Годовщина (джен)

Первый букет был роскошен: темно-бордовые розы, перевитые атласными лентами и завернутые в полупрозрачный черный креп. Для второго некто раздобыл или наколдовал крупные черно-бордовые лилии. Закончив чихать, Северус от души пожалел, что проспал появление подносителя и не спросил его имени. Сейчас он был мало на что способен, но знал, что проклятия работают, даже если их накладывает тот, кто давно умер и существует только на портрете.

А если бы не подействовали проклятия, ругань бы точно подействовала.

Ведь он предупреждал Минерву! «Не вздумайте вывешивать мой портрет в холл, мне не нужно траурное паломничество! Я не желаю видеть благонравные физиономии с глазами на мокром месте! Я вообще не желаю никого видеть!»

Та поморщилась: «Но, Северус, день победы над Волдемортом — это наш общий праздник, а вы герой войны, все знают о вашем вкладе… Ну как я могу запретить им отдать вам должное?»

И вот, проснувшись утром, Северус понял, что его портрет все-таки переместили в холл. Рядом висели портреты Дамблдора, Грюма, еще кого-то. А холл был наводнен паломниками с постными лицами и зловонными траурными букетами. Если Минерва называет это праздником…

— Праздник будет позже, — заглянул в его раму Дамблдор. И еще подмигнул, старый негодяй. — Нас переправят в Большой зал. А сейчас люди хотят почтить память героев.

Смотреть на жующую и пьющую толпу в Большом зале?

«Очень хорошо», — решил Северус. Пускай чтут. Но без него.

Мгновение спустя все, кто принес цветы к его портрету, видели только пустой холст.

Герой войны Северус Снейп в своей привычной манере стремительно шагал прочь, и полы мантии развевались за спиной. Он не обращал внимания, что расталкивает обитателей других портретов. Сбил с ног джентльмена в костюме XVII века, вызвал переполох в стаде мирно пасущихся овечек под пасторальным небом, нечаянно сшиб локтем с верхушки натюрморта большую мягкую грушу… Груша покатилась, подпрыгнула на границе двух рам и угодила на соседнюю картину, где рыцари выступали в военный поход. Чья-то лошадь поскользнулась и неуклюже рухнула. Рыцарь витиевато выругался и погрозил Северусу копьем. Тот, не тратя времени на споры, перескочил в другую раму. Там висела нежная акварель: лохматая собака и умильные новорожденные щенки у конуры на лужайке...

Собака тут же с рычанием вцепилась в ногу. Теперь уже зарычал Снейп. С трудом разжав нарисованные, но оттого не менее крепкие челюсти, он обогнул конуру, из-за которой выглядывали щенки, и с облегчением ступил на пейзажное полотно.

Там, где оно заканчивалось, начиналась удобная картина с дремлющим у камина старичком. Еще у старичка были неиссякаемые запасы хорошего спиртного. Кроме того, он вечно хотел спать, поэтому не приставал с разговорами.

Поглядывая на часы, Северус устроился в соседнем кресле и отхлебнул из бокала огневиски. Надо было прихватить книгу, но ближайший портрет ученого в библиотеке находился в опасной зоне, полной людей: в учительской.

Пригревшись у камина, Северус не заметил пары любопытных глаз, изучающих нового постояльца картины в глухом углу хаффлпаффского этажа…

* * *

Где-то Дэвид видел этого хмурого дядьку, который взирал на всех с таким лицом, словно глядел на мышь в именинном пироге. Где-то совсем недавно видел… Но не в школе. И не в Хогсмиде. Тогда где?

Точно! Портрет! Так это же прошлый директор Хогвартса, который умер еще до того, как Дэвид пошел в школу!

Странно, почему он здесь? Сегодня же праздник, а этот директор — герой, его должны чествовать. Праздник — это же круто, все едят торт и получают подарки. Интересно, портретам дарят подарки? Похоже, нет. Дэвид щурился, приподнимался на цыпочки, но так и не разглядел на картине ничего, похожего на коробку, перевязанную ленточкой.

Тогда понятно, почему этот директор такой мрачный. Ну что ж, надо исправить положение.

И Дэвид отправился в спальню за привезенными из дому гуашевыми красками.

* * *

Треклятый праздник наконец завершился. Школяры разошлись по спальням, паломники убрались прочь, и эльфы вернули портреты на привычные места. Об этом доложил сэр Пертви, зачастивший в гости к портрету директора Дайлис Дервент.

Обратно Северус возвращался осторожно, крадучись, чтобы не потревожить ни одного деятеля и не задеть ни один фрукт на натюрмортах.

Он ступил на свой холст…

Бабах!

Нога наткнулась на что-то твердое. Оно отозвалось глухим звоном. Загремела, покатившись по полу, гнутая ложка. Северус чуть не упал, ухватился за стену, служившую фоном для портрета, но стена была слишком гладкой. Рука скользнула ниже, и пальцы погрузились во что-то мягкое.

Что за?..

Хмурясь, Северус отряхнул пальцы от странной субстанции и всмотрелся в темноту. Благо на картинах никогда не бывало непроглядного мрака.

На полу стояла кривобокая табуретка, а на ней на блюде красовался такой же кривобокий торт. Неуклюжий, аляповатый, украшенный пестрыми меренгами.

Зато аромат у него был восхитительный…

Северус осторожно устроился на табуретке, поставил блюдо на колени и нашарил упавшую ложку.

Ну наконец хоть кто-то сообразил, как правильно чтить память погибших. Жаль, стол пририсовать не додумались.