Жнец (джен)

Ван Огер тяжко вздыхает, поудобнее устраивается на стуле и потуже затягивает завязки ворота плаща.

— Как… — он откидывается назад, нахлобучив старую шляпу на близорукие глаза, — же… — снова перекидывает правый сапог на левый, не обращая внимания на то, что ноги давно покоятся на столе, — мне… — тяжко и болезненно потягивается, хрустя суставами пальцев — подхватил-таки солёный артрит в морях, значит, — ску-у-учно.

Пожалуй, иначе жизнь и не описать.

Скука.

Тоска-тощища-то какая неимоверная.

Пиво в кружке закончилось, сапоги сырые, заказов вот уже неделю нет.

Что за жизнь, право слово?

"Иоганн, сынок! Гляди-ка: это олень прошёл. Видишь, кора вся подрана? — У отца вздрагивают усы в довольной усмешке, когда он ребром мозолистой ладони примеряет его ещё не шибко долгоногий рост к царапинам на стволе. — О, какой здоровый. Видать, это олень белый. Таких на всю Фальконию только три, не боле. — Руки отца сладко пахнут порохом и древесной смолой. — Слыхал, почему на белых зверей охотиться нельзя?.."

Шевелятся в голове давние воспоминания — прибоем смытые, песком перетёртые, алкоголем подёрнутые.

"Са-а-а! — восхищённо прищёлкивает языком кривоплечий канонир Энкидо, глядя в капитанский бинокль, как за рифом камнем летит в залив подбитая чайка. — Пятьсот восемьдесят метров навскидку — а насмерть! Ну, попомни мои слова: твоё имя прогремит на все моря, малыш Огер Без Промаха!"

Лохматый мальчишка счастливо щерится и прижимает к груди старинную винтовку.

"Обещаю, Энки! Я самым лучшим стрелком стану!.."

— Стал, — констатирует Огер, ещё раз заглядывая в кружку, — прогремело, — ласково и привычно гладя затянутую в брезентовый чехол Тысячеземлю, — и как это мне помогает?

Да никак, право слово.

Ничего от былой славы не осталось. Ушла знаменитая, отгремевшая яркой весенней морской грозой жестокая, солью пропитанная эра — и он вместе с нею ушёл.

Да что там! — его самого уже, наверное, почти что нет.

Родных больше у него нет.

Работы нет. Пива и еды нет.

Даже денег нет.

Пятый десяток всего пару лет как разменял — а за плечами уже отгремели сто двадцать девять штормов, три ареста, сорванная казнь, амнистия, восемнадцать сквозных ранений и два смертельных, чахотка, ревматизм, перелом левой руки, пальцев, рёбер, ключицы...

И ни гроша теперь в кармане. Что это вообще?

Определённо, знаменитый снайпер-дальнобойщик Сверхзвук Ван Огер, в миру — сын фальконского егеря, заслуживает чего-то побольше по окончании своей славной карьеры, чем какое-то пойло и отсыревшая форма бурского снайпера, — не так ли?

— Эй, стрелок! Ты что, молоть языком никак? — Ражий парень раздражённо хлопает по столу ладонью — его, как всякую дикую натуру, явно и неприкрыто раздражают и очки Огера, и его бледные руки, и не скрываемая даже одеждой не больно внушительная наружность. — А руками?! Крот старый!

— Я не в настроении, — безучастно отвечает снайпер и снова хрустко потягивается, жмурясь и поправляя на носу поцарапанные очки.

Ску-у-учно.

Можно было бы, конечно, после амнистии пойти в наёмники к Дозору, но какой в этом смысл… А может, действительно это того бы стоило? По крайности, деньги были бы — а сейчас перебивайся случайными заказами с месяца на два…

Бред. Правильно он всё сделал — пират пиратом навсегда останется. Даже если срежет с кожи чёрные метки принадлежности к жестокому морскому клану.

— Струсил? — Малый довольно скалится. — Знаешь, кто я? Я Мангорт Кривоухий, и за меня дают шестьдесят миллионов. Моё имя ещё будет известным, старик!

— Поздравляю, малыш. Купи молока.

В воздух молнией взлетает приклад винтовки, мгновение назад занесённый кулак разжимается — а Мангорт Кривоухий грязными мешком валится под стол с проломленным черепом.

— Я же сказал, я не в настроении, — назидательно сообщает Огер больше незадачливому задире, чем притихшей немногочисленной публике, брезгливо вытирая со щеки тёмные липкие брызги, и обтирает грязной скатертью мокрый от мозгов и крови, почерневший от времени приклад Тысячеземли.

Молодой небритый кабатчик на секунду отрывается от протирания бутылок, но тут же обречённо отмахивается и равнодушно возвращается к прежнему занятию.

Полез молодняк к Сверхзвуку Ван Огеру, схлопотал в череп прикладом — ну, и Бог с ними.

Обыкновенное ведь дело.

Отставной жнец войны развлекается.