Случайное дело О. Б. (джен)

Пусть бесится ветер жестокий

В тумане житейских морей,

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей⁽¹⁾

Город N плыл в дрожащем мареве. Он встретил путников на рассвете долетающим даже сюда тополиным пухом, чередой заброшенных домиков, пыльной разбитой дорогой и лохматым псом возле будки, который лениво гавкнул на прибывших, зевнул во всю пасть и снова опустил голову на лапы.

На окраине города путники вылезли из автомобиля и попрощались с шофёром. Их осталось трое: широкоплечий малый в летней кепке с дырочками, атлетически сложенный мужчина лет тридцати в морской фуражке и немолодой человек в старом сюртуке, с большим носом и грустным взглядом под нависшими бровями.

Шофёр по фамилии Козлевич клятвенно пообещал забрать их через две недели. Когда страшно пылящее чудо техники удалилось на большое расстояние, компаньоны продолжили путь.

Эта часть города была самой ранней застройки, поэтому так и называлась — Старый город. Вдоль наезженной дороги тянулись одно— и двухэтажные дома и домишки, заброшенные, но чаще вполне приличные, с огородами и уже отцветшими яблонями. С мирно сидящими на скамейке кошками и ковыряющимися кое-где на грядках жителями. Частные дома врезались в город узким клином, пересекали его насквозь и заканчивались далеко в полях, за которым начинались озёра.

Но дом, к которому стремились путники, располагался дальше, ближе к «цивилизованной», как выражался Остап, части города. Добротное здание, бывший доходный дом, после революции был, конечно, национализирован и превратился в гостиницу средней руки. Чудом (а скорее связями и деньгами) избежавший уплотнения и расселения бывший управляющий Кургузов с семьёй оказался, по сути, владельцем дома. Однако его, теперь уже вдовца, продолжали звать по старинке управляющим, невзирая на новые времена и развешанные повсюду на стенах лозунги и портреты улыбающегося с хитрым прищуром человека, сменившие привычные глазу портреты царских особ.

При двухэтажном здании имелось небольшое подсобное хозяйство: хлебопекарня, куры, даже небольшая теплица. Проживали в доме одновременно до десяти-пятнадцати жильцов, семейных и одиноких. Многие, особенно приезжие, в том числе и партийные работники, останавливались и жили тут, некоторые — годами.

— Да, не фонтан, но жить можно, — глубокомысленно изрёк Остап, оглядывая небольшую, скромно обставленную комнату на троих, со шкафом и тумбочкой. На маленьком столике стояла лампа. Выцветшие ситцевые занавески были для красоты подвязаны внизу розовыми ленточками, вероятно, чтобы изобразить уют и атмосферу богатой драпировки.

— Конечно, можно, товарищ Бендер, конечно, можно, — затараторил довольный Паниковский, а Шура, словно демонстрируя это, плюхнулся на ближайшую кровать. Старик тут же закатил глаза, сетуя на привычки компаньона.

В окно долетали разнообразные звуки с улицы, чувствовался тонкий и сладковатый аромат начинающих цвести лип. Разгоралась полуденная жара, и Остап радовался, что они вовремя вселились.

Жильцов в эту пору было немного: семейная пара, пожилая женщина с внуком, два студента на отдыхе. Одну из комнат снимал странный мрачный тип с вечно взлохмаченными волосами, ведший тайные разговоры по телефону в прихожей, из которых постороннему можно было понять только «сорвал банк», «мечет нечестно», «куш небольшой». По вечерам он исчезал и возвращался довольно поздно.

Деньги у компаньонов водились. Удачно провёрнутое дело с облигациями последнего займа, а также небольшой остаток средств от шахматного турнира, проведённого с размахом, позволяли снять комнату на троих на несколько дней. Демонстрируя невиданную щедрость, Остап даже выдал спутникам по некоторой (небольшой) сумме на руки. Немного отдыха, решил он, не повредит на пути к заветной цели — миллиону товарища Корейко.

Происхождение Остапа Ибрагимовича Бендера терялось в туманной дали. Образование «сына турецко-подданного» было разнообразным и обрывочным. Он многое хватал на лету, но не всё возвращал обратно. С детства страдая от недостатка внимания и денег, прикладывал огромные усилия для получения оных. За что и был прозван великим комбинатором.

На сей раз Остап немного кривил душой, когда говорил, что выбирал место для проживания в городе, исходя из удобства и дешевизны. Фамилию Кургузова он услышал в вагоне поезда полгода назад от случайного попутчика, который сам недавно жил в «доходном доме» и случайно обмолвился о его новом заселившемся жильце — человеке «с биографией». Остап решил, что пора проведать старого знакомого. А заодно разузнать о местных толстосумах, одним из которых, по-видимому, и являлся гражданин Кургузов.

1) Цитата из "Песни Остапа Бендера" (слова Ю. Кима, к/ф "Двенадцать стульев")

Вернуться к тексту