Весна (джен)

За пределами замка уже вовсю царила весна: снежный покров уже практически сошёл с холмов, полей и лугов, и только на вершинах гор в отдалении да в самых низинах оврагов и лощин оставались ещё грязные, чёрно-серые тающие шапки. Солнце светило почти в полную силу, и в середине дня в зимней мантии без охлаждающих чар находиться вне Хогвартса было жарко, так что надевать уже снова можно было лёгкую летнюю одежду. В самом замке, впрочем, ещё до сих пор царила то ли осень, то ли зима — как и с самого возвращения Северуса сюда в качестве директора. Казалось, будто бы сам замок умер вместе с предыдущим своим главой, и его холодная давящая атмосфера пропитывала вещи, людей, даже привидения… Однако Снейп верил в то, что это всего лишь анабиоз. Возможно, ему требовалось больше времени на то, чтобы оправиться от происходящего, возможно, Хогвартс просто не мог смотреть на то, что происходит в его стенах, как не мог и вмешаться — и потому заснул, а возможно, такое состояние было связано с самим Северусом.

Ведь если предположить, что замок подчинён тем или иным образом настроению и чувствам того, кто его возглавляет, то ничего удивительного в его мёртвой спячке не было. Снейпу казалось, что он давно уже утратил способность радоваться любым вещам, которые происходили или только собирались случиться в его жизни, утратил ещё тогда, в Хэллоуин восемьдесят первого года. С тех пор он мог злорадствовать, саркастически издеваться, изредка испытывать удовлетворение — но не простую человеческую радость. Впрочем, зачем ему радоваться, если существование его с тех пор осталось подчинено одной единственной цели — окончательного уничтожения Волдеморта. Ради этого он шпионил, ради этого остался в Хогвартсе, ради этого следил за этим мерзким Поттером и должен был ещё как-то передать ему всю известную информацию о хоркруксах.

Сам он, конечно же, был уверен, что мальчишка знает об этих артефактах больше него — почти всё, кроме того небольшого, но жизненно важного куска, который, по мнению Дамблдора, знать было ещё не время. Дамблдор раздражал его всегда, а уж сейчас, когда он давал свои назойливые советы и таинственно умалчивал что-то с портрета в директорском кабинете — в особенной степени. Но именно сейчас обойтись без него казалось невозможным. Нет, Снейп верил, что обойтись можно и без Дамблдора, и без него самого, и даже без Избранного — у Лорда чем дальше, тем больше было признаков распада личности, а впоследствии он грозил стать и вовсе окончательным. Самые упорные сторонники его режима, конечно, вряд ли захотят останавливаться, но после окончательного превращения своего лидера в овощ мало что смогут. Другое дело, что до этого периода надо было ещё дожить, да и режим, который грозил установиться после прекращения деятельности Лорда, вряд ли должен быть сколько-то похож на то, что хотел бы видеть Альбус или сам Снейп много лет назад. И это не говоря про ужасы, которые Пожиратели успеют натворить в процессе…

Впрочем, даже если забыть про Лорда, то что же произошло с самим Снейпом, со всем его поколением? Неужели этот угрюмый почти сорокалетний, но выглядящий на все пятьдесят, сутулый мужчина с красными от недосыпа глазами, стоящий перед зеркалом в своих апартаментах, и есть тот самый Северус, с которым он себя ассоциировал? Неужели это он, мрачно и одиноко прохаживающийся по полумрачным коридорам, сырым, холодным и вечно продуваемым сквозняками, от которых то и дело колебался огонь в светильниках и факелах, и есть некто, кто столько лет прожил в этих местах? Когда он стал таким? Как? Догадки были, но ответов не предвиделось.

Куда пропал сутулый подросток с вечно спутанными нестриженными волосами, который днями и ночами мог корпеть над новыми рецептами и формулами для заклинаний, а всё свободное время выкраивал так, чтобы провести его с Лили? Конечно, у него не было ни счастливого детства, ни хороших друзей — но что-то ведь оставалось верно? Ведь была же Лили, был же талант, несомненный, выдающийся, были же цели, мотивация, было же какое-то будущее, к которому он стремился по мере сил? Сейчас же, глядя на своё отражение, он видел только усталого мужчину с пустым взглядом. Лоб прорезали морщины, взгляд стал каким-то недовольным, грозным, но тупым. Казалось, что это нечто всегда было таким, каким и представлено в зеркале.

Интересно, когда он стал таким? Наверное, первым напрашивался бы ответ «после смерти Лили», но это было неверно. Без сомнения, это подкосило его, повлияло на всю оставшуюся жизнь, убило в нём радость… но не его самого. В конце концов, это он, Северус, начинал потом преподавать. Это ему удалось, так или иначе, добиться того, чтобы вместо практически открытых межфакультетских столкновений у Слизерина с Гриффиндором установился нейтралитет, а не какой-то МакГонагалл. Это он смог, будучи ещё под следствием, довести до ума формулу ликантропного зелья, что оказалось не сильно сложнее, нежели его баловство со школьными рецептами. Смог бы он сейчас изобрести что-то своё, новое? Вряд ли. Да и то, что происходило в школе в течение последнего года, он, даже будучи директором, не смог особенно смягчить. Впрочем, переживал ли он особенно за своих подопечных теперь так, как когда-то, только придя преподавать и возглавлять факультет? Вряд ли. За все эти бесконечные годы преподавания зельеварения как же его достали все эти ленивые твари! Могли же они варить свои составы правильно, могли же слушать его на уроках, могли же читать учебники — но нет, они не удосуживались, они не хотели учиться. А потом ещё и болтали меж собой, что это учитель виноват в том, что у них такие плохие оценки… Нет! Это просто кто-то приходил на уроки не учиться! Когда у него было желание изучить новый состав, начать варить сложные зелья — он днями и ночами штудировал свитки и манускрипты, договаривался с деканом о возможности самостоятельно варить зелья, а эти бездельники не хотели даже прочитать учебник по проходимому материалу. Как же это раздражало! Или только стало раздражать после определённого периода времени?

В конце концов, когда он только начинал преподавать, то ещё питал надежду на то, что дети хотят учиться, и что он сможет оставить им какие-то знания. Но учиться никто не хотел, объёмы работы не уменьшались, да и сама она становилась скучной, невыносимой. А главное, все эти потуги впихнуть в головы мелких балбесов хоть что-нибудь неизменно отвлекали от своих собственных исследований — как отвлекали и отдельные поручения Дамблдора. Но говоря по правде, а когда он в последний раз занимался настоящими исследованиями? В начале восьмидесятых?

Если рассматривать ситуацию более подробно, выходило, что сам Северус давно уже был никем, и смысл у него остался только один. Только зачем это было нужно? Хотя…

Всё его поколение за редким исключением не добилось ничего: кто просто канул в Лету ещё в первую войну, как Поттер (так ему, мерзавцу, и надо было!) или Розье, кто стал каким-то полным ничтожеством вроде Петтигрю (и этого мерзавца жалко тоже не было), а многие, обладая всеми возможностями добиться чего-то значимого, профукали их совершенно бездарно. У Снейпа все возможности и таланты безусловно были — сейчас, по прошествии двадцати лет, это было очевидно. Да и среди остальных слуг Лорда было немало таких, кто мог бы добиться всего, но… У Крауча-младшего с его возможностями оперировать гигантскими объёмами знаний, с почти фотографической (кажется, так это называлось в маггловском мире) памятью весь талант в итоге ушёл только на нахождение в течение учебного года под чужой личиной. А во что превратились Лейстренджи, выдающийся аналитик Рудольфус и Беллатрикс, которая могла любое решение довести до логического конца, невзирая на трудности? Ведь у них было все данные, чтобы добиться процветания если не для всей Британии в целом, то как минимум для своей семьи. Да и Люциус, умудрявшейся в школьные годы сплотить факультет и незаметно разрешать все его важные проблемы, стал вначале напыщенным павлином, словно вожаком этих хвостатых куриц в собственном поместье, и годен оказался лишь на раздачу взяток должностным лицам. Впрочем, теперь и ему ощипали все его шикарные перья, и оказался павлин на поверку обычной курицей. Мокрой, к тому же.

Если смотреть на настоящее под подобным углом, то вся их организация стала нужна скорее для того, чтобы показать, как не стоит тратить свои таланты и возможности. И оставшаяся часть его, Снейпа, миссии была в том, чтобы не позволить всей этой компании таких уже не-человеков вроде него испортить будущее, которое пока было у подростков. Впрочем, именно за это качество, помимо лени и нежелания учить его предмет, Северус их и не любил. И отчаянно завидовал — его будущее было уже давно и безнадёжно упущено. По мелочам могла накладываться ещё и зависть из-за того, что у современных детей была относительно счастливая учёба в Хогвартсе (по крайней мере, до этого года), у многих была семья, карманные деньги и прочие мелкие радости жизни — всё, чего не хватало во время учёбы ему. Но главное — будущее, чего не могло быть у абсолютного большинства его ровесников. И ради чего ещё имела смысл какая-либо его деятельность, инициированная Дамблдором.

И скоро она должна была закончиться. Даже природа снаружи, пробудившись от многомесячной спячки, хоть и запоздало, но явила взорам сухую траву и чёрную землю, сквозь которую проклюнутся ростки, зазеленеют травинки, распустятся цветы, похоронив под собой чёрно-коричневый пепел прошлого.

Когда Северуса вызвали в Визжащую хижину, он сразу понял, что данный момент, скорее всего, означает конец. Теперь, когда он уже не управляет школой из директорского кабинета, он не особенно и нужен Волдеморту. В конце концов, варить зелья можно и без него, как шпион он свой ресурс уже давно исчерпал, а если стало известно, о том, что он не предан Лорду безгранично, то сам факт его существования становится для оного достаточно опасным для того, чтобы избавиться от бывшего слуги. Это было неприятно, но уже предугадывалось некоторое время.

Визжащая хижина пробуждала у Снейпа исключительно неприятные воспоминания — ещё во время учёбы он чуть не нашёл в ней свой конец, как по вине ублюдка Блэка с Люпином, так и по собственной глупости. Хотя, что не менее забавно, именно по тем местам, по которым он направлялся в хижину в данный момент, они с Лили нередко гуляли. В те времена, когда ещё общались относительно часто, конечно. Здесь же он сплёл ей первый венок из полевых цветов, тоже в начале мая, кстати говоря, — только весна тогда была гораздо более тёплой, не то что сейчас, в девяносто восьмом. Тогда не было этих весенних заморозков, и потому уже можно было чего-то нарвать, сплести венок, наложить на него чары, поддерживающие цветы в сохранности и подарить. И тогда же, глядя на Лили с цветами в волосах, он понял, что она по-настоящему прекрасна, и вероятно, похожей девушки он не встретит больше никогда, что именно с ней он хочет связать свою жизнь… и вряд ли признается в чувствах. В конце концов, она была чем-то недосягаемо прекрасным, а он уже в те годы был по большому счёту неудачником, не обладал ни красотой, ни богатством, ни даже обаянием. И до тех пор, пока он не сможет предложить ей что-то адекватное взамен, лучше и не пытаться… В итоге Лили, словно издеваясь и стараясь задеть его чувства как можно больнее, ушла к Поттеру. Главное, что какой-либо другой выбор Снейп бы понял и постарался принять — в конце концов, если сам он не может дать ей что-то достойное того, чтобы Лили связала свою жизнь с ним, то нельзя требовать от неё, чтобы это достойное не дал кто-то другой. Пусть даже он был бы каким-нибудь Блэком, которого Снейп искренне ненавидел, но которому не мог отказать в обаянии, смекалке, в какой-то лёгкости, которой никогда не было у Снейпа, и умению выбраться из любой ситуации. Но Поттер был единственным, кого он с Лили представить не мог, и тем не менее…

В его жизни обычно неприятное всегда тесно соседствовало с хорошим — равно как путь к месту, где его однажды чуть не убили, проходил по бывшим цветочным лугам. Да и сейчас, чтобы свершилось то, что должно, предстояло доверить всё в итоге младшему Поттеру, Избранному, дракклы его задери, и этот факт несколько омрачал то чувство, что долг его тогда будет исполнен. Впрочем, не всё ли равно, если ждать осталось недолго, и даже весна, хоть и поздно, но позволила первой зелени проклюнуться через слой прошлогодней мёртвой травы?..

В том, что Лорду он больше не был нужен, Снейп не ошибся — это было заметно и по манере разговора, и по тому, что путь к отступлению был отрезан изначально. Впрочем, до последнего следовало разыгрывать преданность и желание услужить. Даже если это и маловероятно, Лорд ещё мог предоставить небольшую отсрочку, за которую Северус обязательно нашёл бы Поттера и успел бы передать тому нужные воспоминания. Конечно, даже если он не справится с этой задачей, то общую суть Поттеру смогут объяснить портреты, да и можно было быть уверенным, что на случай его смерти Дамблдор задумал ещё какую-нибудь хитрость, так что смерть Северуса на этом этапе уже не была концом его дела. То есть надо было как можно сильнее педалировать ту тему, что именно он, Снейп, лучше и быстрее остальных может доставить на заклание мальчишку, ибо это было бы наилучшим вариантом развития событий, но к счастью, не единственным из подходящих. Впрочем, это не сработало. Хотя сам повод, из-за которого Лорд решил его убить именно в этот момент… палочка, всего лишь палочка, которая, по большому счёту, и не нужна была Лорду в срочном порядке. Существовало множество способов убить Поттера, но его главный противник зациклился исключительно на «аваде» — возможно, издержки слишком частого использования непростительных, или это так себя проявляло разложение личности того, кто был когда-то одним из величайших волшебников столетия. Впрочем, какая разница?

Реальность, правда, оказалась, как это нередко бывает, совершенно неожиданной. Снейп уже приготовился к последней зелёной вспышке, которую он должен увидеть в этой жизни — он даже не особенно боялся её. Вспомнился зелёный цвет глаз Лили, и Снейп попытался представить, что именно в её облике, с её сверкающим, искрящимся зеленью взглядом его проводит в последний путь Смерть… или заберёт к себе в посмертный мир сама Лили, что было бы по-настоящему замечательно. Пожалуй, именно такой исход стал бы для Северуса лучшей наградой, нежели что-либо иное. После подобных мыслей сюрпризом оказалось то, что убить его решили с помощью змеи. Почему? Снейп не мог дать на этот вопрос однозначного ответа. Возможно, Лорд таким образом решил выделить его из списка остальных своих жертв, даже дать возможность уползти, приняв противоядие. Но противоядия от яда Нагайны Северус не варил совершенно осознанно и намеренно — его жизнь в итоге уже ничего не значила. Даже если он и отполз бы, то необходимые сведения Поттер добыл бы наверняка раньше по какой-либо запасной схеме Дамблдора, чем дождался бы относительной дееспособности Северуса, который смог бы тогда передать что-либо.

Но в чём-то было даже неплохо, что его не убили сразу, а подарили ещё мгновения относительного осознания того, что происходит. Снаружи неизбежно проклёвывалась, преодолевала пелену смерти новая жизнь, а он уходил вместе с многолетней зимой, спеленавшей всю Магическую Британию, и дождаться нового, летнего расцвета ему уже не было суждено. Но нужно ли ему оно было, если в приходящей за ним смерти угадывались знакомые нежные черты Лили? В конце концов, сам он давно уже был плоть от плоти этой зимы, этого анабиоза, он тоже должен был стать перегноем для новой жизни — его весна кончилась много, много лет назад, сменившись отчего-то сразу осенью.

Реальность уже начинала терять очертания, заменяясь понемногу потусторонними образами, когда он увидел бегущих к нему троицу гриффиндорцев: лохматую Грейнджер, Уизли, выделяющегося своей огненной шевелюрой и, главное, Поттера. Что ж, видимо, судьба решила дать ему шанс исполнить свои обязательства до конца, а значит, надо последний раз в жизни приложить все возможные усилия. Впрочем, работу ему значительно облегчило то, что Поттер подбежал к умирающему телу сам, и даже сам начал его осматривать.

— С-с-соб-бер-ри, соб-бер-р-ри-и… — голос слушался уже очень плохо, вместе со звуками вылетало искажающее их шипение и бульканье, да и сами слова давались с многочисленными запинками. Впрочем, вывести наружу заранее отложенные воспоминания, казалось, удалось. И даже при их смешении кровью можно их впоследствии отделить для просмотра. Поэтому когда Поттер догадался собрать синеватую субстанцию, последнее дело можно было считать сделанным.

— П-п-с-с-с-мтри-х-р-ш... — слова уже практически не получались, смешиваясь с хрипом, но смысл просьбы, как он надеялся, должен был дойти до Поттера. Очень важно было снова восстановить образы, вернуть Лили, её взгляд, который проводил бы его в последний путь. Очертания комнаты и лица плавились, сминались, становились всё менее отчётливыми, но мальчишка, судя по всему, понял, что от него требовалось, и даже согласился исполнить последнюю волю умирающего.

Снейп знал, что взгляд зелёных глаз должен увести его в последний путь, из тесной комнаты полузаброшенного деревянного строения, последнего приюта для тела, к вечной весне цветущих лугов вокруг Хогвартса, к венкам из полевых и горных цветов, к детству, даже скорее отрочеству, в котором остались счастливейшие моменты жизни. Зрение уже тоже начинало отказывать, что означало смерть через какие-то мгновения. Снейп пытался найти в последних отблесках сознания этот взгляд, эти глаза, но из сплошной пелены потустороннего мира смерть смотрела на него ненавистным лицом Джеймса.