще запрещена Статутом!

— Это конфеты, Турпин, — вздыхаю я. — “Берти Боттс”. Они под запрет не попадают. Только, Янг, учти, там всякое может быть внутри. От клубники до рвоты.

— Спасибо, — глаза его сверкают, прямо как в тот день, когда он впервые попал на Косую Аллею. К его сожалению, агентам нельзя ходить туда в личных целях, не по работе, а принести ему оттуда что-то по-настоящему волшебное я не могу по причине, которую озвучила Турпин. Так что никаких шоколадных лягушек или летающих перьев — обычные конфеты. Почти обычные. Сыну Янга должно понравиться, если, конечно, он рискнет их ему дать. Парнишка изведется, выпытывая у отца, в каком магазине он их купил.

Порадовавшись приподнятому настроению Янга, я спешу в лабораторию СБ, где мистер Моро с огромной неохотой отдает мне шип. Мордекай разрешил взять главную улику, чтобы, не тратя времени даром, показать ее гербологу. Тот ведь не только может рассказать про своих нечистых на руку коллег, но и способен пролить свет на природу этого существа. Хотя бы теоретически.

Выходя из здания, я ловлю себя на том, что не могу сдержать улыбку. Нет, работа не превратила меня в черствую суку, которой все нипочем. Дело, в котором уже фигурируют три жертвы, не может не тревожить, и все-таки меня с каждой минутой все больше охватывает приятное волнение.

Кто бы мог подумать, что когда-нибудь, вот так запросто, мимоходом, я вернусь в Хогвартс.