Девять шагов до рая (гет)

15 июля 2015 года. Загородный дом,

день рождения матери Соболева

— Все-таки Машенька — мастерица с золотыми ручками, — вполголоса заметила сыну Людмила Алексеевна. — Из такой коровы сделать конфетку…

Она с завистью разглядывала невестку, о чем-то мило беседующую с дедом Соболевым.

— Ну что ты, мама — куда ей до тебя! — хмыкнул Виктор, отпивая виски с содовой из огромного стакана.

— Сыночек, да ты посмотри на нее! И как это тебя угораздило затащить ее в свою постель? Она же безобразна!

Но Виктор видел — это банальная женская зависть.

Аня была очень хороша: легкий макияж, полусобранные волосы, чуть приталенное платье в пол — со спины и не определишь, что она беременна. Поздний срок выдают лишь неторопливые, плавные движения.

— Она прекрасна! — вздохнул он, с трудом отрываясь от созерцания жены.

Людмила Алексеевна покосилась на сына и ничего не ответила. Ужасно не хотелось признавать это, но невестка и впрямь расцвела — из девочки-подростка превратилась в красивую молодую женщину.

— Ну что ж, по крайней мере, она рядом с тобой смотрится получше Лены, — сказала мать, замечая, что Виктор снова пялится на жену. — Постой, ты что же, влюблен в нее? В свою беременную жену?!

— Они что, флиртуют? — внезапно разозлился Виктор, и, сунув недопитый виски в руки матери, двинулся в сторону беседовавшей пары.

— Солнце мое, ты не устала? — ядовито осведомился он, жестко хватая Аню за локоть. — А то все на ногах да на ногах. В твоем положении вредно так долго стоять. Может, присядем?

— Спасибо за заботу, дорогой. Нет, я абсолютно не устала; наоборот, твой дед — великолепный рассказчик и отличный собеседник, — спокойно ответила Аня и лучезарно улыбнулась. — К тому же мы тут недавно обсуждали твой скверный характер. Да ты, оказывается, жуткий собственник, милый! А я и не знала!

— Скорее, не замечала, — буркнул Виктор, стараясь оттянуть ее в сторону. — Пойдем наверх, родная, тебе прилечь надо.

— Нет, что ты, дорогой, я хорошо себя чувствую. Не стоит так обо мне беспокоиться, — она тщетно пыталась выдернуть свою руку из его цепких объятий, но он сжимал ее все сильнее.

— Может быть, голова болит? Пить не хочется? А в туалет?

— С-соболев…

— Пойдем, милая моя, присядем!

— Соболев!

— Я ужасно соскучился по тебе, не поверишь!

Виктор насильно утащил Аню наверх — в дачном доме родителей на втором этаже располагались гостевые комнаты, в которых при желании могли разместиться на ночь оставшиеся гости.

Дед с легкой усмешкой глядел им вслед.

— Ты что себе позволяешь! Ты мне больно делаешь! Соболев, отпусти сейчас же!

— Это что ты себе позволяешь? На глазах у всех гостей флиртуешь с моим… дедом!

— Я всего лишь пытаюсь быть милой, приветливой женой внука Соболева и все! Если ты простую любезность обозначил, как флирт, то у тебя слишком больные мысли!

— Ты с ним флиртовала!

— Ты идиот? Он же старик! У меня бабушка его возраста!

— Ты ему улыбалась!

— И что? Соболев, я тебя умоляю! Если я буду закатывать тебе истерики по поводу твоей каждой девицы, к которой ты прыгаешь в койку, меня через день увезут в психушку!

— К кому я лезу под юбку — это мое дело, а ты не должна так себя вести на глазах у всех!

— Соболев, прекрати.

— Щеглова, сама заткнись! Ты меня на терпение испытываешь? Его нет уже, терпения этого!

— У тебя секса давно не было, что ли? — Аня начала злиться по-настоящему. — Чего ты ко мне цепляешься? У всех твоих девок разом критические дни начались?

Виктора затрясло. От злости, от ненависти, от бессилия, от… глухой стены непонимания, которая выросла между ними в последние пару месяцев.

А еще ему отчаянно захотелось ее…

И он быстро шагнул, почти грубо схватил ее за подборок, повернул лицо к себе.

И застыл: в бледном свете луны, пробивающемся через прозрачные шторы, на него смотрели самые яркие, самые…

— Как у тебя глаза горят… — охрипшим голосом шепнул он. — Самые зеленые глаза в мире.

Она смотрела на него и чувствовала, как дрожит его тело, его руки. Будто ток пробегает по нему.

Или это она сама так трясется?

Он понял это. И тихо коснулся ее щеки свободной рукой.

Она молчала. И вдруг ей безумно захотелось ощутить его вкус на своих губах. И страха не было, осталось только желание — желание его.

Он, естественно, ничего не услышал. И не понял.

Но зато он снова увидел в ее глазах самого себя — и какие-то остатки разума смело волной влечения, накрывшей его с головой.

Они целовались посреди комнаты, а внизу играла музыка, хлопали двери, разносился громкий смех.

Звенели бокалы, кто-то поздравлял, кто-то хлопал в ладоши, крича «Ура! За именинницу!»…

А они были вместе, в своем маленьком мирке, и им никто не был нужен…

— Хочу тебя!

— Подожди…

— Хочу… Постой…

— Не надо, подожди!

— Не могу сдерживаться! Тебя хочу…

…тихий шепот. Шуршание одежды…

…негромкий смех, щекочущие поцелуи…

…мурашки по коже — до того огромно желание…

…его напряженный ствол…

…ее испуганные глаза…

…его сильные руки, ласкающие ее грудь…

…кончик языка, вырисовывающий одному ему понятные узоры и иероглифы — на ней…

…путь языка — ключица, ложбинка между грудей, соски, область над солнечным сплетением, уже вывернувшийся пупок…

…и запоздалый вопрос:

— А тебе можно?..

…ее легкая усмешка…

Черт, от одной ее усмешки хочется кончить прямо в штаны!

Штаны. И кто придумал эту хренову молнию, которая заедает в самый неподходящий момент!

— Твою мать!

— Тише! — в голосе слышится смех, от которого хочется только ускориться. — Не ругайся матом при ребенке!

Он на мгновение застыл, затем поднял голову. Все тем же охрипшим голосом:

— Но он же спит уже? Надеюсь, это безобразие он не увидит?

Снова ее легкая улыбка… Он думал, что ему она так никогда не улыбнется.

Желание быть в ней удвоило его силы: он повлек жену на стоящий рядом диванчик, подложил под спину подушки.

— Ты где этому научился? Уже был опыт?

— Нет. В инете прочитал, — и это было правдой: в последние несколько недель, после их совместного похода на УЗИ он зачем-то начал поиски информации о том, как можно безболезненно и без негативных последствий заниматься любовью с беременной женой.

Прочтенное потрясло: оказывается, секс противопоказан только в случае угрозы, и с осторожностью — на последних неделях.

В остальное время можно «упражняться» постоянно.

Виктор осторожно усадил ее на диван. Приподнял платье и вопросительно взглянул на жену. Она снова несмело улыбнулась, и он расценил это как согласие.

Задрав платье до живота, он осторожно стянул с нее трусики, уже напитанные ее соком, и начал поцелуями прокладывать дорожку к заветному входу.

Внутренняя сторона бедер оказалась такой же шелковисто-гладкой, как и спина. Как и шея. И грудь. И плечи. Вся она…

…осторожно дойти до входа…

…зацеловать, истязая, клитор так, что от ее стонов уже едет крыша. Да какое там едет — несется со всех своих стропил!..

…и проникнуть языком туда, внутрь: раз, другой, третий…

…пока она не выгнется дугой настолько, насколько позволит ее большой живот…

…пока не застонет еще раз — в наслаждении, радостном восторге, взрыве…

И от этого восторга, передавшегося ему, он не успел сдержаться, излившись на себя, в наполовину расстегнутые штаны…

Она медленно приходила в себя, восстанавливая, выравнивая дыхание. Пока не увидела его голову, уткнувшуюся в ее бедра.

— Соболев, мне тяжело.

Уснул он, что ли?

— Соболев!

Молчание. Тихое дыхание обжигало кожу на внутренней стороне бедер.

— Соболев?

Несмело тронула его голову, пытаясь приподняться. Мешал живот.

— Витя!

Он поднял голову, довольно ухмыльнулся:

— Наконец-то вспомнила, как меня зовут, дорогая?

И облизнулся. Жадно, плотоядно. Так, что ей стало неловко.

— Тебе не кажется, что мы… э-э… выглядим не очень… прилично сейчас?

— А что такого? — похоже, он не торопился подниматься. — Мы, в конце концов, муж и жена, и можем заниматься любовью в любом месте в любое время суток.

— А… а вдруг твой дед заглянет?

— У него нет привычки врываться в чужие двери. Ну, если вдруг заглянет, то мы ему скажем, что… что я разговариваю с малышом.

Аня рассмеялась и оттолкнула его, опершись о диван.

— Довольно странная поза для разговоров с ребенком, не находишь?

Виктор помог ей подняться, поднял бретельку на плечо. Она смущенно заправила грудь обратно в платье.

— Мне кажется, или они увеличились?

— Мое тело готовится к материнству. Я… видоизменяюсь.

— Ты ничуть не изменилась, — тихо сказал он, заправляя выбившуюся прядь волос ей за ухо. — Если честно, со спины и не скажешь, что тебе скоро рожать.

— Буду считать это комплиментом, дорогой. Может быть, спустимся к гостям?

— Как скажешь, солнце мое. Если ты отдохнула…

— Вполне, милый.

— Пойдем, родная моя. Ты не голодна?

— О, я готова целого барана съесть!

Перекидываясь полушутливыми фразами, они покинули комнату.

Закрывая дверь, Виктор увидел трусики, небрежно брошенные на пол, усмехнулся и положил их к себе в карман.