Девять шагов до рая (гет)

38 недель

Ой! Сон плохой приснился.

Прости, дорогая, не хотелось доставлять тебе неудобства, но… Я во сне постоянно бегаю от кого-то, падаю.

Меня догоняют и вот-вот за ногу схватят… вот я и лягаюсь, как ослик!

18 июля 2015 года, 18:27

Квартира Виктора и Ани

Ребенок в животе вроде спал, но когда в замочной скважине зацарапался ключ, то разом проснулся — или она так и не успела унять сердцебиение?

Она нехотя встала из кресла-качалки — своего излюбленного места в кухне.

Обиды обидами, но обещание нужно выполнять — к тому же придется держать лицо, уверяя, что у них чисто фиктивные «семейные» отношения.

Аня приготовила на ужин стейки из семги в грибном соусе, на гарнир подразумевалась крупная обжаренная картошка. Хотелось украсить чем-то блюдо, и ей пришла в голову мысль о консервированном горошке.

Его дома не оказалось, и она хотела выбежать в магазинчик неподалеку, как неожиданно позвонил Михаил и сообщил, что отправляется в аэропорт. Спросил, не нужно ли чего, и Аня пожаловалась на нехватку горошка.

Водитель пообещал привезти и его, и мужа.

Он нравился Ане, как только может открытый парень нравиться людям.

Простой, но сообразительный, верный водитель.

Пунктуальный — а Аня ценила в людях пунктуальность.

В меру разговорчивый. Человечный.

Холостяк…

Аня хмыкнула, на мгновение представив Михаила на месте Виктора. Уже совсем крыша едет…

Он ввалился в кухню с пакетами, и у нее привычно для последнего времени заныло в груди.

— Привет, дорогая, — он улыбнулся так радостно, что ей показалось, будто все происходящее снится. Это же Соболев.

Но за спиной маячил Михаил, и пришлось нацепить дежурную «семейную улыбку жены».

— Здравствуй, родной. Как поездка?

— Отлично. Соскучился, — он подошел, чмокнул ее в плечо, по пути заглядывая в шкафы. — Как пахнет, м-м…

— Привет, Ань, — улыбнулся Михаил, указывая на пакеты, — тут все, что ты заказывала.

— О, спасибо. Я что-то должна?

— Нет, я уложился в сумму.

— Тогда большое спасибо, Миш.

Она тепло улыбнулась ему, и парень немного смутился.

— Ну, я пойду. Завтра, как обычно, Виктор Сергеевич?

— Как обычно, — медленно повторил Виктор, сузив глаза, — до завтра, Миша.

— Я провожу, — кивнула Аня водителю, и направилась к двери. — Руки мой, милый, и за стол садись, я сейчас, — велела она мужу, стараясь говорить как можно небрежнее. Ноздри снова щекотал запах его парфюма, и это волновало кровь похлеще алкоголя.

— Есть, — мрачно бросил Виктор, исподлобья глядя на жену. Развернулся и услышал приглушенный голос водителя, что-то рассказывающего Ане.

Ее смех — такой искренний, такой живой… Она никогда так не смеялась при нем. Для него. И почему она трубку не брала?

С водителем на «ты». У них уже общие темы появились?

Виктор так накрутил себя этими мыслями, что к возвращению жены был ужасно разозлен.

Аня вошла и стала накрывать на стол, попутно разбирая пакеты. Кажется, она совершенно не замечала испорченного настроения мужа.

— И что это мы такие довольные? — язвительно поинтересовался он, не отрывая от нее, ходившей по кухне, глаз.

Она удивленно замерла, обернувшись через плечо.

— Что?

Посторонних в комнате не было, и в любящих супругов на публику можно было не играть.

— С каких это пор Михаил называет тебя Аней? С каких пор вы с ним на «ты»? О чем шепчетесь в коридоре моей квартиры? И почему ты трубку не берешь, когда я тебе звоню, в конце концов!

Злость Виктора буквально разливалась по комнате. Но Аня только хмыкнула.

— Миша — хороший парень, и…

— Ах, «Миша»?

— … и я запретила ему говорить мне «вы». Меня коробит от таких… «царско-плебейских» отношений. Мы не шептались в коридоре — если хочешь знать, я спросила его, почему у тебя такое дурное настроение. Трубку не брала, чтобы полностью изолироваться от мира. — Ее тоже стала разбирать злость. — И почему это я должна отчитываться перед тобой, как маленькая девочка?

Виктор замолчал. А слова Ани его окончательно добили.

— Кроме того, знаешь, мне совершенно неинтересно работать дома твоей секретуткой, отвечая твоим девицам, что тебя нет, а когда будешь — не знаю.

— Ленка звонила домой? — догадался он.

— Не знаю. Ленка-пенка, или кто там еще… Знаешь, Соболев, меня почему-то все больше напрягают твои девахи! Ты хотя бы последние остатки приличия имей, не позволяй своим подстилкам названивать сюда — они линию загружают, и я даже с бабушкой поговорить не могу нормально!

Она поскорее отвернулась к плите, чтобы он ненароком не увидел ее перекошенного от боли лица — еще, чего доброго, жалеть начнет!

В последнее время живот пульсировал так, будто внутрь вворачивали шурупы.

Как сказала врач, эти боли называются схватками Брекстона (или «ложными» схватками) — такое бывает, когда до родов остается совсем немного.

Но что-то они стали часто повторяться…

— Я… я не знал, — виновато сказал он ей в спину, — прости.

— Садись уже, — буркнула она, пытаясь выровнять дыхание.

— Можно сначала с сыном поздороваться?

Она улыбнулась краешком губ.

— С чего ты взял, что это сын?

— Ну… пинается же. Футболист. Мы вроде уже говорили?

— Не футболист. Ой, — Аня закусила губу: все-таки не смогла скрыть боли.

— Что такое? — он испугался, соскочил со стула, бросился к ней. Оказался рядом и замер: жасминовый запах дурманил, хотелось зарыться в ее волосы и дышать, дышать…

Несмело тронул подбородок одной рукой, провел другой рукой по волосам, невольно запустил пальцы в копну, сжал их на затылке.

И понял, что окончательно пропал, соскучившись по этому запаху, не вдыхая его всего каких-то трое суток.

— Соболев, мне тяжело…

Он крепче притянул голову к себе и легонько коснулся губами ее губ. Она попыталась отстраниться, но в ответ получила более сильное объятие.

— Соболев…

Ее прерывающийся голос — как тогда, на даче.

Ее шелковистая кожа.

Ее сладкие губы.

И этот чертов запах жасмина…

— Я соскучился, — шепотом выдохнул он ей в рот, тут же собирая его в себя, покусывая нижнюю губу, трогая ее язык своим, целуя, обсасывая, терзая…

Она застонала — почти под ним, когда он опомнился: ремень брюк расстегнут, молния — почти тоже, возбужденный ствол трется о ткань, а его руки практически высвободили ее грудь из бюстгальтера для кормящих мам.

С трудом отодвинулся от нее, тяжело дыша.

Она тоже часто дышала, трясущимися руками поправляя на себе одежду, стараясь не смотреть в его сторону.

Эти ее движения снова возбудили его настолько, что он чуть не взвыл.

Снова приблизился к ней — кровь резкими толчками пульсировала в висках, сердце и даже ниже пояса.

— Не могу, Ань, не могу себя сдержать, — глухо произнес он, обняв ее сзади, положив руки на живот. — Хочу тебя. Прямо вот так. Если б не живот, разложил бы тебя прямо на столе… А потом — в кресле… А потом — на полу… везде…

Он уткнулся носом в основание ее шеи — тонкой, беззащитной. Красивой.

— У тебя сегодня еще не было секса, Соболев?

Ее язвительный вопрос тут же вернул его на землю.

— Почему ты так?

— Ты меня пугаешь, честное слово, — она уже почти успокоилась. И снова упрямо заправила грудь. — Ты, случаем, не маньяк? Или у тебя какие-то особые склонности к извратам? Мне вообще-то рожать скоро. А ты на меня раньше и не взглянул бы…

Он усмехнулся, представив себя в роли извращенца.

— Хотеть собственную жену — это разве извращение?

— По-моему, ты с ума сошел.

— А по-моему, мы оба с ума сошли. Немножко. Не находишь? Ой! Что это? Снова пинается. Аня?!

Она ничего не ответила, хватаясь за живот.

Виктор в ужасе уставился на нее. По ногам жены медленно стекала кровянистая жидкость, образуя лужицу на полу.