Война без победителей (гет)

По стенам тюрьмы снова хлещет ледяной дождь.

Стены крепкие, но тонкие, такие тонкие, что отчетливо слышный шум распадается на отдельные звуки. А дождь в буквальном смысле ледяной. То ли дождь, то ли град, острые, как иглы, миниатюрные копья из твердого льда.

При такой температуре, как снаружи, они прочнее стали. На той высоте, на которой расположена камера, никогда не бывает тепло.

В самой тюрьме есть отопление. Пусть и слабое — все равно лучше, чем мороз, к которому привыкли стоаране. Они отлично чувствуют себя даже в открытом космосе при абсолютном нуле. Еще бы — холоднокровные существа, да с их-то жестким панцирем. А вот организм землянина хрупок. Если убить его холодом, голодом и лишениями, то изучение придется отложить.

Изучение…

Голова кружится, руки дрожат, и слабость не дает выполнить ежевечернюю норму упражнений. Нельзя терять форму, иначе — если, конечно, освободишься — ты уже не солдат, а аморфная масса. Набор клеток, не способный больше ни на что. Сейчас — просто подопытный кролик, на котором стоаране тестируют компоненты химического оружия и изучают, какое действие те оказывают на разные системы организма.

Действие отнюдь не целебное. Военнопленная двадцать шестого подразделения Евразийского батальона армии союзных сил Земли Инесса Орафанн знает это точно. А вот как относиться к еще одному пережитому дню, пока не решила. Из плюсов — она до сих пор жива. Из минусов — статус подопытной, отвратительная тошнотворная слабость и отсутствие надежды на освобождение. Вернее, не так. Отсутствие надежды на помощь извне.

Помоги себе сам.

А еще, когда придет Ян, он будет вынужден долго приводить ее в чувство, а он это ненавидит.

Ничего, смирится. Это в его же интересах.

К ночи слабость улетучивается, и Инесса больше не чувствует себя такой развалиной. На этот раз химикат оказывается не особенно убойным. Значит, завтра ждет что-то похуже. Стоаране знают, как он действовал вначале, узнают и о том, что происходит с организмом впоследствии. Для этого Ян и приходит каждый раз после очередного эксперимента.

Чтобы зафиксировать показатели и в точности доложить своим стоаранским хозяевам.

Для этого и кое для чего еще.

Когда Инессы хватает на лишние эмоции, она может под настроение изумиться беспринципности. И человека, который готов работать на противника в этой изматывающей войне, и своей собственной.

Потому что все моральные принципы, все неписаные законы, в конце концов, все инструкции сходятся в одном: недопустимо видеть в представителях вражеской стороны что-то еще, кроме объекта, который следует уничтожить.

Инесса старается это соблюдать. И успокаивает растревоженную совесть, говоря себе, что на этот раз все равно бы не вышло заполучить его оружие, а значит, она ни в чем не виновата. Как забавно — после месяцев в тюрьме она еще вспоминает о совести.

Дверь открывается и закрывается бесшумно. Инесса не сразу замечает, что Ян уже в камере. Мешает сплошной полумрак, чернота и серость. Полумрак — тусклый огонек лампы, чернота — крошечное непробиваемое окно под потолком, серость — все вокруг. Цвет холодных металлических стен, и тюремной робы, и униформы врача-ассистента, медменеджера, чья задача — зафиксировать реакцию организма на очередную отраву.

Он не здоровается, сразу раскладывает приборы из раскрытого чемоданчика. Она смотрит враждебно, почти с ненавистью — но до чистой ненависти не доходит, потому что Инесса еще помнит, что все это началось отчасти и по ее воле. И по ее собственной вине.

Приборы напоминают орудия пыток. Сегодня Ян ограничивается одним. Толстый браслет с датчиками по-хозяйски впивается в запястье Инессы длинной иглой. Распространенный метод экспресс-диагностики у стоаран. Рука Яна, придерживающая тяжелое устройство, обманчиво ласкова. Это просто иллюзия — ничего личного, необходимая осторожность. Не стоит провоцировать его во время работы, но Инесса не выдерживает.

— Какая же ты сволочь, — говорит она буднично-светским тоном, точно рассуждая о погоде. — Сколько таких, как я, ты уже спровадил на тот свет?

— Тебя это не касается, — следует привычный ответ.

— Если бы среди стоаран было столько же предателей вроде тебя, мы бы покончили с войной за месяц, — продолжает она отчего-то с эйфорической улыбкой. Гримаса отчаяния, маска бравады — о способности искренне улыбаться пришлось забыть сразу после вступления в батальон. — Они смеются, да? Их веселят земляне вроде тебя? А платят хорошо? Еще бы. Только дурак не будет хорошо платить таким мразям. Кто же еще согласится убивать своих… Хотя нет, вы уже согласились! Значит, можно не платить!

И Инесса хохочет высоко и заливисто. Архипредатели, вот как это называется. Смешное слово! И химикаты не имеют отношения к тому, что ей весело!

Ян молча поджимает губы. Его заметно задевают эти заявления. Хотя в них нет ни слова лжи. Он действительно землянин, действительно сотрудничает со стоаранами по доброй воле, действительно на их стороне в затяжной войне. Их военно-промышленный центр пытается опередить ученых Земли, разрабатывая новое и новое химическое оружие, против которого Земля едва успевает создавать новые и новые методы защиты. А Ян сделал свой выбор уже давно. Он как-то обмолвился — семь лет назад, в самом начале войны. А может, не обмолвился, а Инесса спросила сама. Иногда, случается, она забывает о ненависти. Враг из Яна какой-то неправильный. Ненастоящий. Ни грубости, ни агрессивных замашек. Порой они разговаривают почти дружески.

Кажется, это зашло слишком далеко…

Но Инесса все равно никогда не упускает случая напомнить, что считает его предателем.

И со злорадным азартом следит потом за его бесстрастным лицом, за тем, как в глубине холодных синих глаз разгораются яростные огоньки — ну, когда сорвешься на этот раз?

Слишком смело для беседы с посторонним.

— Все мы работаем на них, потому что это выгодно. К тому же они рано или поздно захватят Землю. Земле не светит заполучить Стоар. Нужно смотреть хоть немного дальше собственного носа, — Ян без выражения повторяет заученное объяснение, будто мантру.

Слишком многословно для равнодушной отговорки.

На этот раз он не срывается. Слишком мало времени, чтобы тратить его на повторение уже не раз сказанных слов. На этот раз он начинает целовать ее спокойно, как-то методично, со своей врачебной безучастностью, точно ставит очередной эксперимент — маскировка, чтобы нетерпение было не так заметно. Но Инесса все равно замечает. И ее раздражает это деланное спокойствие, поэтому она отвечает с тем самым злым азартом, который владеет ею с начала вечера. Она даже проявляет инициативу, что с ней случается редко. Ловко расстегивает его форменную рубашку, и руки на миг оказываются под воротником.

Под кожей пульсирует живая кровь.

Инессе стоит немалых усилий не поддаться порыву. Не стиснуть этими руками его шею и не покончить с ним раз и навсегда.

Ничего личного — только воля к свободе.

Но голыми руками на голой воле к свободе есть риск не справиться. Нужно действовать тоньше. Рано или поздно это удастся. А пока… пока что главное — держать себя в тонусе, насколько это возможно в камере три на три метра под постоянным воздействием разной ядовитой дряни.

И получать разрядку. Это тоже помогает держать себя в тонусе. Так говорят.

Еще один когда-то слышанный совет, который она старается соблюдать. Какой смешной самообман — тело распоряжается ситуацией за нее. Инесса цепляется за плечи Яна, не сдерживает вскриков, неосознанно прижимается крепче и на мгновение задыхается. А потом, кое-как восстановив самообладание, не отрываясь смотрит в лицо и смутно мечтает когда-нибудь увидеть, как эти синие глаза безжизненно стекленеют.

Но все же слишком смутно.

Видение проносится на задворках сознания, а она подается вперед и снова целует бледные губы, чуть прикусывая нижнюю. Совсем легко, дразня, а не причиняя боль.

В такие минуты злость временно прячется.

Ян расслабленно перекатывается на спину, увлекая Инессу за собой. Она не сопротивляется, позволяет себе пару минут полежать у него на груди безвольной тряпочкой, наблюдая пристально, но незаметно.

Дожидаясь, пока он прикроет глаза.

А потом осторожно тянется рукой вниз, туда, где на полу сложена одежда, а ремень, к которому прикреплена кобура импульсника, случайно оказался совсем близко.

Аккуратно достать оружие и сразу же действовать.

Можно предпринять многое. Пристрелить Яна сразу или заставить вывести ее из тюрьмы, минуя охранные системы и стоаранских стражей; можно даже заполучить скоростной челнок… Импульсник все ближе, а надежда все отчаянней.

Руку лениво, но уверенно перехватывают на полпути. Сердце пропускает удар.

Это означает крах всех надежд.

Попытка была всего одна. Только самоубийца позволит такому произойти во второй раз.

Предатели могут быть самоубийцами, но архипредатели — никогда.

— Черт…

Инесса безнадежно ругается, впиваясь ногтями в эти пальцы, сжимающие ее ладонь точно в клещах. Ян целует в макушку.

— Попробуешь в следующий раз.

Она обязательно попробует. Она не сдается.

Помоги себе сам.

…Интересно, в следующий раз он придет без оружия или примет дополнительные меры, чтобы не дать пленнице шанса на побег? Или пожертвует их взаимовыгодным общением и найдет себе кого-то посговорчивее?

* * *

Не находит.

Несколько дней пролетают как на курорте. Передышка. Никаких экспериментов, никакой отравы, никаких опасных веществ в разных концентрациях. Зато режим соблюдается по-прежнему четко, и Инесса уже увереннее смотрит в будущее. Ей удалось достать нож. И никто не заметил. Нож спрятан в рамке жестких нар, прикрытый краем тонкого матраса.

Кто бы ни пришел, попытка будет всего одна. Неплохо бы раздобыть импульсник — оружия помощнее здесь не носят, — но и без этого можно пытаться бежать. Нужно только застать врасплох первого же, кто явится в камеру в одиночку и в подходящее время, когда гулкие коридоры пусты и можно незамеченной добраться до стоянки. А стоянка далеко отсюда…

Подходящего случая все нет. Никто не приходит, и создается впечатление, что даже стоаране могут устать или выдохнуться. Но Инесса знает, что на это не стоит надеяться.

Когда лязгает замок и ее снова забирают из клетки, она ничуть не удивляется.

Лапы у стоаран тонкие, но жесткие. Колючие. Инесса чувствует их даже через одежду. Ее тащат в давно знакомый зал лаборатории, за стекло, в другую клетку, на этот раз прозрачную. В одной из стен вдоль пола торчит ряд тонких трубок.

Инесса оглядывается, но стоаране все на одно лицо. Точнее, морду… или как назвать эту удлиненную голову, на которой сидят два фасеточных глаза? Черт бы их побрал. Вместе с их пособниками. Нужно быть идиотом, чтобы добровольно пойти работать к этим вот.

Досада берется непонятно откуда, но быстро исчезает: не до того.

Сначала ничего не происходит. Затем Инесса замечает легкие облачка, которые выходят из трубок и сразу тают.

Ах вот как… Газ. Без запаха.

И без действия, как выясняется позже.

Тогда-то и появляется повод удивиться. Инесса с возрастающим изумлением ждет, пока появятся хоть какие-то последствия того, что она надышалась газом. Проклятие! Здесь бы радоваться, но… Это что-то новенькое. А новенькое — значит, неизвестность. Что-то должно случиться. Что-то. Может, она просто отключится, не успев понять, что произошло?

Ян появляется раньше.

Как всегда. Вечером. Пока Инесса металась по камере, уже наступил вечер, оказывается. А она даже не заметила, как зажглась лампочка.

На этот раз Ян почему-то без чемоданчика.

Инессу мало интересуют подобные мелочи.

Сегодняшний эксперимент оказался бездейственным, последствия прошлых успели сойти на нет, и она снова может тренироваться, насколько это позволяет камера три на три метра. И, конечно, может подготовиться к его приходу заранее, держа нож под рукой.

Сначала он ничего не успевает понять. Это видно по промелькнувшей во взгляде обескураженности, когда ему чудом удается увернуться. А потом становится поздно.

Инесса держит лезвие у горла своего тюремщика.

На миг она сама не верит своей удаче. К счастью, растерянность проходит незамеченной. Инесса быстро берет себя в руки. И требует с полным сознанием своей правоты:

— Давай сюда импульсник.

Оружие приятно холодит ладонь, даря надежду на будущее.

— А теперь ты поможешь мне выбраться отсюда, если хочешь жить, — удовлетворенно подытоживает она, не теряя бдительности. В ответ слышит невеселый смешок:

— Земляне всегда побеждают благодаря своему уму и хитрости, правда?

— Философствовать будешь потом!

Лезвие чуть надрезает кожу. Под воротник тускло-зеленой рубашки убегает тонкая струйка крови, которую почему-то хочется слизнуть. Инесса удерживается от этой глупости, но, кажется, на мгновение отвлекается.

А может, и нет.

Просто слишком полагается на свое оружие и не догадывается, что у врачей, экспериментаторов, ассистентов и прочих архипредателей в запасе может найтись другое.

— Ваша очередь, заключенный семь тысяч сорок два… — шепчет Ян, и Инесса еще успевает удивиться, что он помнит ее номер наизусть.

А потом падает, падает, падает…

Бедро в том месте, где в него вошла игла, почти совсем не болит.

И она знает, что все оказалось напрасно, и понимает, что это конец, и уже ни капли не удивляется.

Оказывается, архипредателя нельзя переиграть.

* * *

А умирает она как-то слишком долго.

Успевает рассмотреть черный прямоугольник окна под самым потолком, понять, что лежит на полу, потом почувствовать, как ее несут куда-то…

Холодно. В этом помещении слишком холодно. Но тело сковало так, что невозможно даже поежиться.

Она видит яркий свет, сменяющий мрак холодильника. Слышит звяканье металла о металл, ощущает, как под кожу вползает ледяная змейка, и брезгливо стряхивает ее с себя…

И обнаруживает, что жива. Даже может двигаться. А в глаза бьют прожекторы секционной, и над холодным столом склонился Ян.

— Моя очередь на что? — почему-то первым делом уточняет Инесса. Ответ не заставляет себя ждать:

— Очередь умирать.

Она вскакивает, но уже знает, что осталась без оружия — кто бы оставил бесчувственной пленнице нож и импульсник, в самом-то деле? Ян недовольно морщится.

— Ты должна была очнуться попозже. Одежда помешала ввести всю дозу. Полежать спокойно ты, конечно, не можешь?

— Зачем? Для точности результатов меня нужно вскрывать живьем? — с искренним любопытством спрашивает Инесса. Разум отказывается смиряться. Отсюда еще можно выбраться, но почти безнадежно. Непонятно, в какой части башни находится эта секционная и в башне ли вообще, а стол с инструментами слишком далеко…

— Затем, что я отвечаю за ход и документирование вскрытий, и сейчас твоя очередь умирать, понимаешь ты или нет? Я должен предъявить стоаранам труп, а потом результат исследований, и труп может отправляться на все четыре стороны — ты этого, кажется, хотела? — Ян злится, но видно, что не на нее, а на всю эту неудачную ситуацию.

Инесса молча буравит взглядом дверь, разом поняв, что к чему. А в дверь могут в любую минуту войти стоаране.

— Давно ты работаешь земным агентом в логове врага?

Она почти уверена в ответе. Вот как, значит. Повезло. Столкнулась с одним из тех, кто находит способы переправлять пленных землян на родину, внедрившись в стан противника.

И изумленно хмыкает, когда вместо этого слышит:

— Иди к черту. Я работаю только на стоаран.

Дверь начинает открываться, сворачиваясь трубочкой, как лист бумаги. Инесса успевает сориентироваться первой и, метнувшись к Яну, выхватывает у него импульсник.

— Дай сюда. Я солдат, я знаю их слабые места.

В голове проносится паническая мысль об утрате боевых навыков. Но руки помнят, как нужно действовать.

Брызжут фонтанчики тягучей жидкости.

Энергопули из импульсника поражают всех троих стоаран по очереди. Без промаха, прямо в щель между пластинами панциря. Там, где у человека мог бы быть кадык.

Слизь заливает серый пол и распадающиеся панцири. Тело стоаранина теряет форму сразу после гибели, иногда даже после сильного ранения, если вовремя не оказать помощь. В наземных боях это неважно — они давно научились прикрывать латами все уязвимые места. А вот на родной планете, да еще в лаборатории, лат никто не носит. Лужи зеленоватой жижи расползаются по гладкой поверхности. Плоть разлагается на глазах. За этим, оказывается, даже интересно наблюдать.

Ступор длится всего мгновение. Цель по-прежнему греет изнутри.

— Ты решил все-таки дать мне сбежать?

— После такого, — выразительный кивок в сторону зловонных ошметков, — мне самому нужно убираться отсюда. Пошли. Если по дороге до стоянки встретится кто-то еще — ты знаешь, что делать.

* * *

Но стоянка рядом, а стоаране ничего не слышали. Импульсник стреляет почти бесшумно. Живые ничего не подозревают, пока трупы стремительно превращаются в бесформенные потеки на полу.

И целоваться без въевшейся в мозг злобы оказывается немного непривычно.

Совсем чуть-чуть.