Удивительные приключения Бильбо, сычика-эльфа из Кунира, или Туда и Обратно (джен)

Жил-был в дупле сагуаро сычик-эльф.

Жил себе, не тужил, продолжал славную традицию своих предков и родителей, малюток-сычиков, которые проживали в этих пустынных местах, поросших лишь кактусами сагуаро, с незапамятных времен и считались очень почтенным семейством потому, что с ними никогда и ничего не приключалось и они не позволяли себе ничего неожиданного: всегда можно было предсказать заранее, как поведёт себя сычик из этой семьи, что скажет и что сделает.

Но мы вам поведаем историю о том, как одного из этих домашних малюток втянули-таки в приключения и, к собственному удивлению, он начал говорить самые неожиданные вещи и совершать самые неожиданные поступки. Может быть, он и потерял уважение соседей — таких же крохотных сычей Кунира, но зато приобрел… впрочем, увидите сами, приобрел он что-нибудь в конце концов или нет.

Матушка нашего сычика-эльфа… кстати, кто такие эти сычики-эльфы? Пожалуй, стоит рассказать о них подробнее, так как в наше время они стали редкостью за пределами их родины — пустыни Кунир, и сторонятся любых незнакомцев и сов более высоких, чем они сами. Сычики-эльфы — низкорослые совушки, примерно в дцать сантиметров меньше среднестатистической ястребиной совы и чуть ниже пещерных сов. Пожалуй, во внешнем виде своём и росте сычики-эльфы близки к воробьиным сычам, да и то потому, что в ближайшем с ними родстве.

У сычиков-эльфов относительно крупная голова, но слабый клюв и слабые лапы, что связано, вероятно, с тем, что они кормятся мелкими беспозвоночными, живущими в пустыне. Крылья у этих малюток закругленные, а в хвосте не двенадцать рулевых перьев, как у всех прочих сов, коих в нашем мире великое множество, а лишь десять. Окраска сычика-эльфа серовато-бурая на спинной стороне, с охристыми или беловатыми отметинами; ошейник белого или бурого цвета; брюшная сторона белая с охристыми отметинами. Радужка лимонно-желтая, клюв и когти бледно-бурые.

Сычики-эльфы — оседлые птицы, и всяким приключениям предпочитают спокойствие и сытость родного дома. Они чрезвычайно дружелюбны и часто собираются вместе, большой семьёй. Если это происходит, то ещё долго тишину над Куниром разрывают их мелодичные крики «пьюи» и «чру-ур-ур-ур».

Теперь вы знаете достаточно, и можно продолжать.

Как я уже сказал, матушка нашего сычика-эльфа, то есть Бильбо, была легендарная Белладонна, одна из трех достопамятных дочерей Старика, главы малюток-эльфов, живших в Густых-Зарослях-Сагуаро — целом, с позволения сказать, лесу из этих гигантских кактусов, наиболее удалённом к юго-востоку Кунира, почти на самой границе с Лесным царством Тито. Поговаривали, будто давным-давно кто-то из сычиков этого семейства взял себе жену из белоснежных сипух соседского царства. Глупости, конечно, но и до сих пор во всех сычах этой семьи и в самом деле проскальзывало что-то не совсем сычиковское, а, скорее, сипуховское: время от времени кто-нибудь из них пускался на поиски приключений. Он исчезал вполне деликатно, и семья старалась замять это дело. Но факт остается фактом: они считались не столь почтенным семейством, как, например, предки Бильбо по отцовской линии. Нельзя, правда, сказать, что после того как Белладонна вышла замуж за Банго, она когда-нибудь пускалась на поиски приключений.

Банго, отец героя нашей повести, выдолбил для нее роскошное дупло в самом большом и красивом сагуаро, и жили они там до конца своих дней. И всё же вполне вероятно, что Бильбо, их единственный сын, по виду и всем повадкам — точная копия своего благопристойного, во всех смыслах этого слова, папаши, получил от матери и от всей её предшествующей родни в наследство какую-то странность, которая только ждала случая себя проявить.

Такой случай не подворачивался долго, так что Бильбо успел стать взрослым сычиком-эльфом, лет этак двух (или семисот тридцати с хвостиком дней — такая система летосчисления у малюток в особом ходу); он жил-поживал в прекрасном дупле, построенном отцом, в том самом, про которое велась речь абзацем выше. Но случилось так, что однажды, в тиши утра, в те далекие времена, когда в Кунире было гораздо больше сагуаро, а сычики-эльфы благоденствовали и спокойно плодились на лишённом врагов участке, Бильбо стоял после обильного завтрака в проёме дупла и смотрел вдаль, на коричневатые пески родной земли. И как раз в это время мимо пролетал Гэндальф.

Гэндальф! Если вы слыхали хотя бы четверть того, что слыхал про него я, а я слыхал лишь малую толику того, что о нем рассказывают, то вы были бы подготовлены к любой самой невероятной истории. Истории и приключения вырастали, как грибы всюду, где бы он ни появлялся. Он не бывал в этих краях уже давным-давно, собственно говоря, с того дня, как умер его друг, Старик, и малютки-сычики уже успели забыть, каков Гэндальф с виду. Вероятней всего, они бы совсем не узнали его, а подумали, что это летит куда-то по своим делам ястреб (ибо Гэндальф действительно напоминал этого ужасного хищника, особенно, когда летел так же, как и он, вспарывая горячий воздух широкими крыльями). Старая ястребиная сова была в Кунире тогда, когда все эти эльфы были ещё маленькими птенцами.

Так что в то утро ничего не подозревавший Бильбо просто увидел огромную (по сравнению с теми совами, которых он уже видел — а видел он немного) птицу. Это была средних размеров (правда, нашему герою она показалась просто огромной — он в жизни не видел кого-то больше сипухи) сова с круглой небольшой головой и неполным лицевым диском. Маленькие глаза яркого жёлтого цвета внимательно осматривали окрестности в поисках добычи или врагов. Гэндальф издали выделялся шоколадно-бурой с белыми крапинами спиной, белым с правильными поперечными черновато-бурыми полосками брюшком и длинными маховыми перьями темно-бурого цвета и с беловатым поперечным рисунком.

Увидев наблюдающего за ним Бильбо, ястребиная сова снизилась и грузно приземлилась на землю рядом с сагуаро, и у нашего сычика сердце ушло в пятки — таким большим ему показался неожиданный гость.

— Доброе утро! — чирикнул Бильбо, желая сказать именно то, что утро доброе: солнце ярко сияло, в небесах не наблюдалось дождевых туч, и мошкара и жучки спокойно летали меж кактусов. Но Гэндальф метнул на него острый взгляд своих жутких жёлтых глаз.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он. — Просто желаете мне доброго утра? Или утверждаете, что утро сегодня доброе — и неважно, что я о нем думаю? Или имеете в виду, что нынешним утром все должны быть добрыми?

— И то, и другое, и третье, — ответил Бильбо. — И ещё — что такое дивное утро отлично провести на воздухе. Не стесняйтесь, присаживайтесь рядом! Торопиться некуда, целый день впереди!

И Бильбо уселся поудобнее на пороге своего дупла, приподнял голову и выдохнул мелодичное «чру-ур-ур-ур». Песня довольного жизнью сычика пронеслась над безмятежными зарослями сагуаро и растаяла где-то высоко в небесах.

— Прелестно! — сказал Гэндальф. — Но мне сегодня некогда петь. Я ищу участника приключения, которое я нынче устраиваю, но не так-то легко его найти.

Наш герой в ответ на эти слова тихонько затиликал.

— Ещё бы, в наших-то краях! Мы — простые мирные птицы, приключений не жалуем. Бр-р, от них одно беспокойство и неприятности! Еще, чего доброго, пообедать из-за них опоздаешь или сам в лапы хищнику попадёшь! Не понимаю, что в них находят хорошего, — так сказал Бильбо и снова издал сычиковское «чру-ур-ур-ур». Затем изогнул шею и принялся методично чистить нежные пёрышки, притворяясь, будто забыл о старой ястребиной сове. Он решил, что та не внушает доверия, и надеялся, что она полетит своей дорогой.

Но Гэндальф и не думал улетать. Он стоял на постепенно нагревающемся жёлто-коричневом песке, чуть покачиваясь вперёд-назад, и, не говоря ни слова, глядел на сычика-эльфа так долго и пристально, что Бильбо совсем смутился и даже немного рассердился.

— Доброго утра вам! — произнес он наконец. — Мы тут в приключениях не нуждаемся, благодарствуйте! Поищите компаньонов где-нибудь в другом месте, в том же царстве Тито или хотя бы в Густых-Зарослях-Сагуаро. — Он хотел дать понять, что разговор окончен.

— Для чего только не служит вам это «доброе утро», — прищурившись, заметил Гэндальф. — Вот теперь оно означает, что мне пора убираться.

— Что вы, что вы! Позвольте… кажется, я не имею чести знать ваше имя…

— Имеете, ещё как имеете, а я знаю ваше, Бильбо, сын Белладонны и Банго, и вы мое, хотя и не помните, что это я и есть. Я — Гэндальф, а Гэндальф — это я! Подумать, до чего я дожил: сын Бэлладонны отделывается от меня своим «добрым утром», как будто я мокрогузка какая-то!

Наш сычик встрепенулся, уверенный, что ослышался:

— Гэндальф! Глаукс милостивый, Гэндальф! Неужели вы та самая странствующая ястребиная сова, который подарила Старику пару каких-то странных штуковин, — о них потом ещё дней двадцать весь Кунир шептался? Тот, кто рассказывал на дружеских встречах удивительные истории про сипух и неясытей, кровожадных лис и диких собак динго, стражах Га?Хуула и буйных Чистых? Тот самый, который устраивал такие неподражаемые посиделки у костра? Я их помню! Старик любил затевать их в первые дни лета. Какое великолепие! Глаукс всемогущий, неужели вы тот самый Гэндальф, по чьей милости столько молодых птенцов и уже взрослых сычей пропали невесть куда, отправившись на поиски приключений? Любых — от полётов в Серебристую мглу до визитов к сипухам Тито. Они даже улетали далеко-далеко в Северные королевства! Глаукс, до чего тогда было инте… я хочу сказать, умели вы тогда перевернуть все вверх дном в наших краях! Прошу прощения, я никак не думал, что вы еще… трудитесь.

— А что же мне ещё делать? — спросила ястребиная сова. — Ну вот, всё-таки приятно, что вы кое-что обо мне помните. Во всяком случае, вспоминаете мои костры и рассказы. Значит, вы не совсем безнадежны. Поэтому ради вашего дедушки и ради бедной Бэлладонны я дарую вам то, что вы у меня просили.

— Прошу прощения, я ничего у вас не просил!

— Нет, просили. И вот сейчас уже второй раз — моего прощения. Я его даю. И пойду еще дальше: я пошлю вас участвовать в моем приключении. Меня это развлечет, а вам будет полезно, если, конечно, доберетесь до конца.

— Извините! Мне что-то не хочется, спасибо, как-нибудь в другой раз. Всего хорошего! Пожалуйста, заходите ко мне в гости в любой день! Скажем, завтра? Приходите завтра! До свиданья! — И с этими словами сычик повернулся, юркнул в круглую зеленую дырку в сагуаро и затаился в глубине своего уютного дупла.

— Чего ради я пригласил его в гости? — спросил он себя, издав нервный «чиур», который издают совы его вида лишь тогда, когда тревожатся или волнуются.

А Гэндальф долго еще стоял у кактуса и тихонько покатывался со смеху. Потом подошел поближе и острым чёрным когтем начертил на мягком основании сагуаро странную загогулину непонятного происхождения. Затем он тряхнул круглой головой и с удовлетворённым «улю-лю-лю» полетел дальше по своим таинственным делам, а Бильбо спустя некоторое время опасливо выглянул из дупла и, не увидев странной совы, полетел на охоту — разговор с Гэндальфом так разволновал беднягу, что ему захотелось позавтракать во второй раз. После удачной ловли сверчков малютка-эльф снова расположился в проёме своего дома и принялся размышлять о том, как ловко он увернулся от приключений.

* * *

На другой день он, в общем-то, забыл про Гэндальфа. Стоял чудесный тёплый вечер, ещё не успевший остыть песок приятно согревал слабые лапки. Бильбо только что вернулся с весьма удачной и обильной охоты. С собой он принёс четыре крупные полёвки, три из которых убил лично. Четвёртую ему подарил кто-то из дальних родственников по материнской линии, увидев его охотящимся возле Густых-Зарослей-Сагуаро.

День прошёл довольно неплохо, и сычик-эльф с удовлетворённым курлыканьем запорхнул в своё дупло, собираясь отведать свежего мяса и идти на боковую. Но не успел он даже достать немного кактусового сока, как кто-то с силой ударил клювом по стволу сагуаро, заставив растение заскрипеть, и тут Бильбо все вспомнил! Он растеряно метнулся в одну сторону, потом в другую; быстро отшвырнул добычу в угол и со всех лап бросился к входу в дупло.

Только он хотел сказать: «Извините, что заставил вас ждать!», как вдруг увидел, что перед ним вовсе не Гэндальф, а какая-то незнакомая сова. Она была намного меньше Гэндальфа и чуть выше самого Бильбо (сантиметров на восемь, если быть точнее). Незнакомец был с красновато-серо-бурым оперением на верхней стороне тела, испещрённым продолговато-округлыми белыми крапинами, с серо-бурой грудью, на которой ярким пятном выделялись жёлтые пятна, с желтовато-белой нижней частью брюха, белыми бровями и подбородком и пёстрой красновато-жёлтой шеей с серо-бурыми пятнами. На голове странной (и, вероятно, чокнутой — так подумал наш герой) птицы красовался тёмно-зелёный капюшон; блестящие жёлтые глаза так и сверкали из-под него, напоминая маленькие звёздочки.

Едва Бильбо показался на пороге, незнакомец удовлетворённо ухнул и шмыгнул внутрь, как будто только и ждал этого, желая убедиться, что хозяин дупла дома. Потом он бледным зеленовато-серым клювом снял с головы капюшон, откинул его в ближайший угол и произнес густым низким голосом:

— Двалин, к вашим услугам.

— Бильбо — к вашим! — ответил малютка-эльф, который от удивления даже не нашелся, что спросить. Когда молчать дольше стало уже неловко, он добавил: — Я как раз собирался ужинать, не присоединитесь ли вы ко мне?

Прозвучало это, быть может, несколько натянуто, но он старался проявить радушие. А как бы поступили вы, если бы незнакомая сова бесцеремонно заявилась к вам домой и безо всяких объяснений расположилась у вас в дупле, будто так и надо? Конечно, Бильбо мог бы выгнать нежданного гостя, но, во-первых, это выглядело бы весьма невежливо, а во-вторых, сычик трезво понял, что в силе ему не равняться с этим незваным Двалином.

Вдвоём они просидели недолго. Собственно, они только успели чуть-чуть распотрошить первую полёвку, как снова раздался стук клюва об сагуаро, ещё более громкий, чем раньше.

— Извините! — сказал эльф и побежал открывать.

«Вот, наконец, и вы!» — так собирался он встретить Гэндальфа на сей раз. Но это опять оказалась не ястребиная сова.

За дверью стояла старая-престарая сова, судя по внешнему облику — одного с Двалином вида. Она тоже прошмыгнула внутрь, едва маленькая фигурка Бильбо выпорхнула на порог. Как будто её кто-то приглашал!

— Я вижу, наши собираются, — сказала она, заметив в углу зеленый капюшон Двалина. Сова положила рядышком свой красный капюшон и, повернувшись к Бильбо, сказала, слегка поклонившись ему: — Балин, к вашим услугам.

— Благодарю вас! — ответил Бильбо в совершеннейшем изумлении.

Ответил он, конечно, невпопад, но уж очень его выбили из колеи слова «наши собираются». Гостей он любил, но он любил знакомых гостей и предпочитал приглашать их сам. У него мелькнула страшная мысль, что четырёх полёвок, которые он припас для ужина и, возможно, завтрака, может не хватить — и тогда ему самому (а он знал свой долг хозяина и собирался выполнить его, чего бы ему это ни стоило) придется обойтись без еды. А это было очень печально для нашего сычика-эльфа, который привык питаться обильно и регулярно.

— Заходите, отведайте свежей полёвки! — ухитрился он выдавить наконец, набрав воздуху в легкие.

— Это очень любезно с вашей стороны, милостивый сударь, — сказал седой Балин, присоединяясь к сидящему у добычи эльфа Двалину. Тот поприветствовал подошедшего дружелюбным уханьем, словно старого друга (они на самом деле были братья).

Не успел выбитый из колеи Бильбо осторожно подкрасться к трапезничающим совам, как тут же снова раздался стук клювов — раз и ещё раз!

« Ну, уж теперь наверняка Гэндальф», — подумал сычик, с пыхтением (всё-таки он был далеко не худышкой!) спеша по коридору.

Как бы не так! Явились еще две пещерные совы, обе в синих капюшонах, с сияющими в ночной полутьме ярко-жёлтыми глазами. Они тоже проворно шмыгнули в дупло, стоило только его хозяину появиться на пороге — и Бильбо больше не удивлялся.

— Чем могу служить, любезнейшие судари? — спросил он.

— Кили, к вашим услугам! — сказал одна, более тёмная сова.

— И Фили тоже! — добавил её товарищ, сова более светлая и даже, кажется, слегка с рыжиной. Оба гостя сорвали с головы свои синие капюшоны и низко поклонились.

— К вашим услугам и к услугам ваших родственников! — ответил Бильбо, вспомнив на этот раз о хороших манерах.

— Я вижу, Двалин и Балин уже тут, — сказал Кили. — Присоединимся к честной компании!

«Компания! — подумал бедный Бильбо. — Что-то не нравится мне это слово. Присяду-ка я на минутку, соберусь с мыслями».

Однако едва он успел примоститься в уголке и пару раз клюнуть половинку полёвки, отобранную у прожорливых гостей, — а те, четверо, между тем расселись вокруг остальной добычи и вели разговор про какие-то скалы, драгоценности и золото, про злобных лис, и про безобразия ворон и много ещё про что, чего он не понял, да и не хотел понимать, так как всё это отдавало приключениями, — как вдруг — тук-тук-тук! — бесчисленное множество ударов крепких клювов посыпалось на несчастное сагуаро, в котором жил наш бедный сычик.

— Ещё кто-то! — сказал Бильбо, ошалело моргая. Ему вдруг, ни с того ни с сего, захотелось отрыгнуть погадку — видно, даже не очень чувствительный кишечник маленького эльфа понимал, что происходит что-то, выходящее за рамки повседневной серой рутины.

— Ещё много кто, судя по стуку, — заметил Фили.

— Да, мы их видели — за нами следом шли четверо, — подтвердил догадку брата Кили, в жёлтом взоре которого на миг промелькнуло даже что-то вроде сочувствия, которое, впрочем, почти тут же сменилось на веселье.

Бедняга сычик весь съёжился и принялся размышлять: что произошло, что ещё произойдет и неужели они все останутся ужинать?! Тут раздался удар громче прежнего, — такой, что несчастный кактус, в котором жил наш герой, затрещал и даже, кажется, немного закачался, — и Бильбо бросился к входу в свой дом. Едва он оказался на пороге, как — нате вам! — гости уже в прихожей, забавно кланяются и повторяют по очереди «к вашим услугам». Пещерных сов было уже не четыре, а пять. Пока Бильбо предавался размышлениям, подоспела ещё одна. Звали их Дори, Нори, Ори, Ойн и Глойн. И вскоре два фиолетовых, серый, коричневый и белый капюшоны лежали на своих товарках, а гости прошествовали в угол, где сидели их раньше прибывшие друзья. В маленьком домике Бильбо теперь и впрямь набралась целая компания (и, скажу я вам, невесть как поместилась — дупло сычика-эльфа, конечно, планировалось большим, чтобы уместить всех гостей, но уж наверняка не настолько, чтобы в нём помещалось столько пещерных сов одновременно). Гости вели себя очень шумно и бесцеремонно, постоянно смеялись, ухали, гоготали, пускали пошлые шуточки и, казалось, совершенно не знали, как стоит себя вести в гостях у почтенного сычика-эльфа.

Только маленький хозяин дупла, устроившись подальше от балагуров, снова принялся за свою часть ужина, как вдруг раздался… нет, не стук — стучище! Целый град ударов обрушился на бедное сагуаро, в котором жил Бильбо. Кто-то молотил по ней даже, видно, уже и не клювом, а всем телом! Бильбо опрометью бросился к выходу, очень сердитый и совершенно задёрганный и затормошенный, — такого несуразного вечера в его жизни ещё не бывало! Он с грозным и одновременно беспомощным писком выскочил за порог родного жилища — и все стоявшие возле дупла ошарашенно отскочили назад, запнувшись о лапы и крылья соседей и упав с кактуса на землю, прямо друг на друга. Ещё пещерные совы, целых четыре! А неподалёку от них, сидя на кочке возле кактуса и стараясь не попасть в яростно ухающий комок перьев, в который обратились незадачливые стукачи, расположился Гэндальф и хохотал — «улю-лю-лю» — так же весело, как хохотал совсем недавно.

— Спокойнее, спокойнее! — пропыхтел он наконец, вдоволь насмеявшись. — Как это не похоже на вас, Бильбо, — заставлять друзей ждать у порога, а потом взять да как вылететь наружу — трах-тарарах! Позвольте мне представить: Бифур, Бофур, Бомбур и, обратите особое внимание, Торин!

— К вашим услугам! — сказали Бифур, Бофур, Бомбур, выпутавшись друг от друга и став рядком. Потом они забрались в и без того переполненное дупло Бильбо и бросили поверх уже лежащих в углу капюшонов два желтых, один бледно-зеленый и один небесно-голубой с длинной серебряной кистью, который принадлежал Торину.

Торин был неимоверно важный лидер пещерных сов, ни кто иной, как сам знаменитый Торин Дубощит, и он был ужасно недоволен тем, что ему пришлось растянуться на пыльной и грязной пустынной земле, да ещё Бифур, Бофур и Бомбур навалились сверху, а Бомбур, надо сказать, был невероятно толстый и тяжёлый — даже удивительно, как он ещё мог в воздух подниматься. Поэтому Торин держался сперва очень высокомерно, щурил светло-жёлтые глаза и никаких услуг не предлагал. Но бедный Бильбо так рассыпался в извинениях, что Торин наконец пробормотал: «Не будем об этом говорить», — и перестал хмуриться.

— Ну вот мы и в сборе, — сказал Гэндальф, последним с трудом залезший в дуплишко эльфа и окинув взглядом лежащие на кактусовом полу тринадцать капюшонов — лучших отстежных капюшонов для хождения в гости. — Превесёлое общество! Надеюсь, опоздавшим тоже найдется что-нибудь поесть?

— Я тоже надеюсь, — ворчливо согласился Торин, устроившись в углу возле Двалина и принявшись чистить тёмные пёрышки на крыльях.

Балин клювом подтолкнул к лидеру двух оставшихся полёвок.

— Не густо, но вам должно хватить, — он вежливо склонил голову и устроился по другое крыло от брата, глядя, как Торин делит остатки бильбовской добычи между опоздавшими товарищами и Гэндальфом.

«Можно подумать, у меня тут всеобщая столовая!» — недовольно подумал Бильбо, который решительно потерял голову и начал опасаться, не свалилось ли на него нежданно-негаданно самое что ни на есть скверное приключение. Присев почти у входа в дупло, он распушился (аппетит у него совсем улетучился, поэтому доедать свою полёвку он не стал, «благородно» отдав её голодным гостям) и пытался делать вид, будто ничего особенного не происходит и с приключениями все это ничего общего не имеет.

Совы всё ели и ели, говорили и говорили, а время шло. Наконец последние остатки добычи исчезли в их ненасытных клювах, и Бильбо решился задать давно мучавший его вопрос.

— Надеюсь, вы не собираетесь уходить так скоро? — спросил он вежливо самым своим ненастойчивым тоном, который используют обычно, чтоб намекнуть гостю, не пора ли ему идти домой.

— Ни в коем случае! — разочаровал его Торин. — Мы пока никуда не уходим. Разговор предстоит долгий. Но сперва мы ещё попоём, — и он, не дожидаясь реакции на свою реплику, глухо запел таинственную песню пещерных сов, что пелась в каменной глуши их древних горных жилищ.

Его чудесный звонкий голос волшебным образом переплетался с голосами других пещерных сов, начавших подпевать своему лидеру. Мелодичный, глубокий, он, то затихая, то, наоборот, усиливаясь, глухо отдавался в голове Бильбо. Слушая их пение, малютка-эльф почувствовал, как в нём рождается любовь к прекрасным вещам, сотворённым искусными лапами горных мастеров, пещерных кузнецов из Далёкой Дали, — любовь яростная и ревнивая, влечение, живущее в сердцах всех пещерных сов, а теперь — и в сердце околдованного ими маленького жителя Кунира. И в нём проснулось что-то сильное и необычное, что-то, переданное в его тело далёкими предками по материнской линии — теми самыми сычиками из Густых-Зарослей-Сагуаро, которые, если верить слухам, братались с сипухами Тито. Ему вдруг захотелось увидеть громадные горы, услышать шум сосен и водопадов, разведывать пещеры, испытать сладость бешеного полёта над морем и азарт погони, пьянящий вкус победы в схватке с каким-нибудь диким хищником или, может, даже с целым полчищем хагсмар.

Внезапно одна из звёзд на угольно-чёрных небесах, видных из входа, ярко вспыхнула, и Бильбо показалось, что это вспыхнули глаза мародёров-лис. Ему представилось, как эти ужасные, по рассказам стариков, хищники водворяются на его мирном Кунире и убивают всё вокруг, разрывают на части застанных врасплох родичей, обагряя горячую землю свежими потоками крови… Видение было настолько ужасное и реалистичное, что он вздрогнул и сразу сделался опять обыкновенным Бильбо-домоседом, сычиком-эльфом из пустыни Кунир.

Он встал на лапки, дрожа всем телом. Бильбо колебался: то ли просто принести кору с кактусовым соком, чтобы увлажнить горло, то ли сделать вид, будто он идет за ней, а самому вылететь из дупла и спрятаться где-нибудь в ближайших зарослях сагуаро — до тех пор, пока пещерные совы не уйдут. Но тут он вдруг заметил, что пение прекратилось, все совы уставились на него и глаза их сурово светятся во мраке.

— Куда это вы? — окликнул его Торин тоном, в котором ясно чувствовалось, что он догадывается о намерениях Бильбо. Ну, тех, в которых тот хотел улететь от страшных гостей.

— Может, пересядем ближе к проёму? — робко спросил Бильбо. — Тут слишком темно…

— Нам нравится в темноте, — хором ответили пещерные совушки, которым, действительно, было более комфортно в таких условиях, чем бедному эльфу, привыкшему к дневному свету или, максимум, к сумеркам вечера.

— Тёмные дела совершаются во тьме! До рассвета ещё далеко.

— Да, да, конечно! — торопливо закивал Бильбо и сел, но впопыхах сел на чей-то хвост. Судя по недовольному клёкоту Глоина, хвост принадлежал ему.

— Ш-ш! — возвал к тишине Гэндальф. — Сейчас будет говорить Торин.

И Торин начал так:

— Гэндальф, товарищи мои и достопочтенный Бильбо! Мы сошлись в дупле нашего друга и собрата по заговору, превосходного, дерзновенного сычика-эльфа — да не появятся никогда в его прекрасных перьях паразиты! — воздадим должное его прекрасным полёвкам, которые утолили голод наших чрев! — Он перевел дух, давая маленькому хозяину дупла возможность сказать, как полагается, вежливые слова, но бедный Бильбо воспринял сказанное отнюдь не как похвалу: он шевелил клювом, пытаясь опровергнуть слова «дерзновенный» и, что ещё хуже, «собрат по заговору», но так волновался, что не мог произнести вслух ни звука. Поэтому Торин продолжал: — Мы сошлись здесь, дабы обсудить наши планы, наши способы и средства, наши умыслы и уловки. Очень скоро, ещё до рассвета, мы тронемся в долгий путь, в путешествие, из которого некоторые из нас, а возможно, даже все, кроме, разумеется, нашего друга и советчика, хитроумного путешественника Гэндальфа, могут не вернуться назад. Настал торжественный миг. Наша цель, как я полагаю, известна всем нам. Но уважаемому всеми нами Бильбо, а может быть, и кому-нибудь из наших младших товарищей (я думаю, что не ошибусь, если назову Кили и Фили) ситуация в настоящий момент может представляться требующей некоторых разъяснений.

Таков был стиль Торина. Он ведь был важной персоной. Если его не остановить, он продолжал бы в том же духе без конца, пока бы совсем не запыхался, но так бы и не сообщил обществу ничего нового. Однако его самым грубым образом прервали. Бедняга Бильбо при словах «могут не вернуться назад» почувствовал, что к горлу у него подкатывается комок. Ему стало вдруг трудно дышать, и он пронзительно крикнул: «Чиур!» — так кричат все совы его вида, потревоженные или предостерегающие об опасности.

Все пещерные совы повскакивали с мест, ответив на тревожный клёкот хозяина дупла своим недоуменным «ку-куууу». Гэндальф отодвинулся от входа, возле которого сидел, не давая Бильбо сбежать. В мерцающем голубом свете луны, который полился из открытого входа, все увидали, что несчастный эльф стоит в дальнем углу, съёжившись, и трясётся, как желе. Вдруг он плашмя хлопнулся на пол с отчаянным воплем: «Полная луна! Полная луна!» — и долгое время от него не могли добиться ничего другого. Наконец Глоин и Двалин подняли его и перенесли в соседнее отделение дупла (оно у Бильбо было многокомнатное), с глаз долой, положили там в тёмном углу, а сами вернулись к своим «тёмным делам».

— Легко возбудимый субъект, — сказал на это Гэндальф, когда все заняли свои места. — Подвержен необъяснимым приступам, но один из лучших — свиреп, как лис, поражённый «пенной пастью». Да что уж там говорить — его предком был тот самый сычик по имени Неукротимый Сокол, который был такого гигантского (для эльфа, конечно) роста, что мог соперничать с неясытью. Это он когда-то как ураган налетел на стаю хагсмар в войне углей и покончил с их ужасным вожаком.

Тем временем изнеженный потомок Неукротимого Сокола потихоньку приходил в себя. Отлежавшись и приведя мысли в более-менее спокойное русло, он с опаской подкрался ко входу в другое отделение дупла, прислушиваясь к говору воинственных гостей. Говорил Глоин, и вот что Бильбо услышал:

— Чуфр! (Это был самый пренебрежительный звук в лексиконе пещерных сов.) Думаете, он подойдет? Легко Гэндальфу расписывать, какой он свирепый, а ну как возбудится и заорет не вовремя — тогда наш враг сразу отыщет нас, и безрассудная затея возвращения Эребора так и останется просто затеей, потому что мы погибнем! Сдается мне, его крик вызван страхом, а вовсе не возбуждением! Право, не будь на этом растении волшебного знака, я бы решил, что мы попали не туда. Едва я увидел, как этот пузатый малыш подпрыгивает и пыхтит в проёме дупла, я сразу заподозрил неладное. Уж на кого он смахивает меньше всего, так это на сыщика!

Собратья Глоина тут же согласно закурлыкали. Бильбо же весь распушился от негодования, вызванного таким нелестным прозвищем, и поспешно вернулся в первое отделение дупла к совещающейся компании. Материнская порода, та самая, которое брала часть свою от титовских сипух, на данный момент в нём взяла верх. Он почувствовал, что обойдётся без уюта родного дома и без завтрака, только бы его считали свирепым. Кстати, он и вправду рассвирепел, услыхав слова «как этот пузатый малыш подпрыгивает…». Бильбо не считал себя пухлым — в конце концов, каким ещё быть сычику, который редко покидал своё дупло, что уж там говорить про пустыню? А всяческие издевательские упоминания роста доводили его до настоящего бешенства.

Много раз впоследствии отцовская сторона его существа раскаивалась в безрассудном поступке, и сычик-эльф говорил себе: «Бильбо, ты глупец, ты сам, по доброй воле, встрял в это дело». Но на тот момент он не думал об этом. Всё его существо требовало ответить на столь пренебрежительное отношение к своей персоне, что Бильбо и сделал.

— Прошу прощения, — проговорил он, прервав Глоина и тем самым привлекая к себе внимание всех присутствующих, — я нечаянно услышал ваши слова. Не буду делать вид, будто понимаю, о чем идет речь; особенно мне непонятно замечание о сыщиках. Но думаю, что я правильно усвоил одно (всё это он называл «держать себя с достоинством»): вы считаете меня никуда не годным. Хорошо, я вам докажу, на что я способен. Никаких волшебных знаков на моём сагуаро нет, это я знаю точно, ибо помню каждый миллиметр этого кактуса, и вы, разумеется, ошиблись адресом. Как только я увидел ваши несимпатичные физиономии и совсем отвратительные манеры, я сразу заподозрил, что вы попали не туда. Но считайте, что вы попали туда. Скажите, что надо делать, и я постараюсь это выполнить, хотя бы мне пришлось сражаться с кошмарными хагсмарами в Далеко-Далеко. У меня был удивительный предок Неукротимый Сокол, так он…

— Верно, верно, только это было давно, очень давно, — прервал его Глоин. — А я говорил про вас. И уверяю, на вашем са-гу-а-ро есть знак, как раз тот знак, который используют — или использовали в прошлом — представители вашей профессии. И означает он вот что: «Опытный сыщик возьмется за хорошую работу, предпочтительно рискованную, оплата по соглашению». Можете называть себя «кладоискатель высшей категории», если вам не по вкусу «сыщик». Некоторые именуют себя так. Нам-то всё равно. Гэндальф сообщил нам, что один местный специалист срочно ищет работу и что собеседование назначается здесь, именно в это время.

— Как же не быть знаку, — вмешался в разговор Гэндальф. — Я сам его поставил. И по весьма веским причинам. Вы меня просили подыскать для экспедиции четырнадцатого, я и выбрал нашего уважаемого Бильбо. Пусть кто-нибудь попробует сказать, что я ошибся, выбрал не того, маленького и беспомощного эльфа, и попал не туда, и можете отправляться втринадцатером и получать сполна всё, что причитается за это число. А не хотите — ступайте домой, копайте уголь!

Он распушил пёстрые пёрышки и так сердито воззрился на Глоина, что тот весь съёжился и стал не больше обычного воробьиного сыча, а когда Бильбо открыл было рот, чтобы задать вопрос, ястребиная сова повернулась и кинула на него такой грозный взгляд, что эльф со стуком захлопнул клюв и неловко попятился.

— Вот так-то лучше, — заметил Гэндальф в полной тишине. — И чтобы больше никаких споров! Я выбрал маленького, но от этого не менее храброго и отважного сычика-эльфа, так что будьте довольны. Если я сказал, что он сыщик, — значит, он сыщик или будет таковым, когда понадобится. Он далеко не так прост, как вы думаете, и совсем не так прост, как думает он сам. Настанет время, когда вы все (если доживете, конечно) будете благодарить меня за него. А теперь, Бильбо, мой совёнок, отойди-ка от проёма в твоё замечательное дупло. Давай прольем немного лунного света вот на эту любопытнейшую вещь.

Эльф безропотно выполнил просьбу, и ястребиная сова на полу, в квадратике лунного света, расстелила обрывок пергамента. Бильбо вспомнил, что такими вот обрывками пользовались пролетающие мимо Кунира совы из Га?Хуула. Кажется, они называли это картой, она помогала им ориентироваться в совиных землях и счастливо возвращаться домой, на древо, из опасных походов.

— Это дело рук Трора, вашего деда, Торин, — сказал Гэндальф в ответ на взволнованные крики пещерных сов, которые столпились рядом. — Это план Горы.

— Не вижу, чем это нам поможет, — разочарованно сказал Торин, быстро оглядев план и устало сощурив бледно-жёлтые глаза. — Я и без того прекрасно помню нашу Гору и её окрестности. Я знаю, где Тёмный Лес и где полуостров скрумов, — в тамошних водах когда-то — а возможно, и сейчас — водились водяные змеи гигантских размеров.

— Тут на карте и нарисован змей, — заметил Балин, — но коль скоро мы доберемся до Горы, мы и без карты его найдем.

— Есть еще одна подробность, которой вы не заметили, — возразила на это ястребиная сова, ткнув когтем куда-то в изображение большой горы, — потайной ход. Видите вот ту га?хуульскую руну на западной стороне и лапу с вытянутым указательным пальцем над другими рунами, слева? В этом месте есть потайной ход в Нижний Ярус Горы.

— Когда-то он, возможно, и был потайным, — возразил Торин, — но где уверенность, что он остался таковым до сих пор? Старый змей Смауг живет там так давно, что у него было время разобраться во всех ходах и выходах. Что мешало ему просто-напросто завалить их своим сильным хвостом, чтобы никто не посмел нарушать его покой?

— Может и так, но он им всё равно не пользуется.

— Почему?

— Потому что ход слишком узок для него — всего сто пятнадцать сантиметров. В такую нору Смауг не мог бы протиснуться даже в молодые годы, а тем более теперь, когда он пожрал столько пещерных сов и рыбных филинов с полуострова.

— А по-моему, нора очень широкая, — подал голос Бильбо (который никогда не сталкивался даже с обычными змеями, не то что с водяными гигантами, а что касается нор, то и вовсе не был с ними знаком, а на их месте представлял сычиковские дупла.). Он опять разгорячился и так увлёкся происходящим, что забыл о важности молчания. Карты Бильбо никогда доселе не видел, но он быстро учился, и план Горы уже не казался ему таким сложным. — Не пойму, как такую огромную дверь можно утаить от кого бы то ни было, даже если змей и проглядел ее? — добавил он. (Не забывайте, Бильбо был всего лишь маленький сычик-эльф.)

— Самыми разными способами, — ответил Гэндальф. — Но как утаили именно этот ход, мы не узнаем, пока не увидим его своими глазами. Насколько я могу понять из надписей на карте, он надёжно скрыт и сливается с Горой. Обычный приём пещерных сов, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — подтвердил Торин с некоторым самодовольством.

— Думаю, на месте мы сможем отыскать этот ход, если, конечно, он не был завален землетрясением или, как справедливо заметил наш друг Бильбо, самим Смаугом.

— Что ж, теперь наше положение перестаёт быть таким безнадёжным. До сих пор нам было не ясно, с чего начинать. Мы думали держать путь на север, соблюдая осторожность и осмотрительность, и дойти до самого Южного моря. Тогда-то и начались бы неприятности…

— Не тогда, а намного раньше; уж я-то знаю, что такое путь на север, — прервал Торина Гэндальф. — Амбала, Зеркальные озёра…

— Оттуда мы могли бы двинуться вдоль мыса Глаукса, на северо-запад, — продолжал Торин, пропустив слова Гэндальфа мимо ушей, — и достичь полуострова скрумов — а оттуда уже крылом подать до Горы. Правда, никому из нас не по душе идти через главный вход — точнее, то, что от него осталось. Скорее всего, там всё затоплено, да и змей, вероятно, ошивается где-то неподалёку, если он, конечно, не изменил своих привычек.

— Да, там не пройти, — сказала ястребиная сова, — если не заручиться поддержкой какой-нибудь совиной армии, а то и вовсе Га?Хуула. Я пытался кого-нибудь подыскать, но сильным мира сего нынче не до того — они сражаются друг с другом в чужих краях, в Далеко-Далеко, а сказочных сов-воителей, как известно, не существует — по крайней мере, в мире материальном. К тому же для здешних жителей водяные змеи — фигуры почти что легендарные. Потому-то я и решил прибегнуть к помощи сыщика, особенно когда вспомнил про потайной ход. И вот тут-то входит в игру наш милый Бильбо, самой судьбой избранный малютка-сыщик. Так что давайте обсуждать дело дальше и выработаем план действий.

— Превосходно, — сказал Торин. — Может быть, наш многоопытный сыщик, — эти два слова он произнёс с большим сарказмом, — выскажет какие-нибудь ценные мысли или предложения? — И он с преувеличенной вежливостью поклонился Бильбо. Позади лидера, в темноте, звучно ухнул Двалин, видно, тоже разделяя недоверие Торина.

— Прежде всего я хотел бы услышать побольше о самом деле, — сказал эльф (в голове у него всё перемешалось, желудок заволновался, но он, как истинный потомок своей матери и всей её родни, решил не отступать). — То есть про змея. В особенности про змея. Как он туда попал? Почему? Зачем вы хотите вернуть Гору? Это ваш дом? А если нет, то что там настолько важно, что вы готовы пожертвовать своей жизнью?

— Глаукс всемогущий! — воскликнул Торин, закатив жёлтые глаза. — Разве вы не видели карты? Не слышали нашей песни? И разве не об этом мы толкуем уже много часов подряд?

— И все-таки я хочу услышать всё подробно и по порядку, — упрямо сказал Бильбо, напуская на себя деловой вид (обычно предназначавшийся для тех, кто сильно его достал) и изо всех сил стараясь казаться умным, осмотрительным, солидным специалистом, чтобы оправдать рекомендацию, полученную от Гэндальфа. — Я также хотел бы подробнее услышать о степени риска, о том, сколько времени отводится на все это предприятие и прочая, и прочая. И особенно меня интересует — вернусь ли я живым?

— Ну, хорошо, так и быть, — сказал Торин, сдаваясь под таким натиском. — Много лет тому назад, во времена моего деда Трора, нашу семью вытеснили из Далеко-Далеко, и ей пришлось перебраться со всеми своими богатствами и орудиями труда, ими сделанного, назад, к этой самой Горе, что на карте. Гору эту некогда открыл мой давний предок Трейн, но теперь совы из нашего рода принялись за неё всерьез: изрыли её вдоль и поперек, расширили жилища и мастерские, и при этом, как я понимаю, нашли довольно много золота и массу драгоценных камней. Как таковые, драгоценности для нас ценности не имели — их нельзя было съесть, они не могли согреть нас. Но торгуя ими с совами из более, как сказать, цивилизованных мест, мы могли приобретать на добытое еду и некоторые вещи, полезные в жизни. Как бы там ни было, мы, пещерные совы, баснословно разбогатели и прославились, и дед мой стал так называемым королем Под Горой, и его очень чтили совы других видов, особенно рыбные филины, которые поначалу жили в Клювах, но постепенно расселились на побережье пролива у полуострова скрумов, почти возле Горы, образовав настоящую общину, вроде ваших Густых-Зарослей-Сагуаро. Их правители всегда посылали за нашими кузнецами, коих было невероятно много и все они славились своим мастерством, и богато вознаграждали даже наименее искусных. Нам не нужно было охотиться — за свои драгоценности и золото мы могли прожить и без всего этого. — Торин вздохнул, и в его голосе Бильбо услышал хорошо скрываемую тоску. — То были счастливые дни, и даже у самых небогатых из нас всегда была еда и свободное время для того, чтобы изготовлять красивые вещи просто так, для собственного удовольствия. Чертоги моего деда буквально ломились от всевозможного оружия и драгоценных камней. Однако всё хорошее рано или поздно заканчивается — так и произошло с Горой. Однажды откуда-то со стороны мыса Сломанного Когтя до нас донесся гул, похожий на гул урагана или на плеск разбушевавшихся в море волн. Как мы узнали потом, уже после того, когда всё случилось, на наши мирные, богатые земли позарился самый настоящий водяной змей, которых наш род считал едва ли не старинной легендой. Тамошние змеи, водящиеся у мыса, любят всё блестящее, словно сороки. Они воруют золото и драгоценности, где и когда только могут — и стерегут свою добычу до конца жизни (а живут они очень-очень долго, куда дольше, чем самая долгоживущая сова). Однако змеи никогда не попользуются даже самым дешевым колечком, потому что не видят в этом толка, их привлекает блеск, а не практическая польза. Сами они сделать неспособны ровно ничего (да собственно, им это и не нужно), они даже не могут укрепить какую-нибудь разболтавшуюся чешуйку в своей броне. Как мы узнали потом от стражей, что патрулировали те места, тогда водяных змей расплодилось великое множество, и все они искали, что бы блестящее умыкнуть и забрать в свои коллекции. Так вот, был там один особенно жадный, сильный и отвратительный змей по имени Смауг. Он узнал о нашем богатстве и в один ничем, казалось бы, не примечательный день явился за ним. Надо сказать, много разрушений устроил он тогда! Перекрыв устье ближайшей реки камнями, он устроил великий потоп, который затопил главный вход в Гору и окрестности. Те из нас, кто находился под открытым небом, а не внутри Горы (на счастье, я был в их числе), издалека увидели, как огромная волна прошлась по пустоши, затапливая её, и в мгновение ока подползла к Горе. Мы пытались спасти своих товарищей, что остались внутри, но это удалось лишь отчасти — большинство погибло в первые же секунды, задохнувшись под водой или сломав себе шею, когда мощные потоки стали бить и кромсать всё внутри нашего дома. Когда волны чуть успокоились, явился он, ужасный Смауг. Змей напал на тех, кто чудом сумел выжить при наводнении и выплыл у главного входа, и почти всех истребил — обычная печальная история, тогда, увы, нередкая. Выжившие улетели оттуда в великом ужасе, и Гора с окрестностями, с полуостровом и богатствами была оставлена во владении водяного змея. Все наши драгоценности, которые помогали нам жить, остались у Смауга. Наверное, он, как водится у змеев, свалил все в кучу где-нибудь в самой дальней пещере. По ночам он выплывал через главный вход, похищал рыбных филинов, тех, что не побоялись остаться в своих родных местах, и съедал их, так что вскоре население частью погибло, а частью улетела искать новую родину. Не знаю доподлинно, что там творится сейчас, едва ли кто-нибудь осмеливается жить близко к Горе. Мы, малочисленная горстка пещерных сов, спасшихся в тот день, — сидели в своем убежище в Серебристой мгле и оплакивали судьбу, проклиная Смога. Вдруг мы услышали хлопанье крыльев, и в следующий момент в нору вошли мой отец и дед — помятые, с многочисленными неглубокими ранами, но живые. Они были очень мрачны и неразговорчивы. Когда я спросил, как им удалось уцелеть, они велели мне помолчать и сказали, что в свое время я все узнаю. Потом мы покинули эти края и, скитаясь с места на место, зарабатывали себе на жизнь, как могли: брались за кузнечное ремесло, добывали рыбу… Но об украденных у нас сокровищах мы помнили все время. И даже сейчас, когда, признаюсь, мы отложили кое-что про черный день и уже не терпим нужды, мы все еще полны решимости вернуть их обратно и отомстить Смогу, если удастся. С тех пор я часто ломал голову над тем, как спаслись отец и дед. Теперь я понимаю, что у них был в запасе этот самый потайной ход, о котором никто, кроме них, не знал. Очевидно, они и составили карту, и мне бы хотелось знать: каким образом её захватил Гэндальф и почему она не попала ко мне — законному наследнику?

— Я её не захватывал, мне её дали, — ответил волшебник. — Ваш дед Трор, как вы помните, был убит предводителем ворон, Азогом, или как он там себя величает.

— Будь проклято его имя! — отозвался Торин, даже распушившись от той ненависти, что испытывал к этой презренной птице.

— А Трейн, ваш отец, ушёл неизвестно куда, и с тех пор вы его не видели…

— Все это верно, — подтвердил Торин.

— Так вот, ваш отец перед уходом отдал мне карту и просил передать её вам. А что касается времени и места, которые я выбрал, чтобы вручить её, то моей вины тут нет, ведь чего мне стоило вас разыскать! Когда ваш отец отдавал мне карту, он и своё-то имя позабыл, не то что ваше, так что скажите мне спасибо! Получайте! — И он протянул бумагу Торину.

— Всё равно не понимаю, — сказал Торин, и Бильбо захотелось повторить то же самое. Объяснение и ему показалось не вполне ясным.

— Ваш дед, — медленно и сумрачно проговорила ястребиная сова, едва сдерживаясь от клёкота: судя по всему, она не любила подробно всё объяснять, ожидая, что слова её будут понятны и без этого, — собираясь на битву с воронами Пустошей, отдал карту на хранение сыну. После гибели вашего деда отец ваш отправился попытать счастья с картой; он пережил множество всяких злоключений, но так и не добрался до Горы. Я познакомился с ним в темницах Чистых; как он попал туда, не знаю.

— Вы-то что там делали? — спросил Торин, содрогнувшись, и все пещерные совы тоже вздрогнули. Даже Бильбо, насколько он был невежественен в истории и политике совиных царств, распушился. До Кунира тоже доходили в своё время слухи об ужасных совах, которых сравнивали едва ли не с хагсмарами. К счастью, Чистых разбили в войне углей давным-давно, и с тех пор про них не было ни слуху ни духу.

— Неважно. Интересовался кое-чем, как всегда, и, надо сказать, там мне пришлось довольно туго. Даже я, Гэндальф, еле-еле уцелел. Я пытался спасти вашего отца, но было уже поздно: он повредился в уме, мысли его путались, он не помнил ни о чем, кроме карты и ключа.

— С воронами Пустошей мы давно расквитались, — сказал Торин, — надо будет теперь заняться этими выжившими Чистыми.

— Вздор! Такого врага не одолеть всем пещерным совам, вместе взятым, даже если бы их можно было еще собрать с четырех концов земли. Отец ваш хотел одного: чтобы его сын разобрался в карте и употребил свои силы в правильное дело. Так что змей Смауг и Гора — этого вам за глаза хватит!

— Внимание! Внимание! — вырвалось у Бильбо.

— В чём дело? — спросили совы и разом обернулись к нему, а он, не в силах совладать с собой, воскликнул:

— Послушайте, что я скажу!

— Что такое? — спросили они, недоумевая. Даже Торин вопросительно склонил голову.

— Мне кажется, вам надо пойти к Горе и на месте выяснить, что и как. В конце концов, существует потайной ход, и водяные змеи, какими бы выносливыми они не были, когда-нибудь да спят, и, если посидеть у входа подольше, что-нибудь непременно придет в голову. А потом, знаете, по-моему, на сегодня разговоров достаточно. Как там говорится насчет рано вставать, рано в кровать и так далее? Перед вашим уходом я накормлю вас хорошим завтраком, если, конечно, поймаю его.

— Перед нашим общим уходом, вы хотите сказать, — отозвался Торин. — Разве не вы сыщик? И не ваше разве дело сидеть у входа, не говоря уже о том, чтобы проникнуть внутрь? Но насчет сна и завтрака я с вами согласен. Только не ловите ящериц, которых, как я слышал, вы тут очень любите, — их мясо очень жёсткое, а желудку лучше не перетруждаться в дорогу. Лучше ловите полёвок, и обязательно с шерстью.

После того как и остальные совы объявили, что они желают на завтрак (желания их странным образом совпадали с лидеровскими, и никто из них не подумал сказать хотя бы «пожалуйста», что немало обидело Бильбо), все разбрелись в дупле, готовясь ко сну. Бильбо предоставил им все свободные углы в своём дупле, наконец разместил всех и уселся на пороге своего дома, очень усталый и не вполне успокоенный. Единственное, что он твердо решил, — ни в коем случае не вставать ни свет ни заря, чтобы накормить всех этих дармоедов. А лучше всё же встать и, пока они спят, улететь куда-нибудь на другой конец Кунира. Отцовские настроения в нем повыветрились, и он был далеко не уверен, что наутро отправится куда бы то ни было. Сидя на пороге, он слышал, как неподалёку, в своём углу, Торин напевает какую-то старинную сычиковскую песню.

Дослушав её до конца, малютка сычик глубоко вздохнул. С лёгким раздражением посмотрев на луну, словно она была виновницей происходящего, он поднялся на крыло и полетел на охоту. Поймав в ближайших сагуаро беспечную маленькую полёвку, эльф тяжело опустился на землю и позволил себе на секунду закрыть глаза, чтобы хоть как-то отдохнуть. Когда же он открыл их, уже давно рассвело.

Бильбо живо вскочил на лапы, рассеянно оглядываясь по сторонам.

«Домой, срочно домой!» — затрепетала его маленькая сычиковская душа, и наш герой, не решаясь возразить ей, бодро «вскочил на крыло» — так называли малютки-эльфы быстрый и рваный полёт.

Однако когда Бильбо вернулся в своё сагуаро, там не было ни единой живой души. Он застал там лишь следы обильного и поспешного завтрака. Внутри дупла всё было заляпано в зловонной крови полёвок, перевёрнуто вверх дном, а весь порог перепачкан в погадках и помёте. Бильбо с грустью убедился в том, что вечерний визит не просто дурной сон. Но зато он с облегчением увидел, что гости отправились в путь без него, не удосужившись его найти («Даже спасибо нигде не накарябали», — подумал он). В то же время Бильбо был немного разочарован и сам удивился своему разочарованию. «Не будь мокрогузкой, Бильбо, — уговаривал он себя, — в твои ли годы мечтать о морских змеях и всякой сказочной чепухе!»

И он почистил пёрышки, притащил из ближайших зарослей сагуаро крупные лепестки цветов и быстро избавился от мышиной крови. Потом уютненько позавтракал пойманной накануне полёвкой и тогда только приступил к уборке помёта и погадок. Солнце уже сияло вовсю, в дупло залетал тёплый весенний ветерок. Бильбо начал громко насвистывать — «чру-ур-ур-ур» — и совсем позабыл про вечер накануне. Только-только он собирался сесть и уютненько позавтракать во второй раз прямо на пороге дупла, как вдруг появился Гэндальф.

— Совёнок мой, — сказал он, — да когда же ты пожалуешь? А ещё говорил «рано вставать»! Скажите на милость — сидит завтракает, или как там у вас это называется, а меж тем солнце уже высоко! Они не могли ждать и оставили тебе послание.

— Какое послание? — спросил бедный Бильбо в неописуемом волнении.

— Вот те раз! — воскликнул Гэндальф, взмахнув крыльями. — Я тебя не узнаю — ты даже не облетел свой любимый кактус!

— При чём тут мой сагуаро? Хватит с меня уборки за четырнадцатью невоспитанными совами!

— Если бы ты проверил кактус, то на колючках возле запасного выхода нашёл бы вот это! — И Гэндальф протянул Бильбо записку (написанную, естественно, на какой-то таинственной плотной желтоватой бумаге).

Вот что Бильбо прочёл:

«Торин и КО. шлют Сыщику Бильбо свой привет! За гостеприимство — сердечная благодарность, предложение профессиональной помощи принимается с признательностью. Условия — оплата при вручении искомого размером до, но не превышая, четырнадцатой части общего дохода (буде таковой случится). Возмещение путевых издержек в любом случае гарантировано, похоронные издержки ложатся на КО. или на ее представителей (если меры не приняты покойным заранее).

Не обладая свободным знанием местности, чтобы искать вас, мы отправляемся вперёд, дабы сделать необходимые приготовления. Будем ожидать вашу почтенную особу в харчевне Гусеница, на пересечении Кунира и Амбалы, когда солнце будет ровно в зените.

Надеясь на Вашу пунктуальность, имеем честь пребывать глубоко преданные Торин и КО.»

— Зенит совсем скоро. Тебе придётся лететь очень быстро, — заметил Гэндальф.

— Но… — начал Бильбо.

— Никаких «но», — отрезала ястребиная сова, вновь взмахнув крыльями.

— Но ведь… — сделал ещё одну попытку Бильбо.

— Никаких «но ведь»! Бегом!

Бильбо потом никак не мог вспомнить, каким образом очутился «на крыле» — не попрощавшись с сагуаро, не совершив этот дивный ритуал, исполняемый всеми сычиками-эльфами, когда те вынуждены покинуть свой дом. Оставив полёвку недоеденной, он полетел со всех своих маленьких закругленных крыльев над высокими сагуаро, в ту сторону, у которой, далеко-далеко, зеленела полоска высоких лесных деревьев.

Ну и запыхался же он, и упарился же, пока достиг границы — ровно в тот момент, когда раскалённое весеннее солнце лениво выкатилось в зенит. И на тебе! Только сейчас он вспомнил, что забыл провести необходимый ритуал.

— Браво! — сказал Балин, ждавший его на ветке у входа в харчевню.

Тут из шелестящих над их головами крон показались остальные. Двалин и ещё двое несли сумки, которые сжимали в когтях.

— Все в сборе? Тогда в путь! — скомандовал Торин.

— Прошу прощения, — запротестовал Бильбо, — я не успел подготовиться и попрощаться с сагуаро. Вашу записку я получил совсем недавно.

— Не волнуйтесь, — посоветовал Двалин. — Придётся вам до конца путешествия оставить свой дом одиноким. А что до подготовки… подождите, у меня в сумке есть лишний капюшон.

Вот так в одно прекрасное весеннее утро они тронулись потихоньку в путь. Бильбо был облачён в чуть-чуть полинялый тёмно-зелёный капюшон, которые ему одолжил Двалин. Капюшон был ему велик, выглядел он довольно нелепо.

Боюсь и вообразить, что подумал бы при виде Бильбо его отец Банго. Бильбо утешался единственно тем, что его нельзя принять за пещерную сову, так как он был слишком маленьким и хрупколапым на фоне остальных участников экспедиции.

Не успели они отлететь от харчевни, как их догнал Гэндальф, совершенно великолепный в рассеянных солнечных лучах. И вся компания весело полетела дальше. По дороге путешественники целый день рассказывали разные истории и пели песни, замолкая лишь на то время, пока останавливались поохотиться и перекусить. И хотя это случалось далеко не так часто, как хотелось Бильбо, он все-таки понемногу стал входить во вкус такой жизни и подумывал, что приключения — это не так уж плохо.

Сперва они пролетали над Амбалой — просторным добропорядочным краем с прекрасными зелёными лесами, населёнными почтенным народом; время от времени им встречался какой-нибудь филин или сипуха, спешившие по своим делам. Потом пошла местность, где совы говорили на незнакомом певучем языке и пели песни, каких Бильбо никогда раньше не слыхивал. Наконец они углубились в Пустынную Страну, где уже не попадалось ни сов, ни хавчевен, а небеса становились нелюдимее и ветреннее. Впереди замаячили сумрачные холмы, один другого выше, казавшиеся чёрными из-за густых лесов. Всё кругом сделалось мрачным, погода вдруг испортилась, стало холодно и сыро. Ночевать им приходилось где попало.

— Подумать только — лето на носу, — ворчал Бильбо; он летел в самом хвосте процессии. Близился вечер, хотелось пить, весь день не переставая лил дождь, с капюшона текло в глаза, не привыкшие к нагрузке крылья ныли. Путешественники были не в духе и молчали.

«Наверняка дождь распугал всю дичь по норкам и испортил воду в ручьях, — с грустью подумал Бильбо. — Как бы мне хотелось очутиться сейчас у себя дома, в моём славном сагуаро, в тепле, и чтобы были ящерицы и кактусовый сок!..»

Ещё не раз потом ему пришлось мечтать об этом!

А пещерные совы всё летели вперёд и вперёд, не оборачиваясь, словно совсем забыв про маленького сычика-эльфа. За серыми тучами, окружавшими путешественников, должно быть, село солнце, и, когда они, устав лететь, опустились на землю в глубокой долине, по дну которой бежал поток, сделалось совсем темно. Поднялся ветер, ивы по берегам закачались и зашелестели. К счастью, им не пришлось переправляться вброд, по раздутой от дождей и с шумом бежавшей с холмов реке — совы нашли дорожку из покрытых нескользящим мхом камней.

Когда они очутились на другом берегу, совсем стемнело. Ветер разогнал тучи, проглянула луна. Они отряхнулись от нависших на перьях дождевых капель, и Торин пробормотал что-то насчёт ужина и «где бы отыскать сухое местечко на ночь». И тут только заметили, что Гэндальфа нет. Он летел с ними всю дорогу, так и не объясняя — участвует он в их походе или просто провожает до поры до времени. Он охотился больше всех, ел больше всех, болтал больше всех и хохотал — «улю-лю-лю» — громче всех. А теперь он просто-напросто исчез, и всё тут!

— Как раз когда так пригодился бы большой и сильный охотник! — простонали Дори и Нори (они разделяли взгляд сычика-эльфа на то, что есть надо регулярно, часто и как можно больше).

В конце концов решили заночевать где есть и только передвинулись под хилые деревца, так как там земля была суше. Но зато ветер стряхивал воду с чахлой листвы, и звук падающих капель — «кап, кап» — наводил уныние. К тому же что-то приключилось с костром, огонь словно заколдовали. Пещерные совы, как и все цивилизованные птицы, живущие в подчас холодных камнях, обычно умеют разложить костёр буквально где угодно и из чего угодно, независимо от того, есть ветер или нет. Но в этот вечер у них ничего не клеилось, даже у Оина и Глоина, уж на что они были мастера по части костров.

Потом охотники, отправившиеся за провизией, вернулись ни с чем — плохая погода согнала всю мелкую живность в норы и щели, и достать её оказалось делом невозможным. Поэтому путешественников ожидал скудный ужин из найденных под корнями жуков-златок и ещё более скудный завтрак.

Так они и сидели, хмурые, промокшие, и ворчали, а Оин и Глоин продолжали возиться с костром и переругиваться резкими, пронзительными голосами. Бильбо с грустью размышлял о том, что приключения — это не увеселительная прогулка в сияющий солнечный день. И вдруг Балин, который забрался на дерево и выполнял роль дозорного, закричал:

— Глядите, огонь!

Немного поодаль темнел холм, местами довольно густо поросший деревьями. В гуще деревьев и впрямь сверкал огонь, красноватый, уютный, словно свет костра.

Они поглядели-поглядели, неуклюже забравшись на дерево по мокрому стволу, и, спустившись, принялись спорить. Одни стояли за то, чтобы полететь и просто посмотреть, что там такое, — хуже не будет. Другие убеждали: «Местность нам незнакома, и Пустоши чересчур близко. Чем меньше проявлять любопытства в пути, тем меньше вероятности попасть в беду».

Кто-то сказал:

— Но нас, как-никак, четырнадцать.

А ещё один прокурлыкал:

— Куда же запропастился Гэндальф?

И этот вопрос принялись повторять все наперебой.

Тут дождь полил пуще прежнего, а Оин и Глоин подрались.

Это решило дело.

— В конце концов, с нами сыщик, — решили они и, поднявшись на крыло, направились в сторону огонька, со всеми возможными предосторожностями. Они добрались до холма и ступили в лес, потом короткими перелётами стали подниматься вверх, но нигде не было видно костров и жилищ сов. Как они ни старались, всё равно шороха листвы, треска и скрипа веток и коры (равно как воркотни, чертыханья и хлопанья крыльев), пока они продирались в полной темноте сквозь агрессивно сплетённые кроны, было хоть отбавляй.

Внезапно красный свет ярко блеснул между стволами совсем близко.

— Теперь очередь за сыщиком, — сказали путешественники, подразумевая Бильбо.

— Ступайте и проверьте, что это за свет и зачем он и всё ли тихо и безопасно, — приказал Торин малютке эльфу. — Поторапливайтесь и, если все в порядке, побыстрее возвращайтесь. Если не в порядке, то тоже попробуйте вернуться. Не сможете вернуться — крикните пронзительно, как кричат, когда лису увидели, и мы постараемся что-нибудь предпринять.

И Бильбо пришлось идти, так и не успев объяснить, что что он мог просто не успеть крикнуть пронзительно. Да и не умеют сычики-эльфы кричать, как будто заметили лису. Зато они умеют совершенно незаметно и тихо перепархивать с ветки на ветку, с кочки на кочку, как маленькие невидимки. Они очень гордятся своим умением, и Бильбо не раз презрительно говорил: «Чуфр!», слушая тот шум, который, по его мнению, устроили пещерные совы, пробираясь по лесу. Я-то лично думаю, что мы с вами не заметили бы ровнехонько ничего, даже если бы они пролетали в двух шагах от нас. Что же касается Бильбо, то, когда он перелётами приближался к огоньку (который, как оказалось, был не огоньком вовсе, а покрытым углями и пеплом огрызком поляны — видимо, молния ударила в дерево, и то, упав, сгорело. Угли ещё тлели, не боясь капающих с деревьев капель, и это их свет привлёк любопытных сов), наверное, даже осторожный хорёк бы ничего бы не услышал. Бильбо благополучно, не выдав своего присутствия, добрался до полянки, и вот что он увидел.

Три громадных лохматых существа сидели посреди полянки и, подёргивая тёмными мокрыми носами, сверкая чёрными бусинами глаз, в которых отражались красные огоньки, терзали неподвижную тушку какого-то небольшого рыжего зверька. В воздухе разносился отвратительный запах горелой плоти и дыма. Временами лохматые звери поднимали морду и мазали по воздуху своими носами. Это были желтодушки! Тут не могло быть никаких сомнений. Даже Бильбо, несмотря на свою затворническую пустынную жизнь, сразу догадался, кто они, по их узким тёмным разбойничьим мордам, их великанским размерам, мощным когтистым лапам, а главное — по их разговору, который был совсем, совсем непохож на великосветский!

— Вчера бельчатина, сегодня бельчатина — видно, и завтра, чтоб мне облысеть, придётся жрать эту чёртову бельчатину, — прорычала одна желтодушка.

— Хоть бы какая завалящая сова объявилась! — отозвалась вторая. — И с какой радости это папашка Вильям, лисье дерьмо, приволок нас в здешние места? — добавила она, выхватывая кусок из-под пасти Вильяма, как раз когда тот щёлкнул челюстью, пытаясь захватить очередной шмат мяса.

Вильям оскалился, обнажив ряд мелких, но чрезвычайно острых зубов.

— Заткнись! — зарычал он. — Ты что думаешь — совы нарочно будут вам с Бертом подвёртываться, спускаться на землю — нате, лопайте? С той поры, как мы пришли сюда, вы с Бертом почти всех местных сплюх сожрали. Где их ещё взять? Нынче такие времена пришли, что скажите «спасибо, папка» и за такую халявную жирненькую белку, как эта.

Он вцепился зубами в полуобглоданную тушку, оторвал приличный кусок мяса и с наслаждением проглотил, облизав морду тонким розовым языком.

Услыхав всё это, Бильбо понял, что следует немедленно действовать. Надо тихонько вернуться назад и предупредить своих, что в нескольких шагах сидят три здоровенные желтодушки в прескверном настроении и явно не откажутся отведать сов, неосторожно попавшихся им в лапы. Но его взгляд упал на лежащих недалеко от желтодушек мёртвых полёвок, и в желудке что-то зарычало. Бильбо никогда не был так голоден, ему не хватило тех маленьких златок, которые стали ужином и завтраком. Ему хотелось показать класс кражи добычи прямо перед носом у больших хищников. Настоящий Сыщик первой категории в подобных обстоятельствах наверняка сделал бы это. А желтодушки при этом его бы и не заметили. А путешественники весело скоротали бы ночку за сытным ужином.

Бильбо все это знал. Он немало прочитал о том, чего сам в своей жизни не видел и не делал. Он испытывал сильнейшее возбуждение, но и отвращение тоже. Ему хотелось быть в сотне миль отсюда и в то же время… в то же время он как-то не мог просто взять и вернуться к Торину и КО с пустыми лапами. Поэтому он стоял на выпирающем корне дерева, скрытый мраком, и размышлял. Настолько ли силён его голод? Пожалуй, что да. Наконец он решился и тихонько перепорхнул в опаленные кусты как раз позади Вильяма.

Берт и Том отошли, вынюхивая ещё каких убитых огнём зверюшек. Вильям снова склонился над белкой. Набравшись духу, Бильбо выпрыгнул из кустов и быстро добежал до ближайшей полёвки. Та оказалась вполне большой и жирной. «Ха, — подумал он, входя во вкус своего нового ремесла и аккуратно затаскивая добычу в кусты. — Лиха беда — начало!»

Да, это было только начало! Желтодушки всегда были прекрасными охотниками, и эти желтодушки не были исключением.

— Эй, ты кто такой? — рыкнул Берт, вынырнув из кустов, в которые направлялся Бильбо, и Вальям схватил Бильбо за горло прежде, чем тот успел вспорхнуть на дерево.

— Чтоб мне облысеть, поглядите, кого я сцапал! — зарычал Вильям.

— Что за штука? — спросили Берт и Том, подходя к нему.

— Почём я знаю! Ты что за штука?

— Я — Бильбо, э-эльф, — ответил бедняга Бильбо, сжимая до размеров мышки и пытаясь сообразить, как ему пронзительно закричать, пока его не придушили.

— Ээльф? — повторили желтодушки, насторожившись. Желтодушки соображают туго и поэтому с подозрением относятся ко всему незнакомому. Бильбо был похож на сову, но сову такую крошечную, что желтодушки решили, что он и не сова вовсе, а какая-то неведомая зверюшка, попавшаяся им в лапы.

— А чего, собственно, ээльфу понадобилось на нашей территории? — прошипел Вильям.

— А съесть его можно? — поинтересовался Том, голодно облизываясь.

— Попробуй — узнаешь, — ответил Берт, приближаясь к дрожащему в когтях Бильбо с оскаленной пастью.

— Да тут и мясо-то на один укус, только одному достанется, — заметил Вильям, который только что плотно поужинал.

— Может, поискать — тут ещё такие найдутся? Хорошо бы полакомились, — сказал Берт. — Эй, ты, много вас тут шныряет по лесу? Мышь ты несчастная, — рыкнул он, чуть склонив набок голову и разглядывая сычика-эльфа. Он схватил Бильбо за лапки и сильно встряхнул его.

— Много, — пискнул Бильбо и тогда только спохватился, что нельзя выдавать друзей. — Нет, нет, никого, — быстро курлыкнул он.

— Это так понять? — спросил Берт, держа Бильбо в воздухе, но на этот раз за крыло.

— Так и понять, — ответил Бильбо, переведя дух. — Пожалуйста, любезные господа, не ешьте меня! Я хорошо охочусь, охочусь лучше, чем являюсь на вкус, вы понимаете, что я хочу сказать? Я вам поймаю превосходный завтрак, если вы меня не съедите.

— Заморыш несчастный! — сказал Вильям. Он и так уже за ужином наелся горячего беличьего мяса. — Заморыш несчастный! Берт, отпусти ты его!

— Не отпущу, пока не объяснит, что значит «много» и «никого», — возразил Берт. — Не желаю, чтоб мне во сне глаза выклевали! Вот откушу его лапы, живо заговорит!

— А я этого не допущу, — прорычал Вильям. — Я его поймал.

— Вильям, говорил я тебе, что ты кусок лисьего дерьма, — зашипел в ответ Берт, — и ещё повторю!

— А ты недоносок!

— Я тебе этого не спущу, папашка! — оскалился в ярости Берт и оцарапал Вильяма когтями прямо в глаз.

Тут началась зверская потасовка. Берт выронил Бильбо, и у того хватило ума отскочить в сторону, чтобы его не растоптали. А желтодушки принялись отчаянно драться, громко рыча и обзывая друг друга всякими, надо сказать, весьма подходящими прозвищами. Немного погодя они опрокинули друг друга и, вцепившись в пушистые тела зубами, шипя и лягаясь, покатились по горячей земле, а Том успокаивающе урчал рядом, чтобы их образумить, отчего они, естественно, ещё больше разъярились.

Тут бы сычику-эльфу самое время улизнуть. Но его бедные крылья сильно помял Берт своими когтями, лапку, за которую его встряхивали, ноюще кололо болью, силы покинули Бильбо, голова кружилась, желудок мутило, он сидел на клочке обожжёной земли, рядом с мёртвой полёвкой, и тяжело дышал.

В самом разгаре драки вдруг появился Балин. Пещерные совы издалека услыхали шум и, напрасно прождав Бильбо или его пронзительного крика, по одному полетели на шум. Едва Том увидел Балина, он испустил страшный рык. Желтодушки просто терпеть не могут пещерных сов, так как те иногда убивают их маленьких детёнышей, оказавшихся без надзора родителей. Берт и Вильям мигом перестали драться и зашипели: «Том, бей, скорей!». И прежде чем Балин, соображавший, где тут в этой кутерьме найти Бильбо, понял, что происходит, Том резко ударил его по голове когтистой лапищей, и Балин тяжело повалился на землю.

— Сейчас ещё полезут, — сказал Том, — или я здорово ошибаюсь. Это то самое и есть — много и никого. Ээльфов — никого, а пещерных сов — много. Я так кумекаю!

— А ведь похоже, ты прав, — подтвердил Берт. — Давайте-ка затаимся.

Так они и сделали. Вытянув наготове когтистые лапы, которыми они убивали белок и прочую добычу, они притаились в темноте. Стоило появиться очередной сове и застыть в удивлении при виде тлеющей земли, полуобглоданных тушек и куче полёвок, как — хлоп! — тяжёлые когти опускались ей на голову, и сова валилась на землю. Очень скоро Двалин лежал рядышком с Балином, Фили и Кили тоже лежали вместе, Дори, Нори и Ори были брошены один на другого, а Оин, Глоин, Бифур, Бофур и Бомбур лежали у самой кучи тлеющих углей.

— Будут знать, — сказал Том, облизывая лапу. Бифур и Бомбур доставили им массу неприятностей, сопротивляясь, как больные «пенной пастью» (все пещерные совы в минуту смертельной опасности сопротивляются, как больные «пенной пастью»).

Последним показался Торин, и его-то уж не захватили врасплох. Он уже ожидал худшего, и ему не надо было видеть своих соратников, бессознательно лежащих на земле, чтобы понять, что дела идут не слишком блестяще. Он остановился поодаль, на корне, в полумраке, и проговорил:

— Что тут творится? Кто расправился с моими совами?

— Это желтодушки, — подал из кустов голос Бильбо. — Они затаились где-то рядом.

— Ах так! — звонко крикнул Торин и бросился вперёд так быстро, что желтодушки не успели ударить его когтями. Он схватил с земли один из тлеющих угольков и ткнул им Берта в глаз. На некоторое время Берт выбыл из строя. Бильбо тоже не хлопал глазами — вцепился за хвост Тома клювом, с большим, надо сказать, трудом, так как тот был очень пушистым и гибким. Но тут же кубарем отлетел и упал прямо на куст, потому что Том, наседая на Торина, яростно мотал хвостом из стороны в сторону. Торину не понравилось такое внимание, и за это Том получил удар клювом с морду и остался в порванным носом. Ну и завыл же он! Но в эту самую минуту Вильям подкрался сзади и ударил Торина по голове. На этом бой закончился. В плачевном положении очутилась вся компания: пещерные совы лежали, оглушённые ударами, в хвосте от них сидели три обозлённые желтодушки, притом две в ожогах и кровоподтёках, и спорили — сожрать сов целиком, или разорвать и выесть их потроха, или просто удушить и бросить. Бильбо лежал на кусте; его оперение было взъерошено, крыло болело, он не смел шелохнуться, боясь, что его услышат.

И тут-то появился, наконец, Гэндальф. Но никто его не заметил. Желтодушки как раз порешили убить пещерных сов сразу, а съесть погодя. Это была идея Берта, и после долгих пререканий другие желтодушки с ним согласились.

— Чего хорошего — убивать сейчас, всю ночь провозимся, — послышался чей-то голос.

Берт подумал, что говорит Вильям.

— Не начинай снова-здорова, папка, — огрызнулся он, — а то и впрямь всю ночь провозимся.

— Кто начинает? — отозвался Вильям, думавший, что те слова произнёс Берт.

— Ты начинаешь, — ответил Берт.

— Врёшь, — тявкнул Вильям, и спор начался сначала. В конце концов они договорились разорвать сов и сожрать их внутренности.

— Да не стоит их рвать! Устанем, да и в крови вымажемся, потом вылизываться, — раздался голос.

Берт и Вильям решили, что говорит Том.

— Молчи! — зарычали они на него. — А то мы так никогда не кончим. Будешь болтать, будешь и рвать.

— Сам молчи! — окрысился Том, который думал, что говорил Вильям. — Кто языком треплет? Ты и треплешь!

— Щенок! — сказал Вильям.

— Сам щенок! — отрезал Том.

И они опять заспорили ещё яростнее, чем прежде, но в конце концов пришли к соглашению задушить сов по очереди и спрятать, а съесть как-нибудь потом.

— Кого первого удушим? — спросил голос.

Берт думал, что говорит Том.

— Давайте сперва последнего, — кровожадно облизнулся Берт, которому Торин повредил глаз.

— Чего ты сам с собой разговариваешь? — хмыкнул Том. — Хочешь последнего — грызи последнего. Где он тут?

— В небесной тряпке, с кисточкой, — сказал Берт.

— Ерунда, в жёлтой, — послышался тонкое шипение, похожее на Вильямово.

— Я нарочно запомнил — небесное с кисточкой, — настаивал Берт.

— Точно, с кисточкой, — подтвердил Вильям.

— Так чего ты говоришь — в жёлтой?! — возмутился Берт.

— Не говорил я. Это Том сказал.

— Я-то тут причём? — зарычал Том. — Сам ты сказал!

— Один двоих не переспорит, заткнись! — скомандовал Берт.

— Ты это кому говоришь? — Шерсть на загривке Вильяма встала дыбом.

— Ну хватит! — рявкнули Том и Берт вместе. — Ночь кончается, скоро рассвет. За дело!

— Рассвет взойдёт — огнём шкуры прошьёт! — возвестил голос, похожий на голос Вильяма. Но говорил не Вильям.

В эту самую минуту занялась заря, и из ветвей деревьев вылетел Гэндальф. Он, словно адский хагсмар, был объят дымом, а его лапы крепко сжимали железное ведёрко, полное первоклассных углей. Не успели желтодушки и рты пооткрывать, завороженные зрелищем, как Гэндальф громко завопил — улю-лю-лю! — и резкими движениями высыпал весь уголь прямо им на головы. Запахло паленой шерстью и горёным мясом, а окрестности содрогнулись от ужасающего воя. Пронзительно визжа, желтодушки рванули прочь, в стремительных поисках воды, позабыв о пещерных совах и своей мести, озадаченные куда более важным делом — спасением себя от огня. Немного пришедшие в себя, Торин и КО проводили их потрясёнными взглядами, после чего перевели круглые жёлтые глазища на медленно спустившегося Гэндальфа, который в данный момент выглядел уже не хагсмаром, но великим угленосом, что отважно бросился на помощь товарищам.

— Превосходно! — курлыкнул Гэндальф, опустившись на землю и помогая Бильбо спрыгнуть с колючего куста.

И тут Бильбо всё понял. Гениальный фантазёр Гэндальф, вот чей голос заставил желтодушек пререкаться так долго, что они утратили всякую бдительность и позволили Гэндальфу подготовиться. Гэндальф и Бильбо слетали к ближайшей луже и принесли пещерным совам воды, помогая им прийти в себя. Те ещё чувствовали себя не очень хорошо и были в крайне раздражённом состоянии. Ещё бы! Разве приятно лежать и слушать, как желтодушки обсуждают — убить тебя, выпотрошить или просто сожрать?

— Нашёл время воровать у желтодушек, — проворчал Бомбур, — когда главное — долететь до Горы невредимыми. Пищу можно добыть и охотой!

— Вы теряете время, занимаясь пустыми пререканиями, — ухнул Гэндальф, и его голос был столь суров, что даже Торин не стал спорить, лишь прищурил надменные королевские глаза.

Они ушли подальше от поляны, захватив с собой тех полёвок, которые ещё выглядели съедобными. Они уже были весьма не прочь позавтракать и не стали воротить нос от добычи желтодушек. Ведь охота накануне была неудачной, а охотиться сейчас никто не желал, да и вряд ли в окрестностях осталась непуганая добыча. Они подкрепились полёвками, затем легли спать. Как вы понимаете, после такой ночки поспать не грех. Проотдыхав до заката, они тщательно почистили перья, избавляясь от крови и гари, вновь отужинали, поднялись на крыло и полетели вновь по потоку, что вёл на восток.

— Где вы изволили пропадать, если не секрет? — спросил Торин у Гэндальфа дорогой.

— Разведывал, что впереди, — отвечал тот.

— А что вас заставило вернуться так вовремя?

— Привычка оглядываться назад.

— В самом деле! — насмешливо ухнул Торин. — А нельзя ли поясней?

— Я пустился вперёд обследовать наш путь. Имейте в виду, небеса очень скоро станут опасными. Меня также беспокоил вопрос, где пополнить запас провианта — охота в этих местах очень скудная. Только я отлетел, как мне повстречались двое знакомых из Серебристой мглы.

— Где это? — вмешался любопытный Бильбо.

— Не прерывай! — клекотнул Гэндальф. — Если нам повезёт, ты туда скоро попадешь и сам все узнаешь. Как я уже сказал, я встретил двоих сов Элронда. Они мне и рассказали, что три желтодушки появились в этих краях, обосновались в лесу Пустошей, распугали всех местных сплюшек и охотятся на всё, что имело несчастье попасть им в лапы. У меня сразу возникло ощущение в желудке, что там, позади, во мне нуждаются. Оглянувшись, я увидел в отдалении дым, заскочил к местному кузнецу и полетел вам на выручку. Вот теперь вы всё знаете. Пожалуйста, в другой раз будьте осторожней, а то мы никуда не доберемся!

— Мы вам весьма признательны! — ухнул Торин, и в голосе его Бильбо, к своему вящему удивлению, и в самом деле услышал благодарность.

По­года ис­пра­вилась. Но ни в этот день, ни на сле­ду­ющий, ни ещё че­рез один пу­тешес­твен­ни­ки не пе­ли и не рас­ска­зыва­ли ис­то­рий. Им чу­дилось, буд­то над ни­ми на­вис­ла уг­ро­за. Они но­чева­ли под от­кры­тым не­бом, ос­то­рож­но охо­тились (до­бычи, как и пред­по­лагал Гэн­дальф, ста­ло не в при­мер мень­ше) в бли­жай­ших хол­мистых ро­щах. Од­нажды ут­ром они пе­реле­тели че­рез ре­ку, вни­зу с гро­хотом пе­река­тыва­лись кам­ни и по во­де нес­ло пе­ну. Ус­та­лые крылья не при­вык­ших к дол­гим пе­релё­там Биль­бо и пе­щер­ных сов гу­дели, по­это­му они ре­шили при­зем­лить­ся на про­тиво­полож­ном бе­регу — кру­том и сколь­зком от во­ды — и пой­ти пеш­ком. Ког­да они с тру­дом пре­одо­лели пос­ледние опас­ные учас­тки ка­мен­но­го бе­рега, то впе­реди уви­дели вы­сокие то ли хол­мы, то ли го­ры. Те слов­но над­ви­гались на них — ка­залось, до бли­жай­ших па­ра вос­хо­дов пу­ти, не боль­ше. Тём­ны­ми и мрач­ны­ми выг­ля­дели эти гро­мады, хо­тя на их гряз­но-бу­рых скло­нах кое-где ле­жали по­лосы сол­нечно­го све­та, а за ни­ми тор­ча­ли снеж­ные пи­ки ещё бо­лее вы­соких гор.

— Это та са­мая Го­ра? — уди­вил­ся Биль­бо, с бла­гого­вени­ем гля­дя на неё ок­руглив­ши­мися гла­зами. В жиз­ни ему не при­ходи­лось ви­деть ни­чего гро­мад­нее.

— Ну что ты! — ух­нул Ба­лин. — Это на­чина­ют­ся даль­ние Пус­то­ши, а нам на­до пе­реб­рать­ся че­рез них. Тог­да мы по­падём в Тём­ный лес. И да­же от­ту­да ещё да­леко до Го­ры, где Сма­уг сте­режёт на­ши сок­ро­вища.

— Ах так! — от­ве­тил Биль­бо. И в эту ми­нуту он вдруг по­чувс­тво­вал та­кую ус­та­лость, ка­кой не ис­пы­тывал преж­де. Он опять вспом­нил своё лю­бимое са­гу­аро, удоб­ный по­рог, на ко­тором так при­ят­но бы­ло си­деть, под­жав лап­ки, и наб­лю­дать за пол­зу­щими по не­бес­но­му по­лот­ну пу­заты­ми об­лачка­ми.

Те­перь по­ход воз­глав­лял Гэн­дальф.

— Ес­ли свер­нём не в тот по­ток, мы про­пали, — ска­зал он. — Преж­де все­го нуж­на до­быча — в го­рах нас ждёт от­вра­титель­ная охо­та, — а по­том от­дых в дос­та­точ­но бе­зопас­ном мес­те. К го­рам Пус­то­ши нуж­но прис­ту­пать, зная пра­виль­ные по­токи, а то лег­ко и заб­лу­дить­ся.

Ког­да они спро­сили, ку­да он их ве­дет, Гэн­дальф от­ве­тил:

— Мы на­ходим­ся, как не­кото­рым из вас, ве­ро­ят­но, из­вес­тно, у са­мой гра­ницы даль­них Пус­то­шей. Где-то впе­реди на­ходит­ся прек­расный край, Се­реб­ристая мгла. Там, в Пос­леднем До­маш­нем При­юте, жи­вёт Эл­ронд. Я пос­лал ему вес­точку че­рез сво­их зна­комых, и нас ждут.

Зву­чало это при­ят­но и уте­шитель­но, но ту­да на­до бы­ло ещё до­лететь, а не так-то лег­ко отыс­кать до­рогу в Пос­ледний До­маш­ний При­ют. Мес­тность впе­реди не­ук­лонно и пос­те­пен­но по­выша­лась; нич­то не на­руша­ло ее од­но­об­ра­зия — не бы­ло ни де­ревь­ев, ни рас­ще­лин, ни хол­мов, лишь ши­рокий склон цве­та ве­рес­ка и кро­шащи­еся ска­лы с ред­ки­ми зе­лены­ми пят­на­ми тра­вы и мха, сви­детель­ство­вав­ши­ми о при­сутс­твии во­ды.

Вос­ход ми­новал, сол­нце пе­рева­лило за зе­нит, но по-преж­не­му в без­мол­вной пус­ты­не не по­яв­ля­лось ни­каких приз­на­ков жиз­не­де­ятель­нос­ти дру­гих сов. Пу­тешес­твен­ни­ков обу­яло не­тер­пе­ние. Вни­зу, пря­мо под ни­ми, проп­лы­вали ло­щины с об­ры­вис­ты­ми скло­нами, где вни­зу, к их удив­ле­нию, рос­ли де­ревья и про­тека­ли реч­ки. Воз­ни­кали рас­ще­лины, уз­кие, но не­веро­ят­но глу­бокие, и на дне их кло­кота­ли во­допа­ды. Тём­ные ов­ра­ги, ку­да нель­зя спус­тить­ся ни­от­ку­да, кро­ме как с не­бес, да и то один раз — взле­теть из та­кого мес­та мог, по­жалуй, толь­ко луч­ший уг­ле­нос Га Ху­ула. Тря­сины, с воз­ду­ха ка­зав­ши­еся зе­лёны­ми и ве­сёлы­ми лу­гами в яр­ких цве­тах. Но ес­ли вдруг со­ва спус­ка­лась с не­ба и са­дилась на эту за­ман­чи­вую зе­лень, она ис­че­зала нав­сегда.

До­рога к го­рам Пус­то­ши ока­залась нам­но­го длин­ней, чем пут­ни­ки пред­по­лага­ли. Единс­твен­ный пра­виль­ный по­ток веч­но раз­вет­влял­ся и пу­тал­ся с дру­гими по­тока­ми, най­ти его за­ново бы­ло неп­росто. Пу­тешес­твен­ни­ки не раз бла­года­рили Гла­ук­са за то, что тот нис­послал им Гэн­даль­фа, ве­личай­ше­го мас­те­ра сво­его вре­мени по по­ис­ку по­токов. Гэн­дальф то и де­ло от­ле­тал от груп­пы, рас­ки­дывая в сто­роны ог­ромные крылья, и вы­ис­ки­вал пра­виль­ные вет­ра; ос­таль­ные сле­дова­ли за ним. Вре­мя бли­зилось к за­кату, а по­ис­кам не бы­ло кон­ца. Вот и за­кат про­шёл, в пос­ледний раз блес­нув за го­рами рас­плав­ленной кро­вавой кляк­сой; тем­но­та, слов­но стая хаг­смар, не­умо­лило зах­ва­тыва­ла не­беса, лу­на ещё не взош­ла. Биль­бо, не при­вык­ший к та­кой тем­но­те и дол­го­му по­лёту, на­чал сби­вать­ся с мар­шру­та, вы­нуж­денный по­менять­ся мес­та­ми с юным Ки­ли. И вдруг Гэн­дальф гром­ко и ли­ку­юще крик­нул: “Прю-лю-лю-лю!” — и рез­ко ныр­нул вниз, слов­но выс­ле­дил на краю об­ры­ва не­ос­то­рож­ную до­бычу.

— Ну вот, мы и при­лете­ли! — вос­клик­ну­ла яс­тре­биная со­ва на хо­ду, и все в ве­личай­шем во­оду­шев­ле­нии пос­ле­дова­ли за ней. Вне­зап­но ту­ман, ок­ру­жав­ший го­ры, рас­сту­пил­ся, и пу­тешес­твен­ни­ки уви­дели до­лину, ус­лы­шали жур­ча­ние во­ды, спе­шив­шей по ка­мен­но­му ло­жу. В воз­ду­хе сто­ял аро­мат зе­лени, на сто­роне, про­тиво­полож­ной той, на ко­торой они при­зем­ли­лись, вид­не­лись огонь­ки.

Биль­бо ни­ког­да не за­быть, как они сколь­зи­ли по влаж­ным кам­ням, пе­реби­ра­ясь че­рез ре­ку — ле­теть уже ник­то, кро­ме, по­жалуй, Гэн­даль­фа, не мог. Де­лалось всё теп­лее, сос­но­вый дух по­дей­ство­вал на Биль­бо усып­ля­юще, он по­минут­но кле­вал клю­вом, чуть не па­дая на зем­лю, усы­пан­ную мяг­ки­ми игол­ка­ми. По ме­ре то­го, как они прод­ви­гались к це­ли, нас­тро­ение у них по­дыма­лось. Сос­ны сме­нились бу­ками и ду­бами, по­тем­ки уба­юки­вали — всё-та­ки сы­чики-эль­фы пред­по­чита­ли днев­ную ак­тивность. Ког­да они выш­ли на про­гали­ну сов­сем близ­ко к по­току, ста­ло тем­но, все крас­ки по­мер­кли.

“Хм-м, как спо­кой­но тут!” — по­думал Биль­бо и пос­мотрел вверх на звёз­ды. Они мер­ца­ли яр­ким го­лубым све­том. И тут сре­ди де­ревь­ев не­ожи­дан­но заз­ву­чали го­лоса.

Там, в де­ревь­ях, ка­кие-то пти­цы хо­хота­ли и пе­ли и, приз­нать­ся, мо­лоли ка­кую-то не­раз­борчи­вую че­пуху. Но их это, по­хоже, не сму­щало, и ес­ли бы вы им ска­зали об этом, они бы рас­сме­ялись пу­ще преж­не­го. Ко­неч­но, то бы­ли жи­тели Се­реб­ристой мглы, ма­лень­кие пёс­трые сплюш­ки.

Биль­бо да­же раз­гля­дел их в сгу­щав­шей­ся тем­но­те. Он нем­но­го по­ба­ивал­ся сплю­шек, но в то же вре­мя они ему нра­вились, хо­тя он ред­ко стал­ки­вал­ся с ни­ми. Пе­щер­ные со­вы — те не очень ла­дят с без­за­бот­ны­ми сплюш­ка­ми. Да­же та­кие рас­су­дитель­ные пе­щер­ные со­вы, как То­рин и его друзья, счи­та­ют их глу­пыми (а счи­тать сплю­шек глу­пыми — как раз и есть са­мая нас­то­ящая глу­пость). Сплюш­ки их раз­дра­жа­ют, по­тому что лю­бят драз­нить пе­щер­ных сов и под­шу­чивать над их лю­бовью к житью в но­рах.

— Вот так по­теха! — кур­лыкнул ка­кой-то го­лос. — Вы толь­ко пог­ля­дите на Биль­бо! Ка­кая ма­лень­кая пух­лая со­ва! Пре­лесть!

— Чу­деса да и толь­ко!

Тут они при­нялись петь пес­ню, не­сураз­ную и ка­лам­бурную, и их скри­пучие ве­сёлые го­лоса звон­ко раз­да­вались в без­мя­теж­ной ти­шине ле­са. На­конец мо­лодая сплюш­ка вы­лете­ла из кро­ны бли­жай­ше­го де­рева и при­зем­ли­лась ря­дом с пут­ни­ками, пок­ло­нив­шись Гэн­даль­фу и То­рину.

— Доб­ро по­жало­вать в Се­реб­ристую мглу! — про­из­несла она.

— Бла­года­рим вас! — чуть-чуть сер­ди­то от­ве­тил То­рин. Но Гэн­дальф уже ото­шёл от них и ве­село бол­тал с лес­ны­ми со­вами.

— Вы нем­но­го сби­лись с до­роги, — ска­зала пер­вая сплюш­ка. — Ес­ли, ко­неч­но, вы ище­те путь в При­ют. Мы вам по­кажем до­рогу, ко­торая ве­дёт че­рез ре­ку к При­юту на той сто­роне. Но к бро­ду и че­рез брод луч­ше ид­ти, а не ле­теть. Бо­юсь, за­рос­ли не да­дут ва­шим мно­гос­тра­даль­ным кры­лыш­кам за­кон­чить прик­лю­чение быс­трее. Не хо­тите ли нем­ножко по­быть с на­ми и по­петь? Или сра­зу от­пра­витесь даль­ше? Там го­товят ужин, — до­бави­ла она.

Как ни ус­тал Биль­бо, он с удо­воль­стви­ем за­дер­жался бы в ле­су. Пе­ние сплю­шек лет­ней ночью под звёз­дным не­бом сто­ит пос­лу­шать, ес­ли вам нра­вят­ся та­кие ве­щи. Биль­бо хо­телось пе­реки­нуть­ся нес­коль­ки­ми сло­вами с эти­ми уди­витель­ны­ми пти­цами, ко­торые зна­ли, как его зо­вут, хо­тя он сам ви­дел их впер­вые в жиз­ни. Сплюш­кам из­вес­тно мно­гое, так как они, как ник­то, уме­ют под­хва­тывать об­рывки но­вос­тей, на ле­ту оп­ре­деляя их под­линность, и быс­трее, чем па­да­ет под­хва­чен­ное вет­ром пе­ро, уз­на­вать обо всём, что тво­рит­ся на зем­ле.

Но пе­щер­ные со­вы еди­нодуш­но сто­яли за ужин, при­том не от­кла­дывая, и по­тому не по­жела­ли за­дер­жи­вать­ся. Они ре­шитель­но дви­нулись даль­ше. Сплюш­ки вы­вели их по уз­кой тро­пе на са­мый бе­рег ре­ки. Она бе­жала быс­тро, с шу­мом, как все гор­ные по­токи в лет­ние ве­чера пос­ле то­го, как сол­нце весь день рас­тапли­ва­ет снег на вер­ши­нах. На тот бе­рег шла ка­менис­тая пле­яда, ко­торую вол­ны об­ли­зали до не­веро­ят­ной глад­кости. Приш­лось дви­гать­ся ос­то­рож­но, по од­но­му, что­бы не пос­коль­знуть­ся на мок­рых кам­нях и не ока­зать­ся уне­сён­ны­ми во­дой. По­ка вся ком­па­ния пе­реп­равля­лась че­рез ре­ку, сплюш­ки ве­село вык­ри­кива­ли с вет­вей но­вые пе­сен­ки и раз­ма­хива­ли за­жаты­ми в ког­тях ба­ноч­ка­ми со свет­лячка­ми, ко­торые, бу­дучи пот­ре­вожен­ны­ми, яр­ко си­яли, ос­ве­щая пут­ни­кам до­рогу.

— Не шмяк­нись в во­ду, па­паша! — кри­чали сплюш­ки То­рину, ко­торый ос­то­рож­но шёл по кам­ням, сог­нувшись в три по­гибе­ли. — Вы­мочишь­ся — ста­нешь по­хож на мок­рую во­рону! Нор­ка — не вет­ка, в гря­зи из­ма­жешь­ся!

— Сле­дите, что­бы Биль­бо не ел от пу­за! — кри­чали дру­гие. — Та­кой тол­стяк не вско­чит на кры­ло!

— Ти­ше, ти­ше, мои по­ющие друзья! Хо­роших вам пе­сен! — ос­та­новил их Гэн­дальф, ко­торый за­мыкал шес­твие. — И де­ревья име­ют уши, а не­кото­рые со­вы — че­рес­чур длин­ные клю­вы. Хо­роших пе­сен!

На­конец они по­дош­ли к Пос­ледне­му До­маш­не­му При­юту, дуп­ло ко­торо­го гос­тепри­им­но све­тились в сум­ра­ке, приг­ла­шая ус­та­лых пут­ни­ков спо­кой­но от­дохнуть в гла­умо­ре на зем­ле.

Стран­ное де­ло: о том, что хо­рошо, о днях, ко­торые про­вел при­ят­но, рас­ска­зыва­ет­ся ско­ро, и слу­шать про них не так уж ин­те­рес­но. А вот про то, что неп­ри­ят­но, что вы­зыва­ет страх или от­вра­щение, рас­ска­зы по­луча­ют­ся дол­ги­ми и зах­ва­тыва­ющи­ми.

Пу­тешес­твен­ни­ки про­вели в гос­тепри­им­ном При­юте не­мало дней, по мень­шей ме­ре по­лови­ну лун­но­го се­зона, и по­кидать его им не хо­телось. Биль­бо с ра­достью ос­та­вал­ся бы там ещё и ещё, да­же ес­ли бы мог без вся­ких хло­пот по од­но­му толь­ко же­ланию пе­ренес­тись до­мой, в пус­ты­ню Ку­нир, в своё лю­бимое зе­лёное са­гу­аро. И всё же рас­ска­зать об их пре­быва­нии там поч­ти не­чего.

Хо­зя­ин При­юта, нас­то­ятель Эл­ронд, был дру­гом сплю­шек и пред­во­дителем тех смес­ков, у ко­торых в пред­ках чис­ли­лись сплюш­ки и со­вы с Да­леко-Да­леко.

Он был бла­горо­ден и прек­ра­сен ли­ком, как све­тозар­ный Гла­укс, мо­гуч, как ве­ликие уг­ле­носы Га Ху­ула, мудр, как луч­шие из вол­ков-про­рица­телей, ве­личес­твен, как низ­верга­ющая цепь Свя­щен­ных Вул­ка­нов, и добр, как вскор­мившая ве­лико­го Фа­ола­на мать-мед­ве­дица. При­ют Эл­ронда был са­мо со­вер­шенс­тво; там бы­ло хо­рошо всем — и тем, кто лю­бит по­есть и пос­пать, и тем, кто лю­бит тру­дить­ся, и кто лю­бит слу­шать или рас­ска­зывать ис­то­рии, петь или прос­то си­деть и ду­мать, и тем, ко­му нра­вит­ся всё по­нем­ножку.

Злу не бы­ло мес­та в Се­реб­ристой мгле.

На­ши пу­тешес­твен­ни­ки за нес­коль­ко днев­ных цик­лов от­дохну­ли и наб­ра­лись сил. Нас­тро­ение у них ис­пра­вилось, ка­пюшо­ны им по­чини­ли, ца­рапи­ны за­лечи­ли, на­пол­ни­ли сум­ки Два­лина вя­леной мы­шати­ной, лёг­кой по ве­су, но очень пи­татель­ной, и на­дава­ли мно­го по­лез­ных со­ветов. Так они до­жили до ка­нуна дня Свя­тых Рек и с вос­хо­дом сол­нца в день Свя­тых Рек дол­жны бы­ли от­пра­вить­ся даль­ше.

Эл­ронд, бу­дучи не толь­ко нас­то­яте­лем, но и учё­ным, соб­равшим в При­юте мно­жес­тво ум­ных книг, в со­вер­шенс­тве знал ру­ны. За день до отъ­ез­да он по­дошёл к со­бира­ющим­ся пе­щер­ным со­вам и поп­ро­сил по­казать ему кар­ту. Он раз­вернул её, при­давил ког­тём и дол­го раз­гля­дывал, ка­чая го­ловой. Эл­ронд не очень одоб­ри­тель­но от­но­сил­ся к пе­щер­ным со­вам — вер­нее, не очень одоб­рял их лю­бовь к зо­лоту и пе­ри­оди­чес­кую жаж­ду от­пра­вить­ся в опас­ное пу­тешес­твие, — но он не­нави­дел мор­ских зме­ев, их жес­то­кость и ко­варс­тво. С со­жале­ни­ем он вспо­минал ве­сёлый и ожив­лённый го­род Дей­ла, так как ви­дел по­том его мрач­ные раз­ва­лины и мут­ные, по­коцан­ные бе­рега ре­ки Быс­тро­теч­ной. На кар­ту па­дал свет ши­роко­го се­реб­ря­ного ме­сяца. Эл­ронд под­нял кар­ту квер­ху и пос­мотрел на прос­вет, щу­ря тём­ные гла­за.

— Что это? — кур­лыкнул он. — За прос­ты­ми ру­нами, го­воря­щими “Боль­шие но­ры там в выш­ни­ну, три раз­ма­ха мож­но в ряд”, — прос­ту­па­ют лун­ные бук­вы!

— Что за лун­ные бук­вы? — Биль­бо не мог до­лее сдер­жи­вать­ся. Его ма­нили кра­соты и тай­ны кар­ты, ко­торую сплюш­ка сей­час сжи­мала в ког­тях. По­думать толь­ко — все­го один по­жел­тевший от вре­мени и ли­шений лист, а столь­ко ин­форма­ции он скры­вал!

— Лун­ные бук­вы — те же ру­ны, но обыч­но они не вид­ны, — от­ве­тил Эл­ронд. — Их раз­гля­дишь толь­ко в лун­ные но­чи, ког­да лу­на све­тит на них сза­ди, а есть та­кие хит­рые лун­ные бук­вы, что вид­ны толь­ко при той фа­зе лу­ны, в ка­кой она бы­ла, ког­да их на­чер­та­ли. Их изоб­ре­ли пе­щер­ные со­вы, мас­та­ки по час­ти скрыт­ности и сек­ретнос­ти, и пи­сали се­реб­ря­ными перь­ями, выд­ранны­ми из хвос­та аль­бат­ро­са. Эти над­пи­си, оче­вид­но, сде­ланы в та­кую, как се­год­ня, ночь — в ка­нун дня Свя­тых Рек.

— Что они оз­на­ча­ют? — спро­сили Гэн­дальф и То­рин од­новре­мен­но, нем­но­го раз­до­садо­ван­ные тем, что Эл­ронд об­на­ружил та­кую вещь пер­вым, хо­тя и то ска­зать: до сих пор та­кого слу­чая не пред­став­ля­лось.

— “Стань в Дь­юрин день у се­рого кам­ня, ког­да прос­тре­кочет дрозд, — про­чёл Эл­ронд, — и за­ходя­щий сол­нечный лик пос­ледний луч на вход бро­сит”.

— Дь­юрин, ну как же! — звон­ко кур­лыкнул То­рин. — Он был ста­рей­шим из ста­рей­шин древ­не­го ро­да Длин­но­лапых и мо­им са­мым пер­вым пред­ком. Я — по­томок Дь­юри­на.

— И что та­кое Дь­юрин день? — по­ин­те­ресо­вал­ся Эл­ронд. Он лю­бил уз­на­вать но­вые обы­чаи, но­вые тра­диции жи­вущих в ми­ре сов, по­это­му ни­ког­да не стес­нялся про­яв­лять лю­бопытс­тво.

— Как всем дол­жно быть из­вес­тно, мы на­зыва­ем Дь­юри­ным тот день, ког­да пос­ледняя осен­няя лу­на и сол­нце сто­ят в не­бе од­новре­мен­но. Бо­юсь, что нам это зна­ние не очень-то по­может, так как в на­ше вре­мя ут­ра­чено уме­ние вы­чис­лять, ког­да же нас­ту­пит та­кой день.

— Это мы пос­мотрим, — вме­шал­ся Гэн­дальф. — Что-ни­будь ещё на­писа­но?

— При се­год­няшней лу­не боль­ше ни­чего не ра­зоб­рать, — от­ве­тил Эл­ронд, чей лик дрог­нул от лёг­ко­го ра­зоча­рова­ния, и от­дал кар­ту То­рину. Пос­ле че­го все вста­ли на кры­ло и по­лете­ли пос­мотреть, как пля­шут и по­ют ма­лень­кие не­посед­ли­вые сплюш­ки.

Вос­ход дня Свя­тых Рек был та­ким же прек­расным, о ка­ком мож­но толь­ко меч­тать: на го­лубом не­бе ни об­лачка, лу­чи сол­нца тан­це­вали на во­де. Пу­тешес­твен­ни­ки вы­лете­ли в путь, соп­ро­вож­да­емые ме­лодич­ны­ми кри­ками сплю­шек, про­щаль­ны­ми пес­ня­ми и доб­ры­ми на­путс­тви­ями. Они бы­ли го­товы к даль­ней­шим прик­лю­чени­ям и твёр­до зна­ли по­ток, ко­торый вы­несет их че­рез го­ры даль­них Пус­то­шей в ле­жащую за ни­ми не­из­вес­тность.

Десятки воздушных потоков вели в горы, изрезанные множеством расселин. Но не все эти потоки были полезными — многие из них оказывались ложными и вели совсем не туда, куда путникам было нужно. В расселинах же гнездились летучие мыши, огромные, как сами совы, крепкоклювые вороны и подстерегали страшные опасности.

Много заходов и восходов солнца и много взмахов крыльев пролегло между нашими путешественниками и Последним Домашним Приютом. Они летели всё выше и выше над уровнем великого моря; воздух неприятно давил на головы и крылья, воздушные потоки становились непредсказуемыми, трудными, опасными, дни — всё более бесконечными. Если остановиться в полёте, глянуть назад — внизу, сквозь бледную бахрому облаков, расстилалась местность, которую они не так давно покинули. Далеко-далеко на юго-западе в сиреневой дымке лежала родная страна Бильбо, мир безопасный и уютный, и в нём — его собственный сагуаро. Становилось холодней, меж скал свистел пронзительный ветер, забирался под перья и пух, и совы с всё возрастающей тоской вспоминали тёмные края, покинутые ими.

Порой со склонов скатывались камни, вырвавшиеся из растопленного дневным солнцем снега, и проскакивали между путешественниками или пролетали над головой. Дневной сон стал опасным — дозорным приходилось наблюдать не только за небом, в котором нет-нет, да мелькали бледные силуэты ворон, но и за нависающими в необъятной дали снежными шапками, которые в любое мгновение могли начать свой путь вниз.

Ночи были промозглые, неуютные, путешественники не смели петь и громко разговаривать, так как эхо раскатывалось самым жутким образом, и тишина явно хотела, чтобы её не нарушало ничто, кроме шума воды, воя ветра и стука камней. “Там внизу разгар лета, — думал Бильбо. — Совы готовят зимние дупла, ловят сверчков… Мы ещё с гор не начнём спускаться, а там уже у весенних птенцов полёты начнутся”.

Остальным приходили в голову не менее унылые мысли. А между тем с Элрондом они прощались в самом радужном настроении и предвкушали, как перелетят через горы и быстро понесутся дальше, подгоняемые сезонными потоками. Они даже рассчитывали добраться до потайного хода в Горе той же осенью на тёмную луну. “Может быть, как раз поспеем в Дьюрин день”, — говорили они.

Только Гэндальф скептически ухал, качал головой и многозначительно помалкивал. Совы уже много лунных циклов не летали через горы Пустошей, но Гэндальф бывал тут и знал, что с тех пор, как последние осёдлые птицы перебрались в более уютные места, а горы оказались захвачены летучими мышами, воронами и прочими совиными врагами, безнаказанно царя в Диком Краю, путников всюду подстерегают опасности. Даже продуманные планы мудрых и опытных путешественников вроде Гэндальфа и добрых сов вроде Элронда могут провалиться, когда совершаешь опасное путешествие по Дикому Краю. Гэндальф был достаточно осведомлён, чтобы понимать это. Он знал, что в любое мгновение может случиться непредвиденное, и не надеялся, что удастся обойтись без страшных происшествий во время перелёта через высокие горы с их холодными страшными пиками и зловещими долинами, где им приходилось приземляться время от времени и где властвовало беззаконие. Обойтись и не удалось!

Всё шло хорошо, пока однажды они не попали в грозу, да какую! Казалось, не гром гремит, а небо разрывается в клочья металлическими когтями ужасных адских хагсмар. Всякий знает, как страшно бушуют гром и молнии в горах, ночью, когда две грозы идут войной друг на друга. Молнии раскалываются, ударяясь об вершины, скалы содрогаются, ужасные раскаты грома сотрясают воздух, эхо разносится по всем пещерам и углублениям, и тьма наполняется оглушающим грохотом и сверканием.

Бильбо никогда ничего подобного не видел и даже вообразить не мог. Небо было опасным, и путешественникам пришлось поспешно приземлиться, так что теперь они находились высоко в горах на узкой скользкой площадке, на краю головокружительного, наполненного туманом и узкими быстрыми воздушными потоками, обрыва, отвесно уходящего вниз. Лететь или даже идти дальше в такую погоду совам было категорически невозможно, и они устроились на незапланированный ночлег под нависшей скалой. Бильбо сидел, поджав под себя холодные мокрые лапки, и дрожал всем телом. Оглядывая окружение одним приоткрытым глазом, распушившись, втянув голову в объёмные перья, он видел при вспышках молнии по другую сторону долины какие-то странные силуэты огромных мохнатых животных, которые скакали по обломкам скал, ловили что-то в сумасшедше кружащемся воздухе и снова скрывались во мраке; каменная крошка от скал, на которых прыгали неведомые звери, сыпалась вниз, в гущу растущих внизу деревьев.

Потом всё сильнее поднялся ветер, неистово полил дождь; ветер хлестал дождём и градом со всех сторон, так что каменный навес перестал быть защитой. Скоро совы промокли до пуха. Они сидели, плотно прижавшись к скалам, и понуро ждали погоды. Слышно было, как те самые неизвестные звери-прыгуны зловеще перекликаются по склонам.

— Так не годится! — наконец курлыкнул Торин. — Если даже нас не сдует ветром, или не смоет дождём, или не поразит молнией, то любого могут учуять и схватить белые кошки.

— Коли знаете местечко получше, так возьмите и отведите нас туда! — сварливо отозвался Гэндальф, которого, впрочем, тоже не радовало соседство с хищниками.

После некоторых препирательств решили послать Фили и Кили поискать убежище поудобнее. Зрение у них, как и у всех пещерных сов, было острое, а поскольку они были самыми молодыми членами команды, то им всегда давали такие поручения (когда становилось ясно, что бессмысленно посылать Бильбо, который бы просто запутался в этих бесконечных горах). “Когда ищешь, то обязательно находишь”, — так сказал молодым совам Торин. Спору нет, если ищешь, то всегда что-нибудь найдешь, но совсем не обязательно то, что искал. Так получилось и на этот раз.

Вскоре Фили и Кили ползком явились назад, крепко цепляясь когтями за скалы, чтобы не снесло ветром.

— Мы нашли сухую пещерку, — заявили они, — тут за углом. Там всем хватит места, даже Гэндальф поместится.

— А вы как следует её осмотрели? — тотчас курлыкнула ястребиная сова. Она знала, что горные пещеры редко пустуют.

— Ещё бы! — ответили молодые пещерные совы, хотя всем остальным было ясно, что осмотреть внимательно у них не хватило времени — так быстро они вернулись.

В том и состоит коварство местных пещер, что никогда не знаешь, далеко ли они простираются, куда выведут и что подстерегает вас внутри. Сведения, принесённые Фили и Кили, показались усталым путникам вполне удовлетворительными. Ветер по-прежнему завывал, и гром гремел, и им стоило больших трудов доползти до пещеры, не растеряв по дороге никого из команды. Хорошо, что до пещеры было действительно недалеко: они скоро уперлись клювами в скалу, выступающую на тропинку, и, обогнув её, обнаружили в каменной стене низкий ход. Сквозь отверстие как раз еле протиснулся Гэндальф, что-то тихонько ворча себе под нос. Так приятно было слушать, как снаружи беснуются ветер и дождь, и чувствовать себя в безопасности от горных хищников. Но Гэндальф ни в коем случае не хотел рисковать: он взял с собой Глоина и Бофура, и они обследовали пещеру вдоль и поперёк.

Пещера была достаточно крупных размеров, но не слишком велика и не очень таинственна. Сухой пол, уютные закоулки. Оин и Глоин хотели развести костёр, чтобы обсушить перья, сумки Двалина и приготовить немного полёвки, но Гэндальф зловеще ухнул и строго-настрого запретил им делать это. Тогда все отужинали сырым мясом, заныкались в укромный сухой угол, вытянули лапы, гудевшие от усталости, и принялись терпеливо ждать, пока перья не высохнут сами. Гэндальф, чтобы доставить друзьям удовольствие и немного загладить свои резкие советы, принялся рассказывать старинные легенды о великих Ночных Стражах и их войнах с хагсмарами; позже беседа перешла на более современные и позитивные темы. Путешественники болтали-болтали и совсем забыли про грозу. Они обсуждали, что будут делать, когда найдут Гору и вновь станут там хозяевами. Потом они один за другим заснули, спрятав головы под крылья.

Как показала эта ночь, они хорошо сделали, взяв в путешествие Бильбо. Он долго не спал, пугаясь резкого свиста ветра снаружи и редкого рыка белых кошек, что охотились на скалах. А когда малютка-эльф, наконец, заснул, то видел отвратительные сны. Ему снилось, будто трещина в задней стене пещеры тихо скрипит, крошится под чьими-то острыми когтями; ему стало страшно, но он не мог крикнуть, не мог пошевелиться и просто лежал и смотрел, плотно прижав к телу перья и став похожим на тонкую веточку. Потом ему приснилось, будто пол пещеры вдруг раскрошился и сам он падает, летит — неизвестно куда!

Бильбо сильно вздрогнул, резко открыл глаза и тут же понял, что то был не совсем сон. Трещина в конце пещеры действительно была оцарапана и будто бы расширена, а в щели мелькали какие-то зловещие тени. И тут Бильбо завопил, да так громко и пронзительно, как умеют вопить только сычики-эльфы, несмотря на свой миниатюрный рост обладающие невероятным громким голосом. И тогда в одно мгновение, не успели бы вы проговорить “Ой, стой!”, из трещины посыпались жуткие пушистые крысы с мохнатыми хвостами⁽¹⁾, большие-пребольшие, уродливые-преуродливые — несметная стая крыс. На каждую сову их пришлось по шесть штук, и даже на Бильбо — две. Они похватали наших путешественников за крылья своими острыми зубами и потащили через щель так быстро, что вы не успели бы молвить “Куда — беда!”. Но Гэндальфа они не успели сграбастать! И причиной тому был пронзительный крик Бильбо. Ястребиная сова проснулась в мгновение ока, как будто и не спала, и, когда крысы, скаля слюнявые пасти, подобрались к ней, бросилась на них, ударила огромными крыльями — и нескольких зверьков убило на месте.

Трещина сомкнулась вокруг, темнота на миг ослепила глаза — и Бильбо и пещерные совы очутились по другую сторону трещины! Куда же девался Гэндальф? Этого не знали ни они, ни крысы, да крысы и не стали этого выяснять. Они продолжали тащить Бильбо и пещерных сов, резко пища сквозь сжатые зубы. В крыльях поселилась боль, неровности камня ранили кожу сквозь летящий во все стороны пух — это была явно не увеселительная прогулка внутри горы! Вокруг стояла темень сплошная, непроницаемая, в такой тьме умеют видеть только крысы, привыкшие жить в глубине гор. Проходы шли во всех направлениях, пересекаясь, перепутываясь, но крысы знали нужную дорогу так же хорошо, как вы знаете дорожку к ближайшему магазину. Тропа все спускалась и спускалась, и внизу была невыносимая духота. Крысы вели себя грубейшим образом, безжалостно кусали пленников и пищали так жутко и пронзительно, что перья неосознанно прижимались к телу.

Наконец впереди замерцал странный зеленоватый свет, и крысы заметно оживились. Их глаза возбуждённо заблестели в странном пещерном мерцании, а зубы стали ещё более кусачими. Совы жалобно стонали и пощёлкивали клювами, дёргаясь от укусов. И вдруг все они ввалились в огромную пещеру.

По стенам свисали, ярко сияя в темноте, длинные связки мха — именно он создавал этот жуткий зеленоватый свет. В пещере было полно крыс. Все они зашипели, защёлкали зубами и замахали пушистыми хвостами, когда внутрь ввалились их товарищи с зажатыми в зубах совами.

Крысы оттащили пленников в дальний угол пещеры. В углу, в полумраке, на большом плоском камне восседала огромная крыса с большущим длинным носом, а вокруг неё расселись воины, вылизывающие своё главное оружие — длинные изогнутые когти. Крысы, надо сказать, жестокие, злобные и скверные существа. Они не умеют делать красивых вещей и добрых поступков, но зато отлично делают всё злодейское. Они не хуже пещерных сов, а может даже, и лучше, умеют рыть тоннели и осваивать пещеры, когда захотят, но сами они всегда грязные и неопрятные. Они ненавидели всех без разбора, особенно порядочных и процветающих животных, а не то что питали именно к пещерным совам особую ненависть. В некоторых местностях отдельные бессовестные птицы даже заключали с крысами союзы. Но к совам рода Длиннолапых, к которому принадлежал Торин, крысы питали самую настоящую вражду из-за войны, о о которой речь здесь не пойдёт. А вообще-то крысам всё равно кого поймать, лишь бы застать жертву врасплох, чтобы та не могла защищаться.

— Кто эти жалкие последыши? — грозно щёлкнула зубами Самая Главная Крыса.

— Пещерные совы и вот этот! — пропищала крыса из тех, что приволокли пленников. Её товарка тряхнула мордой, сильнее сжав зубы, и Бильбо взвизгнул от боли. — Они прятались в нашей передней галерее.

— С какой стати? — Самая Главная Крыса, прищурив чёрные бусинки глаз, вперилась в Торина неприятным взглядом. Бильбо удивился, как так их лидер умудрялся сохранять внешнюю невозмутимость — сам сычик-эльф дрожал от страха и был готов сплюнуть погадку в любое мгновение. — Поручусь, что затевали какую-нибудь пакость! Подозреваю, что шпионили за моим племенем! Нисколько не удивлюсь, если они воры! А ещё вероятнее, убийцы! И ещё, чего доброго, пожиратели детёнышей! Ну! Что скажете?

— Торин Дубощит, к вашим услугам! — невозмутимо произнёс Торин (как вы понимаете, это была простая вежливость). — В тех поступках, которые вы нам приписываете, мы не виноваты. Мы укрывались от грозы в удобной и пустой, как нам показалось, пещере. В наши намерения никоим образом не входило беспокоить ваш покой. — И это была правда!

— Хм, — сказала Самая Главная Крыса. — Вот как, значит! А могу я осведомиться, что вам вообще понадобилось в горах и откуда вы взялись и куда направлялись? Я бы хотела знать о вас всё. Правда, это вам мало поможет, Торин Дубощит, — она неприятно оскалила жёлтые клыки, и Бильбо сглотнул, чувствуя дрожь в мускусном желудке. — Мне и так достаточно известно о вашем роде. Но лучше выкладывайте всё начистоту.

— Мы отправились в путь, желая повидать наших родственников: племянников и племянниц, кузенов и кузин, троюродных и четвероюродных братьев и сестер и других потомков наших общих предков, которые проживают к востоку от этих поистине гостеприимных гор, — ответил Торин. Он находился в затруднении: как выложить все начистоту в условиях, где правда не слишком уместна. — Мы не собираемся вредить никому из крысиного племени, мы всего-лишь безобидные путники, пережидающие непогоду.

— Он лжёт, моя величайшая королева! — вмешалась вдруг одна из крыс, что была наверху, когда совы были пойманы. Судя по тяжёлому дыханию, она только прибежала, чтобы поделиться новостями. — Несколько наших были атакованы огромной пёстрой птицей, когда мы предложили этим существам спуститься с нами вниз. Наши умерли на месте! В том числе и Первый Рычащий Отрок Рода!

Крысы, собравшиеся вокруг, насторожившие уши, внимательно вслушивающиеся в разговор, отпрянули и зашипели. Самая Главная Крыса на мгновение замерла, и Бильбо показалось, что в её бледных старческих глазах мелькнула на миг искра боли. В следующую секунду она испустила леденящий душу вой ярости и злобы, и все воины заскрежетали зубами, заскрипели когтями по каменному полу, завизжали и задёргали хвостами. Первый Рычащий Отрок Рода — важная крыса, одна из важнейших во всём крысином племени: сын или дочь королевы, наследовавший её титулы и место. И его убийство было самым страшным и неотвратимым, что могли сделать совы на территории крыс.

— Убийцы! — завизжала Самая Главная Крыса. — Отребье! Рвите их! Ощипывайте их! Кусайте их! Грызите их! Бросить их в ямы с паразитами, чтоб те сожрали их до костей!

Она до того остервенилась, что спрыгнула с камня и, разинув пасть, кинулась на Торина.

В этот миг прямо посреди пещеры взметнулся до самого свода столб сизого раскалённого дыма, разбрасывая белые колючие искры, которые стали жечь крыс. Невозможно описать, какой поднялся визг, писк, вой, беготня и трескостня, рычание и ворчание. Сотни хагсмар, низвергнутых из самых дальних глубин Хагсмира, не могли бы поднять такой невообразимый шум-гам. Искры прожигали крыс насквозь; гарь, наполнившая пещеру, была такой едкой, что мох потух и скукожился, и такой густой, что даже глаза крыс, привыкшие к тьме, не могли ничего разглядеть. Скоро все крысы катались по полу, сцепившись клубками, кусаясь, лягаясь, пинаясь и колошматя друг друга, как сумасшедшие.

Внезапно что-то ярко сверкнуло красно-рыжим и пронзило Самую Главную Крысу. Та упала мёртвой, а её воины с диким верещанием бросились врассыпную и исчезли в темноте.

Пещерные совы и Бильбо сбились в кучу, готовые противостоять неизвестно чему. В горах Пустошей, диких и неприветливых, никто из команды, что собралась сейчас в задымлённой пещере, не был, и они не знали, что могло напасть на полчища крыс и прогнать их с лёгкостью, с которой обычно совята нападают на специально придушенную родителями добычу.

— Быстро за мной! — приказал вдруг спокойно, но сурово чей-то знакомый голос. И ничего не успев сообразить, Бильбо вновь затрусил, прихрамывая, за остальными по тёмным переходам, а визги и вой крыс постепенно затихли вдали.

— Скорей! Скорей! — торопил голос. — Сейчас они оклемаются и бросятся вдогонку.

— Одну минутку! — попросил Дори, шедший перед Бильбо. Он обернулся, помог измученному сычику вскарабкаться ему на спину, и затем все пустились вперёд бегом, спотыкаясь в темноте и чуть не падая. Они бежали вперёд не останавливаясь, бежали долго и, вероятно, уже находились в самой глубине гор.

И тут они выскочили в какую-то пещерку, что тоже была освещена сияющим мхом, только более тусклым. И лишь тогда Гэндальф остановился. Да, конечно же, всё это было делом крыльев Гэндальфа. Но пока им некогда было расспрашивать его, откуда он взялся, и как умудрился сбежать от крыс, и как он нашёл их в этой горе. Одно было ясно — Гэндальф хоть и не был всесилен, многое мог сделать для друзей, чья жизнь подвергалась опасности.

— Все тут? — отрывисто клекотнул он, кивая Торину. — Ну-ка: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать… постойте, где же Фили и Кили? Ага, здесь! Двенадцать, тринадцать и Бильбо четырнадцатый. Неплохо, могло быть и хуже, но, опять же, могло быть и получше. Где мы — неизвестно, и по пятам гонится племя разозлённых крыс, но, по крайней мере, мы все пока живы. Вперёд!

И они двинулись вперёд. Гэндальф оказался прав: позади в тёмных переходах, которые они только что покинули, послышался шум, скрябанье когтей и ужасный вой крыс. Пещерные совы припустили ещё быстрее, а поскольку Бильбо, не привыкший пересекать горы в таком темпе, не мог за ними угнаться, то они взялись нести его по очереди на спине.

И всё-таки крысы бегают быстрее сов, даже самых пещерных, к тому же они лучше знали дорогу, так как сами прорывали ходы, вдобавок они обезумели от ярости. Так что совы, как ни старались уйти от преследования, вскоре услыхали приближающиеся крики и щёлканье зубов. Скрежет когтей по камню слышался буквально за ближайшим поворотом. В тоннеле позади них замелькали зловещие стремительные тени. А совы уже вконец выбились из сил.

— Зачем, ах, зачем покинул я мой сагуаро! — повторял несчастный Бильбо, подпрыгивая на спине у Бомбура.

— Зачем, эх, зачем брали мы с собой в поход этого недотёпу! — повторял бедный толстяк Бомбур, пошатываясь под ношей. От жары и страха пот капал у него с клюва, а перед глазами плыло.

В этот момент Гэндальф немного отстал, и Торин последовал его примеру. Две совы свернули за угол и остановились рядом, взъерошенные и тяжело дышащие.

— Готовь когти, малыш Торин! — крикнула ястребиная сова и издала боевой клич, который не раз и не два использовала при яростных битвах с огромными противниками. Торин вторил ему — голосом более тихим, но не менее, а то и более угрожающим.

Ничего другого им не оставалось. Ух, как не понравилось это крысам! На полном ходу они выскочили из-за угла — и вдруг на них обрушились смертоносные птичьи когти. Передние ряды, не ожидавшие отпора, отшатнулись и испустили предсмертный вой. Средние завопили ещё громче и бросились назад, сшибая бежавших за ними. “Тут та самая огромная птица!” — завизжали они. Началась паника, крысы, оставшиеся в живых, опрометью помчались обратно.

Ещё долго крысы не осмеливались заглянуть за страшный поворот. Тем временем совы успели углубиться далеко-далеко в тёмные ходы царства крыс. Сообразив это, уцелевшие грызуны пустили вслед за ними своих самых быстрых воинов-мягколапок с острым слухом и зрением. Те помчались вперед в темноте быстро, как хорьки, и бесшумно, как летучие мыши. Потому-то ни Бильбо, ни даже сам Гэндальф не слышали их приближения. И не видели их. Но зато крысы различали беглецов прекрасно, так как совы старались идти там, где хоть немного светил мох — в зловещей темноте они быстро терялись.

Внезапно Дори, который теперь оказался последним и нёс Бильбо, укусили за лапу. Дори пронзительно заклекотал и, запнувшись о камень, грохнулся на пол, а Бильбо полетел в черноту, стукнулся головой об очередной камень и потерял сознание.

---

1) Горные крысы:

https://author.today/content/2018/07/29/fcd469564367943a09683aedb5cd66f26.jpg?width=750&height=500&mode=min

Вернуться к тексту

Когда Бильбо, наконец, открыл глаза, то не понял даже, открыл ли их: такая вокруг стояла непроницаемая темень. Поблизости ни души. Представьте себе, как Бильбо испугался! Он ничего не слышал, даже самого тихого крысиного писка, ничего не видел и ничего не ощущал, кроме холодного каменного пола пещеры под собой.

С великим трудом он поднялся на дрожащие лапки и, покачиваясь, бесцельно отправился вперёд, пока в своём блуждании в темноте не наткнулся на стенку туннеля. Ни его товарищей пещерных сов, ни Гэндальфа, ни крыс по-прежнему не было слышно. Голова у Бильбо кружилась, он даже не мог определить, в какую сторону они бежали, перед тем как он свалился.

Выбрав, как ему показалось, правильное направление, он так и пошлёпал, покачиваясь из стороны в сторону, и передвигался довольно медленно и долго, пока его лапа вдруг не коснулась какого-то маленького твёрдого камушка, лежащего на земле. Бильбо поднял его и увидел, что камешек едва заметно светился голубым сиянием, но так и не понял, что нашёл. То был поворотный момент в его карьере, но он этого ещё не знал. Машинально сжав потеплевший и, казалось, пропитанный энергией камешек, Бильбо устало опустился на холодный пол и долго предавался горестным раздумьям. Он представлял себе, как ловит мышей и сверчков у себя дома, в тёплой пустыне Кунир. Желудок давно намекал ему, что пора бы подкрепиться, и от голода Бильбо чувствовал себя ещё более несчастным.

Он не мог сообразить, что делать дальше, не мог вспомнить, почему его бросили одного, почему в таком случае крысы, отличающиеся отменным нюхом, его не подобрали, а также почему у него так болит голова. Причина же заключалась в том, что он завалился в уголок и лежал себе в темноте. Крысы, конечно же, почувствовали его, нюх их, как всегда, не подвёл. Но в спешке они приняли маленького сычика-эльфа за мёртвого и бросились за ещё живыми пещерными совами. А маленькая неказистая сова осталась лежать в уголке, и вскоре крысы и вовсе о ней забыли. Как говорится, с глаз долой... и почти что дух вон.

Через некоторое время Бильбо пошевелился. Темнота давила на глаза, тишина — на уши. Хотелось издать пронзительный клич, который сычик использовал там, в пещере, когда они только столкнулись с ужасными местными жителями. Но голос от страха и боли осип, и всё, что мог бы выдавить из себя малыш Бильбо — это придушенный писк, похожий на писк маленьких совят. Позвать таким образом никого не получится. Мечты его разлетелись в прах. Одумавшись, он, правда, решил, что так даже лучше. Глаукс знает, к чему привели бы его пронзительные крики! Кто кинулся бы на него из чёрных ходов? Но всё же на момент отсутствие возможности позвать на помощь его огорчило.

"Значит, надо вставать и двигаться. Вот только куда? Идти назад? — размышлял он. — Исключено! Вбок? Бессмысленно! Вперёд? Единственная разумная вещь! Итак, вперёд!"

Он встал на лапки и побрёл дальше, сжимая в одной из лапок загадочный мерцающий камешек — он внушал надежду, и Бильбо просто не хотелось выкидывать его здесь, в непонятной пугающей темноте. Поэтому, хоть это и не совсем удобно, но он побрёл дальше с камнем. Сердце его колотилось и трепыхалось в груди, будто мышь в когтях.

Да, Бильбо очутился в чрезвычайно трудном положении. Но вы должны помнить, что для него оно было менее трудным, чем было бы, скажем, для меня или вас. Сычики-эльфы, хоть и птицы летающие, живущие в кактусах, всё же чаще имеют дело с пещерками и земляными норами, чем мы, люди. И хоть развилистые эльфовские норки были совсем не похожи на пещерные туннели горных крыс, сычики-эльфы всё же гораздо быстрее ориентируются в них, чем, например, сипухи. В этом они схожи с пещерными совами более, чем с каким-либо другими родственными видами: их не так-то просто заставить дезориентироваться под землёй. Особенно, когда те уже опомнятся после того, как трахнулись головой о камень. Кроме того, ступают эльфы тихо, бесшумно передвигаются с помощью своих малюсеньких лапок, умеют ловко прятаться даже в самых узких щелях и быстро оправляются от ушибов и падений. У них неисчерпаемые запасы мудрых пословиц и поговорок, о которых другие разумные животные никогда не слыхали или давно позабыли. Возможно, только мудрецы-монахи или жители Га`Хуула могли состязаться с ними в количестве собранной устрой мудрости.

И всё-таки мне лично не хотелось бы оказаться на месте Бильбо. Казалось, туннель никогда не кончится. То и дело влево и вправо отходили проходы, Бильбо видел их смутные очертания благодаря появившемуся ночному зрению, которое только-только пришло в норму после удара по голове. Кроме того, по стенам пещер вновь начал расти светящийся мох; его было мало, и он рос неровными клочками, но его слабого рассеянного света хватало, чтобы малютка эльф мог примерно видеть, куда идёт. В боковые проходы, встречающиеся на пути, он не заглядывал, только торопился дальше, боясь, как бы оттуда не выскочили крысы или ещё какие-нибудь страшные твари. Он шёл да шёл, всё дальше и дальше, всё вниз да вниз. И по-прежнему ни звука, кроме его собственного едва слышного дыхания да изредка взмахов крыльев проносящихся мимо летучих мышей. Сперва Бильбо испугался, не понимая, как они проникли в не особо широкие крысиные туннели, но потом перестал пугаться — мыши пролетали часто. Не знаю уж, сколько он так плёлся, но наконец почувствовал, что устал, как никогда; ему казалось, что он уже прошёл пару восходов и закатов и так будет идти всю жизнь.

Неожиданно, ни о чём не подозревая, он плюхнулся в воду! Бр-р-р! Вода была ледяная! Это встряхнуло Бильбо и заставило собраться. Он не знал, просто ли это лужа на дороге, или берег подземного потока, пересекавшего туннель, или край глубокого и таинственного подземного озера. Мха здесь было ничтожно мало, и он почти перестал светиться. Бильбо замер на месте, приподняв лапку с камешком, и прислушался: "кап-кап" — падали капли с невидимой стены в воду. Никаких других звуков.

"Значит, это лужа или озеро, а не река", — подумал Бильбо. Он не решался войти в воду в темноте, да и, собственно, не хотел вообще мочиться. Плавать он всё-равно не умел, и ему представлялись разные противные скользкие создания с выпученными слепыми глазами, извивающиеся в воде. Странные существа водятся в прудах и озерах в глубине гор: рыбы, чьи предки заплыли туда бог весть как давно да так и не выплыли на свет, глаза их всё выпучивались и выпучивались оттого, что они силились видеть во мраке. Есть там твари и более страшные, чем эти слепые рыбы. Они поселились в пещерах раньше крыс и теперь скрываются по темным закоулкам, шныряют, подсматривают и разнюхивают.

Здесь, в глубине и в темноте, у самой воды жил старый Голлум — большая, скользкая, голая тварь. Не знаю, откуда он взялся и кто или что он был такое. Голлум — и всё. Бледно-розовый, как омерзительный шмат плоти, с двумя громадными круглыми бесцветными глазами на узкой физиономии, похожей на птичью из-за куцего клюва, чуть заострённого к концу. У него были перепонки на лапах, и он тихо скользил с их помощью по озеру. Это и в самом деле было озеро, широкое, глубокое и ледяное. Голлум грёб своими мощными и длинными задними лапами, распластав по поверхности воды две другие, верхние, конечности, похожие на голый скелет крыльев; грёб беззвучно, без единого всплеска. Не таковский он был, чтобы шуметь. Он высматривал своими круглыми, как у совы, глазами слепых рыб и выхватывал их из воды острым клювом с быстротой молнии. Мясо он тоже любил. Когда ему удавалось поймать крысу, он бывал доволен: они нравились ему на вкус. Но сам он старался не попасться им на глаза. Обычно он набрасывался на них сзади и душил, если какой-нибудь неосторожной крысе случалось оказаться одной на берегу озера, когда Голлум рыскал поблизости. Они, правда, спускались к воде очень редко, так как чувствовали, что там внизу, у самых корней горы, их подстерегает что-то неприятное. Они наткнулись на озеро давным-давно, когда рыли туннели, и убедились, что дальше не проникнуть. Поэтому дорога там и кончалась, и ходить туда было незачем — если только их не посылала туда Самая Главная Крыса, которой вдруг захотелось поесть рыбки из озера. Иногда она не видела больше ни рыбки, ни рыбака.

Жил Голлум на скользком островке посреди озера. Он уже давно заприметил Бильбо и наставил на него из темноты свои круглые и немигающие бледные глаза. Бильбо не мог видеть Голлума, но Голлум-то его видел и изнывал от любопытства, понимая, что это не крыса и не какое-либо другое местное животное, которых он знал. Он медленно вошёл в воду и поплыл, оттолкнувшись от островка, а Бильбо тем временем сидел на берегу, потерявший дорогу и растерявший последние мозги, — словом, совершенно растерянный. И вдруг бесшумно подплывший Голлум просипел и проскрежетал совсем близко:

— Блес-с-ск и плес-с-ск, моя прелес-с-сть! Угощ-щщение на с-с-славу! С-с-сладкий кус-с-сочек для нас-с-с!

И он издал страшный пощёлкивающий звук: «Голлм!». Недаром имя его было Голлум, хотя сам он звал себя «моя прелес-с-сть». У сычика-эльфа чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда он вдруг услыхал сипение и увидел два бледных, уставившихся на него, глаза.

— Ты кто такой? — ухнул он, распушившись и напрягая когти, готовый наброситься на непонятно что в любое мгновение.

— А он кто такой, моя прелес-с-сть? — проскрежетал Голлум (он привык обращаться к самому себе, потому что больше ему не с кем было разговаривать). Он явился именно затем, чтобы разузнать, кто это. Голода он сейчас не испытывал, только любопытство; будь он голоден, он сперва бы сцапал Бильбо, ударил его по голове смертоносным клювом, а потом уже выдал своё присутствие звуками.

— Я Бильбо, сычик-эльф из Кунира. Я потерял пещерных сов, потерял ястребиную сову и не знаю, где я. И знать не хочу, мне бы только выбраться отсюда.

Голлум склонил голову набок, разглядывая показательно храбрящегося Бильбо; его круглые глаза чуть прикрылись бледно-жёлтой плёнкой "третьего" века, а сиплый голос сделался медовым и тёплым, словно солнце над пустыней, а также очень вежливым:

— Не присес-с-сть ли тебе, моя прелес-с-сть, не побес-с-с-седовать ли с ним немнож-ж-жко? Как ему нравятс-с-ся з-з-загадки? Может быть, нравятс-с-ся?

Голлум старался вести себя как можно дружелюбнее, во всяком случае, до поры до времени, пока не выяснит побольше о таинственном сычике-эльфе, один ли он в самом деле и можно ли его с-с-съес-с-сть, и не проголодался ли он, Голлум. Загадки — вот что пришло ему в голову. Загадывать загадки да изредка отгадывать их — единственная игра, в которую ему приходилось играть давным-давно с другими чудными зверюшками, сидевшими в своих дуплах и норках. С тех пор он потерял всех своих друзей, стал изгнанником, остался один и заполз глубоко-глубоко, в самую тьму под горой.

— Хорошо, — сказал Бильбо, который решил быть покладистым, пока не узнает побольше об этом жутком создании — одно ли оно, злое ли и дружит ли с крысами. — Сперва ты, — добавил он, потому что не успел ничего придумать.

И Голлум прошипел:

— Не увидать её корней, верш-ш-шина выш-ш-ше тополей. Вс-с-сё вверх и вверх она идёт, но не рас-с-стёт.

— Ну, это легко, — ухнул Бильбо. — Наверное, гора.

— Иш-ш-шь как прос-с-сто догадалс-с-ся! Пус-с-сть у нас-с-с будет с-с-состязание! Ес-с-сли моя прелес-с-сть с-с-спрос-с-сит, а он не отгадает, моя прелес-с-сть его съес-с-ст. Ес-с-сли он с-с-спросит нас-с-с, а мы не догадаем-с-с-ся, мы с-с-сделаем то, что он прос-с-сит, хорош-ш-шо? Мы покаж-ж-жем ему дорогу, моя прелес-с-сть.

— Согласен, — сказал Бильбо, не смея отказаться и отчаянно пытаясь придумать загадку, которая бы спасла его от съедения: — На красных холмах тридцать белых мышей друг другу навстречу помчатся скорей. Ряды их сойдутся, потом разойдутся — и смирными станут до новых затей.

Вот всё, что он сумел из себя выжать, — слово «съесть» мешало ему думать. Загадка была старая, и Голлум, конечно, знал ответ не хуже нас с вами.

— С-с-старье! — проскрежетал он, взмахнув голыми длинными лапами-крыльями. — З-з-зубы! З-з-зубы, моя прелес-с-сть! У нас-с-с их нет, но ес-с-сть у ж-ж-животных! У с-с-сладких крыс-с-сок, моя прелес-с-сть!

Затем он задал вторую загадку:

— Без-з-з голос-с-са кричит, без-з-з з-з-зубов кус-с-сает, без-з-з крыльев летит, без-з-з горла з-з-завывает.

— Минутку! — вскричал Бильбо, в чьей голове по-прежнему звучало «съесть». К счастью, нечто подобное он когда-то слыхал и теперь напряг свою память и ответил: — Ветер, разумеется, ветер!

Он был так доволен собой, что следующую загадку сочинил сам, вспомнив рассказы сплюшек из Серебристой мглы. «Пускай помучается, мерзкое создание», — подумал он и проухал:

— Огромный глаз сияет в небесной синеве, а маленький глазок сидит в густой траве. Большой глядит — и рад: "Внизу мой младший брат!"

— С-с-с, — просвистел Голлум. Он так давно жил под землей, что забыл про такие вещи.

Но когда Бильбо уже начал надеяться, что гадкое существо проиграло, Голлум вызвал в памяти те далекие времена, когда он жил с бабушкой в дупле на дереве у берега реки.

— С-с-с, моя прелес-с-сть, — проскрежетал он, — одуванчик, вот какой с-с-смысл.

Но такие будничные заурядные надземные загадки ему надоели. К тому же они напомнили ему о тех мгновениях, когда он был не такой одинокий, не такой противный, не скрывался, не таился. И у него испортилось настроение. И ещё он проголодался. Поэтому на сей раз он загадал загадку покаверзнее:

— Её не видать и в руки не вз-з-зять. Царит над вс-с-сем, не пахнет ничем. Вс-с-стаёт во вес-с-сь рос-с-ст на небе меж-ж-ж з-з-звёзд. Вс-с-сё начинает и вс-с-сё кончает.

На несчастье Голлума, Бильбо когда-то слыхал что-то вроде этого, и, во всяком случае, отгадка окружала его со всех сторон.

— Темнота! — поспешно ухнул он, не задумавшись ни на мгновение. — Без когтей, беззащитно дупло, кусок солнышка спрятан в него, — добавил он просто так, чтобы оттянуть время, пока не придумает что-то поистине неразрешимое. Он считал загадку достаточно затасканной и постарался выразить её хотя бы новыми словами.

Но для Голлума она неожиданно оказалась трудной. Голлум свистел и щёлкал клювом, сердито щурился, но никак не мог догадаться.

Бильбо уже начал терять терпение.

— Ну, так что же? — сказал он. — По звукам, которые ты издаёшь, можно подумать, что ответ — "сердитая сипуха".

— Порас-с-скинуть моз-з-згами, пус-с-скай дас-с-ст нам время порас-с-скинуть, моя прелес-с-сть.

— Ну? — повторил Бильбо, сочтя, что дал достаточное время "порас-с-скинуть". — Говори отгадку.

И тут Голлум вдруг вспомнил, как в детстве воровал из чужих гнезд яйца и потом, сидя на камне возле реки, разбивал их и пил вкусную жидкость, что скрывалась за плотной скорлупой.

— Яйт-с-са, — прошипел он. — Яйт-с-са, вот как! — И поскорее загадал: — Без-з-з воз-з-здуха ж-ж-живёт она и, как камень, холодна. Не пьёт, хотя в воде с-с-сидит. Не говорит, а фс-с-сё молчит.

Теперь Голлум, в свою очередь, считал загадку ужасно лёгкой, потому что ответ был вечно у него на уме. Просто в эту минуту его так разволновала загадка про яйца, что труднее не придумывалось. Но бедняге Бильбо она показалась неразрешимой, он ведь старался, когда мог, не иметь дела с водой. Вы-то, конечно, знаете ответ или просто догадались, так как сидите себе с комфортом дома и никто вас не собирается съедать. Бильбо щёлкнул клювом разок-другой, но ответ не явился.

Вскоре Голлум начал поскрипывать от удовольствия, обращаясь к самому себе:

— Интерес-с-сно, вкус-с-сный ли он? С-с-сочный ли? Мож-ж-жно ли его с-с-схрупать?

Он снова начал таращиться на Бильбо из темноты.

— Минутку! — взмолился сычик-эльф, дрожа всем телом. — Полминутки! Я-то дал тебе время пораскинуть мозгами.

— Пус-с-сть пос-с-спеш-ш-шит, пос-с-спеш-ш-шит! — проговорил Голлум и начал перебираться из воды на берег, поближе к Бильбо. Но едва он двинулся, как из воды выскочила испуганная рыба и плюхнулась прямо на Бильбо.

Сычик-эльф приглушенно пискнул и отшатнулся в сторону, чуть было не поскользнувшись на мокром камне и не упав в воду.

— Ух! — испуганно ухнул он. — Какая холодная, липкая! — И тут его осенило. — Рыба! — воскликнул он. — Рыба, рыба!

Голлум был страшно разочарован. А Бильбо, не теряя ни мгновения, задал новый вопрос, так что Голлуму — хочешь не хочешь — пришлось снова замереть в воде и думать дальше:

— Четыре ноги на камнях, а безногая в зубах. Вдруг ещё четыре прибежали и с безногой убежали.

Он выбрал не самое удачное время для этой загадки, но уж очень он торопился. В другой раз Голлуму пришлось бы поломать себе голову, но сейчас, когда только что шла речь о рыбе, «безногая» угадалась довольно легко, а остальное пошло как по маслу.

— Крыс-с-ска с-с-сидит камне и ес-с-ст рыбу. Прибеж-ж-жала ещ-щ-щё одна крыс-с-ска и утащ-щ-щила рыбу, — проскрежетал Голлум и решил, что подоспело время спросить что-нибудь действительно непосильное и устрашающее. И вот что он спросил: — Уничтож-ж-жает вс-с-сё кругом: цветы, з-з-зверей, выс-с-сокий холм. С-с-сж-ж-жуёт лес-с-са, и с-с-степь с-с-сож-ж-жрёт, и с-с-скалы в порош-ш-шок с-с-сотрёт. Мощ-щ-щь ветров, влас-с-сть морей его могущ-щ-щес-с-ства с-с-слабей.

Бедняга Бильбо сидел, прижав перья плотно к телу, и перебирал в уме названия всех известных ему живых существ, всех чудовищ и страшилищ, о которых он слыхал. Но никто из них не натворил стольких ужасов сразу. У Бильбо было чувство, будто ответ совсем не про чудовищ и он его знает, но голова у него отказывалась варить. Он впал в панику, а это всегда мешает соображать. Голлум опять двинулся вперёд, достиг мелководья и зашлепал к берегу, поскрипывая когтями по озёрной гальке. Глаза его всё приближались к Бильбо… У Бильбо задрожали лапы, а язык стал сухим и неподъёмным, он хотел крикнуть: "Дай мне ещё время! Дай время!", но у него вырвался только писк:

— Время! Время!

Бильбо спасла случайность: это и была разгадка.

Голлум снова был разочарован. Он начинал злиться, игра ему надоела, он проголодался. На этот раз он не вернулся в воду, а уселся в темноте подле камня, на котором расположился Бильбо. Это окончательно вывело Бильбо из равновесия и лишило способности соображать.

— Пус-с-сть с-с-спрос-с-сит еще рас-с-с, пус-с-сть, пус-с-сть! — проскрипел Голлум, разевая клюв.

Но Бильбо был просто не в состоянии думать, когда рядом сидела такая мерзкая мокрая холодная тварь и всё время его трогала и ощупывала. Бильбо чесался, Бильбо щёлкал клювам и пушил перья — ничего не выходило.

— С-с-спрос-с-си нас-с-с, с-с-спрос-с-си! — с более явной угрозой свистел Голлум.

Бильбо затравленно осматривался по сторонам, но ничего не приходило на ум. Когда Голлум заскрипел сильнее прежнего, эльф испугался и на мгновение сжал лапы. Вдруг что-то маленькое впилось в его левую лапу. Бильбо прищурился, чуть склонил голову набок. О камне он, как и следовало ожидать, напрочь забыл, таская его с собой машинально — и в такой ситуации не было ничего удивительного, что находка так быстро стёрлась из его памяти.

— Что такое у меня в лапе? — пробормотал он, не решаясь поднять её и посмотреть — лучше было держаться обеими лапами за камень, чтобы быстро отскочить, если Голлум нападёт.

Он задал вопрос так, сам себе, но Голлум подумал, что вопрос относится к нему, и ужасно заволновался.

— Нечес-с-стно, нечес-с-стно! — крикнул он, сердито взмахнув лапами-крыльями. — Ведь правда, моя прелес-с-сть, ведь нечес-с-стно с-с-спраш-ш-шивать нас-с-с, что у него в мерс-с-ской лапищ-щ-ще!

Бильбо, сообразив, что произошло, не нашел ничего лучше, как повторить ещё раз громче:

— Что у меня в лапе?

— С-с-с, — щёлкнул клювом Голлум. — Пус-с-сть дас-с-ст нам догадатьс-с-ся с трёх рас-с-с.

— Ладно! Отгадывай! — сказал Бильбо.

— З-з-земля? — спросил Голлум.

— Неправильно, — ответил Бильбо, ещё крепче сжимая мерцающий камень, чтобы его свет не попал на глаза Голлума и тот не догадался, каков ответ. — Ещё раз!

— С-с-с, — задумался Голлум. Он ещё больше разволновался и стал вспоминать все предметы, которые когда-либо держал у себя в лапах: рыбьи кости, зубы крыс, мокрые ракушки, кусочек крыла летучей мыши, раздавленных личинок и прочую гадость. — Перо! — выдавил он из себя наконец.

— Не угадал! — обрадовался Бильбо, который линял ещё до путешествия. — Последний раз!

Голлум теперь оказался в состоянии куда более тяжёлом, чем после загадки про яйца. Он скрипел, и плевался, и раскачивался взад и вперед, и шлёпал лапами-крыльями по воде, сжимался и извивался, но никак не решался ответить в последний раз.

— Давай же! — торопил его Бильбо. — Я жду!

Он храбрился и делал уверенный и бодрый вид, но на самом деле боялся думать, чем кончится игра независимо от того, догадается Голлум или нет. Улететь он не мог: во-первых, не был уверен, что это существо не могло тоже летать или высоко прыгать, а во-вторых, пещера была слишком низкой, и влететь не представлялось возможным.

— Время истекло! — объявил он.

— Нич-ч-чего там нет, пус-с-сто! — взвизгнул Голлум, наморщив возле клюва свою голую омерзительную кожу. Его жёлтые глаза зло гипнотизировали эльфа.

— Нет! — ухнул с облегчением Бильбо. В то же мгновение он отдёрнулся, прислонился спиной к скале и выставил вперед свободную лапу. Он знал, конечно, что игра в загадки очень старинная и считается священной, и даже злые существа, будь они крысами, желтодушками или даже хагсмарами, не смеют плутовать, играя в нее. Но Бильбо не доверял этому скользкому созданию: с отчаяния оно могло выкинуть любую штуку. Под любым предлогом оно могло нарушить договор. Да и последняя загадка, если на то пошло, согласно древним правилам игры, не могла считаться настоящей.

Но Голлум пока не нападал на Бильбо. Он сидел тихо, прижав лапы-крылья к телу, дрожал и что-то шептал.

Наконец Бильбо не выдержал.

— Ну? — сказал он. — Где обещание? Мне пора. Обещал показать дорогу — показывай!

— Мы обещ-щ-щали, моя прелес-с-сть? Вывес-с-сти мерс-с-ского Бильбо на дорогу? Воз-з-зможно. Но что же у него в лапищ-щ-ще? Там же не пус-с-сто, не пусс-сто. Голлм!

— Тебя это не касается, — распушился пуще прежнего Бильбо. — Обещание надо выполнять.

— Какой он с-с-сердитый, моя прелес-с-сть, как торопитс-с-ся, — прошипел Голлум. — Пус-с-сть подождёт, подождёт. Мы не пус-с-стимс-с-ся по туннелям нас-с-спех. Мы должны с-с-сперва вз-з-зять кое-что важное.

— Тогда живей! — скомандовал Бильбо, радуясь, что отделается от Голлума. Он думал, что Голлум просто ищет предлога, чтобы удрать и не вернуться. Что он там бормочет? Какая такая важная вещь припрятана у него на чёрном озере? Бильбо ошибался. Голлум собирался вернуться. Он очень проголодался и разозлился. У этого злобного обездоленного создания родился план.

На островке, о котором Бильбо ничего не знал, Голлум прятал всякую дрянь, а кроме того очень полезную, очень прекрасную и очень волшебную вещь. Камень, сияющий голубым светом — точнее, не камень вовсе, а крупинка, невероятная сверхъестественная крупинка из желудка совы! Когда совы едят добычу с шерстью и волосами, они часто отрыгивают погадки — мерзкие комки спрессовавшихся в желудке непереварившихся отходов. Иногда в таких погадках находят необычные крупицы, похожие на мелкие камни — мерцающие голубым или белым сиянием, способные влиять на мускусный желудок совы и наделять её необычными способностями.

Когда-то нечистые совы, нехорошие совы, называвшие себя Чистыми, искали такие крупицы. Они зомбировали похищенных совят с помощью света полной луны и заставляли их выполнять гадкую работу — находить в погадках крупинки, которые Чистые позже использовали для захвата мирового господства. Впрочем, им это не помогло, и братство Га`Хуула разбило своих врагов, не оставив от них ничего, кроме воспоминаний. А крупицы все, как поговаривали, были уничтожены вместе с последним оплотом Чистых в каньоне Сант-Эголиус.

Но это было не так.

— Подарок на мой день рож-ж-ждения, — прошептал Голлум, как любил шептать себе в беспросветно темные нескончаемые дни. — Вот что нам нуж-ж-жно сейчас-с-с, нужно сейчас-с-с!

Дело в том, что крупица, найденная Голлумом во время его юношеских путешествий, обладала чудесным свойством: тот, кто умел с ней обращаться, делался невидимым, и лишь при ярком солнечном свете можно было разглядеть тень, да и то очень слабую и неверную.

— Подарок! Получен в день рождения, моя прелес-с-сть.

Так он всегда твердил себе, но кто знает, каким путем Голлум заполучил его в те давние времена, когда таких крупинок было на свете много. Никто не знал этого. Сперва Голлум буквально боготворил свою находку, беспрестанно носил с собой, но потом ему надоело, да и неудобно было, и он стал ержать крупинку под камнями на своем островке и то и дело проверял, там ли она. Он брал её с собой изредка, когда уж очень невмоготу становилось жить с ней в разлуке или когда бывал очень голоден, а рыба прискучила. Тогда он крался по темным туннелям вверх, высматривая случайных крыс. Порой он даже отваживался заглядывать туда, где мох горел очень ярко: глаза у него болели, он жмурился, но он был в безопасности! Да, в полной безопасности. Никто его не видел, не замечал, и даже не чуял и вдруг — р-раз! — острые, как осколки камней, его когти впивались в горло случайно подвернувшейся крысы. Всего несколько часов назад он брал с собой крупинку и поймал крысёнка. Как тот заверещал! От него осталась пара косточек про запас, но сейчас Голлуму хотелось чего-нибудь понежнее.

— В полной без-з-зопас-с-сности, — сипел он себе под нос. — Он не увидит нас-с-с, правда, моя прелес-с-сть? Нет, не увидит, и мерс-с-ские когти нам будут не с-с-страш-ш-шны, не с-с-страш-ш-шны.

Вот какие планы копошились в его злобном умишке, когда он вдруг плюхнулся в воду и исчез в темноте. Бильбо решил, что только он его и видел. Но на всякий случай немного подождал: всё равно он не представлял себе, как отсюда выбраться.

Внезапно он услышал пронзительный визг. Мурашки побежали у него по коже, а перья сами собой скукожились, плотно прижимаясь к телу. Где-то не очень далеко в темноте бранился и причитал Голлум. Он был на островке, рылся то там, то сям, искал и копался, но безрезультатно.

— Где оно? Куда з-з-задевалос-с-сь? — услышал Бильбо. — Потерялос-с-сь, моя прелес-с-сть! Потерялос-с-сь. Нес-с-счастные мы, горемычные, моя прелес-с-сть, оно потерялос-с-сь!

— Что случилось? — окликнул его Бильбо, который от страха не мог молчать. — Что потерялось?

— Пус-с-сть не с-с-спраш-ш-шивает нас-с-с! — взвизгнул Голлум. — Его не кас-с-сается! Голлм! Потерялос-с-сь, голлм, голлм!

— Я тоже потерялся! — закричал в нетерпении Бильбо: голос всё ещё предательски хрипел, но звучал уже получше, чем до этого. — И хочу найтись. Я выиграл, ведь ты обещал. Иди теперь сюда. Иди и выводи меня, а потом будешь искать дальше!

Как ни был несчастен Голлум, Бильбо всё равно не мог проникнуться к нему сочувствием. И потом, от вещи, которая нужна Голлуму позарез, наверняка хорошего ждать нечего.

— Иди сюда! — закричал Бильбо громче.

— Нет, нет, моя прелес-с-сть, пус-с-сть подождет! — проскрипел Голлум. — Мы ещ-щ-щё поищ-щ-щем, оно потерялос-с-сь, голлм.

— Но ты так и не ответил на последний вопрос, а обещание надо держать, — настаивал Бильбо.

— Пос-с-следний вопрос-с-с! — повторил Голлум. И вдруг из темноты послышалось пронзительное щёлканье: — Что же у него в лапищ-щ-ще? Пус-с-сть с-с-скажет. С-с-сперва пус-с-сть с-с-скажет.

Вообще-то у Бильбо не было причин не говорить Голлуму отгадку. Но его раздосадовала вся эта канитель. В конце концов, он выиграл, почти честно и притом с риском для жизни.

— Разгадки отгадываются, а не подсказываются, — возразил он.

— Но з-з-загадка была нечес-с-стная, — ответил Голлум. — Вопрос-с-с, а не з-з-загадка, моя прелес-с-сть, не з-з-загадка.

— Ну, раз мы перешли на простые вопросы, то я спросил первым, — ответил Бильбо. — Что ты потерял?

— Что у него в лапищ-щ-ще, моя прелес-с-сть?

Свист и пощёлкивания раздались вдруг опять так громко и пронзительно, что Бильбо посмотрел в ту сторону и, к своему ужасу, увидел две устремлённые прямо на него горящие точки. По мере того как у Голлума росло подозрение, его глаза разгорались всё ярче.

— Что ты потерял? — настаивал Бильбо, чувствуя разгорающуюся дрожь в мускусном желудке.

Теперь глаза у Голлума загорелись зелёным огнём, и два огонька начали приближаться с угрожающей быстротой. Голлум бешено грёб к берегу. Пропажа и подозрение вызвали такой прилив ярости в его душе, что никакие когти были ему теперь не страшны. Бильбо не мог, конечно, догадаться, что привело в такое бешенство гадкое создание, но понял, что всё пропало, сейчас Голлум убьет его. Он повернулся и бросился бежать, не разбирая дороги, по тёмному туннелю, который привёл его сюда. Мох давал нечёткий свет, его было предательски мало, но сейчас Бильбо было не до возмущений — от его действий зависела его жизнь.

— Что у него в лапищ-щ-ще? — услышал он громкое злое сипение и всплеск, когда Голлум выпрыгнул из воды на берег.

— Почему его это так волнует? — спросил себя Бильбо, ковыляя по туннелю. Камешек больно царапал лапу, поэтому эльф, остановившись на мгновение, взял его в клюв.

Треск и щёлканье послышались уже совсем за спиной. Бильбо обернулся и увидел зеленые фонарики — глаза Голлума. Совершенно потеряв голову от страха, Бильбо рванулся вперед, споткнулся о корень и хлопнулся на землю плашмя.

В одну секунду Голлум его настиг. Но прежде чем Бильбо успел хоть что-нибудь сделать — перевести дух, вскочить на лапы или хотя бы перевернуться на спину и вытянуть вперёд когти, — Голлум пробежал мимо, не обратив на него никакого внимания и шёпотом ругаясь и причитая.

Что это значило? Голлум отлично видел в темноте. Даже сейчас, оставшись позади, Бильбо различал впереди бледный свет, исходивший из глаз Голлума. Бильбо с трудом поднялся, пригладил взъерошенные перья и осторожно двинулся вслед за Голлумом. Ничего другого ему не оставалось. Не ползти же обратно к озеру! Глядишь, может, Голлум и выведет его куда-нибудь на волю, сам того не зная.

— Мес-с-сть! Мес-с-сть! — щёлкал Голлум. — Мес-с-сть, Бильбо! Оно ис-с-счезло! Что у него в лапищ-щ-ще? Мы догадываемс-с-ся, моя прелес-с-сть, догадываемс-с-ся. Бильбо наш-ш-шёл его, наш-ш-шёл подарок на день рождения!

Бильбо прищурил глаза. Он наконец и сам начал догадываться. Он ускорил шаги, нагнал Голлума и пошёл за ним, держась на безопасном расстоянии. Тот по-прежнему быстро шлепал вперёд, не оглядываясь и вертя головой из стороны в сторону, — Бильбо замечал это по слабому отсвету на стенах.

— Подарок на день рож-ж-ждения! З-з-злодейс-с-ство! Как мы потеряли его, моя прелес-с-сть? Яс-с-сно, яс-с-сно. Когда мы в пос-с-следний рас-с-с с-с-скрутили здес-с-сь ш-ш-шею мерз-з-зкому пис-с-скуну. Так, так! Оно брос-с-сило нас-с-с, пос-с-сле с-с-стольких лет! Оно ис-с-счезло, похищ-щ-щено, голлм!

Неожиданно Голлум сел и завыл. Жутко и жалко было слушать, какие он издавал щёлкающие, булькающие, хлюпающие звуки. Бильбо остановился, отступил к стене, съёжившись, чтобы занимать меньше места, чтобы Голлум случайно не наткнулся на него. Постепенно Голлум перестал выть и опять начал бормотать. Он, видимо, вел спор с самим собой.

— Незачем ис-с-скать, незачем. Мы не можем вс-с-спомнить вс-с-се мес-с-ста, где бываем. Бес-с-сполезно. Оно в лапищ-щ-ще у Бильбо. Мерс-с-ский пролаза наш-ш-шёл его, мы уверены. Нет, мы только догадываемс-с-ся, моя прелес-с-сть, только догадываемс-с-ся. Мы не узнаем, пока не поймаем мерс-с-ское с-с-создание, пока не с-с-свернём ему ш-ш-шею. Но ведь он не знает, что может делать подарок, правда? Он будет прос-с-сто держать его в лапищ-щ-ще. Он не мог уйти далеко. Он потерялс-с-ся, мерс-с-ское пронырливое с-с-создание. Он не знает дороги отс-с-сюда, не знает, он с-с-сам говорил. Да, говорил, но он хитрый. Он не говорит разгадки, моя прелес-с-сть! Не говорит, что у него в лапищ-щ-ще. Он с-с-сумел войти — значит, с-с-сумеет и выйти. Он убежал к дальнему туннелю. Значит, и мы пойдем к дальнему туннелю. Там его с-с-сцапают крыс-с-сы. Там ему не выйти, моя прелес-с-сть. Крыс-с-сы! Ес-с-сли наш-ш-ше с-с-сокровище у него, оно дос-с-станется крыс-с-сам, голлм! Они догадаютс-с-ся, что оно умеет делать. Мы никогда не будем в безопас-с-сности, никогда, голлм! Крыс-с-с с-с-сожмёт его в з-з-зубах и ис-с-счезнет. Крыс-с-с будет тут, но мы его не увидим. Даже наш-ш-ши ос-с-стрые глас-с-ски его не заметят. И тогда крыс-с-с притворитс-с-ся, подкрадётс-с-ся и с-с-сцапает нас-с-с, голлм, голлм! Хватит болтать, моя прелес-с-сть, торопис-с-сь. Ес-с-сли Бильбо пошел в ту с-с-сторону, надо догонять. Дальш-ш-ше! Ос-с-сталось недалеко! С-с-скорее!

Голлум вскочил, как укушенный, и зашлёпал с невероятной быстротой вперёд. Бильбо поспешил за ним, по-прежнему соблюдая осторожность. Теперь главной его заботой было не упасть опять и не наделать шума. В голове у него крутился вихрь — смесь надежды и отчаяния. Оказывается, найденный им камень — волшебный! Он делает невидимым! Прямо как в рассказах стариков! Даже как-то трудно поверить, что ты сам совершенно случайно нашел такой камень. Однако верь не верь, а ведь Голлум с его глазами-фонарями проскочил мимо него.

Они бежали всё дальше и дальше: Голлум — шлёп-шлёп — впереди, свистя и бранясь, Бильбо позади, бесшумно, как это делают все сычики-эльфы, когда охотятся в песках на необычайно чуткую дичь. Вскоре они добежали до того места, где по обе стороны, как Бильбо заметил ещё на пути к озеру, открывались боковые ходы. Голлум сразу принялся считать их:

— Один с-с-слева, один с-с-справа, так. Два с-с-справа, два с-с-слева, так, так, так... — и так далее.

Считая, он продвигался всё медленнее, шаги его становились всё неувереннее, а бормотание плаксивее: ведь он удалялся от воды, и ему делалось страшно. Коварные крысы могли выскочить в любой момент откуда угодно, а свою чудодейственную крупинку он потерял. Наконец он остановился у небольшой дыры слева.

— С-с-седьмой с-с-справа, так! Ш-ш-шес-с-стой с-с-слева, так! — шептал он. — Здес-с-сь. Дорога к дальнему туннелю, так. Проход здес-с-сь!

Он заглянул туда и отшатнулся. Бильбо едва успел отодвинуться, затаив дыхание.

— Мы не с-с-смеем идти дальш-ш-ше, моя прелес-с-сть, не с-с-смеем. Там крыс-с-сы, много крыс-с-с. Мы чуем их. С-с-с! Как нам пос-с-ступить? Провалитьс-с-ся им, утопитьс-с-ся! Надо обождать здес-с-сь, моя прелес-с-сть, немного обождать и ос-с-смотреться.

Таким образом, все застопорилось: Голлум вывел-таки Бильбо на правильную дорогу, но Бильбо не мог пройти! У входа, сгорбившись, сидел Голлум, нервно почёсывая шею задней лапой, глаза его мерцали холодным светом.

Бильбо тише гуляющего по туннелям ветра отделился от стены. Но Голлум сразу насторожился, поднял голову, открыл клюв, глаза его загорелись зелёным огнем. Он тихо, но угрожающе засипел. Голлум не мог видеть сычика-эльфа, но темнота обострила его слух. Он пригнулся, вытянул длинную голую шею вперед, почти касаясь клювом каменного пола. Глаза его излучали слабый свет, в этом свете был едва различим его тёмный силуэт, но Бильбо чувствовал, что Голлум был как трепещущая под дождевыми каплями пригнутая ветка — готовый распрямиться, собрался для прыжка.

Бильбо и сам замер на месте и почти перестал дышать. Он был в отчаянии. Необходимо выбраться отсюда, из этого страшного мрака, пока у него остались силы. Надо бороться. Ударить когтями злобную тварь, убить, опередить его, пока он не убил Бильбо. Нет, это будет нечестно. Бильбо невидим, у Голлума нет никакой возможности заметить его, да он ещё и не пытался убить его, Бильбо. И потом, Голлум такой одинокий, такой несчастный и заброшенный. Внезапно сердце Бильбо наполнилось сочувствием, жалостью, смешанной со страхом, он представил себе череду бесконечных беспросветных дней, без всякой надежды на лучшую жизнь, — лишь жесткий камень, холодная рыба, вечное шныряние и бормотание. Все эти мысли молнией пронеслись у Бильбо в голове, он содрогнулся. И вдруг совершенно неожиданно его озарила новая мысль, и он, словно подброшенный приливом решимости и энергии, прыгнул!

Вообще, сычики-эльфы плохо прыгают, в этом они не превосходят всех других сов. А это, стоит заметить, был ещё и прыжок в неизвестность... Бильбо перелетел прямо через голову Голлума, его мысли были кристально чисты и не задумывались над тем, что могло произойти, если бы Голлум вдруг перехватил его. Кроме того, Бильбо было невдомёк, что он чуть не размозжил себе череп о низкий свод туннеля.

Голлум сипло захрипел, откинулся назад и попытался схватить сычика-эльфа, но поздно — клюв его цапнул только воздух, а Бильбо, приземлившись на свои крепкие лапки, помчался по боковому ходу. Он улепётывал, не оборачиваясь. Сперва щёлканье и брань слышались прямо за спиной у Бильбо, потом прекратились. Раздался душераздирающий визг, полный злобы и отчаяния. Голлум был побеждён. Дальше он бежать не смел. Он проиграл: упустил добычу и потерял то единственное, чем дорожил. У Бильбо от его визга чуть сердце от страха не выскочило, но он продолжал бежать. Потом слабый, как эхо, но полный угрозы, до него донесся вопль:

— Вор, вор! Бильбо вор! Ненавис-с-стный, ненавис-с-стный, навс-с-сегда, навсс-сегда!

Потом наступила тишина. Но и тишина испугала Бильбо. «Если крысы так близко, что он их почуял, — думал сычик-эльф, снизив скорость и настороженно прислушавшись, — тогда они слышали его визг и брань. Осторожнее, а то эта дорога приведёт к плохому концу».

Туннель был низкий и пол грубо обработан. Для маленькой совы места хватало, но все же он несколько раз ушиб лапки, споткнувшись о торчащие камни. «Низковато для крыс, во всяком случае, для крупных», — подумал Бильбо. Он не знал, что даже самые крупные крысы могут передвигаться с огромной скоростью, низко склонив голову, да и пролезают они, на самом деле, везде, где пролезают их усы.

Вскоре пологий спуск кончился и опять начался подъём, делаясь всё круче и круче. Бильбо пришлось ещё больше снизить скорость. Туннель сделал поворот, тропа пошла резко вниз, и там, в конце короткого спуска, Бильбо увидел свет, падавший из-за следующего поворота. Не тусклый потусторонний, как растущего на стенах мха, а белый, дневной, какой бывает только под открытым небом. Бильбо пустился бегом. Он буквально скатился вниз, завернул за последний угол — и очутился на площадке, освещённой солнечным светом. После стольких часов мрака свет ослепил его, но на самом деле то была всего лишь полоса света, падавшая из-под нависшей над выходом каменной плиты. Бильбо заморгал и вдруг увидел крыс: те сидели перед выходом, полируя языком острые длинные когти, и не спускали глаз с ведущего к нему туннеля. Они были настороже, начеку, наготове.

Крысы дёрнулись, увидев Бильбо раньше, чем он их. Да, они его увидели! Просто Бильбо так обрадовался, увидев выход буквально в паре взмахов крыльями, что распахнул клюв — и его волшебная крупинка выпала! И Бильбо стал видимым. Крысы бросились к нему с дикими писками восторга.

Боль утраты и страха охватила Бильбо, как раньше Голлума, и, забыв про бегущих на него врагов, про когти, он быстро наклонил голову и вновь сцапал с земли крупинку. И чудо — крысы застыли как вкопанные! Они ничего не понимали: только что он был тут и вдруг пропал. Они опять запищали, на этот раз не от восторга, а от разочарования.

— Где он? — вопили одни.

— Нырнул назад в туннель! — кричали другие.

— Сюда! — орали третьи. — Туда!

— Посмотреть за камнем! — рявкнул капитан крыс.

Послышались писки, торопливые топотки мышиных ног, защёлкали зубы, и крысы, рыча и ругаясь, забегали взад и вперёд, натыкаясь друг на друга, падая и постепенно разъяряясь. Поднялась страшная суматоха, кутерьма и тарарам.

Бильбо до смерти перепугался, но у него хватило здравого смысла нырнуть за большой камень, чтобы его не сшибли с лап, не затоптали и не поймали на ощупь.

— Надо добраться до выхода, во что бы то ни стало добраться до выхода! — повторял он себе, но решился на это не сразу. Дальше всё происходило, как в играх, в которые часто играли маленькие совята, только страшней. Вокруг метались крысы, бедняга эльф раза два увернулся, потом был сбит с лап какой-то лысеющей крысой, который не мог понять, на что налетел, потом Бильбо рванул вперёд и кинулся к выходу.

Какая-то крыса почти полностью закрыла собой путь вперёд. Бильбо заметался возле выхода, не зная, что делать. Откуда-то сбоку подуло свежим ветерком. Маленький эльф обернулся и увидел щель, через которую было видно яркое небо. Отчаявшись, он попробовал протиснуться в щель, но застрял. Какой ужас! Бильбо уже видел, что там по другую сторону камней: узкое ущелье между высокими скалами, солнце вышло из-за облаков и ярко освещало пейзаж по ту сторону свободы. Но Бильбо не мог вырваться из тисков!

Внезапно одна из крыс остановилась и заорала:

— Рядом с щелью тень! Там кто-то есть!

Сердце у Бильбо бешено заколотилось, он рванулся изо всех сил — да так, что перья разлетелись в стороны! Разодрав бока до крови, Бильбо вырвался наружу и распахнул крылья. Их тотчас наполнил щедрый горный ветер — и сычик, издав радостную трель, "встал на крыло", уносясь как можно дальше от места, где чуть не стал обедом.

Бильбо удрал от крыс и от Голлума, но понятия не имел, где находится. Он потерял не только все свои вещи, но и друзей. Устало взмахивая крыльями, он летел и летел куда глаза глядят и посматривал вниз, на расположенные на земле тропы и леса — вдруг его друзья где-то там? Наконец тени от гор упали на эти самые тропы. Зависнув в воздухе, Бильбо оглянулся: солнце садилось за горы позади него! Он снова посмотрел вниз и увидел уходящие ещё ниже склоны. Внизу сквозь деревья кое-где проглядывали поляны.

"Глаукс милосердный! — мысленно ухнул Бильбо. — Кажется, я вылетел по другую сторону горы! Где же, о где же Гэндальф и пещерные совы? Только бы они не остались во власти крыс!"

От этой ужасной мысли мускусный желудок — самое чувствительное совиное местечко! — скрутило, а в крыльях поселилась жуткая усталость. Эльф понял, что если не спустится на землю, то упадёт и просто-напросто разобьётся, поэтому выбрал более здравомыслящий вариант.

Делать было нечего — пришлось продолжить путь пешком. Он шёл да шёл, поднялся из впадинки, перевалил через её край и опять стал спускаться. Но всё время его терзала одна крайне неприятная мысль: а не должен ли он теперь, когда у него есть волшебная крупинка, помогающая стать невидимкой, вернуться в кошмарные туннели и разыскать своих друзей. Только он пришел к решению, что это его долг, и почувствовал себя вконец несчастным — как вдруг услыхал голоса.

Он остановился и прислушался — на крыс, кажется, непохоже. Он тихонько подкрался поближе. Каменистая тропка, по которой он шёл, вилась вниз, слева возвышалась скала, справа спускался склон с лощинами, заросшими кустарником и невысокими деревьями. В одной из лощин в кустах кто-то разговаривал.

От напряжения Бильбо даже забыл, что увидеть его сейчас не смог бы никто. Распушившись, он подполз ещё ближе — и вдруг между двух валунов мелькнул красный капюшон: оттуда выглядывал Балин, как всегда стоящий в дозоре. Бильбо вдруг почувствовал себя самым счастливым сычиком-эльфом в мире. Он чуть не застрекотал от радости, как увидевший родителей маленький совёнок, но сумел сдержался. Он ещё не перестал быть невидимым, боясь какой-нибудь неожиданной и неприятной встречи, и теперь Балин смотрел прямо сквозь него, щуря жёлтые глаза.

"Устрою-ка я им сюрприз", — подумал Бильбо, пробираясь сквозь кусты, росшие по краю лощины.

Гэндальф спорил с пещерными совами. Они обсуждали события, происшедшие с ними в туннелях, и решали, что делать дальше. Гэндальф убеждал пещерных сов, что нельзя продолжать путь, оставив Бильбо в лапах презренных крыс и даже не выяснив, жив он или нет, и не попытавшись его спасти. А пещерные совы выражали недовольство.

— В конце концов, он мой друг, — говорила ястребиная сова, — и вовсе не так уж плох. Я за него отвечаю. Все-таки безобразие, что вы его потеряли.

Пещерные совы же утверждали, что вообще не надо было брать его с собой, и возмущались, почему он потерялся, а не держался около них, и зачем Гэндальф не выбрал кого-нибудь посообразительнее.

— Пока от него больше хлопот, чем пользы, — сказал кто-то. — Коли ещё идти обратно искать его в тёмных туннелях, так плевать я на него хотел!

— Да, я взял его с собой, а я ничего бесполезного не беру. Или вы мне помогаете искать его, или я ухожу — и расхлебывайте неприятности сами. А вот если мы найдём его, вы ещё не раз поблагодарите меня. Почему ты сам убежал, Дори, а его бросил?

— Так чего же ты не подобрал его после?

— Глаукс милосердный! Вы ещё спрашиваете! Эти поганые крысы в темноте дерутся, кусаются, валятся друг на друга, бьют кого попало… Вы мне чуть голову не отхватили когтями, Торин бросается во все стороны, дерёт всё подряд клювом... Тут вы вдруг ослепляете всех вашей дымовой атакой, крысы с визгом отступают, вы кричите: "Все за мной!" — и все вам повинуются. То есть мы думали, что все. Вы прекрасно понимаете, что нам некогда было себя пересчитывать. Мы проскочили мимо врагов, выбрались наружу и улетели сюда. И вот мы здесь, а сыщика нет, чтоб ему пусто было!

Распушился Бильбо от таких гневных слов. Выплюнул крупинку себе в лапу, сделал решительный взгляд и вышел из кустов.

— А сыщик тут как тут! — заявил он громче обычного (и чуть было не испортил момент сорвавшимся-таки голосом).

Видел бы Глаукс, как они подскочили от неожиданности! Как защёлкали, закричали от удивления и радости! Гэндальф был изумлён не меньше других, но, пожалуй, доволен больше. Он подозвал Балина и сделал ему выговор, высказав всё, что думает о дозорных, у которых посторонний может свалиться как снег на голову. Надо сказать, после этого случая Бильбо сильно вырос в глазах пещерных сов. Если раньше, несмотря на уверения Гэндальфа, они сомневались в том, что он сыщик первой категории, то теперь их сомнения рассеялись. Балин был ошарашен больше других. И все пещерные совы признали Бильбо ловкачом, достойным, чтобы влиться в команду на равных.

Бильбо до того был доволен похвалами, что, посмеявшись в душе, ничего не сказал про найденную чудо-крупинку, а когда его стали расспрашивать, ответил:

— Ну, просто подкрался потихоньку — как мы, сычики-эльфы умеем.

— Даже мыши не удавалось прокрасться у меня под носом и остаться незамеченной, — ухнул Балин. — Снимаю перед вами капюшон. — Что он и сделал, добавив: — Балин, к вашим услугам.

— Бильбо, ваш слуга, — ответил Бильбо.

Потом они потребовали у него отчёта о приключениях с той минуты, как он потерялся. И он рассказал им всё… кроме того, что нашел крупинку ("Подожду пока", — решил он). Особенно их заинтересовало состязание в загадках, а когда он описал Голлума, они, сочувствуя, пришли в ужас и заухали, как полоумные.

— И тут, когда он уселся рядом со мной, я не смог ничего придумать, — закончил Бильбо, — и просто спросил: "Что у меня в лапе?". А там ничего не было. И он не отгадал с трех раз. Тогда я сказал: "Ты обещал? Обещал! Теперь выводи меня!" Но он бросился на меня и хотел убить, я побежал и упал, и он не заметил меня в темноте. Тогда я пошёл за ним следом и услыхал, как он бормочет что-то себе под нос. Он думал, что я сам знаю, как выбраться из-под горы, и побежал к дальнему туннелю. А потом вдруг взял и уселся при выходе из туннеля, так что я не мог пройти. Тогда я перепрыгнул через него и пустился наутёк.

— А как же крысы? — удивлённо спросил Кили. — Разве они не сторожили выходы наружу?

— Сторожили! И сколько их было!.. Но я от них увернулся и улетел. Выход охраняла одна жирная крыса, поэтому я нашёл щель и выскользнул через неё — правда, перьев много потерял… — Он с сожалением поглядел на едва поджившие бока. — И вот я здесь!

Пещерные совы глядели на него по-новому, с уважением: он так запросто рассказывал про то, как увернулся от крыс, перепрыгнул через Голлума и протиснулся в щель, словно всё это не доставило ему никакого труда и волнений.

— Что я вам говорил? — весело заухал Гэндальф, взмахнув крыльями. — Бильбо далеко не так прост, как вы думаете.

При этом он бросил на Бильбо странный взгляд прищуренных жёлтых глаз, и у сычика-эльфа мелькнуло подозрение, что ястребиная сова догадывается о той части истории, которую он опустил.

У него тоже накопилось много вопросов. Может быть, Гэндальф объяснил всё остальным членам команды раньше, но Бильбо-то этого не слыхал. Он хотел знать, каким образом тот вывел пещерных сов и что это за лощина.

Ястребиная сова, не скрою, всегда была не прочь лишний разок похвастаться своей мудростью. Поэтому Гэндальф с удовольствием рассказал Бильбо, что они с Элрондом прекрасно знали о жестоких пещерных крысах, живущих в этой части гор. Но раньше крысы охраняли другую тропу, более лёгкую и доступную, где часто ловили путников, которых ночь заставляла опускаться на камни или скрыться в пещерах. По-видимому, совы со временем забросили ту дорогу, и крысы устроили новые ловушки в конце тропы, по которой как раз и шли пещерные совы. Произошло это, видно, совсем недавно, ибо до сих пор дорога считалась вполне безопасной.

Так вот, едва Гэндальф услыхал вопль Бильбо, он мигом сообразил, что произошло. Он убил кинувшихся на него крыс и успел скользнуть в щель. Он шёл по пятам за крысами и их пленниками, дошёл до пещеры, где сов представили Самой Главной Крысе, а там затаился в уголке под потолком и сотворил самый удачный из своих трюков — недаром он когда-то был великолепнейшим угленосом и обучался этому, как поговаривали, у самого Сорена.

— Очень деликатное было дело, — ухнул он, — всё висело на волоске!

Но Гэндальф недаром столько практиковался в сотворении дыма и огня буквально из ничего (не считая одного-единственного угля, который он всегда носил с собой в специальной огнеупорной сумке)! Что было дальше, мы знаем. Гэндальфу было известно о дальнем туннеле, как крысы называли то самое место, где Бильбо чуть было не потерял все свои перья.

— Крысы устроили там дополнительный выход давным-давно, — пояснил Гэндальф, — отчасти как лазейку, если понадобится бежать, отчасти как средство попасть на ту сторону гор; по ночам они делают туда вылазки и охотятся на птиц и мелких зверей, которые ночуют в этих лощинах. Они строго охраняют этот свой выход, и до сих пор никому не удавалось в него проскочить. Теперь они будут стеречь его ещё строже.

Гэндальф хрипло заухал, смеясь над незадачливыми горными грызунами, остальные тоже. Что говорить, убытки их были велики, но зато они прикончили Самую Главную Крысу и множество простых крыс в придачу и сами спаслись, так что пока, можно считать, находились в выгодном положении.

Но ястребиная сова быстро вернула их к действительности.

— Мы уже отдохнули, — сказала она, — пора двигаться дальше. Мы все устали, нам всем больно летать, но так надо. Ночью сотни крыс пустятся за нами в погоню, а смотрите — тени уже удлинились. До сумерек нам надо улететь как можно дальше, иначе, когда придёт время приземлиться, мы не сможем это сделать.

— Я страшно хочу есть, — простонал Бильбо, только сейчас осознавший, что ничего не клевал с уже несколько восходов. Каково это для сычика-эльфа, привыкшего к благодатным охотам Кунира, только представьте! Теперь, когда возбуждение прошло, он ощутил, как пусто было в его желудке.

— Ничем не могу помочь, — ухнул Гэндальф. — Разве что ты вернёшься и вежливо попросишь крыс поделиться с нами своей провизией.

Бильбо на мгновение представил эту картину и поёжился.

— Нет уж, благодарю покорно! — воскликнул он.

— В таком случае летим дальше.

"Что ж, во всём надо искать мудрое наставление на будущее. Лучше остаться без ужина, чем самим превратиться в ужин", — уныло подумал Бильбо, вставая за другими "на крыло".

В полёте Бильбо посматривал по вниз, высматривая, чем бы закусить: чёрная смородина только цвела, орехи ещё не созрели, ягоды боярышника не поспели. Во время небольшой передышки Бильбо сжевал несколько найденных листьев щавеля (ну и кислятина!), глотнул воды из холодного горного ручейка, пересекавшего тропинку, и даже проглотил три ягодки земляники, найденные под каким-то высохшим кустом, но голода не утолил.

Они летели и летели. Далеко внизу неровная каменистая тропка пропала. Исчезли кусты, высокая трава между валунами, участки дёрна, обглоданного кроликами, исчезли чабрец и шалфей, мята и желтые горные розочки. Вскоре путники приземлились на широком крутом склоне, усеянном камнями — остатками оползня.

Гэндальф прислушался, пригляделся к камням и тряхнул головой.

— Влетаем, тут небезопасно, — ухнул он.

И правда — как только они взлетели, камни и щебень посыпались вниз со склона. Потом заскакали обломки камней покрупнее, приведя в движение осыпь, потом стали срываться большие глыбы.

Усталые совы приземлились на деревья — сосновая роща, что росла везде до этого, тут, в долине, переходила в густой тёмный лес. Осыпь остановилась лишь далеко внизу, среди папоротника и корней деревьев, ещё слышался отдаленный грохот сорвавшихся камней.

— Если крысы сюда сунутся, обойтись без шума им будет нелегко, — негромко заметил Кили.

Остальные пещерные совы уже спустились вниз, на землю — усталые лапы тёрлись об древесную кору, вызывая раздражение, а крылья и вовсе будто напитались водой и казались неподъёмными. Путники уже давно не ели, поэтому их силы были на исходе.

— Неужели? — иронически пробормотал Бомбур, реагируя на слова молодой совы. — Зато легко будет сбрасывать нам камни на голову. Лететь больше никто не может.

Остальные уныло молчали, лишь изредка поджимали под себя гудящие от напряжения лапы.

— Пустяки! — ухнул Гэндальф, выглядевший куда более бодрым, чем все остальные. — Сейчас мы свернём и окажемся в стороне от осыпи. Надо торопиться! Оглянитесь вокруг!

Солнце давно село за горы, сумерки сгущались. Путники как можно быстрее ковыляли по дорожке, которая полого спускалась прямо на юг. Лесной мрак становился всё гуще и беззвучнее. Ветер совсем стих, и даже шёпота ветвей не было слышно в лесу.

— Неужели мы пойдем дальше? — спросил Бильбо, когда стемнело настолько, что он смутно видел лишь движения Торина рядом с собой, и стало так тихо, что дыхание сов казалось громким шумом. — У меня нет сил.

— Ещё немного, — подбодрил его Гэндальф.

Прошла, как им показалось, целая вечность, и вдруг они вышли на поляну, ярко освещенную луной. Чем-то место это им всем не понравилось, хотя ничего определенно плохого они сказать не могли.

Внезапно где-то над лесом послышался клекотание — жуткое, полное злобы и превосходства. Оно раздавалось в тёмной бахроме облаков, всё ближе и ближе. То были вороны, невесть почему летающие ночью, целое полчище ворон, которые терпеть не могли сов.

Хотя поблизости от родного сагуаро Бильбо ворон отродясь не водилось, он узнал их клёкот сразу. Его достаточно часто описывали в жутких сказках, рассказываемых родителями непослушным детям. Слышать заунывное карканье вот так, над лесом, ночью, осознавая свою беспомощность — это было слишком! Бильбо вспомнил всё, что когда-либо слышал об этих ужасных птицах, и его мускусный желудок буквально скрутился в узел. Ему вдруг нестерпимо захотелось отрыгнуть погадку. В панике он даже забыл о своей волшебной крупице, которую спрятал на самое дно маленького нашейного мешочка, что одолжил ему Двалин.

— Что делать, как быть?! — пронзительно ухнул он. — Спаслись от крыс, попались воронам!

Слова его стали пословицей, хотя теперь в подобной неприятной ситуации мы говорим "из огня да в полымя".

— В лес, быстро! — приказал Гэндальф. Все кинулись к чаще, в которой был шанс затеряться в темноте, спрятаться от острого вороньего зрения, которое при луне было почти таким же ясным, как днём. Однако внезапно раздался писк, и в чаще вспыхнули глаза — много, много глаз. Крысы, как и предполагал Гэндальф, с наступлением темноты бросились в погоню.

Совы остановились, не зная, что делать. Куда бежать — в лес, не зная, сколько там было крыс? Или улететь в небо и схлестнуться там с целой вороньей стаей?

Гэндальф прищурился и оглянулся назад.

— На дерево, быстро! — ухнул он, указывая лапой на одиноко росшую у обрыва ель.

Совы кинулись к деревьям, не понимая ещё, как это убережёт их и от тех, и от других. Лишь приблизившись, они разгадали хитрость ястребиной совы — деревья были мертвы, и убила их невероятно колючая лиана, обвившая стволы и ветви, словно паук жертву. Маленькие пещерные совы тотчас проскочили между лианой и стволом и взобрались на самые верхние ветки, которые только могли их выдержать. Гэндальф довольствовался нижней веткой, которая не так сильно заросла лианой, зато могла выдержать его вес и дать ему возможность нападать на самых активных крыс. Его жёлтые глаза ярко сверкали в лунном свете.

Ну а Бильбо? Бильбо отчаянно трепыхался в когтях Двалина, который, после взбучки, устроенной пещерным совам Гэндальфом, серьёзно вознамерился доказать, что они могут быть внимательными.

На какое то время путешественники оказались в безопасности. На их счастье, ночь была тёплая и безветренная. На деревьях и вообще-то долго не просидишь, а уж когда холод да ветер, внизу караулят крысы, а сверху — вороны, то и подавно.

Но так долго продолжаться не могло, и все это понимали. Вороны расселись на ближайших лесных деревьях, на кустах и даже на земле. Крысы их не трогали; оба вида нередко действовали сообща, совершая свои чёрные дела. Крысы частенько нападали на живущих вокруг гор животных, чтобы добыть себе пропитание. Иногда добыча оказывалась им не по клыкам, умела летать и вообще вела себя агрессивно. Тогда крысы призывали на помощь здешних ворон, а потом делились с ними добычей.

Таким образом, путники серьёзно попались, и ещё неизвестно, удастся ли им спастись. Даже Гэндальф, который, казалось, не боялся никого и ничего, в этот момент испытывал дрожь, отдающуюся в мускусном желудке. Но он решил, что так просто не сдастся, хотя, сидя на дереве в окружении крылатых и зубастых врагов, много сделать не сможет. Он сорвал с ближайшей ветки крупную шишку, потом поджёг её с помощью своего угля и швырнул в ближайшую кучу врагов. Шишка с шипением упала на спину одной из крыс, её лохматая плешивая шкура сразу же загорелась, и крыса с жутким писком заметалась по поляне. Остальные крысы отшатнулись от неё, поднялся гвалт. Следом за первой полетела вторая шишка, третья — Гэндальф вошёл во вкус, и пещерные совы, чуть воодушевившись, принялись рвать для него шишки со всего дерева. Они взрывались, ударяясь об землю, разлетались болючими искрами, пускали густой дым. Самая большая шишка стукнула по голове вожака ворон, и в воздухе запахло паленым пером. Оглушительное карканье всколыхнуло затихший в ожидании развязки лес.

— Что за шум сегодня в ночью в лесу Пустошей? — удивился один из орлов, которые в изобилии жили на вершинах местных гор. Он сидел на утёсе, и чёрный силуэт его вырисовывался в лунном свете. — Я слышу истошное карканье ворон! Похоже, эти прохиндеи вместе с крысами вновь безобразничают.

Он распахнул огромные тёмные крылья и несколькими мощными взмахами поднялся в воздух. Тотчас ещё двое орлов снялись со скал по обе стороны от него и последовали за ним, ибо был это Главеглаз — самый сильный и опытный орёл из всех местных. Орлы никогда не заводили вожаков, но уважали силу и мудрость, и самых старших из своих рядов защищали с невиданным упорством.

Описывая круги, они внимательно смотрели вниз и наконец заметили ворон — целая стая их летала на самом краю чащи, возле обрыва. У орлов острое зрение, они видят мельчайшие предметы с большого расстояния. Глаза Главеглаза могли с высоты в сотню крыльев видеть ночью бегущего в траве кролика. Он не мог разглядеть сидевших в ветвях сов, но видел мечущихся возле ворон и тёмные кляксы на земле — похоже, он не ошибся, и вороны вновь объединились с крысами.

Орлов не назовёшь добрыми. Бывают они трусливыми и жестокими. Но орлы древней породы, жившие на горах дальних Пустошей, были гордые, могучие и благородные — самые замечательные из птиц. Они не любили крыс и не боялись их. Когда орлы удостаивали крыс своим вниманием (что бывало редко, ибо орлы их не едят — крысиное мясо, по их мнению, было слишком вонючим), то налетали на крыс сверху и гнали к пещерам, не давая им охотиться. Крысы ненавидели и боялись орлов, но не могли добраться до их гнезд на вершинах скал и прогнать с гор.

Этой ночью Главеглазом овладело любопытство, он захотел узнать, что творится в лесу. По его предложению множество орлов покинули вершины и, медленно кружа над лесом, стали постепенно снижаться туда, где крысы и вороны пытались достать до сов, щедро обкидывающих их горящими шишками.

Они хорошо сделали, что спустились! Там, внизу, творилось что-то страшное и невообразимое. Загоревшиеся крысы, визжа, убежали в лес, подожгли его в нескольких местах. Стояло лето, на восточных склонах давно не выпадало дождей. Пожелтелый папоротник, хворост, густой ковёр из сосновых иголок, кое-где сухие деревья охватило пламенем. Вокруг прогалины бушевал огонь. Оставшиеся невредимыми крысы с беснованием прыгали на стволы, отскакивали, наткнувшись на колючки, ругали сов самыми ужасными словами, глаза их горели свирепым красным огнём.

Вороны собрались в воздухе, подальше от огня, и громко перекаркивались. Скоро они придумали план, показавшийся им самим замечательно остроумным. Скоро они собрали оставшихся крыс в стаю и накидали вокруг стволов сухие листья папоротника, ветки, найденные жёлтые листья. Поляна уже прекратила гореть, лишь местами тлея, однако возле одинокой ели, на которой сидели совы, огонь гаснуть, похоже, не собирался. Вороны и пришедшие в себя крысы подбросили туда ещё листьев, сучьев и папоротника. Вокруг сов образовалось кольцо дыма и пламени. Распространиться наружу вороны и крысы ему не давали, сразу же топча прорывавшиеся искры, зато оно стягивалось всё теснее, и вскоре ползучее пламя перекинулось на кучи валежника и листьев, нагроможденных под елью. Дым ел Бильбо глаза, он уже ощущал жар огня, сквозь дымовую завесу он видел, как крысы, радостно скаля мелкие острые зубы, скачут вокруг дерева. Позади них, на почтительном расстоянии, сидели и летали вороны, наблюдали и выжидали.

И тут крысы затянули страшную скрипучую песню:

— Пятнадцать птиц на ветвях качались, под ветром перья у них трепыхались. Но крылья — увы! — не помогли пташкам. Как же снова вспорхнуть бедняжкам? Покончим с ними каким путем? Зажарим? Сварим? Съедим сырьем?

Потом они перестали скакать, приблизились к огню и закричали:

— Летите, птички! Летите, коли можете! Слезайте оттуда, птички, а то зажаритесь прямо в гнёздышках! Пойте, птички, пойте! Чего молчите?

— Убирайтесь прочь, негодники! — ухнул в ответ Гэндальф. — Ещё не время для гнёзд. Кто озорничает с огнём, тех наказывают!

Гэндальф хотел их подразнить и показать, что не боится. Но на самом деле он боялся, а ведь он был самым опытным и сильным среди сов! Как будто не слыша его, крысы продолжали петь:

— Жги ель! Огонь до небес! Пламя, играй! Пламя, пылай! Ночь, посветлей! Нам веселей, э-гей! Жарь их, жарь и вари! Вари, пламя, вари и пеки! Ну-ка, ну-ка — жарь их до хруста! Ночь, посветлей! Нам веселей! Э-гей! Э-ге-ге-гей! Э-гей!

Пламя лизнуло ствол дерева под Гэндальфом, и ястребиная сова стремительно взлетела выше, царапаясь об колючки — её размер был слишком большой, чтобы пролезть между лианами и стволом. Кора загорелась, нижние ветки затрещали.

Гэндальф приземлился на самую верхушку. Из его горла вырвалось решительное стрекотанье. Он приготовился спланировать с высоты прямо на полчища крыс. Тут бы ему и конец, но зато он, наверное, убил бы немало врагов, свалившись им на головы. Но он не успел раскрыть крылья.

В этот миг с неба на него упал Главеглаз, схватил когтями за лапы — и взмыл ввысь.

Визг гнева и изумления вырвался у крыс. Гэндальф что-то проухал склонившему к нему голову Главеглазу, тот громко крикнул, и тотчас сопровождавшие его птицы ринулись вниз, как огромные чёрные тени. Вороны оглушительно закаркали и бросились врассыпную. Крысы запищали от ярости и страха. Орлы кидались на них, сильными взмахами чёрных крыльев сбивали с лап или гнали прочь, в лес. Орлиные когти царапали их. Другие орлы схватили пещерных сов, которые вскарабкались теперь на самые верхушки и покачивались там, замирая от страха — взлететь никто из них вряд ли бы смог сейчас.

Бедняжку Бильбо чуть опять не бросили одного! К счастью, последний свободный орёл, ещё совсем молодой и даже местами по-детски пушистый, заметил съёжившегося на ветке сычика-эльфа. Он схватил Бильбо и взвился вверх над суматохой и пожаром, Бильбо болтался в его когтях, как дохлая мышка, его лапки бессильно свешивались из проёмов между орлиными пальцами.

Крысы и вороны разбежались, разлетелись кто куда. Несколько орлов ещё кружили над полем битвы. Внезапно пламя охватило ель до самой вершины, она с треском запылала. Вся поляна обратилась в шквал искр и дыма. Бильбо вовремя оказался в воздухе, ещё минута — и он бы погиб.

Вскоре зарево пожара осталось далеко внизу — красное мерцание на черном фоне. Орлы подымались всё выше широкими плавными кругами. Никогда Бильбо не забыть этого полета. Так высоко он ещё не летал, да и вряд ли бы захотел летать. Вершины гор всё приближались — каменные острия, торчащие вверх из черноты. Может, там внизу и стояло лето, но тут было очень холодно. Бильбо закрыл глаза. Его мутило от недавних запахов побоища, от пережитого страха и от осознания, что вся его жизнь теперь находится в лапах и крыльях огромного орла, который, может, был вовсе не дружелюбным к незваным лесным гостям.

Внезапно полёт закончился. Молодой орёл, несший Бильбо, разжал пальцы, и сычик-эльф со стоном упал на твёрдую площадку. Он лежал и радовался, что не сгорел в пожаре, и боялся свалиться с узкого выступа в черный провал. В голове у него всё путалось после ужасных событий последних восходов, а также от голода. Неожиданно он услышал собственный голос:

— Теперь я знаю, каково мыши, когда совёнок, придушив её немного, оставляет ненадолго в покое.

— Нет, не знаешь! — возразил ему усталый и сиплый голос Дори. — Мышь всё равно рано или поздно опять попадёт в когти и будет съедена, она это знает. А мы, смею надеяться, не попадём.

— Это точно, — пробормотал Бильбо. Он сел на хвост, поджав под себя лапки, и с беспокойством посмотрел на молодого орла, который примостился неподалёку. Интересно, какую ещё он болтал чепуху и не обиделся ли орёл. Не следует обижать орлов, если ты всего лишь маленький сычик-эльф и лежишь ночью в горном орлином гнезде. Но орёл точил клюв о камень, отряхивал перья и не обратил на его слова никакого внимания. Вскоре подлетел другой орел.

— Главеглаз попросил тебя принести пленников на Большой Уступ! — прокричал он и улетел.

Молодой орёл взял Дори в когти и исчез в ночном мраке, оставив Бильбо одного. Бильбо начал было размышлять, что означает слово «пленники» и скоро ли он попадет вместо кролика орлам на ужин, но тут орёл вернулся за ним, одним движением сграбастал в когти и взмыл вверх. На этот раз лететь пришлось недалеко. Бильбо очутился на широком уступе. Он сидел, прижавшись к холодной каменной поверхности, замерев от страха. Сюда можно было только прилететь, а отсюда — улететь или упасть в пропасть, так как крылья всё ещё болели. Остальные путешественники уже сидели там, прислонившись спиной к скале.

Главеглаз тоже был там и беседовал с Гэндальфом. Выходило, что Бильбо никто не собирался есть. Ястребиная сова и орёл, судя по всему, были знакомы и даже в дружеских отношениях. Дело в том, что Гэндальф, частенько бывавший по роду своих занятий в горах, однажды оказал услугу орлам, вылечив их повелителя от укуса, нанесённого ему больной лисицей. Так что «пленники» означало лишь «пленники крыс» и ничего более. Прислушиваясь к их беседе, Бильбо понял, что теперь-то они окончательно покинут ужасные горы. Гэндальф просил Главеглаза, чтобы орлы перенесли его самого, пещерных сов и Бильбо как можно дальше, это сократило бы им путь через равнину. Однако Главеглаз не соглашался улетать настолько далеко от своих родных гор.

— Хорошо, — ухнул Гэндальф, когда понял, что ему не переубедить гордую птицу. — Тогда отнесите нас просто как можно дальше к северу, по вашему усмотрению. Мы вам и так многим обязаны. А сейчас мы умираем с голода.

— Я уже умер, — пропищал Бильбо слабым голосом, но его никто не услышал.

— Этому горю помочь нетрудно, — удовлетворительно проскрежетал Главеглаз.

Вскоре орлы принесли на скалу мышей, кролика и пару зайцев, и усталые совы наконец-то смогли перекусить. Бильбо так устал, что даже не смог подойти к тушкам, и Двалин, ворча что-то про изнеженных пустынных эльфов, принёс ему его часть мяса. Гэндальф съел полёвку и тоже прилёг отдохнуть.

Так закончились приключения в горах дальних Пустошей.

Вскоре желудок Бильбо приятно отяжелел, хотя в душе он и предпочёл бы любимых кунировских сверчков, а не жирную горную крольчатину. Он почувствовал, что готов заснуть. Сложив голову под крыло, он свернулся на жёстких камнях и уснул — и спал крепче, чем когда-либо у себя дома.

На другое утро сычика-эльфа разбудило взошедшее солнце. Он встал с намерением немного попеть ласковым солнечным лучам — "чру-ур-ур-ур!" — половить хрустящих сверчков, спрятавшихся от дневного света в зарослях кактусов... но тут же обнаружил, что он вовсе не дома. Он сел, вытянув лапы, и стал с тоской думать о том, как приятно было бы сейчас полетать над тёплой песочной пустыней, в ласковых пустынных потоках, почти не шевеля крыльями, поймать сладких насекомых, живущих в песках...

Ни полетать в пустыне, ни поесть сверчков, ни попить воды в тёплого кунировского родника ему не удалось. Пришлось довольствоваться холодной полёвкой, за ночь вмёрзшей в снег, после чего они начали собираться в путь.

Орлы уже поджидали их, рассевшись на ближайших уступах. Пещерные совы проухали прощальные слова, обещая когда-нибудь отблагодарить Главеглаза, — и пятнадцать громадных птиц взмыли в небо, держа в когтях ценный груз. Перевозчиком Бильбо на этот раз был взрослый корично-чёрный орёл с широкими белыми отметинами на груди. Солнце всё ещё стояло низко, воздух был свежий, туман лежал в долинах и вился вокруг вершин. Бильбо приоткрыл глаза и увидел далеко внизу ту самую поляну, где они ночью чуть было не погибли. Перед внутренним взором встали картины пожара, оскаленные пасти крыс, жутко выглядящие полутьме, их блестящие ликованием глаза и хриплые голоса, покаркивания ворон, с клювов которых капала кровь... Мускусный желудок задрожал. Бильбо зажмурился и крепче вцепился в пальцы орла, стараясь сдержать дурноту.

— Не щиплись! — сказал недовольно орёл. — Что ты трусишь, как кролик? Хотя ты и впрямь смахиваешь на кролика. Маленького такого, новорождённого крольчонка. Прекрасное утро, приятный ветерок. Что может быть лучше полета?

Бильбо хотел ответить: «Я вовсе не боюсь, ты меня не так понял, друг», но не посмел и только самую чуточку отпустил пальцы.

Через какое-то время орлы, должно быть, завидели ту цель, к которой направлялись, и начали опускаться. Они опускались большими кругами по спирали, довольно долго, так что сычик-эльф не вытерпел и опять открыл глаза. Земля теперь была гораздо ближе, внизу виднелись деревья — кажется, дубы и вязы, — обширные луга и речка. И прямо на пути у реки, которой из-за этого приходилось делать петлю, из земли торчал вверх каменный холм, скала, словно передовой пост далеких гор или гигантский обломок, заброшенный сюда на равнину каким-то невообразимым великаном.

Сюда-то, на верхушку скалы, сели один за другим орлы и опустили своих пассажиров.

— Счастливый путь! — закричали они. — Куда бы он ни лежал! И пусть примет вас в конце родное гнездо!

У разумных птиц принято так говорить, когда они хотят быть любезными. А орлы были самыми наиразумнейшими птицами Пустошей.

— Да несёт вас попутный ветер туда, где плывёт солнце и шествует луна, — благодарно ухнул Гэндальф. Он знал, как полагается вежливо ответить.

Когда орлы улетели, напоследок обдав путников свежим ветром из-под гигантских крыльев, совы мягко спланировали с верхушки скалы вниз, к реке. Реку в этом месте можно было перейти вброд по большим плоским камням. Здесь компания задержалась, чтобы обсудить свои планы.

— Я с самого начала намеревался по возможности благополучно переправить вас через горы, — начала ястребиная сова, когда все остальные расселись вокруг неё прямо на траву. — Благодаря моему умелому руководству и, что не столь важно, удачному стечению обстоятельств, с этой задачей я справился. В конце концов, это не моё приключение. Я, может быть, приму в нём ещё разок участие, но сейчас меня ждут другие неотложные дела.

Пещерные совы заухали от огорчения. Бильбо не мог сдержать слёз. Они-то уж разлакомились, решив, что Гэндальф останется с ними до самого конца и будет всегда вызволять их из затруднений.

— Я же не собираюсь исчезать сию минуту, — пояснил Гэндальф, заметив их печальное настроение. — Подожду ещё пару восходов. Возможно, я помогу вам выпутаться из теперешнего положения, да мне и самому нужна кое-какая помощь. У нас нет еды, которую вы бы могли взять с собой на случай, если не получится охотиться, и вам неизвестно, где вы находитесь. Это я сейчас объясню. Вы сейчас на несколько миль севернее того потока, которого должны были следовать, если бы мы не сбились с пути из-за приключений в горах. В здешних местах мало сов и других разумных животных тоже мало, но, если верить некоторым моим источникам — а у меня нет причин не верить им — недалеко отсюда живёт Некто. Сюда, к реке, он ходит редко и уж во всяком случае не днём, дожидаться его здесь бесполезно. И даже опасно. Мы должны сами его разыскать. Если при встрече всё обойдется мирно, я с вами распрощусь и пожелаю, как орлы, счастливого пути, куда бы он ни лежал.

Пещерные совы умоляли не бросать их, сулили ястребиной сове всяческие блага, почёт, драгоценности Горы, но он оставался неумолим.

— Там увидим, — отвечал он на все уговоры. — Хочу думать, что я и так уже заслужил часть вашего почёта и прочих благ.

Наконец они отстали от него. Выкупались в речке, которая у брода была мелкой, чистой, с каменистым дном, и, обсушившись на солнышке, почувствовали себя освеженными, хотя ушибы и царапины еще болели, и, конечно, они проголодались. Перейдя вброд на тот берег, путешественники зашагали по высокой зелёной траве вдоль раскидистых дубов и высоких вязов.

— А кто такой этот Некто, о котором ты упоминал? — спросил Бильбо, шедший теперь рядом с Гэндальфом.

— Очень важная персона. Прошу, будьте с ним вежливы. Пожалуй, я буду представлять вас постепенно, по двое. И не вздумайте его раздражить, а то бог знает, что может получиться. Предупреждаю — он очень вспыльчив и прямо-таки ужасен, когда рассердится, но в хорошем настроении вполне мил.

Пещерные совы, услыхав, о чем он толкует с Бильбо, столпились вокруг них.

— И к такой личности вы нас ведёте? Разве вы не могли подыскать кого-нибудь подобрее? И нельзя ли объяснить попонятней? — забросали они его вопросами.

— Именно к такой! Нет, не мог! Я и так объяснил достаточно понятно, — сердито ухнула ястребиная сова. — Если непременно желаете знать, его имя Брок. Живёт он в просторной норе в дубовой роще, на других животных не охотится. Он выкапывает из земли корни растений и больших личинок, ловит лягушек и мышей и питается главным образом ими. Часто он скитается далеко от дома, но всегда возвращается. Кое-кто утверждает, что когда-то он пришёл с гор, но мне кажется, что это не так, потому что в холода Брок зарывается глубоко в нору и дрыхнет там целыми днями.

Бильбо и пещерным совам нашлось теперь над чем поразмыслить, так что они замолчали и перестали приставать с расспросами к Гэндальфу. Они брели и брели, то вверх, то под уклон. Припекало. Бильбо до того проголодался, что охотно склевал два недозрелых жёлудя, найденных по пути. Он не понимал, почему они просто не могли "встать на крыло" и долететь до норы Брока, но глянул на хмурое и сосредоточенное выражение глаз Гэндальфа и не решился задать этот вопрос. "Наверное, этот Брок не любит летающих гостей", — решил он про себя и поспешил за товарищами — его маленьким лапкам требовалось куда больше шагов, чем остальным путникам.

Наконец во второй половине дня они заметили, что трава вокруг стала всё чаще быть примятой, будто по ней недавно кто-то ходил.

— Уже близко, — сказал Гэндальф.

Вскоре показалась гряда могучих древних дубов, а возле них — зелёные холмы, покрытые большими голубыми цветами. Над ними носились пчёлы, и их жужжание разносилось вокруг вибрирующим гулом. Внизу одного холма, возле корней самого большого и старого дуба, чернел лаз норы, уходящей глубоко под землю. Гэндальф остановился, и остальные совы сделали то же самое, робко поглядывая в сторону норы.

— Вам лучше обождать здесь, — заметила ястребиная сова. — Когда ухну, следуйте за мной. Но только помните — парами, с промежутком в пять минут. Бомбур у нас самый толстый, он сойдёт за двоих и будет последним. Пойдемте, мистер Бэггинс!

С этими словами Гэндальф двинулся в сторону норы, забрав с собой оробевшего Бильбо.

Чем ближе они подбирались, тем меньше было травы и тем теплее казалась голая земля, покрытая полуистлевшими прошлогодними листьями вперемешку с желудями. Жужжание пчёл разгоняло тишину окружения, а звуки совиных шагов глушились об землю. Бильбо был так напряжён, так настороженно зыркал по сторонам, щуря глаза, когда в них попадал яркий солнечный зайчик, что не заметил приближения хозяина территории. Лишь когда Гэндальф остановился и — случайно или нарочно — наступил ему на лапу, сычик-эльф посмотрел вперёд. И замер.

Путь им преградил огромный зверь. Он был не настолько огромен, как великие орлы дальних Пустошей, но значительно больше Бильбо — пожалуй, он мог бы заглотить его целиком и не подавиться. Зверь был косматым и серым со спины; морда же его была белой с чёрными полосами, которые, уходя на грудь, перебирались на ноги и также красили их в чёрный. Это был Брок — старый барсук, издавна живущий в этих дубовых местах. Как и все барсуки, он жил один и не любил незваных гостей.

— Кто вы такие и что вам надо? — спросил он нелюбезно. Его глаза походили на маленьких и блестящих жуков, изнутри они горели тёмным пламенем. Бильбо вспомнил наставления Гэндальфа и замер на месте; хоть тот и говорил, что Брок абсолютно безобиден, маленький эльф уже не был в этом уверен.

— Я Гэндальф! — заявила ястребиная сова.

— Первый раз слышу! — пробурчал барсук. — А это что за пищуха? — спросил он, наморщив нос и наклоняясь, чтобы разглядеть Бильбо.

— Это Бильбо, сычик-эльф из Кунира, из очень хорошей семьи, — ответил Гэндальф.

Бильбо неуверенно поклонился, ощущая затылком внимательный подозрительный взгляд.

— Я ястребиная сова, — продолжал Гэндальф. — Разумеется, я о вас слышал. Вы не знаете меня, но, может быть, знаете моего кузена Радагаста? Он живет близ южной границы Тёмного леса.

— Как же, славный малый, хоть и сова. Одно время я с ним часто виделся. Ладно, теперь я знаю, кто вы или за кого себя выдаёте. Что вам надо?

— Сказать по правде, мы потерялись, заблудились и очень нуждаемся в помощи или хотя бы в добром совете. Дело в том, что в горах нам досталось от крыс.

— Кры-ы-ыс? — переспросил барсук уже менее нелюбезным тоном. — Ого, значит, вы им попались в лапы? А зачем, спрашивается, вы к ним полезли?

— Это получилось нечаянно. Они застигли нас врасплох во время ночлега в горах. Мы совершали перелёт из западного края в здешний. Но это долгая история.

— Тогда проходите в мою нору и расскажите хоть часть, коли на это не уйдёт целый день, — предложил Брок, грузно отодвинувшись в сторону и давая им пройти к своему убежищу.

Гэндальф и Бильбо последовали совету и вскоре очутились в уютной земляной норке, устланной свежей пахучей травой. Тут было тепло и сухо, пахло ромашкой и сладковатым ароматом свежеубитой полёвки.

Они сели на травяную подстилку; Гэндальф приступил к рассказу, а Бильбо поджал под себя коротенькие лапки, посматривал на связки полевых цветов в углу норы и гадал, как они называются, — половины из них он никогда раньше не видал. А ведь Кунир, даром что пустыня, на границах буквально пестрил лугами с щедрым разнотравьем; на цветы, росшие там, прилетели смотреть даже из дальних лесов Тито.

— Я путешествовал в горах с одним-двумя друзьями... — начала ястребиная сова.

— Одним-двумя? Я вижу только одного, да и того еле могу разглядеть, — прервал его Брок.

— По правде говоря, мне не хотелось вам мешать, я боялся, что вы заняты. Если позволите, я подам сигнал.

— Подавайте, так и быть.

Гэндальф пронзительно ухнул, и тут же Торин и Дори появились у входа в нору, а через мгновение стояли перед ними и низко кланялись.

— Вы хотели сказать — с одним-тремя! — заметил Брок. — И это не такие малявки, как вон тот, что с тобой... Постойте, — он насторожился и повёл носом; глаза его прищурились. — Я знаю, кто это. Это пещерные совы, они мне знакомы.

— Торин Дубощит, к вашим услугам! Дори, к вашим услугам! — проговорили обе совы, снова кланяясь.

— Спасибо, я в ваших услугах не нуждаюсь, — ответил Брок. — Зато вы, видно, нуждаетесь в моих. Я не очень-то долюбливаю пещерных сов. Но коли вы и вправду Торин, сын Трейна, внук Трора, а ваш спутник вполне порядочная птица, и вы враги крыс и не замышляете никаких каверз на моей территории… кстати, как вы здесь очутились?

— Они летели в земли своих отцов, что лежат к востоку от Тёмного леса, — вставил Гэндальф. — Мы по чистой случайности оказались на вашей территории. Мы перелетали через горы дальних Пустошей и думали попасть в поток, проходящий чуть севернее. И тут на нас напали злые крысы. Об этом я и собирался вам рассказать.

— Ну, так и рассказывайте, — нетерпеливо сказал Брок, не отличавшийся вежливостью.

— Разразилась страшная гроза. В горах стали охотиться белые кошки, поэтому мы укрылись в пещере — я, сычик-эльф и ещё несколько пещерных сов…

— По-вашему, два — это несколько?

— Нет, конечно. Но нас было больше…

— Куда же они подевались? Убиты, съедены, вернулись домой?

— Н-нет. Они, очевидно, постеснялись явиться все сразу, когда я ухнул. Видите ли, мы просто боимся быть вам в тягость.

— Давайте ухайте! Раз уж всё равно навязались в гости, так одним-двумя больше — погоды не делает, — проворчал Брок.

Гэндальф опять ухнул — и в то же мгновение перед ними предстали Нори и Ори.

— Вот это да! — насмешливо заметил Брок. — Быстро, ничего не скажешь. Где вы прятались, у Гэндальфа под хвостом? Пожалуйте сюда.

— Нори, к вашим услугам, Ори, к ва… — начали они, но барсук их прервал:

— Благодарствую. Когда ваши услуги понадобятся, я их сам попрошу. Садитесь и давайте продолжать, а то не успеем дослушать историю до ужина.

— Как только мы заснули, — продолжал Гэндальф, — из щели в задней стене пещеры выскочили крысы и схватили сычика-эльфа, пещерных сов и вереницу наших сумок…

— Вереницу? Да вы что — бродячие торгаши? Или для вас шесть сумок значит вереница?

— Нет, нет! По правде говоря, с нами было больше шести сумок, так как нас тоже было больше… ага, вот ещё двое.

В эту минуту появились Балин и Двалин и поклонились так низко, что коснулись пёрышками на затылке земляного пола. Громадный барсук наморщил нос, но братья до того старались быть вежливыми, так кивали, кланялись, выгибали крылья и махали перед его носом своими капюшонами с истинно совиной вежливостью, что Брок перестал морщиться и отрывисто расхохотался. Уж очень они были смешные!

— Да уж, ну и пересмешники, — сказал он. — Входите, господа весельчаки, входите. Как ваши имена? Услуги мне сейчас не нужны, только имена. Садитесь и перестаньте так суетиться.

— Балин и Двалин, — ответили братья, не смея обидеться, и, опешив, сели на подстилку.

— Дальше! — приказал Брок ястребиной сове.

— На чем я остановился? Ах, да. Меня не схватили. Я убил парочку крыс, которые бросились в мою сторону…

— Славно! — вставил Брок. — Значит, иногда и ваши маленькие когти могут на что-то пригодиться.

— …и проскользнул в трещину, в которую крысы уволокли весь мой отряд. Я последовал за ними в их основные пещеры, где толпились крысы — Самая Главная Крыса с тридцатью или сорока наиболее сильными и ловкими воинами. Я подумал: «Если бы даже пещерные мои собратья были бодры и полны сил — что может поделать дюжина против такой уймы?»

— Дюжина? В первый раз слышу, чтобы восемь называлось дюжиной. Или у вас под хвостом есть ещё кто-то в запасе?

— Да, вот ещё одна пара, Фили и Кили, — проговорил Гэндальф, когда перед ними возникли эти две молодые совы и принялись улыбаться и кланяться.

— Хватит, хватит, — оборвал их Брок и зевнул, щёлкнув зубами. — Сядьте и молчите! Продолжайте, Гэндальф!

И Гэндальф продолжал, пока не дошёл до схватки во мраке в самом сердце горы и до того ужасного момента, когда обнаружилось, что потерялся Бильбо:

— Мы пересчитали друг друга, и выяснилось, что сычика-эльфа нет. Нас осталось всего четырнадцать.

— Четырнадцать?! Значит, от десяти отнять один будет четырнадцать? Это что-то новенькое! Вы хотите сказать «девять», или же мне представили не всех членов отряда?

— Да, разумеется, вы ещё не видели Оина и Глоина. А-а-а, вот и они. Вы извините их за лишнее беспокойство?

— Ладно. Пускай идут! Скорей входите и садитесь! Послушайте, Гэндальф, всё равно получается так: вы, десять пещерных сов и этот мелкий, который потерялся. Итого двенадцать, а не четырнадцать. Может, совы считают не так, как мы, барсуки? Но сейчас-то уж, пожалуйста, продолжайте.

Брок старался не показать виду, как его заинтересовала эта история. Встарь он знавал именно ту часть гор, о которой шла речь. Он кивал головой и одобрительно ворчал, слушая про то, как нашёлся Бильбо, как чуть было не попали под оползень, и про совместную атаку крыс и ворон в лесу.

Когда Гэндальф дошёл до того места, как они залезли на ель, а крысы и вороны стали пытаться выковырять их оттуда, Брок глухо заворчал, вздыбив на холке шерсть:

— Эх, меня бы туда! Они бы быстро поняли, что такое "железная лапа"!

— Ну, что ж, — сказал Гэндальф, очень довольный тем, что рассказ производит впечатление, — я сделал все, что мог. И вот мы сидим на деревьях, крысы беснуются внизу, вокруг жар и всплески огня... А эти омерзительные горные твари вопят от восторга и поют издевательски: "Пятнадцать птиц..."

— Порсух! — простонал Беорн. — Не уверяйте меня, будто крысы не умеют считать. Их столько, что это просто невозможно! Умеют. Двенадцать не пятнадцать, и они это отлично знают.

— Я тоже. Там ещё были Бифур и Бофур. Просто я не осмелился представить их раньше. Вот они.

При этих словах появились Бифур и Бофур.

— И я! — выпалил Бомбур, с пыхтеньем догоняя предыдущую пару. Он был очень толстый и к тому же рассердился, что его оставили на конец, поэтому очень запыхался. Он отказался выжидать сигнала и прибежал сразу.

— Ну, вот, теперь вас действительно пятнадцать, а раз крысы умеют считать, то, значит, столько и сидело на деревьях. Можете наконец закончить ваш рассказ без помех.

Только тут Бильбо понял, как умно поступил Гэндальф. Перерывы подогревали любопытство Брока, а постепенный рассказ Гэндальфа помешал Броку прогнать сов сразу, как подозрительных попрошаек. Брок избегал приглашать к себе в нору гостей. Друзей у него было мало, жили они довольно далеко от него, и он никогда не принимал больше двух друзей за один раз. А тут в его норе собралось целых пятнадцать незнакомцев!

К тому времени, когда ястребиная сова закончила рассказ о том, как их спасли орлы сюда, к реке, солнце село за горы дальних Пустошей и от выхода ощутимо потянуло прохладой.

— Отличный рассказ! — сказал Брок. — Давненько такого не слыхал. Может, вы всё и сочиняете, но рассказ заслуживает ужина. Хотите есть?

— Да, очень! — ответили гости хором. — Большое спасибо!

Брок отлучился на несколько минут. Вскоре он вернулся, сжимая в зубах за хвосты несколько жирных мышей. Таков был ужин старого барсука — мыши, пойманные им с утра, сочные молодые побеги папоротника, найденные на границе с сырым хвойным лесом, блестящие толстые личинки, в найденном гнилом дупле, лягушка с распоротым брюхом и несколько желудей. Брок разместил всё это на полу возле подстилок, и тут начался ужин или обед (назовите, как хотите), какого совы не видали с тех пор, как покинули Последний Домашний Приют.

Пока гости насыщались, Брок развлекал их, рассказывая своим густым раскатистым голосом истории про дикие земли и особенно про сумрачный, полный опасностей лес, который простирался далеко на запад, север и северо-восток — про ужасный Черный лес.

Пещерные совы слушали и качали головами, так как знали, что скоро им предстоит лететь над этим лесом, а днём ещё и спускаться в него, когда небеса будут патрулировать местные вороны. Они знали, что после гор дальних Пустошей лес этот — самое опасное из препятствий, подстерегающих их на пути к Горе. Поев, они тоже принялись рассказывать истории, но Брок был сонный и слушал невнимательно. Пещерные совы тараторили про золото, серебро и драгоценности, про кузнечное ремесло, но барсука такие вещи не интересовали: он жил в лесу, прекрасно обходясь без всего яркого и металлического.

Путники долго ещё сидели на подстилках и жевали роскошный обед. Снаружи совсем стемнело. Бильбо стал клевать клювом, голоса стали затихать, удаляться... и вдруг он вздрогнул и проснулся.

Проснулся оттого, что стало прохладней — огромный и тёплый Брок исчез. Пещерные совы сидели в норе у самого входа, подобрав под себя лапы, наблюдали за перемещениями маленьких мигающих светлячков и пели песню. Вот некоторые куплеты, но не все, их было гораздо больше, и пели совы долго-долго:

Дул ветер, мрачный и сырой,

И вереск гнулся под горой.

Смешала тень и ночь, и день

Угрюмой сумрачной порой.

Дул ветер с тёмных стылых гор,

Под ним стонал окрестный бор.

Скрипел, стонал, во тьме шуршал

Листвы тревожный разговор.

Дул ветер прямо на восток,

И лес промок, и лес продрог.

Кустарник стыл, и в небе плыл

Лохматых туч густой поток.

Дул ветер прямо к той Горе,

Где змей морской затих в норе.

Туман сизый плыл над ней

И таял в лунном серебре.

Бильбо опять задремал. Внезапно поднялся Гэндальф.

— Пора спать, — прокурлыкал он, и пещерные совы тотчас замолчали, повернув к нему головы, — пора нам, но не Броку. Здесь в норе мы можем спать спокойно, ничего не боясь, но, предупреждаю, помните о том, что посоветовал нам Брок на прощанье: ни в коем случае не выходите наружу до восхода солнца, а то вам придется плохо. Мы далеко от гор, но здесь, в лесу, тоже есть те, кто с удовольствием попробуют нас на зуб.

Бильбо сонно кивнул и зарылся поглубже в травяную подстилку. Её запах успокаивал и напоминал о сытых, безопасных, спокойных днях в родном Кунире. Бильбо заснул.

Когда он проснулся, солнце уже стояло высоко в небе — в нору проникали рассеянные солнечные зайчики. Кто-то из пещерных сов споткнулся о Бильбо, не заметив его в травяной подстилке, и брякнулся на землю. То был Бофур. Когда Бильбо открыл глаза, он щёлкал клювом и сердился.

— Вставай, лежебока, а то завтрака не достанется.

Бильбо вскочил как встрёпанный.

— Завтрак? — ухнул он. — Где?

— Большая часть у нас в желудках, — отозвались пещерные совы, бродившие по норе, — а то, что осталось, — вот там, в углу. Мы с восхода ждём Брока, но его всё нет. Только две новые мыши у входа нашли.

— А где Гэндальф? — спросил Бильбо.

— Где-то шатается, — ответили ему.

Ястребиная сова не возвращалась весь день. Только на закате она ввалилась в нору, где как раз ужинали сычик-эльф и пещерные совы. Брока не было ни слышно, ни видно с прошлого вечера, и это напрягало.

— Где же наш хозяин? И где вы пропадали целый день? — закричали все при виде Гэндальфа.

— Отвечаю на вопросы по порядку, и то после ужина! У меня с утра ни кусочка во рту не было.

Наконец Гэндальф отодвинул от себя последнюю мышку (он съел всех полёвок, которые ещё оставались, и подзакусил лягушкой, которую остальные члены отряда есть не рисковали) и вытянул лапы, расслабившись.

— Сперва отвечу на второй вопрос, — ухнул он.

Остальные совы тоже устроились поудобнее и приготовились слушать.

— Я разбирался в следах, которые присутствуют рядом с норой, — ответил наконец Гэндальф. — Сегодня ночью тут, видимо, было много местных барсуков. Я сразу понял, что Брок один не мог натоптать столько следов, и притом следов самой различной величины. Я бы сказал, что всю ночь до рассвета здесь плясали барсуки мелкие и крупные, средние и великаны. Они сошлись со всех сторон, кроме одной: никто не пришел с юга, с гор. И туда ведут следы только одного барсука. Я дошёл по ним до скалы, где нас оставили орлы, там они спустились в реку, а на тот берег я уже не стал перебираться — река там чересчур глубокая и течение сильное. Следы на той стороне уходили прямо в сосновые леса на восточном склоне гор, где у нас произошла такая миленькая встреча с крысами и воронами. Таким образом, я, кажется, ответил и на первый вопрос, — закончил Гэндальф.

Бильбо показалось, будто он понимает, к чему клонит ястребиная сова.

— Как же быть, если он приведет сюда ворон и крыс? — воскликнул он. — Нас всех перебьют! Вы же раньше говорили, что он с ними не дружит!

— Ну так что? И сейчас говорю. Не болтай глупостей. Иди-ка лучше спать, а то голова у тебя уже плохо варит.

Сычик-эльф и впрямь чувствовал себя разбитым, и ему оставалось только лечь спать. Он уснул под очередное пение пещерных сов. Засыпая, он по-прежнему думал о Броке; ему приснилось, что десятки полосатых барсуков медленно и тяжело кружатся в пляске при лунном свете. Наутро их разбудил сам Брок.

— А, так вы ещё тут? — ворчливо осведомился он. Он приподнял сычика-эльфа в воздух, обхватив поперёк туловища громадной мягкой лапищей, и засмеялся: — Я вижу, ты ещё не съеден крысами, воронами и злыми барсуками! — И самым неуважительным образом ткнул Бильбо в живот: — Наш малявка отъелся на сытной пище. Пойдем, добавим ещё!

И все пошли с ним завтракать. На этот раз Брок был в прекрасном расположении духа и очень смешил их разными забавными историями. Им не пришлось долго гадать, где он пропадал и почему так любезен, — он скоро сам им рассказал. Он совершил поход за реку в горы и, надо заметить, обернулся замечательно быстро. Побывав на обгорелой, а местами — ещё дымящейся, — поляне, он убедился, что по крайней мере часть рассказанного совами — правда. Он выследил и поймал в чаще молодую крысу, а также подкараулил и сбил на землю беспечного ворона и узнал от них, что отряды крыс и ворон ещё разыскивают сов. Их очень озлобила смерть Самой Главной Крысы и плешивый от раскалённой шишки затылок вожака ворон, а также гибель многих главных крыс и ворон от пожара, устроенного Гэндальфом. Они затеяли набег на территории, находящиеся рядом с горами, чтобы поймать сов и отомстить всем живущим в округе существам, которые, как они подозревали, укрывали беглецов.

— Рассказ ваш был отменный, — заключил Брок, — но теперь, когда я убедился в его правдивости, он мне ещё больше по душе. Я предлагаю вам любую помощь, какая в моих силах. Жили бы вы, как я, на краю Тёмного леса, вы бы тоже никому не верили на слово. После такого случая я буду лучше относиться ко всем пещерным совам. Надо же, убили Самую Главную Крысу, эту плешивую повелительницу блох! — И он рассмеялся свирепым смехом.

— А что вы сделали с крысой и вороном? — полюбопытствовал Бильбо.

— Разорвал на куски и щедро сдобрил мёртвую землю их горячей кровью, — ответил Брок таким тоном, будто пояснял нечто совершенно очевидное. Да уж, страшно было иметь этого барсука врагом! Но им-то он был теперь друг, и Гэндальф почёл за лучшее откровенно рассказать ему всю историю и цель их путешествия.

Вот какую помощь пообещал Брок. Он проследит, чтобы за совами не последовали нежелательные гости, пока путники не улетят из за границу Тёмного леса. Он даст в дорогу провизии, которой при умелой экономии хватит на несколько дюжину восходов. Провизия будет лёгкой и удобной для перевозки — сухие орешки и жёлуди, засушенное мясо мышей и особые семена с росших за холмом растений, которые имеют одно необычайное свойство: достаточно склевать лишь несколько штук, и сил у тебя хватит надолго. Одно лишь было плохо, эти семена вызывали жажду. Впрочем, Брок предупредил, что волноваться об этом не надо, так как до леса они встретят множество ручьёв и источников.

— Но путь через Тёмный лес будет трудным, опасным и неизведанным, — сказал Брок. — Повезёт, если большую его часть вы проведёте в полёте. Но вам всё равно придётся спускаться на день — в воздухе тут слишком опасно. В самом лесу ни воды, ни пищи не добудешь. Орехи ещё не созрели, а кроме орехов, там не растет ничего съедобного. Все живые существа в лесу — злобные, скверные и диковинные, и я сомневаюсь, что они подойдут вам для охоты. Если вы попадёте в Тёмный лес, то должны идти только по тропе, а если вы сойдёте с неё, то уже никогда не выберетесь, заблудитесь, не сможете взлететь и погибнете. Кроме того, тропу пересекает Чёрный Ручей с сильным течением. Не вздумайте в нём купаться или пить из него: я слыхал, что он заколдован и напускает сонливость, забывчивость. Вот и все мои советы. В лесу я уже ничем вам помочь не смогу, рассчитывайте на свою удачу, на собственную храбрость и на те припасы, которые я вам даю с собой. Желаю успеха. Моя нора — ваша нора, если вам случится возвращаться этим путём.

Они его, естественно, поблагодарили, отвесили множество поклонов, но на душе у них было тяжело от его зловещих слов. До них наконец дошло, что путешествие их опаснее, чем они воображали, и даже если они преодолеют все трудности, в конце пути их ждет морской змей, победить которого будет очень сложно.

Весь они провели в сборах. В полночь они поели с Броком в последний раз и, попрощавшись с хозяином, "встали на крыло". Покинув территорию старого барсука, они взяли к северу, а потом повернули на северо-восток. Слева темнели горы, снизу придвигалась линия деревьев, окаймлявших реку. Луна загадочно золотила луга и кроны деревьев.

Здесь, в прохладных ветреных небесах, как-то трудно было всё время помнить о крысах, которые там, далеко внизу, устроили за ними настоящую погоню. Спустя время, отлетев на много хвостов от норы Брока, они снова принялись болтать, петь и перестали думать про трудный путь, что поджидал их с наступлением утра, когда им придётся спуститься вниз.

Утром, когда стало светать и на фоне восхода засверкали вершины, путешественники спустились на землю и остановились на дневной ночлег. Они так давно не жили по расписанию, священному для многих диких сов, что чувствовали себя не в своей тарелке. Именно поэтому Торин выставил караульных — те должны были следить за окружающей средой и предупредить, если рядом появится что-то тревожное, пока остальные поспят. Спали все неспокойно, и во сне им слышалось карканье ворон и злобное пищание крыс.

Вечер предвещал погожую ночь. По земле стлался белый туман, воздух был прохладный, но небо было чистым и звёзды ярко мигали на его тёмном полотне. Путники снова отправились в путь. Они летели уже пару восходов и заходов солнца, но никого и ничего не видели — внизу, далеко под ними, стелились травы и цветы, одинокие деревья и холмы, на которых росли колючие кустарники. На третью ночь они так торопились скорее долететь, наконец, до леса, что не останавливались до самого восхода и даже некоторое время летели днём, при солнце, рискуя напороться на ворон.

На следующий день они вылетели поздно, почти на восходе солнца. Как только то выплыло своим жирным красным боком из-за горы, они увидели внизу чёрную мрачную лужу леса, который словно поджидал их. Над Тёмным лесом царила тишина. Редкие голоса птиц, которые иногда достигали слуха сов, слышались всё реже, пока не пропали вовсе.

Светлело. Путники поспешно приземлились, чтобы отдохнуть под нависшими ветками первых деревьев — никому не хотелось случайно попасться на глаза дневным властителям небес. Стволы деревьев, на которых оказались совы, были толстые, узловатые, ветки искривлённые, листья длинные и тёмные. Плющ обвивал деревья и стлался по земле.

— Ну, вот и Тёмный лес! — сказал Гэндальф. — Самый большой лес в северо-восточном краю. Как он на ваш взгляд?

Пещерные совы разглядывали лес со смесью напряжения и неуверенности.

— Здесь мы с вами прощаемся.

Так путники услыхали, что Гэндальф собирается бросить их на опушке Тёмного леса, и пришли в отчаяние. Но как его ни убеждали, решения он не переменил.

— Всё это мы уже обсуждали, — возразил он. — Спорить бессмысленно. Как я уже говорил, меня ждут неотложные дела в Далеко-Далеко. Я и так из-за вас опаздываю. Может быть, мы ещё встретимся до конца приключения, а может, и нет. Это зависит от того, насколько вы удачливы, отважны и сообразительны. Я посылаю с вами своего друга Бильбо, ведь я вам не раз говорил, что он не так прост, как вы думаете. Скоро вы в этом убедитесь. Так что не унывай, Бильбо, не ёжься! Не унывайте, Торин и КО! Экспедицию затеяли вы сами. Думайте всё время о том, что ваш ждёт ваш родной дом, и выбросьте из головы лес и змея! По крайней мере — до завтрашнего вечера!

Вечером он повторил то же самое. Пришлось им наполнить оставшиеся мешочки Двалина водой из прозрачного родника, бившего у самого входа в лес. Провизию в сумках они поделили между собой поровну, но Бильбо счёл свою долю невыносимо тяжелой, ему совсем не улыбалось тащить сумку на спине в такую даль.

— Не волнуйтесь, — утешил его Торин. — Сумка полегчает слишком скоро, ещё захотите, чтобы она стала тяжелее, когда провизия начнет подходить к концу.

Ястребиная сова сидела на нижней ветки, наблюдая за ними сквозь прищуренное третье веко.

— До свиданья! — сказала она Торину. — Всем, всем до свиданья! Летите над лесом ночью, спускайтесь в лес днём, но если и пойдёте дальше пешком, ни в коем случае не сходите с тропы, а то вряд ли найдёте её снова и вряд ли выйдете из Тёмного леса. В таком случае ни мне, ни кому другому вас больше не видать: влететь вам там не дадут.

— А нам обязательно идти именно этим путём? — простонал сычик-эльф.

— Да, обязательно! — отрезал Гэндальф. — Или вы двигаетесь этим путём, или отказываетесь от возможности вернуть Гору пещерным совам. А я и не позволю вам теперь пойти на попятный, Бильбо. Мне стыдно за вас! Как вы можете даже думать так? Теперь вы отвечаете передо мной за всех пещерных сов.

— Нет, нет! — начал оправдываться Бильбо. — Вы меня не так поняли. Я хотел сказать — нет ли какого другого пути к Горе?

— Есть, — ответил Гэндальф более миролюбивым тоном, пригладив перья, — но только здесь проходит нужный вам поток. На несколько хвостов в стороны — и вас снесёт обратно к горам, а то и вовсе куда-нибудь в Южные Королевства, где вы потеряетесь навеки. Нет уж, лучше держитесь Тёмного леса, не падайте духом, уповайте на будущее, и, если вам невероятно повезёт, вы, может быть, и покинете в один прекрасный день эту местность и увидите впереди полуостров Скрумов, а за ним — возвышающуюся на востоке Гору, где живет старый прохиндей Смог. Будем надеяться, что он вас не ждёт.

— Утешили, нечего сказать, — проворчал Торин. — До свиданья! Не хотите путешествовать с нами, так лучше уж летите. Хватит разговоров!

— Тогда до свиданья, и пусть свидание состоится! — ухнул Гэндальф и, "встав на крыло", полетел на северо-запад. Но он не мог утерпеть, чтобы не сказать самых последних напутственных слов. Он повернулся, взбив крыльями ещё стылый воздух и разинул клюв.

— До свида-а-анья! Пожа-а-алуйста, осторо-о-ожней! Спу-у-устите-е-есть — не сходи-и-ите с тропы-ы! — донеслось до них еле слышное клекотанье.

Затем Гэндальф развернулся и быстро полетел вперёд, пока не стал едва различимой точкой в небесах.

— До свиданья, до свиданья, перьями устланы небеса! — проворчали пещерные совы, сердясь ещё больше оттого, что уход Гэндальфа их ужасно огорчил. Предстояла самая опасная часть путешествия. Каждый повесил за спину по сумке и ещё маленькую кожаную сумочку с водой, потом они повернулись спиной к негостеприимному, но ещё светлому краю Пустошей и вступили в Тёмный лес.

Они вошли в лес, словно в мрачный туннель, пройдя гуськом под аркой, которую образовывали два высоких кустарника, склонившихся друг к другу, — такие старые и настолько задушенные плющом, что на ветках лишь кое-где виднелись побуревшие листочки. Вскоре дневной свет остался у входа в лес, далеко позади, словно яркая светящаяся дырочка. Узкая тропинка вилась между стволами. Тишина сделалась столь глубокой, что звук шагов сов, идущих довольно тихо, гулко отдавался в лесу, и казалось, что деревья нагибаются и прислушиваются.

Стоял неприятный липкий тёмно-зелёный сумрак. Лишь иногда тоненькому солнечному лучику удавалось прорваться сквозь листву и спутанные ветки. Но это было редко, а потом и вовсе прекратилось.

В лесу прыгали чёрные белки. Зоркие и любопытные глаза Бильбо подмечали, как, вильнув пушистым хвостом, белки удирали с тропинки и прятались за стволы. В подлеске, в плотных слоях сухих листьев слышались шорох, возня, шныряние и ворчание. Но кто издавал все эти звуки, Бильбо не мог разглядеть. Что было самое противное — так это паутина: густая, необыкновенно толстая, она протягивалась от дерева к дереву, оплетала нижние ветки по обе стороны тропы. Тропу паутина не пересекала нигде, по волшебной ли причине или по какой другой — неизвестно.

Прошло немного времени, и они возненавидели лес так же горячо, как ненавидели крысиные туннели глубоко в горе; им казалось, что из него уже никогда не выбраться.

Под лесной полог не проникало ни единого дуновения чистого воздуха, там навсегда застыли духота, темнота и тишина. Даже пещерных сов это угнетало, хотя они и привыкли работать внутри своей Горы и подолгу жили под землёй, в прокопанных рабочих норах. А уж сычик-эльф, живший на высоком сагуаро, и вовсе любил проводить летние дни на воздухе и теперь совсем задыхался.

Чуть легче становилось ночью, когда они могли лететь. Воздух над Тёмным лесом был холодным и неприветливым, но правильный поток помогал им нестись вперёд, практически не используя крылья. Однако вскоре, днём, они зашли так далеко в Тёмный лес, что к вечеру не смогли выбраться из него и взлететь: деревья накрепко переплелись ветвями, а Глоин, таки умудрившийся забраться на верхушку, напрасно взмахивал крыльями — поток проходил чуть выше, а над самыми деревьями воздух был стоячим и мёртвым, и совы отряда, не умевшие взлетать в таком положении, оказались заперты в лесу. Пришлось им идти пешком. Это были худшие ночи! Тьма становилась непроглядной, и это не преувеличение — они действительно ничего не видели, хотя зрение сов считалось наиболее зорким и продвинутым среди разумных птиц. Хотя нет, кое-что, пожалуй, они видели: чьи-то глаза. Ночью в окружающей тьме начинали вспыхивать огоньки, на путников нацеливались пары глаз — жёлтые, красные, зелёные, — потом исчезали и возникали уже в другом месте. Порой огоньки сверкали откуда-то сверху, с веток, и это было очень страшно. Но больше всего Бильбо не нравились отвратительные, бледные, выпуклые глаза. «Как у насекомых, — думал он, — только что-то чересчур большие».

Всё это, как казалось сычику-эльфу, продолжалось целую вечность. Он всегда хотел есть, потому что теперь приходилось экономить продукты. Восходы и закаты следовали друг за другом, а лес ничуть не менялся, и путники встревожились. Запасы провизии иссякали. Пещерные совы попробовали караулить белок и ловить их из засады на тропе, но в результате им удалось поймать лишь одну. Когда они её надкусили, она оказалась несъедобной, и белок оставили в покое.

Их мучила жажда, так как запасы воды убывали, а им пока не попалось ни одного источника или ручейка. Так всё и шло, пока однажды дорогу им не преградил поток, неширокий, но быстрый, казавшийся тоже чёрным. Хорошо, что Брок предостерёг их, а то они непременно напились бы воды и наполнили бы пустые мешочки. А теперь они задумались, как перейти поток, не входя в воду.

Бильбо подошёл к самому берегу и принялся вглядываться в черноту. Внезапно он воскликнул:

— Тут есть камни! Если напряжёмся, то сможем перейти вброд!

— Как вы думаете, далеко другой берег? — спросил Торин. Пещерные совы уже убедились, что у Бильбо самые зоркие глаза. И это несмотря на то, что именно пещерные совы чаще попадают в самые тёмные места, чем сычики-эльфы, привыкшие к светлым пустынным ночам.

— Далековато. В ста хвостах, не меньше.

— Ваших?

— Да.

— Доберёмся, — успокоил его Торин и повернулся к остальным пещерным совам. Оглядел их придирчиво и обратился в сторону молодых сов. — Фили, Кили, Ори, вы самые молодые, и глаза у вас лучше видят, — сказал он. — Подойдите сюда, видите камни, о которых говорит наш сыщик?

Молодые совы подошли к воде, наклонили головы в один и другой бок и согласно заклекотали.

— Отлично, — удовлетворённо заметил Торин. — Значит, первыми идём я, Бильбо, Оин и Балин. Затем Нори, Глоин, Дори и Ори, потом Кили, Бифур, Бофур и Двалин. И последними — Фили и Бомбур.

— Всегда я последний, мне надоело, — запротестовал Бомбур. — Пусть сегодня кто-нибудь другой будет последним.

— А зачем ты такой толстый? Вот и иди, когда все переберутся на случай, если ты решишь отдохнуть на полпути. И не вздумай ворчать и оспаривать приказания, а то с тобой произойдёт что-нибудь скверное.

Таким образом они все благополучно переправились через заколдованный поток. Только что Двалин осторожно перелез со скользких камней на твёрдый берег, а Бомбур (кстати, не перестававший клекотать себе под нос) собирался последовать за ним, как вдруг действительно произошло нечто скверное. Впереди на тропке послышался бешеный стук копыт, из темноты возник силуэт мчащегося оленя. Олень врезался в совиный отряд, заставил птиц с визгами страха рассыпаться в стороны и взвился в воздух. Он перемахнул через поток одним прыжком, приземлился, чуть пошатнувшись, и убежал так быстро, как только мог — его поглотила тьма леса, послышался звук удаляющихся копыт, потом всё стихло.

И почти сразу тишина нарушилась отчаянными возгласами Бильбо:

— Бомбур в воде! Бомбур тонет!

Увы! То была правда. Когда олень вылетел из лесу и полетел прямо на Бомбура, толстяк испугался и отшатнулся назад. Край берега был слишком скользким, и он плюхнулся в воду, не удержавшись на лапах.

Все кинулись к ручью и увидели над водой капюшон Бомбура. Они быстро схватили его клювами за этот многострадальный капюшон и с превеликими сложностями вытянули на сушу. Бомбур, естественно, промок насквозь, и это было ещё ничего, но вот беда: он спал, поджав во сне лапки, да так крепко, что совсем не реагировал на все попытки его разбудить.

Уныние охватило всю компанию, и в последующие дни оно ещё усилилось. После заколдованного ручья тропа вилась точно так же, лес был всё тот же. Если бы они знали о лесе побольше, то догадались бы, что приближаются к северо-восточной опушке леса и ещё немного терпения и отваги — и они выйдут в более редкий лес, куда проникает солнце. Но они не догадывались. К тому же они попеременно несли тяжелого Бомбура — четверо сов тащили его, а остальные несли их сумки. Не полегчай те за последние дни, им бы нипочем не справиться. Но даже тяжелые сумки лучше тяжелого Бомбура. Толстяк, к сожалению, не заменял собой сумок с едой. Настал день, когда у них почти не осталось ни пищи, ни питья. В лесу ничего не росло — лишь губки на деревьях да растения с бледными листьями и неприятным запахом.

Через четыре восхода после того, как они переправились через поток, начался сплошной буковый лес. Путники сперва обрадовались этой перемене: пропал подлесок, темнота перестала быть такой густой, освещение сделалось зеленоватым. Однако светились лишь бесконечные ряды прямых серых стволов, возвышающихся, словно колонны в громадном сумеречном зале. Появился ветерок, зашелестела листва, но и шелест был какой-то печальный. Сверху слетали листья, напоминая о том, что приближается осень. Под ногами шуршал сухой ковер, накопившийся от прежних осеней.

Два восхода спустя они заметили, что тропа пошла под уклон, и скоро оказались в ложбине, заросшей могучими дубами.

— Да кончится когда-нибудь этот проклятый лес?! — сердито ухнул Торин. — Кто-то должен залезть на дерево и попытаться выбраться наружу. Надо выбрать самое высокое дерево у самой тропы.

Конечно, под «кто-то» разумелся Бильбо. Выбор пал на него потому, что забираться — так уж забираться на самую верхушку, а для этого надо быть очень легким, чтобы выдержали тонкие ветки. Конечно, пещерные совы не сильно обгоняли сычика-эльфа в весе, но в этот раз решили не рисковать. Пришлось несчастному Бильбо лезть по шершавой коре вверх. Он продирался сквозь густые сучья, весь перепачкался зелёным и чёрным о старую кору, много раз чуть не сорвался и наконец, преодолев самый трудный участок, где буквально не за что было ухватиться, долез до верха. А пока лез — только и думал, есть ли на дереве пауки и удастся ли ему спуститься вниз, не свалившись — густая ветвяная поросль не даст распахнуть крылья, и он может разбиться.

Наконец он забрался на самую верхушку и осторожно вылез над лиственной крышей. Свет ослепил Бильбо. Снизу его окликали товарищи по отряду, но он ничего не отвечал и, зажмурившись, только крепче вцеплялся в ветки. Солнце сверкало так ярко, что он долго не мог открыть глаза, когда же открыл, то увидел море тёмной зелени, колышущейся на ветру. Бильбо долго наслаждался ветерком, ласкающим его. Наконец уханья сов, которые там, внизу, буквально лопались от нетерпения, напомнили ему о деле. Он осторожно раскрыл крылья и попытался поймать ветер.

Напрасная трата времени! Нет, ветер был. Он колыхал кроны деревьев и гнал вперёд редкие рваные перья облаков. Но сколько сычик-эльф не прыгал, пытаясь поймать поток и взлететь, у него ничего не получалось. Снова и снова он падал на ветки, судорожно хватался за них лапами, словно маленький совёнок, ещё не прошедший церемонию Первого Полёта и боящийся упасть вниз. Поток, достаточный для птичьего полёта, был чуть выше, а здесь, в нескольких хвостах от поверхности Тёмного леса, его силы было недостаточно, чтобы Бильбо и его товарищи взлетели. Вскоре Бильбо это понял, и поэтому полез вниз в совершенном отчаянии. Исцарапанный, потный, несчастный, он спустился во мрак леса и долго не мог ничего различить вокруг. Его отчет поверг и остальных в отчаяние.

— Улететь не сможем, а лес всё не кончается и не кончается! Что нам делать? Какой толк было посылать эльфа? — восклицали они, как будто Бильбо был виноват во всём.

На восходе они доели последние крохи, а проснувшись к вечеру, вновь ощутили грызущий голод. Лил дождь и уже просачивался кое-где через густой полог леса. Во рту у них пересохло от жажды, но дождь не принес облегчения — не будешь же стоять, высунув язык, и ждать, когда на язык упадет капля. А лужи всё не собирались и не собирались. Впрочем, вскоре Бофур придумал, как собрать немного влаги. Они с Бильбо, который всё ещё чувствовал себя виноватым из-за неудачной попытки взлететь, снова забрались наверх, и раскрыли над деревом один из мешочков, в который собрали немного дождевой воды. Она была не самой вкусной водой, которую совы пробовали, но хоть немного смочила горло. Утешение им неожиданно доставил и Бомбур.

Он вдруг проснулся, сел и задумчиво поскреб затылок. Он никак не мог взять в толк, где он и почему такой голодный: он забыл всё, что происходило после визита в Кунир, в сагуаро Бильбо в то далёкое весеннее утро. Немалых трудов им стоило убедить его, что всё было так, как они рассказывают.

Услыхав, что есть нечего, он горько заплакал.

— Зачем я только проснулся! — воскликнул он. — Я видел такие прекрасные сны! Мне снилось, будто я бреду по лесу вроде этого, и в том лесу идёт пир, идёт и не кончается. Лесной король, каштановая птица, сидит в короне из листьев, все распевают веселые песни, а уж сколько там пищи!.. Я просто описать не могу.

— Тем лучше, — сказал Торин. — Раз ты не способен говорить ни о чём другом, кроме еды, то лучше помолчи. Нам и так от тебя одни неприятности. Если б ты сейчас не проснулся, мы оставили бы тебя в лесу, и смотри тогда свои дурацкие сны. Думаешь, легко тебя тащить после такого долгого поста?

Что им оставалось делать? Они сильнее вжали осунувшиеся животы, взвалили на спины сумки и поплелись дальше по тропинке, даже не надеясь выйти живыми из леса. Они брели весь день из последних сил, да ещё Бомбур непрерывно стонал и жаловался, что лапы у него подкашиваются и он сейчас ляжет и уснёт.

Наконец Торин не выдержал. Все они были усталыми, голодными и измученными долгим переходом по Тёмному лесу. Торин опустил сумку на землю и скомандовал:

— Привал!

Совы тотчас рухнули наземь. Бильбо поджал под себя лапки — ему нездоровилось; под перьями поселился холод, его кожа горела, а в голове стояло жужжание. Он распушился, спрятал голову в пух, надеясь согреться и хоть немного поспать, когда вдруг Балин, назначенный караульным, шепнул:

— Опять глаза. Больше, чем прежде.

Совы вскочили и испуганно заозирались. И правда — впереди, на тропе, скрывавшейся во тьме, мигали красные и жёлтые огоньки. Ни звука не издавали неведомые твари, будто боялись вспугнуть свою добычу.

Бильбо посмотрел назад, туда, откуда они пришли — и там тоже на них из темноты смотрели глаза, пустые и белые, как выеденные яйца. Совы сбились в кучку, ужас овладел ими. Глаза мигнули и пропали, но спустя мгновение зажглись вновь — и в этот раз они были несравненно ближе.

— Спасайся, кто может! — истерично ухнул Бомбур, и пещерные совы, забыв все наставления своего друга Гэндальфа и барсука Брока, бросились куда глаза глядят.

Напрасно Бильбо бегал по тропе и звал, звал:

— Дори, Нори, Ори, Ойн, Глойн, Фили, Кили, Бомбур, Бифур, Двалин, Балин, Торин Оукеншильд!

Пещерные совы не отзывались и не возвращались на тропу, потеряв её, как и многие другие до них. Бильбо остался один в полной тишине и темноте. То был один из самых скверных моментов в его жизни. Бильбо долго блуждал в темноте, тихонько клекотал в надежде, что кто-то из пещерных сов его услышит и придёт на его зов. Но на тихий клёкот пришли только глаза, и хоть их теперь было не так уж много, они вызывали ужас. Дрожа хуже осинового листа, Бильбо залез на дерево и примостился у основания нижней ветки, крепко вцепившись в кору когтями. Внизу кто-то едва слышно шебуршался; будто тонкие костяные игры впивались в землю. Сычик-эльф долго слушал этот звук, стараясь дышать как можно тише, пока его не сморила усталость.

Проснулся он внезапно, почувствовав чьё-то прикосновение. К его боку прижалась какая-то крепкая липкая нитка, а когда он попытался встать, тут же упал с ветки, так как его лапы оказались спутаны той же гадостью.

Из-за ствола вдруг появился здоровенный паук, огромный, каких Бильбо никогда в жизни не видывал. Сычик-эльф видел его глаза, чувствовал, как притрагиваются мохнатые лапы; паук трудился на совесть, опутывая и опутывая Бильбо своими мерзкими нитями-паутинами. Хорошо, что Бильбо вовремя очнулся, — ещё минута, и он бы уже не смог шевельнуться. И тогда паук впрыснул бы ему яд, как проделывают с мухами обыкновенные пауки. Бильбо отчаянно взвизгнул — "Чиур!" — как умеют кричать лишь сычики-эльфы, находящиеся в беде, и со всей силы ударил врага по лапам своим маленьким, но острым клювом. Паук отпрыгнул назад, а Бильбо тем временем просунул когти меж животом и паутиной и, поднатужившись, разорвал паутину на несколько коротких полосок. Теперь настал его черёд нападать, и он накинулся на паука со всей возможной на данный момент яростью. Если бы паук знал, что ему грозит, он бы пустился наутёк сразу, но он явно не привык к «добыче», которая готова дорого отдать свою жизнь, и Бильбо успел нанести ему удар клювом в голову. Паук заскакал, заплясал, дико задергал лапами, и тогда Бильбо снова наскочил на него, со всей силы ударил по глазам и принялся клевать гигантское, но абсолютно растерявшееся от неожиданности и испуга насекомое, драть когтями и бить, пока паук не испустил дух. И лишь поняв, что победил, маленький сычик-эльф издал победоносное курлыканье — и упал сам, надолго потеряв сознание.

Когда он пришёл в себя, его окружал обычный тусклый дневной полумрак. Паук лежал рядом мертвый, когти сычика были в черных пятнах его мерзкой крови. Убить гигантского паука в темноте, в одиночку, без помощи Гэндальфа, пещерных сов или ещё кого бы то ни было — это, я вам скажу, было неслыханное событие в жизни Бильбо. Он почувствовал себя совсем другим — более храбрым и беспощадным. Он тщательно вытер когти о траву и с новыми силами отправился на разведку. В лесу царило безмолвие. Прежде всего следовало разыскать друзей; далеко уйти они не могли, разве что их взяли в плен местные разумные животные, если таковые имелись, или кто-нибудь похуже. Бильбо понимал, что кричать тут небезопасно, поэтому долго стоял на месте и раздумывал, в какую сторону двинуться на поиски остальных. Жаль было, конечно, покидать тропу, ведь и Гэндальф, и Брок строго-настрого запретили это делать; но Бильбо также обещал ястребиной сове позаботиться об отряде. Он просто не мог отправиться дальше, не найдя пещерных сов.

«Зачем они не послушались советов Брока и Гэндальфа! — сокрушался Бильбо. — А теперь мы так все запутались. "Мы"! Хорошо, если "мы", а то одному так страшно!..»

Наконец он определился с направлением и с тяжёлым сердцем, полным решимости и неуверенности одновременно, сошёл с тропы. Лес тут же стал будто темнее и мрачнее; Бильбо оглянулся в сторону, где должна была быть тропа — и не увидел её. Теперь он тоже потерялся.

"Коль верёвка узелком, терпение всё развяжет. Попробуй и убедись — терпение помогает", — вспомнил он почему-то наставления своей дражайшей матушки. Как всегда, воспоминания о доме наполнили его душу светом и любовью к жизни. Бильбо встряхнулся, скидывая с себя опустошённую тоску, и решительно направился вперёд, стараясь не шуметь. Как я уже не раз говорил, сычики-эльфы, как никто, умеют бесшумно ступать по лесу; кроме того, Бильбо достал из нашейного мешочка свою драгоценную крупинку-невидимку и успокаивающе сжал в лапе.

Он осторожно крался вперёд до тех пор, пока не различил в нескольких хвостах от себя клубок черноты, слишком густой даже для Тёмного леса — словно клок сумрачной ночи, который забыл рассеяться с наступлением дня. Подобравшись ближе, Бильбо понял, что это паутина, намотанная в несколько слоёв. И тут он увидел над собой пауков: гигантские, страшные-престрашные, они сидели на ветвях. Бильбо задрожал: крупинка крупинкой, а вдруг пауки видят сквозь невидимость? Стоя за деревом, он некоторое время наблюдал их в тишине и покое леса и вдруг понял, что отвратительные твари разговаривают друг с другом! Голоса их походили на тоненький скрип и свист, но он разобрал слова. Они говорили про его друзей, пещерных сов!

— Жаркая была схватка, но дело того стоило, — просвистел один. — Ну и жёсткая у них шкура, зато внутри они наверняка сочные.

— Да, да, повисят немножко — ещё вкуснее станут, — подхватил другой.

— Не передержите их, — подал голос третий, — чтоб не засохли, а то что-то худоваты. Видно, плохо питались последнее время.

— Убейте их сейчас, говорю вам, — просвистел четвертый, — а потом пусть повисят дохлые.

— Да они и так уже дохлые, поверьте мне, — возразил первый.

— Ничего не дохлые. Сейчас один крутился — видно, очухался. Идём — покажу.

И толстый паук быстро побежал к ветке, с которой рядком свисала дюжина больших свертков. Только тут Бильбо заметил их в тени дерева и ужаснулся: из свёртков торчали — где совиная лапа, где клюв, где кончик крыла, а где капюшон.

Паук направился к самому толстому из свёртков.

«Должно быть, бедняга Бомбур», — подумал Бильбо.

Паук сильно ущипнул Бомбура за живот. Бомбур был явно жив. Раздался приглушенный визг, и торчащая лапа метко лягнула паука. Послышался звук, как будто ударили по выдохшемуся футбольному мячу; взбешенный паук свалился с ветки, но вовремя ухватился за собственную нить.

Остальные расхохотались.

— Ты прав, — сказали они, — завтрак жив-здоров и лягается.

— Сейчас перестанет, — злобно прошипел паук и полез наверх.

Бильбо понял, что настал момент действовать. Вот только что делать? Добраться до пауков он не мог, да и не успеет — те добьют бедного Бомбура раньше, чем он сможет ему помочь. Оглядевшись в поисках того, что могло бы ему помочь, Бильбо увидел углубление — очевидно, русло пересохшего ручья, — где валялось много камней. Недолго думая, он подобрал гладкий, как яйцо, камень, очень удобно легший в лапу.

Ещё дома, летая на границу с Тито, он часто видел, как молодые сипухи, наслушавшись сказок взрослых о благородных воинах с острова Га`Хуула, летали под деревьями, тренируясь в метании найденных камней, и палок, и всего, что им попадало под лапы. Однажды Бильбо случайно выдал своё присутствие, восхищённо воскликнув «чру-ур-ур-ур», когда одна из сипух кинула камень точно в центр мишени, изображённой на земле мастерскими когтями её родителей. Сипухи тогда дружелюбно отнеслись к появлению в лесу кунировского сычика-эльфа и даже пригласили его к себе в игру. Так Бильбо научился недурно метать камни. В свободное время, будучи моложе и энергичней, он много упражнялся, швыряя камни в разные предметы, поэтому мог считаться опытным в этом виде нападения.

К сожалению, он мог поднять не все камни, а те, что ему давались, вряд ли могли убить такого большого врага, как гигантский паук. Но сейчас важнее было не убить, а хотя бы отогнать от толстой пещерной совы, которая находилась в смертельной опасности. Пока Бильбо подбирал камни, паук долез до Бомбура, и через секунду тому бы несдобровать. И тут Бильбо бросил камень. Бац! — камень ударил паука по макушке, и паук от неожиданности сорвался с ветки. Он с глухим стуком ударился об землю, не успев ухватиться за паутину, и затих, задрав лапы.

Второй камень со свистом прорвал большую паутину и уронил на землю паука, сидевшего в центре. По пути к земле он пересчитал все ветки дерева и потому не было ничего удивительного, что его жизнь оборвалась. На мгновение стало тихо, нестерпимо тихо, жутко тихо, а потом в колонии пауков поднялась паника, и на время, могу вас уверить, они и думать забыли про своих пленников-сов. Видеть Бильбо они не могли. Но сообразили, с какой стороны летят камни. С молниеносной быстротой они помчались по веткам, выбрасывая нити во всех направлениях. Пространство наполнилось смертоносными качелями.

Но Бильбо уже споро перебежал на другое место. Ему захотелось раздразнить пауков, раззадорить, как следует разозлить. Когда к месту, где он раньше стоял, сбежалось штук пятьдесят пауков, Бильбо принялся швырять в них камнями, а потом, приплясывая между деревьями, запел песню, чтобы привлечь внимание пауков, а также пещерных сов:

Жирный паук

Взгромоздился на сук

И не видит меня

Среди белого дня.

Эй, старый дурак!

Я подам тебе знак,

Паутину бросай

И меня догоняй!

Может, и не слишком складная дразнилка, но не забывайте — он сочинил её сам, экспромтом, в самый неподходящий момент. Песенка свое дело сделала: пока он пел, кидался камнями и топал лапами, буквально все пауки бросились к нему. Одни спрыгнули и бежали по земле, другие мчались по веткам и, раскачиваясь, перепрыгивали с дерева на дерево, третьи перекидывали новые нити через тёмное пространство. Пауки оказались гораздо проворнее, чем Бильбо ожидал. Очень уж они разозлились. Во-первых, им не понравились камни, во-вторых, пауки терпеть не могут, когда им говорят «жирный паук», ну, а уж «старый дурак» и подавно обидно всякому!

Бильбо бросился на новое место, но пауки разбежались теперь по всей поляне и быстренько начали плести паутину между стволами. Очевидно, замысел их был таков: очень скоро сычик-эльф неминуемо очутится в западне — и путь ему будет отрезан. Но, окружённый со всех сторон охотящимися на него насекомыми, Бильбо нашёл в себе мужество затянуть еще одну песенку:

Паутины вьется нить,

Мне готовят сети,

Но меня им не скрутить

Ни за что на свете.

Вот я, вот!

Вам везет,

Слушайте, глядите!

Пауки, дураки,

Ну-ка догоните!

Тут он повернулся и увидел, что последний свободный промежуток между двумя высокими деревьями тоже затянут паутиной, но, по счастью, не настоящей густой сеткой, а отдельными толстыми нитями, наспех протянутыми туда-сюда. Бильбо подбежал, перерубил их когтями и зажатым в одной из лап камнем и с пением побежал дальше, делая невысокие перелёты — так передвигаться было значительно быстрее и менее энергозатратней.

Пауки заметили, как порвалась паутина, словно разрезанная чем-то невидимым, а потом увидели убегающий и временами — улетающий от них камень, и всей оравой погнались за сычиком-эльфом по земле и по ветвям; их мохнатые лапы мелькали, челюсти щелкали, глаза вылезали из орбит, пауки задыхались от ярости.

Бильбо забежал далеко в глубь леса, потом совершенно бесшумно прокрался обратно, а пауки помчались дальше в том же направлении.

Времени у Бильбо было в обрез: скоро обескураженные пауки, потеряв его, вернутся к пещерным совам. До этого он должен успеть спасти своих друзей. Мощно оттолкнувшись от земли, он резко взмахнул крыльями и с великим трудом, но всё же сумел долететь до ветки, на которой висели свёртки. Да уж, не в таком мёртвом воздухе должны летать птицы, совсем не в таком! На ветке Бильбо неожиданно столкнулся нос к носу со старым толстым противным пауком, караулившим пленников. Он занимался тем, что время от времени щипал их, чтобы распознать, который сочнее, и как раз думал угоститься до возвращения остальных, как вдруг Бильбо без долгих размышлений пырнул его когтями и клювом, и паук шлёпнулся с дерева уже мёртвый.

Следующей задачей было освободить ближайшую сову. Но как? Разрубить нить, на которой тот висит, когтями? Несчастный свалится на землю с большой высоты. Бильбо дополз до первого свёртка, качая ветку, отчего бедные совы запрыгали и задергались. «Фили или Кили, — подумал Бильбо, увидев кончик голубого капюшона. — Скорей всего — Фили», — решил он, разглядев оперение — более светлое и с небольшой рыжинкой. Перегнувшись вперёд, Бильбо ухватился клювом за паутину и быстро разорвал почти все крепкие липкие нити, опутавшие Фили, и тот, дёргаясь, предстал его глазам. Боюсь, что Бильбо, не удержавшись, расхохотался при виде того, как Фили дёргал затекшими крыльями и лапами и плясал на нити, державшей его под крыльями.

Наконец Фили с помощью Бильбо взобрался на ветку и тут показал себя с лучшей стороны — помог сычику-эльфу освобождать остальных, хотя чувствовал себя прескверно: его мутило от паучьего яда и от того, что он провисел полдня и полночи, вращаясь вокруг своей оси. Вдвоём они принялись подтягивать на ветку каждого товарища по очереди и высвобождать из коконов. Всем было так же худо, как Фили, а тем, кто получил большую дозу яда, и того хуже.

Таким путем они освободили Кили, Бифура, Бофура, Дори и Нори. Бедняга Бомбур до того был измучен (его, как самого толстого, щипали чаще других), что скатился с ветки, хлопнулся на землю, на кучу листьев, и остался лежать без движения. Но пятеро пещерных сов всё ещё болтались на конце ветки, когда начали возвращаться пауки, рассвирепевшие пуще прежнего.

Бильбо сразу перебежал по ветке и начал нападать пауков, лезущих наверх, отгонять их с помощью когтей и клюва. Но, чтобы без проблем освобождить Фили, он вновь положил крупинку в нашейный мешочек, а взять обратно в клюв забыл, так что пауки теперь увидели его и засвистели, брызгая слюной:

— Мы тебя видим, совёныш! Мы тебя высосем, так что от тебя только кости да кожа останутся! Ух! У него когти! Пускай, всё равно мы до него добёремся, повисит у нас вниз головой денька два!

Тем временем освобожденные пещерные совы трудились, уничтожая клювами нити на оставшихся пленниках. Ещё немного — и все будут свободны.

Но что дальше? Пауки изловили их довольно легко, но то ночью, в темноте, напав врасплох. На этот раз дело пахло смертным боем!

— Вниз! Спускайтесь! — закричал Бильбо остальным совам. — Не сидите там, вас сейчас поймают сетями!

Пауки густым потоком карабкались по соседним деревьям и ползли по веткам над головой у сов.

Пещерные совы мигом слетели вниз — все одиннадцать, одной кучей. Они еле стояли на ногах от слабости. Теперь все очутились на земле, считая толстяка Бомбура, которого подпирали с боков его кузены — Бифур и Бофур. Бильбо прыгал вокруг, растрёпанный и отчаянный, как защищающий гнездо малыш-воробей, размахивая своим когтями, а сотни разъярённых пауков пялили на них глаза со всех сторон — сбоку, сверху, снизу. Положение казалось безнадёжным.

И тут начался бой! Кто когтями, кто клювом, кто найденными палками или рассыпанными по земле камнями — совы защищались так отчаянно, как только могли. Они раз за разом отбивали атаки пауков и многих перебили. Но долго так продолжаться не могло.

Бильбо совсем умаялся, из остальных только четверо стояли твёрдо на ногах, пауки неминуемо одолели бы всех, как обессилевших мух.

Бильбо, ломавшему себе голову над тем, как быть дальше, оставалось только выдать пещерным совам тайну своей крупинки. Жаль, но делать нечего.

— Сейчас я исчезну, — курлыкнул он. — Постараюсь отвлечь пауков на себя, а вы держитесь все вместе и прорывайтесь в противоположном направлении, влево.

Он с большим трудом втолковал им это — до того они обалдели от болтания в воздухе вверх хвостом, от криков, свиста и писков, от бросания камней и размахивания палками.

Мешкать было нельзя: пауки окружали их всё теснее. Бильбо взял крупинку в лапу и, к великому изумлению пещерных сов, мгновенно исчез.

Сразу же между деревьями справа послышалось: «жирный паук», «старый дурак». Это привело пауков в замешательство. Они остановились. Некоторые побежали на голос. Слова «старый дурак» снова совершенно вывели их из себя, они просто потеряли голову. Балин, быстрее других смекнувший, в чём состоит план Бильбо, повёл своих товарищей в наступление. Пещерные совы сгрудились плотной кучкой, расставили когти пошире, отогнали пауков и прорвались сквозь их заслон.

В противоположной стороне пение и крики внезапно прекратились. Молясь, чтобы Бильбо не схватили, пещерные совы продвигались вперед. Слишком медленно! Они измучились и уже еле-еле ковыляли, перепархивали вперёд, а пауки шли по пятам. То и дело совам приходилось оборачиваться и отражать атаки врага. Многие пауки бежали по веткам у них над головой, выбрасывая длинные клейкие нити.

Дело оборачивалось совсем плохо, как вдруг снова возник Бильбо и неожиданно напал на пауков сбоку. Раздался противный писк, во все стороны брызнула едкая бесцветная паучья кровь.

— Бегите дальше! — прокричал Бильбо, уворачиваясь от длинной лапы, хотевшей прихлопнуть его, как муху. — Я их задержу!

И он задержал их! Он метался взад и вперёд, разрывая когтями нити-паутины, кромсая лапы, протыкая клювом толстые тела! Пауки раздувались от бешенства, шипели и плевались, изрыгали страшные проклятия, но маленькая бесстрашная птица, похожая и непохожая на известных им сов, внушала им такой страх, что они не осмеливались подходить близко. Никакие проклятия не помогали — добыча медленно, но верно ускользала от них.

Страшный бой длился долго — наверное, не один час. Наконец, когда Бильбо почувствовал, что ему больше не поднять лапы, не сделать ни одного удара, преследователи вдруг оставили их в покое и, обманутые в своих ожиданиях, отправились восвояси, в свой тёмный угол леса, залечивать раны и поедать погибших.

И тут пещерные совы заметили, что находятся на краю светлой поляны. Им пришло в голову, что где-то здесь могло сохраниться доброе волшебство и паукам оно не по вкусу. Здесь путники могли отдохнуть и отдышаться.

Так они и сделали. Но отдышавшись, пристали к Бильбо с расспросами — главное, как он ухитрился исчезнуть. История с крупинкой так их заинтересовала, что они забыли про всё на свете. Балин потребовал заново пересказать происшествие с Голлумом, загадки и вообще всё с самого начала, но так, чтобы волшебная крупинка заняла своё надлежащее место. Вскоре свет стал меркнуть, и тогда посыпались другие вопросы: где они? Где тропа? Где взять еды? Что делать дальше? Все эти вопросы они задавали теперь Бильбо и явно ждали ответа от него. Как видите, они резко переменили своё мнение о маленьком сычике-эльфе и (как и предрекал Гэндальф) прониклись к нему уважением. Теперь они не ворчали на него — они ждали, что Бильбо предложит какой-нибудь потрясающий план. Они прекрасно понимали, что, если бы не сычик, их бы уже не было в живых, поэтому благодарили его ещё и ещё. Кое-кто даже поклонился ему до земли, но от слабости не удержался на ногах и ткнулся клювом в землю.

История крупинки нисколько не уронила его в их мнении: они поняли, что кроме везения и крупинки-невидимки у него ещё есть смекалка и без неё ничего бы не вышло. Они до того расхваливали Бильбо, что он и впрямь почувствовал себя храбрым искателем приключений, а найдись что поесть, он стал бы ещё храбрее.

Но поесть было нечего. Бильбо думал и думал, как отыскать потерянную тропу, но его усталая голова отказывалась соображать. Он просто сидел, съёжившись, уставившись на нескончаемые ряды деревьев. Все примолкли, закрыли глаза, но Балин долго ещё посмеивался и бормотал:

— Голлум! А я-то думал! Вот, значит, как он прошмыгнул у меня под носом! Теперь понятно! Ах, вы «просто крались, крались и подкрались», Бильбо? Вы «потеряли кучу перьев» в злополучной щели? Ах ты, старый хитрец, хитрец, хи… хи… — Тут Балин тоже заснул.

И вокруг надолго воцарилась тишина.

Внезапно Двалин открыл глаза и огляделся.

— А где же Торин? — спросил он.

Вот ужас-то! Их и в самом деле было только тринадцать: двенадцать пещерных сов и сычик-эльф. Куда девался Торин? Какая его постигла участь? Поймали ли его, съели лесные чудовища? Содрогаясь от ужаса, пещерные совы и Бильбо лежали, пока не заснули неспокойным сном. Их мучили кошмары. Вечер перешел в ночь. И тут мы на время оставим их, пока они спят, усталые, измученные, даже не выставив караульных.

У Торина была несколько другая судьба. Торин, убежав с тропы, долго бродил в темноте, напрягаясь от каждого шелеста неподалёку. Но усталость навалилась на него так внезапно, так сильно, что он просто упал в густой кустарник, росший на его пути, и потерял сознание. Крики заблудившихся товарищей, вопли, когда их схватили и опутали пауки, звуки сражения на следующий день — ничего этого Торин не слышал. Потом его подобрали лесные сипухи, крепко связали верёвками из паутины и прочного плюща и унесли с собой.

Да, разумеется, в Тёмном лесу, как и во всех остальных лесах, существующих на свете, жили совы. Были то масковые сипухи или, как их ещё величали учёные умы Га`Хуула, Phodilus. Испокон веков жили они в Тёмном лесу и, когда в него пришло зло, не пожелали покидать насиженные места, со временем научились выживать в изменившемся мире и продолжили своё размеренное существование. Птицы они были не злые, но с недоверием относились к чужим и всегда соблюдали крайнюю осторожность. Они были не так мудры, как их дальние родственники из лесов Тито, и казались более коварными. Они иногда появлялись в сумерках, в промежутках между заходом солнца и восходом луны, но предпочитали ночь и звёзды; бесшумно летали по густым лесам, пели песни скрипучими сиплыми голосами и жили в своё удовольствие.

На большом старом дубе у северо-восточной границы Тёмного леса жил могущественный король масковых сипух. Подданные короля, вообще-то говоря, жили и охотились по большей части на открытом воздухе, в лесах. Жили они на земле и на деревьях, из всех деревьев больше любили буковые. Старый же полый дуб был королевским дворцом, сокровищницей и темницей для редких пленников, которых ловили сипухи в своём лесу. Туда и потащили Торина, с которым обращались не слишком вежливо, так как других сов здесь не жаловали. В старину масковые сипухи даже, случалось, воевали с пещерными совами, которых они обвиняли в краже своих сокровищ. Справедливость требует сказать, что пещерные совы, честные ремесленники, объясняли это по-иному — они, мол, взяли то, что им принадлежало. Король масковых сипух когда-то заказал им драгоценные украшения, дав для этого золото и серебро, найденное в болотах Тёмного леса, а потом отказался платить за работу. И тогда пещерные совы, не получив платы, оставили украшения у себя. У могущественного короля масковых сипух и в самом деле была слабость — он был скуповат. Сокровищница его ломилась от золота, серебра и алмазов, которое сипухам и не нужно то было, но он любил его сияние и хотел ещё и ещё — его аппетиты были немерены.

Но Торин и его предки не имели никакого отношения к той старой распре между сипухами Тёмного леса и неизвестными мастерами из рода пещерных сов. Поэтому, когда он очнулся, то был возмущён их обращением. И решил, что из него не вытянут ни одного слова про золото и драгоценности.

Король устремил на Торина суровый взгляд больших тёмных глаз и стал его расспрашивать, но Торин на всё отвечал только одно: он умирает от голода.

— Мои птицы донесли, что ты не единственный чужак в лесу, — задумчиво ухнул король. — Где сейчас твои друзья? Что они делают?

— Не знаю, вероятно, умирают от голода в лесу.

— Что вы делали в лесу? Зачем в него ворвались?

— Мы никуда не врывались, — отвечал Торин, — мы честные путешественники и просто искали пищу и питье, ибо умирали от голода.

— А что вам там понадобилось? — вконец рассердившись, спросил король.

Но Торин прищурился с истинно королевским надменным видом и не пожелал отвечать.

— Отлично! — ухнул король, донельзя раздосадованный. — Уведите его и держите под землёй, в самых корнях дерева, пока не скажет правды! Пусть сидит хоть всю свою — недолгую — жизнь!

Сипухи крепче связали Торина верёвками из плющевых лиан и заперли в одном из самых дальних подземном ходе — их было бесчисленное множество под великим старым дубом, и в основном сипухи использовали их, чтобы содержать там своих пленников. Ему дали вдоволь мышатины и воды из дальнего лесного родника — ведь масковые сипухи не крысы, и даже со злейшими врагами они обращались вполне сносно. Только к гигантским паукам были беспощадны, так как те не умели быть благодарными и всегда, когда представлялась возможность, атаковали одиноких птиц, а если повезёт ещё больше — утаскивали маленьких птенцов и даже яйца, чтобы съесть их в темноте своих лесных убежищ.

Бедный Торин лежал в королевской темнице. Поев мяса и попив воды, он теперь невольно испытывал чувство благодарности. Потом он вспомнил про своих горемычных друзей. Ему недолго пришлось ломать себе голову над тем, что с ними стряслось, — очень скоро он всё узнал. Но об этом рассказывается в следующей главе, где пойдёт речь о новом приключении, в котором сычик-эльф снова показал, на что способен.

На другой день после битвы с пауками Бильбо и пещерные совы сделали последнюю отчаянную попытку выбраться из леса. Они поднялись на лапы и, пошатываясь, побрели в сторону, где, по мнению восьми друзей из тринадцати, проходила тропа. Но им не довелось узнать, кто был прав. Тусклый день начинал переходить в темный вечер, и вдруг кругом засветились десятки ярких глаз, словно десятки бледно-жёлтых звёзд. Из темноты вылетели масковые сипухи и сипло задребезжали: "Хе-е-е! Стой!"

О том, чтобы сопротивляться, не приходилось и думать: путники слишком обессилели, чтобы сопротивляться ещё и совам, тем более, что те во многом превосходили их численностью. Поэтому путники покорно сели, вытянув лапы, и стали ждать. Все, кроме Бильбо; после опасных встреч с местными жителями он уже не доверял сипухам, которые могли оказаться злыми или и вовсе каким-нибудь последователями Чистых. Поэтому он быстро достал крупинку и крепко сжал её в клюве, отступил в сторону, прижавшись спиной к кусту. Когда сипухи спустились с деревьев, связали и выстроили пленников длинной цепочкой и пересчитали их, маленький эльфийский сычик остался несосчитанным.

И его полёта сипухи также не расслышали, когда он летел позади всей вереницы. Бильбо еле поспевал за ними, так как не привык летать, постоянно уворачиваясь от возникающих в сумраке стволов деревьев. Кроме того, сипухи подгоняли пленников безжалостно, не обращая внимания на то, что они устали и ослабели. Король велел им спешить, и они спешили.

Внезапно сипухи сбавили скорость, и маленький сычик-эльф смог их нагнать. Процессия подлетела к огромному старому дубу, росшему на крутом холме, поросшем травой и кустарниками. Под холмом стремительно неслась тёмная река. Высокие буки спускались по склону до самого берега, так что корни их омывались водой.

Сипухи приказали пленникам лететь к широкому дуплу, расположенному на стволе под самыми раскидистыми кронами. Пещерные совы покорно полетели в указанном направлении, но Бильбо несколько замешкался. Уж очень ему не понравился зияющий лаз дупла, полный тьмы. В последнюю минуту он всё-таки решил не бросать друзей одних и быстро юркнул вслед за процессией.

Внутри дерева оказалось сумрачно, но просторно. Гулкий переход вниз сипухи пролетели в полной тишине. Но вскоре дерево вокруг закончилось, и стены туннеля стали земляными — лишь кое-где виднелись тёмные корни. Бильбо понял, что они оказались внутри холма. Сипухи снова пересчитали пленников и уже пешком погнали их по извилистым переходам, освещённым каким-то красноватым светом. Бильбо пригляделся и понял, что это были неизвестные ему лишайники. Как и в крысиной горе, они тускло светились, только не голубоватым и холодным, а красноватым и тёплым цветом. Коридоры туннеля тут тоже были не такие, как под горой крыс — покороче, прорыты не так глубоко под землёй и потому менее душные.

Процессия обошла несколько туннелей и внезапно вышла в широкую огромную пещеру, украшенную светящимися лишайниками и цветущим желтоватым мхом. Посреди пещеры, на кресле, сложенном из шершавых мшистых камней, восседал король масковых сипух. На его голове красовался обруч-корона из красных тисовых ягод и бордово-жёлтых листьев, ибо уже наступила осень. Весной он обычно носил корону из лесных цветов.

К нему подвели пленников. Король посмотрел на них с неприязнью, но велел развязать их, так как увидел, что они изранены и измучены. Бильбо скромно замер в уголке.

— Верёвки вам больше не нужны, — ухнул король. — Кто попал во дворец сипух Тёмного леса, тот никогда не сбежит.

Он долго и дотошно расспрашивал пещерных сов — куда они направляются, откуда и зачем. Но добился от них не больше, чем от Торина: совы были сердиты и держались, прямо скажем, невежливо.

— Что мы тебе сделали, о король? — заявил Балин, который был теперь за старшего. — Разве преступление — заблудиться в лесу, проголодаться, попасть в паутину к паукам? Разве пауки — твои слуги, коли ты так разгневался?

От таких вопросов король, естественно, рассердился еще больше, распушился и ответил:

— Да, без спроса шататься по моим владениям — преступление. Вы взбудоражили пауков криками и буйством, из-за чего те теперь будут охотиться на моих подданных куда яростнее обычного. После того переполоха, который вы учинили, я имею полное право знать, что привело вас сюда. Не ответите сразу — я продержу вас в тюрьме до тех пор, пока не научитесь вежливости!

Король приказал посадить каждого пленника в отдельный тюремный ход, дать всем поесть и попить, но не выпускать, пока хоть один из них не заговорит. Но он им не открыл, что Торин тоже у него в плену. Обнаружил это Бильбо.

Бедный маленький эльфийский сычик! Как уныло тянулось время, пока он жил здесь совсем один, прячась, не смея ни на минуту оторвать от себя, своего клюва или лапы, чудодейственную волшебную крупинку, почти не смыкая глаз, даже когда удавалось забиться в самый дальний, темный уголок. От нечего делать он принялся бродить по туннелям. Сипухи яростно следили за тем, чтобы никто не влетел в дупло и не вылетел из него, но Бильбо всё-таки ухитрялся выскользнуть наружу. Сипухи иногда вылетели гурьбой на охоту за юркими лесными полёвками или другими местными животными или же отправлялись в неизведанные земли, что находились на западе. Если Бильбо проявлял достаточную прыть, то он следовал за ними и после возвращался, не дожидаясь, пока караульные у дупла начнут сменяться, что они делали нечасто. И всякий раз малютка-сычик боялся, что кто-то заметит его тень, тоненькую и колеблющуюся. Боялся он и того, что на него нечаянно натолкнутся.

Когда же он всё-таки выходил наружу, то без всякого толку: бросить товарищей он не хотел, да, собственно, без них и не знал, куда деваться. Он не мог всё время держаться подле охотников и свободно следовать за ними на дальние расстояния, поэтому так и не нашёл пути из лесу.

Страшась заблудиться, уныло летал и бродил он неподалёку от старого дуба и поджидал охотников или гуляющих сипух, чтобы вернуться под землю. Охотник из него самого в лесу был никудышный, поэтому снаружи всегда голодал, зато во сипуховом дворце таскал их добычу, когда поблизости никого не было, так что голодным не оставался.

«Точно вор, который вынужден изо дня в день грабить один и тот же кактус, — уныло думал Бильбо. — Вот когда началось самое скучное, самое тоскливое приключение в нашем утомительном неуютном походе! Очутиться бы сейчас у себя дома, в тёплом Кунире, в родном сагуаро, и чтобы солнце пустынь мягко ласкало перья!..»

Как ему хотелось призвать на помощь Гэндальфа, но об этом нечего было и мечтать. Наконец он понял следующее: если здесь кто-нибудь что-нибудь и сделает, то только он сам, один, без посторонней помощи.

Восходов через четырнадцать своей подпольной жизни, следя и следуя за сипухами, то есть шпионя за ними при каждом удобном случае, Бильбо выведал, где заперт каждый его товарищ. Он разыскал все двенадцать тюремных ходов в разных местах туннеля и постарался изучить дорогу к ним. Каково же было его удивление, когда однажды он подслушал разговор двух сипух и узнал, что в тюрьме (в особо тайном месте) содержится ещё одна пещерная сова.

Он, конечно, сразу догадался, что это Торин, и вскоре догадка его подтвердилась. Преодолев множество трудностей, Бильбо ухитрился пробраться к тёмному ходу и, пока поблизости никого не было, перекинулся несколькими словами с предводителем пещерных сов.

Торин так настрадался в одиночестве, что уже не находил сил сердиться на свои злоключения и даже начал подумывать, не рассказать ли королю про сокровища и про цель похода (видите, до какой степени он был подавлен). Когда он услышал тихое курлыканье Бильбо по другую сторону камня, которым был заперт ход, то решил сначала, что ему кажется. Впрочем, он быстро убедил себя в том, что не ошибается, подошёл к камню, и они долго шептались.

После этого Бильбо украдкой передал каждой пещерной сове приказ Торина — а именно, что их предводитель Торин тут, с ними, и ни один не должен выдавать королю цель их поисков, пока Торин не отдаст такого распоряжения. Как видите, Торин воспрянул духом, выслушав, как сычик-эльф спасал его товарищей от пауков. Он опять решил пока не откупаться от короля и посулить ему сокровища лишь в крайнем случае, когда не останется никаких надежд спастись другим способом. Иначе говоря, если глубокоуважаемый Бильбо-невидимка (а он очень высоко вознёсся во мнении Торина) не сумеет придумать какой-нибудь выход.

Бильбо, однако, был настроен далеко не так радужно. Ему совсем не нравилось, что на него возлагают такие надежды.

Бильбо ломал-ломал себе голову над новой проблемой, так что чуть совсем не разломал её, но блестящих идей что-то не рождалось. Крупинка-невидимка — вещь, конечно, прекрасная, но ею не воспользуешься, если надо сделать невидимым больше одного существа. Впрочем, как вы догадываетесь, в конце концов Бильбо спас своих друзей, и вот каким образом.

Слоняясь, как всегда, по дворцу, Бильбо совал свой маленький клюв во все щели и однажды обнаружил чрезвычайно интересную штуку. Дупло, через которое он проникал в туннели и улетал наружу, не было единственным входом! В одном месте под туннелями протекал поток, впадавший дальше к северо-востоку в реку. Там, где подземный поток вытекал из холма, имелся шлюз. Он был закрыт камнями, чтобы никто не попал этим путём внутрь или наружу. Но иногда эти камни убирали, так как через шлюз сипухи-рабочие избавлялись от всяческих отходов: помёта, погадок, старой заплесневевшей травы, из которой делали подстилки, запахшей добычи... Если бы кто-нибудь проник этим путём, то очутился бы в тёмном канале с грубыми земляно-каменными стенками, уводившем в самую сердцевину холма. Там, где река проходила под туннелями, был прокопан люк, находившийся в королевском "отстойнике", закрытый большим плоским камнем.

В "отстойнике" сипухи на манер Чистых держали всякий мусор, чтобы потом, в определённое время, выкидывать его сразу весь, а не бегать туда-сюда с одной-двумя погадками.

Прячась в углах, Бильбо обнаружил камень, закрывающий люк, и узнал о его назначении. Он стал наведываться туда почаще, стараясь не обращать внимания на местные запахи и малоприятные виды, подслушивал болтовню сипух-слуг, перемазанных грязью и довольно болтливых, когда рядом нет сипух благороднее, и вскоре выяснил, что эта река на северо-западе разделяется надвое. Более узкий приток уходит на северо-запад от Тёмного леса, в неизведанные территории Далеко-Далеко. Остальная часть реки ширится и несётся на север, где впадает в крупное озеро на западе от полуострова Скрумов. Услыхав о полуострове, Бильбо воспрял: он вспомнил объяснения Гэндальфа и понял, что таким образом — через реку — они могут вернуться на правильный маршрут и всё-таки добраться до Горы.

Бильбо украл из королевских кладовок полёвку и вместе со сменой караульных улетел из дуба на опушку леса. Там он несколько восходов придумывал отчаянный план, который помог бы ему и его товарищам покинуть негостеприимный Тёмный лес. И, кажется, у него получилось.

Как-то на восходе пленникам понесли ужин. Сипухи ушли, забрав с собою свет, который излучал лишайник, который они иногда носили в перьях, когда спускались в самые дальние тюремные туннели. Бильбо остался в темноте и тут услыхал, как одна из сипух "прохекала", желая другой доброго утра.

— А ну-ка зайдите ко мне, — добавила она, — отведайте морошникового сока из ягод, что собрали наши трудолюбивые собиратели. Сегодня перед закатом придётся потрудиться — очистить "отстойники" от всякого непотребства, так что стоит сперва выпить, чтоб работа спорилась.

— С удовольствием, — ухнула, смеясь, другая сипуха. — Попробуем, годится ли этот сок для самого короля. Сегодня будет пир, было бы негоже подавать благороднейшим всякую кислятину!

Услыхав это, Бильбо задрожал от волнения: он понял, что ему подвернулся случай привести в исполнение свой замысел.

Он шел за сипухами по пятам, пока они не вошли в небольшой подземный туннель. Тут они сели за мшистый камень, на котором стоял кожаный мешочек, наполненный бледной фиолетово-рыжей жидкостью, начали пить и весело ухать.

Обычно морошковый сок не обладает никакими побочными эффектами и является простым витаминным напитком, который так любят совы, живущие недалеко от болот. Но в этот раз, похоже, собиратели собрали не только свежую, но и перебродившую ягоду. Так что не было ничего удивительного в том, что вскоре одна из сипух начала клевать клювом, потом упала на пол кверху лапами и оглушительно захрапела. Некачественная ягода заставила его опьянеть и уснуть прямо на рабочем месте! Другая сипуха, не замечая, что её собеседник спит, некоторое время продолжала болтать и смеяться, потом голова её склонилась вниз — глаза заволокла белая плёнка, и сипуха уснула сидя, тихо клекоча во сне. Тут-то в комнатку и прокрался Бильбо, который до сего момента сидел за углом. Он внимательно оглядел спящих птиц и облегчённо вздохнул.

— Получилось, — тихо прокурлыкал он. Ещё в прошедший раз, бродя по ближайшей части леса, ставшей за это время почти родной, Бильбо обнаружил странное вьющееся растение с большими ажурными листьями и сочными тёмными ягодами. Тогда дупло охраняла стабильная двойка сипух, которые давно не сменялись, и маленькому сычику-эльфу приходилось жить в лесу. От голода он бездумно склевал ягоды, что попадали на землю, не задумываясь, что эти ягоды могли быть ядовитыми. Они, на счастье, оказались съедобными. Как вы, наверное, догадались, то был виноград. Вот только никто не объяснил неопытному жителю пустынь, почему нельзя много перебродившей на земле ягоды винограда. И Бильбо, наш малыш Бильбо, до самого восхода дрых, опьянённый, в ложбинке возле реки, чтобы наутро проснуться с шумами в голове и очередными намётками к своему гениальному плану.

Убедившись, что охранявшие пленников сипухи больше не могут временно выполнять свою функцию, Бильбо быстро побежал к тюремным туннелям. Спешил он потому, что не знал, как долго виноградные ягоды, подброшенные им в корзинки возвращающихся в дуб собирателей, будут действовать на сипух. Всякий раз, когда впереди, в туннеле, дёргалась какая-то тень, сердце в груди Бильбо замирало, а мускусный желудок сжимался, вызывая лёгкую тошноту. Но больше сипух так глубоко в холме не наблюдалось.

Сперва Бильбо добрался до Балина. Вместе с пещерной совой они с трудом отодвинули камень, что перекрывал вход в туннель, и, как только Балин вышел, опять установили его на место. Можете себе представить, как обрадовался и удивился Балин, заухал, как тут же начал задавать вопросы про то, что затеял Бильбо, и вообще про всё, про всё.

— Некогда, некогда! — курлыкнул Бильбо. — Иди за мной без разговоров! Мы должны держаться вместе и бежать все вместе, это наш последний и единственный шанс. Если нас поймают, один Глаукс знает, куда засадит вас король, да ещё свяжет по крыльям и лапам. Не спорь, сделай милость!

Бильбо перебегал от туннеля к туннелю, пока его свита не разрослась до двенадцати душ. Ловкостью пещерные совы, скажем прямо, не отличались — они и засиделись, и возбудились, предчувствуя лакомый вкус свободы. У Бильбо ёкало сердце каждый раз, как кто-нибудь из них налетал в темноте на соседа или ворчал себе под нос.

«Проклятые недотёпы, опять устраивают тарарам!» — волновался Бильбо.

Но всё прошло хорошо, сипух они не встретили. Этим днём в лесах и в кронах старого дуба шёл пир по поводу осеннего праздника. Поэтому почти все масковые сипухи беспечно веселились, даже не догадываясь, что в это время в недрах дворца совершается самый дерзкий побег в истории их вида.

Наконец после долгих блужданий они добрались до темницы Торина, которая находилась в дальнем конце глубокого туннеля, очень глубоко и, по счастью, недалеко от "отстройников".

— Клянусь честью, — проговорил Торин, когда Бильбо шёпотом велел ему выйти, и он разглядел в темноте фигуры своих друзей, — Гэндальф был прав, как всегда. Я вижу, вы сыщик на славу. Мы все перед вами в неоплатном долгу. Что же дальше?

Настал момент разъяснить план, но Бильбо совсем не был уверен в том, как к нему отнесутся брезгливые пещерные совы. Опасения его оправдались. Совы были ужасно недовольны и громко запротестовали, невзирая на свое крайне опасное положение.

— Мы непременно изваляемся во всякой гадости, разобьёмся об бурную воду и под конец утонем! — заворчали они. — Мы думали, у тебя действительно стоящий план! Нечего было открывать камеры. Нет, это бредовая идея!

— Ну что же, — сказал Бильбо, расстроенный и раздосадованный, — отправляйтесь по своим камерам, если вам так нравится. Я вас тут и оставлю, сидите себе, придумывайте план получше. Но предупреждаю: вряд ли мне выпадет другой такой случай собрать вас всех вместе, даже если у меня возникнет такое желание.

Тут они опомнились и приутихли. Им, разумеется, оставалось делать только то, что предлагал Бильбо, другого выхода не было. Пришлось красться вслед за сычиком-эльфом вниз, в самое гадкое место холма — "отстойник".

Они миновали небольшую пещеру, там все ещё, курлыкая во сне и подёргивая лапами, крепко спали пьяные сипухи. Морошковый сок навевает приятные сны, особенно, если его разбавить перебродившими виноградинами. Но какое будет выражение лица у злосчастных "охранников" на следующий день!.. Добросердечный Бильбо очень переживал по этому поводу.

«Надеюсь, им не сильно попадет, — подумал он. — Они, в сущности, не злые и с пленниками обращались вполне сносно. То-то они удивятся!.. Прошли! Нет ещё, для этого надо действовать, и быстро!»

Балина поставили сторожить сипух и, если те очнутся, подать знак. Остальные отправились в соседнюю пещеру с люком. Нельзя было терять ни минуты.

В отстойнике уже были начаты работы. Всю местную гадость разделили на три кучи. Первая куча представляла из себя кропотливо выбранные погадки. Выбрасывать их у сов почему-то считалось делом вульгарным и неприличным — примерно таким же неприличным, как и назвать кого-то "мокрогузкой". Кроме того Бильбо пару раз слышал, что здешние сипухи собирают погадки и исследуют их в надежде, что хотя бы в одной из них встретится крупинка, которая наделит их каким-нибудь полезными способностями. Вторая куча состояла из перьев и пуха, их сипухи-слуги собирают и устилают ими подстилки. И, наконец, третья куча состояла из, собственно, мусора, предназначенного на выкид, — гниющих остатков добычи, измазанного помётом сена, сопрелой травы из подстилок... В эту самую кучу, морщась, стали залезать беглецы. Бильбо поторапливал их, с беспокойством поглядывая на вход в пещеру — ему было очень тревожно, и он сердито клекотал на мешкающих товарищей и даже, о ужас, клюнул Торина за хвост, когда тот проворчал что-то насчёт вони.

Он волновался не зря. Едва успел Балин, последний из пещерных сов, пролезть в вонючую кучу, как послышались сиплые голоса и замелькал свет лишайников. В пещеру ввалились сипухи, заливаясь хриплым смехом, разговаривая и напевая обрывки песен. Они оставили весёлое пиршество и хотели как можно скорее вернуться назад.

— Где же старина Гэлион? — воскликнул один. — Что-то я не видел его на празднике. Он должен быть тут.

— Задам я старому копуше, коли запоздает, — проворчал другой. — У меня нет никакого желания торчать тут, когда наверху идёт веселье!

— Хе-хе-хе! — раздался хохот. — Старый лис дрыхнет на полу! Они тут с приятелем Трипсионом уже напировались.

— Ущипни его! Буди! — нетерпеливо закричали остальные.

Гэлиону очень не понравилось, что его поклёвывают и будят, а тем более потешаются над ним.

— Это вы опоздали, — проухал он. — Я вас тут ждал без конца, а вы там напились и забыли про ваши обязанности. Неудивительно, что я заснул от усталости.

— А никто и не удивляется, — подхватили они, — причина-то рядом, в мешочке! Дай-ка нам глотнуть твоего снотворного, а уж тогда приступим к работе. Тюремщика будить не станем. Он уже свое получил.

— Не получите вы моего снотворного, — заворчал пуще прежнего Гэлион, — и так бодрые. Вот сделаем работу, тогда и напьёмся.

Сипухам это не понравилось, но Гэлион был старше и выше по рангу. Делать было нечего, и они приступили к работе.

— Помилуй, Гэлион! — разухались они, начиная толкать слипшуюся в массу кучу мусора. — У тебя что тут, туша оленя сгнила? Неподъёмная больно!

— Делайте свое дело! — рявкнул Гэлион. — Пить надо меньше, тогда всё подъёмным будет. Всего тут, как обычно, никаких оленей. Сбрасывайте, говорю!

— Ладно, ладно, — согласились сипухи, подталкивая кучу к люку. — Толкайте мусор во весь дух, столкните в речку — плюх-плюх-плюх! — запели они и, поднатужившись, сбросили воняющую массу в тёмную дыру. И весь мусор, вместе с пещерными совами и Бильбо, полетел вниз и плюхнулся с громким всплеском в воду, закрутился, застукался друг об друга, понёсся по течению, растекаясь по реке неприглядной массой.

Тёмная вонючая вода накрыла сычика-эльфа с головой. С трудом, но он вынырнул, мотая головой и отплёвываясь. Перья намокли и тянули неопытного пловца ко дну, он отчаянно цеплялся клювом за проплывающие мимо веточки и комки сена, но сколько ни старался, не мог ни за что удержаться.

Тут бы Бильбо и конец пришёл — он был слишком маленьким, чтобы долго сопротивляться воде, — да только пещерные совы были не промах! Лишь только упав в воду, они сразу же отчаянно заработали лапами и даже крыльями, посматривая по сторонам. Когда мимо проплывала куча обгаженных веток, Дори придушенно клекотнул. Пещерные совы тотчас похватали плывущие по воде травинки, лианы и сено и принялись связывать ими ветки, не позволяя им разъединиться. Конечно, такой наспех сложенный импровизированный плот долго не продержится, но он хотя бы не даст совам потонуть прежде, чем они выберутся на свободу.

Пещерные совы расселись на ветках и принялись вглядываться в воду, выискивая Бильбо. Наконец Фили, как самый глазастый, вытянул шею и заклекотал. Торин тотчас спрыгнул в воду и, подплыв к маленькому комку перьев, который уже стал уходить под воду, схватил его лапами.

— Держитесь, Бильбо, — хрипло ухнул он, вытаскивая полуживого сычика-эльфа на импровизированный плот. — Мы сумели, ваш план сработал. Теперь держитесь. В прямом смысле держитесь!

Бильбо ещё раз мотнул головой, его перья прилипли к телу. Услышав слова Торина, он благодарно пискнул и вцепился в ветки когтями. Пещерные совы сгрудились вокруг, прижимаясь друг к другу боками, чтобы не упасть при качке.

Они вылетели из шлюза, низко пригнувшись к веткам и молясь Глауксу, чтобы крепления выдержали напора. А после поплыли по реке под нависающими ветвями деревьев, которые росли по берегам. Ветер дул резкий, но всё же был не такой холодный, как вода.

Вскоре они достигли, наконец, места, где деревья по обоим берегам поредели и сквозь них проглянуло светлое небо. Река вдруг расширилась и слилась с той, которая быстро бежала прочь от Тёмного леса и его негостеприимных обителей. Деревья больше не затеняли тусклой глади, и на её скользящей поверхности плясали прерывистые отражения облаков и звёзд. Потом быстрые воды реки прибили самодельный совиный плот к северному берегу, где течением вымыло широкую бухту. Пещерные совы, покачиваясь от недавней тряски и возбуждения, высыпали на берег, последним на землю ступил Торин, который тащил Бильбо.

Берег был покрыт высокой сочной травой, местами побуревшей — всё-таки осень. Пещерные совы забились под найденный кустарник и снова сгрудились в одну большую кучу, греясь и не веря, что они вновь были на свободе. Бильбо очнулся в крепких объятиях счастливо ухающих сов. Распушившись, он прижался к чьему-то боку (это оказался бок Двалина).

Всю ночь и весь день провели совы под тем кустом. Торин, пришедший в себя быстрее всех, к следующему заходу солнца "встал на крыло" и отправился на охоту, верный Двалин последовал за ним. Вдвоём им удалось загнать и убить целого кролика, беспечно бродящего среди травы, и совы отобедали свежим мясом. Оно дало им необходимые силы, и уже ко второму заходу солнца они были готовы продолжить путь.

По мере того как они летели дальше, становилось всё светлее и теплее. Вскоре река под ними сделала поворот, обогнув круто поднимавшийся слева уступ, у подножия которого билась и бурлила вода. Берега сгладились, деревья пропали из виду. Совы сели на выступающий из воды камень, чтобы перевести дух, и тут перед Бильбо открылась такая картина: впереди широко расстилалась низина, вся изрезанная ручейками, сотней извилистых ручейков, на которые распадалась здесь река; вода стояла в болотах и заводях, испещренных островками. Но посредине равнины по-прежнему упорно струилась сильная быстрая река. А вдалеке, уходя темной вершиной в растрепанное облако, вздымалась Гора! Отсюда не видны были её соседки и холмистые подступы к ней. Гора вздымалась одиноко и глядела поверх болот на лес. Вот она — Гора! Долгий путь прошёл и пролетел маленький отважный сычик Бильбо, много претерпел опасных приключений ради того, чтобы увидеть Гору. И как же она ему теперь не понравилась! Не понравился ещё зловещий вид — будто Гора, по мере приближения, смотрела на него всё более неодобрительно и угрожающе.

Торин повернулся к своим товарищам и так горделиво выпятил грудку, будто они уже победили Смауга и вновь стали властителями Горы.

— Друзья мои! — воскликнул он, и пещерные совы перевели на него сияющие взгляды. — Мы почти сделали это! Много трудностей встретилось нам по пути, ещё больше их будет — но мы здесь, мы живы и мы готовы к решающему рывку! Благодаря удаче и смелости нашего благороднейшего друга Бильбо — да даст ему Глаукс долгих и счастливых лет жизни! — мы дошли до нашей любимой несравненной Горы. Осталось совсем немного. Последний рывок. Так давайте сделаем его!

Пещерные совы заухали с возрастающим азартом. Вид дома, коего они когда-то были лишены, подействовал на них самым полезнейшим способом. И единственный, кто был удручен и несчастлив, это Бильбо. Пока окрестности оглашало радостное уханье, маленький сычик-эльф не мог не думать о том, кто ждал их в затопленных помещениях Горы. Смауг был серьёзным противником, и Бильбо очень сомневался, что старый змей добровольно покинет завоёванную территорию. А значит, придётся сражаться.

"Глаукс всемогущий, помоги и сохрани!" — произнёс он ритуальную фразу всех благопорядочных сычиков-эльфов и снова посмотрел на Гору. Её зловещность никуда не делась.

* * *

Два дня им потребовалось, чтобы перелететь Долгое Озеро — так называлось озеро, в которое впадала река. Слава Глауксу, им то и дело попадались торчащие из-под тёмной воды скалы, на которых путники могли перевести дух. Запасы, сделанные ими во время отдыха возле реки, стремительно таяли, а холода требовали всё больше и больше энергии для полётов. К тому же, от Горы дул пронзительный ветер, а лететь против ветра было трудно. Но путники не сдавались, и вскоре уже мягко спланировали на сушу. Теперь Одинокая Гора возвышалась прямо перед ними.

Наши путники провели тревожную ночь и несколько приуныли. На следующий день они "встали на крыло" и продолжали путь. Ветер усилился, и лететь с каждой новой минутой было сложнее; Балин и Бильбо летели сзади всех, чтобы беречь силы, которых у них, в силу возраста и роста соответственно, было меньше, чем у остальных. Ветер дул и дул, и они всё приближались к большому отрогу Одинокой Горы, выступавшему им навстречу.

Путешествие совершалось в тишине и безмолвии. Кончились смех, шутки и пение; гордые надежды, зашевелившиеся было у них в душе, пока они внимали на озере торжественным речам Торина, угасли, место их заступил безысходный мрак. Они знали, что путешествие подходит к концу, и конец может оказаться ужасным. Природа вокруг сделалась скудной и унылой, краски потускнели, тогда как, по словам Торина, в былые времена отличались свежестью и разнообразием. Трава поредела, исчезли деревья и кусты — от них остались изломанные корявые пни.

Путники достигли Змеиного Запустения, и достигли на исходе года. Они спустились на землю у самого подножия Горы, не встретив ничего угрожающего. Гора высилась прямо над ними, тёмная и жуткая. Они остановились на отдых на западном склоне большого отрога, кончавшегося бугром, который назывался Вороньей Высотой. Там когда-то находился сторожевой пост, но туда они пока не осмелились подняться — уж слишком это было оголенное место.

Прежде чем искать на западной стороне Горы потайную дверь, Торин выслал отряд разведчиков исследовать южный склон, где должен был находиться главный вход в Гору. Для этой цели он выбрал Балина, Фили с Кили и Бильбо. Те, не рискуя влететь, пока был день, пробрались вдоль серых молчаливых утёсов к подножию Вороньей Высоты. Там река, сделав широкую петлю по долине, где некогда располагались общины рыбных филинов, уходила от Горы в сторону озера, бурная и шумливая, как все горные реки. Берега её, голые и скалистые, обрывались в поток. Глядя сверху через узкую реку, которая пенилась и бурлила между валунов, они увидели в широкой долине темнеющие руины пещер, мастерски сложенных из тёмного камня.

— Вот всё, что осталось от Дейла, общины наших коллег-филинов, — промолвил Балин. — Склоны горы когда-то зеленели лесами, долина была изобильна и отрадна для глаз, вокруг раздавались звуки песен и радостное уханье...

Голос Балина звучал печально, лицо помрачнело: он сопровождал Торина в тот день, когда появился змей.

Ни идти, ни лететь дальше они не рискнули, а обогнули отрог и, спрятавшись за большим камнем, высунули головы: они увидели чёрное отверстие в высокой стене — главный вход в некогда цветущий город пещерных сов. Вокруг всё было неподвижно, двигалась вода да изредка проносилась мрачная зловещая ворона. Тишину нарушал лишь шум потока, бегущего по камням, да хриплое карканье. Балин содрогнулся.

— Вернёмся! — тихонько ухнул он. — Здесь нам делать нечего. Очень мне не нравятся эти противные птицы, похоже, это вражеские лазутчики.

Остальные опасливо глянули на летающих ворон и попрятались ещё дальше за камень. Они ещё помнили ту злополучную схватку с крысами и воронами в дальних Пустошах и не хотели снова попасть в такую ужасную ситуацию, ведь теперь у них не было Гэндальфа, который бы придумал способ спастись. Да и орлы здесь не жили.

— Как вы думаете, змей этот, Смауг... он, значит, ещё жив? Сидит где-то под горой? — нервно поинтересовался сычик-эльф, когда совы, прячась за камнями, отправились в обратный путь.

Балин издал малопонятный звук.

— Скорее всего, — хмуро пояснил его он.

Подавленные, стараясь не шуметь, возвращались они в лагерь под карканье ворон. Ещё так недавно, летом, они гостили в прекрасном Приюте Элронда; сейчас только-только начиналась осень, но казалось, что прошла целая вечность. Они очутились в безлюдном, заброшенном месте, без всякой надежды на помощь. Путешествие их закончилось, но до конца приключения было по-прежнему далеко, а мужества и выдержки могло хватить лишь ненадолго.

Как ни странно, у Бильбо их осталось больше, чем у других сов. Он часто отделялся от остальных и сидел, поджав лапы, среди камней, сливаясь с ними своим оперением, и думал, думал... У него была хорошая память, как и у всех сычиков-эльфов, и сидя вот так на каменистом побережье реки или где-нибудь у уступов, Бильбо вспоминал очертания карты Горы и её окрестностей. Он много думал о значении того или иного завитка, рисунка, руны или лунной буквы. Именно он заставил пещерных сов начать опасные поиски потайной двери на западных склонах. Они перенесли свою стоянку в длинную узкую долину, укрывшуюся за низкими отрогами. С этого западного склона некогда быстрее всего ушла вода, и потому здесь сохранилось немного плодородной почвы, на которой росла хилая трава и даже пара тощих кустарников. Из этой новой стоянки, всегда закрытой тенью Горы, день за днем, разбившись на отряды, они выходили — а по ночам рисковали и вылетать — на поиски. Как помнил Бильбо, где-то здесь высоко по склону пряталась потайная дверь. Восход за восходом, закат за закатом они возвращались на стоянку не мышки евши.

И вдруг совершенно неожиданно они нашли то, что искали. Однажды Фили, Кили и Бильбо прошли в конец узкой долины и копошились там среди камней. Около полудня, заглянув за большой, торчащий, точно столб, обломок скалы, Бильбо увидел, как на камне, надёжно укрытом лишайником, выщерблены маленькие поясняющие стрелки. Он подозвал двух пещерных сов, и они в волнении начали подниматься вверх по камням, следуя за стрелочками — подсказками тех, кто когда-то, много-много закатов назад, оставил их для будущих поколений. Стрелки вывели их на тропку, местами пропадавшую, местами всё-таки заметную. И так, по ней, настороженно посматривая в небеса (солнце стояло в зените, было ещё светло, и вороньи лазутчики так и сновали вокруг), совы пришли на гребень южного отрога, а оттуда — на узкий выступ, огибавший Гору. Поглядев вниз, они увидели, что прямо под ними лежит их стоянка. Осторожно поднимаясь по скале, они прошли гуськом по узкому выступу, свернули за угол и очутились на небольшой укромной площадке, заросшей травой. Вход на неё снизу, со стоянки, виден не был. Скала, к которой примыкала площадка, была такая же, как и везде — серая, мрачная, заросшая мхом и абсолютно не интересная. Однако совы не сомневались, что тайных ход в Гору был именно тут.

Они долго исследовали скалу и все окрестности площадки, простукивали камни лапами, пытались отскоблить мох, но ничего не нашли. Наконец, выбившись из сил, они растянулись на траве под камнями, скрывавшими их от любопытных взглядов сверху, а когда завечерело, осторожно слетели вниз.

На стоянке все тотчас пришли в неописуемое возбуждение. Совы ухали, размахивали крыльями, радостно скакали, хотя Бильбо не понимал их восторгов — место-то правильное, но ход так и не был найден. Кто знает, может, за столько времени он и вовсе разрушился? Но глядя на словно помолодевших товарищей, сычик-эльф так и не рискнул предположить такое вслух. А тут ещё и Торин предложил не тянуть Чистого за гузку и отправиться на поиски лаза внутрь Горы. Они "встали на крыло", пользуясь тем, что по ночам вороньи лазутчики почему-то исчезали, и перелетели в найденную травянистую нишу, где устроили новый лагерь. Толстяк Бомбур, уставший махать крыльями, остался следить за тощими сумками с провизией, а остальные отправились обследовать выступ дальше. Вскоре они обнаружили тропинку, которая вела наверх. Но далеко уходить побоялись, да и не видели надобности.

На вершине царила тишина, лишь ветер шуршал в трещинах. Они разговаривали тихо, не пели, не перекликались — опасность подстерегала повсюду. Те, что искали ход, пока ничего не добились. В своём нетерпении они раздражались и всё яростней пытались определить на глаз, где именно живущие здесь некогда совы могли сделать незаметный вход в Гору. Они пробовали убрать несколько камней, чтобы обеспечить себе более широкий обзор, но те оказались слишком тяжёлыми и с грохотом повалились друг на друга, заставив сов нервно попрятаться за скалы. Они испугались того шума, который сами же и наделали: каждый удар камня о камень усиливался эхом и мог привлечь ненужное внимание.

Бильбо до смерти надоело сидеть на влажном травянистом пятачке и смотреть, как остальные искали и искали, сидели и сидели, думали и думали или бесцельно топтались поблизости, негромко вспоминая всё, что знали о таинственном ходе. Они было воспрянули духом, обнаружив правильную тропу, но теперь совсем приуныли. И всё же не хотели сдаться и уйти ни с чем. Теперь и сычик-эльф был не бодрее других. Он ничего не делал, только сидел, прислонившись к скале, вытянув вперёд лапы, и глядел на запад, поверх отрогов, поверх широких просторов, за чёрную стену Тёмного леса, туда, где ему всё мерещились Туманные горы. Если его спрашивали, что он делает, сычик-эльф отвечал:

— Думаю, как попасть внутрь.

Но подозреваю, что он думал не столько о деле, сколько о той стране, что лежала в голубой дали, о тихой родной стране и о своём родном колючем сагуаро, с которого так приятно было наблюдать за восходящим летним солнцем...

— Завтра пойдут последние осенние деньки, — прокурлыкал Торин.

— А за ней последует зима, — добавил Бифур.

— И наступит следующий год, — закончил Двалин, — и мы станем старше. Чьи-то перья посеребрит седина, чьи-то — раскрасит взрослый узор... А здесь по-прежнему ничего не произойдёт. Чем только занимается наш сыщик? Раз у него есть крупинка-невидимка, — значит, теперь с него спрос больше, вполне мог бы пройти в главный вход и разведать как и что.

Бильбо услышал его слова (пещерные совы находились наверху, как раз над нишей) и подумал: «Глаукс милостивый, так вот что они придумали! Несчастный я несчастный, вечно я должен вызволять их из неприятностей, во всяком случае, после ухода Гэндальфа! Что же мне делать? Так я и знал, что в конце меня ждёт что-то совершенно ужасное. Нет, я просто не в состоянии видеть ещё раз ту злосчастную долину Дейла. Да и главный вход в обиталище змея ничем не лучше!..»

Он так расстроился, что с восходом почти не сомкнул глаз. Пока пещерные совы, поглядывая на небеса, лазали по склону или спали в укромных щелях скалы, подвернув головы под крылья, Бильбо в унынии сидел в нише, глядя вдаль через узкий проход. "Хоть бы Гэндальф объявился", — думал он с робкой надеждой.

Когда он поднимал голову, то видел кусок дальнего леса. Вот солнце повернуло на запад — и на лес легло жёлтое пятно, как будто солнце осветило последнюю осеннюю листву. В тот же момент он услышал у себя за спиной резкое щёлканье. Он обернулся: на сером камне сидел большущий дрозд, угольно-черный, с бледно-желтой грудкой, пестревшей темными точками. Он молча смотрел в глаза Бильбо, и в этом было нечто сюрреалистическое и настолько жуткое, что Бильбо сделал шаг назад. Дрозд прищурил глаза, будто усмехнулся, и тихо защёлкал, засвистал, словно не было для него дела важнее, чтобы петь тут, в мрачно застывшей тишине.

Петь! И вдруг Бильбо осенило!

— "Стань в Дь­юрин день у се­рого кам­ня, ког­да прос­тре­кочет дрозд, — и за­ходя­щий сол­нечный лик пос­ледний луч на вход бро­сит", — прошептал он и, позабыв всякую осторожность, бросился к дрозду. Тот тотчас улетел, вспорхнул и в мгновение ока будто растворился в стылом воздухе, но Бильбо он больше и не интересовал (позже он, конечно, устыдится того, что так и не сказал чудесной птице слов благодарности, но то будет позже). Он, широко открыв глаза, замер у серого камня, пристально вглядываясь в молчаливые скалы. Солнце не грело, но его заходящие лучи были неожиданно яркими, ослепительно горящими, и каждая чёрточка на камнях, каждая травинка и каждый изгиб мха сверкали так, как никогда ночью. Глаза у Бильбо заслезились, привыкшие за дни, проведённые в ночи, к сумрачной тьме, но сычик-эльф не сдавался и продолжал смотреть на скалу. Солнце опустилось ниже, коснувшись горизонта — и скала словно вспыхнула на мгновение. А Бильбо замер, боясь дыханием всё испортить: всё на миг стало ярким, почти жёлтым — и за мхом на одном из камне друг затемнела глубокая трещина, надёжно скрытая мхом и нависшем над ней камнем, незаметная в ночном свете...

Забыв про осторожность, про то, что рядом могли быть запоздалые вороны, Бильбо стал громко звать пещерных сов. Те выскочили из щелей, будто кролики, напуганные громким шумом, и, спотыкаясь о камни, бросились к нему, недоумевая, что случилось.

— Здесь! Здесь он! — возбуждённо ухал Бильбо, прыгая на сером камне; его глаза лихорадочно сияли.

Торин почувствовал смуту в мускусном желудке. Видеть сычика-эльфа, в последние дни будто впавшего в депрессию (Торин подозревал, что это было связано с тем, что тому не хватало тепла и света, в изобилии распространённых в Кунире), таким радостным и энергичным, было непривычно, но это почему-то вселяло в сов бешеную надежду на какую-то потрясающую весть.

— Кто он? Что случилось? — Кили и Фили вертели головами, пытаясь понять, кто привёл Бильбо в такое неописуемое волнение.

Заикаясь от спешки, Бильбо быстро все объяснил. Все замолчали, боясь словами нарушить уникальность момента. Наконец пещерные совы встрепенулись. Переглянувшись, они молниеносно бросились к камню, на который мгновениями раньше указала маленькая лапка Бильбо.

Во все стороны полетели рваные клочки мха. Пещерные совы сосредоточенно сопели, занимаясь привычной работой. Бильбо всё ещё стоял на сером камне, но возбуждение медленно покидало его вместе с последними лучами солнца. Вот то закатило свой толстый красный бок за горизонт. Бильбо увидел довольно высоко над краем земли еле заметный бледный узенький серп новорождённой луны, и его медленно отпустило. И почти в тот же миг Торин коротко курлыкнул.

Совы отступили на пару шагов и замерли, разглядывая дело лап своих. Камень больше не покрывал мох — тот валялся вокруг, смятый и откинутый в стороны. На камне же появилась длинная прямая щель, в которую легко могла протиснуться даже такая сова, как Гэндальф.

Из глубины, словно пар, выплыла темнота, глазам их предстала глубокая зияющая чернота — разверстый ход в глубь Горы.

Пещерные совы долго стояли перед ходом и спорили. и наконец Торин произнёс речь:

— Настало время для того, чтобы высокочтимый Бильбо, проявивший себя за долгое время пути как превосходный компаньон, как сычик, исполненный отваги и находчивости, поражающими несоразмерностью с его небольшим ростом, и, если я могу так выразиться, наделенный запасом удачливости, который превышает обычный, отпущенный судьбой… Настало, повторяю, время для того, чтобы он оказал нам услугу, ради которой его включили в нашу Компанию, и заработал обещанную долю.

Вы уже знакомы со стилем Торина в исключительно важных случаях, поэтому не буду пересказывать его речь дословно. Он распространялся ещё довольно долго. Случай был действительно важный, но Бильбо овладело нетерпение. Он тоже достаточно хорошо изучил Торина и сразу сообразил, к чему тот клонит.

— Если от меня ждут, чтобы я первым вошёл в потайной ход, о Торин Дубощит, сын Трейна, да будут полёты твои бесконечны, — сказал Бильбо с раздражением, — то так и скажите! Я мог бы, конечно, отказаться. И так я уже вызволял вас дважды, а это в сделку не входило, так что кое-какую награду я уже заслужил. Но, как говаривал мой отец, «третий раз — самый главный». И пожалуй, я не откажусь. Я теперь больше верю в свою счастливую звезду, чем в былые времена. — Он имел в виду прошлую весну, перед тем как покинул родной дом, но ему казалось, что то было несчётное количество восходов назад. — Ладно, чтобы отвязаться, я согласен заглянуть туда разок. Кто составит мне компанию?

Он не ожидал, что раздастся хор добровольцев, поэтому и не был разочарован. Фили и Кили явно чувствовали себя неловко и переминались с лапы на лапу. Все остальные даже и не скрывали своего нежелания присоединиться к Бильбо — все, кроме старого Балина, вечного караульного, который очень привязался к сычику-эльфу. Он сказал, что во всяком случае зайдёт внутрь и, может быть, даже сделает с десяток шагов, чтобы в крайнем случае было кому позвать на помощь.

Что я могу сказать пещерным совам в оправдание? Что они были намерены щедро заплатить Бильбо за его услуги. Раз они взяли его специально для того, чтобы он делал за них трудную работу, то и не возражали, чтобы он её сделал, коли сам не против. Но они непременно выручили бы его из беды, как поступили уже в начале путешествия при встрече с желтодушками, когда у них ещё не было никаких причин быть ему благодарными. Что правда, то правда: пещерные совы не герои, а расчётливые птицы, превыше всего ставящие собственное благополучие; попадаются пещерные совы хитрые и коварные и вообще дрянные. Но есть и вполне порядочные, вроде Торина с Компанией, только не надо ждать от них слишком многого.

На бледном небе, запятнанном чёрными облаками, показались звёзды. Сычик-эльф юркнул в заколдованную дверь. Идти внутри Горы оказалось делом несложным. Это вам не крысиные низкие туннели и не корявые подземные ходы масковых сипух. Коридор в Горе был сделан пещерными совами в расцвете их могущества и мастерства: прямой, как по линейке, с гладким каменным полом и гладкими стенками, он шёл под уклон ровно и плавно, куда-то в таинственную черноту.

Через короткое время Балин пожелал Бильбо удачи и остался стоять посреди туннеля, откуда ещё виднелись неясные очертания входа в ход и, из-за особого устройства туннеля, шелестящий ухающий шёпот пещерных сов слышался совсем близко. Затем Бильбо достал свою замечательную крупинку и зажал её в лапе и стал красться по туннелю вглубь и вниз. Напуганный преувеличенно громкими отголосками эха, он превзошел себя самого в бесшумности и осторожности. Он дрожал от страха, из-за него же сжав перья так плотно, что казался малюсеньким совёнком, но в его больших глазах были написаны решимость и суровость. Ведь он был далеко не тот сычик-эльф, который вылетел когда-то из родного Кунира, забыв даже выполнить обязательный ритуал прощания с сагуаро!

«Вот оно, Бильбо, — сказал он себе, остановившись возле очередного поворота, за которым могла таиться любая опасность. — Ты по собственной воле увяз в этом деле по хвост, вот теперь и расплачивайся за свою глупость. Какой же я идиот! — твердил в нём отнюдь не полный жажды приключений голос. — На что мне сдались сокровища змея? Если бы я мог проснуться и очутиться не в этом проклятом туннеле, а в своём сагуаро! Да пускай бы сокровища оставались здесь на века вечные!»

Поскольку это был не сон, то он и не проснулся, а продолжал идти вперёд да вперёд. Наконец очертания входа исчезли, Бильбо остался совсем один в темноте, не добавлявшей уверенности. Впрочем, полностью пасть духом Бильбо не успел: вскоре сделалось светлее. "Может, у меня галлюцинации? Я вижу впереди свет", — подумал он.

Так оно и было. Странный свет разгорался всё ярче, и в туннеле становилось всё светлее и светлее с каждым шагом. Бильбо начал красться ещё тише, медленнее — яркий свет не только не обрадовал его, но и напугал. Ведь где-то здесь была огромная змеюка! Бильбо дрожал, ему слышался какой-то пульсирующий шум, похожий на мурлыканье гигантской кошки. Вскоре Бильбо безошибочно узнал храп крупного зверя. Впереди, в серебристом свечении, кто-то спал. Бильбо на момент приостановился. Но только на момент — и сразу двинулся дальше. Это был самый мужественный поступок в его жизни. Бильбо одержал настоящую победу над самим собой перед лицом неведомой опасности, подстерегающей его впереди. Итак, после короткой остановки Бильбо двинулся дальше. Вообразите себе теперь такую картину: Бильбо доходит до конца туннеля, до отверстия приблизительно той же величины и формы, что ход в Гору, заглядывает туда; перед ним открывается сокровищница древних пещерных сов, некогда обитавших здесь, — самая нижняя пещера у самого основания Горы. Там темно, границ огромной пещеры не видно, можно лишь догадываться о её величине и о трудолюбии сов, которые смогли выдолбить настолько большую пещеру; вблизи же на каменном полу, в островке тёплой застоявшейся воды, лежала тёмная громада. И эта громада — Смауг!

Исполинский чернильно-синий змей лежал и крепко спал. Из пасти его вырывался жуткий дребезжащий звук, который дрожью отдавался в желудке Бильбо. Под его туловищем, плоской мордой и толстым свернутым хвостом, со всех сторон от него, скрывая пол, высились груды драгоценностей: золото в слитках, золотые изделия, самоцветы, драгоценные камни в оправе, жемчуг и серебро, отливающее красным в этом багровом свете. Бильбо никогда в жизни не видел столько драгоценностей. Впрочем, в Кунире они никому особо были не нужны. Сычики-эльфы не были такими же алчными до сокровищ, как пещерные совы, хотя никогда не отказывались от какой-нибудь красивой вещицы или монетки, которую они, конечно же, использовали для украшения сагуаро. Сейчас же Бильбо интересовали не деньги или какие-нибудь красивости, а огромный змей, который их охранял.

Смауг спал на боку, свернувшись в сияющий чешуйчатый диск; сычик-эльф видел снизу его длинный живот, в который вдавились драгоценные камни и золото от долгого лежания на богатом ложе. На ближайшей к нему стене смутно поблескивали разнообразные боевые когти, на полу рядами стояли большие кувшины и сосуды, вмещавшие несметные богатства.

Сказать, что у Бильбо захватило дух, будет слишком слабо. Пожалуй, в этом мире не найдётся слов, чтобы выразить всё удивление и восхищение Бильбо. Он даже не мог представить великолепия подобных сокровищниц, да и страсть пещерных сов к золоту, не дающему ни пропитания, ни тепла, была ему чужда. Но сейчас душа его прониклась восторгом; словно околдованный, он застыл на месте, забыв про страшного стража.

Он глядел и глядел и не мог оторваться, потом, словно его влекла какая-то сила, двинулся вперёд. Крупинка неприятно кололась (и как он раньше этого не замечал?). Бильбо остановился, неуклюже приподнял лапу и посмотрел на неё. "Выкинь, выкинь!" — зашептали в голове незнакомые голоса, но капли разумности ещё не покинули Бильбо. Он крепко сжал крупинку, на мгновение закрыл глаза, сосредотачиваясь, и вновь направился вперёд, стараясь не обращать внимания на неудобства. Он прокрался к куче сокровищ. Над его головой спал змей, страшный и грозный даже во сне. Бильбо быстро мотнул головой из стороны, схватил небольшую вещицу, похожую на золотую миску с ручкой, и со страхом бросил взгляд наверх. Смауг шевельнул кончиком хвоста, громко выдохнул сквозь расширившиеся ноздри, храп зазвучал по-иному…

Бильбо ринулся к входу в туннель. Но змей пока не проснулся, просто теперь ему снился другой сон. Маленький сычик-эльф мчался по длинному туннелю, как никогда раньше не мчался. Сердце его стучало, лапы дрожали, он до боли сжимал миску клювом и мысленно твердил: «Ай да я! Теперь они увидят! Так, значит, я больше смахиваю на пузатого малыша, чем на сыщика? Пусть-ка попробуют повторить это!».

Но никто и не думал этого повторять. Балин был счастлив видеть сычика-эльфа живым, изумлён и ничуть не меньше восхищён. Он ободряюще курлыкнул и вывел Бильбо наружу. Была ночь, облака застилали звёзды, Бильбо прилёг возле серого камня и закрыл глаза. Он переводил дух и наслаждался свежим воздухом, не замечая, как взволнованные пещерные совы хвалят его, ерошат его перья на спине (что, как известно, было знаком искренней привязанности у всех разумных сов) и обещают услуги всех членов своих семей из поколения в поколение.

Пещерные совы всё ещё передавали друг другу миску и с воодушевлением обсуждали, как обретут в недалёком будущем все свои сокровища, когда вдруг внутри Горы послышался глухой раскат грома, как будто рокотал потухший вулкан, надумавший опять извергаться. Страшный грохот, рёв и топот был такой сильный, что сказала под ними сотрясалась.

Пещерные совы сразу забыли своё самонадеянное бахвальство и съежились от страха, в момент став ниже и тоньше. Упускать из виду Смауга было рано. Если живешь бок о бок со зловредным старым змеем, изволь с ним считаться. Водяные змеи не умеют найти применение нажитому богатству, зато, как правило, знают каждую вещь наперечёт. Смауг не был исключением из правила. Беспокойный сон (в нем самым неприятным образом фигурировала какая-то неизвестная мелкорослая птица невиданной отваги, немного схожая с теми, на кого змей напал когда-то) сменился дремотой, потом змей вдруг пробудился. В пещере пахло чем-то незнакомым. Может быть, запах принесло в ту дыру? Хоть и маленькая, она всегда слегка тревожила Смауга. Он уставился на неё с подозрением. Отчего он не завалил её давным-давно? В последнее время ему даже чудилось доносившееся оттуда слабое шуршание. Он поднял голову и втянул воздух. И тут заметил, что исчезла миска.

Она пропала! Воры! Украли! Такого не случалось ещё ни разу с тех пор, как он поселился в Горе! Ярость его не поддаётся описанию; такую ярость испытывают лишь купающиеся в роскоши богачи, если у них внезапно пропадет вещь, которой они обладают давно, но которая не понадобилась им ни разу в жизни. Смауг попытался засунуть голову в дыру, потом заревел что было мочи и, втянув шею, пополз вон из логова по просторным туннелям горного дворца к главному входу. В голове у него сидела одна мысль: обшарить всю гору, изловить вора, растерзать и сожрать его! Смауг выскочил из Горы так стремительно, что вода в реке полетела во все стороны; разбрызгивая вокруг миллиарды ярких брызг, Смауг быстро пополз вверх по мягко наклонному холму — он был так огромен, что буквально через пару мгновений достиг вершины Горы и обосновался там, рыча от злости, бешено вертя головой. Пещерные совы услыхали страшный шум его тела, лезущего по камням, и вжались в стену, надеясь спрятаться от змеиных глаз, высматривающих врага.

Все они неминуемо погибли бы, если бы опять-таки не Бильбо.

— Скорей! — шепотом курлыкнул он. — В ход! В туннель! Здесь оставаться нельзя!

Они едва успели нырнуть в туннель и втащить свои пожитки, как Смауг, высовывая раздвоенный язык, спустился туда, где они были. Грозно рыча и шипя, он осмотрел скалы, нещадно круша их хвостом. Совы замерли, когда грозная морда змея оказалась совсем близко возле хода. Но тот был слишком хорошо замаскирован; Смауг напрасно раздувал ноздри, пытаясь понять, куда спрятались нарушители. Тем временем его рёв переполошил сновавших в небесах ворон. Их крики, раздавшиеся так не вовремя для их обладателей (и совсем кстати для сов!) привлекли внимание Смауга. Грозно взревев, змей втянул шею, свернулся, похожий на склизкий клубок, а потом выгнулся, сильный, как пружина — и ближайшая ворона, так беспечно спустившая ниже, издала предсмертные булькающие крики. Звонко хрустнули в наступившей тишине кости — и Смауг уполз, оставив после себя тошнотворный запах крови, лужи плесневелой воды и перепуганных насмерть сов.

— Больше ворон мы не увидим, — пробормотал Торин. — Вряд ли они будут дежурить тут после такого. Если Смауг заметит кого, спасения нет. А летать слишком высоко бесполезно — они ничего не увидят.

Пещерные совы мрачно закивали: они и рады были бы, что теперь не стоило ждать с небес атаки, но какой ценой это было достигнуто...

— Нам тоже не суждено там оставаться, — продолжил Торин, — разве только у нас возникнет охота взлететь в открытое пространство на глазах у Смауга.

Такая перспектива никого не прельстила. Они отползли подальше от хода и лежали так, пока в маленькую щель не заглянул бледный рассвет. Они дрожали всем телом, хотя внутри было вполне себе тепло и душно. В течение ночи они несколько раз слышали то нарастающий, то затихающий рев змея, исследующего внешние скалы Горы.

Старый Смауг знал, что сами по себе вороны бы не прилетели к Горе. На местных склонах давно не водилась живность; не было в предгорных водах и рыбы. Воронам нечего было здесь делать, если они, конечно, не выслеживали кого-то помимо добычи. Так Смауг догадался, что он у Горы не один, и теперь раз за разом прочёсывал склон с той стороны, откуда ему почудился чужой запах. Но ход в туннели, спрятанный в скалах и мхе, он не заметил. Тщетно Смауг обыскивал гору, наконец к закату злоба его остыла — и он отправился на своё золотое ложе спать и набираться сил. Грабежа он не забыл и не простил бы даже через тысячу лет, когда время обратило бы его самого в прах, но он мог позволить себе ждать. Неторопливо заполз он в своё логово и прикрыл глаза.

С наступлением ночи страх у сов немного рассеялся. Они поняли, что подобного рода происшествия неизбежны, когда имеешь дело с таким грозным и коварным хранителем сокровищ, и пока рано отказываться от задуманного. Всё равно им, как справедливо сказал Торин, пока не улететь отсюда.

Они долго обсуждали, как быть, но не придумали никакого способа избавиться от Смауга. Бильбо так и подмывало упрекнуть товарищей за то, что с самого начала эта проблема была слабым местом в их замыслах. Но тут, как свойственно попавшим в безвыходное положение, пещерные совы принялись брюзжать и укорять сычика за то, что поначалу им так понравилось — а именно, что он унес миску и слишком рано разозлил Смауга.

— А что ещё прикажете делать сыщику? — сердито ухнул Бильбо. — Меня нанимали не змеев морских убивать — это дело воинов, а красть сокровища. Я положил такое начало, какое мог. А вы ожидали, что я приволоку в клюве все богатство Трора? Уж кому жаловаться, так это мне. Вам надо было захватить с собой пятьсот сыщиков, а не одного. Дедушка ваш, конечно, заслуживает всяческих похвал, но вы-то не подумали ознакомить меня с размерами его богатства. Чтобы вынести все сокровища наверх, мне понадобилась бы не одна тысяча восходов, и то если бы я был в пятьдесят раз больше, а Смауг — кроткий, как пески пустыни в ясный полдень!

После этого пещерные совы извинились перед Бильбо.

— Что же вы предлагаете, мистер Бэггинс? — учтиво осведомился Торин.

— Если вы спрашиваете про то, как вынести сокровища, то пока не представляю. Несомненно, это зависит от того, насколько удачный оборот примут наши дела и удастся ли избавиться от Смауга. Вообще-то избавляться от змеев — не моя специальность, но я постараюсь сделать всё от меня зависящее. Лично я не надеюсь ни на что и хотел бы только добраться живым до дома.

— Ну, до этого ещё далеко. Что нам делать сегодня, сейчас?

— Хорошо, если хотите знать мое мнение, то мы должны сидеть, где сидим. Ночью ощутимо холодает, поэтому мы, вероятно, сможем выходить на воздух, так как Смауг снаружи быстро остынет, а это ему сейчас не выгодно. Но помните: к рассвету все должны возвращаться в туннель. А теперь я предлагаю вам следующее. У меня есть крупинка. Сегодня же ночью, когда Смауг, вернее всего, заснёт, я проберусь туда. Быть может, что-нибудь произойдёт новенькое. «У всякой змеи есть слабое место», — говаривал мой отец, но думаю, что он основывался не на личном опыте.

Пещерные совы, само собой разумеется, с энтузиазмом приняли его предложение. Они уже очень уважали маленького Бильбо. К полночи он был готов ко второй вылазке в логово змея. Если бы он знал побольше о морских змеях и их коварстве, то, может, и не был бы так уверен в себе и не рассчитывал застать Смауга спящим.

Снаружи мерно сияла луна, но в туннеле было темно, как ночью. Едва заметная полоска света из видневшегося хода вскоре пропала. Столь бесшумны были шаги Бильбо, что беззвучнее мог быть лишь полёт пухового пёрышка на слабом ветру. Он уже поздравлял себя, подходя к дальнему концу туннеля. Оттуда еле виднелся свет.

«Старина Смауг устал, спит, — подумал Бильбо. — Видеть он меня не может, слышать тоже. Не унывай, Бильбо!» Он не знал или же забыл о том, что зрение змей, особенно морских, совсем не похоже на то, коим обладали птицы. Кроме того, у змеев имеется весьма неудобное свойство — спать с приоткрытыми глазами, если что-то возбуждает их подозрение.

Бильбо заглянул в пещеру. Смауг, казалось, крепко спал и лежал, как мертвый, в темноте, свернувшись в кольца и положив голову на них. Бильбо только хотел спустить лапу на пол, как вдруг из-под опущенного века змеиного левого глаза блеснул тоненький разрез вертикального зрачка. Смауг только притворялся, что спит! Он наблюдал за входом! Бильбо отпрянул и ещё раз благословил Глаукса за крупинку, так кстати найденную в годах Пустошей. И тут Смауг заговорил:

— Ага, пожаловал вор! Я слышу твое дыхание, чувствую твоё тепло... Милости прошу, бери ещё, тут всего вдоволь, не стесняйся!

Однако Бильбо был не таким уж невеждой по части змеев. Если Смауг думал заманить его внутрь, то он просчитался.

— Спасибо, о Смауг Ужасный! — пропищал он. — Я пришел не за подарками. Я просто хотел взглянуть, так ли ты огромен и страшен, как рассказывают. Я не очень верил легендам, которыми нас пичкали взрослые.

— И как ты меня находишь? — спросил змей, невольно польщённый, хотя и не поверил ни одному слову Бильбо.

— Поистине песни и легенды далеки от действительности, о Смауг, Приносящий погибель, — ответил Бильбо.

— Для вора и лжеца ты очень воспитан, — заметил змей. — Ты, оказывается, знаешь моё имя, но мне твой запах, твоё тепло что-то незнакомы. Кто ты такой и откуда? Ты явно не из здешних земель.

— Я из горячих Песков, сменяемых Зеленью; мой путь лежал через горы, под горами и по воздуху. Я тот, кого никто не видит.

— Это-то я и сам вижу, — зевнул Смауг. — Но вряд ли это твоё настоящее имя.

— Я — Разгадывающий загадки и Разрубающий паутину, я — Неустрашимый Кролик. Меня избрали для счастливого числа.

— Прелестные прозвища! — фыркнул змей. — Но счастливое число не всегда выигрывает.

— Я тот, кто делает друзей отбросами, топит их и достаёт из неволи. Я тот, кто невредимым выходит из лап монстров, из воды, из-под земли, из неба.

— Что-то с трудом верится, — усмехнулся змей.

— Я — друг барсуков и гость орлов. Находящий крупинки, Приносящий счастье, Летящий над рекой, — продолжал Бильбо, очень довольный своими загадками.

— Это уже лучше! — одобрил Смауг. — Но не очень-то увлекайся! Придержи свое воображение.

Разговаривать с морскими змеями нужно именно так, когда не хочешь раскрыть свое настоящее имя (что весьма благоразумно) и не хочешь разозлить их прямым отказом (что тоже весьма благоразумно). Никакой морской змей не устоит перед соблазном поговорить загадками и потратить время на их разгадывание. Смауг не всё понял (в отличие от вас, вам-то известны все приключения Бильбо), но кое-что сообразил и, довольный, посмеялся в своей гнусной душе.

"Так я и подозревал, — подумал он. — Ясно, проклятое лесное зверьё задумало какую-то гадость. Презренные бесстрашные твари, зря я позволил им решить, будто уже не такой грозный, как раньше! Расслабились, расселились на реке, как у себя дома! Вот, дают приют презренным ворам... Кажется, пора мне нанести им визит!"

— Отлично, Летящий над рекой, — сказал он вслух. — Вижу, ты проделал большой путь. Ты, хоть и вор, но умеешь себя вести воспитанно и уважительно, поэтому я дам тебе полезный совет: не водись с пещерными совами, тебе же лучше будет.

— С пещерными совами? — переспросил Бильбо, притворяясь удивлённым. Сердце его застучало быстрее.

— Нечего притворяться! — обрезал его Смауг. — Кто-кто, а уж я знаю запах и вкус пещерных сов. Я чувствую их приближение, они где-то рядом, и я обязательно их поймаю. Ты же плохо кончишь, Летящий над рекой, если будешь знаться с пещерными совами. Так им и передай от моего имени.

Бильбо против воли сжался, плотно прижав к телу перья. Ему вновь захотелось оказаться как можно дальше отсюда — и не просто где-нибудь в туннеле, а далеко в родной пустыне Кунир.

— Ну что, хорошие денежки получил вчера за мою миску? — продолжал змей. — Ну, скажи честно? Как, ровно ничего?! Очень на них похоже. Они, стало быть, прячутся за твоей спиной, а ты за них отдувайся, тащи у меня всё, что плохо лежит? И чего ты из кожи лезешь? Тебе пообещали приличный куш? И не мечтай! Радуйся, если лапы унесёшь.

Бильбо стало очень и очень не по себе. Каждый раз, как зловещее сияние змеиного глаза, что шарил по пещере, попадало на него, он трясся от страха и его охватывало безотчетное желание выскочить на середину пещеры, откинуть от себя крупинку и во всем признаться Смаугу. В этом была ещё одна страшная способность морских змей — они могли влиять на чувства и желания тех, кто находился рядом. Недаром жители приморских земель часто поговаривали, когда речь заходила о каких-нибудь спятивших птицах: "Змей в голове копался". Собрав всё своё мужество, Бильбо ответил:

— Тебе известно не всё, о Смауг Могущественный, не только золото привело нас сюда.

— Ха-ха-ха! — расхохотался Смауг. — Вот и проговорился! Нас! Скажи уж прямо «нас четырнадцать», мистер Счастливое Число! Рад слышать, что у вас есть и другие дела в наших краях. Тогда, может быть, у вас ещё не всё потеряно. А тебе не приходило в голову, что украсть золото ты, может, и украл бы понемножку, лет этак за сто или больше, но далеко ли унес бы его? К чему оно на Горе? Или в лесу? Силы небесные! Ты ни разу не задумался, прибыльное ли это дело? Четырнадцатая часть — столько тебе обещали? А как доставить ее? А стоимость перевозки? А сколько уйдет на вооруженную охрану и налоги? Да и зачем тебе всё это золото, если ты не кузнец, не торговец и не страж Га`Хуула?

И Смауг громко захохотал. Душа у него была злобная и низкая; он знал, что его догадка недалека от истины.

Трудно поверить, но бедный Бильбо действительно был огорошен. До сих пор все его помыслы и силы сосредоточивались на том, как бы добраться до Горы и найти потайной ход. Он ни разу не задумался над тем, как вынести сокровища из Горы, а уж тем более, как доставить в Кунир свою долю. Сейчас у него возникло нехорошее подозрение: а что, если пещерные совы знают об этом важном моменте и втихомолку посмеиваются над Бильбо? Вот какое действие оказывают на неопытных речи коварных морских змей! Конечно, Бильбо следовало бы остеречься, но уж очень деспотичной натурой был Смауг.

— Я тебе вот что скажу, — Бильбо сделал попытку не поддаваться змею и остаться верным своим друзьям, — мысль о золоте пришла нам в голову не сразу. Мы прибыли сюда над горами и под горами, по воде и по воздуху для МЕСТИ. Ведь не можешь же ты не сознавать, о Смауг безмерно богатый, что твое богатство создало тебе много врагов?

Тут Смауг опять расхохотался, но как!.. От этого сокрушительного хохота Бильбо бросило на землю, а далеко наверху остальные совы прижались друг к другу, решив, что их товарищу пришёл безвременный и ужасный конец.

— Месть! — фыркнул Смауг и в порыве чувств хлопнул хвостом по воде, лужами собравшейся вокруг. Бильбо едва успел отпрянуть от потока, который сбил бы его вниз, прямо к змею. — Месть! Король Под Горой давно умер, а куда подевались его родственнички? Что-то я не вижу, чтобы они рвались в бой, чтобы свести со мной счёты. Властелин Дейла Гирион умер, его птиц я пожрал, как мелкую неповоротливую рыбёшку, а где сыновья его сыновей? Они и близко не смеют подойти. Я убиваю, когда захочу, никто не дерзает сопротивляться. Всех стражей прошлого я уничтожил, а нынче такие не рождаются. Тогда я ещё был молод и слаб, теперь я стар и могуч, могуч! — злорадно торжествовал змей. — Моя чешуйчатая броня вдесятеро крепче ваших боевых когтей, мои зубы — как острые пики, когти — как тонкий смертоносный хвост манты. Я тот, кого невозможно победить! Я — сама смерть!

— Я слыхал, — пискнул перепуганный Бильбо, — что змеи мягче снизу, а именно в области… в области шеи. Но у особы, столь основательно защищённой, всё, конечно, продумано.

— Твои сведения устарели, Летящий во тьме, — отрезал Смауг. — Сверху и снизу я покрыт бронёй из железных чешуй и твердых драгоценных камней. Никакие когти, никакой клюв не пронзят меня.

— Я мог бы сам об этом догадаться, — тихо ухнул Бильбо. — Поистине не найдётся равного Смаугу Непроницаемому. Кто ещё обладает столь великолепной чешуйчатой бронёй из бриллиантов?!

— Да, такая броня в самом деле большая редкость, — подтвердил Смауг, как это ни глупо, весьма довольный. Откуда ему было знать, что сычик-эльф уже в прошлый раз успел заметить его редкостный наряд и теперь мечтал рассмотреть его поближе, имея на то свои причины.

Змей приподнялся, открывая шею и ближайшую к ней часть массивного тела.

— Смотри! — приказал он. — Что скажешь?

— Потрясающе! Восхитительно! Безупречно! Ослепительно! — восклицал Бильбо, думая про себя в то же время: «Старый болван! Да у тебя вон там, слева, дырка, голое тело торчит, как улитка из раковины!»

Высмотрев, что хотел, Бильбо решил поскорее убраться подобру-поздорову.

— Ну, не буду дольше задерживать Ваше Великолепие, — ухнул он, — и лишать вас столь необходимого отдыха, — он сделал шаг назад и стремглав бросился по туннелю, стараясь оказаться от змея как можно дальше.

Рассвет орозовил склоны Горы, когда наконец сычик-эльф выбрался из туннеля. Молча он забился в укромный уголок, поджал под себя дрожащие лапы и уставился в пол в полном изнеможении. Пока Бильбо приходил в себя, друзья всячески старались его ободрить. Они жаждали услышать рассказ о Смауге, особенно о том, почему тот устроил такой страшный шум и каким образом уцелел Бильбо.

Но сычик впал в состояние нервное и озабоченное, и мало что удалось из него вытянуть.

— Так что там случилось? — не отставали упорные пещерные совы. — Рассказывай же!

И Бильбо пересказал разговор с змеем — зря, что ли, он туда ходил?

— Если хочешь знать, то, на мой взгляд, ты очень неплохо вышел из положения, — подбодрил его Балин, когда нервный рассказ Бильбо подошёл к концу. — Выяснил кое-что очень полезное и остался жив, а этим мало кто может похвастаться, кому довелось перемолвиться со змеем. Нам, возможно, ещё очень пригодится прореха в чешуе этого старого прохвоста.

Его слова сообщили разговору новое направление, и все принялись обсуждать, как убивали змеев в жизни и в сказках, разного рода колющие и режущие удары когтями, клювами, удары снизу, сбоку и сверху, всякие приемы, уловки и военные хитрости.

В продолжение разговоров Бильбо глядел на удлиняющиеся тени, и его тоска и дурные предчувствия всё усиливались.

Наконец он прервал товарищей:

— Я убежден, что оставаться здесь весьма небезопасно, да и какой смысл сидеть тут? Тут холодно, светает, и я могу поклясться, что змей исследует наше укрытие ещё раз. Смауг знает теперь, как я проник в его логово, и, уж будьте уверены, догадается, куда ведет туннель. Он разнесет вдребезги наш склон, чтобы отрезать нам доступ внутрь. А если при этом раздавит нас, что ж, тем больше порадуется.

— Какие мрачные мысли, Бильбо! — ухнул Торин. — Почему же Смауг не заделал ближний к себе конец туннеля, если не хочет нас допускать? Мы бы услышали, если бы он его закрыл.

— Не знаю, не знаю. Наверное, сперва хотел меня заманить туда во второй раз, а теперь отложил на утро или не хочет портить свою спальню. Не спорьте, прошу вас. Смауг может появиться в любую минуту. Единственное наше спасение — забраться поглубже в туннель и спрятаться в его закоулках.

Он говорил так горячо, так отчаянно хлопал крыльями, что пещерные совы послушались его, зашли внутрь, но медлили уходить от хода. Им не хотелось покидать более-менее обжитое местечко: из туннеля несло неприятной сыростью и плесенью. Тем более что и снаружи, и внутри всё было тихо. Они долго сидели недалеко от светлого хода и продолжали беседовать. Разговор зашел о гадких намеках змея относительно пещерных сов. Лучше бы Бильбо никогда их не слышал! Как хотелось ему верить сейчас товарищам, которые клялись самим Глаусом, будто действительно не задумывались о том времени, когда отнимут у змея сокровища.

— Мы знали раньше, что попытка наша будет рискованной, — объяснил Торин, — знаем и теперь. Но я уверен, что у нас будет достаточно времени обдумать, как поступить дальше, после того как мы завладеем богатствами. Что касается вашей доли, друг мой Бильбо, то, уверяю вас, мы бесконечно вам благодарны, и вы сами отберете для себя, что захотите, как только будет что делить. Я понимаю ваше беспокойство по поводу доставки, допускаю, что проблема сложна, ибо с течением времени здешние края не стали безопаснее, скорее наоборот, но мы вам непременно поможем и возьмем на себя часть расходов по перевозке золота. Хотите верьте, хотите нет!

Здесь разговор обратился на сами сокровища и на отдельные вещи, которые запомнили Торин и Балин. Пещерные совы тотчас оживились. Их рассказы наполнились чудными вещами: когтями из крепкого железа, украшенными драгоценностями кубками, жёрдочками из чистого золота... Бильбо слушал все эти разговоры вполуха. Колдовская притягательная сила сокровищ уже не действовала на него. Он сидел ближе всех к двери и ловил малейшие звуки снаружи и из глубины туннеля.

По мере того как рассвет красил горизонт, Бильбо нервничал всё больше.

— Уйдёмте глубже! — умолял он. — Мне всё время чудится змей, мне страшно. Тишина пугает меня больше, чем вчерашний грохот. Уйдёмте глубже, пока не поздно!

Что-то в его голосе заставило пещерных сов внять его просьбе. Торин тихо ухнул, призывая всех к порядку, и совы гуськом отправились в темноте подальше в туннель. Плесневелый запах сгустился, туннель стал более шершавым и склизким. Совы, нервничая от того, как тихо попискивал Бильбо, выбрали небольшую каменную площадку среди узких извилин и кое-как разместились на ней, съёжившись. Бильбо забился в одну трещину с Балином, и пожилая сова успокаивающе пригладила клювом его торчащие на макушке пёрышки.

Они оказались далеко от хода, и свет зарождающегося утра перестал доходить до них.

Внезапно страшный удар обрушился на склон Горы, точно стая хагсмар атаковала их, круша всё на пути смертоносными дьявольскими крыльями. Скала загудела, стены в туннеле затрещали, камешки и песок посыпались на головы замерших в ужасе сов. Что произошло бы, если бы они не ушли так глубоко, боюсь и вообразить. В ярости Смауг разносил скалы, дробил камни бешеными ударами своего огромного хвоста; всё под этими мощными ударами превратилось в кашу, на долину обрушилась лавина обломков.

Смауг, оказывается, украдкой выбрался из логова, тихо прополз мимо реки, незаметный в неясных сумерках, и затем медленно и тяжело, как огромное каменное бревно, забрался на склоны, думая поймать врасплох кого-то на западной стороне и найти дыру, через которую пролез вор. Когда он никого не нашел и не увидел дыры там, где рассчитывал, то впал в дикую ярость и начал крушить ненавистный склон.

Разрядив таким образом свою злобу, Смауг немного утихомирился и решил, что с этой стороны беспокоить его больше не станут. Теперь оставалось осуществить ещё одну месть.

— Летящий над рекой! — фыркнул он. — Ты же мелкий, как моя чешуйка — значит, останавливался где-то передохнуть, за раз тебе реку не облететь! Значит, пользовался помощью этих гадких тварей, что населили берега. Ничего, они ещё меня увидят и пожалеют, что посмели забыть, кто тут настоящий хозяин!

Змей резво спустился с Горы, дополз до реки с уже светлеющей водой, и зайдя в неё, устремился на северо-запад, в одном ему известном направлении.

Тем временем совы сидели в беспросветной темноте. Со всех сторон их обступила мёртвая тишина. Ели они мало и мало разговаривали. Время шло, но они не знали — день сейчас или ночь и сколько вообще прошло восходов и закатов с тех пор, как они здесь очутились. Они боялись шелохнуться, так как в туннеле громко отдавалось эхо от их возни и голосов. Они засыпали и просыпались в той же нескончаемой темноте и тишине. Просидев там, как им казалось, бесконечность, они начали задыхаться от недостатка воздуха, в голове у них мутилось. Дольше выносить такую жизнь они не могли. Кажется, они обрадовались бы даже звукам, говорящим о возвращении змея. В тишине им чудилось, будто Смауг подстраивает какую-то новую каверзу. И потом, не могли же они сидеть так вечно.

Наконец Торин не выдержал:

— Попробуем вернуться к ходу. Я просто умру без свежего воздуха. Пусть лучше Смауг меня уничтожит, если он поджидает нас там, снаружи, чем задохнуться здесь.

Пещерные совы согласно закурлыкали и поползли назад, по памяти восстанавливая путь к ходу. Однако их ждало очередное потрясение — он сильных ударов Смауга скала не выдержала и развалилась, завалив собой ход. Они оказались заперты в ловушке!

— Мы попались! — заухали совы, в страхе забыв даже о конспирации. — Конец! Тут мы и умрём!

Почему-то как раз, когда отчаяние пещерных сов достигло предела, Бильбо почувствовал, что у него стало легче в желудке, как будто какая-то тяжесть растворилась в мускусе, не оставив после себя и следа.

— Ну, ну! — ободряюще ухнул он, привлекая внимание товарищей. — «Пока жив — надейся!» — говорил мой отец. Помните, третий раз — самый главный. Я, так и быть, спущусь вниз. Дважды я побывал там, зная, что меня ждет змей, рискну и в третий. Во всяком случае, единственный выход наружу ведет вниз. И на этот раз вам придётся следовать за мной.

Они согласились — что им ещё оставалось? Торин первый шагнул к Бильбо.

— Теперь осторожней, — прошептал сычик-эльф, — соблюдайте полную тишину! Может, там и нет Смауга, а может, и есть. Не будем рисковать зря.

Они шли и шли. Пещерные совы, естественно, не могли красться с беззвучностью маленького и лёгкого Бильбо, они всячески пыхтели, шаркали лапами, а эхо многократно усиливало пыхтенье и шарканье. Бильбо не раз замирал на месте и со страхом прислушивался, но снизу не доносилось ни звука. Когда до нижней дыры оставалось, насколько он мог судить, не очень далеко, он достал свою крупинку из нашейного мешочка, крепко сжал в лапе и обогнал товарищей. В крупинке не было большой необходимости — и без неё все были невидимы, ибо чернота стояла сплошная. Настолько сплошная, что сычик-эльф не заметил, как вышел из туннеля; он сделал очередной шаг вперёд, его лапа зачерпнула пустоту… Бильбо испуганно ухнул и кубарем полетел в яму.

Он лежал на боку, поджав лапы и зажмурившись, затаив дыхание, не смея шелохнуться. Ничего не произошло. Смауг не торопился пожирать его. Когда он медленно открыл глаза, то далеко и высоко над собой увидел белёсое пятно, отнюдь не похожее на красный свет, исходивший от змеиных глаз Смауга.

Наконец перепуганный Бильбо не мог дольше выносить неизвестность.

— Будь ты проклят, старый вонючий змей! — пропищал он громко. — Хватит играть в прятки! Увидь меня и потом сожри, если поймаешь!

В невидимой пещере отозвалось лишь слабое эхо.

Бильбо вскочил на лапы и тогда сообразил, что не знает, в какую сторону шагнуть. «Интересно, чем занят Смауг? — подумал он нервно. — Сегодня вечером (или всё же днём?) его явно нет дома. Если Оин и Глоин не потеряли трут и кремень, можно выбить огня и оглядеться. А там, может быть, что-нибудь и произойдёт».

— Огня! — закричал он. — Кто даст огня?!

Пещерные совы, разумеется, переполошились, когда Бильбо с уханьем провалился в яму, и сбились в кучу недалеко от выхода.

— Чур-чур-чур!.. — переполошено заухали они, услыхав его голос.

Таким образом сычик-эльф обнаружил, в какой они стороне, но далеко не сразу ему удалось добиться от них толка. Только когда Бильбо захлопал крыльями и пронзительно закричал: «Огня! Огня!» — Торин сдался и послал Оина и Глоина за трутом и кремнем на другой конец туннеля.

Через некоторое время замелькал огонь: показался Оин с небольшим факелом в клюве, Глоин с аккуратностью опытного угленоса нёс ещё несколько штук. Бильбо увидел, где они, и подбежал к ним. Ему, однако, не удалось уговорить товарищей зажечь факелы Глоина и присоединиться к нему. Пещерные совы боялись, что вернётся Смауг и схватит их; они заметили, что не покинут туннеля, пока Бильбо не разведает пещеру и не убедится, что всё чисто. Решив так, они уселись около дыры и стали наблюдать за Бильбо.

Бильбо тихо выдохнул: "Чуфр!" — что, если вы помните, означало крайнее пренебрежение. Забрав факел у Оина, он отправился исследовать пещеру. Остальные совы напряжённо наблюдали за ним. Они увидели, как маленькая тёмная фигурка пересекла пещеру, неуверенно держа факел — к счастью, факелы, которые изобретали пещерные совы, были совсем небольшими и их легко мог удержать даже маленький сычик-эльф, — в клюве. Пока Бильбо был близко, они видели в неясном свете поблёскивание золота и слышали позвякиванье, когда малютка эльф спотыкался о какой-нибудь золотой предмет. Потом огонёк факела стал удаляться, заплясал где-то выше, выше — это Бильбо, неуклюже цепляясь когтями за объёмные драгоценные вещи, карабкался на груду сокровищ. Вскоре он очутился на самой верхушке и продолжал бродить взад и вперёд. Они увидели, что он на мгновение наклонился, но не поняли, зачем.

А наклонился Бильбо затем, что увидел среди монет и драгоценных камней что-то необычное. Вытянув лапу, он подцепил это "нечто" когтями и вытащил большое чёрное перо, которое переливалось в свете факела зелёным и голубым отливом. "Воронье!" — понял Бильбо и нервно посмотрел наверх: как попало сюда оно, выпало у того, кому не посчастливилось стать обедом Смауга, или у того, кто жил здесь, наплевав на наличие в Горе огромного змея? Оставив перо на вершине, он поспешил покинуть такое возвышенное место.

Он двинулся дальше, спустился с другой стороны кучи, свет его факела скрылся из обзора пещерных сов. Но вскоре они опять увидели его вдалеке: Бильбо пересекал пещеру. Наконец он дошёл до большой дыры, через которую, очевидно, Смауг проникал в свою пещеру; на него повеяло свежим воздухом, но струя воздуха чуть не загасила факел. Бильбо робко выглянул за дыру и различил очертания других, неизвестных ему туннелей, больших и просторных — даже для Смауга, что уже говорить о маленьком сычике с кроличью головку? Бильбо прищурился, вглядываясь во тьму, но никаких признаков змея по-прежнему не заметил.

Только Бильбо хотел повернуть назад, как что-то чёрное пронеслось над ним и даже слегка задело макушку. Бильбо взвизгнул, споткнулся и плашмя шлёпнулся на землю. Факел упал и потух. «Кажется, это просто летучая мышь, — растерянно сообразил Бильбо. — Что же теперь делать? Где тут восток, где юг, север или запад?»

— Торин, Балин! Оин, Глоин! Фили, Кили! — заорал он, напрягая все свои нетренированные мышцы, но в чёрном необъятном пространстве голосок его прозвучал тоненько и еле слышно. — Свет погас! Кто-нибудь! Сюда, помогите!

Куда вдруг девалась его храбрость?

До пещерных сов донеслись слабые возгласы Бильбо, но разобрали они только «помогите!»

— Что такое стряслось? — недоуменно ухнул Торин. — Дело, очевидно, не в змее, а то бы эльф перестал уже кричать.

Они подождали немножко и прислушались, но никаких звуков, кроме далеких "чиур-чиур-чиур" Бильбо, не услышали.

— Кто-нибудь, зажгите ещё факел! — приказал Торин, которому надоело стоять и дрожать в темноте, как какому-то презренному трусу. — Делать нечего, придётся идти на помощь нашему сыщику.

— Пора, наконец, и нам помочь ему, — одобрительно ухнул Балин. — Я пойду с удовольствием. Тем более что сейчас, по-моему, опасность нам не грозит.

Глоин зажёг несколько факелов. Пещерные совы взяли их в клювы, как всегда, когда летали в тёмных высоких пещерах, и полетели на крики. Конечно, лучше бы им пройтись пешком, как осторожный Бильбо, но они очень спешили, боясь, что крики сычика-эльфа выдадут их вернее, чем хлопанье крыльев. Очень скоро они опустились, услышав внизу тонкий клёкот — это был Бильбо, который пробирался им навстречу, боясь "встать на крыло". Едва завидев мерцание факелов, сычик-эльф сразу успокоился, ну, или по крайней мере принял более спокойный вид.

— Испугался летучей мыши, и погас факел, только и всего! — объяснил он.

Они вздохнули с облегчением, но тут же начали ворчать, недовольные тем, что испугались зря. Впрочем, ворчанье их было недолгим; достаточно им было, пролетая мимо, мельком заметить блеск сокровищ, как сердца у них запылали главной страстью. А когда в сердце пещерной совы, пусть даже самой почтенной, зажигается страсть к золоту и драгоценным камням, она становится отважной, а иногда даже свирепой.

Поэтому дальше уговаривать пещерных сов не пришлось. Они так и рвались осмотреть пещеру. Каждый схватил по горящему факелу, и они начали обходить пещеру вокруг, копаться в золотых сугробах, забыв про страх и осторожность. Они стали громко разговаривать, перекликаться, показывать друг другу разные вещи, которые выуживали из кучи или находили в потайных нишах. Они подносили драгоценности к глазам, рассматривали их на свет факелов, подбрасывали в лапах и прижимали к груди. Торин в этом отношении мало чем отличался от остальных.

Вскоре они нашли военные поделки и тотчас принарядились. Как же представительно выглядел сейчас Торин, на лапах которого сверкали позолоченные боевые когти, украшенные маленькими переливающимися рубинами!

— Бильбо! — окликнул он. — Получите первую награду в счёт вашей доли!

И он помог Бильбо надеть лёгкие серебристые боевые когти — далеко не такие украшенные, как у пещерных сов, практически скромные по их меркам, но лёгкие и очень удобные. Бильбо на пробу сжал и разжал пальцы, но совсем не почувствовал какого-либо неудобства. Когти сидели, как влитые, и было даже удивительно, откуда у пещерных сов завалялось оружие его размера; разве что среди них встречались воины совсем миниатюрных габаритов.

"Я чувствую себя великолепно, — подумал Бильбо. — Но вид у меня, должно быть, очень нелепый. То-то потешались бы надо мной дома, в Густых-Зарослях-Сагуаро!" — он посмотрел на своё сумрачное отражение в ближайшей луже и курлыкнул себе под клюв. В отличие от пещерных сов он не потерял головы при виде богатств и устоял перед их чарами. Пещерные совы всё ещё рылись в сокровищнице, но Бильбо прискучило это занятие.

— Торин! — воскликнул он. — Что дальше? Мы вооружились, но разве оружие помогло вам против Смауга Ужасного? Сокровища ещё не отвоёваны. Нам пока важно не золото, а выход отсюда. Мы и так слишком долго испытываем судьбу!

— Вы правы! — отозвался Торин, опомнившись. — Идёмте. Теперь я поведу вас. И за миллионы восходов я не забыл бы ходов во дворце.

Он созвал всех своих товарищей, и они гурьбой вылетели все вместе через высокую дыру, с тоской оглядываясь назад.

Они летали за Торином, словно цепочка огоньков в темноте, то и дело настораживаясь — не слышно ли приближения змея. Хотя всё кругом пострадало от времени или было покорежено, испорчено и перепачкано вползавшим и выползавшим чудовищем, Торин узнавал каждый коридор, каждый поворот. Они летели вперёд, поворачивали, снижались и летели по гулким переходам, снова делали поворот и вновь взмывали под потолок. Всё дальше и дальше летели совы, но нигде не встречали ни единого признака живой души, лишь тени воровски разлетались в стороны с приближением факелов, трепетавших на ветерке. Такие долгие полёты в мрачных пещерах не были приспособлены для свободолюбивых кунировских сычиков-эльфов. Бильбо уже выдохся и чувствовал, что ещё немного — и он не сможет передвигать крыльями. И тут вдруг потолок взметнулся вверх, на недосягаемую для факелов высоту. Откуда-то сверху проглянул тусклый луч, воздух сделался чище и свежей. Совы замерли в воздухе, быстро-быстро трепеща крыльями; впереди, в стене, разрушенной огромным телом Смауга, забрезжил слабый свет.

— Это главный зал Трора, — промолвил Торин, — здесь устраивались пиршества и собирался королевский совет. Отсюда уже недалеко до главного входа.

Они молча пролетели через бывший зал: там гнили некогда великолепно выполненные жёрдочки; на полу вперемежку с украшенной резьбой посудой валялись в плесени и лужах совиные кости и тускло блестели заржавевшие боевые когти. Они пролетели ещё пару туннелей и вдруг услышали журчание воды, и свет из тусклого сделался более ярким.

— Здесь берёт начало река, над которой мы сюда прилетели, — сказал Торин. — Она приведёт нас к главному входу.

Из тёмной дыры в скале выбегал бурливый поток и струился по узкому стоку, выдолбленному в камне искусными лапами старинных мастеров. Совы устало опустились на землю, на широкую каменную площадь, и отправились по ней вперёд. Обогнули выступ, и — о чудо! — в глаза им хлынул дневной свет, такой яркий после мрачных туннелей Горы, что все зажмурились. Когда же они снова смогли открыть глаза, то увидели невероятную картину. Перед ними выросла высокая арка, почерневшая, ободранная, но со следами старинной резьбы. Туманное солнце посылало между отрогами Горы бледные лучи, которые золотили порог.

Стайка летучих мышей, потревоженных дымом факелов, вихрем пронеслась у них над головой. Путники испуганно рванулись вперед и поскользнулись на камнях, покрытых слизью оттого, что по ним постоянно проползал змей. Река дальше бежала в сторону долины свободно, шумно пенясь. Они побросали ненужные теперь факелы на землю и застыли, глазам своим не веря: они вышли за главный вход и перед ними расстилалась долина, где прежде стоял Дейл, великолепная община рыбных филинов.

— Да! — произнес Бильбо. — Вот уж не ожидал, что доведется глядеть отсюда. Никогда с большим удовольствием не любовался я солнцем и не ощущал на ветра на своих перьях. Бр-р-р! Однако и холодный же ветрище!

И в самом деле, дул резкий восточный ветер, безжалостно предвещая зиму. Обвивая отроги Горы, он влетал в долину и завывал между скал. Путники так долго парились в глубине душных пещер, что теперь на открытом воздухе их била дрожь.

Внезапно Бильбо ощутил помимо усталости ещё и зверский голод.

— Сейчас, судя по всему, позднее утро, — сказал он. — Время ужина давно прошло, но я бы не отказался перекусить, если найдётся, что поесть. Но я не уверен, что главный вход в пещеру Смауга — самое безопасное место для этой цели. Нельзя ли найти местечко поспокойней?

— Правильно! — подхватил Балин. — Я, пожалуй, знаю такое местечко: старый сторожевой пост на юго-западном конце Горы.

— А далеко ли оно? — осведомился сычик-эльф.

— Не особо. Но лететь будет трудно, предупреждаю. Здесь, с этой стороны Горы, очень коварные воздушные потоки. Раньше мы, как могли, сдерживали их, но сейчас, когда все приспособления были уничтожены во время вторжения Смауга, а те, кто ими управлял — убиты, поток вновь одичал. Так что теперь добраться до постов — дело нелёгкое.

— Глаукс великий! — простонал сычик-эльф. — Опять лететь, опять бороться, и даже поужинать не дадут! Интересно, сколько завтраков, обедов и ужинов мы пропустили, пока сидели в этой мерзкой норе?

Вообще говоря, с той минуты, как коварный змей разгромил уступ, прошло не так уж много времени — два дня и одна ночь, — и худо-бедно, а кое-какая еда была, но Бильбо совершенно потерял счёт времени, и для него что одна ночь, что целая вечность было всё едино.

— Да что вы! — смеясь, закурлыкал Торин (он опять повеселел и тихо скрёб боевыми когтями край камня). — Это мой-то дворец вы называете мерзкой норой? Погодите, вот ужо его приберут, почистят и восстановят заново!..

— Что произойдет только после смерти Смауга, — хмуро проворчал Бильбо. — Кстати, где он? Я бы отдал вкусную мышатину за то, чтобы знать это. Надеюсь, он не на вершине Горы — сидит и любуется на нас сверху?

Идея эта вызвала большой переполох, и пещерные совы быстро согласились с Бильбо и Балином.

— Надо уходить отсюда, — ухнул Дори. — Я всё время спиной ощущаю его взгляд.

— Как здесь холодно и неуютно, — вставил Бомбур. — От жажды тут не умрёшь — вода рядом, а вот пищи я что-то не вижу. Змею тут, наверное, всегда голодно.

— Полетели! Полетели! — закричали остальные. — Скорее к посту Балина!

Поток действительно оказался своенравным. Он извивался туда, сюда, заставляя сов петлять между воздушными дорогами. Сильный ветер, шумевший в скалах, мешал сосредоточиться, сбивал с толку и сильно давил на крылья, да так, что сова сама не замечала, как сбивалась с курса. Да, что ни говори, а Балин был, несомненно, прав, когда утверждал, что дорога к постам будет нелёгкой.

Солнце стояло в зените, когда совы долетели до глубокой лощины, укрытой среди скал. Там они приземлились и немного передохнули, позавтракали сухой мышатиной и запили её водой. Затем они вновь "встали на крыло". Поток немного утихомирился, и когда закат озолотил склоны, они заметили приближающийся южный отрог Горы. Крылья гудели. Устало покурлыкивая, путники направились к вершине гребня, которая ослепительно сияла в лучах заходящего холодного осеннего солнца.

Они нашли площадку, обрывавшуюся с трёх сторон вниз, а с четвертой ограниченную скалой, в которой имелась дыра наподобие тех, которые вели в Гору. Здесь же они и приземлились, многие (в их числе и Бильбо) тотчас устало попадали на землю.

— Здесь, — ухнул Балин, — в былые времена отдыхали часовые, что сторожили подступы к Горе. Дыра эта ведёт в небольшую пещеру, заменявшую караульное помещение. Вокруг Горы было несколько таких постов, но во времена нашего благоденствия в них не было особой надобности, и наши часовые, вероятно, распустились и утратили бдительность, в противном случае мы задолго до катастрофы услыхали бы о появлении в нашем краю змея и всё могло обернуться по-другому. Мы можем укрыться здесь и видеть многое, оставаясь невидимыми.

— Какой смысл, коли нас уже заметили, когда мы летели сюда, — возразил Дори, который беспрерывно бросал взгляды вверх, словно ожидал увидеть там Смауга, взгромоздившегося на вершину, как жалкая пародия на орла.

— Ничего другого не остается, — ухнул Торин. — Больше мы сегодня ни на что не годны.

— Мудрые слова! — воскликнул Бильбо, давно уже лежавший на земле.

В караульном помещении поместилось бы сколько угодно пещерных сов; в задней стене пещеры был выход в ещё одну небольшую пещерку, лучше защищённую от наружного холода. Видно, сюда не заглядывали за время владычества Смауга даже дикие звери. Путники сложили там свои нехитрые пожитки, одни сразу же легли и заснули, засунув голову под крыло, другие уселись возле наружного входа и принялись обсуждать дальнейшие действия. О чём бы они ни заговаривали, каждый раз возвращались к одному и тому же вопросу: где Смауг? Вокруг была тишина, лишь ветер свистел в скалах — и никаких признаков движущегося змея ни на западе, ни на востоке, ни на юге, ни на севере. Змей словно растворился в неизвестности, и что бы это могло значить?

Уже появились первые мерцающие холодным блеском звёзды, а они так ни до чего и не додумались.

А теперь, если вы, как и совы, хотите узнать новости о Смауге, вернёмся на пару дней назад, когда он разнёс склон с потайным ходом в Гору и в бешенстве уплыл, чтобы проучить живущих на реке зверьков.

Возможно, вы зададитесь вопросом: а кого, собственно, Смауг винил в помощи пещерным совам и неизвестному вору Летящему над рекой? Ведь мы с вами, в отличие от змея, видели все-все приключения, настигшие несчастных путешественников, и точно знаем, что никаких чудных жителей реки совы по пути не встретили. Так о ком же говорил старый зловредный змей?

На самом деле, жители эти были. Давным-давно они переселились на реку из леса. Не побоявшись Смауга, который уже тогда властвовал над Горой, они заняли северо-западную часть реки, где та, ширясь, впадала в озеро. Животными этими были бобры; неутомимые труженики, они быстро воздвигли на воде чудный деревянный городок. Смауг их не трогал. Его настолько поразила такая самоуверенная наглость, что он милостиво позволил бобрам занять отдалённую часть реки. Тем более, что бобры никогда не интересовались расположенными далеко на востоке скалами. Всё, что занимало их скромный быт — добыча пропитания в расположенном неподалёку лесу, плаванье в широком озере да взращивание молодняка. На всякие Горы, змей и иже с ними бобрам было наплевать.

Этот знаменательный день ничем не отличался от бессчётного количества остальных дней.

Был ранний вечер. Многие бобры сидели по домам, испугавшись сильнейшего ветра и промозглого воздуха, но несколько зверьков всё же прогуливалось по деревянной плотине и любовалось первыми звёздами, тускло отражавшимися на глади озера. Гору всегда заслоняли от глаз невысокие холмы на дальнем конце озера, между которыми сбегала река. Лишь остроконечную вершину видели бобры, и то в ясную погоду, но они редко глядели в ту сторону, потому что даже в утреннем свете Гора казалась зловещей и мрачной. Сейчас её скрывала надвигающаяся тьма.

— Смотрите, — вдруг сказал один из прогуливавшихся. — Там, на скале, какой-то отблеск! Как вы думаете, что это может быть?

— Может, это вернулись совы? Говорят, когда-то на Горе жили маленькие пещерные птицы, что делали необыкновенные вещи, — заметил другой.

— Какие ещё совы? — пробурчал угрюмый голос. — Помяните моё слово, этот отблеск — туша проснувшегося змея, единственного жителя Горы, которого мы знаем.

— Вечно ты предсказываешь плохое, — возмутились соседи. — То падение дерева, то эпидемию среди детёнышей! Хоть бы раз придумал что-нибудь повеселее!

Угрюмый не ответил; напрягшись, он смотрел на холмы. Вот тёмный отблеск мелькнул в воде, оторвавшись от Горы, и бобр привстал на задние лапки, вглядываясь в него со всё возрастающим напряжением.

— Змей! Сюда плывёт змей! Утонуть мне прямо на месте! — внезапно заверещал он. — Бегом в укрытие! Воины, сюда! Нападение! Нападение!

Бобры, конечно, не считались агрессивными животными; более того, миролюбивее их в этих диких краях, возможно, никого и не было. Но горе тому, кто посчитал спокойствие и доброжелательность признаком слабости! В момент самки были разбужены и вместе с детёнышами угнаны в безопасные места глубоко в лесу. Самые сильные бобры-самцы, за исключением нескольких молодых, отправленных с самками на тот случай, если схватка со змеем унесёт все жизни воинов, собрались на плотине. Ощерив зубастые пасти, напрягая лапы с немаленькими когтями, они наблюдали за приближавшейся полосой высокой волны — такую скорость развил взбешенный змей.

Под трубные громкие крики и визжание бобров Смауг ринулся вперёд, прямо на плотину — и, озадаченный, приостановился. Его особенный змеиный взгляд засёк намного меньше тепла, чем обычно. Сгрудившиеся на плотине животные были единственными бобрами, которые остались в их городе. Грозно зашипев, Смауг устремился вперёд, но бобры завизжали ещё сильней и, встав на задние лапки, замахали передними, демонстрируя отменные когти. Услышав недвусмысленные намёки убраться подобру-поздорову, змей совершенно обезумел от ярости. Уже давным-давно никто не осмеливался дать ему отпор. Никто и сейчас не посмел бы, если бы не бобёр с угрюмым голосом — Бард было его имя; он бегал взад и вперед по плотине и громким ворчанием подбадривал товарищей, готовый атаковать в любое мгновение.

Глаза Смауга разгорелись так ярко, что стали похожи на далёкие звёзды, только куда более крупные и зловещие. Шипя, змей бросился вперёд навстречу когтям и зубам, не помня себя от злобы, желая одного: сломать город, разорвать на части тех, кто, по его мнению, помогал презренным ворам и пещерным совам попасть в Гору. Кровь забрызгала во все стороны; всё вокруг поглотили дикие визги умирающих, бешеный шум потревоженной воды, рёв змея и треск, с которым ломались аккуратные бобровьи домики. Ещё и ещё кидался вперёд Смауг — и всё больше разрушений приносил он, всё сильнее раскрашивал воду в ярко-алый цвет смерти. Никакие когти, никакие укусы не могли остановить змея, не причиняли ему вреда больше, чем приставания каких-нибудь озёрных комаров.

Уцелевшие бобры прыгали в воды, пытались достать до змея сбоку, зайдя в тыл. Но всё было без толку. Смауг почти не обращал внимание на них, продолжая остервенело разрушать домики и плотину — так, чтобы на поверхности озера не осталось никаких следов.

"Уничтожить! Стереть из существования! — думал Смауг со злорадством. — Пусть бегут, как крысы. Пусть прячутся в лесах — наплевать, далеко не уйдут. Холод и традиции вернут их к воде. Славно будет поохотиться за ними, когда они вернутся, а то и так перемрут от ран и мороза!"

Давно он так не развлекался, как сейчас, устраивая травлю целого озёрного народа.

Но не все ещё защитники отправились к своим отцам, живущим на тёплых небесах. Среди разрушенных домиков засели выжившие. Вожаком их был Бард, тот самый бобёр с угрюмым голосом и вечно хмурой мордой, которого приятели обвиняли в том, что он вечно предсказывает обвал деревьев и эпидемии среди детёнышей. Но при этом они прекрасно знали, что он зверь отважный и достойный. Дрался он со всей храбростью предков, так, что даже совиные стражи, вечные герои легенд, могли бы позавидовать. И вот почти все силы уже покинули его, оставив плавать на обломках веток. Он встряхнулся, разбрызгивая вокруг воняющую кровью воду, и оскалил зубы в последний раз.

Внезапно кое-что привлекло его внимание. Тёмное пятно под шеей старого змея. Бард заскользил по веткам, оттолкнулся лапами и поплыл, когда мощное тело Смауга проскользнуло мимо. Да, так и есть — под самой шеей не хватало одной чешуйки. Дело в том, что когти и зубы бобров просто не могли пробить отличную защиту змея — всё было нипочём железной чешуе, украшенной мелкими драгоценностями. Но зоркий глаз Барда нашёл уязвимость старого змея. Теперь осталось лишь подобраться ближе, на расстояние, которого хватит, чтобы нанести решающий удар.

— Всемогущий Беверли! — тихо взмолился он. — Я верен тебе и мнению твоему до последней минуты. Ты никогда ещё меня не подводил, всегда помогал, стоило лишь мне попросить тебя, великий, о милости. Наши отцы верили в тебя, а до них — их предки. Если ты в самом деле настолько неустрашим, как о тебе величают легенды, то помоги мне и сделай мои когти твёрже камня, острее зуба, быстрее ветра!

Смауг заметил вдруг его и издал ужасающий рык, от которого содрогнулись воды и помрачнело небо. Ринулся он вниз, чтобы поймать бобра, сжать в пасти так, что заскрипят кости. В тот миг, когда он снижался, лунный свет заиграл на его шее, засверкал разноцветными лучами на драгоценных камнях. Но одно место оставалось тёмным. Завизжал Бард, оттолкнулся мощными задними лапами от проплывавшего мимо бревна — и бросился, бросился навстречу оскаленной змеюке. Зубы его вонзились прямо в тёмное пятно на шее Смауга. Они вошли глубоко в нежную кожу, и пронзительно завопил змей, отвыкший за многие годы от боли. Затряс головой, и Бард не выдержал тряски, упал в воду. Ближайший бобёр тотчас подплыл к нему и вытащил из опасной зоны.

Корчась от боли, Смауг метался по озеру. Его хриплые крики оглашали окрестности, его хвост бешено взбивал воду в белёсую пену. Бобры схоронились среди камней на берегу; Бард тихо свистел носом, чувствуя боль в рассечённой лапе — Смауг успел ударить его хвостом.

Укус Барда не оказался смертельным. Вой и шипение стихли вместе с уплывшим змеем, но тот, определённо, остался жив, хоть и серьёзно ранен. Бобры потеряли больше: почти половина сильных самцов была перебита Смаугом, Бард ранен, город и плотина разрушены... Но три четверти его населения всё-таки остались живы. Опечаленные, замёрзшие, собрались они вместе на берегу озера. Самки прижимали к себе дрожащих детёнышей, молодые самцы, быстро сориентировавшись, бегали меж камней, сдирая с них клочки мха. Старые самки сгрудились вокруг раненых; обмакивали они мох в холодную воду озера и прижимали к кровоточащим ранам.

Бард сидел, поджав больную лапу. Он не мигая смотрел на далёкие очертания Горы.

— Змей обезумел, — негромко произнёс он, и причитания самок тотчас прекратились. Все взгляды остановились на нём, и он продолжил: — И безумец этот ещё жив. Мы должны найти и добить его.

— Но он уполз в свою Гору! — запротестовали бобры. — Уж не предлагаешь ли ты последовать за ним в эти жуткие скалы?!

— Да, — ответил Бард, — именно это я и предлагаю. Сегодня змей напал на нас, хотя мы ничего ему не сделали. Он понял, что мы можем дать отпор, поэтому, залечив раны, вернётся куда более жестоким и свирепым. Он злопамятен, этот старый змей! И раз уж он напал первым, когда мы не ожидали этого, мы должны сделать то же самое — застать его врасплох в собственной спальне. Иначе нам не будет житья.

Как бы не ворчали бобры, они вынуждены были признать, что Бард был абсолютно прав. Нежданное безумство Смауга стоило им жизней родных и друзей. А бобры, хоть и миролюбивые, никогда не простят вам смерти кого-то близкого. К Горе решили отправиться Бард, его друзья, с которыми он до последнего давал отпор змею, и ещё несколько отважных самцов. Но сначала они должны были позаботиться об оставшихся.

Молодёжь спешно заготавливала мох и искала ветки в засыпающем промозглом лесу. Бобры постарше строили плотину — точнее, что-то на неё похожее — возле берега. Да, это было рискованно, но диких зверей в здешних лесах давно не видывали, а здесь, в прибрежных водах, было легко сорваться с места и спрятаться в лесу, если что не так. Холодело. Детёныши замерзали. Некоторые из них вскоре после этого заболели и умерли. Большинство бы не перенесло морозов, если бы не подоспела подмога.

Масковые сипухи облетали границы своих владений, когда заметили молодого бобра, копошащегося в ветвистом кустарнике. Был этот бобёр настолько молод, что сквозь его редкую шерсть просвечивала кожа. Сипухи удивились: на их границах давным-давно не встречались бобры, так как ушли те немного дальше, к озеру. И уж тем более такие молодые. Бобёр оказался разговорчивым, и вскоре целая делегация сов во главе со своим королём приземлилась на промозглом берегу. Вам может показаться, что в строительстве плотин совы — помощники никакущие: и маленькие, и слабые. Но сов было много, и они очень хотели помочь, так как, несмотря на суровую жизнь в Тёмном лесу, ещё не до конца растеряли свою человечность. А у короля сипух, кроме того, была и корысть: надеялся он помочь бобрам с временным пристанищем и битвой со Смаугом, а в благодарность за помощь получить часть сокровищ, что, по легендам, хранятся в Горе.

Скоро план действий был пересмотрен и подготовлен. Вместе с самками и детёнышами, стариками, больными и тяжелоранеными на озере остались молодые самцы и некоторые совиные воины. Они продолжили искать ветки и валить деревья, стоить домики и плотины, чтобы расселить бобров на зиму. Остальные же самцы, кто был ещё не стар и крепок, и почти все сипухи отправились походом к Горе.

Таким образом, спустя пару восходов и заходов после ужасной битвы на озере они достигли реки и наконец ступили на безжизненную землю.

Вернёмся теперь к Бильбо и пещерным совам. Они дежурили по очереди всю ночь, однако не заметили и не услышали ничего подозрительного.

Перед самым восходом пришла очередь Бильбо. Он сел в тени двух камней, прижался к ним, чтобы быть незаметным со стороны, и принялся разглядывать склоны Горы в неясном предутреннем сумраке. Те казались тёмными и мрачными на фоне сероватого неба и молочного тумана, что клубился меж скал. Кроме того, было довольно холодно, и Бильбо мечтал побыстрее отстоять свою смену и отправиться в караульную пещеру.

Внезапно тихий шелест крыльев заставил его насторожиться. На фоне светлеющего неба показалась точка. Бильбо сильней прижался к камням, прищурился, чтобы не выдавать себя блеском глаз, и съёжился, став ещё меньше. Впрочем, маскировка не помогла — кажется, что птица знала, где остановились пещерные совы и Бильбо, и летела в посту решительно. Когда же она села на камень и быстро пригладила перья на крыле, сычик-эльф расслабился: это был тот самый дрозд, который указал ему тогда на потайной ход.

Увидев Бильбо, дрозд тихонько, мелодично застрекотал. Его речь была быстра, поверхностна и чересчур экспрессивна, так что нет ничего удивительного в том, что Бильбо не понял ни слова. Зато незнакомое стрекотание привлекло внимание Торина и Балина, которые, проснувшись, сидели у входа в караульные пещеры.

— По-моему, он что-то пытается нам сказать, — предположил Балин, — но я не могу разобрать — что. Дроздовья речь слишком быстрая для моего уха. А ты разбираешь, что он говорит, Бильбо?

— Н-не всё, — ответил Бильбо, который, как мы помним, не понял ровно ничего. — По-моему, старичок очень взволнован.

И правда — дрозд забил крылышками и застрекотал громче. Потом склонил голову набок и прислушался, потом снова застрекотал и снова склонил голову набок.

Торин, заинтересованный, подошёл ближе. Его взгляд тотчас устремился на северо-запад — в сторону реки и озера в которое она впадала.

— Происходит что-то странное, — ухнул он. — С озера летят целые стаи. Птицы, все местные — скворцы, зяблики. Даже стервятники, питающиеся мертвечиной, они словно ждут битвы.

Балин поднял голову и вдруг как чирикнет:

— Чур!

Бильбо и Торин тотчас пригнулись, а пещерные совы, спящие в пещере, встрепенулись и выскочили наружу, готовясь, если, конечно, понадобится, дорого отдать жизни за себя и своего короля. Однако пока этого не требовалось.

По правде говоря, на Балина никто не нападал. Старая пещерная сова просто не смогла удержаться от возгласа, когда увидела, как над Горой кружила чёрная воронья стая — молча, бесшумно и абсолютно зловеще.

— Глаукс всемогущий! — выдохнул Бильбо и мысленно пожалел, что сильнее съёжиться не сможет.

Вороны эти были другими. Такими же чёрными и немного отливающими голубым в лёгком утреннем свете, но несколько изящнее своих родственников, живущих в дальних Пустошах, и не такими большими. Они кругами летали над самой крупной из вершин Горы, и в их молчаливом полёте было нечто тревожное.

— Чу! Да это же наши, горные! — заметил Балин, слегка стыдливо взъерошив перья.

— Наши? Мне казалось, что вороны — враги.

— Не все, — ответил Балин. — Вороны Пустошей коварны и злы, вот они нам враги. А горные, местные, вороны, совсем другие. Народ Трора когда-то очень дружил с ними, они приносили нам тайные сведения, а в награду получали от нас всякие блестящие вещицы, которые с удовольствием прятали у себя в гнездах. Они живут долго, память у них прекрасная, и все, что знают и помнят, они передают своим детям. В молодости я знавал многих воронов. Ведь и эту высоту когда-то называли Вороньей потому, что здесь над караульным помещением жила знаменитая мудрая пара воронов — старый Карк и его жена. Не думаю, однако, чтобы кто-нибудь из этой древней породы остался в живых.

Едва он замолчал, дрозд издал громкий крик и немедленно улетел.

— Мы его не понимаем, — сказал Балин, — но он-то, уверен, понимает нас. Следи внимательно, сейчас что-то будет.

Немного погодя послышалось хлопанье крыльев, вернулся дрозд, и не один, а вместе с вороном. Опустившись на площадку, он медленно, словно не веря своим глазам, скакнул к Торину.

— О Торин, сын Трейна, и Балин, сын Фандина, — прокаркал он (и на этот раз Бильбо всё понял, так как вороны Горы — птицы степенные и никогда не тараторят, предпочитая говорить неторопливо и обдуманно). — Я — Роак, сын Карка. Карк умер, ты знал его когда-то. Уже много восходов солнца минуло с тех пор, как я вылупился из яйца, но я помню всё, что рассказывал отец. Ныне я предводитель всех Corvus moneduloides, живущих в окрестностях Горы. Нас мало, но зато мы помним прежнего короля Под Горой. Большинство моих подданных сейчас отсутствует, ибо отправились встречать делегацию с северного запада. Смотри! Птицы собираются к Горе и к Дейлу со всех сторон, ибо настало время положить конец ужасному правлению Смауга в наших краях!

— Настало? — Торин нахмурился. — Смауг властвует в Горе уже много-много лет. Почему же именно сейчас птицы решили дать отпор?

— Резонный вопрос, — одобрительно каркнул Роак. — Дрозд, да не выпадут никогда его перья, видел, как Смауг, рыча, словно дикий "пенный" зверь, отправился в северо-западные воды, а ему можно верить. Смауг сильно пострадал в битве с живущими на озере бобрами и теперь уязвим, как никогда.

Пещерные совы, столпившиеся за своим королём, издали боевой клич: "Чиур-Чиур-Чур-чур-чур!" — очень уж им надоело дрожать и прятаться. И если их маленькая команда была обречена, вступая в неравную конфронтацию с морским змеем, то большая стая птиц со всех ближайших краёв и бобров представляла мощь, с которой нужно было считаться даже такому жестокому хищнику, как Смаугу.

Не сразу удалось Торину успокоить пещерных сов и убедить их выслушать ворона до конца. Описав битву, Роак продолжал:

— Таковы вести, Торин Дубощит. Сюда уже движутся масковые сипухи, и с ними — стервятники Пустошей, рассчитывающие на трупы и кровопролитие. Бобры тоже не остались в стороне. Они оказались без крова в такое холодное время, многие умерли. Смауг разрушил их город, поэтому они надеются отомстить ему. Смауг сейчас крайне уязвим; он приползёт в свои чертоги, чтобы отдохнуть и залечить раны — и тогда мы все нанесём ему решающий удар! Но пока змей не окажется в мире предков, рано праздновать. Птицы разнопёрные, и не все из них трепещут перед былым величием вашей семьи. Пусть ваша мудрость подскажет, какой выбрать путь. Нам же, в свою очередь, хотелось бы стать очевидцами мира между пещерными совами, бобрами и сипухами, а также всеми остальными птицами, что решат воевать со Смаугом. Но мир будет стоить вам немало терпения и выдержки. Я кончил.

Хмуро сидел Торин, глядя сквозь ворона. Не по нраву ему показались слова Роака, но он также понимал, что ворон прав. Одним пещерным совам никогда не завалить Смауга, даже если вся их семья прилетит к Горе. Так что придётся терпеть всех — и бобров (по воспоминаниям Торина — тех ещё ворчунов), и тем более масковых сипух, пленниками которых они были не так давно. Торин даже готов был помочь первым в строительстве тёплой, вечной плотины, когда всё будет кончено — лишь бы Гора вздохнула свободней, исторгнув из себя Смауга, как смердящую погадку.

Подумал так Торин и наконец ухнул:

— Спасибо тебе, Роак, сын Карка. Тебя и твоё племя мы, разумеется, никогда не забудем. Не по нраву мне, что увидят посторонние то, что предки наши хранили в секрете, но да делать нечего, сами мы Смауга не победим. Если тебе и твоему племени не трудно, приносите нам известия о тех, кто будет приближаться к Горе. Хочу знать, сколько и каких именно птиц решило присоединиться к охоте на раненого змея. И ещё будет у меня к тебе просьба: если есть среди вас молодые с сильными крыльями, пошли гонцов к моей родне в Клювы, пусть расскажут о наших бедах. Главное — добраться до моего двоюродного брата Дейна, что живёт у мыса Сломанного Когтя, не так далеко отсюда, у него много опытных воинов. Пусть поспешит нам на помощь, дополнительные крылья и когти не будут лишними!

— Мудрое решение настоящего короля, — одобрил Роак. — Я сделаю, как ты просишь.

И он легко соскользнул со скалы, полетев прочь.

— Значит, быть войне? — пискнул Бильбо. Он, разумеется, не одобрил нового поворота событий. Сычики-эльфы вообще известные пацифисты и предпочитают военным действиям методы переговоров и хитростей. Но как бы Бильбо не претило будущее, в котором ему, уважаемому жителю кунировских пустынь, придётся убивать, он также понимал, что лишь с гибелью змея приключение их по существу будет закончено. Эх, он отдал бы почти всю свою часть добычи, лишь бы мирно уладить эту историю! Однако со Смаугом невозможно было договориться. Старый гадкий змей не признавал перемирий и договоров. Он был смертью, которая никогда не думает о других.

— Значит, быть, — кивнул Торин. — Не бойтесь, Бильбо. Глаукс хранил нас всё это время, сохранит и впредь.

"Глаукс хранил, как же!" — подумал про себя сычик-эльф, но промолчал. Ему захотелось, чтобы Гэндальф оказался прямо тут, в это же мгновение, и помог им. Он скучал по ястребиной сове, скучал по дому, оставленному сагуаро. Приключения оказались захватывающими и будоражащими желудок, но было холодно и Бильбо устал. Отлетев от взбудоражено ухающих пещерных сов, он примостился на краю скалы и угрюмо посмотрел на северо-запад. Стаи птиц неслись к Горе, и ветер приносил их громкие крики.

 

У пещерных сов появился стимул начать разрабатывать план. Смауг вернулся в свои душные пещеры — Двалин, дежуривший на очередном рассвете, донёс, что видел вползающий в главный вход кончик змеиного хвоста. "Старый убийца скрылся в пещерах, раны зализывать", — презрительно "чуфрнул" он, и остальные совы поддержали его глухим уханьем. Пока птицы со всех окрестностей собирались, расселялись на скалах, поджидая бобров, свирепых в своей ярости, они исследовали пещеры, стараясь не сильно раздражать Смауга, коли план ещё не продуман. Тогда же они и установили, что войти можно только через главный вход, все же остальные отверстия, ведущие в Гору (потайной ход, к сожалению оказался завален каменными глыбами во время последней атаки Смауга), давно завалены змеем, и от них не осталось и следа. Что ж, тем лучше — теперь у Смауга был лишь один выход наружу, и пещерные совы вновь вспомнили своё призвание. Они аккуратно лазали по горным туннелям и покинутым залам, размышляя, каким способом им выманить Смауга именно туда, куда нужно. А нужно им было заманить его к реке, что протекала чуть левее главного входа — там у птиц было больше места для манёвров, и ветер не мешал, а вот змею надо было бы постараться, чтобы как следует двигать мощным телом. Помимо этого, там был широкий обрыв; если попробовать заманить к нему Смауга, то змей мог не удержаться на скользкой площадке и упасть в бездонную пропасть, на дне которой, как острые когти, топорщились скалы и текла густая ледяная вода.

Пока пещерные совы трудились, вороны постоянно приносили им вести. Там, пещерные совы узнали, что к "освободительному отряду" — так называли себя прилетевшие и пришедшие мстить звери — присоединились орлы, несколько голов которых пролетали над окрестностями и были привлечены необычным оживлением. Выяснилась ещё одна приятная новость: шум и гам так напугали местных мышей, живших в норках на берегу реки, что те совсем ошалели и могли выскочить из укрытия, даже не посмотрев толком, есть ли опасность. Ворон захватил с собой Фили и Кили, они поймали пару дюжин зверьков, и совы наконец-то отобедали живым мясом со шкуркой, а не опостылевшей им в последнее время сухой мышатиной.

Прошло пару восходов, и наконец пещерные совы услыхали, что бобры и сопровождавшие их масковые сипухи подошли к Горе. Однажды ночью в долине вспыхнули огни — множество огоньков, словно звёзды упали с небес и теперь лежали там, среди холмов и камней. То были глаза бобров, горящие злостью и решимостью.

— Они пришли! — ухнул Балин. — Много самцов. Должно быть, пара дюжин.

В ту ночь пещерные совы остались верны традициям своего народа и не спали. Бобры же, дневные животные, утомлённые походом к Горе, ещё не отошедшие от прошлой битвы и предчувствующие новую, заныкались по трещинам и норам и проспали до утра. Едва же рассвело, как они направились к птицам, которых заприметили на камнях ещё с самого вечера.

— Надо же, и правда пещерные совы, — прошептал кто-то в бобриной толпе. — Значит, легенды оказались правдой?

Торин сидел выше всех своих товарищей и в сиянии восхода казался величественным Глауксом, будто сошедшим с небес, чтобы принять участие в великом побоище. Всю ночь молодые пещерные совы пели воодушевляющие песни, чтобы поддержать в себе и в команде позитивный дух, и эти песни, полные тепла и надежды, так понравились Торину, что он повеселел сам и принялся прикидывать, через какое время Дейн достигнет Горы, если выступил из Сломанного Когтя сразу же, как получил весть от брата. Бильбо в поднятии настроения тоже участвовал — его простые, но живые и добрые песни о солнце, ласковом тёплом ветре и вкусных сверчках, коих много в Кунире, зашли пещерным совам так, что они даже выучили парочку мотивов. Однако сам Бильбо улучшить настроение так и не смог. Тёмный пасмурный небесный свод давил на него; от готовящейся битвы он не ожидал ничего хорошего и заранее предполагал, сколько ещё жизней унесёт Смауг, прежде чем его добьют собравшиеся у Горы смельчаки. Как вы понимаете, такие размышления вряд ли сделают радостным и счастливым.

— Недобрые причины привели вас сюда, господа, — ухнул Торин, стараясь выглядеть достаточно убедительным для короля-под-Горой и одновременно не слишком равнодушным, ведь это они косвенно были виноваты в том, что Смауг решил атаковать бобриный город.

Крупный тёмный бобёр с хмурой мордой выступил вперёд. Бильбо заметил, что при ходьбе он немного припадал на одну из лап. Видно, это и был тот самый Бард, который, по словам Роака, храбро атаковал Смауга.

— Приветствую тебя, Торин! — ответил бобёр. — Да, много наших стало жертвами безумного змея. Он укрылся там, в Горе, словно смердящая лиса. И раз уж мы, как и вы, остались живы, то давайте вместе выкурим этого старого мерзавца из его уютной норки.

Прищурился Торин, но не стал одёргивать прямолинейного Барда. Видно было, что воспитывался тот в среде, отличной от важного королевского окружения юного Дубощита, и винить его было не в чем. Поэтому Торин лишь курлыкнул согласно и слетел на землю, чтобы поговорить с бобрами на их плоскости. Он очень хотел показаться толковым и мудрым королём, ведь бобры жили рядом с Горой и содружество меж их видами было бы очень неплохим бонусом от этого знакомства.

Остальные пещерные совы тоже разлетелись по скалам: им хотелось поговорить с прилётными птицами, со свободными бобрами и даже с масковыми сипухами — те удивлённо моргали, сидя на одной из скал, и тихонько переговаривались друг с другом, видно, не понимая, как их сбежавшие пленники оказались так далеко от Тёмного леса. Бильбо был единственным, кто не тронулся с места. Ему было грустно, и холодно, и тошно.

"Вся Гора провоняла кровожадностью и змеем, — ворчал он себе под клюв, — тошнит от этого запаха. И мясо уже не лезет в горло. Срыгнуть погадку, что ли?" — Да, именно такие мысли крутились в его голове. Ещё пару лун назад Бильбо бы пришёл в неописуемое волнение, услышав где такие грубые и неприглядные в своей серости мысли. Но того Бильбо больше не было, а Бильбо-существующий слишком устал, чтобы размышлять над своими словами.

Пролетавший мимо Кили приглушенно ухнул, зовя его с собой, и сычик-эльф покорно "встал на крыло". Кили же приземлился на скалы возле двух больших птиц, в которых Бильбо без труда определил уже известных ему масковых сипух.

— Кто это? Это и есть та самая маленькая сова, что помогла вам сбежать... каким-то невероятным, должно быть, образом, так как мы так и не поняли, как вы это сделали?

— Это Бильбо, — ухнул Фили, не отходивший от младшего брата. — Да, это он вытащил нас из ваших чересчур гостеприимных туннелей. Но как мы сбежали, мы вам не скажем — а то вдруг придётся когда-нибудь ещё раз воспользоваться вашим... дружелюбием.

— Совсем плохо здесь, да? — Сипуха, сидевшая слева, смотрела на Бильбо с жалостью. Сычики-эльфы мало приспособлены к низким температурам, на холоде им становилось плохо. И хотя легенды не обошли стороной вид Бильбо, сделав великую подругу Сорена, стража-угленоса из старых сказок, сычиком-эльфом, современные жители Кунира редко когда могли похвастаться подобной выносливостью. Бильбо в этом плане не был исключением.

— Знаете, право, — Бильбо говорил своим самым спокойным тоном, которым обычно говорил с теми, кто ему сильно надоел, — создалось совершенно невыносимое положение. Я лично крайне устал от всей этой истории. Я хочу домой, в пустыню, там жители гораздо благоразумнее, а погода — теплее. Здесь же зима наступает на лапы, скоро тут будут и снег, и морозные потоки. Но, понимаете, у меня в этом деле свой интерес — четырнадцатая доля. И я не люблю кровожадных змей. Да, мне плохо, но я не нуждаюсь в жалости и собираюсь оставаться здесь до самого конца! Я думаю, негоже было бы покинуть друзей сейчас, после того как мы столько пережили вместе.

Сипуха смущённо щёлкнула клювом.

— Извини, маленький забавный Бильбо, — ухнула она. — Я не хотела тебя обижать своей жалостью. Я Тауриэль, и я приношу извинения за неподобающую воспитанной сове тему разговора.

— Ничего страшного, — вздохнул Бильбо, меньше всего на свете ему хотелось сейчас вести вежливые беседы.

— Вот уж Бильбо так Бильбо! Его пожалели, а он — чиурк! — распушился, как боевой воробей. Прост-прост, а выкинет что-нибудь неожиданное! — вдруг проухал кто-то позади сычика-эльфа.

Это был Гэндальф!

Впервые за много восходов Бильбо пришёл в восторг. Но когда он тут же хотел расспросить ястребиную сову, та остановила его:

— Всё в своё время! Если не ошибаюсь, события идут к концу. Вам всем сейчас, а тебе особенно, придётся солоно, но не унывай! Может, и выкрутишься. Вас всех ожидают такие новости, о которых даже вороны не слыхали.

Озадаченный, но в то же время приободрённый, Бильбо проводил Гэндальфа, полетевшего к бобрам и Торину, взглядом. В мускусном желудке стало спокойней, и погадки уже отрыгивать не хотелось.

— Мы разделаем этого змея на мясные лоскуты! — ухнул Кили (больше красуясь перед Тауриэль, чем в действительности веря в это), и Бильбо покачал головой.

— Надеюсь, Глаукс услышит тебя, дружище.

Совы несколько раз наведывались в ближайшие к сокровищнице залы и с печалью констатировали, что в Горе у змея, даже раненого, было больше преимуществ. Тотчас разверзся ещё один совет, в ходе которого план стал более-менее обрастать подробностями. Было решено выманить Смауга из пещер наружу и забаррикадировать главный вход, пока змей не будет повержен. Оставалось лишь выяснить, кто будет приманкой. Бобры отпадали по размерам: во многие залы и туннели ход им был заказан; большинство птиц плохо ориентировались в темноте и боялись замкнутых пространств; а те, что подходили по размерам и были не из пугливых, не знали, куда именно идти. И тут пещерные совы вспомнили о Бильбо! Их сыщик был не в лучшем расположении духа. Он нервничал, и даже дружеская поддержка Гэндальфа уже не помогала. Меньше всего хотел он вновь оказаться в мёртвом чреве Горы.

— Будьте воином, Бильбо! — сурово ухнул Торин, когда сычик-эльф, услышав поручение, весь взъерошился. Из-за размеров это и правда выглядело забавно, и Бильбо стал похож на маленького больного воробья. Торин выдержал его взгляд и добавил решительно, но немного мягче: — Мы зашли слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Вы рассердите змея и заставите его выползти наружу, а там уже спрячьтесь где-нибудь или улетите к реке — битва не ваша забота. Будьте уже воином наконец!

— Я никогда не был воином и не держал оружие, — огрызнулся Бильбо, уязвлённый тоном Торина. Он честно выполнил свою часть сделки и был неприятно удивлён тем, что пещерные совы продолжали от него что-то требовать. Конечно, он понимал, что это сделать было нужно, но как же его рассердило поведение Торина, который словно забыл, что Бильбо не был обязан ему подчиняться.

— Это, — Торин, не обратив внимание на резкость в голосе Бильбо, постучал когтём по надетым на лапы сычика-эльфа железкам, — боевые когти. Так что считайте, что я посвятил вас в воины ещё там, в сокровищнице.

— Прелестно.

— Ты уверен, что этот малыш справится? — Бард был начисто лишён тактичности и привык спрашивать обо всём, что его интересовало. Он давно заметил среди пещерных сов маленькую и смешную большеглазую сову, но вначале думал, что это младой совёнок, которого те зачем-то взяли с собой. Лишь позже, поговорив с огромной серой совой, что звала себя Гэндальфом, он узнал, что этот "совёнок" был ничем иным, как уже взрослой совой откуда-то с далёкого юга. "Бильбо, может, и не вышел ростом, но его сердце полно отваги и решимости. Он вас всех удивит", — заметил тогда Гэндальф. Пока что удивлял сычик-эльф лишь размером.

— Сомневаешься во мне, зубастый? — Бильбо прищурился и будто враз стал выше. Материнская порода, та самая, которая брала часть свою от титовских сипух и которая когда-то толкнула его в лапы приключениям, на данный момент снова взяла над ним верх. Бильбо так осточертели все и всё вокруг, что он тоже решил забыть о тактичности. В конце концов, они находились на войне, а здесь не до вежливости, даже если бы Бильбо был в куда более приятном расположении духа.

Бард оскалил пасть, не зло, но весьма обидно.

— Южная птичка, холодно, небось, — бросил он и повернулся к Торину. — Отпусти уже мальца в Тёмный лес, к сипухам. Пусть побудет в тепле и спокойствии. А то Смауг восстановится и сам вылезет, чтобы нас пожрать, раньше, чем мы уговорим этого пузатого малыша.

Чу! Не успел Бард закончить, как зрачки Бильбо расширились. Снова его называли бесполезным и пузатым, а ведь он уже давно не такой! Он выскользнул вперёд и остановился прямо перед бобром, глядя на него снизу вверх, но при этом выглядел он ни разу не приниженным.

— Сам убирайся прямо в хагсмир, бобёр, — просвистел он. И пока бобры недоумевали (их богом был Беверли, хранитель вод и плотин, и они абсолютно не знали, что такое хагсмир, ужасный совиный ад), а совы вокруг возбуждённо переваривали жутчайшее оскорбление, хуже которого могло быть только презрительно брошенное "мокрогузка", Бильбо выскочил из караульной пещеры, избранной местом проведения собраний, и решительно полетел к главному входу.

Сидевшие у входа птицы замолчали, увидев сычика-эльфа. Это были мелкие жители ближайших лесов — трясогузки, зяблики, воробьи и прочие пташки, на которых мало кто обращал внимания даже в обычные дни, не то что тогда, когда внимание сильных Горы сей было зациклено на иных вещах. Увидев Бильбо, они спорхнули на землю и попрыгали к нему, наперебой интересуясь новостями. Но Бильбо, всё ещё взбешенный словами Барда, едва ли их заметил. Отмахнувшись от особенно настырной трясогузки, он прошёл сквозь вход — и звуки птиц словно отрезало. Вся эта неразбериха, гомон собравшихся пернатых — всё осталось позади. Внутри Горы было очень тихо, лишь ветер холодно свистел в трещинах да капала откуда-то в сумраке вода.

"Вот и угораздило тебя, старина, идти в поход с этими неблагодарными птицами! Сидел бы сейчас возле своего сагуаро, лакомился сверчками и не думал о том, как спасти свою шкуру!" — такие мысли гуляли в голове маленького сычика-эльфа, когда тот, замирая от каждого непонятного звука, пробирался по мрачным туннелям.

Смауг лежал, свернувшись в тугой клубок, на горе драгоценностей, и его злые глаза горели в сумраке, как пара рубинов.

— Я слышу тебя, вор, — прошипел он, и Бильбо, съёжившись от страха, юркнул в ближайшую трещину.

Вблизи Смауг выглядел неважно. Чешуя вокруг шеи покрылась буроватой засохшей кровью, глаза потускнели, а дыхание стало хриплым. Всё же Бард сумел пошатнуть его всесилие. Почувствовав чужое присутствие, Смауг рассвирепел: он сразу понял, кто пришёл к нему. Только у Летящего над рекой, или как он там себя называл ещё, хватило бы наглости вернуться в логово истинного короля-под-Горой.

— Смеёшься, поди, со своими дружками пещерными совами над раненым Смаугом, — продолжал он вкрадчивым и тихим голосом. — Делите мою неубитую шкуру, не так ли? — он скрипуче рассмеялся.

Бильбо нервно перебрал лапами.

— Пока неубитую, — негромко уточнил он.

Смех прервался резко, будто его кто-то отключил. Смауг тотчас прищурился и громко втянул носом воздух.

— Всё кончено, Смауг, — продолжал курлыкать Бильбо, боясь замолчать. Теперь, когда Смауг скинул с себя болезненную сонливость и пристально смотрел по сторонам, на сычика-эльфа напала нервная дрожь. — Ты ранен, а мы, совы, не лыком шиты. Мы сможем победить и такого большого и великолепного хищника, как ты. Мы больше не боимся тебя!

— Но ты то прячешься, — усмехнулся змей, — значит, боишься. Или будешь спорить? Выйди из своего укрытия, жалкий комок перьев, — и тогда я поверю, что ты действительно такой бесстрашный речной Летун, каким хочешь показаться перед самим собой.

И словно какая-то неведомая сила подхватила Бильбо под пёрышки. Он выбрался из трещины и вспорхнул на ближайшую золотую гору. Страх вдруг всосался в кровь, и лишь судорожно бьющееся сердце шумело так, что его Смауг наверняка слышал. То были удивительные гипнотические особенности морских змеев — способности, которыми они нечасто пользовались, но которые всё же имели на случай, подобный оному. Бедный Бильбо попался на уловку старого змея, как мышь, приманенная завораживающими движениями гадюки. Оцепенев, он даже забыл про свою крупинку-невидимку, которую так и не вытащил из нашейного мешочка.

Смауг высоко поднял голову и чуть склонил её набок, разглядывая его.

— Так вот ты какой, мелкий вор, Летящий над рекой, — прошипел он. — Я представлял тебя иначе. Ну да ладно, какая разница, как я тебя представлял, если вскоре тебя будут звать Закуска?

Это была ещё одна характерная черта морских змеев — чувствуя себя победителем, они могли долго-долго рассуждать, как именно расправятся со своим пленником, что сделают после, какие они великолепные и неподражаемые. Смауг не был исключением; будучи уверенным в действенности своего гипнотического взгляда и голоса, он мог позволить себе расслабиться и насладиться неспешным монологом.

Бильбо съёжился, когда самый кончик хвоста провёл по его крыльям. Мускусный желудок молчал, подавленный чужой волей, но Смауг не брал в расчёт то, что Бильбо был разумным существом. И разум этот никуда не делся. Оцепеневший, маленький сычик размышлял, сможет ли быстро разорвать влияние Смауга и вылететь из залы. Такое пренебрежение змей наверняка не потерпит и забудет о всякой осторожности, бросившись за ним в погоню.

— Такой крошечный и неказистый... Неужто ты думал, что сможешь перехитрить меня? Меня, великого и могучего Смауга? — Змей высунул наружу раздвоенный язык, кончик которого тотчас попробовал воздух, затрепетав, как лист осины на ветру. Бильбо сглотнул вязкий комок, в горле стало жарко. "Только бы не погадка! Он же съест меня сразу за такое пренебрежение!" — подумал он.

— Я ненавижу пещерных сов, ненавижу воров и тех, кто им помогает. Но знаешь, кого я ненавижу больше всех? Лжецов. Ты был хорош в этом, — шипение Смауга превратилось в едва различимый шелест. — Ты лгал мне прямо в глаза, и когда я проявил к тебе милость, отпустил, не подчинил, не заставил выйти, стать видимым и запрыгнуть мне в пасть, ты воспользовался этим и проник в мою обитель. Я знаю, что ты и твои дружки тут были, летали под моими сводами, таскали мои сокровища... И после этого ты решил вернуться сюда. Зачем? Глупая птица...

Смауг не знал ещё, что бобры, которые так отчаянно сопротивлялись ему на реке, отправились за ним в Горы. Не знал он и о птицах, окруживших Гору. Был змей в счастливом неведении и потому было ему удивительно возвращение воришки. Он думал и думал над этим, пока говорил. Он чувствовал какую-то загадку, которую следовало быстро разгадать, но не мог понять, о чём она и чего ему стоит предпринять. Но одно Смауг знал точно — от наглого мелкого вора следовало избавиться.

— Сейчас я наклонюсь к тебе и раскрою пасть, — произнёс он. — Ты заберёшься в неё, вор, и проникнешь как можно глубже. Не бойся, больно не будет, хотя мне и следовало бы заранее перекусить тебя пополам. Ну да ладно, интересней будет, если ты будешь умирать медленно, заживо перевариваясь внутри моего совершенного тела. Всё понял?

Бильбо заторможено кивнул. И тогда Смауг склонил могучую голову. Положил её на золотую горку и широко раскрыл пасть. Перед Бильбо распахнулась ужасная зубастая пещера, из которой несло мертвечиной.

Сычик-эльф сделал шаг, потом второй... Под лапой оказался склизкий горячий язык, а разум Бильбо пронзительно завопил, как вопят только испуганные сычики: "Чиур!!!". Смауг вздрогнул от резкого звука, который вдруг издала его жертва, поспешно захлопнул челюсть, отрезая сове путь наружу. Вот только он просчитался — Бильбо пришёл в себя раньше и успел отскочить в самый последний момент, напоследок больно клюнув змея за язык. Ох, что тут началось! Смауг взревел, да так, что стены Горы содрогнулись, а находившиеся снаружи птицы замерли от страха. Бешено размахивая головой, он отшатнулся, с силой ударил хвостом по золотым горкам — во все стороны брызнули монетки, драгоценные камни и прочие сокровища. Бильбо поспешно "встал на крыло" — и вовремя: убедившись, что вор не был съеден, Смауг пришёл в настоящее бешенство. Мелкий Летун снова провёл его! И не просто провёл — скинул гипноз, словно паутинку с клюва, клюнул, унизил... Болезненное шипение перешло в полное безграничной ярости рычание. Смауг различил порхающего у входа в пещеру сычика и рванул к нему, забыв про раны и слабость.

Бильбо чуть не умер от страха, когда оскаленная пасть Смауга снова оказалась рядом. Громко заверещав, что только сильнее распалило змея, он бросился прочь, по памяти пересекая залы. Снижать скорость, мелькать перед глазами змея, чтобы распалить его сильнее, как они задумали изначально, не было смысла. Смауг нёсся с такой скоростью, был в такой ярости, что не нуждался в дополнительном стимуле. Наружу вылетел он так резво, что камни посыпались со скал, который задел он телом и бешено размахивающим хвостом.

Снаружи было ярко — солнце нежданно вернулось в мрачную долину, и скалы матово переливались в его лучах. Один из этих лучей ослепил Бильбо. Он заметался в воздухе, не понимая, куда летит и что делает, забился об скалы. Смауг заметил его беспомощность и зло расхохотался.

— Вот тебе и конец, крыса, — рыкнул он, двинувшись вперёд.

Сзади вдруг загрохотало, и Бильбо, неистово моргая — глаза сразу же заслезились — юркнул в одну из трещин, покрывавших скалы. Смауг резко обернулся, чтобы увидеть, как главный вход, его единственный путь внутрь Горы, оказался под завалами камней. А следом раздался дикий ор — и тысячи самых разных птиц налетели на него со всех сторон.

Так началась битва, которая ждала исполнения многие годы, её назвали потом битвой под Горой. Птицы клевались, кидали в змея камни, били его крыльями — но для Смауга это всё казалось лёгкой щекоткой. Было понятно, что таким способом его не победить. На миг отступили птицы, и Смауг подумал было, что победил, но не тут-то было — в битву вступили бобры. Они визжали и нападали на него со всех сторон, умело уклонялись от хвоста, чей удар был бы смертельным, и делали как можно больше раздражающих Смауга движений. В этом была их функция — отвлечение. Смауг, увлекшись ловлей юрких зверьков, совсем забыл о птицах, а вот они о нём не забыли. Незаметно налетали они сзади, садились на тело, на голову змея и терзали чешуйки, покрытые железом и драгоценностями. Повезло им, что Смауг был уже старым змеем. Вскоре земля была усыпана чешуйками, которые горели на солнце всеми цветами радуги. А птицы побольше, вроде сов и воронов, издав торжествующие крики, бросились на оголившиеся участки кожи.

Ох, как взвыл Смауг! Как завертелся, когда острые клювы и когти впились в него! Извиваясь, словно большой дождевой червь, он мотал головой, пытаясь поймать птиц за крылья и лапы, но те уворачивались и тут же атаковали новые места. В воздухе плавал запах крови. Бобры учуяли его, и глаза их налились кровью. Пуще прежнего принялись они прыгать на Смауга и кусать его.

Страшная то была битва. Самое опасное из приключений Бильбо, которым впоследствии он больше всего гордился и которое с удовольствием вспоминал, хотя роль его тогда была весьма незначительна. Собственно говоря, едва он только вновь смог видеть, он сжал крупинку в клюве и исчез из виду, не избавившись, однако, полностью от опасности. Волшебная крупинка не спасает в полной мере от случайных атак змея и не отводит летящий в него камень. Зато она всё-таки помогает выскальзывать из-под самого змеиного хвоста, и нет опасности, что Смауг, завидев его, захочет во что бы то ни стало расправиться с ним.

Птицы и бобры теснили Смауга к обрыву, но силы их уже были на исходе. Смауг заметил это, и его атаки стали куда более жестокими. Трупы пернатых усеяли скалы и площадки, а пара бобров выбыла из битвы, получив серьёзные раны. Змей готовился дорого отдать свою жизнь; его глаза горели ненавистью и решимостью.

На эту картину с горестью взирал Бильбо. Он занял позицию на одной из скал, повыше от битвы, и убрал ненужную уже крупинку. В бою от него было мало прока — сычик не умел сражаться с такими сильными хищниками, да и его самого могли не заметить в драке и просто растоптать. Вместе с ним на скалах сидели воробьи и прочие маленькие птицы. Они скакали по камням и громко кричали, подбадривая товарищей.

"Они не справятся, — подумал Бильбо с внезапным прозрением. — Смауг один, он ранен, но он всё ещё зол и силён. Мы все слишком устали, чтобы дать ему достойный бой. Он перебьёт их всех!"

— Надо что-то делать, — ухнул он, и ближайшие птицы тотчас окружили его.

— Что? Что мы можем сделать? Мы же такие мелкие! — раздавалось со всех сторон.

Бильбо махнул крылом, и все послушно замолчали. Так уж вышло, что сычик-эльф был едва ли не самым большим и опытным из всех собравшихся на скалах. Так что не было ничего удивительного в том, что птицы избрали его своим временным лидером.

Бильбо осмотрел скалы, и его разум посетила идея.

— Громите скалы! — ухнул он. — Заставьте их осыпаться на старого вонючего змея! Это только в одиночку мы слабые и маленькие, но нас ведь много! Что, покажем старине Смаугу, что могут маленькие птицы? — Восторженный свист, щёлканье, крики и хохот стали ему ответом.

Птички налетели на скалы и принялись нещадно тарабанить их кто чем горазд. Бильбо не сидел в стороне — подбадривая остальных резкими пронзительными "Чир-чир-чир!", он царапал когтями и клювом скалу, на которой сидел до этого.

Бобры взвизгнули и рассыпались в стороны, когда камни полетели на них сверху. Вначале мелкие, они с силой падали со склонов и увлекали за собой другие, более большие камни, камнища, огромные булыжники. Торин быстро смекнул, в чём дело.

— Быстро, поможем им! — ухнул он пещерным совам, и те, мигом залетев на скалы, принялись кромсать их сильными лапами.

Смауг шипел, плевался, пытался уползти в сторону, но ему не давали этого сделать. Оставшиеся птицы, не столь хорошие в сдвигании камней, с возросшей яростью бросались на него и били, били со всей силы, а бобры рисковали сунуться под самый камнепад, чтобы оставить на его коже новые кровоточащие раны. Всё двигалось к концу, как и предсказывал некогда Гэндальф.

— Молодцы! Мы почти справились! — громко ухнул Бильбо, и глаза Смауга вспыхнули лютейшей ненавистью, когда змей услышал знакомый голос. Оскалившись, он, игнорируя нападавших, развернулся — и со всей силы ударил хвостом по скале, на вершине которой трудился Бильбо. Содрогнулась она от основания до самого высокого камня, а сычик-эльф не удержался на дрогнувшей площадке величиной с кролика и упал на камни, что лежали внизу. Упавший следом камень заставил его пискнуть и дёрнуться, но крыло уже оказалось придавлено до противного болезненного хруста. Бильбо затрепыхался, но у него не хватало сил сдвинуть его.

— С-убью-с-с-с! — взревел Смауг, брызгая слюной.

Торин пронзительно завизжал, бросился на него сверху, но змей уже навис над трепыхающимся сычиком. Битва словно замерла, когда Бильбо увидел, как к нему словно в замедленной съёмке, приближаются ужасные клыки. И тут словно огонь вспыхнул рядом, да так ярко, что Бильбо заморгал слезящимися глазами, а Смауг невольно отвлёкся. На поле боя появился Гэндальф, неизвестно где пропадавший до сего момента; в его клюве полыхал самый настоящий уголёк. Не снижая скорости, ястребиная сова подлетела к змею и зашвырнула этот уголёк прямо в широко распахнутую пасть.

А следом произошло несколько молниеносных событий одновременно. Дико завизжал Смауг, из пасти которого повалил дым; Торин всё же добрался до змея и налетел на него со всей присущей пещерным совам яростью, отшвыривая от Бильбо; другие птицы, пришедшие в себя, пришли королю-под-Горой на выручку и налетели все разом, толкая змея в пропасть. Бобры бросились на его хвост, Бард цапнул за глотку... И Смауг, никогда никем не побеждённый ранее, соскользнул с обрыва, полетев прямо на острые пики скал далеко внизу.

Так бесславно закончил своё самопровозглашённое правление ужасный Смауг. Бильбо слышал его затихающий вдали рёв и не мог поверить в происходящее.

— Мы победили, — пискнул он, но тут камень, сорвавшийся сверху, ударил его по голове.

Бильбо рухнул на неровную каменистую землю и больше ничего не видел и не слышал.

Когда Бильбо пришёл в себя, вокруг не было буквально ни души. Он лежал в какой-то пещере, в гнёздышке из наспех собранного мха. Кое-где из него торчали перья и пух самых разных расцветок, что давало повод задуматься, сколько птиц участвовали в его создании.

Бильбо приподнял голову, затылок тотчас взорвался болью. Зажмурился сычик-эльф, сглотнул, а когда боль немного отступила, вновь рискнул приподняться. Судя по всему, он находился где-то в пределах Горы. Откуда-то поддувал холодный ветерок, его негромкий свист звучал в углах, заставляя неосознанно дрожать.

— Что произошло? — спросил Бильбо самого себя. С трудом, превозмогая боль, он приподнялся сильнее и сел, подвернув под себя лапки. Никого в пещере не обнаружилось. Голова его начала понемножку проясняться, ему показалось, что где-то рядом пронеслась тень.

"Кажется, мы победили", — припомнил сычик-эльф и настороженно посмотрел по сторонам. Почему же тогда нигде не слышно ни песен, ни весело перекликающихся голосов? Мёртвая тишина давила на уши и заставляла нервничать.

— Эй! — пискнул Бильбо слабым голосом, надеясь призвать хоть кого-нибудь, кто мог бы ему всё объяснить. — Эй, здесь есть кто-нибудь?

— Бильбо? Ты очнулся? — Из незаметной трещины в стене внезапно высунулась голова.

Бильбо узнал Фили и издал короткий радостный "чурк!". Сразу стало дышать легче. Фили был покрыт синяками и отчаянно косил одним глазом, но он был жив, жив! И выглядел вполне довольным жизнью, так что Бильбо посмел надеяться, что и остальные пещерные совы выжили. Да, иногда они были очень вредными и противными, но смерти им Бильбо никогда не желал и был искренне рад видеть их живыми.

— Да, очнулся, — ухнул он. — Немного голова кружится. Слабость и лапы как соломенные. А так я в полном порядке.

Фили подошёл к гнёздышку и тщательно осмотрел Бильбо со всех сторон, после чего дружески клюнул его в крыло.

— Я расскажу остальным, — пообещал он и вновь исчез в трещине. Тишина вернулась, но теперь она была спокойной и даже в какой-то мере уютной. Под остальными Фили наверняка имел ввиду своих родичей и товарищей, а раз, то они однозначно живы. Это Бильбо успокоило, и он вновь опустился в гнездышко.

Фили не вернулся. Зато вскоре в трещину протиснулся Гэндальф. Он хромал на одну лапу, а кончик клюва всё ещё был немного подкопчённым из-за угля, который он забросил в пасть Смауга. Увидев Бильбо, ястребиная сова очень обрадовалась.

— Бильбо! — ухнула она. — Вот так сюрприз! Всё-таки жив! Ну и рад же я! Я уж боялся, что даже тебе изменило счастье. Слава Глауксу, ты всё ещё с нами!

— Мы, сычики-эльфы, очень живучие совы, — с гордостью ответил Бильбо, польщённый радостным блеском в глазах Гэндальфа.

Торин стоял позади ястребиной совы и нервно теребил клювом завязку своего капюшона.

— Я хочу извиниться перед тобой, Бильбо, за все те грубости, что ты когда-либо слышал от меня, — негромко произнёс он, когда сычик перевёл на него взгляд. — Я вёл себя недостойно с тобой, несмотря на то, что ты всегда был тем, кто вытаскивал нас из разных опасностей. Если кто и достоин почестей, то это ты, Бильбо.

Бильбо смущённо пригладил перья — те поражали своей растрёпанностью. Впрочем, какой ещё причёски стоило ждать после такой утомительной и жестокой битвы?

— Полно, Торин Дубощит, король-под-Горой, — пискнул он. — Я не держу на тебя зла, мы все были очень напряжены, а ты ещё и отвечал за всех нас. Я понял, какая это трудная работа, когда был там, на скалах, со всеми маленькими птицами. Быть лидером трудно, Торин, но ты справлялся с этой работой и всегда делал всё, что от тебя зависело. Я прощаю тебя. И думаю... я всё-таки рад, что разделял с тобой опасности, — не всякому сычику Кунира доставалась честь участвовать в таком приключении.

Торин признательно склонил голову. А Бильбо увидел вдруг, что весь пух на его груди был вырван.

— Нет совы лучше тебя, друг мой, — ухнул король-под-Горой и улыбнулся. — В тебе много хорошего, недаром ты родился в доброжелательном краю. Доля отваги, доля мудрости, сочетающихся в меру. Если бы наш брат побольше ценил вкусную пищу, застолье и песни и поменьше золото, то в мире было бы куда веселее.

И для Бильбо потянулось время, полное спокойствия и однообразия. Обо всём, что происходило после того, как его оглушил камень, он узнал позднее от ястребиной совы, когда ему удалось задержать её. Впрочем, в рассказе Гэндальфа не было ничего интересного. К тому времени, как Бильбо вырубился, Смауг уже был повержен, и оставшиеся в живых принялись подводить итоги битвы, искать раненых и убитых. Всего в битве со Смаугом погибло около пяти дюжин птиц, из них три молодые вороны, орёл, скончавшийся позже от ран, и две масковые сипухи. Все пещерные совы выжили, хоть и ни один из них не мог похвастаться полным набором здоровья: Кили потерял палец на левой лапе (и тотчас напросился в больные к Тауриэль, которая вместе с остальными сипухами-самками занялась врачеванием), Двалин лишился глаза, а Оина контузило ударом змеиного хвоста. Но стоило вознести почести Глауксу хотя бы за то, что он сохранил им всем жизнь; пещерные совы и не надеялись даже пережить эту битву в полном составе.

Сейчас в Горе остались немногие: после отпевания погибших большая часть птиц разлетелась, бобры и некоторые сипухи ушли, чтобы помочь оставшимся на озере бобрам завершить плотины до выпадения снега. Сипухи-самки, как и некоторые самцы, а также пещерные совы, в числе которых были и брат Торина, Дейн, со своей армией (они опоздали на битву, но подключились к уходу за ранеными и восстановлению Горы), Гэндальф, некоторые воробьи и прочая мелочь остались в Горе.

Бильбо выздоровел быстро и тоже стал помогать разгребать завалы. Дела у него шли не очень — в Горе к тому времени стало совсем холодно, и если остальная мелюзга привыкла к местным перепадам температуры, то теплолюбивый кунировский сычик нещадно мёрз. Спасало лишь гнёздышко, которое пещерные совы постоянно обновляли, но не будешь же сидеть всю зиму в нём, как новорождённый совёнок! Бильбо постоянно дрожал, и ему отчаянно хотелось домой.

— Скоро мне мне можно будет отправиться домой? — спросил он однажды, подловив Гэндальфа, который возвращался с охоты.

— Когда пожелаешь, — ответил на это Гэндальф, и сердце Бильбо преисполнилось радостью.

Но в действительности прошли ещё дюжина восходов и закатов, прежде чем Бильбо пустился в обратный путь. Торин, как и обещал в письме, щедро одарил его — но Бильбо, подумав, забрал с собой лишь боевые когти, как напоминание о великой битве, в которой он был участником, и маленький мешочек красивейших драгоценных камней — они переливались в лучах факелов, как маленькие осколки радуги. Торин возмутился было его скромностью, предложил награду щедрее, чем выбранное Бильбо, но тот лишь покачал головой.

— Ты очень добр, — ответил он, — но, честное слово, мне так легче. Ведь если бы я потащил домой кучу золота, дорогой не обойтись бы без войн и смертоубийств. А что бы я стал делать с золотом дома? Кроме того, я бы даже не донёс его до Кунира. Нет, пусть уж лучше остаётся в твоих лапах. Уверен, ты найдёшь ему применение.

Настало наконец время проститься с друзьями.

— Прощай, Балин! — сказал Бильбо, чувствуя подступающий к горлу ком. — Прощай, Двалин, прощайте Дори, Нори, Ори, Оин, Глоин, Бифур, Бомбур и Бофур! Пусть ваши полёты будут легки и беззаботны! — И, обернувшись на стоящих неподалёку оставшихся друзей, улыбнулся. — Прощай Торин Дубощит! Прощайте, Кили и Фили! Вы никогда не изгладитесь из моей памяти!

Пещерные совы, провожавшие его до конца скал, низко поклонились, но не могли вымолвить ни слова от волнения.

— До свидания, счастливый путь, куда бы он ни лежал, — выговорил наконец Балин. — Если вздумаешь навестить нас, когда дворец наш снова станет прекрасным, то какой мы грандиозный пир устроим! — Торин важно кивнул этим словам, его глаза подозрительно слезились.

— Если вы когда-нибудь будете пролетать — мимо моего сагуаро, — тихо курлыкнул Бильбо, — входите не стучась. Я обедаю на закате, но милости прошу во всякое время.

И он отвернулся.

Оставшиеся сипухи, убедившись, что раненые пошли на поправку и больше не нуждались в их услугах, пустились в обратный путь до дома, всю дорогу смеясь, громко напевая и мечтая о весне, которая шла на смену зиме. Бильбо и сопровождавший его Гэндальф летели позади короля сипух, пока не долетели до границ Тёмного леса.

Тут пришлось сделать привал, так как ястребиная сова и Бильбо не захотели входить в лес, как ни уговаривал их король погостить у него во дворце. Гэндальф и Бильбо решили облететь лес с севера, над пустынной местностью, лежавшей между лесом и горами дальних Пустошей — благо, сейчас потоки были слабее и не могли забросить их туда, куда им было не нужно. Дорога эта была, конечно, длинной и скучной, но здесь казалось безопасней, чем на тёмных тропах в гуще Черного Леса. К тому же Брок обещал встретить их, и они не хотели заставлять его ждать.

— Прощай, король сипух! — ухнул Гэндальф. — Да будет весел ваш зелёный лес! Желаю веселья всему вашему народу!

— Прощай, Гэндальф! — ответил король. — Желаю тебе и впредь сваливаться как снег на голову, когда ты нужнее всего. Чем чаще ты будешь гостем в моём дворце, тем мне приятнее!

— Прошу вас, — проговорил Бильбо, запинаясь и переминаясь с лапы на лапу, — примите от меня подарок! — И он протянул королю серебряное с жемчугом ожерелье, которое поднёс ему на прощанье Торин, выловив в одиночестве на скалах.

— Чем же я заслужил такой дар, маленький сычик? — спросил король.

— Э-э-э, я думаю… мне кажется… — пропищал в смущении Бильбо, — я… э-э-э… обязан вам за ваше… м-м-м… гостеприимство. И сыщикам свойственно чувство благодарности. Я съел много ваших запасов, пока сидел во дворце, никем не замеченный.

— Я принимаю твой дар, о Бильбо Щедрый! — торжественно курлыкнул король. — Причисляю тебя к друзьям масковых сипух и благословляю. Да не укоротится твоя тень, иначе воровство станет слишком легким делом. Прощай!

Сипухи повернули к лесу, а Бильбо "встал на крыло" и тронулся в долгий обратный путь. В пути им встретилось немало трудностей и разных приключений. Всё-таки дикая местность осталась дикой. В те дни кроме крыс и диких ворон Пустошей там водилось много всяких хищников. Но на этот раз Бильбо хорошо охраняли и вели правильной дорогой; с ним летел опытный Гэндальф, мастерски обращающийся с раскалёнными углями, слава о которых разнеслась на много миль вокруг, и Бильбо ни разу не подвергался настоящей опасности. Понемножку, в середине зимы, они добрались до норы Брока и остались погостить. Празднование дня Первого Снега, который тут отмечали каждый год и считали хорошей традицией, прошло весело, отовсюду по приглашению Брока сошлось множество гостей. Горные крысы их не беспокоили: после поражения они притихли и попрятались в глубочайшие норы. Вороны покинули местные небеса, слишком трусливые, чтобы нападать в одиночку, и здесь воцарились мир и покой.

Уже настала прекрасная и тёплая весна, светило яркое солнце, когда Бильбо и Гэндальф простились с Броком. Как ни скучал Бильбо по родному дому, но тёплую и уютную нору Брока покидал с сожалением.

Они вылетели на знакомый поток и скоро достигли того перевала, где когда-то попались в лапы крыс. На сей раз на перевал они приземлились на рассвете и, оглянувшись, увидели землю, освещенную неярким утренним солнцем. Там, далеко на горизонте, еле виднелась Гора. На её главной вершине поблескивал нерастаявший снег.

— Ну вот и всё, — тихо курлыкнул Бильбо, — словно ничего и не было. — И он повернулся спиной к Горе, как бы ставя точку в конце своего путешествия. Материнское начало в нём выдыхалось с каждым новым восходом, а отцовское брало верх. — Сейчас я хочу одного: как можно скорее очутиться в собственном сагуаро!

 

Была поздняя весна, когда наши путешественники добрались до Серебристой Мглы, где стоял Последний (а с этой стороны — первый) Домашний Приют. Опять был вечер, и оба путника нуждались в отдыхе. Когда они приземлились на одну из полян, Бильбо услыхал пение сплюшек среди деревьев, как будто они так и не переставали петь с их отъезда. Едва путники достигли нижней прогалины, сплюшки слетели с деревьев, на которых сидели, напевая про злых змеев, отдых и замечательную Серебристую Мглу, поздоровались и провели Бильбо с ястребиной совой через брод к дому Элронда.

Там путников приняли радушно и попросили рассказать об их приключениях. Рассказывал Гэндальф, так как сонный Бильбо помалкивал. В большинстве приключений он участвовал сам, и он-то и сообщил ястребиной сове многое, пока они летели. Но время от времени, услыхав что-нибудь новое, Бильбо открывал глаза и прислушивался.

Так он узнал, почему Гэндальф отсутствовал: когда-то он был угленосом на самом великом дереве Га`Хуула и теперь просто принимал участие в сборе стражей-угленосов, бывших мастерами в своей области. Им наконец удалось найти остатки Чистых и выгнать злых сов из их мрачных пристанищ на дальней окраине Тёмного леса.

— Отныне — добавил Гэндальф, — лес сделается менее опасным, а тамошние места надолго освободятся от злой власти этих нехороших птиц. Но было бы спокойнее, если бы их совсем изгнали из мира, в котором мы живём.

— Лучшего и желать нельзя, — подтвердил Элронд, — но боюсь, что произойдет это ещё не в наше время, да и вообще не скоро.

За рассказом о путешествии последовали другие рассказы, потом ещё и ещё — о былом и о новых событиях, и о том, чего вовсе не бывало, и наконец Бильбо осторожно опустился на пол и сладко уснул.

Проснулся он в мягком тёплом гнёздышке, украшенном белоснежным пухом и ароматными ромашками, луна глядело прямо в отверстие дупла. Снизу, от ручья, доносились звонкие уханья и пощёлкивания сплюшек:

Эй, песенку эту затянем мы хором,

Пусть ветер порхает по травам дозором,

Пускай в лунном свете все тени короче,

Пусть звёзды сверкают на куполе ночи.

Летите, летите, гоните тревоги,

На крылья вставайте, ищите дороги.

Пусть воды речные звеня протекают,

Мы праздник весёлый отпразднуем в мае.

Одарим усталого путника снами,

Пускай себе дремлет в лесу рядом с нами,

Под крылья — головку, пусть спит он, счастливый,

Баюкай его, серебристая Ива.

Умолкни, Сосна, не буди его, Ясень,

Пусть сон его будет спокоен и ясен,

Пусть в светлые сны не врываются звуки,

Дубы, не скрипите, умолкните, Буки!

— Одно слово — Весёлый Народ! — ухнул Бильбо, выпорхнув на порог дупла. — Право, ваша колыбельная и дохлую крысу разбудит! Впрочем, благодарю вас за неё.

— А твой храп разбудит и глухого змея за тридевять земель! — возразили ему со смехом. — Но мы тоже тебя благодарим. Приближается рассвет, а спишь ты с вечера.

— Поспать в доме Элронда — великое дело, — отозвался Бильбо, — но я бы хотел ещё и выспаться в нем. Доброй ночи ещё раз, мои прекрасные друзья! — И Бильбо опять бросился в мягчайшее гнёздышко и проснулся лишь поздним утром.

Усталость его скоро прошла, и он не раз летал и перекидывался шутками со сплюшками рано утром и поздно ночью. Но даже жизнь в Серебристой Мгле, похожая на рай, не могла его удержать, его всё время тянуло домой. Поэтому через семь восходов он простился с Элрондом и полетел с Гэндальфом дальше. Как только они вылетели из Серебристой Мглы, небо потемнело, поднялся ветер и полил дождь.

— Весной не соскучишься! — курлыкнул Бильбо, жмурясь из-за хлеставшего дождя. — Что же, легенды остались позади, мы возвращаемся домой. Наверное, это первая весточка о доме.

— Дорога впереди еще длинная, — заметил Гэндальф.

— Но зато она ведёт только к дому и никуда больше, — ответил Бильбо.

По дороге Бильбо то и дело узнавал места и вспоминал, что тут или там произошло год назад и что при этом говорилось (ему казалось, что прошло десять лет). Конечно же, он сразу заметил место, где они когда-то пережили пренеприятные приключения с Томом, Бертом и Биллом и чуть не стали обедом для голодных желтодушек, если бы не Гэндальф с его угленосными способностями.

Поскольку всё на свете имеет конец, и наша повесть тоже, то настал день, когда они завидели местность, где Бильбо родился и вырос, где каждый холмик и каждое дерево и каждый кактус были знакомы ему как собственные крылья. Они приземлились на дерево на границе с Куниром, чтобы немного перевести дух; Бильбо увидел вдалеке родное сагуаро и вдруг тихо произнёс:

Дорога вдаль и вдаль ведёт,

Через вершины серых скал —

К норе, где солнце не сверкнёт,

К ручью, что моря не видал.

По снегу зимних холодов

И по цветам весенних дней,

По небесам средь облаков

И по суровости камней.

Дорога вдаль и вдаль ведёт,

Под солнцем или под луной,

Но голос сердца позовёт —

И возвращаешься домой.

Молчишь, глядишь, глядишь кругом,

И вдалеке увидишь ты

Знакомый с детства отчий дом,

Пески, сагуаро и цветы.

Гэндальф покосился на него.

— Бильбо, дорогой! — ухнул он. — Что с тобой? Я тебя не узнаю!

— Не знаю, — всё так же негромко пиликнул сычик-эльф. — Наверное, я просто рад оказаться дома.