Война без победителей (гет)

— План был элементарный. Сначала достать всю информацию о «Глине», потом собрать в одном месте и носители, и тех, кто хоть что-то смыслит, и уничтожить разом. В трубы запустили плазменную взрывчатку. Алай не учел, что двойной воздухофильтр ее разрушает. Он все-таки не технарь, а биолог, — невесело говорит Ольгер.

Охранники слушают его с живым интересом. Эксперты отмалчиваются и смотрят в стол. Инесса тоже до сих пор не может поверить. Не в меру живое воображение подсовывает картинки, и они мелькают, как кадры голофильма.

Вот центральный штаб Восточноевропейского Союза в последние часы войны. Уже обезглавленный, потому что Палату заранее доложили, что «Глина», украденная стоаранами, вот-вот обернется против своих создателей. Доложили об этом и главнокомандующим союзных стран. Зелинский тоже не выдержал. Остальные не стали бежать. За что и поплатились.

А вот — кротовые норы бункеров. Фантазия делает выверт и показывает бункеры такими, как тот, в котором в феврале нашли полуживых детей в обществе недельных трупов. Легкая и прочная мебель с теплыми подушками, встроенные шкафы, спокойный свет. Палат и Зелинский (кстати, как они пересеклись? Неужели прятались вместе?) совещаются… и тут фантазия буксует. Пустота. Как они вышли на Алая? Почему с самого начала решили избегать общества выживших и не сунулись ни в Город Будущего, ни к какой-то из общин? Неужели знали, что ждет впереди?

А хотя, может быть, и знали. О «Глине» ведь знали. Не могли только воспользоваться ею в своих целях. Но понимали, что делать, чтобы получить ниточки управления…

Затем перед глазами встает знакомое до мелочей лицо Алая. Его небольшие серые глаза, щетина кустиками, пегие волосы и заговорщицкая усмешка. И он притворялся все это время? Притворялся, а сам умело подсовывал экспертам то один пробел в знаниях, то другой, устраивал диверсии, разные катастрофы, мелкие и не очень, позволял технологии выходить из-под контроля… нет, не то.

Если он все время общался с Палатом и Зелинским, то ему с самого начала показали архив.

С другой стороны — разве и экспертам, и самой Инессе не казалось, что диверсант всегда на шаг впереди? Никто не мешал Алаю все знать, но манипулировать экспертами, заставляя изучать технологию с нуля.

Может быть, ему нужны были рабочие механизмы и способы ее использования. Может быть, он встретился с Палатом и Зелинским не сразу…

Но когда? Так, что даже друзья ничего не заметили? Как можно притвориться другом — или он не притворялся? Лицемерие порой приобретает чудовищные формы. Оно свивается хитроумными кольцами, в которых лживость и искренность намертво переплетаются, а черное и белое сливается в перламутрово-серую чешую…

…В кабинете Петрушевского собрались те, кто был на злополучном эксперименте. «Не-совсем-люди». Окна плотно закрыты, дверь заперта на ключ, подслушивать попросту некому, но говорят здесь все равно тихо, почти шепчут. Нет только хозяина кабинета. Еще нет. Обещал вот-вот быть, но опаздывает.

— Для того и раздували подозрительность, значит, — замечает Ян. — Хотели устроить самосуд над предателями, поднять шум… никто бы и не заметил, что убивают не только тех, кого объявили предателем. Потом Город Будущего остался бы без «Глины» и без тех, кто может ею пользоваться, а потом появились бы новые хозяева Земли… Нет, все-таки мы чего-то не понимаем. Они так рвались к «Глине», как будто это, я не знаю… камень для исполнения всех желаний. Что они хотели с ней делать? Окончательно уничтожить род человеческий? Собирать по десять урожаев в год?

На него косятся без симпатии, но все же не так, как раньше. Особенно солдаты. Помнится, Хельга Мидд до последнего относилась к нему с откровенной враждебностью. Теперь они в одной лодке. И если речь действительно идет о бессмертии, то придется привыкать и мириться.

Интересно, что будет, если кто-то не захочет мириться?

— Я уже говорил, что у нас убогая фантазия? — самокритично ворчит Сиверец. — Возможности этой дряни и правда слабо ограничены. Наверняка где-то в архивах должно быть руководство с картинками, такое, знаете, как рисовали к детским конструкторам, с образцами, что можно сложить из деталек? Вот!

Сидящие за столом хохочут резко и самозабвенно. Точно это поможет спрятаться от проблем за завесой смеха. Альцев и Ян, пожалуй, — даже громче остальных. Ян, всегда такой сдержанный…

— Да военная это была технология, — раздраженно бросает Кризе. — Петрушевский хотел задать Палату пару вопросов об этом. Насколько я поняла, изначально собирались сделать солдат и технику неубиваемыми. Как всегда.

Да, как всегда. Все бытовые удобства когда-то создавались в военных целях.

Разговор прерывает скрежет ключа в замке. Петрушевский входит и тщательно закрывает за собой дверь, оглянувшись на пустой коридор.

— Итак… — говори он и умолкает. — Итак.

Повисает тишина.

— Что? — спрашивает Альцев, когда пауза затягивается. — Это действительно должна была быть военная технология?

— А? — рассеянно моргает Петрушевский. — Да… Да, военная. Но ее украли раньше, чем закончились разработки. Потом стоаране доделывали ее под себя. Не в этом дело. Все это неважно и давно в прошлом. Мы сможем использовать «Глину» в армии еще очень не скоро.

— В армии? — невежливо хмыкает Сикорский. — А у нас есть армия? Воевать теперь с кем — с кузнечиками?

— Будет, — обещает Петрушевский уверенно и чуть зловеще. — Рано или поздно. Советую вам меньше спрашивать у меня и больше советоваться друг с другом, господа. Отныне и насколько хватит жизни все мы — бессменное правительство новой Земли.

Его заявление встречают молчанием.

Правительство? А раньше кем он был, уборщиком или рядовым из охраны? Ах да… рядовым-то он и был — спасателем из службы чрезвычайных ситуаций, как Инессе недавно рассказывали. Как только ухитрился не заразиться «стоаранским вирусом», постоянно контактируя с химоружием. Отсиживался за чужими спинами? Да вряд ли…

— Правительство, — повторяет Ольгер.

— Правительство. У нас есть шанс заставить цивилизацию развиваться так, как нужно нам! Или вы не можете этого вообразить? У нас есть технология, с которой мы сможем восстановить все, что нужно, все электростанции и заводы, отстроить дома за считанные минуты… У нас есть бессмертие! Через пару поколений мы можем занять место богов, если не упустим шанс!

— Погодите. Отстроить дома за считанные минуты? — Анджей недоуменно морщит лоб.

— Да. Нужно только заложить в частицы «Глины» нужную информацию. Черт, — Петрушевский разглядывает его с сожалением. — Если бы я мог выбирать, я выбрал бы других себе в помощь. Но ничего не поделаешь, и вас можно выдрессировать, Смолярек.

— Пошел ты! — вспыхивает Анджей. — Я не просился в это правительство твое… ваше…

— Можете остаться в стороне, — с сомнением говорит Петрушевский. — Но ненадолго. Поколение, максимум полтора — и вы поймете, что среди простых людей вам не место. Главное, чтобы к тому времени вы не успели проболтаться, как именно работает наше бессмертие. Да, насчет этого хотел предупредить отдельно. Все понимают, что информация не должна покинуть наш круг?

— Она его все равно покинет, — ворчит Сиверец. — Саму «Глину»-то вы скрывать не собираетесь? Ею будут заниматься, разрабатывать, изучать… Очень скоро любой нормальный ученый сообразит, что если она может воссоздавать объекты, то сможет воссоздать и организмы. Заживление ран… Попробуют на животных и все поймут. Ставлю на то, что не пройдет и месяца.

— Вы правы, — хмурится Петрушевский. — Нужно будет подумать над этим. Может, стоит изначально преподносить «Глину» как технологию, которая не работает с белковыми организмами. Или засекретить, или монополизировать права разработки, или… Придумаем. Неважно. В большинстве своем люди либо тупы, либо ленивы, — он снова бросает недовольный взгляд на Анджея. — Но нельзя допускать, чтобы правда стала известна массам. Дело даже не в том, что тогда бессмертным сможет стать каждый, и Земля подохнет от перенаселения. И не в том, что нас свергнут, хотя это тоже играет роль… Дело в самосохранении. Хотите жить — убирайте свидетелей.

— Адам и все те бунтари, которых поймали в Варшаве! — вскидывается Ян. — Погодите, вдруг еще можно будет настроить «Глину» на коррекцию памяти…

Недовольный взгляд Петрушевского падает и на него — как мокрая тряпка, остужающая любой пыл.

— Попробуете позже, у вас будет эта возможность. Сейчас нет смысла. Всех, кто владел информацией и мог использовать ее против нас, я уже уничтожил.

— Что?!

На Петрушевского смотрят по-разному. Кто-то с опасением, кто-то с сочувствием, кто-то с тенью брезгливости. И только Кризе — с обожанием. Точно ласкает взглядом его седые волосы, стройную фигуру и длинные ноги…Тьфу, черт подери. Инесса раздраженно отворачивается от нее.

— Я ожидал, что найдутся жалельщики. Но сейчас не время кого-то жалеть. Поэтому я сделал все сам, чтобы уберечь ваши тонкие натуры от сомнений и мук совести, — бросает он с откровенным сарказмом. — Алая распылил в боксе, остальных расстрелял. Среди них, кажется, не было перезаписанных?

Не было, были… Инесса снова представляет лицо Алая. И ей впервые за долгие-долгие месяцы хочется плакать.

— Вы поторопились. У меня оставалось к ним несколько вопросов, — с едва заметным неодобрением говорит Ольгер.

— Я сам их задал, — отмахивается Петрушевский. — Все, что нам нужно было знать, мы узнали. Я спросил только, как завербовали Алая. Не услышал ничего необычного. Его купили обещаниями как раз перед диверсией под Катарой. Палат и Зелинский не все время просидели в бункере. Они выбрались к общинам выживших, пытались выяснить, не появлялся ли после войны след «Глины». Так они узнали о Бакуме. Они не сотрудничали с ним. Сначала он воевал с нами в одиночку и таскал со Стоара образцы «Глины». Никаких предосторожностей, похоже, не соблюдал, оттого и образовалось столько зараженных, которые рвались к нам через стены. Палат с Зелинским поймали его на Стоаре и пытались договориться, но не вышло. Тогда они его убили. И сумели подобраться к Алаю. Все, что происходило потом, — Петрушевский с горечью выплевывает ругательство, — было полевыми испытаниями технологии. У Алая в распоряжении оказались архивы, и он примерно понимал, что к чему. Не хватало только отработки, обкатки и апробации.

— И нам можно было не дергаться? — уточняет молчаливая Хельга Мидд.

— Можно было. Это все равно бы не помогло, — кривится Петрушевский. — Себя Алай обезопасил. Все остальные служили статистами.

Он скользит по лицам быстрым, но цепким взглядом.

— Я понимаю. Алай многим здесь был другом. Я сам долго не мог поверить, — продолжает он со вздохом. — В случае успеха после обкатки технологии нас всех ждало уничтожение. Нам просто повезло убить первыми. Ладно. Это не имеет значения. Обкатка произведена, нужно пользоваться. Первым стоит воссоздать… ну, положим, сгоревший корпус медцентра. Это возможно?

— Да возможно, почему нет, — пожимает плечами Сиверец. — Только не все же сразу. Мы технологию до конца еще не изучили, на образцах не отработали, даже архивы не полностью распаковали! То, что вы называете обкаткой, — это только первичные опыты! Дайте нам время!

— В разумных пределах. Алоиз, возглавите группу по изучению?.. Вот и славно. Новый мир, господа. Новый мир в наших руках!

Петрушевский улыбается. И Инессе видится в его улыбке то ли оскал черепа, то ли радость гения.

Одновременно.

* * *

Жизнь, если задуматься, катастрофически коротка.

Сравнивать не с чем, поэтому порой может показаться, что это один большой день. Наступает вечер — ты умираешь. На следующее утро — просыпаешься.

Но когда приходит осознание, что следующее утро не наступит, начинаешь физически чувствовать, как время стремительно тает. Перед глазами маячит лоскуток шагреневой кожи, который съеживается, даже когда ты ничего не просишь.

Поэтому Инесса всегда старалась не тратить время на ерунду.

…Пылевое облако вздымается, как небольшой смерч. Ветра нет, а над кучей неразобранного строительного мусора точно ярится вихрь. Густая пелена застилает обзор.

— Отойдите! — напряженно командует Сиверец. — Быстрее!

Группа наблюдателей отступает, пятясь и спотыкаясь. Под ноги никто не смотрит — поглощены сюрреалистичным зрелищем. Куча обломков и камней скрывается за плотной завесой из бешено вертящихся частиц. Воздух плотнеет. Завеса становится непроглядной — причем постепенно, сгущаясь снизу вверх. Проступают темные пятна, слишком аккуратные и прямые, чтобы быть просто пятнами.

Время ползет еле-еле. Но в отличие от распада, за созиданием наблюдать несоизмеримо приятнее.

Мелькает остов дома, обрастает плотью стен, оживает, блестя чистыми стеклами окон. Стеклами!

В этот момент Инесса окончательно перестает сомневаться в реальности происходящего.

Они на самом деле растут. Создаются. Или воссоздаются. Хочешь — с нуля, хочешь — по памяти вещества. Как, черт подери, она может существовать, эта память? Встают на свое место частицы, которые соприкасались до разрушения, достраиваются недостающие…

— С нуля так не получится, — говорит Сиверец, как нельзя кстати убивая пугающее волшебство момента. — Но с нуля можно быстро синтезировать материалы. Хотя, может быть, если покопаться в коде «Глины», сможем работать и с целыми домами.

— Данные по реакции распада уничтожьте, — сипло выдавливает Петрушевский. — Чтоб ни одна собака даже не подозревала о такой возможности…

— О ней знают все, — сочувственно напоминает Сиверец. — Все видели, как разрушилась скорлупа.

— Значит, пусть думают, что это только для скорлупы. Население ведь не знает, что волокна и «Глина» — это одно и то же!

— А что здесь знать? И так ясно! — Сиверец растерянно моргает и уже не смотрит на дом, который возникает в нескольких метрах.

— Нет. Они знают о волокнах и стоаранском вирусе, который преобразует органику и влияет на психику. Вот пусть реакция разрушения и остается инструментом против волокон. «Глина» — другая технология, которую мы обнаружили, когда шли по следу диверсантов… понимаете?

Оседает последнее легкое облачко. Дом — как новенький. Инессе кажется, что его окна глядят укоризненно.

— Ну пусть так, — пожимает плечами Сиверец. — Если это сработает…

— Людям еще долго будет все равно. Никто не станет разбираться в тонкостях технологий, лишь бы они позволяли наконец-то нормально жить. Потом помнить будет уже некому, а для новых поколений мы превратимся в существ несколько иного порядка. Технологии тоже. Итак, испытание можно считать успешным?

Петрушевский смотрит на дом, и на лице его в кои-то веки проступает удовлетворение.

— Да, — улыбается Альцев. Инесса украдкой косится на остальных, кто стоит рядом. Те тоже улыбаются.

— Отлично. Думаю, нам не помешает традиция обеденных перерывов, — хмыкает Петрушевский. — Я с пяти утра на ногах. После обеда подготовьте заряд «Глины» для ГЭС. Если все пойдет нормально, займемся ближайшими атомными станциями. Половина из них может рвануть в любой момент.

— С атомными, наверное, будет сложнее… Посмотрим, что есть в архиве, — бормочет Сиверец. Но большой тревоги в его голосе не слышно. Рабочие моменты, рядовые сложности, посильные задачи…

— Ян, идем, — Инесса нетерпеливо хлопает его по руке, отвлекая от зачарованного созерцания дома. — Слышал, что вам начальник сказал? Обед!

— Тушенка закончилась, — философски замечает Ян. — Ты на складе не была?

— Была, — она довольно ухмыляется. — Хорошенько порылась, нашла вяленое мясо и кое-какие специи, попробовала сделать соус…

— Ты? — Ян смотрит на нее, и Инесса не может сдержать смех, до того у него круглые глаза. — Ты — и вдруг возиться с продуктами?

— А почему бы и нет? — парирует она. — Вообще-то я до сих пор считаю это тратой времени, но времени-то теперь стало побольше. Я имею в виду — в запасе.

— В запасе… — Ян все смотрит на нее — пристально, изучающе и с какой-то странной благодарностью. — Тогда в следующий раз готовлю я.