Исключение из правил (гет)

— Давай, Самсон! Давай, подсекай его! Вали!!!

В подвале небольшого одноэтажного здания собралась толпа парней, образуя кружок, вырваться из которого не представлялось возможным.

В центре круга дрались двое крепких парней. Один из них имел явное преимущество и уже почти повалил противника. Тот хрипел, пытаясь отодрать от себя насевшего соперника. Толпа яростно скандировала: «Сам-сон! Сам-сон!» и «Давай!».

Наконец поверженный упал лицом вниз и слабо ударил кулаком о бетонный пол. Победитель тут же соскочил с жертвы и, тяжело дыша, поднял обе руки вверх. Толпа взревела от восторга.

* * *

— Самсон, ты прямо жесть какой беспощадный! — довольно хмыкнул немолодой толстый мужчина, сидящий за огромным дубовым столом цвета «Горький шоколад». Мужчина был лыс, одет в дорогой серый костюм от Hugo Boss. На толстых пальцах поблескивали перстни.

«Самсон» молча смотрел, как пальцы-сардельки ловко отсчитывают шелестящие бумажки.

— …восемь, девять, десять. Готово. Тут пять кусков. Можешь пересчитать, — любезно предложил парню лысый, небрежно кинув оставшиеся купюры в ящик стола. — Давай, не стесняйся. Денежка счет любит.

— Я вам верю, Михаил Афанасьевич, — победитель недавнего боя забрал деньги и, не считая, сунул их в карман куртки-ветровки. — Я свободен?

— Да, да, конечно! — быстро закивал головой лысый, сладко улыбаясь. — Как нужны будут деньги, ты знаешь, где меня найти.

— Разумеется, не впервой, — одними губами улыбнулся парень и вышел из кабинета не прощаясь. Лысый задумчиво посмотрел парню вслед.

* * *

Сегодня у нее последний экзамен, и-и… гуляй все лето, дорогая!

Английский. Грамматика и сочинение. Смешно бояться: это ее второй язык, ведь она с детства любила читать книги английских писателей в оригинале!

— Кир, ты не опаздываешь? — в комнату заглянуло приветливое лицо матери. — Просыпайся!

— Ну ма-ам!

— Экзамен проспишь! — Инна вошла к дочери, приблизилась к постели и сдернула с нее теплый плед. — В наше время в сессию мы ночами не спали, учили-учили, готовились, по библиотекам до закрытия сидели…

— Ма, ну какие библиотеки, на дворе двадцать первый век! — Кира весело хихикнула, пытаясь спрятать голую ногу под одеяло. — Сейчас не копаются в книжных талмудах, сейчас рулит Гугл!

— Ну, тогда Гугл тебе в помощь! — вздохнула мать. Кира молча улыбнулась.

* * *

— Обнорская, сдала? — красивая светловолосая девушка, словно вихрь, закружила вышедшую из аудитории Киру. На двери висела табличка: «ТИХО! ИДЕТ ЭКЗАМЕН!».

— Сдала, — весело улыбнулась Кира.

— Везет же некоторым, — завистливо вздохнул подошедший одногруппник Леха Киреев. — А мне этот английский как латынь…

— Леш, зря ты так, — мягко упрекнула друга Кира, — английский — язык будущего.

— Это китайский — язык будущего, — хмыкнул тот в ответ, — а америкосы нам все равно проиграют.

— Ну вот, начали опять про свою политику! — раздраженно перебила споривших красавица, близкая подруга Киры. — Давайте сегодня про сдачу экзамена думать! Кир, ты лучше мне расскажи про тему «Согласование времен». Я ее не понимаю абсолютно!

— Я тоже послушаю, — тут же подключился к ним Леха. — А еще про Passive Voice. У тебя талант, Обнорская. Ты лучше препода объясняешь.

Кира смущенно улыбнулась, но потянула друзей на лавочку у окна.

* * *

Опять штаны в крови. Опять он дрался. Да когда же это кончится?

— Кирилл! — возмущенный голос матери не встретил никакой реакции. Она широко распахнула дверь в комнату, но наткнулась лишь на безмятежно спящего сына.

Он лежал на животе, заложив руки под подушку, и ей была видна его правая скула. На скуле красовался небольшой кровоподтек.

Мать молча подошла к сыну, осторожно присела рядом и тихонько дотронулась до кровоподтека.

Кирилл пошевелился во сне и выпростал одну руку. На крепких костяшках виднелись свежие ссадины.

Она вздохнула. И тут он проснулся.

— Привет, — сонно щуря глаза, пробормотал он, — который час?

— Одиннадцатый. Кир, опять у тебя штаны в… испачканы. Ну только вчера стираное достала. Сколько можно, Кир? Ну что ты как маленький, а? Вроде взрослый парень, а дерешься как… как подросток!

— Ма, — он закрыл глаза, проворачивая в голове, не прокололся ли где, — ну, я это… Как бы самоутверждаюсь.

— А может быть, хватит «самоутверждаться»? Засел бы за учебники, подготовился как следует — хоть на заочное поступил бы! Сколько ты будешь в своем кружке подростков учить кулаками махать?

— Сколько нужно, столько буду, — вздохнул парень, открывая один глаз. — Пока они не научатся себя защищать. Разве это плохо?

— Плохо, Кир — ты их учишь-учишь, а потом твои подростки свои навыки на прохожих отрабатывают.

— Да кто тебе такое сказал, ма? — рассмеялся Кирилл, потягиваясь и закладывая руки за голову. — Уже были случаи? Ты можешь назвать конкретные имена?

— Нет, — отрезала мать, хмуря брови, — но это уже недалеко. Недолго осталось ждать.

— Никто никогда не будет использовать живых людей как тренировочную грушу, ма. Не в моем зале.

— Кир, ну что ты как мелкая шпана? Ты же у меня умненький, способный. Ну шел бы поучиться. Гена, одноклассник мой, мог бы помочь с устройством на заочное.

— Мне и так неплохо, мам.

— Ты как твой отец — ни за что учиться не хочешь и не будешь! Он — дуболом, каменная башка, ему лишь бы кулаками махать!

Кирилл приподнял брови. Мать никогда не рассказывала ему про отца — только, что тот бросил их, когда маленькому Кирюше исполнился годик. Вроде нашел себе другую семью. Больше ничего о нем не было слышно, он не платил алиментов — сколько себя помнил, Кирилл всегда видел мать измученной, вымотанной, с вечно закрывающимися от усталости глазами.

Разумеется, денег катастрофически не хватало. «Молодой растущий организм» требовал постоянной подпитки белками-жирами-углеводами, и мать выбивалась из сил, чтобы обеспечивать мало-мальски достойный рацион единственному сыну. Видя это, Кирилл мучился, сам недоедал, делил ужин на две полупорции — чтобы хватало и матери тоже.

Когда подрос, решил найти подработку. Знакомые «взрослые» ребята посоветовали поучиться тренерству — как раз в этот период возобновилось давнее увлечение ЗОЖ. И он тоже увлекся. Сначала — любительским, занимался самообучением. Потом решил набрать группу единомышленников.

«Единомышленники» нашлись практически сразу — ребята со своего же двора. Объединенные общим интересом, они стали почти местной легендой: занимались тренировками с пацанятами, попутно набираясь опыта самостоятельно.

А потом… потом была та драка, в ходе которой виновным оказался Толька, лучший друг Кирилла. Его посадили бы, примени он силу чуть больше, чем нужно. Но «жертва» отделалась лишь сломанной рукой и двухмесячным гипсом. Да, а еще получением хорошей денежной компенсации «за моральный ущерб», благо у Тольки на тот момент были деньги. Но этого, видимо, показалось мало, и, выйдя «в свет» спустя два месяца, «жертва» решила отомстить. Тольке должно было исполниться двадцать…

Прошло уже семь лет, но Кириллу на всю жизнь впечатались в память мельчайшие детали.

Разбитые костяшки рук — наверняка Толька сопротивлялся до последнего.

Разорванная толстовка с отметинами ножа.

Одна нога босая, кроссовок валялся неподалеку в луже грязи. Другая нога обута, но носок кроссовка слегка оплавлен — будто об него тушили сигарету.

И кровь. Всюду — кровь. На мобильном — отпечатки Тольки. На смятой пачке сигарет — капли, брызги. Нос сломан, вместо глаз — заплывшее, посиневшее нечто…

Кирилл до сих пор не может вспоминать без содрогания звонок друга.

— Толька? Здоров! Ночь уже, ты…

— Кир… — в трубке раздается ужасный хрип.

Сердце обрывается и, похоже, уже никогда не забьется вновь. Он с трудом заставляет себя говорить быстро, четко, по делу:

— Где ты?

— В парке…

Молчание. Прерывистое, свистящее дыхание…

Одной рукой — в ветровку. Другой — сжимая биту. Ноги сами впрыгивают в кроссовки.

Он так спешил, что, кажется, даже забыл прикрыть дверь.

Конечно, в парке на их пятачке уже никого не было. Фонарь освещал пустую аллею.

«Это что, такая шутка?!» — Кирилл разозлился: второй час ночи, блин! Толька на такую подлость никогда не был способен.

Он огляделся по сторонам, и…

Там, у бордюрчика с веселыми цветочками, чернел куль.

Нет. Это не куль, пояснил себе Кирилл, подходя ближе. Ноги будто сразу стали ватными. Бита выпала из рук и с глухим стуком покатилась по тротуарной плитке.

— Толька… Толька!

Врачи сказали, что будут делать все возможное. А он слышал подтекстом, что это конец. И больше всего бесился от собственного бессилия. А еще был обижен на Тольку, который взял и унес с собой имена ублюдков. Хотя кто это был, Кирилл практически не сомневался.

Мать боялась за него. Он это не просто видел — чувствовал всем своим существом, почти ощущал, как, возвращаясь домой, словно проваливается в ватный обрыв материного страха. Делал вид, что все в порядке. Кажется, даже улыбался. Губами. А глаза оставались сухими. Жесткими. Холодными.

— Кир, я боюсь, — однажды не выдержала мать, — ты как зомби. Ты меня вообще слышишь?

— Слышу, ма.

— Нельзя так. Я все понимаю. Но… тебе жить надо. Дальше жить, понимаешь? Тебе учиться надо, а ты все с мальчиками в тренировки играешь.

— Ма…

— Ты понимаешь, что я просто-напросто боюсь! Я боюсь, что однажды вот так же мне позвонят, и… — она замолчала, наткнувшись на взгляд сына — колючий, тяжелый. — Я за тебя боюсь, сынок, — закончила она тихо.

— Не бойся, мам, — мягко ответил он, отводя взгляд, — за меня не бойся.

* * *

Удар. Еще удар. Гулкие звуки в голове. Кровь. Падающее тело. И рев толпы, от которого закладывает уши:

— Сам-со-он!

Его улыбка — улыбка победителя, больше похожая на звериный оскал.

— Михаил Афанасьевич, вы это видели? — быкообразный охранник заглянул в кабинет шефа.

Тот сидел, нахмурив лоб и сосредоточенно уставившись в экран большого ноутбука. Лысина блестела от пота.

— Видел, Василий, видел, — наконец изрек он, все так же внимательно изучая видео. — Вот, в записи еще раз прогнал.

— Зверь, настоящий зверь! — восхищенно пробасил охранник.

— Недаром и кликуха — «Самсон», — удовлетворенно ухмыльнулся наконец Михаил Афанасьевич.

— А чо это? — наморщил лоб Василий. — Это кто-то из авторитетных был?

— «Авторитетных», — передразнил его лысый. — Интернетом пользоваться умеешь? Вот и загугли. Все лучше, чем на голых телок пялиться. И да — позови-ка мне этого Самсона.

— Вызывали, Михаил Афанасьевич?

Лысый изучающе взглянул на вошедшего.

— Ну почему сразу «вызывал», Самсон? — лицо расплылось в улыбке, хотя глаза по-прежнему смотрели настороженно. — Просто захотел увидеть победителя и лично пожать ему руку.

«Победитель» хотел съязвить, что при желании для «пожать руку» можно было бы выйти самостоятельно, но не стал. Тело устало, в голове стучала только одна мысль: поспать хоть пару часиков. Сегодняшний бой оказался…

— …выматывающим. Но я хочу сказать, что ты молоток. Во всех смыслах. Уложил эту башню мышц практически одной левой! Публика в восторге, они тройные ставки делали. Сегодня Арена заработала втрое больше, чем обычно. Благодаря тебе.

Парень молчал и видел, что эта «ожидательная» тишина напрягала хозяина кабинета. В глазах лысого даже на какой-то момент промелькнул страх. Или показалось?

— Нда. Ты сегодня хорошо поработал, я бы даже сказал: блестяще! Поэтому я тебе даю, хм, бонус. Десять процентов сверх суммы плюс девочка со стрип-площадки. Выбирай любую, забирай на всю ночь. Как тебе, а?

«Да спать я хочу, мудила лысый!»

— Спасибо, Михаил Афанасьевич. Я бы лучше отдохнул. Один.

— А, ну ладно, ладно, иди, отдыхай. И вот что, когда проспишься, набери меня. Разговор будет. Серьезный. Хорошо?

— Как высплюсь, Михаил Афанасьевич.

— Ну, бывай.

* * *

— Ур-ра! Обнорская, ты молодец! Спасибо-спасибо-спасибо!!! Дай я тебя поцелую!

Кира только отмахнулась, спокойно улыбаясь.

— Не стоит, Киреев, не нужно… Я сказала, это лишнее!

— Эй! А я вам не мешаю?

Притворно-ревнивый голос подруги заставил ребят обернуться.

— Фиска, ты, как всегда — вовремя! — вздохнул Леха, пропуская девушек вперед.

— Не «Фиска», а Анфиса Олеговна, холоп! — наигранно-презрительно поправила одногруппника Анфиса. Тот лишь гоготнул в ответ.

— Это тебя твоя четверка по английскому так возвысила над простыми смертными?

— Сгинь, холоп, с глаз моих, иначе рискуешь быть испепеленным взглядом моим! — Анфиса продолжала кривляться: у нее было отличное настроение.

Кира молча улыбалась, идя по коридору универа. Она уже давно привыкла к подобным дружеским перепалкам и почти научилась не слышать их.

Мысли уносили в лето. Наконец-то! Сессия закрыта, и она свободна аж целых два месяца!

Ей хотелось устроиться на подработку. Все одно польза: и без дела не сидишь, и дома реже бываешь. С некоторых пор Киру начала тяготить «домашняя» жизнь. Разумеется, родителей обидеть она не хотела. Просто все чаще возникало желание быть уже в конце концов самостоятельной.

Самой попытаться зарабатывать хотя бы на бензин. Самой решать возникающие проблемы (хотя какие тут могут быть проблемы, когда отец руководит сетью автомоек в городе?). Самой заводить знакомства — и пусть они будут не всегда «полезными», а иногда — и вовсе бесполезными, тем не менее, это будет ее жизнь. И она хотела бы прожить ее без родительских подсказок.

Кира понимала, что все эти хотелки — проявление великого эгоизма с ее стороны. Ведь родители — самые близкие для нее люди, они очень стараются, чтобы она не наделала ошибок, за которые потом придется расплачиваться всю жизнь. Ну или чтобы она наделала их как можно меньше. Но именно эта чрезмерная опека с их стороны и напрягала.

— Обнорская! — возмущенный окрик вывел ее из размышлений.

— А?

— Да все с ней ясно, Киреев. Она тупо зазналась. Мы по сравнению с ней — никто, нули без палочки. А она у нас умнейшая…

— Фис, ты чего такое говоришь?! — Кира вроде бы возмутилась, но в глазах заплясали бесенята. — Когда это я зазналась?

— После экзамена по английскому, Киреев.

— А, вон оно что, Филатова.

— Да-да.

— А мы-то думали, Обнорская — человек адекватный.

— А оказалось — зазнайка…

— Я разочарован…

— Я тоже.

Кира не выдержала.

— Эй! А ну прекратите! Я еще как бы с вами рядом иду!

Друзья остановились напротив, хором спросив:

— И что?

Она вздохнула и покачала головой, улыбаясь:

— И ничего. Надоели. Оба. Короче, так — если не заткнетесь, я пойду за мороженым без вас.

— Эх, Обнорская, ничему тебя жизнь не учит, — искренне огорчился парень, — в твои-то года закрытую сессию не мороженым отмечают.

— А чем, Киреев? — полюбопытствовала Анфиса, состроив наивную мордашку.

— Алкоголем как минимум. Походом в клуб, пьянками-гулянками, не знаю. Травкой из кальяна.

— Вот это тебя занесло, Леш! — восхитилась Анфиса. — А что, мне нравится! Кир, давай сегодня забуримся в клубешник? Ну пожалуйста!

Кире не очень хотелось тащиться куда-то вечером, тем более что как раз вчера она наткнулась в Сети на «произведение» очередного неизвестного автора: это был рассказ среднего размера, разумеется, на английском… Ей хотелось почитать, но, представив, как мать с отцом по очереди (а то и вместе) врываются к ней с вопросами: «Чего сидишь дома?! А что читаешь? А может, лучше погуляла б?», Кира подумала, что вечер в клубе окажется как нельзя кстати.

— Я бы не отказалась, — улыбнулась она.

— Ура! Мама Чоля наконец-то решила покончить с затворничеством! — начал кривляться Леха. Кира с Анфисой только закатили глаза.

Вроде бы он выспался. Даже как будто отдохнул.

Кирилл еще немного полежал с закрытыми глазами. Это была особенность его организма: он просыпался почти мгновенно, не открывая глаз. И сейчас, лежа неподвижно, прислушивался к себе — не сломано ли что-нибудь? По ощущениям кости были целы.

Вчерашний бой оказался несколько… изнуряющим. Противник был силен — настоящая гора мышц! Но Кирилл уже давно уяснил себе: в поединке важен не вес и количество силы; важны ловкость, изворотливость, умение заранее просчитывать ходы противника, чтобы вовремя среагировать на неожиданные выпады, отбить их и при этом не понести урона.

Всего этого у Кирилла было в избытке. А еще — переполнявшая его злость, ярость. Ненависть. Чувства, толкающие на участие в самых отчаянных поединках. Он осознавал, что просто гибнет, снедаемый разрушающей озлобленностью на людей и весь мир в целом. Захлебывался своей ненавистью. И ничего не мог с ней поделать.

А сегодня вдруг захотелось чего-то… расслабляющего.

* * *

Ей было откровенно скучно: ни веселый гогот одногруппников, ни бесконечные шутки Киреева не могли поднять настроения. Кира буквально перед выходом из дома зацепилась рукавом вязаной блузки за дверную ручку. Вроде бы мелочь, а… отчего-то стало неприятно.

— Может, я не пойду, а? Мне расхотелось…

— Обнорская, не ной! — повелительный тон подруги не вселил оптимизма в Киру. — Давай ты не будешь портить мне вечер! Тем более с нами идут ребята со второго потока.

— Анфиса, если я пойду с тобой, то унылым видом, боюсь, испорчу настроение не только тебе. И вообще, видишь, сама судьба дает мне знак — «Не ходи-и!». Вон, даже дверные ручки цепляются.

— Обнорская, ты с каких пор в эти идиотские знаки судьбы веришь?

— Филатова, перестань! Ну не хочу я никуда идти! Я б лучше «Оливера Твиста» почитала.

— Ты его в оригинале уже раз десять читала. Не надоело одно и то же?

Кира вздохнула. Как отвязаться от назойливой подруги? Только…

— … пойти со мной! Ну что ты, как предатель, в самом деле!

Предателей девушка не любила, в их число вступать не торопилась, и потому ей пришлось безропотно подчиниться.

И сейчас, сидя в шумной веселой компании, среди, в общем-то, знакомых и даже близких друзей, Кира чувствовала себя ужасно одинокой.

— Обнорская, ты еще не уснула? — веселый голос Лехи выдернул девушку из печальных мыслей. Она пожала плечами.

— Мне скучно, Леш.

— А ты выпей!

— Я пью.

— Сок?

— Нет, джин с тоником.

— А похоже на обычный лимонад.

— А ты сам попробуй и убедись: да, я тоже употребляю алкоголь.

Он усмехнулся: синие глаза смотрели, слегка кося, и от этого создавалось впечатление, что собеседник постоянно замыкается в себе, не слушая других. Однако Кира знала, что друг — очень чуткий человек, улавливающий малейшие изменения настроения.

— Леш, я на свежий воздух выйду. Душно здесь.

— С тобой пойти?

— Не нужно. Я скоро вернусь.

— Смотри сама. Если тебя через десять минут тут не будет, я поднимаю на ноги охрану клуба.

— Идет, — улыбнулась Кира, чувствуя благодарность за заботу. — Не скучайте, ребят, — она поднялась, пробралась через толпу сидящих и направилась к выходу. Леха проследил за подругой взглядом, полным серьезности. Но уже через несколько мгновений смеялся вместе со всеми над чьей-то шуткой.

* * *

Она вышла на улицу, радуясь тому, что в сумочке лежал и телефон, и деньги. «Потом из дома скажу, что родители звонили», — решила Кира, доставая мобильный и отходя на некоторое расстояние от клуба.

Она направлялась по тихой аллейке — клуб находился практически в соседнем квартале от их городской квартиры.

— Эй, красивая, номерочек не дашь? — нагловатый оклик удивил больше, чем испугал. Она остановилась, недоумевая, кто же это обращается — и к ней ли?

Из тени на аллейке навстречу Кире выдвинулась фигура. Нет, две фигуры… Три.

Их было трое. И они окружили девушку, преграждая ей путь. Кира испугалась, затравленно озираясь — как назло, охранник у дверей куда-то отошел и никого не было. Никого, кого можно было бы позвать на помощь. Только неподалеку на лавочке полуприлег какой-то парень. «Наверное, наркоман, — пронеслось в голове, — такому будет безразлично, что вокруг происходит. Ширнулся и кайфует».

— Ну и? — окликнувший придвинулся еще ближе, дохнув легким перегаром.

Кира поморщилась.

— Чо рожу свою кривишь, кукла? — внезапно вызверился тот. — Не нравлюсь, да? А чего это? Мажоры нравятся, да? А я, может быть, тоже мажорик?

Он надвигался на девушку, пьяно ухмыляясь.

— Ребят, что вам нужно? — пролепетала она, прижимая к груди сумочку. Заставляла себя не трястись, но все равно предательски дрожали руки, губы и даже, кажется, глаза…

— Ой, а чо это мы такие пугливые? — игриво протянул второй парень и легонько ущипнул девушку пониже спины. — Какая сладкая, м-м!

— А сиськи у тебя такие же упругие, детка? — встрял снова первый, масляно ухмыляясь.

Она вертелась между ними, как котенок между собаками, а они глумливо скалились, играя со своей «жертвой». Но такая «забава», по-видимому, скоро надоела, потому что третий из этой компании, находящийся за ее спиной, откровенно зевнул:

— Паровоз, давай уже закругляться. Нам случайные свидетели ни к чему, — он кинул быстрый взгляд на скамейку.

— Заткнись, мелкий.

Парни ненадолго замолчали, потому что услышали нечто, похожее на тихий смешок. Звук шел со стороны скамейки.

Компания тут же переключилась на полулежавшего со скрещенными на груди руками «случайного свидетеля»:

— Чо это было? Нарик смеется над своими глюками?

Смешок перерос в громкое фырканье.

Паровоз как заводила компании двинулся к скамейке, кивнув подбородком на Киру. Его дружки остались на месте, контролируя каждое движение — и девушки, и парня на скамейке.

— Э, ты! Глюканул, что ли? А ну, в глаза смотри, нарик херов!

Кира испуганно сжала руки: еще не хватало стать свидетелем избиения несчастного парня! А ведь потом, когда эти подонки закончат с ним, ее ждет их неприятная компания.

«Леша, Леша, ну и где ты? — лихорадочно вопила ее душа. — Твои десять минут уже прошли давным-давно! Ну же, давай, выглядывай, я тебя так жду, как никогда в жизни не ждала…».

— Ребят, давайте мирно разойдемся! Я вам все деньги свои отдам и телефон! — слабо сказала она. Парни заржали. Паровоз тем временем уже наклонился над сидевшим.

Кира зажмурилась от страха. И услышала странный звук — то ли полувсхлип, то ли глухой стон. Почувствовала, как жесткие пальцы отпустили ее, оттолкнув так, что она села прямо посреди аллеи.

— Охрана! — вырвалось откуда-то из булькающего горла. — Эй, кто-нибудь! Помогите! Человека убивают!

Конечно, она не видела наверняка, что «убивают», но подумала, что этот ее «грозный» крик устрашит преследователей и хоть на какое-то время спасет «жертву».

Один из подонков рванул к ней назад, грубо схватил за челюсть:

— А ну заткнись, сука!

И размахнулся для удара.

Кира издала слабый писк, инстинктивно пытаясь закрыться руками, но…

Но удара не случилось. Зато перед перепуганной девушкой кулем осел еще несколько минут назад ухмыляющийся подельник Паровоза. Его глаза были навыкате, в них плескался страх.

— Мамочки! — прошептала она, в ужасе хлопая глазами. — Ой, мамочки!

Только что трое парней приставали к ней, угрожали, лапали, недвусмысленно гогоча, и вдруг все трое лежат на теплом асфальте, корчась и ноя… от боли. «Нарик со скамейки», «случайный свидетель» и просто «жертва хулиганов» стоял, нависая над ней.

— Все нормально? — совершенно по-будничному спросил он.

Она молча поднялась на ноги, неуклюже хватаясь за сумочку и стараясь не смотреть в сторону поверженных.

— Эй! Девушка! «Скорую» вызвать? — спаситель был озадачен: со своего места он не увидел ничего такого, что могло бы травмировать ее. Ну подумаешь, пару раз приложились к мягкому месту. И что теперь…

— … из-за этого в обморок падать? — озвучил он свою мысль прежде, чем успел заткнуться. Похоже, мамзель не то что уличную драку — местную гопоту впервые в жизни видит. Он легонько потряс ее за плечи.

— А? — неожиданно очнулась Кира, с трудом отводя взгляд от валявшихся парней. — Это… это вы?

— Это я. А я — что?

— Вы их… того?

— Чего?

— У… убили? — ее испуганный шепот был настолько наивным, что ему захотелось расхохотаться. Заставив себя сохранять серьезность, он нахмурился.

— Ага, убил. Чтоб потом сразу сесть на двадцать лет за тройное… — и, видя, что глаза девушки стали просто огромными от ужаса, быстро добавил: — Нет, конечно, они дышат, разве не видно? Вон кто-то даже шевелится. А вообще вам следует поскорее… валить отсюда, не то набегут любопытные. Лично мне не хочется в отделение. Так что прощайте!

Он развернулся и даже сделал шаг. Но тут же почувствовал, как в руку вцепились прохладные пальцы.

— Постойте, э-э, как вас там! Мы же не можем этих вот так бросить!

— «Мы» — не можем. «Я» — могу.

— И вам совершенно наплевать?

— На что?

— Не «на что», а «на кого»! Им, может быть, помощь нужна!

«Рыцарь», коим поначалу оказался спаситель в глазах Киры, начал раздражаться.

— Послушай, девочка, если тебе так хочется позаботиться об этих ублюдках — вперед. Я в санитары не нанимался, — и он развернулся, собираясь продолжить путь.

— Ну постойте же! Ну неужели же вам настолько все равно?!

Он замер на месте. Кира, радуясь тому, что смогла пробудить в черствой душе нотки сочувствия, тут же принялась лихорадочно рыться в сумке — искать мобильный телефон.

— Не это ли ищете, девушка? — с полунасмешкой спаситель уже протягивал ей мобильник.

Она машинально схватила его и чуть не заревела в голос: по дисплею растекалось красивое разноцветное пятно.

— Это… это что?! Вот черт!

— Ну как, нравится? Они вам телефон бьют, лапают, оскорбляют, а вы им еще и «Скорую» вызываете. Максимум на что я согласен — «неотложка» из дурдома. Для всех четверых! — он фыркнул, дернул плечом и все-таки направился в сторону. Кира, помешкав, бросилась за ним.

— Эй, постойте!

Парень не оборачивался.

— Ну погодите же! Как вас зовут хоть? Ну я же вам даже спасибо не сказала!

Он уходил быстрым шагом, и Кире стало ясно, что она его не догонит.

— Ну, спасибо!

И откуда-то из темноты донеслось:

— Не за что.

* * *

Расслабился, блин. Хотел тупо посидеть на скамеечке, поглазеть на народ. Девчонками полюбоваться. И снова приходится вмешиваться…

Тогда им тоже пришлось вмешаться, иначе женщине несдобровать. Могли бы пройти мимо? Кирилл смог бы, наверное. А вот Толька — нет.

Толька — ярый защитник слабых и униженных.

Толька — красавец, умница, надежда родителей, гордость школы.

Толька — любимчик девчонок.

Толька — лучший. Лучший друг…

Кирилл скрипнул зубами от бессильной злобы, вдруг огнем всколыхнувшейся в груди. Сглотнул ком в горле, зажмурился, сгоняя закипавшие на глазах слезы. Нет, он никогда, никогда не сможет вспоминать о друге спокойно, безэмоционально…

* * *

Кира сидела в любимом кресле у окна, распахнутого настежь, на коленях лежала раскрытая книга. В данный момент она перечитывала «Белого Клыка» в оригинале.

Уютно устроившись, забравшись с ногами в кресло, она пыталась вникнуть в то, что было написано в книге. Но мысли все равно перескакивали, перескакивали…

Воспоминания дарили спокойный голос, сильные руки, уверенное лицо. Черные брови, темные глаза, короткие вьющиеся волосы, тонкие губы с резко очерченной линией. И тонкий нос — так не вязавшийся с волевым подбородком…

Глаза… в них не было огня. Кира явственно увидела в них усталость, хотя на вид этому молодому человеку нельзя было дать больше двадцати пяти лет.

«Наверное, ему уже однозначно больше двадцати трех, — решила она, закрывая книгу с закладкой, — институт точно закончил. Может быть, работает где-то. Только в глазах непонятное выражение застыло. Они какие-то безжизненные, что ли».

Отложив книгу, Кира встала и, взяв с полочки папку для рисования, задумчиво перебрала свои карандаши.

Снова забралась с ногами в кресло. Закрыла на несколько мгновений глаза, вызывая из памяти образ…

За окном стоял погожий июньский день, весело щебетали птицы и терпкий запах акаций доносился до ее комнаты, дурманя, кружа голову…

Кира схватила карандаш и принялась рисовать. На бумажном листе формата А4 четко проступило волевое лицо с решительным взглядом. Короткая прядь темной волной падала на высокий лоб. Резко очерченные губы изогнулись в полуулыбке. Лицо с бумаги смотрело вполоборота, из-за ворота полурасстегнутой рубашки выглядывало несколько звеньев массивной цепи. Между бровей залегла складочка, благодаря которой выражение лица оставалось сосредоточенным, хмурым…

За дверью послышались шаги — наверное, это мать поднималась к ней. Вообще-то Кира очень любила родителей, а от матери и вовсе не имела секретов, рассказывая обо всем на свете. Но сейчас, заслышав шаги за дверью, она воровато оглянулась и, быстро засунув уже законченный портрет в папку, закрыла ее и схватила книгу.

Инна вошла в комнату, предварительно постучав в дверь, так что Кира даже успела раскрыть книгу на странице с закладкой.

— Можно, дочь?

— Конечно, ма! — улыбнулась она, снова закрывая книгу. — Ты что-то хотела?

— Только узнать, все ли у тебя в порядке.

— Все в порядке, мам. А что может быть не так?

— Например, ты ничего не рассказывала мне про то, как вы там отдохнули на этой своей вечеринке… Тебе не понравилось?

— Ма, да там ничего интересного и не было. Скукотища! Все, как обычно: мальчишки напились и стали ко всем приставать.

— Тебя обидели? — осторожно спросила мать.

Кира от неожиданности замолчала, растерянно глядя на нее.

— Почему ты спрашиваешь? — наконец выдавила она.

— Как почему? Ты в последнее время молчаливая такая…

Кира взяла себя в руки и даже улыбнулась.

— Ты что, мам? Ну кто меня посмеет обидеть? Я же Обнорская! Да и Лешка за нас с Анфиской любого порвет!

— Кира!

— Что? — она улыбалась по-настоящему. — Он сам так говорит.

Инна покачала головой.

— Кошмар, а не молодежь!

Они помолчали.

— А что ты сейчас читаешь? — поинтересовалась она, кивая на закрытую книгу на коленях дочери.

— Джек Лондон, «Белый Клык». Оригинал.

— Я знаю, дочь. Ты предпочитаешь оригиналы. Не надоело перечитывать?

— Нет. Каждый раз нахожу для себя что-то новое.

— А что рисуешь, покажешь из последнего? — Инна потянулась было к папке, но Кира поспешно притянула рисунки к себе. — Это секрет?

— Ну… — Кира быстро соображала, силясь придумать что-нибудь более или менее правдоподобное. — Я рисую… Да. Это что-то вроде цикла. Сборник. И… это сюрприз! — лукаво улыбнулась она. — Так что извини, не обижайся, я потом как-нибудь покажу. Когда закончу.

— Хорошо, — понимающе кивнула мать. — Ты же знаешь, как я люблю смотреть твои работы.

— Да, конечно, — согласилась девушка, убирая папку за спину. Инна еще раз понимающе улыбнулась и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Пробежало лето, наступила осень. В универе снова начались занятия, которые Кира исправно посещала — и лекционные, и семинарные. И при этом оставалась слишком спокойной.

С того вечера, как ее защитил незнакомый парень, прошло уже почти три месяца. А она все вспоминала и вспоминала его. Папка с рисунками пухла, и в основном это были портреты. Вернее, один портрет — с разных ракурсов, с разными взглядами, с разной степенью задумчивости. И все равно — один и тот же…

Кире было досадно, что она так и не узнала имени незнакомца, и обидно: ну неужели она и в самом деле такая непривлекательная?

— Что-то наша Обнорская ходит как в воду опущенная, — как-то вполголоса заметила Анфиса Лехе.

Они сидели на «камчатке» — не записали конспекта и не хотели светиться перед преподавателем.

Леха хмыкнул, подперев челюсть кулаком.

— Ты тоже заметила? — кивнул он, не сводя напряженного взгляда со спины подруги, сидевшей за первой партой — на излюбленном месте «заучки». — Она вообще очень странная в последнее время, ты не находишь?

— Смотря что называть «странностью», — возразила Анфиса. — Что именно ты под этим подразумеваешь?

— Что она читает свои «оригиналы» больше, чем общается с нами.

— Ну, она всегда любила книги больше нас. Особенно в оригинале, — пожала плечами девушка. — И что в этом странного?

— Она читает, Филатова. О чем это говорит?

— О чем?

— О том, что с нами ей неинтересно.

— Не нуди, Киреев, — отмахнулась Анфиса, — а то я сейчас тоже решу, что мне с тобой неинтересно.

— Как знаешь, — одногруппник раздраженно отсел на другой конец парты. — Я только хотел сказать, что массовое поглощение книг одним человеком не есть хорошо. Это пагубно влияет на социологическую адаптивность личности в собственной жизни.

— Киреев, ну ты загнул! — Анфиса затряслась от беззвучного смеха, в то время как парень с довольным видом полулег на парту, теперь уперевшись рукой в затылок.

— Молодые люди, мы вам не мешаем? — лектор с кафедры все-таки исчерпал лимит терпения и теперь с некоторой неприязнью взирал на двух шепчущихся в конце аудитории студентов.

Все заинтересованно развернулись к ним. И даже Кира с любопытством и смешинкой в глазах молча спрашивала: «Ну что, дошептались?».

— Да-да, я к вам обращаюсь, — кивнул головой профессор. — Может быть, вы расскажете нам об истории возникновения античного права?

И Анфиса, и Леха разом поднялись со своих мест. Анфиса уставилась в сторону, а Леха честно сознался:

— Извините, мы прослушали.

— Я так и понял, — снова кивнул головой лектор, — потому что про Античное право лично я вам еще ничего не рассказывал.

Звонок с «пар» потонул в дружном хохоте студентов.

* * *

— Обнорская, это все из-за тебя! — сердито воскликнула Анфиса, хмуря идеально тонкие черные брови.

— Почему? — полунасмешливо вскинула подбородок Кира.

— Потому что теперь над нами с Киреевым весь поток смеется.

— Да ладно, — беспечно махнул рукой парень, — зато я теперь — знаменитость и меня все узнают!

— Ты, Киреев, не знаменитость, а дурак! — фыркнула Анфиса. — Тебя и так весь наш поток знает. Вон, опять девчонки с параллели у меня твой адресок просили.

— Адресок? — не поняла Кира.

— Электронный, — пояснил Леха и небрежно закинул руку на плечо Анфисы. — Ну и дала бы. Или ревнуешь?

— Киреев, да ты не просто дурак, — вздохнула Анфиса, сбрасывая его руку, — ты прямо нарциссический дурак, если думаешь, что на тебе свет клином сошелся.

— Нет, это на тебе свет клином сошелся, — мечтательно закатив глаза, произнес Леха. — Это же ты у нас первая красавица курса, это на тебя пялятся парни, это тебе завидуют девчонки.

— А ты? — усмехнувшись, спросила Кира.

— А я что? Не завидую, не пялюсь… Тихо вздыхаю в сторонке, ни на что не надеясь.

— У тебя есть небольшое преимущество, — назидательно сказала Кира, — тебя Анфиска не прогонит и игнорировать не станет.

— Да, а еще в любое время дня и ночи впустит к себе в комнату и будет отпаивать в случае чего, — снова фыркнула Анфиса. — Ты ж друг как-никак.

Кира взглянула на них и молча усмехнулась.

Она не понимала этих отношений. Лешка — ее и анфискин друг, готовый в любую минуту броситься на помощь. Он мог ночевать у Киры, и они часами говорили об Анфисе. А мог уйти к Анфисе на всю ночь. И хотя наутро оба старательно уверяли Киру, что «ничего у нас не было!», Кира в ответ только плечами пожимала. В конце концов это не ее дело, ребята взрослые, за свои поступки уже сами отвечать должны. Да и не нужны были ей их объяснения-заверения.

* * *

— Обнорская, привет!

Кира обернулась на зов и увидела Леху, скалящегося во все тридцать два зуба.

— Привет, — снова сказал он, подходя к ней. Кира невольно залюбовалась им: блондин, а брови темные — редкое сочетание. Красивое лицо с идеальным цветом — такому позавидовала бы любая девушка. Он мог бы стать неплохим объектом для ее проекта «Лица». Надо будет как-нибудь попробовать.

— Чего ты меня так рассматриваешь? — отчего-то смутился парень.

— Да вот прикидываю, может быть, взять тебя в свои «Лица»?

— Ориентировки рисовать с меня? — засмеялся он. — Ну уж нет, спасибо.

Она тоже улыбнулась, отметив, что проходящие мимо девчонки с некоторой долей зависти смотрят в их сторону.

— Да я любуюсь вот, — честно созналась Кира, — хотелось бы тебя нарисовать. У тебя тоже фактурное лицо.

— Если только карикатуру какую, — пожал плечами Леха.

— Почему это?

— Так ты же меня в роли принцев не рисуешь, — хмыкнул он, почему-то помрачнев.

— Ага. А Анфиса тогда пусть будет прекрасной принцессой, — улыбнулась Кира. — Леш, ты не обижайся, но тебе не пойдет рыцарство. Тебе больше пиратская бандана к лицу. Или восточные повязки, знаешь, эти — их ниндзя на голову повязывают.

— Кстати, о ниндзя. Сегодня у нас показательная лекция, помнишь?

— Это как?

— Это Филин так сказал. У нас ведь сегодня лекция о восточных единоборствах? Ну вот, в виде бонуса Филин обещал не только рассказать об истории их возникновения, но и показать некоторые типа игры.

— Интересно… А я почему не в курсе?

— Ну, не знаю, — задумчиво протянул друг. — Наверное, потому, что ты его не слушала?

Кира промолчала. Действительно, она совершенно не слушала прошлую лекцию. В голове все вертелись слова матери о том, что она постоянно сидит дома. И что ей нужно хотя бы иногда «выходить в люди». И еще — новые сны. Ей снова снился он — тот парень, что спас ее от хулиганов. Тот самый, которого она так часто рисовала…

— Обнорская, вот ты опять не слушаешь! — упрек Лехи выдернул девушку из своих мыслей.

— Слушаю, Киреев, слушаю. У нас сейчас как раз лекция у Филина.

Филин (в миру — Геннадий Петрович, получивший свое прозвище из-за больших, совсем не профессорских очков, за которыми глаза казались огромными, как у филина) славился своими методами преподавания. Он вел историю — предмет, который любил сам, и к которому старался привить любовь студентам.

Причем эта любовь была настоящей: когда они изучали историю Средневековых Эпох, у них была практика в виде выезда на природу. Там студенты всем курсом устраивали ролевые игры с драками на копьях и мечах, надевали кольчуги, шлемы и даже варили похлебку в котлах. Было очень весело, тем более что сам Филин, рассказчик по натуре интересный, открывал им все новые и новые факты из истории Эпохи Средневековья. И хотя многие его коллеги не одобряли подобной методики преподавания, студенты все, как один, уважали и любили профессора. И называли его «Филином» исключительно с обожанием в голосе. Пожалуй, он был единственным преподавателем, которого любили без исключения все студенты их курса в универе.

Вот и сегодня у них по графику планируется история восточных единоборств. Разумеется, с показательным выступлением ролевиков.

— Ну, послушаем, посмотрим, — пробормотала Кира, подходя вместе с Лехой к дверям аудитории.

Увидев входящих, Анфиса подскочила на своем месте, замахала руками, приглашая их к себе: она пришла одной из первых и в этот раз заняла места в первом ряду. «Чтобы лучше видеть», — объяснила она удивленным друзьям.

— Да ладно, — хохотнул Леха, плюхаясь рядом, — небось на накачанных мальчиков попялиться захотелось.

— Да зачем мне накачанные мальчики, когда у меня есть ты? — пропела Анфиса, сладко улыбаясь. — Просто на самом деле интересно посмотреть на постановки.

Тем временем на кафедре уже убрали трибуну профессора, расстелили татами. Тут появился и сам Филин — как обычно, в своем лекторском костюме и огромных очках-лупах.

— Попрошу внимания, студенты, — обратился он к сидящим. Аудитория притихла, профессор удовлетворенно кивнул и продолжил: — Итак, вот уже несколько наших лекций мы изучали с вами историю восточных единоборств. На прошлом занятии я обещал вам провести показательные выступления по нескольким разновидностям рукопашного боя. Как вы уже знаете, к самым распространенным относятся дзюдо, ушу, каратэ и айкидо…

Кира с сожалением вздохнула и уставилась в конспекты. И зачем она потащилась на эту пару — да еще на первое место? Это же кошмар… Вот Анфиска — кровожадинка еще та! Ей нравятся подобные моменты, а Кира до сих пор как-то внутренне цепенеет, когда вспоминает один теплый июньский вечер…

— Ой, смотри, какие красавчики! — уже шептала подруга, щипая Киру за бедро.

— Мигом позабыла, что у тебя Киреев есть? — хмыкнула в ответ Кира, не глядя на кафедру, куда в это время Филин уже пригласил ролевиков.

— Да тут и не вспомнишь! Ну глянь, глянь!

— Филатова, у меня кожа не дубленая, ты мне через джинсы синяков понаставила уже! — прошипела Кира и зачем-то глянула на «сцену». Взглянула и замерла с открытым ртом: в аудиторию смотрел парень с уверенным жестким взглядом. Короткая прядь темной волной падала на лоб.

Филин хлопнул в ладоши, и ролевики встали в боевые стойки. Кира, опомнившись, захлопнула рот с таким рвением, что в тишине было слышно, как клацнули зубы.

— Ты чего? — непонимающе шепнула подруга, неотрывно разглядывая ролевиков, и, не дождавшись ответа, вздохнула: — Ой, какие классные! Как здорово дерутся! Ох ты ж!

— Филатова, ты меня удивляешь прямо, — процедил сквозь зубы Леха, — уличную драку в жизни не видела, что ли?

Кира промолчала, против воли вспомнив одну такую драку.

Тем временем постановочный бой закончился, и Филин пригласил всех участников «на сцену». Раздались аплодисменты.

Парни вышли, поклонились, и преподаватель представил группу как активистов, членов спортклуба «ТАЭ-КВОН».

Анфиса была в восторге. Она прямо подпрыгивала на месте, возбужденно хлопая в ладоши и все время повторяя: «Браво! Браво!».

Леха неодобрительно косился на нее, а Кира безэмоционально уткнулась в конспект.

— Обнорская, ты чего? — подруга толкнула ее в бок локтем, немного успокоившись. — Тебе совсем неинтересно?

— Нет, — пожала плечами Кира, на мгновение отрываясь от «изучения» конспекта. — Ты же знаешь, я этого не понимаю.

Она все время избегала смотреть на спортколлектив, опасаясь чего-то.

«Наверное, я боюсь воспоминаний о пережитом страхе, — решила она, — и мне стыдно, что кто-то еще знает о произошедшем. Я стараюсь забыть об инциденте, но вот оно, напоминание — прямо передо мной».

Она снова невольно взглянула на парней, которые что-то терпеливо объясняли интересующимся студентам.

— Кир, они, оказывается, тренируют, — зашептала Анфиса в ухо подруге. — Пошли, запишемся!

Кира нервно хихикнула.

— Серьезно?! Зачем тебе туда?

— Обнорская, ты чего нудишь? Пошли к ним!

— …а желающие заниматься могут подойти и записаться. Всем объявляю благодарность за внимание и понимание. Задание на практический семинар: небольшое эссе по увиденному плюс резюме — что из перечисленного вы бы хотели применять на практике, — объявил Филин. Аудитория начала расходиться.

Анфиса тут же сорвалась с места, не забыв захватить за руку Киру, и потянула ее к кафедре.

— Фи…ла…това, мне надо конспекты со…брать, — пробовала вырываться Кира.

Но подруга уже тащила ее за собой… к тому самому «спасителю».

— Здравствуйте, — обворожительно улыбнулась Анфиса. — Где у вас тут запись? Мы хотим к вам!

Один из парней с интересом уставился на Анфису, а вот «спаситель» только мазнул взглядом по Кире.

— Девочек не берем, — коротко бросил он.

— Почему? — искренне расстроилась Анфиса. — Ну что за дискриминация?! Я думала, у вас не только рукопашка, но и фитнес. Спортклуб все-таки.

— Девочек не берем, — повторил «спаситель», собирая спортивное снаряжение.

— А может быть, вы пересмотрите свои правила? — не отставала от него Анфиса, не обращая внимания на Киру, нервно дергающую подругу за рукав.

Парень устало вздохнул и уставился в красивое лицо.

— Девушка…

— Анфиса, очень приятно.

— Анфиса, — повторил он, закидывая на плечо спортивную сумку, в которую уже успел уложить свои вещи, — к сожалению, вынужден вам отка…

Тут его взгляд зацепился за кого-то, кто стоял за спинами девушек. Это Леха как раз вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет.

— …зать, — закончил он, непроницаемо глядя на Леху. Затем перевел взгляд на Киру, и задержался на ее лице чуть дольше обычного, изучая, копаясь в своей памяти.

Кире надоело прятаться от него, и она почти с вызовом уставилась ему в глаза. А у самой мелко затряслись коленки, учащенно забилось сердце, и… И кажется, даже начал дергаться правый глаз.

В глазах парня промелькнуло узнавание, и он даже усмехнулся. Немного.

— Вы тоже хотите записаться на курсы самбо?

Какая насмешка в голосе. От нее хочется провалиться под землю.

— Нет, мне это не нужно.

— Правда?

— Правда, — Кира сама удивилась своему внешнему спокойствию. В груди клокотала злость — на саму себя, на свою нерешительность, на свое… непонятное влечение к этому человеку.

А в это время Леха уже вплотную подошел к ним.

— Фис, ты чего тут застряла? — хмуро спросил он, шаря по карманам. — Черт. Зажигалку куда-то посеял.

— Да вот, пытаюсь уговорить молодого человека, чтобы он записал нас к себе на тренировки.

— Самбо? Ты серьезно? — хохотнул друг, с некоторой долей неприязни глядя на «ролевика». — А я вам на что?

— Действительно, — подала голос Кира, отчаянно желая куда-нибудь смыться. — Ребят, пошли уже. Мы человека задерживаем.

Она старалась не смотреть на «спасителя», но мозг против воли лихорадочно фиксировал мельчайшие детали: легкую щетину, темневшую на щеках, шрамы на подбородке, четко очерченные губы, волевую линию рта, высокий лоб. И пряди темных волос, короткими волнами (о Господи!) в беспорядке взъерошенные на голове.

«Странно, — пронеслось в голове, — мне казалось, что у него темные глаза. Карие, что ли. Теперь вижу, что они темно-серого цвета…».

Анфиса тем временем все напористее приводила доводы, по которым ей необходимы были эти тренировки.

— Да ладно тебе, Кир, — полунасмешливо вмешался напарник «спасителя», хлопнув того по плечу, — не видишь, девушка хочет заниматься. Такой красивой не пристало просить, да она и сама должна уметь постоять за себя.

— Миш, у нас правило…

— Да я помню, помню, — отмахнулся Миша, улыбаясь Анфисе. — Но у каждого правила есть свои исключения. Верно?

Анфиса согласно закивала, переводя взгляд с одного парня на другого.

— Я отвечать за эти исключения не собираюсь, — резко бросил напарник.

— Я сам буду отвечать, Кир, — усмехнулся Миша, постреливая глазами в Анфису. — Под мою личную ответственность. Вы согласны, девушка?

— Согласна, — легко согласилась Анфиса. — Мы обе согласны.

— Меня не берите, — тут же среагировала Кира, дергая за рукав подругу. — Я не любитель всех этих… кулакомаханий.

«Спаситель» глянул на нее, но ничего не ответил, неопределенно хмыкнув.

— Ну, если девушек берете, тогда и я тоже запишусь, — решил самоотверженный Леха, махнув рукой.

— По записи девушек — не ко мне, — отрезал «спаситель», в глазах которого, как показалось Кире, снова промелькнула непонятная скрытая неприязнь. — А вот вам, молодой человек, я бы посоветовал для начала бросить курить, а уж потом записываться на тренировки.

— Понял, не дурак, — развел руками Леха, уже успевший достать сигарету из пачки. Он демонстративно сжал кулак с сигаретой. — Так пойдет?

— Начало вроде неплохое, — одобрил его действия «спаситель», поправляя ремень сумки на плече, — возможно, и запишем. — С этими словами он вышел из аудитории, ни с кем не попрощавшись.

«Даже не взглянул на меня, — мучилась Кира позже, вспоминая их неожиданную встречу. — Ведь вспомнил, я уверена! Еще и издевался. Даже не попрощался…» — уныло заключила она, в очередной раз вздыхая над многочисленными портретами «спасителя».

Если бы мать заглянула в заветную папку, то непременно поразилась бы обилию новых ярких портретов молодого человека. Кира дополнила последнюю работу новыми деталями: мелкие морщинки в уголках глаз, легкая усмешка, чуть тронувшая губы. Такая простая и такая…

— … красивая, правда?

Это Анфиса. Все никак не успокоится, обсасывая детали уже с неделю.

— А глаза-то, глаза! Как небо в непогоду.

«Неправда! — так и хочется возразить лучшей подруге. — Не как небо — как дождь утром. Такие же темные, пасмурные. Хотя…»

— По-моему, когда он на тебя смотрел, то у него глаза потемнели.

Анфиса несколько смущенно улыбается и уже в который раз вздыхает, вспоминая.

— Потемнели — от желания, значит, — с видом знатока изрекает она, поудобнее устраиваясь в кресле. — Значит, он меня захотел, хоть и упирался: «Правила, отвечать не буду!». А телефон свой так и не дал, — погрустнев, добавляет она. — Михаил — тот дурачок наивный. Клюнул на меня сразу, уши развесил, рот раззявил, слюнки в три ручья текли.

— Фис, ты мне лучше скажи, долго ты еще будешь тянуть меня на свои тренировки? Ты ведь знаешь, мне это неинтересно.

— Сколько надо — столько и буду! Ты тоже знаешь, как мне нравится Кирилл. Только он какой-то… странноватый. Мной как девушкой не интересуется, на занятия не ходит. Хотя он всегда присутствует в клубе, я знаю.

— Откуда?

— Оттуда. Мишка хоть и корчит из себя крутяшку, да только главный у них — Кирилл. Его все слушаются, и говорит он очень спокойно, уверенно. Ах, ну какой красавец, а!

«Действительно, красавец, — соглашалась Кира, бездумно вычерчивая непонятные узоры. — Даром я, что ли, пачку бумаги на его портреты извожу?».

— А он тебе и вправду нравится, или это так, твоя очередная прихоть? — осторожно спросила она у подруги.

Анфиса задумалась.

— Он мне нравится, — наконец произнесла она. — Я готова на него часами смотреть. И я… хочу его. Очень хочу, Кир! У меня такого еще никогда не было.

— А ты… не думаешь, что, получив свое, просто перебесишься, а потом еще и жалеть будешь?

— Не знаю. Сейчас я знаю только одно: я хочу этого мужчину! Он сопротивляется — но это только вопрос времени. Я тебе обещаю, что очень, очень скоро Кирилл сломается, сдастся и будет моим!

Кира и не сомневалась в этом: Анфиса была из тех девушек, которые умели подчинить себе любого человека. Но все равно ей, лучшей, близкой подруге было тоскливо. Она верила в успех Анфисы и боялась узнать об этом. Понимала, что это неизбежно — и не могла, не хотела этого принять. Ее слабая надежда на то, что Кириллу не нравятся девушки вроде Филатовой, не давала скатиться в пропасть безнадеги. И Кира каждый день мысленно молила своего «спасителя» о том, чтобы он смог устоять перед чарами ее лучшей подруги.

* * *

— Кира? — мать вошла в комнату, предварительно постучав в дверь. Ответа не последовало, и она решила, что дочь уснула либо не слышит. Надо бы ее разбудить и поторопить — вечером их ждут в гости, а Сыроевы не любят ждать, их свекровь просто помешана на пунктуальности! Черт бы побрал всю их семейку — но мужу нужны эти «дружеские отношения», ведь Сыроев — один из влиятельнейших людей в их области, он и только он имеет доступы ко всем кабинетам чиновников. А Андрюша планирует расширяться, открывает новые точки за пределами города. Сейчас автомоечный бизнес становится весьма и весьма прибыльным. Дела мужа идут в гору…

Не так давно Инна разговаривала с мужем о будущем их единственной дочери.

— Иннуля, я пока еще молод, да и ты — тоже. Но Кира уже выросла, скоро ей захочется создать свою семью, и кто знает, какого зятя она нам приведет? Хорошо бы попался настоящий мужчина, который смог бы тащить семейный бизнес. Кира — девушка очень умная, мы это знаем, но у нее все же женский характер. Ей нужен мужчина. Сильное плечо, на которое можно будет опереться. А не то конкуренты в два счета задавят.

— Андрюша, я все понимаю, — со вздохом ответила Инна. — Ну вот дружат они с Лешей, очень давно дружат. Хороший мальчик, воспитанный, умненький, симпатичный — чем не пара? А я спросила как-то у нее про их дружбу, так знаешь, что она ответила? Что они с детства — как брат и сестра, и иначе он не воспринимается.

— Иннуль, а как тебе Сыроев-младший? Давай познакомим их? Кстати, скоро у отца день рождения, он приглашает всю семью. Заодно и Киру пора в свет выводить, а то она, кроме своего универа и английских писателей, ничего не видит.

— Сыроевы? — Инна задумалась, озадаченно хмуря лоб. — Мне не нравится их обстановка в семье. Он ведь недавно завел себе новую пассию — ну что ты на меня так смотришь, Андрюша! — об этом говорят во всех салонах, кстати! И какой пример он подает своему сыну?

— Ну-у… Милая моя, если с этой точки зрения рассматривать кандидатуры для нашей Кирочки, то, думаю, она у нас в старых девах останется.

— Дорогой мой муженек, ну уж лучше пусть в девах, чем абы кого?

Андрей Николаевич тяжело вздохнул.

— Инна Аркадьевна, я ведь не вечен…

Он был намного старше жены: разница в возрасте составляла более десяти лет. И в последнее время стал все чаще жаловаться на внезапные приступы боли с левой стороны груди.

Поэтому сегодня Инна вошла в комнату к дочери с твердым намерением вытащить девочку на «светский раут».

Дочери в комнате не оказалось, и Инна уже хотела выйти, как вдруг увидела на кресле у окна забытую папку для рисования. Вообще-то в их семье отношения строились на доверии, и у каждого было свое личное пространство, нарушать которое не дозволялось никому.

Но в последнее время Кира часто бывала задумчивой — тише, чем обычно, все чаще уединялась в своей комнате, все больше читала, читала… Про рисование — свое хобби, которым увлекалась с детства с завидным фанатизмом — забыла. По крайней мере, мать уже давно не видела новых рисунков.

А сейчас та самая папка лежала на виду, ничем не прикрытая, и было заметно, что в ней все же появляются новые работы.

«Я ничего такого не сделаю, — попыталась уверить себя Инна, — просто посмотрю, что нового у нее есть. К тому же дочь в последнее время стала какой-то скрытной. Я ведь мать все-таки, мне нужно быть в курсе, что происходит в жизни ребенка. На всякий случай… Я только посмотрю!».

Успокоив таким образом свою совесть, Инна воровато оглянулась на дверь, осторожно подошла к креслу и приподняла уголок папки. Внутри оказалось довольно много разных зарисовок, но всех их объединяло одно: на Инну с бумаги смотрел один и тот же человек.

Листов десять законченных портретов карандашом: в кепке, без кепки, с массивной золотой цепью, с расстегнутым воротом, в средневековой шляпе с пером и блестящей пряжкой на застегнутом плаще… Вьющиеся волосы темной волной падают на лоб, черные брови изогнуты «в меру», и взгляд — хмурый, серьезный, проникающий в самое сердце…

На вид мужчине можно было дать около двадцати пяти лет. И только чуть заметная маленькая складочка между бровей да сеть мелких шрамов на подбородке говорили о том, что этому молодому человеку уже пришлось пережить в жизни нечто тяжелое.

Изображения были настолько яркими, детальными, что ей показалось, будто она рассматривает фотографии.

Ни слова не говоря, Инна молча сложила работы назад в папку и вышла из комнаты.

* * *

Перебирая в уме всех знакомых дочери, Инна в конце концов пришла к выводу, что загадочный красавец с рисунков встретился Кире на той вечеринке, куда дочь уходила после закрытия сессии. Почему именно там?

— Да потому, что он не похож на студента — у него слишком взрослое лицо для этого. Слишком серьезное. Можно даже сказать, жесткое. Кира любит рисовать — в особенности, лица, но я что-то не припомню, чтобы она уделяла столько внимания одному человеку. В ее портфолио можно встретить кучу разных лиц — друзей, знакомых, просто встречных прохожих… Но все они изображены один, максимум два раза!

Она посмотрела на мужа.

После своего «открытия» ей понадобилось около двух дней, чтобы переварить добытую информацию, а затем рассказать все мужу.

— И что? — он вздохнул, отложив в сторону книгу, которую до этого держал в руках, и с удовольствием вгляделся в красивое лицо жены. — Ну учится какой-нибудь мальчик в ее универе. На каком-нибудь заочном отделении, появляется раз в полгода на сессии. У него фактурная внешность, а наша Кира это заметила.

— Андрюша, да ты не видел этот… портрет! Это далеко не студент! И даже не преподаватель. Это не просто человек с улицы, это… — она запнулась, вспоминая. — Это такое живое, настоящее лицо! Кира еще никогда и никого так не рисовала. И уж тем более в таких количествах.

— Ну ладно, ладно, уговорила, дорогая, — муж примирительно поднял руки, шурша теплым халатом. — Дочь влюбилась. И что дальше?

— Не знаю, Андрюша. Раньше она мне все-все рассказывала, а теперь? Теперь из нее ни слова не вытянешь. И такой дочь стала после той их студенческой вечеринки.

— Ну что ты так переживаешь, Ин? Вспомни себя в ее возрасте, а?

— В ее возрасте я уже за тебя замуж выскочила, — улыбнувшись, вспомнила Инна. — И маленькую Киру на руках качала.

— Ну вот, видишь. Так что радуйся — дочка не пошла по твоим стопам. Хотя зачать ребенка — дело недолгое, — пошутил он, снимая халат и вытягиваясь под одеялом на шелковой простыне, с наслаждением ощущая мягкую ткань.

— Андрюша, я очень переживаю за нее. Она… слишком идеалистка. Да, она не похожа на меня, да и на тебя — тоже. Но я боюсь, как бы она себе не нафантазировала ничего такого… Витая в облаках, очень легко не заметить происходящее на земле. А потом так больно будет падать оттуда.

— Иннуль, я думаю, Кира — взрослая девочка, с трезвым взглядом и включенными мозгами — когда надо. Давай все же доверять ей. Пусть рисует, если ей это необходимо. Пусть мечтает, если так уж хочется. Все же лучше, чем по клубам шататься.

— А как же Сыроев-младший?

— По-моему, он ей не понравился. По крайней мере, мне так показалось.

— Ну разумеется, не понравился! Она себе незнакомого принца все рисует.

Муж усмехнулся и притянул к себе обеспокоенную жену.

— А что, и вправду так хорош «незнакомый принц»?

— Хорош. Молодые все хороши. Вот только что у них на уме?

* * *

Сегодня ей приснился странный сон: вроде идет она по улице, а навстречу ей — тот самый незнакомец. Жестокий взгляд, которым он одарил Киру, похолодил сердце, а она все равно, несмотря ни на что, тянется к нему. Чувствует его властные губы на своих, его горячий шепот, его сбивчивое дыхание… И вдруг его отбрасывает назад, он ударяется затылком о тротуар, из раны течет кровь… Над ним склоняется… Леха и кровожадно скалит зубы…

Она проснулась от собственного крика. Сердце колотилось, как ненормальное.

Лешка, ее друг, ее близкая душа, человек, которого она знала с детства — и в таком «амплуа»?

— Это сон… это сон… — облегченно выдохнула она, снова закрывая глаза. — Надо бы поменьше думать о… И вообще выбросить его из своих мыслей. Фу! Совсем с головой все плохо.

Она встала, потянулась у зеркала и решительным жестом вытянула из папки стопку рисунков. Перебрала их снова, уже в который раз, и…

И в дверь постучали.

— Дочь?

Мама. Некстати — впрочем, как всегда в последнее время. Кира аккуратно сложила рисунки обратно, вдохнула воздуха и:

— Да, ма?

Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова Инны:

— Можно?

— Конечно, почему ты спрашиваешь? — улыбнулась Кира.

— Ну, вдруг ты слишком занята и не хочешь никого видеть.

— Я всегда рада тебя видеть, ма, — снова улыбнулась Кира, откладывая в сторону папку как можно небрежнее. — Ты просто так или что-то хотела?

— Нет. То есть да. У тебя найдется несколько минут для разговора по душам?

— Да хоть целый час.

— Отлично, — сказала мать, входя в комнату и присаживаясь на кровать напротив дочери. — Я по поводу недавней вечеринки.

Кира удивленно подняла брови.

— Хочу тебя пожурить, дочь. Ты почему была так неприветлива с сыном отцовского друга?

— С Никитой?

— Ну да. Сыроевы — вообще хорошая семья, и…

— Мам, эта семья, может быть, и хорошая, только их сынок придурочный какой-то. Ему сколько лет? Двадцать шесть? Он даже старше меня. А ведет себя, как пятнадцатилетка. Шуточки у него плоские. Он, наверное, думал, что я глупая наивная девчонка, да? Как все его окружение из этих силиконовых барби-кукол?

— Кир, ну что ты, в самом деле?

— Потому что «Кира — это же сокращенно от Кирилл, а полное имя у тебя какое? Гы-гы-гы!» — ну совершенно не смешно!

Инна хмыкнула и покачала головой.

— Ты слишком придираешься, дорогая моя. Ну о чем он мог с тобой говорить, если он тебя впервые видит?

— Ну уж не о том, что я скучная.

— Он сказал это тебе?

— Нет, он сказал это обо мне. Кому-то там, в трубку. Думал, что я не слышу, а я почти за его спиной стояла.

— Кира, ты действительно слишком придираешься.

— Может, это вы слишком придираетесь? Я не могу физически общаться с людьми, которые не знают, кто такой Белый Клык! — вспылила Кира. — Представляешь, он думает, что Белый Клык — это что-то про первобытных людей! О чем можно дальше с ним говорить?!

— Зря ты так, Никита Сыроев — очень образован…

— Кто тебе сказал эту глупость?

— Ну… его родители. Наверное, он не знал, как начать с тобой разговор.

— Ты общалась с его родителями, один из которых — стареющий папашка, а вторая — моделька с размером бюста «мегаплюс»? Которая знает, как спросить дорогу к отелю на пяти языках? Причем эта мамочка — ненамного старше «сыночка».

«Она ведь права, — подумала Инна. — Она озвучивает мои мысли. Да ведь у меня такое же отношение к этой семье…».

— Дочь, я понимаю, что ты чувствуешь, когда общаешься с ему подобными. Но ты слишком избирательна. Мы с отцом переживаем за тебя, в твоем возрасте девочки гуляют в клубах, налаживают личную жизнь, а…

— А мне неинтересны клубы, ма, — пожала плечами Кира. — Ну неинтересны, и все. Там люди — они такие… примитивные.

— Все ли? — Инна бросила быстрый взгляд на папку. Кира перехватила его, смутилась.

— Нет. Да. Не знаю.

— А что там с твоим проектом? Продвигается?

— Нет, — Кира виновато посмотрела на мать. — Не получается. Вдохновения нет.

— Почему же? Может быть, хватит уже взаперти сидеть? Вышла бы, проветрилась… С Анфисой, Лешей…

«Спасибо, я уже один раз развеялась», — хотела сказать Кира, но промолчала. Инна расценила это молчание как согласие и воодушевилась:

— Ты же никуда не ходишь, дочь. Тебе не скучно с книжкой весь день сидеть?

— Не скучно, ма, я же не только… — Кира запнулась, спохватившись, но тут же рассмеялась: — Ну ладно, ты меня поймала. Я рисую, да.

Инна понимающе улыбнулась.

— Можно посмотреть? — осторожно спросила она.

Кира вместо ответа протянула ей папку.

Разумеется, большинство этих работ Инна уже видела, но появились некоторые другие.

Молодой парень стоит спиной к зрителю, воротник рубашки поднят, скрывая крепкую шею; ткань заметно обтягивает широкие плечи. А вот появился и профиль — тонкий нос с небольшой горбинкой — будто в этом месте он был сломан и неправильно сросся; брови хмурятся, глаза устремлены прямо вдаль, будто пытаются отыскать кого-то невидимого, не попавшего в поле зрения художника… Губы резко очерчены, но линии правильные, придающие лицу особую красоту. Высокий лоб — на него короткой волной падает неизменная темная прядь.

— Кто это? — наконец спросила Инна, перестав изучать рисунки. Кира в ответ только пожала плечами.

— Не знаю, — честно ответила она. Инна приподняла бровь.

— Не знаешь? Но рисуешь незнакомого человека?

— Это все по памяти, ма, — как можно небрежнее произнесла Кира. — Ну, знаешь… Одно из многих лиц. Просто прохожий с улицы.

— «Просто прохожему» ты уделяешь столько внимания? — хмыкнула мать, все разглядывая портреты. — Если честно, я подумала, что этот мальчик — какой-нибудь актер, ну, из новых, еще не особо известных.

— Нет, это не актер, а обычный человек с улицы, — повторила Кира, пытаясь выровнять отчего-то сбившееся дыхание. — Я его увидела после той вечеринки в клубе.

— Это парень из клуба? — уточнила Инна.

— Да нет же, ма! Ты меня не слышишь? Я же говорю: это прохожий, человек с улицы. Я его увидела, пока на свежий воздух выходила. Я даже не знаю, как его зовут.

— Тогда почему?..

— Потому что у него интересный типаж! На это лицо можно примерить какой угодно образ, и ему все, абсолютно все пойдет, разве ты не видишь?

Инна озадаченно помолчала.

— Ты мне ничего не хочешь рассказать? — наконец спросила она. И Кира сникла.

— Нет, мама. Не потому, что не хочу, а… послушай, мне действительно нечего тебе рассказывать. Я действительно не знаю, ни кто это, ни как его зовут, ни сколько ему лет. Не знаю, учится ли он и где, кто его родители, где живет и прочее. Я его тогда увидела в первый раз, и… больше он мне не встречался.

— Видела один раз несколько минут и в деталях запомнила лицо? — улыбнувшись, грустно спросила мать.

— Ну… да.

— Он симпатичный, — заметила Инна, снова взяв в руки папку. — Наверняка от девчонок отбоя нет.

— Наверное, — рассеянно ответила Кира, думая о своем, — не знаю. Он один был.

— Вы пообщались? Он даже не взял у тебя номер телефона?

— Нет. Ну… то есть мы успели пообщаться. Но телефона я ему не дала.

Кира не сказала о том, при каких обстоятельствах ей пришлось «пообщаться» с молодым человеком. И почему он не взял у нее номера. И почему она сменила корпус с защитным стеклом на еще новеньком айфоне. И вообще, почему она неделю сидела дома — ждала, когда разбитый гаджет заменят на целый.

— И не утруждай себя расследованиями, опрашивая моих друзей и сокурсников, — предупредила Инну дочь. — Они все равно о нем ничего не знают.

— Ты не рассказывала об этом мальчике даже Анфисе?

— Нет, — угрюмо ответила Кира. — Она не знает. Никто не знает.

— А может быть, имеет смысл снова сходить в тот клуб?

— Нет, не имеет, — отрезала девушка, не без содрогания вспоминая троих парней, без сознания лежавших на теплом асфальте. — И вообще, мне не очень нравятся все эти клубы, ты же знаешь.

— Так, вероятно, мальчик потому и не попросил твоего телефона, что ты все время сидишь дома? — не отставала Инна. — Вон, посмотри на Анфису: какая веселая, живая, яркая девушка! Ну ты ведь не хуже ее, дочь!

Кире надоело оправдываться, что она предпочитает клубам книги в домашней обстановке.

— Мама! Ну сколько раз говорить тебе: я не такая, как она. Я не люблю шумные компании, громкую музыку, подвыпивших парней. Мне с ними скучно. Понимаешь?

— Ох, Кира, — вздохнула Инна, — да все я понимаю. Но боюсь, так мы с отцом не дождемся ни зятя, ни внуков.

— Почему же? — засмеялась Кира, обнимая мать и положив ей голову на плечо. — Всех вы дождетесь, вы у меня еще очень молоды. Просто пока не время, вы мне доучиться хотя бы дайте.

Инна ничего не ответила, молча гладя волосы дочери.

* * *

Раздевалка была уже пустой — занятия закончились, в клубе оставались только тренеры.

— Кир, — Миша был серьезным, как никогда. — Я вот все хотел спросить: почему у тебя до сих пор нет девушки?

— Что за вопросы, брат? — насмешливо ответит тот, — ты хочешь занять пустующее место?

— Да ну тебя, — поморщился напарник. — У меня тут другой интерес.

— Ты о Филатовой?

— Догадлив, смотри-ка.

— Ну, я вижу, как ты на нее смотришь.

— Это так заметно?

— Есть такое.

— А я вижу, как она смотрит на тебя.

— И тебе это не нравится, разумеется.

— Само собой.

— Думаешь, у тебя есть шансы?

— А почему бы и нет? Если ты не будешь мешать мне завоевывать эту принцессу…

— Да кто мешает-то? Завоевывай.

— И ты не возражаешь?

— Нет.

— Всегда знал, что с тобой можно договориться, — ухмыльнулся напарник, враз повеселев. — Только учти, если что мое — я это никому не отдам!

— Да пожалуйста! — Кириллу стал надоедать этот словесный поединок. Тянуло домой — в уютную тишину с мягким диваном и запахом маминой печеной картошки. Сегодня хотелось отоспаться — завтра был запланирован очередной бой, причем Лысый обещал поднять хорошие бабки. Деньги сейчас не помешали бы: в последнее время его старенькая «девятка» начала буквально сыпаться, требуя к себе повышенного внимания.

— В общем, Миш, — решил он поскорее закончить бесполезный разговор, — мне эта девушка неинтересна. Можешь перед ней хоть на голове ходить, если так захотел покувыркаться.

— Вот я тебе поражаюсь, Кир, — вздохнул напарник, одеваясь. — Такие телки на тебя вешались и вешаются. А ты — как бетонный прямо!

Кирилл рывком притянул к себе напарника за воротник рубашки.

— На что намекаешь, Миша? — голос спокойный, но в глазах плещется самая настоящая ярость. — Не понимаю, поясни.

— Да ладно тебе, брат, — испуганно пробормотал тот, даже не пытаясь вырваться. — Я ж не в том смысле…

Об особой жестокости Кирилла в определенных кругах ходили легенды. Будто во время драк у него крышу напрочь срывает. Будто он забывает о том, что перед ним человек, а не боксерская груша. Что ему человека завалить — раз плюнуть, и что труп потом будут искать очень и очень долго. И маловероятно, что найдут. Однажды кто-то пошутил, что Кирилл имеет неправильную ориентацию, и «это на самом деле, вот не вру! Правда, а то стал бы он таскать с собой повсеместно фотку какого-то паренька?».

Да, в тот раз Кирилл переодевался после одного боя и нечаянно выронил фото, где они с Толькой смеялись в обнимку. Он не помнит, что за повод был, над чем они хохотали тогда. Просто им было весело.

— О-о, вот это нежности! — гоготнул кто-то из участников боя. — Как вам тут весело! С чего бы это? — он помахал снимком перед носом Кирилла, как бы поддразнивая его.

— Отдай, — Кирилл с плохо скрываемой ненавистью вгляделся в веснушчатое лицо противника. Если бы веснушчатый был повнимательней, он непременно заметил бы резкую перемену настроения в человеке. Но рыжий участник был занят разглядыванием изображения, а потому не сразу сообразил, как очутился на полу раздевалки. Из разбитого носа потекла кровь, которую тот, шмыгая носом, тщетно пытался утереть.

От усталости на лице не осталось ни следа: теперь глаза Кирилла, будто туча, чернели из-под бровей, метая молнии.

— Ты чего? — рыжий испугался: взгляд противника не предвещал ничего хорошего. — Ты шуток не понимаешь? Ребя… — он начал затравленно озираться по сторонам, ища поддержку.

Но присутствующие молчали, не желая вступаться. Многие уже видели Кирилла в боях и не хотели сталкиваться с ним в повседневной жизни. А кое-кто только слышал про его «особую жестокость» по отношению к конкурентам и тоже не очень стремился подтверждать слухи на собственной шкуре.

Не получив поддержки со стороны, рыжий нервно поднялся, зло зыркнув в спину Кирилла, молча забрал свою сумку с вещами и вышел.

Следом за ним, спрятав фото в карман, вышел Кирилл…

Это сейчас, спустя какое-то время Кирилл мог более или менее спокойно реагировать на шутливые насмешки-намеки окружающих, говорящих о его ориентации. Хотя память Тольки охранял, как ревнивая преданная собака…

Миша все так же испуганно смотрел в лицо напарника, а Кириллу вдруг показалось, что он смотрит в другие, такие же напуганные глаза. Он выпустил Мишу, тряхнул головой и, выныривая из своих неожиданных воспоминаний, еле слышно произнес:

— Уйди, Миш.

Напарник был рад поскорее исчезнуть с глаз долой, но непонятное беспокойство пересилило страх.

— Кир, у тебя все в порядке?

«Нет!» — хотел ответить он. Но только отвернулся.

* * *

— Что это с нашей Анфиской, а? — подозрительно спросил он, косясь в сторону подруги.

— А что с ней? — тоже шепотом ответила Кира, старательно конспектируя лекцию.

— Она отсела от нас, в последнее время витает где-то в облаках.

— Да? — рассеянно ответила Кира, продолжая писать.

— Обнорская, ты меня удивляешь! — неожиданно вскипел Леха. — Это, в первую очередь, твоя близкая подруга! А она в последнее время совсем… ну совсем изменилась! Это как понимать?

Кира оторвалась от конспекта, внимательно глянув в лицо друга.

— Ты… ревнуешь?

Тот только плечом дернул.

— Нет, конечно. Просто… мне не нравится, что Фиска запала на одного из этих «спортсменов».

Кира затаила дыхание.

— И что? — как можно небрежнее, только бы он не услышал стук сердца. Да его, этот стук, кажется, уже вся аудитория вплоть до самой Анфисы, слышит…

— Ничего, — буркнул Леха, опуская голову, — просто мне это не нравится. Вы обе — мои лучшие, мои близкие девочки, и я за вас ну очень переживаю. Разве не понятно?

— Спасибо, — Кира с благодарной теплотой взглянула на друга. — Поверь, мы это очень, очень ценим.

— Охотно верю, — проворчал тот, — только не вижу как-то. Послушай, — оживился вдруг он, — вы же все равно секретничаете о своем, да? А может быть, тебе стоит поговорить с ней? Ну, как-то намекнуть на…

— Что ты переживаешь?

— Ну…

— Обнорская, Киреев, может быть, у вас имеется дополнительная информация по этой теме? — голос лектора громом разнесся по аудитории.

Ребята сконфуженно замолчали.

— Я жду. Мы ждем, — поторопил их лектор. — Ну и?

— Простите, Венцеслав Илларионович, — выдавила Кира, мысленно кляня себя за то, что допустила перешептывание на лекции. — Мы больше не будем не по теме.

— Я на это очень надеюсь, — вздохнул преподаватель и вернулся к своим записям. — Итак, продолжим…

Кира обернулась и бросила на подругу упрекающий взгляд. Леха промолчал. Но Анфиса ничего не заметила.

* * *

— Чего он до вас довязался? — поинтересовалась она позже.

Подруги сидели во внутреннем дворике универа, блаженно щурясь на уходящее солнце.

Стоял октябрь, и его последние теплые деньки стали своеобразной наградой тем, кто так не хотел прощаться с теплом.

Анфиса, светловолосая, стройная, невозможно красивая — в мини, на шпильках в сапожках из белой кожи так и притягивала к себе взгляды. Кира тоже невольно залюбовалась подругой.

Конечно, она знала, что нравится парням. Конечно, замечала и это подпитывало ее эго. Но сейчас девушка имела расстроенный, а никак не уверенный вид.

— Он довязался, что мы шепчемся на уроке.

— О чем шепчетесь? Или это секрет?

— Нет секрета, Фис, — Кира вздохнула: все-таки очень тяжело исполнять роль дипломата! — Леша переживает.

— По поводу? — Анфиса сосредоточенно курила, щуря глаза на дым.

— По поводу тебя, Филатова.

— Не поняла.

— Вот и мы не поймем, — Кира решила идти напролом, тем более что ей порядком надоело ходить вокруг да около. — Ты от нас отсаживаешься на «парах». Ты ходишь с таким убитым, а порой и загадочным видом, что мы просто обязаны допытаться, что происходит? И… Леша переживает, — повторила она, не надеясь, впрочем, на ответ.

Но подруга ее удивила.

— Пусть он не переживает! — беспечно махнула она рукой. — У меня все за-ме-ча-тель-но! — и вдруг всхлипнула, бросила сигарету прямо на асфальт. Присела на лавочку рядом с недоумевающей Кирой и заревела, захлебываясь слезами.

— Фис, ты чего? — испугалась Кира, обняв подругу, поглаживая ее по волосам, небрежно рассыпавшимся по вздрагивающим плечам. — Ну что ты, успокойся! Дома что-то? С отцом?

— Да что с ним будет! — со злостью воскликнула та, шмыгая носом. — Живет припеваючи, матери отстегивает откупные, трахает новую шлюху… Кобель! Все они кобели! — она рывком поднялась с лавочки, в сердцах пнув ее носком сапожка.

— Фис?..

Лицо Киры было настолько обеспокоенным, что девушка обессиленно опустилась рядом.

— Что с тобой происходит? Ты в последнее время совсем на себя непохожа. У тебя какие-то трудности? Чем я могу помочь?

— Кир… — она снова заплакала, утирая слезы, размазывая тушь по бледным щекам. — Ну чем ты поможешь, если он меня не любит?

— Как не любит?

— Ну не нужна я ему, понимаешь, не нужна!

— Как не нужна?! Ты что такое говоришь? Да он тебя очень, очень любит, иначе бы не оставил у себя, а выбросил из дома, как твою непутевую мать!

Анфиса на несколько секунд замерла, а потом вдруг расхохоталась.

— Ой… Прости-прости, я сейчас, сейчас, — она постаралась успокоиться, но все равно еще некоторое время нервно хихикала, несмотря на тщетные попытки замолчать.

Кира, видя, что у подруги начинается самая настоящая истерика, полезла в сумку, порылась в ней, достала пластинку валериановых пастилок и сунула в руки Филатовой.

— На, пожуй!

— Что это?

— Валерьянка.

— Ты поэтому всегда такая спокойная? — она снова хихикнула, шмыгнула носом, но пастилки взяла.

Спустя некоторое время Анфиса снова курила, спокойно щурилась на дым и говорила, говорила… А ее слова, словно сотни молоточков, все стучали и стучали в голову Киры.

— Он мне сразу понравился. И я поняла, что любым способом должна его получить. Я на эти тренировки записалась, чтоб почаще его видеть!..

* * *

— Ты знаешь, я потом осторожно навел справки. О том парне, которому Толька руку сломал. Как оказалось, именно его в городе не было — на тот момент его в армию забрали, так что он не при делах. Я снова в тупике: кого искать, где… Но я все равно буду продолжать поиски того козла, который забрал толькину душу. Меня только это и держит, мама.

Мать грустно улыбалась, слушая сына. И ее всепрощающий, всепонимающий взгляд с фотографии, перетянутой наискось черной шелковой лентой, проникал в самое сердце Кирилла.

Неделей ранее

Она поднималась по лестнице. Руки оттягивали сумки с продуктами, и в голове почему-то засел недоуменный вопрос: «Кто выкрутил все лампочки в поезде?».

В пролетах не было видно ничего — время не такое уж и позднее, около восьми вечера, однако темнело рано. Хорошо еще, что у них всего второй этаж — не так далеко тащиться.

Она уже поднялась на свою площадку, как вдруг краем глаза заметила какое-то движение. Тень двигалась бесшумно, и потому не было слышно ни единого шороха.

«Наверное, показалось…»

И это были последние мысли в жизни женщины.

* * *

В последний год Кирилл и его команда поправили свои дела, организовав настоящий спортклуб. Причем организационная инициатива исходила, как ни странно, от самих посетителей: очень многим хотелось ходить в настоящий тренажерный зал, заниматься «профессионально». Иметь консультанта на занятиях. Тренироваться.

Собрались единомышленники, посовещались. Кирилл был ужасно удивлен, когда однажды, придя с работы (на тот момент он подрабатывал грузчиком в местном супермаркете), встретил у дома толпу «интересующихся». В основном, это были свои же ребята. Захлебываясь от восторга, крича и перебивая друг друга, парни рассказали, что решили организовать собственный клуб…

Начались поиски подходящего помещения. Потом были переговоры в мэрии с чиновниками, после которых внесли первые взносы. Кириллу тогда пришлось продать старенькую «девятку». Было тяжело: чиновники оказались «с аппетитом», устраивали бесконечные проверки, облавы. Санэпидстанция, «пожарка», экспертиза из архитектуры — казалось, этим «вечно жаждущим» не будет конца…

Потом в клуб попал сын мэра, тринадцатилетний подросток с «трудновоспитуемым» характером, как выразилась его мачеха, приведшая пасынка на «перевоспитание», и… проверки прекратились. Кирилл не хотел принимать «сыночка», опасаясь, что в конце концов будет только хуже. Однако мальчишка оказался на удивление способным, быстро учился, схватывая все трюки и приемы буквально на лету, и Кирилл передумал.

Он вообще изначально поддался на уговоры открыть клуб только из-за Тольки — в его честь, в его память, вспоминая, как они с другом мечтали об этом. Очень часто Кирилл ловил себя на мысли, что Толька радовался бы вместе с ним удачам, огорчался бы так же, как и Кирилл, сердился бы, как и он… Сынок мэра чем-то напоминал ему Тольку, когда тот был еще совсем пацаненком…

В тот день он задержался в клубе дольше положенного: не хотелось идти в опустевшую квартиру, где все напоминало о матери. А еще накопились бумаги: надо было пробежаться по счетам за аренду, вычленить сметы для закупки нового хозинвентаря, раскидать зарплату персоналу.

Кирилл просматривал очередные документы, когда в дверь кабинета тихонько заскреблись.

— Да! — крикнул он, недоумевая, кто это. — Миш, это ты? Чего забыл?

Но это оказалась красивая подруга «заучки» (как он мысленно прозвал Киру). Назойливая девица.

— Можно, Кирилл?

— Что вы хотели?.. — он замялся, силясь припомнить имя визитерши. На память он не жаловался, но мозг автоматически отметал все ненужное, а потому информация об этой девушке была лишней.

— Анфиса. Анфиса Филатова, — она решила помочь ему. — Я бы хотела проконсультироваться.

О. Точно: Анфиса. Он удивленно поднял брови:

— Разве ваш личный тренер не…

— Нет, он не в курсе, — Анфиса змейкой скользнула в кабинет и как бы ненароком прикрыла дверь. — Мне бы хотелось получить консультацию у… более квалифицированного тренера.

Последнее слово она произнесла почти с придыханием и, осторожно отведя в сторону бумаги, лежащие на столе, присела на краешек.

— Что… Что вы делаете? — он растерялся.

Разумеется, у него был опыт общения с представительницами слабого пола. Разумеется, до того, как случилась эта трагедия с Толькой, в жизни Кирилла были девочки. Девушки. Женщины. И после ухода (он все никак не мог заставить себя произнести «смерти») друга — тоже. Внутренняя харизма, интересная внешность и спортивное телосложение без труда помогали ему завоевывать женские сердца.

Но появился Миша — он слыл еще большим сердцеедом. Многие девчонки заглядывались на него, и Миша знал это. Кирилл не претендовал на первое место — после того, как он остался один, он вообще рассматривал девушек исключительно как «объект для постельных отношений»: общаться с ними ему было скучно.

Поэтому он сейчас не просто удивился — растерялся.

— Что вы делаете? — повторил он, не найдя, что еще сказать.

— Кирилл, — Анфиса была решительной девочкой и потому нацелилась брать быка за рога, — ведь мы же с вами взрослые люди, что вы как мальчишка, в самом деле?

Она незаметно придвинулась к нему, попутно плавным движением оголяя правое плечо.

Он подскочил в кресле, рывком обогнул стол, схватил ее за руку и… стащил со стола.

— Я думаю, вам лучше отправиться домой, — решительно произнес он и потянул девушку к двери.

— Ни за что! — Анфиса уперлась, вцепившись в него. — Как ты не поймешь, что я хочу тебя, дубовая твоя башка!

Кирилл выпустил ее руку и уставился в глаза.

— Вот поэтому мы и не хотим записывать на тренировки девчонок, — зло выплюнул он, — потому что в конечном итоге клуб превратится в обычный траходром!

— Одно другому не мешает, — беспечно дернула она плечом, при этом в очередной раз оголив его. Кирилл невольно мазнул по нему взглядом, и это не укрылось от ее внимания. Тогда Анфиса с мягкой грацией кошки поднырнула под его руки и оказалась в замкнутом кольце.

— Я поймана, — прошептала она, улыбаясь, — я жертва.

И легонько куснула его за нижнюю губу, тут же зализывая место укуса.

«Заигрываешь?» — спросили его глаза.

«Заигрываю», — усмехнулась она.

«Не пожалеешь?»

«Никогда!»

Тогда он сам сжал ее в руках, каждым мускулом, каждой напряженной мышцей ощущая близость юности и дурманящего желания. И его отпустило.

* * *

Кира была поражена. Анфиска, ее подруга, ее практически сестра-родная-душа — и вдруг с ним!

«Я в него, по ходу, влюбилась, а он… он просто поиграл мной и бросил! Знаешь, он, по-моему, не понял, что он у меня — первый…»

Конечно, не понял. С его-то лицом, как у робота. С его-то глазами — тускло-серыми, погасшими. Ему вообще ничего не понять, ему все человеческое чуждо.

И почему так жжет в груди?

Потому что он — не ее парень?

Потому что он — не для нее?

Потому что они — такие разные. Из разных миров. Хоть и тезки…

Когда Кира узнала имя незнакомого спасителя, то решила, что это судьба.

Разумеется, он ей понравился тоже. Сразу. Да, у него куча недостатков, главный из которых — холодность. Во взгляде, душе, словах. В сердце. Дотронуться бы, проверить — а вдруг и тело у него холодное как лед?

Она невольно хихикнула в ответ своим мыслям. И тут же посерьезнела — услышала мамины шаги.

— Дочь, можно?

— Конечно, почему ты всегда спрашиваешь?

— А вдруг ты занята. Учебой, например.

— Ма, я всегда занята учебой, ты же знаешь… В свободное от чтения время.

— Так может, я в другой раз?

— Входи, конечно, — Кира закрыла книгу, которую читала сейчас, заложив страницу пальцами. — Что-то случилось? У тебя такой озабоченный вид.

— Случилось, Кир, — немного грустно улыбнулась Инна, — или не случилось… В общем, помнишь того мальчика, сына Сыроевых?

— Никиту? Еще бы не помнить, — Кира поморщилась, вспомнив.

— Ты знаешь, а он к нам в гости хочет.

Кира удивленно нахмурила брови.

— Зачем?

— Понимаешь… Его отец заключает на днях какую-то выгодную сделку с иностранными партнерами. Кажется, из Йоркшира. И хочет отправить туда сына, вроде как для ведения бизнеса — надо же как-то начинать свою работу. А Никита очень плохо знает английский…

— Все ясно, — перебила Кира и снова раскрыла книгу. Поискала глазами, чем бы заложить, увидела какую-то бумажку, всунула ее между страниц и снова захлопнула книгу с громким стуком. — Я все понимаю, ма. Вам не терпится от меня избавиться.

— Да что ты такое говоришь! — запротестовала Инна.

— То, что вижу. Сынку Сыроеву вовсе не нужен этот английский. С деньгами папочки он может найти себе идеального переводчика. А еще лучше — переводчицу. Но поскольку «сделка выгодная», а наши родители не хотят терять заработанный капитал, то самый оптимальный вариант — переженить деток.

— Кир, зачем ты так? — снова попыталась урезонить свою дочь Инна. И была поражена: только что спокойная Кира вспылила:

— А то я не вижу! Мама, эти Сыроевы — они же лживые насквозь! Что папочка с его мешком денег, что эта его новая молодая жена! Она же лицемерка, разве не видно? Его мать — настоящая мать! — хорошая женщина и могла бы воспитать достойного человека, но папуля оставил сына при себе и тот окончательно пропал. Хотя… Никита не лицемерит — он просто такой, как есть — лоботряс, разгильдяй и «валенок»! И это ты предлагаешь мне «присмотреться к нему получше»? Мама, да ты в своем уме? И ты, и папа…

Кира уже сама расстроилась, что слишком резко разговаривала с матерью. Но на душе было гадко — а все по той же непонятной причине, по которой она обиделась на… своего «спасителя».

Банальная ревность. Да.

— Я огорчена тем, что ты думаешь о нас в таком ключе, — медленно произнесла Инна, — и очень надеюсь, что все-таки когда-нибудь ты поймешь, как ошибалась…

— Ма, прости меня, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть! — на Киру снова накатила волна сожаления о необдуманности своих слов. — Просто… Понимаешь, со стороны это выглядело действительно так, будто вы с папой меня сватаете за этого Никиту. И будто хотите, чтобы я поскорее ушла из дома, чтобы не… сидеть на ваших шеях, — закончила она мысль и тут же поняла, насколько глупо прозвучала ее «версия».

Она подняла глаза и тоже несмело улыбнулась, глядя в искрящиеся смехом глаза матери. — Ну что?!

Инна отсмеялась и притянула к себе дочь, поглаживая ее по волосам.

— Доченька, да как ты могла такое подумать, а? Ты же у нас единственный ребенок, мы с папой отдадим последнее, чтобы ты была счастлива.

— Я… прости, мам, — вздохнула дочь, положив голову ей на плечо, — просто меня этот… Никита очень раздражает. Он глупый. Обещай, что вы с папой не будете больше пытаться сводить нас.

— Не будем, обещаю. Но им там действительно требуется переводчик… Ты ведь хотела где-то устроиться на лето?

— Хотела. Но раз у меня есть право выбора, то туда я не хочу. Лучше куда-нибудь при универе.

— За чисто символическую плату?

— Кажется, наша семья в деньгах не особо нуждается…

Мать и дочь посмотрели друг на друга и одновременно улыбнулись.

* * *

Конечно, теперь на тренировках он старался игнорировать красноречивые взгляды влюбленной дурочки. И даже почти получалось. Но иногда к ним приходила ее подруга. Зачем? Сама не занимается, сидит на галерке, ждет Анфису, уткнувшись в альбом.

Что она там рисовала? Кирилл очень надеялся, что не его.

«Возомнил! — усмехнулся он как-то, в очередной раз исподтишка наблюдая за «художницей». — Да кому придет в голову такое? Она небось сердечки рисует, стихи про любовь сочиняет. Нежный возраст и все такое. Вон к тому, Лехе. Они часто рядышком сидят, воркуют, голубки. У парня к ней определенно что-то есть. Эта связь — ее не объяснишь словами, не опишешь. Ее только почувствовать можно. Неужели она этого не понимает?».

— Все, тренировка окончена! — объявил Миша и стрельнул глазами в сторону Анфисы. Та, разумеется, не ответила взглядом, в очередной раз попытавшись достучаться до внимания Кирилла.

— Кирилл, — девушка замялась, подойдя вплотную к нему, потом, гордо вскинув подбородок, проговорила: — Ну хватит уже в прятки играть! Ты меня вообще не замечаешь?

«Нашла время! — раздраженно подумал он, собирая разбросанные вещи: куртку, перчатки, бейсболки — его и напарника. — Как же она не поймет…»

— Давай не будем выяснять отношения на людях, — мрачно бросил он, отворачиваясь.

— Отношения? — Анфиса повысила голос, и этого оказалось достаточно, чтобы в нем закипела ярость. — А они у нас есть, эти отношения?

— Тогда тем более не стоит закатывать мне истерик, — холодно ответил Кирилл, уставившись ей в переносицу. Это помогало — в трудных моментах, тяжелых разговорах, когда необходимо было успокоиться, чтобы не наделать непоправимых ошибок.

— Что-о?! — девушка, казалось, сейчас лопнет от переполнявших ее негативных эмоций.

— Что слышала. Извини, я спешу.

И он молча обошел ее, направляясь к выходу.

Кира со своего места не слышала подробности, но увидела, что между ними состоялся какой-то разговор, в результате которого у подруги резко упало настроение.

«Сама виновата, — решила она. — Тренера говорили, что не хотят брать девчонок. Но нашей Фиске больше других надо! Прицепилась к нему, вот и получает…».

— Пойдем, — вслух сказала она подошедшему другу, который в этот раз тоже пришел поглазеть на старания Филатовой. — Анфиса вроде уже закончила.

Они двинулись к ней. Кирилл, до этого успевший уже порядочно отойти, вдруг резко обернулся и вернулся к ним.

— Филатова, если у вас нет желания заниматься или вы наконец-то осознали всю бесполезность своих стараний — вас никто не держит. Также напоминаю, что посторонним тут не место — любопытствующие могут сходить поглазеть на уличные драки, — жестко сказал он, бросив неприязненный взгляд на Киру. Девушка непонимающе подняла брови, но промолчала. И Кириллу пришлось уйти, так и не получив ответа.

Почему-то его раздражало чрезмерное спокойствие этой… Киры. Она была какой-то… не такой, как ее смазливая подружка.

Разумеется, Кирилл не был прямо уж таким знатоком женских душ, но и монахом его назвать было нельзя. Просто он не привязывался ни к одной из тех «девочек на одну ночь». Они были ему неинтересны. Любую девушку он рассматривал исключительно как постельный объект, не более. И конечно, все они были очень даже…

А вот Кира его почему-то раздражала. Начала раздражать еще в тот раз, когда он вступился за нее перед теми придурками у клуба. Девочка виновата, сама заслужила — нечего по ночам в таком виде одной по улицам шастать. И зачем только влез?

Наверное, из-за Тольки. Вспомнил в тот раз, как друг полез, вступился за женщину. Еще и аргументы привел: «А если бы с твоей матерью такое случилось?».

Ну вступился и вступился. Забыли про «приключение». Так нет же, все мать «помогла»:

«Кир, моему однокласснику Гене — он профессор, помнишь, я тебе рассказывала? — требуется помощь, какие-то разъяснения по этому твоему каратэ. Поможешь?». Чудаковатый профессор оказался преподавателем вуза, в котором училась эта Кира.

Конечно, он ее сразу узнал, хоть и сделал вид, что не вспомнил. И почти сразу почувствовал это непонятное раздражение.

«Кажется, я ее тоже раздражаю, — сделал он вывод, перебирая ситуацию в уме в который раз. — У нас это одинаково взаимно. Как и имена».

Филатова пропускала уже третье занятие подряд и это почему-то его беспокоило. А может быть, беспокойство больше относилось к отсутствию ее подруги? Позвонить ей, что ли? Нет. Не нужно. Нельзя. Надо выдержать. А то еще начнет опять липнуть. А таких он не любил.

В раздевалке было тихо, уже половину «бойцов» вынесли с Арены, другая еще «боролась».

Скоро его выход.

Он никогда особенно не любил бои — относился к ним, как к работе. Место обыденное, рутинное, стабильно платежеспособное. Арена была частью его работы — не жизни, как у других, имеющих деньги, — и он делал дело хорошо, качественно, выкладываясь по полной: все-таки «работодатели» платили за выкладку хорошие деньги.

Чужих кулаков он не боялся, вовремя уворачивался от них и чаще использовал силу и ловкость, чем получал от противника.

«Не знаю, откуда это у меня, но я умею хорошо драться, — признался он как-то Тольке, — чувствую противника и предугадываю его действия».

Пока был мелким, побеждал в боях соседских мальчишек. Потом, повзрослев, стал утверждать место на районе. Они стали. Он и Толька.

Для своих они считались «местными шерифами» — наводили порядки во дворах, отучали местную шпану от хулиганства. «Занимались перевоспитанием», — любил говорить Толька. Кто знает, если бы он был сейчас жив, у них, возможно, все сложилось бы по-другому…

По привычке скатившись в размышления-воспоминания, он вновь почувствовал злость, медленно, но неизбежно нарастающую в нем с каждой минутой.

— Самсон, твой выход! — в раздевалку заглянул один из «быков» Лысого. И быстро исчез в коридоре. Побежал пялиться в монитор: ну конечно, сейчас очередной несчастный провалится в кому. Охранники это любили — наблюдать за тем, «как Самсон отбивает яйца даже самым матерым бойцам».

— Ты прямо отмороженный! — восхищенно признался ему как-то Василий, дежуривший в ту ночь на Арене. — Супер! Так их, сук, давить надо!

За что Василий не любил «сук», ему тогда было непонятно. Озарение пришло, когда однажды в сводке «Светской хроники» он увидел пьяного парня, учинившего скандал в каком-то ресторане за то, что официанты подали слишком теплую (или слишком холодную?) текилу. Парень был с подбитым глазом, и «фонарь» светил вполне узнаваемо — это был «привет» от Кирилла с поединка на Арене.

Получается, большая часть «бойцов» с Арены происходила из «золотой молодежи». Им наскучила обычная разгульная жизнь, пьянки с девочками и захотелось чего-то необычного для поднятия адреналина в крови. В принципе, каждый сходит с ума по-своему, а эти придурки еще и доплачивали за то, чтобы им били морды.

Но у Василия была другая точка зрения.

— Знаешь, Самсон, я тебе даже завидую, — как-то доверительно сказал он после очередного успешно проведенного боя. — Ты можешь беспрепятственно дать в морду и отбить яйца всем этим мажорикам, а тебе за это ничего не будет — все по чесноку, ты выиграл, ты круче их.

— Так мне за это деньги платят, — пожал плечами Кирилл.

— Да вот же. А я их как всех ненавижу — за их высокомерие, презрение, отношение ко мне, как к отбросу, холопу какому-то. Хотя я такой же, как и они — только что у меня нет богатого папочки, который из любого дерьма вытащить сможет.

— Так и ты набей морду мажорику — ты ж профи в этом деле.

— Не, не могу. Мне платят за то, чтобы я их охранял. Вот такой парадокс.

Снова вспомнив этот разговор, он поддался холодной разрушительной ярости, съедающей, сжигающей его душу, сердце, даже легкие.

Так было всегда и так было проще — реагировать на воздействие извне злобой, отмечать противника как раздражающий фактор и тут же гасить его, подавляя на самом низком старте. Кирилл никогда не признался бы в своей слабости: если ненавидишь — неважно, за что — проще начинаешь относиться к чужим проблемам, унижению, горю. Если даешь место жалости — считай, ты проиграл. А он никогда не проигрывал…

— В синем углу Арены — наш сегодняшний гость Макар-р-р! Жестокий, сильный, выносливый! Он посещал Арену уже четыре раза и не получил ни одного поражения…

Что жестокий — это видно по роже, ничего человеческого в ней нет. «Существо, не обезображенное интеллектом», — кажется, так однажды сказал кто-то умный?

— …А в красном углу Арены — любимчик публики, постоянный победитель самых жестких боев, спортсмен и просто красавчик — Самсо-о-он!

Публика восторженно ревела.

Ему обрыдли эти восторги, охи, ахи, вопли фанатиков и просто жадные до чужой боли взгляды. Его считали «самым страшным зверем среди себе подобных», но… Но чем от него отличались те, беснующиеся от восторга, возбужденные примитивным мордобоем и чужим запахом пота, смешанного с кровью, жаждущие кровавых расправ? Ничем.

Он не любил показных выступлений на публику, не приветствовал помпезных действий и слов. Ведь не будешь же рисоваться перед коллегами, выполняя какую-то работу, порученную тебе вышестоящим руководством?

…Удар. Один, второй, третий… Слышен хруст — кажется, он выбил противнику еще один зуб. Кровавые сопли на костяшках рук. Ярость, затуманивающая мозг, заставляющая долбить череп кулаками…

Толпа ревела от восторга, когда он поднял голову и случайно выхватил тот взгляд. Сотни глаз смотрели этот бой, а его угораздило зацепиться именно за эти…

От неожиданности он на мгновение растерялся и тут же был отброшен к краю ринга внезапно «ожившим» Макаром. На Арене пол буквально пылал, воздух становился все гуще, и мир постепенно сужался до размеров одного испуганного лица. Отчего-то он забыл, что бой еще не окончен, что нужно вырвать победу любой ценой — иначе не будет денег на оплату аренды помещения под спортклуб… Забыл, остановился, впившись глазами в эти глаза, и почему-то потерял сознание.

* * *

В себя пришел после того, как по векам больно резанул яркий холодный свет.

— Очнулся!

Над ним тут же склонились три лица. Одно он узнал сразу — это было лехино, с лохматой шевелюрой. Два других — женские, по крайней мере, он видел длинные волосы, и… второе лицо было очень, очень встревоженным.

— Может, все-таки «Скорую»?

— Не надо. Врачи начнут задавать ненужные вопросы, мы на них не сможем ответить.

«Что за черт?» — хотел сказать он, но не смог. И пришлось снова потерять сознание.

Угораздило же ее поддаться уговорам! Ну и зачем они поперлись туда?

«Фис, ты чего заскучала? На тренера этого обиделась, что ли? Да не слушай ты его, не бери в голову! Он просто выделывается. Я тебе так скажу: он, по ходу, не видел настоящей драки! Что он там говорил про уличные бои? Я слышал про одно место: вот там настоящая жесть! Пошли туда, а?»

Анфиса была потухшей, невеселой, о причине плохого настроения Лехе не говорила, а Кира после откровенного разговора с подругой с ним последними новостями не делилась. Парень решил, что Филатовой нанесли личное оскорбление, переживал за нее, был готов набить морду обидчику. Чтобы как-то отвлечь подругу от депрессивных мыслей, он придумал довольно оригинальный способ: сводить девушку на бои без правил, чтобы она убедилась — самбо не для нее.

Анфиса одна идти отказалась, и Кире пришлось составить ей компанию.

Все шло, как… шло: мордобой с кровью, беснующаяся толпа, бешеные противники. Кире было мерзко наблюдать за этим действом, и она все время отворачивалась. Однако и Филатовой, и Кирееву, похоже, бой понравился, они втянулись и тоже «болели» то за красный угол, то за синий.

Очень надеясь, что вскоре все позаканчивается и они смогут спокойно уйти домой из этого бедлама, Кира в который раз бросила взгляд на часы, а затем — на Арену.

— В синем углу — Мака-ар-р-р! — раскатился по помещению голос комментатора-судьи.

Вышел здоровый детина с каменным лицом.

— В красном углу — Са-ам-со-он! — прозвище второго участника боя потонуло в восторженном реве толпы.

«И чего они так ликуют? — раздраженно подумала Кира. — Прямо фанатики какие-то!»

— Да ладно! — неверяще выдавил из себя Леха.

Сначала она не поняла, отчего так сильно стало биться сердце: видимо, мозг отмечал детали на подсознательном уровне. Потом осознала, что сидит, замерев на месте, и даже, кажется, не дышит. И наконец согласилась с тем, что очень переживает за бойца из красного угла Арены.

Конечно, он побеждал. Конечно, он дрался легко. И все равно, несмотря на всю жестокость, двигался он… завораживающе, она даже залюбовалась им, неотрывно следя за каждым его движением.

И уже можно было считать бой оконченным, как вдруг черт его дернул поднять голову и бросить мимолетный взгляд в зал…

Как он увидел ее? Как заметил, выцепил из множества лиц именно ее, бледное от волнения, напуганное, переживающее? Влюбленное.

Кажется, в тот момент по ее лицу можно было прочесть все эмоции. Если бы он только увидел ее, то сразу понял бы все.

И он, наверное, услышал ее мысли. Потому что вдруг поднял голову и в этот момент их глаза встретились.

И потому в том, что он проиграл бой, виновата она — слишком долго удерживала его взгляд на себе.

«Поздравляю тебя, Кира, теперь ты снова оказалась виновата, что он получил в морду…»

Ей не хотелось уходить: вдруг он придет в себя, а рядом никого не будет?

Ее взбесило отношение друзей к пострадавшему: «Скорую» вызвать нельзя, оказать первую помощь некому, обратиться куда-то — тоже. Анфиса была в шоке, Леха — тоже, и тогда Кира приняла решение, удивившее ее саму.

— Поднять его можно? Только осторожно, Леш! Давайте дотащим его до моей машины. Алле, ребят, очнитесь: человек умирает!

— Кир, ему нельзя в больницу.

— Я это уже слышала, Леш. Помоги мне.

— И что?

— И поэтому мы едем ко мне за город.

* * *

…Удар. Еще один… Под кулаком слышится хруст кости — кажется, он сломал нос. Или костяшку руки.

— Да-а! Сам-сон! Сам-сон!

Скандирующая его прозвище толпа, в каком-то бешеном экстазе восторгающаяся этим боем…

Одно большое, хищно оскалившееся лицо. Нет — не лицо, звериная морда.

Он знает, что победит. Выиграет этот бой, как и многие другие. Все. Все прошлые бои.

Брызги крови из сломанного носа противника...

Соперник задыхается, кашляет, выплевывая кусочки зубов.

Самсон тоже задыхается — от злобы, ярости, охватившей его существо полностью — потому что в такие минуты мозг с лихорадочной ясностью воспроизводит картинку: темная аллея, освещенная лишь одним фонарем, глухой стук биты, катящейся по асфальту, лицо мальчишки, превратившееся в месиво, кроссовок с прожженной дыркой на носке…

И вдруг — будто током ударило! Дернул же его черт поднять голову, внезапно выхватить эти глаза. И почему-то задержать взгляд дольше, чем положено…

Потом — резкая боль и темнота…

Снова резкая боль — голова непроизвольно дернулась, завершая удар, и глаза сами собой открылись. В голове стоял гул, и слышно было, как сквозь вату. А потом зрение медленно возвратилось.

Над ним склонились лица — испуганные, чужие.

Открыв глаза, он уставился в потолок, блуждая по нему, ища знакомые трещинки на поверхности. И не нашел их. Вместо скромного абажура с потолка свешивалась красивая люстра в классическом стиле.

«Где я?» — хотел сказать, но не смог и только издал слабый стон. Стало мерзко от собственного бессилия.

Снова вернулся к склонившимся над ним лицам.

Лица все-таки узнал, а вот обстановку — нет.

— Очнулся? — это была Филатова. Опять она. — Кир, что делать будем?

«Домой отнесите», — снова хотелось сказать ему, но вместо слов вырвался новый стон.

— Как «что»? Афонину звонить.

— Да, но сейчас десять вечера.

— Да, но десять вечера — это еще не глубокая ночь, — отрезала Кира, набирая номер телефона их семейного врача. — Владислав Семеныч? Да. Добрый вечер. Простите, что так неожиданно, тут прямо ЧП… вы можете приехать? Спасибо.

Они вышли в соседнюю комнату. Анфиса с интересом поглядела на подругу.

— Ну ты даешь!

— Я должна ему помочь.

— «Должна»? Ты? Серьезно? И почему это?

Кира не отвечала, и Анфиса попыталась урезонить ее.

— Я понимаю, если бы ты у него занималась. Если бы мы дружили, общались. Если бы ты встречалась с ним в конце концов! Но этот человек обидел твою подругу — жестко причем обидел! — а ты… Ты хочешь ему помочь?

Видя, что подруга игнорирует ее вопросы, Анфиса пошла ва-банк:

— А что ты скажешь родителям? О том, как у тебя в комнате появился этот сильно избитый парень, и вообще — при каких обстоятельствах ты с ним встретилась? Вспомни, ты была на закрытой площадке, видела бои без правил, которые запрещены вообще-то, и стала свидетелем жестокого избиения человека! Как ты думаешь, как отреагируют родители? Я уже молчу про полицию.

Кира хмуро посмотрела на Анфису.

— «Была»? «Свидетелем»? Как буду объяснять? А, ну да, вас же с Лешей там не оказалось…

Анфиса смутилась.

— Кир, прости, я… Мне не то хотелось сказать…

Но Кира уже не слушала ее.

— Филатова, выйди. Раз я сама поперлась на этот запрещенный бой, то мне самой и отвечать.

— Кир!

— Такси вызвать или сама справишься?

— Кира!

— Фис, мне и вправду некогда с тобой. Давай домой, сейчас Афонин приедет.

— Обнорская, я никуда не выйду!

Кира безразлично посмотрела на нее.

— Как хочешь, — она пожала плечами, взяла мобильный телефон и, неожиданно размахнувшись, бросила его в стену. Анфиса ойкнула. Твердая обшивка дубовой облицовки могла выдержать все что угодно, а вот новый айфон с треском раскололся.

— Ты что делаешь! — закричала Анфиса, в ужасе бросаясь к разбитому стеклу.

— Пытаюсь защищаться, — спокойно ответила Кира, собирая осколки. — Видишь, хулиганье напало и хотело отобрать телефон у слабой девушки. И все было бы плохо, да вот вовремя вмешался случайный прохожий. Он ввязался в драку против двоих… нет, троих подонков, пристававших к несчастной. Итог: разбитый нос, разбитое лицо, разбитый айфон. А, еще, — она вспомнила что-то, воровато оглянулась на дверь, быстро стянула с себя маечку и… не успела Анфиса и рта раскрыть, как тонкая ткань, затрещав, разошлась по швам. Кира же снова надела маечку, поглядела на себя в зеркало и, удовлетворенно хмыкнув, повернулась к подруге.

— Если что-то захочешь рассказать кому-то, — поражаясь своему спокойствию, металлическим голосом произнесла она, — пожалуйста, сначала посоветуйся со мной.

В это время в дверь позвонили. Кира выскочила за дверь, и с лестницы второго этажа Анфиса увидела, как в холл вошел Афонин — семейный врач Обнорских.

— Кирочка, что случилось? — встревоженно спросил он, быстро поднимаясь наверх, в ее комнату.

— Владислав Семеныч, тут у нас такое… — срывающимся голосом пролепетала девушка, пытаясь приладить назад разорванную маечку, — проходите ко мне, пожалуйста.

— Приветствую, Анфиса, — врач кивнул Филатовой и прошел мимо. Анфиса молча кивнула ему в ответ.

Он бегло осмотрел лежавшего парня, затем мельком глянул на Киру.

— Неслабо, — оценил врач увиденное, — только не говорите, Кира, что он к вам приставал, и потому вы его так отделали.

— Я? Что? Ох, нет, — Кира смутилась, все еще прикрываясь разодранной маечкой, — нет, конечно. Ко мне привязались на заправке. Какие-то пьяные придурки. Вырвали вон айфон, — она виновато кивнула на разбитый гаджет, лежавший на столе. — Стали за руки тянуть, одежду хватать. До машины от кассы было метров десять-пятнадцать, я отойти не успела. Никого поблизости не оказалось, кассирша спряталась, только вот этот… несчастный. Он за меня вступился, за что и получил. Я его до машины дотащила, позвонила Анфиске и вам сразу.

— Что же вы, Кира, по ночам в одиночестве разгуливаете? Вам повезло, что этот самоотверженный молодой человек оказался рядом!

— Мне повезло, ему — нет, — сокрушенно вздохнула Кира, пожимая плечами. — Там все так серьезно, Владислав Семеныч?

— Хм, я бы не стал делать поспешных выводов. В принципе, диагнозы утешительные: организм молодой, оклемается. Ему покой нужен. И хороший сон. Я сейчас вколол ему обезболивающее, он проспит некоторое время, а, скорее всего, уже завтра к вечеру сможет самостоятельно передвигаться. Это вам не автокатастрофа, жизненно важные органы не задеты. Покой, покой и еще раз покой — и он через сутки будет как новенький, это я вам обещаю, — врач стал собирать чемоданчик.

— Спасибо вам, — с чувством произнесла Кира. — Еще раз простите, что выдернула в такое время. Вас отвезти в город?

— Ничего страшного, — улыбнулся врач, — звоните, я всегда на связи. И спасибо вам, я на своей машине.

Еще раз взглянув на лежащего парня, Афонин повернулся к Кире:

— Надо обращаться в полицию. Следует наказать тех… дебоширов.

— Да они уже и так наказаны, — вырвалось у нее, — в смысле, они же и так моральные уроды, — она поправила сама себя. — Так что, думаю, обращение в полицию ничего не даст. Только время потеряю.

— Вы уверены? — спросил врач, внимательно глядя ей в глаза.

Кира не отвела взгляд.

— Абсолютно.

— Тогда желаю скорейшего выздоровления. И удачи на дорогах.

— До свиданья, — попрощалась с врачом Анфиса.

Кира закрыла за ним дверь.

— Ну ты даешь! — только и сказала подруга, удивленно глядя на нее.

— Фис, я, кажется, уже говорила, что тебе лучше уйти?

* * *

Он снова открыл глаза: незнакомая обстановка насторожила. Даже мелькнула мысль, что его приволокли на квартиру к Лысому. Но рука нащупала нежный шелк простыни, а затем — и легкое одеяло.

— Эй! — получилось как-то слабо. Но, несмотря на полушепот, у кровати ощутилось движение и кто-то склонился над ним.

— Вы очнулись? Вам лучше?

Он немного подумал.

— Лучше.

Голова болела, и переносица тоже. Кажется, все-таки перелом. Но признаваться в этом незнакомой девушке, которой принадлежал низкий бархатный голос, не хотелось.

Он пошарил под одеялом и удивленно вскинул брови.

— Не помню, как затащил вас в постель, если честно, — сознался он, ища глазами хозяйку кровати.

— Это я затащила вас в постель, — девушка наконец-то появилась в поле его зрения, и он неверяще выдохнул:

— Это вы.

— Это я. А я — что? — передразнила она его, напомнив об их первой встрече.

— Из всего зала меня утащили именно вы.

— Не льстите себе. Я оказалась единственной, кто проявил к вам хоть какое-то сострадание.

— Где я?

— В моем доме.

Он сел в кровати, слегка поморщившись.

— Это я уже понял. Назовите район, где находится ваш дом.

— А зачем? Вы закажете такси?

— Почему такси? Мне вполне подойдет общественный транспорт.

— Тогда, я думаю, вам придется умереть в ожидании, — хмыкнула Кира, — потому что в этой части района общественный транспорт не предусмотрен.

— Что, все так плохо? Как же вы на учебу добираетесь? А, ну да, я и забыл, что в вашем вузе учатся детки богатых родителей. И вообще, зачем вам учиться, когда и так все на блюдечке поднесут?

Неожиданно для себя Кира разозлилась.

— Не знаю, отчего у вас такое резко негативное отношение к людям, зарабатывающим большие деньги, но поверьте: мы учимся наравне со всеми, а где-то — даже и больше. А то, что у вас жизнь неудачника, так я в этом не виновата. Напротив, я хотела вернуть вам долг — за то, что вы в тот раз спасли меня от тех уродов.

Его тоже стал раздражать этот разговор — непонятно отчего, ведь девушка, по сути, права. А он еще и высокомерничает. Но вот упоминание о неудачнике подействовало, как красная тряпка на быка.

Почему он так раздражал ее? Она сама не знала ответа на свой вопрос. Просто раздражал. Просто потому, что он ей нравился, а это ее пугало.

— Это вы меня… раздели?

— А то кто же? У меня вообще-то нет прислуги, хоть вы и считаете меня… принцесской.

Он ничего не ответил, хмыкнув. В комнате повисло молчание.

— Доктор вколол вам обезболивающее, — чтобы не молчать, сообщила Кира, — он вас осматривал, и…

— У меня ничего не болит.

— Не нужно бравады. Она вас сейчас не красит.

— А на Арене красила?

— Кто вам сказал такую чушь?

— Не красила? Жаль. Позвольте узнать тогда, почему вы на меня так пялились?

— Когда?

— На Арене.

Кира даже не нашлась, что ответить — до того ее поразила самоуверенность парня.

— Ну так что? Оказывается, у вас имеются тайные пристрастия? Пай-девочка вовсе не такая, какой хочет казаться?

— Прекратите сейчас же! — вспылила Кира. — Во-первых, какое ваше дело, какие пристрастия у меня есть! Во-вторых, вам лучше просто помолчать, полежать спокойно. В-третьих — вы свинья!

— Да, я такой, — вдруг легко согласился он, — поэтому вам лучше держаться от меня подальше.

— Да вообще без проблем! — бросила она и, хлопнув дверью, выскочила из спальни. И конечно, не увидела легкой усмешки, тронувшей его губы.

Ему снова удалось ее довести. Поздравляя себя с этой маленькой победой, он задался вопросом уже в который раз: почему она вызывает в нем такое раздражение?

«Зря ты так с ней, — укорил он себя, — девчонка вообще-то неплохая, бросилась на помощь. Наверняка выгородила меня перед своей семьей. Интересно, что она им наплела?».

А еще он подумал, что нужно перед ней извиниться. И завоевать ее расположение, потому что она знает всю эту «элиту», в которую он не вхож. Она может знать тех подонков, которые…

Почему он был в этом уверен? Потому что в ту страшную ночь он нашел возле Тольки пустую смятую пачку сигарет. Толька не курил ни разу, а сигареты были дорогие (это сразу он понял), незнакомой марки. Такие мог позволить себе не каждый.

На следующий день Кира стоически выдержала повторный допрос с пристрастием: кто, когда, откуда и прочее.

— Дочь, ну мы же должны хоть спасибо ему сказать, — попросила Инна, когда Кира наотрез отказалась впускать ее к «пострадавшему защитнику», как выразился Афонин. Он заглянул к ним на другой день, ближе к обеду — узнать, как самочувствие Кирилла.

— Ему нужен покой, — заявила Кира, строго глядя на Инну. — И вообще, когда отойдет немного, тогда и поблагодарите.

Но Афонину понадобилось переговорить с ней, и девушка вышла в кабинет отца. А Инна, снедаемая любопытством, все же заглянула в комнату.

Кирилл уже встал и, одетый, рассматривал книги на полках. Обернувшись на шорох, он поздоровался.

Инна не сумела остановиться вовремя и тихо ойкнула, прижав руку ко рту. Он смутился и, чтобы скрыть неловкость, развел руками.

— Не красавчик, да.

Он уже успел «полюбоваться» на себя в зеркало: место на переносице вспухло, с левой стороны лица через скулу, захватывая область около носа, наливался кровоподтек. Там тоже вспухло.

Несмотря на всю эту «красоту», Инна была изумлена не его «пострадавшим» видом — она узнала его. По глазам, вернее, по жесткому взгляду. А еще по мелким шрамам на подбородке, проглядывающим сквозь двухдневную щетину.

— Простите мне мою реакцию. Дочь говорила, что вы пострадали, но я не думала, что настолько.

— Да, — уклончиво ответил он, судорожно размышляя, что же про него успели наплести. — Так… получилось.

— Скажите, — не отставала Инна, — вот почему вы охрану не позвали? На заправках всегда есть либо охрана, либо «тревожная кнопка» у кассира. Там ребята-профессионалы, они знают такие приемы, что могут уложить хулиганов одной левой! Вы, и моя дочь в том числе, своей самодеятельностью чуть не привели себя к плачевным последствиям!

— Ну-у… — промямлил он, не зная, что говорить, — ну, там надо было действовать по ситуации…

Он уже раз десять пожалел, что оказался тут. И разозлился на Киру: где ее черти носят? Вот он на сто двадцать процентов уверен, что она наплела им какую-нибудь ересь, а он, ничего не зная, должен выкручиваться.

Он снова был зол на нее за то, что она увидела его поражение, притащила к себе. Проявила сострадание, в конце концов. Зачем, зачем она появилась в клубе? Зачем, и главное, как попала на Арену? Ее появление в его жизни не сулило ничего, кроме проблем — он понял это еще в прошлый раз.

Тут в комнату как раз вошла Кира и, увидев мать, нахмурилась:

— Ма, его тревожить нельзя, Владислав Семеныч запретил его даже двигать!

— Да? Тогда почему он у тебя стоит у окна?

— Потому что упрямый как осел!

— Потому что я хорошо себя чувствую.

— Потому что не надо своевольничать!

— Потому что не нужно мне указывать, что делать, а что — нет.

— Ах, ну да, ведь надо было бросить вас там и уйти с чистой совестью!

— Нет, надо было обязательно притащить меня к себе…

Они сверлили друг друга такими ожесточенными взглядами, что Инна даже слегка растерялась.

— Ну-ну, дети, успокойтесь, — попыталась она сгладить обстановку, — я вообще-то зашла, чтобы пригласить на… обед. В столовой уже все накрыто, так что, — она взглянула на Кирилла, — милости просим, будьте нашим гостем.

При упоминании об обеде у него непроизвольно заурчало в желудке.

— Мы сейчас, ма, — пообещала Кира в спину Инне.

— Не сомневаюсь, — донеслось из коридора.

Чтобы собраться с мыслями, Кира тянула время и поэтому аккуратно прикрыла дверь. Обернулась и поймала хмурый взгляд своего «спасителя» (или спасенного?).

— Что? — несколько нервно выдавила она.

— Это я хочу спросить: что? Что вы такого наплели своей матери?!

— Я сказала правду.

— Правду?!

— Э… почти.

— И что из этого «почти» осталось недосказанным?

— Знаете что! — снова начала злиться Кира. — Я вам почти жизнь спасла, между прочим. Банального «спасибо» хватило бы.

— Вы — мне? Да вы только проблемы создаете.

— Я?!

— Вы. Арена — закрытый бойцовский клуб, доступный лишь избранным. Как вы вообще туда попали?

— Вас это не касается.

— По-моему, очень даже касается. Зачем вы притащили меня к себе? Да еще и своему врачу показали, — он специально выделил это слово, — он, случаем, не интересовался, откуда вы меня откопали такого?

— Я ему сказала, что на меня на заправке напало трое подонков, что никого поблизости не оказалось, что я кричать стала, а тут вы появились. И вступились.

— И он поверил?

В голосе своего «спасителя» Кира услышала явную насмешку.

— Не знаю, — почему-то созналась она, — может, и не поверил. Но вопросов задавать не стал.

Кира и сама не поняла, почему ей так показалось.

— Ну конечно, он видел мои костяшки, — раздраженно пояснил парень, словно прочитав ее мысли. — Когда постоянно имеешь дело с… подонками, — чуть иронично произнес он, — костяшки на руках срастаются с мозолями. Это как костная мозоль. Ваш врач не мог ее не заметить.

— Ну а что мне надо было ему сказать?! — вспылила Кира. — Что вас чуть не убили на глазах у ненормальной публики?

— Арена — закрытый клуб, — повторил он, задумчиво хмуря брови, — там проходят бои без правил. Жестокие, кровавые бои. Там устраивают тотализатор. И как вы туда попали?

— Леша позвал, — нехотя ответила Кира. — Нам надо было Анфису из депрессии вытаскивать любым способом.

— Ничего себе способы!

— Между прочим, это все из-за вас!

— Чего? — не понял он. — Как из-за меня? Почему?

Кира вконец разозлилась. А может, в ней подняла голову ревность?

— Она влюбилась в тебя и переспала с тобой. Ну конечно, а на что она надеялась? Такие, как ты, только пользуются, об девчонок ноги вытирают! А ты у нее был первым вообще-то и даже не заметил этого!

Ее понесло.

«Мама! — испуганно подумала она. — Что я творю?!»

Она разозлилась так, что даже не заметила, как перешла на «ты».

— Ты что… несешь! — тоже рыкнул он. — Какой первый раз?

— Самый. Первый. Не знаешь, как это бывает? А, ну да: такие, как ты, вообще этим не озадачиваются.

— Какие? — переспросил он, делая шаг к ней.

— Такие!

— Какие? — повторил он, приближаясь к ней все ближе. Опасно ближе.

— Такие… — пролепетала она, спиной вжимаясь в стену, — как… ты.

И никто из них не понял, что произошло. Просто вдруг они почувствовали вкус губ друг друга. Его — с металлическим привкусом крови. Ее — нежно-мятный.

Она вздрогнула всем телом. И он — тоже.

Это длилось всего несколько секунд, а им показалось — вечность.

— А ты врать не научилась, — шепнул он в ее губы, — ничего толкового выдумать не можешь.

— Зато ты — враль первоклассный, — выдохнула она ему в ответ.

— И целуешься так себе, — почему-то не удержался он, все еще нависая над ней.

— Ну так научи! — бросила она. И сама испугалась своих слов.

— Из меня будет плохой учитель…

— Зато из меня — очень способная ученица…

Он снова потянулся к ней, и…

И вдруг раздался слишком резкий стук в дверь.

Они отскочили друг от друга.

— Привет, — в открывшийся проем просунулась голова Лехи. — Простите, если помешал, но… Кир, там вас мать ждет на обед.

В столовой Инна уже хлопотала над тарелками.

На удивленно поднятые брови дочери мать ответила не менее вызывающе-удивленным взглядом.

— Как вкусно, теть Ин, — восхитился Леха, — запахи, м-м…

— Леш, ты, наверное, не позавтракал, — улыбнулась Инна. — Давайте, руки вымыли и за стол! Кир, помоги мне.

Кирилл непроизвольно дернул головой, но, встретившись с легкой усмешкой Инны, отчего-то смутился и отвел глаза. Кира же, поджав губы, проследовала за матерью на кухню.

— А ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Ма, я же тебе уже рассказывала…

— Рассказывала, — согласилась Инна, — но как-то не очень… убедительно. И я ничего толком не поняла.

— Я заезжала вечером в гипер, — скучно начала Кира, попутно вздыхая, — потом на заправку. От кассы отошла, ко мне трое пристали. Пьяные…

— И именно в этот момент из ниоткуда появляется этот мальчик…

— Его Кириллом зовут, — машинально поправила Кира.

Инна понимающе кивнула.

— Познакомились, значит. Теперь понятно, почему он так дернулся, когда я тебя с собой позвала. У вас имена одинаковые.

— Ма…

— И он, конечно же, появился там...

— Ну да.

— Он.

— Да.

— Совершенно случайно.

— Д-да.

— Мальчик, чье лицо украшает последние, м-м... несколько тысяч портретов. «Типичное лицо, из которого можно вылепить любой образ» — так, кажется?

— Ну ма!

— Ты с ним встречаешься?

Кира растерялась. У нее никогда не было секретов от Инны, а тут, получается, появились.

— Нет, я с ним не встречаюсь, — тихо ответила она, — но я его и вправду буквально вытащила из той… драки.

— Он не похож на слюнтяя.

— Не похож…

— Тогда почему он дал вот так просто себя избить?

— Я… не знаю. Наверное, потому что их было трое? Здоровые бугаи.

— Он не выглядит хлюпиком.

— Ну ма!

— Он тебе нравится?

Кира вздохнула.

— Нравится, мам. Очень. Но мы и вправду не были… близко знакомы. До вчерашнего вечера.

— И поэтому он решил вступиться за незнакомую девушку на заправке.

— Ну… нет. У него Анфиска занимается… Занималась.

— Да? — удивилась Инна. — Очень интересно!

— Ма, там мальчики сейчас съедят все твои закуски, не дождавшись горячего!

— Ладно, — решила Инна, доставая из духовки запеченные стейки в фольге. — Помоги мне, отнесем это на стол.

Кира с опущенной головой поплелась за матерью, чувствуя себя предательницей.

Леха старался обходить стороной разговоры о событиях прошлого вечера. Инна что-то рассказывала, весело улыбаясь, а Кирилл, сидя напротив, не знал, куда деть глаза. Он чувствовал, что, несмотря на напускное веселье, Инна буквально сканирует его.

Кира не выдержала.

— Спасибо за обед, ма. Мы, наверное, пойдем наверх. Ребята, вы не против?

Леха чуть не подавился соком, и Кириллу, сидящему рядом, пришлось легонько постучать соседа по спине.

Инна успела отметить, что вполне безобидный жест был произведен достаточно профессионально — с точки зрения занимающегося спортом человека. Но она ничего не сказала, лишь чуть приподняв бровь.

— Спасибо, — поблагодарил его Леха, откашлявшись. — И вам спасибо, теть Ин. Как всегда, все очень и очень… — он широко улыбнулся.

Ребята молча вышли из столовой.

* * *

— Вот что, ребятки, — в коридоре Кирилл снова стал таким же, как и прежде — жестким, холодным, отстраненным, — большое спасибо вам за молчание и… поддержку, — он кинул быстрый взгляд на Киру, — я, пожалуй, пойду. А то загостился.

— Вам нельзя еще много двигаться, — сказала Кира, остановившись. — Доктор сказал…

— Ваш Айболит, вероятно, не совсем понимает, что это вполне пустяковые ссадины.

Сказано было довольно грубо, но он на это и рассчитывал: задавить в себе чуждые ранее чувства — благодарность, признательность, привязанность. После смерти Тольки он замкнулся в себе, не впуская никого в свой мир, кроме матери. А тут появилась эта девочка, и что-то в нем начало ломаться. И это было страшно.

— Вам нельзя никуда, вы не слышите? — как можно тверже повторила Кира. — Вам там все мозги отбили?

— Слышу, не повышайте на меня голос. Слух мне еще не отбили, это точно.

— И?

— Что «и»?

— Нельзя так наплевательски относиться к своему здоровью.

— Ребят, давайте прямо тут не будем ссориться, а? — попытался влезть в их перепалку Леха. Ни Кирилл, ни Кира даже не посмотрели в его сторону, сверля друг друга ненавистными взглядами.

— В вашей назойливой заботе не нуждаюсь.

— Это не забота, а элементарное проявление сострадания.

— Может быть, жалости?

— Нет, конечно. Но еще одно препирательство — и точно ничего, кроме жалости, не останется.

— Послушайте, девушка, — Кирилл начал терять терпение; левый бок ныл, и хотелось поскорее оказаться дома, на своей кушетке, — из множества парней вы пристали именно ко мне. Чем я вас так обидел?

— Ребят, давайте хотя бы в комнату зайдем? — опять Леха. Кира вконец разозлилась.

— Нет, это невозможно просто! Леш, ты на машине?

— Не, я с отцом был, он меня сюда закинул...

— Поехали, я тебя отвезу.

— Куда?

— Домой, в город.

— Я не хочу пока домой…

— А я хочу нормально поспать.

— Отвезите лучше меня в город, пожалуйста.

Сколько же яда было в этой вежливости!

— С удовольствием!

— Отлично.

— Леш, поехали, да побыстрей, — обратилась Кира к другу. — Этому неблагодарному молодому человеку не терпится покинуть мой чересчур гостеприимный дом. Ма, мы уехали!

* * *

Всю дорогу до города ехали в молчании. Чтобы тишина не была такой тягостной, Кира поставила классическую музыку в современной обработке. Это отвлекало от ненужных мыслей, а еще немного глушило воспоминания о прикосновении теплых губ с металлическим привкусом.

Неожиданно зазвонил мобильный.

— Да, пап. Что? Где будешь ждать? Прямо сейчас? Конечно, хочу! Я с Обнорской, мы скоро будем.

— Кир, — обратился Леха к девушке, — отец на рыбалку намылился, зовет меня с собой. Сказал, будет ждать на развилке при въезде в город. Под мостом-подъемником. Высадишь?

— Да, конечно, Леш.

Машина уже подъехала к переезду, и Кира весело помахала рукой из открытого окна солидному мужчине.

— Привет, девочка, — улыбнулся тот в ответ, — с нами не хочешь?

Кира покосилась на сидевшего сзади «спасителя». Через лобовое стекло не было видно его лица, но она вдруг почувствовала исходящее от него глухое раздражение.

— Нет, спасибо, дядь Вить. В другой раз.

— Как знаешь, — пожал плечами Киреев-старший, — родителям привет. Андрей уже дома?

— Нет, папа еще в Омске. Спасибо, приветы передам.

Кира подняла стекло, дала прощальный гудок и поехала дальше — в город. Сидевшего сзади Кирилла за тонированными стеклами не было видно.

— Высадите меня вон на той остановке, — вдруг сказал он.

— Как вы доберетесь до дома?

— На общественном транспорте, как все обычные люди.

— Который появится тут через пару часов?

— Возможно. Подышу пока воздухом, пообщаюсь с людьми.

Кира только хмыкнула, увидев привалившегося к скамейке остановки пьяного бомжа.

— Мда, общение выйдет увлекательным.

Он ничего не ответил.

— Адрес назовите, я отвезу вас домой.

Сначала он хотел возразить, но потом передумал, рассудив, что денег на проезд у него все равно нет, а бесплатная доставка до дома, да еще и с комфортом, не помешает.

— Жукова, 83. Я покажу.

Кира удивилась: на улице маршала Жукова у них была городская квартира. Не совсем жилая — скорее, для «переночевать». Правда, не там же, где жил Кирилл. Она решила промолчать.

— Покажите.

Подъехав к дому, она огляделась.

— Спасибо, — буркнул Кирилл, неловко пытаясь выбраться из машины.

— До свидания, — сухо ответила она и хотела отъехать, как вдруг Кирилл наклонился к окну:

— Может быть, зайдете? Я вас хотя бы кофе угощу. Или чаем. Вы не очень торопитесь?

Она растерялась, не зная, что сказать, и…

— Можно. На чай у меня пятнадцать минут найдется.

* * *

Уже поднимаясь по лестнице на свой этаж, он запоздало подумал, что зря все это затеял. Не нужно было это пафосное «заходите на чай» никому, можно ведь ограничиться простым «спасибо».

Впервые в жизни ему стало стыдно за свою квартиру одиночки-аскета. Решил выпендриться, дурак, пригласил симпатичную девушку к себе. На что он надеялся? На ее отказ, чтобы самому не мучиться угрызениями совести за негостеприимность?

А она… Она взяла и приняла приглашение. Вот ведь прилипала! Откуда-то узнала про существование Арены, да еще и попала на его бой! А может, это было специально просчитано и спланировано заранее?

«Ну и пусть, — решил он, неожиданно вызверившись, — вот увидит, как я живу и сколько зарабатываю, сразу исчезнет. Видали таких! Этим девочкам из «золотой молодежи» только толстые кошельки нужны. И эта — не исключение!».

Он подошел к почтовым ящикам, пошарил под одним из них, достал ключ от «английского» замка.

Кира следила за его действиями с любопытством, но молчала, никак не комментируя. Ей снова почудилось, что этот человек, как улитка, закрылся в своей раковине. Злится отчего-то. Наверное, оттого, что она узнала, где хранится ключ от квартиры. Ну и что тут такого?

— Я ничего никому не скажу, — решилась она нарушить священнодействие с ключом.

Он открыл дверь и пропустил вперед девушку, по пути нашаривая выключатель на стене.

— Кому и про что вы не собирались говорить? — наконец спросил он, закрывая за собой дверь.

— Вы наверняка злитесь, что я узнала про тайник, где хранится ключ от вашей квартиры. Но я никому не скажу, правда!

Ему стало смешно.

— Да пожалуйста, кому и сколько угодно! В моей квартире красть нечего. Воры будут разочарованы.

Она тоже улыбнулась.

— Понятно. Я только хотела рассуждать логически, чтобы понять, отчего вы злитесь.

— Вы любите логические задачи?

— Э… не очень, если честно.

— А с чего вы взяли, что я злюсь?

— Это видно по… вашим движениям. Когда вы в хорошем расположении духа, у вас даже плечи расслаблены. А когда не в настроении — спина, как струна натянутая.

Он снова усмехнулся, ставя чайник на плиту и шаря по буфетным полкам в поисках заварки.

— Интересное наблюдение. Неужели так заметно?

— Есть немного.

Они помолчали, пока он выставлял на стол чашки.

— А… где еще один жилец? Или их несколько?

Она ужасно боялась узнать, что у него уже есть девушка и он живет с ней лет десять, влюблен давно и прочно, и вот сейчас, буквально через полчаса откроется дверь и завалится какая-нибудь загорелая мадам с чемоданами и с радостным криком: «Милый, у нас наконец-то будет бэбик!» кинется ему на шею. А он, счастливый до омерзения, поцелует ее в макушку и спросит: «Как мама? Как ты отдохнула?».

От подобных мыслей у нее тоже упало настроение.

— Жилец? — непонимающе переспросил он.

— Ну… жилица, — несколько раздраженно пояснила Кира. — Ваша… девушка, невеста, жена.

— Нет у меня никого, я один живу. С чего это вы меня женили?

— Тот ключ… Обычно второй экземпляр оставляют в открытом доступе для кого-то. Близкого.

— Это мамин ключ, — после небольшой паузы ответил Кирилл, — раньше она часто забывала его дома. Потом я заказал комплект, и мы договорились дубликат оставлять за ящиками на всякий случай, когда она на работе, а я — на тренировках. Теперь мамы нет, но я все равно оставляю этот экземпляр на том же месте. Привычка, — он снова замолчал, потом полез на верхнюю полку. — Черт, где же заварка?!

Кире стало неловко.

— Простите, я не знала. Из меня получается ужасающе плохой следователь…

— Ничего страшного. Не всем же быть детективами.

— Ваша мама — она давно… Я имею в виду, что…

— Два месяца назад.

— О. Еще раз простите.

— Вам незачем извиняться… Чай россыпью, должен быть вкусным.

— Спасибо.

Они сидели на маленькой кухоньке, обстановка которой больше напоминала «хрущевку» времен перестройки, пили «пустой» чай, но Кире было так спокойно, что ей казалось, будто она всю жизнь сидела вот так, на этом самом месте за чашкой чая, ведя с ним неторопливую беседу, делясь новостями после работы.

— У вас тут очень…

— …бедно, — подсказал он, перебив ее, — ну что ж, не дворец, не хоромы. Извиняйте.

— Я хотела сказать «спокойно». Почему вы все всегда решаете за меня?!

Он намеренно старался подобрать слова погрубее и пожестче.

— Потому что я смотрю на жизнь в целом со дна. А вы, находясь наверху, не всегда понимаете, как люди, подобные мне, выживают на несколько тысяч рублей в месяц. Ведь это ваши карманные расходы в день?

— Зачем вы так?

— Затем, что я привык смотреть на вещи реально.

— Видимо, не получится у нас нормального разговора, — вздохнула Кира, поставив чашку на стол и поднимаясь. — Спасибо за чай, он и вправду был вкусным. Мне пора.

— Это вам спасибо, — ответил он, не понимая, что с ним происходит и почему настроение скатывается куда-то вниз. — За спасение, за обед и вообще… За то, что подвезли, за компанию. Короче, за все.

— Ага. До свидания, — она направилась к двери, — провожать не надо, я просто захлопну дверь.

Она вышла на лестничную клетку, прикрыв дверь, и послушала, как щелкнул замок. Убедившись, что за дверью тихо, а это могло означать, что он не пошел за ней, Кира привалилась спиной к стене и медленно сползла вниз, кусая губы, чтобы не разреветься.

Спустя минуту дверь поспешно распахнулась; на пороге стоял Кирилл.

— Не сиди на полу, — по-будничному сказал он и шагнул к ней.

Она все-таки не удержалась и, глотая соленые слезы, смаргивая их, набрала на мобильном номер матери.

— Ма, это я. Я в городе останусь. Уже поздно домой ехать. Да. И я тебя. Спокойной ночи. Папе привет.

Утром он проснулся, по привычке пошарив рукой под подушкой. И тут внезапная мысль заставила его открыть глаза.

— Кира?

В постели было пусто. Он проснулся один.

Черт. Он даже ее номера мобильного не записал. Хотя зачем?

Он попытался вспомнить — а может, ничего и не было и ему все приснилось?

Но одеяло пахло ландышами, а он не любил этот запах — одурманивающий, затуманивающий разум, мешающий думать. От этого запаха кружилась голова и подташнивало.

Он понял, почему каждый раз раздражался при виде этой девушки. Рядом с ней он чувствовал себя обычным уличным хулиганом, как те гопники, что хлещут пиво на лавочках и сорят семечковой шелухой. Она, со своими правильностью, воспитанием и интеллигентностью рядом с ним только еще больше оттеняла, подчеркивала все его изъяны, недостатки. Неровности. Неидеальности. А еще этот ее дурацкий запах ландыша — ну почему, почему она так любит этот парфюм?

Однако ему все равно придется налаживать с ней контакты. Хотя бы попытаться — ведь она может стать его ключиком для двери, открывающей мир «элиты». А уж там он обязательно найдет того, кто ему нужен.

* * *

Вот так.

Кира чувствовала себя предательницей — дважды, трижды. В первый раз она предала подругу: переспала с парнем, который нравится Анфисе. Но ведь и Кире он тоже нравится! В первый раз она обманула мать. Конечно, Кира — уже достаточно взрослая девушка, ей через две недели стукнет двадцать лет. И она вправе делать все, что ей вздумается. Но все равно — обмануть родителей…

В ее «первый раз» она не только не осталась с парнем, к которому ее потянуло практически сразу с их знакомства — она просто сбежала от него рано на рассвете.

Теперь, сидя за столом на кухне их городской квартиры, она обдумывала дальнейшее поведение.

Как быть? С подругой, родителями, Кириллом?

Ему она не оставила после себя ничего. Ни номера телефона, ни адреса. Конечно, при желании он ее найдет. Только вот будет ли желание?

А ей хотелось его увидеть. До зуда в мозгу, до боли в коленях, до страшной жути — так хотелось увидеть…

Она встала, прошла к себе в комнату, оставив на столе недопитый кофе. Вытащила небольшой альбом, развернула коробку с карандашами. Постаралась в деталях вспомнить его лицо. Спящим он был совсем другим. Умиротворенным. Не таким, как в прошлый раз, когда ему вкололи успокоительное с обезболивающим. Сегодня на рассвете он был прекрасен, как никогда: четко очерченная линия рта несколько смягчилась, ресницы не вздрагивали и даже брови не были нахмурены, как обычно. И только темная прядь непослушной короткой волной легла на лоб.

* * *

Кира снова, уже в который раз попыталась разобраться в себе.

Да, он ей нравился — и даже более чем. Она всегда была честна перед собой, привыкла все анализировать, каждый поступок рассматривать с «трезвой» точки зрения — и чувства к Кириллу не ставила в исключение.

Да. Он ей нравился. Да, ее потянуло к нему еще тогда, в самую первую их встречу. Да, она постоянно думала о нем и позже, спустя какое-то время. Но вот ведь незадача — он такой же отмороженный, как и другие парни! Сразу пускает в ход кулаки. Не задумываясь, может с ходу разбить лицо человеку. Все привык решать сам, ни с кем не советуясь — а решения, опять же, не всегда бескровные, поступки — не такие уж и мирные. Он, в конце концов, дерется — за деньги в закрытом клубе!

Кира никогда не была приверженкой мордобоя — в ней все еще жила уверенность в том, что любые конфликты можно и нужно решать словами. Драки, в ходе которых выясняется, не кто умнее, а кто сильнее — все это было ей чуждо.

«Ведь сила не всегда означает мудрость!» — так говорила ее мать, и Кира была согласна с ней на все сто. А теперь в ее жизни, словно в насмешку над выстроенными идеалами, появился человек, одним ударом разрушивший все ее представления. И самое обидное заключалось в том, что у него — такая же жесткая позиция, как и у нее. У каждого из них была своя правда, своя точка зрения, свой взгляд на мир и происходящее в нем.

А еще ужаснее оказалось то, что она… влюбилась в него, с этой его твердой жизненной позицией, с его дурацкими убеждениями. И пусть она хоть тысячу раз будет утверждать, что ненавидит людей, решающих все вопросы и проблемы с помощью кулаков — теперь она влюбилась в одного из них.

Вот такое исключение из правил.

И как себя теперь вести, Кира не знала. Как объяснить друзьям все то, что творилось с ней — не знала. Как рассказать матери — не знала. И окончательно запуталась.

* * *

Все же ей пришлось разговаривать с матерью.

— Ты обещала рассказать мне, — почти с упреком сказала Инна. — Значит, все-таки он — «парень с улицы»?

— Ма, этот твой сарказм не очень-то уместен. Я же тебе уже сказала, что он мне нравится.

— Хорошо. И как ты с ним познакомилась?

О, у них было очень много «удачных» случаев для знакомств. Например, возле ночного клуба. Или действительно около какой-нибудь стоянки…

— Он со своим другом как-то приходил к нам, — вспомнила Кира.

— «К нам»?

— В универ. Филин как раз проводил лекцию по истории восточных единоборств. И… этот парень тоже был там.

— В качестве слушателя?

— Нет. То есть да, — спохватилась Кира. Ну конечно, она ведь не могла врать матери. — Ма, ну что ты меня как на допросе в КГБ мучаешь!

— Кир, я не знаю, при каких обстоятельствах вы успели с ним познакомиться, но я знаю одно: этот парень не так уж и прост, каким хочет казаться.

— Ма…

— Кир, — Инна вздохнула и внимательно посмотрела на дочь, — я твоя мать. И я желаю тебе добра, тем более что ты у меня единственная. Я не стану тебя ни в чем ограничивать, ты это знаешь. Но я очень прошу тебя: не наделай глупостей. Хорошо?

— Хорошо, ма, — Кира с благодарностью обняла мать, положив ей голову на плечо. — Только как же мне выделить эти глупости?

— А ты приходи ко мне, — хитро улыбнулась Инна, — вместе мы обязательно со всем справимся, обещаю.

Кира только усмехнулась в ответ.

* * *

Он очень удивился.

— Ты?

— Не ожидал? — девушка усмехнулась, подошла к нему, плавно покачивая бедрами.

Он смотрел на нее, подсознательно отмечая всю ее красоту: волнительные изгибы тела, призывно приоткрытый рот. Вся она была такой… соблазнительной. Юной. И его мужское естество уже почти поддалось призыву, как девушка сама все испортила:

— Она ночевала у тебя?

Все желание куда-то испарилось.

— Да, — он сам удивился своему ответу.

— Значит, ты и ее трахнул?

Какая ревнивая, а!

— По-моему, моя личная жизнь тебя не касается, Анфиса.

— А я-то решила, что у нас с тобой все хорошо. И что мы — пара. Влюбленная дура!

Это точно. Надо ее по-быстрому выпроводить из кабинета, пока у девочки не началась истерика.

— Ну и как тебе с ней? Меня ты к себе не звал…

— И что? — грубее, чем нужно. Не скажет же он этой ненормальной, что вообще никого к себе в квартиру не пускал. И что Кира оказалась первой девушкой, увидевшей «жизнь и быт Кирилла Самсонова».

И откуда эта непонятная горечь, оставшаяся после небрежно брошенных слов?

— Она не задерживалась… дольше, чем нужно.

— Но ты — ведь ты ее не любишь? — сколько же надежды в голосе!

— Давай так: я к тебе не лезу, а ты — ко мне. Идет?

— Зачем она тебе?

Он ничего не ответил. Анфиса помолчала, что-то напряженно решая. И почти не смогла сдержать истерики:

— А я? Я тебя уже не устраиваю?

— Послушай, девочка, — он начал терять терпение, — то, что тут между нами один раз случилось — это ошибка. Все люди совершают ошибки, да?

— А если я скажу, что забеременела от тебя? — она с вызовом посмотрела ему в глаза. А он расхохотался ей в лицо.

— Не дури. Мы предохранялись. Или ты забыла?

Анфиса поджала губы.

Кирилл видел, что ей тяжело. Но если сейчас допустить хоть малейший намек на жалость, то последствия лично для него окажутся ужасающими.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она, — я буду ждать тебя, сколько ты скажешь.

«Сколько влезет», — хотелось поправить ее. Но он сдержался, отвернувшись к окну.

* * *

Сегодня Анфиса снова пришла на тренировку. Но его интересовало другое — вместе с ней появилась Кира.

Он сделал вид, что не заметил ее. Все так же проводил занятия, ставил позиции детям, выправляя им стойки. А сам украдкой, краем глаза все пытался углядеть: что же она там делает?

Ну конечно, она рисовала. Опять. Кого? Или что? Ему это было не особо интересно, но стоило как-то начать разговор.

— Все, ребят, — громко объявил он, похлопав ученикам. — Все молодцы. Давид, тебе нужно научиться отрабатывать удары локтем. А Саша должен побольше отжиматься — у тебя бицепсы пока слабоваты. У остальных я вижу большие сдвиги. Всем спасибо, следующее занятие — в пятницу.

Ребята загалдели и стали расходиться.

А он подошел к Кире, как раз закрывшей альбом.

— Привет, — легко сказал он, решив все-таки налаживать с ней контакт.

— Привет, — она уже успела убрать рисунки в небольшую папку и теперь просто стояла, ожидая Анфису, и — зачем? — Леху. — Как… ты? В смысле, как самочувствие?

— Нормально, — он пожал плечами. — Зажило все давно. Как на собаке.

— А… ты больше не ходишь… туда?

— А ты хочешь посмотреть? Могу устроить. Специально для тебя.

Вот болван. Не умеет он ухаживать за девушками. Не было у него таких девушек, за которыми нужно ухаживать. И оттого было еще более неловко.

— Нет, спасибо, — чуть улыбнувшись, девушка покачала головой, — мне хватило прошлого раза.

— Ну тогда… — он развел руками, — даже не знаю, чем тебя еще можно удивить.

— А ты умеешь удивлять?

— Простых смертных — да.

— А я какая?

— А ты, — он задумался, подбирая нужное слово, — ты — небесная, наверное. Но я все равно попробую.

И он улыбнулся — совсем чуть-чуть, немного, недолго. Но этого вполне хватило, чтобы у Лехи вылезли глаза из орбит, а Анфиса, наблюдавшая эту сцену, сразу помрачнела.

Миша, напарник Кирилла, тоже увидел это, хмыкнул и ничего не сказал.

Кира смутилась.

— Попробуй, — тихо ответила она и уже хотела отойти, как Кирилл удержал ее за руку.

— А как же номер телефона?

Она тоже улыбнулась ему и пожала плечами.

— А ты удиви меня.

И ушла вместе с друзьями, чувствуя спиной его внимательный взгляд.

До машины Киры дошли молча, ехали тоже молча. Она вызвалась подвезти подругу — чтобы увидеть его. И теперь жалела о своем поступке: Анфиса была такой мрачной, что Кира даже стала ее побаиваться.

— Девочки, вы чего такие? — решил нарушить напряженную тишину Леха.

— Какие? — Анфиса, судя по тону, не собиралась вступать в долгие беседы.

— Ну-у… Такие. Между вами будто кошка пробежала.

— Какая?

— Да никакая! Вы поссорились, что ли?

— Нет, — Кира бросила быстрый взгляд в лобовое зеркало — вроде смотрит на дорогу, а вроде — и на подругу.

— Киреев, не приставай, а! — попросила парня Анфиса. — И без тебя тошно…

— Перегрузилась сегодня, что ли? Я тебе говорил, что тренировки должны быть в меру…

— Леш, я тебя домой завезу? — Кира решила поговорить с Анфисой, чтобы расставить все точки над i.

— Меня? Да зачем? Я с вами.

— Мы тебя завезем, — пообещала Анфиса, сразу догадавшись, к чему клонит подруга.

— Ну так бы сразу и сказали, а то все кругами ходите, — вздохнул парень. — Высади меня тогда у папиного бара, Кир. Зайду, лимонада выпью, что ли.

Некоторое время девушки молчали. Кира положила руки на руль, а Анфиса пересела к ней вперед.

— Хороший он друг, — наконец сказала Кира, — все понимает.

— Влюбилась бы в него, если б не Кирилл? — понятно, Анфиса подколоть хотела. Не получилось.

— Нет, Леша, конечно, хороший, но не до такой степени, чтоб влюбиться. Это же Леша.

Они снова замолчали. Разговор никак не клеился.

— Ну что ты молчишь? — не выдержала Кира. — Скажи хоть что-нибудь, не молчи!

— А что я должна говорить? — Анфиса смотрела прямо перед собой. — Мы вроде как уже не подруги.

— С чего ты так решила?

— С того самого. Вон, даже домой к себе не приглашаешь.

— Глупая ты, Фис. Я не зову тебя к себе, потому что не хочу излишнего любопытства со стороны мамы. Мне и так уже хватило представления дома. Чуть ли не с пытками…

— Лешка рассказывал вообще-то.

— Ну и что ты тогда от меня хочешь услышать? Я могу рассказать только то же самое. К тому же вспомни: это вы с Киреевым отказались помочь этому парню, нет? И это ты хотела смыться, а не я.

— Да, но я этого парня у близкой подруги не отбивала!

Ледяное спокойствие Киры будто соперничало с эмоциональным взрывом Анфисы.

— И я не отбивала, поверь.

— А как тогда называется сегодняшнее представление? — Анфиса отвернулась к окну, потом снова уставилась на Киру. Внешне хладнокровную. Безэмоциональную.

— Какое представление?

— Такое! — снова нервный поворот головы, короткий взгляд в окно. И тихий голос Киры:

— Фис, не кричи, я тебя отлично слышу.

— Обнорская, ты себя-то слышишь?

— Филатова, давай не будем ругаться. Давай вообще не будем ссориться из-за парня.

— Кир, тебе легко говорить — он выбрал тебя.

— Никто никого не выбирал.

— Скажи еще, что ты не оставалась у него на ночь!

Кира пораженно замолчала.

— Что молчишь? Удивлена, что я все знаю? Да. Я все знаю. Как ты думаешь, от кого? Да от него самого!

«Он не такой, — хотелось возразить Кире, — он не станет трепаться, я не верю тебе!»

Но ухмылка подруги говорила об обратном. Кира криво улыбнулась.

— И что? Да, я оставалась с ним в ту ночь.

— Это при том, что у тебя есть в городе квартира, а еще ты на машине.

— Я подумала, что в любой момент смогу смыться к себе, если что.

— Почему в любой? И ты не побоялась оставить машину в неблагополучном районе? А вдруг ее на запчасти разберут или вообще угонят?

— Почему в неблагополучном? Через пару дворов — наша городская квартира.

— Что-о?!

— Ты разве не знала?

— Нет, — Анфиса была озадачена, — он что, тебя к себе домой потащил?

— Зачем «потащил»? Пригласил на чай, я не отказывалась… Постой, ты разве не знала, что он живет почти рядом со мной?

— Не знала, представь себе. Меня-то он на чай не звал.

— Фис, — Кире стало стыдно, будто это она, именно она совершила дурость. — Фис, прости меня.

Анфиса отвернулась к окну.

— А где же вы тогда?..

— В клубе, в спортклубе, — угадав недосказанный вопрос, ответила Анфиса. — В его кабинете. Неужели он тебе ничего не рассказывал?

Кира растерялась.

— Нет. Я как-то не интересовалась. Мы о тебе не говорили.

— Ну да, некогда было, наверное…

— Фис, — Кира начала терять терпение, — он сам, слышишь, сам меня позвал!

— А ты взяла и не отказалась, да? Хорошая подруга!

— Он мне очень давно нравится. Правда.

Кира потянулась к бардачку, откинула крышку и вытащила оттуда самое дорогое — папку со своими рисунками.

— Смотри.

Перед Анфисой замелькали портреты: Кирилл хмурится, Кирилл смотрит куда-то вдаль, Кирилл в шляпе с широкими полями, Кирилл стоит спиной, Кирилл в плаще, Кирилл, Кирилл, Кирилл…

— Потрясающе красив, — вздохнула Анфиса. Она вытащила одно изображение, принялась его изучать. — Вот это самое точное. Ты талант, Кира. Когда столько успела нарисовать?

И Кира рассказала про ту злосчастную вечеринку, после которой к ней пристали на улице. И что как раз в это время там был Кирилл.

— Я увидела его тогда впервые и… поняла, что потеряна. А потом Филин пригласил их на нашу лекцию.

— Так вот почему у него было такое странное выражение в глазах, — догадалась Анфиса, — а я не поняла. И ты молчала все это время?! Не говорила ничего мне, лучшей подруге!

— Фис, не начинай снова.

— Мама знает?

— Н-нет. Не все. И я тебя прошу, не говори об этом никому, пожалуйста!

Анфиса что-то обдумывала.

— Я обещаю, что никому ничего не скажу. Только отдай мне вот этот портрет.

Кира взглянула на листок, где был изображен Кирилл. Это была ее первая работа. Самая первая…

— Забирай, — сдалась она, — только не говори, что это я рисовала.

— А ты и ему не показывала? — подняла брови Анфиса.

— Не нужно. Не стоит. Это так, баловство, не больше.

* * *

Он удивил ее — действительно, очень удивил. Кира сидела дома, как всегда, в своей комнате. Рисовала.

И вдруг легкий стук заставил ее поднять голову. Не понимая, в чем дело, она глянула в окно и успела увидеть там чью-то тень. Недоумевая, что это за тень, она встала, подошла к окну и распахнула его.

— Ай!

Окна в доме открывались наружу (так захотела сама Кира, когда они только проектировали ее комнату — чтобы как в сказке, утром проснуться и распахнуть створки навстречу солнцу!) и тяжелая рама стукнула по лбу того, кто пытался влезть к ней.

— Ай! — повторила она в ужасе от увиденного.

— Так и убить недолго!

Она не выдержала и рассмеялась.

— Тебя убьешь, пожалуй, — с сомнением произнесла она. — Ты что тут делаешь?

— На трубе стою. Водосточной.

— Ой, — она вдруг испугалась, — это же второй этаж!

— И что?

— Как ты? Откуда ты?..

— Я в гости пришел к одной очень симпатичной девушке. Не скажешь, она сегодня принимает вообще?

— О, — Кира смутилась, но тут же протянула руку, — давай влезай, раз пришел.

— Спасибо, я сам.

Он легко подтянулся и забрался на подоконник, быстро перемахнул через него и оказался в комнате.

— Привет.

Она чуть не растаяла от этого его бархатного вкрадчивого голоса.

— Привет. Так откуда ты?

— Оттуда, — он махнул рукой, — из окна.

— Как ты узнал мой адрес?

— По запаху, — отшутился он.

Он умолчал, что добирался до нее на своей машине «по памяти» и что на дорогу ушло почти полдня.

— А, чуть не забыл, — он бросился к окну, перегнулся через подоконник и…

Кира не успела и рта раскрыть, как он повернулся к ней и вручил скромный букетик полевых ромашек.

— Вот. Это тебе. Вроде так положено на свиданиях.

— А у нас свидание? — спросила она, улыбаясь.

— Э-э… По-моему, да. Как ты считаешь? Мы ведь все-таки встретились?

— Ты действительно умеешь удивлять.

— А… Прости, что не предупредил — не было возможности. Ты мне не оставила номера телефона, и я не смог узнать, свободна ли ты сегодня для того, чтобы встретиться со мной.

Она снова улыбнулась — смущенно, наивно. Уткнулась носом в ромашки — чтобы он не видел ее глупого счастья.

— Я сейчас, — она положила цветы на стол, отошла к шкафчику, вытянула с верхней полки небольшую вазу. — Да ты присаживайся, — пригласила она его к креслам у окна. Бросила быстрый взгляд на одно из них, увидела папку с рисунками и проворно захватила ее, убирая подальше на полку. На молчаливый заинтересованный взгляд Кирилла буркнула: «Конспекты к лекциям, зачетная сессия скоро!» и скрылась в ванной — благо не надо было бегать вниз в общую. Архитектор, проектировавший их дом, учел все пожелания семьи Обнорских, не оставив без внимания ни один из «пунктиков». И теперь Кира уже в который раз с благодарностью подумала про предусмотрительность отца.

В ванной она метнулась к зеркалу, быстро оглядела себя, одернула ворот рубашки, перетянула заново хвост на затылке. «Как школьница, ей-богу!» — усмехнулась она самой себе. Пытаясь унять сердцебиение, набрала воды и вышла, нарочито небрежным шагом прошла к столу и поставила цветы в вазу.

Кирилл изучал какой-то журнал. Увидев ее, он усмехнулся и помахал им перед собой:

— А ты прямо звезда местного бомонда?

— Где? — она улыбнулась, подходя к нему, — а, это… Случайно попала в кадр.

— «Золотая молодежь» на очередном съезде богатых и знаменитых. Сегодня прошел день рождения одного из владельцев крупной строительной фирмы, небезызвестного нам Олега Сыроева. На мероприятии, проходившем в главном ресторане города, присутствовали «сливки» общества: А. Панин, Ю.Гегадзе с семьей, чета Обнорских и сам Сыроев с молодой женой и сыном от первого брака.

— Кир…

— На этом празднике, устроенном в честь именинника, сам виновник торжества выразил пожелание в будущем породниться…

— Кир!

— …породниться с семьей владельца крупной сети автомоек и автотехцентров Андрея Обнорского, сыграв свадьбу детей — Никиты и Киры. Внизу на фото…

— Кирилл!

— …Кира Обнорская, Никита Сыроев. Неплохо смотритесь вместе, — заметил он, бросая журнал на стол, — прямо идеально.

— Кирилл, это домыслы журналистов и ничего более. Им же тоже надо о чем-то писать.

— А я что? Я ничего, ты свободный человек, никому ничего не обязана объяснять. По крайней мере, пока. Только как ты объяснишь потом муженьку, что он у тебя не первый, в вашу-то первую брачную ночь? Наверняка он привык получать все самое лучшее, свежее… Нетронутое.

— Кир, — она растерялась, не понимая, какая муха его укусила, — ты что несешь?!

— Я смотрю, ты времени даром не теряешь. Ну и правильно: зачем тебе какой-то никому не известный хулиган, драчун с улицы, у которого не то что родителей — денег в кармане нет. Неудачник по жизни — ну разве о таком принце ты мечтала?

— Кир…

— Только имей в виду: что мое — то мое. Я своего никому не отдам. Понадобится — украду и увезу. Буду защищать до крови. Этого я не боюсь.

— Кир, зачем ты так? — в ее голосе слышались слезы. И это его остановило.

— Прости меня, — он шагнул к ней, прижал к себе, зарылся носом в макушку, с наслаждением вдыхая аромат волос, — я ревную, наверное.

«Да, ты ревнуешь! — убеждал себя он, машинально гладя девушку по спине, плечам, сжимая в руках, — ты ревнуешь. Это так».

— Кир, — она слегка отодвинулась, заглядывая ему в глаза, — почему ты такой?

— Какой?

— Такой… жестокий. Почему ты о себе так отзываешься? Почему ты такой грубый даже со мной?

— Я не был таким, — тихо ответил он. Это было правдой до того момента, как он узнал про смерть друга. — Я был другим, это жизнь меня так… закалила. Кому-то все дается легко. А кому-то приходится бороться за кусок хлеба. За каждый вздох.

— Но ведь у тебя есть еще клуб, — попыталась возразить она, — там дети, они не должны смотреть на плохие примеры. Я же вижу — когда ты с ними, в тебе нет ни капли агрессии.

— Зато во мне ее с избытком, когда я вижу тебя с другими парнями, — усмехнулся он.

Кира спрятала лицо на его груди.

— Я тебе обещаю, — как можно тверже сказала она, — я обещаю, что никогда, никогда не дам ни единого повода, чтобы ты усомнился во мне, слышишь? Не ревнуй, это плохо. Лучше доверяй — ревность и злоба разъедают душу, а доверие — очищает.

Он только сильнее прижал ее к себе. И с удивлением понял, что очень соскучился.

— Безобразие, — хмыкнул он, отстраняя ее от себя, — мы с тобой уже полчаса рядом стоим, а я тебя еще ни разу не целовал…

По дороге домой он невольно перебирал в памяти прошедший день. И в который раз мысленно ругался.

«Идиот! Зачем надо было так себя вести? Тоже мне ревнивый собственник! С ней же так нельзя. Не умеешь ухаживать — так учись, пока не поздно!»

На самом деле, Кирилла разозлила не столько фотография Киры с этим напыщенным подонком, сколько предмет, который Сыроев-младший держал в руке. Папарацци засняли их в тот момент, когда парень хотел закурить и вытаскивал сигарету из пачки. Кирилл узнал ее: точно такой же фирмы смятая пачка из-под сигарет валялась рядом с белым кроссовком Тольки.

* * *

Они встречались снова и снова — у него, у нее. Много гуляли, он рассказывал о клубе, о делах — как они идут, какие у него занимаются замечательные и способные дети.

Она рассказывала о своей жизни — обычной жизни нерублевской девушки. Он с удивлением узнал, что Кира — вовсе не избалованный ребенок, хотя и единственный отпрыск из богатой семьи. И что учится она на бюджетном отделении, а школу закончила с медалью. И что знает английский на уровне переводчика.

Она действительно не была похожа на всех его предыдущих девиц — все они казались теперь простыми раскрашенными куклами. Она была умнее их, выше в моральном плане. Она была другой.

— Скажи, — как-то попросил он, когда они вот так же тихо сидели в парке, — ты совсем не похожа на дочку богатых родителей. Да и твои родители — они не такие, как большинство этих «олигархов». Почему?

— Не нужно всех под одну гребенку, Кир. Мы — наша семья — не такие, потому что… Не такие. Если хочешь знать, мне претит вся эта шелуха из «элиты».

— Но ты — ведь ты привыкла к хорошей жизни. Тебе не нужно ломать голову над вопросом, где достать денег на еду, квартиру и всякие там удовольствия?

— Мне не нужны удовольствия, — она положила ему голову на плечо, — не нужны, потому что ты рядом.

Он немного помолчал.

— Мне нечего тебе предложить, кроме самого себя, ты знаешь это. Но за тебя я готов убить любого, — любого, кто посмеет тебя хоть пальцем тронуть. Я серьезно.

— Ну что ты, — она тихонько рассмеялась, прижимаясь к нему все сильнее, — а как же мои родители? А как же ты сам?

— Не утрируй, Кира. Я в общем говорю.

Почему-то сегодня он был серьезным. Не хотел ни шутить, ни смеяться вместе с ней.

— Что с тобой? — она пытливо заглядывала ему в глаза, желая увидеть там ответы на свои вопросы.

— Сегодня день рождения моего друга.

— Так что же мы тут сидим? Поехали к нему! Или он из другого города?

— Нет, — Кирилл вздохнул, — я бы очень хотел вас познакомить.

— Правда? Я тоже хочу! Поехали!

— Ты уверена?

— Конечно, Кир. Ты меня вообще ни с кем не знакомишь из своего окружения. Я уже начала думать, что ты меня стесняешься.

— Не говори глупостей, это не так.

По дороге они заехали в ближайший магазинчик, и Кирилл взял бутылку водки, черного хлеба, колбасы и огурцов. Кира хотела добавить и торт, но он отказался, возразив, что «это лишнее». Она очень удивилась подобному ассортименту, но промолчала. Вообще она решила ни о чем не спрашивать Кирилла в моменты, когда у того плохое настроение. Отойдет, потом сам все расскажет.

Промолчала она и тогда, когда они уже выехали за черту города. И только когда проехали указатель «Городское кладбище», начала догадываться.

Они прошли по дорожке, посыпанной гравием, вдоль которой росли бордюрные цветы. Прошли мрачные и торжественные надгробия со множеством цветов и венков и наконец подошли к скромной могиле, обнесенной низенькой черной оградкой. На простом надгробии была прикручена дощечка: «Холодов Анатолий Валентинович. 1989 — 2008. Родной, любимый, самый лучший. Помним, скорбим». Под надписью — фото. Симпатичное открытое лицо, светлая улыбка, озорные глаза.

— Какой молодой! — вырвалось у Киры.

— Привет, Толька, — сказал Кирилл, — я сегодня не один. Познакомься, это Кира. Я тебе о ней уже рассказывал.

Сердце Киры сжалось от непонятной тоски — так передалось ей настроение Кирилла.

— Привет… Толька, — кивнула она, — с днем рождения!

Кирилл тем временем вытащил из машины пакет — армейский нож, огурцы, колбасу, бутылку водки, три пластиковых стаканчика, хлеб. Порезал колбасу с хлебом, разлил водку.

— Ну, за встречу, что ли, — он протянул один стаканчик Кире, второй придвинул к фотографии, третий взял себе.

«Я не пью водку», — хотела сказать она, но покорно взяла стопку.

Кирилл чуть пригубил, остатки плеснул на плитку, и Кира последовала его примеру. Третью стопку он так же слил около оградки в землю. Они помолчали.

— Вообще-то Толька водку не пил. Он вообще спиртное не очень… И не курил, кстати.

— Он был за здоровый образ жизни?

— Да. И меня отучал. А я все никак не отучался.

— Так и не смог отучить?

— Почему же? Смог.

Она рассматривала фотографию и неожиданно сказала:

— Жаль, что он не дожил до… сегодня. Я уверена, мы быстро бы подружились.

— Да, вы бы поладили, это точно, — усмехнулся он, собирая остатки импровизированного стола. Она молча помогла свернуть мусор в газету.

Уже по дороге с кладбища она спросила осторожно:

— А… почему он умер? Болезнь, авария, несчастный случай?

Кирилл молчал, и его каменное лицо не выражало ничего. Он все так же безразлично крутил руль, и Кира поняла, что парень не хочет обсуждать это с ней. Ей стало немного неприятно: зачем делать из этого тайну? Ну умер и умер.

Они уже почти подъехали к ее городской квартире, как он вдруг сказал:

— Он не болел. Его убили.

* * *

— Мы шли после тренировки, — начал он, щуря глаза. — Было не так поздно, наверное, около восьми вечера. Развели детишек по домам и решили сами пройтись пешочком. В одном из переулков услышали крик. Кричала женщина. Я хотел вызвать полицию, не лезть самому, но Толька… Он был убежден, что нужно всегда действовать по ситуации — не то преступник легко сбежит, пока мы будем вызывать наряд. И он ломанулся туда. Там трое ублюдков напали на какую-то тетку, она тоже шла домой, видимо. С сетками, сумкой. Не знаю, на что позарилась та компания — не похоже было, что она живет в достатке. Может, хотели так вот развлечься. Мы вдвоем против них — это был просто детский сад… с их стороны, конечно. В принципе, ничего серьезного — парни больше испугались. Но один из них, наверное, главный, заводила — он все-таки решил, что имеет тут, на земле, все права. Да он явно нарывался! Я не успел остановить их, и Толька… В результате он сломал парню руку. Потом был суд, но тот парень и его семья ничего не добились: Толька отделался лишь выплатой моральной компенсации; тетка, за которую мы тогда вступились, выступила свидетелем в нашу защиту, — он замолчал, вздыхая, растерянно глядя ей в глаза. — А потом Тольки не стало. Знаешь, прошло уже много времени, но я до сих пор виню себя, что не смог помочь Тольке тогда… Я уверен, что его убийца еще на свободе, и я также уверен, что найду его.

— Ты не виноват, — тихо сказала Кира, проводя по его скуле подушечками пальцев, разглаживая горькую морщинку в уголке губ. — Так… вышло.

— Я виноват! — зло плюнул он, дернувшись всем телом. — Виноват, что не успел вмешаться еще тогда, в той драке. Надо было вообще полицию вызвать и не нарываться…

Кира не знала подходящих слов для утешения, а потому просто молча придвинулась к нему и несмело тронула его губы своими. Поначалу Кирилл не отвечал, но через некоторое время она почувствовала, как он расслабился.

* * *

Пришла весна, одевая всю землю в веселую зелень. Навстречу первым солнечным лучам тянулась молодая травка.

Кое-где эта же неугомонная травка пробивалась даже сквозь плиточные швы — на серых дорожках весна плела узоры, вырисовывая их разными оттенками зеленого — от нежного до сочного изумрудного.

Напротив одного неприметного памятника стоял молодой человек, одетый соответствующим образом: черная кожаная куртка с воротником-стойкой, черные джинсы, белые кроссовки. Черные брови хмурились, почти сойдясь на переносице, красивое лицо имело очень серьезное выражение.

Было похоже, что он — частый гость у того, кто покоился под скромной гранитной плитой. Частый, но не задерживающийся.

— Ты прости, я сегодня за рулем, — пояснил он фотографии, прикрепленной к памятнику. — Ну ничего, мы с тобой еще выпьем, да? Я ненадолго, знаешь. Зашел тебя проведать, посмотреть, как ты тут один. И заодно сказать, что я нашел его. Я в этом уверен. Я скоро обещание выполню, Толька.

* * *

— ...Итак, на этой неделе задание выполняет участник под номером семь.

Игрок, чей номер был назван, вышел на середину комнаты.

— Сегодня начинается отсчет твоей недели. Помни: любая незаметная вещь у любого прохожего. Правила ты знаешь. Ждем тебя в следующую пятницу в этот же час. Время пошло!

Игрок номер семь молча кивнул головой и так же молча вышел. У говорившего о правилах игры непроизвольно сжались губы. Он с недоверием поглядел ушедшему вслед.

* * *

ноябрь 2015 г.

Их «игра» началась полгода назад. Компания молодых людей, томящихся в душных домах, просто изнывала от скуки. Были перепробованы всякие веселящие средства — алкоголь с растворенными в нем же таблетками «экстази», травка, кокаин. Пока однажды Шурик — главный генератор идей — не предложил попробовать новинку — игру «Слабо?». В ней были различные задания и различные правила, определенные условия и рамки, за которые нельзя было выходить. Играть оказалось интересно.

Внезапность, непредсказуемость, неожиданные повороты и порой смешные приключения веселили молодую кровь, адреналин бурлил в крови, выплескиваясь наружу безудержными взрывами веселья. Успехи игры, проходившей еженедельно, кружили головы участникам, а вся прелесть заключалась в неуловимости игроков, с каждым разом все больше чувствующих свою безнаказанность.

Правила были предельно просты: игроку давалась неделя на то, чтобы доказать ловкость, силу и стойкость духа. «Доказывать» приходилось поступками, не простой скрытой видеосъемкой, а именно добытыми трофеями. В качестве улик служили мелочи: безделушки, дешевая бижутерия, срезанные пуговицы, даже ремешок от перчатки. Расчет был на то, что потерпевшие не побегут жаловаться в полицию за срезанную пуговицу, а полиция не станет разбираться с мелким хулиганьем, которого на улицах города пруд пруди.

Однако в последнее время в их компании наметился раскол. Один из участников почувствовал полную безопасность, ему захотелось более острых ощущений, и он начал не просто красть безделушки, выполняя задания, а с ходу нападать на прохожих. Нападал сзади на беззащитных людей, оглушал несчастных и спокойно принимался рыскать по карманам, выискивая наименее ценные вещи. Деньги ему были не нужны, а полная безнаказанность пьянила, кружила голову.

Первые звоночки начались, когда в вечерних новостях показали женщину, попавшую в больницу с разбитым затылком. Женщина рассказала, что возвращалась домой, на нее напали сзади около дома, предварительно выбив лампочки в подъезде. Ей повезло, что удар пришелся по шапке, под ней была «куля» из волос — это и смягчило удар. Лица нападавшего женщина не разглядела, тот был в черной маске. Пока она охала, приходя в себя, преступник выхватил сумку и сбежал. Погнавшись за ним, женщина нашла сумку с документами и деньгами в целости и сохранности.

Прибывшему на место наряду полиции, который она сама и вызвала, женщина сообщила, что у нее не хватает нескольких рублей монетками и кожаного ремешка, пристегивающегося к сумке. Еще ей вспомнилось про какую-то вспышку, ослепившую в тот момент, когда она попыталась встать на ноги.

Следователь развел руками: у него была куча «висяков», в половине из которых имелись «глухари», а эта мадам отвлекла его от настоящей работы. Хулиганские поступки отнимали внимание следственного комитета.

Известие о нападении затерялось среди многих других, более громких новостей того вечера. Но Шурику такая шумиха не понравилась. Затем были и другие «задания», в каждом из которых теперь существовали пострадавшие. Кто мог быть нападавшим, знали все участники игры, но каждый из них молчал, боясь разоблачения: если одного возьмут, то остальных расколоть будет проще простого.

А потом они перешли ту черту, за которой уже невозможно было остановиться. Яркость событий, безнаказанность, маниакальный головокружительный успех — все это способствовало тому, что «игры» стали более жестокими. Первая кровь сначала напугала их (опять все тот же седьмой игрок поспособствовал), но потом, затаившись, отсидевшись, успокоившись, компания поняла, что их никогда не поймают — если все делать осторожно, разумеется. На счету этой игры оказалось уже десять убитых, к которым применяли силу больше, нежели это было нужно.

Игра продолжалась...

* * *

Наши дни

— ...В последнее время участились случаи нападения на прохожих. Жертвами негодяев становятся преимущественно одинокие женщины. Преступники нападают на жертву сзади, наносят сильные удары по голове и скрываются. Главное в их поведении — внезапность, как утверждают следователи, поскольку жертвы даже не успевают что-либо сообразить и попытаться хоть как-то защититься. По словам следователей прокуратуры, преступники не нуждаются в деньгах — все ценное, что потерпевшие имели при жизни, остается нетронутым. Единственное, чего не хватает в личных вещах убитых по показаниям родственников после осмотра — какой-либо мелочи вроде дешевых часов, браслетов и искусственной кожи, предметов бижутерии. Кажется, будто эти безделушки, не представляющие ценности, для преступников являются очередными трофеями…

Он дослушал до конца торопливую речь диктора и щелкнул пультом.

Обычные отморозки.

И его семью не уберегло — мать постигла та же участь. Она так же возвращалась домой, правда, было не совсем поздно — всего восьмой час вечера. Но в зимнее время темнеет рано, и в эти часы уже никого из прохожих не было.

На нее напали так же — подло, сзади. Следователи назвали ее «еще одной жертвой преступника», дело закинули на дальнюю полку — «до выяснения обстоятельств». Осмотр ничего не дал — у потерпевшей ничего не пропало, по крайней мере, деньги и документы были на месте. Как будто нарочно — чтобы город был в курсе, кто пострадал в этот раз… Даже ключи от квартиры были на месте. Понятное дело, следаки ломали голову над загадкой — кому и зачем понадобилось нападать на несчастную женщину?

Ломал голову и Кирилл. Мать не жаловалась на какие-либо проблемы, никто не звонил, не угрожал, не требовал… У них не было долгов. Да и самому Кириллу никто не надоедал. Складывалось впечатление, что ее с кем-то перепутали…

Следователи задавали ненужные вопросы, он отвечал на них, а сам уже принял решение. У матери на связке ключей от квартиры висел смешной брелок — обезьянка-ниндзя. Мать родилась в год Обезьяны, а Кирилл увлекался восточными единоборствами, вот и подобрал такой смешной «сувенирчик». Когда в морге ему выдали личные вещи матери, этой мелочи на ключах не оказалось, но он не придал этому значения. Однако позже, неоднократно возвращаясь мыслями к пропаже, удивлялся и сам себе задавал вопрос: неужели преступник позарился на дешевую безделушку? Какой-то фетишист. Убийца-психопат, коллекционирующий мелкие трофеи — вещи жертв.

Кирилл поделился мыслями с майором, но тот только рукой махнул: и так дел по горло, а ты тут со своей пропажей идиотской! Мало ли где она могла потерять брелок? Может, вообще оторвался или отцепился, валяется где-нибудь как мусор.

Кирилл твердо знал: сам по себе брелок оторваться не мог — мать постоянно забывала ключи, и пришлось взять этот брелок с карабинчиком. Он лично цеплял его на кольцо с ключами, и потерять брелок можно было, только отцепив карабинчик от сумки.

Он решил сам искать убийцу.

* * *

Четыре года назад.

Из воспоминаний Кирилла

Дверь «обезьянника» жалобно звякнула, и парень, успевший задремать на деревянной скамейке, резко открыл глаза.

— Самсонов, на выход! — скомандовал дежурный.

Парень нехотя поднялся, вышел из клетки и направился к окошку дежурного.

— Твои вещи, Самсонов, — на подоконник шлепнулось водительское удостоверение, паспорт, ключи от квартиры.

— Бумажник, — напомнил парень.

Дежурный покосился на него и молча, с некоторой неприязнью бросил на подоконник окошка черный кошелек.

Парень открыл его, демонстративно проверил все отделения, пересчитал наличные, хмыкнул.

— Трех сотен не хватает, — нагло заявил он.

Дежурный (молодой сержант) почти с ненавистью посмотрел на наглеца и уже хотел что-то ответить, как вдруг на плечо бывшего задержанного легла крепкая рука.

— Гражданин Самсонов, вы освободились? Пройдемте ко мне в кабинет, подпишем кое-какие бумаги.

Дежурный вытянулся по стойке «смирно».

— Вот здесь, здесь и здесь, — начальник участка равнодушно потыкал в бумаги указательным пальцем, — там для тупых и не умеющих читать галочки проставлены.

Парень хотел было оспорить мнение майора на свой счет, но, взглянув на лицо того, воздержался от комментариев. Молча проставил подписи, протянул руку за документами, которые в данный момент находились у майора. Тот чуть приподнял брови в немом вопросе.

— Документы, — голова раскалывалась, но не от выпитого вчера, а от практически бессонной ночи, проведенной на жесткой скамейке отделения полиции. Он привык к аскетизму, но эта скамья оказалась слишком уж… «аскетичной». Да и, кажется, все-таки один удар в голову он не отразил.

— Какие еще документы? — похоже, майор откровенно издевался, получая какое-то извращенное удовлетворение, глядя на «страдания» молодого человека, развалившегося перед ним в кресле.

— Мои документы. Которые у вас в руках, — с трудом сохраняя последнее спокойствие, произнес Кирилл.

— Гражданин Самсонов, вы скоро тут, на моем участке, пропишетесь, наверное. Третий привод за последние две недели! Когда ж ты уже за ум возьмешься, а?! Ну сколько можно смотреть на твою… рожу!

Он опустил голову и тяжело вздохнул, всем своим видом выражая глубокое раскаяние.

— Короче, так. Воспитательную беседу я с тобой провел, будем считать. Был бы ты моим сыном, всыпал бы тебе ремня хорошего! Как следует. А видишь, не имею права. Не отец. Хотя за хулиганство и посадить мог бы. На пятнадцать суток, чтоб было время остыть и подумать хорошенько над своим поведением!

— Они первые начали… — все-таки попытался оправдаться парень.

— А меня не волнует, кто первым начал! — резко оборвал его майор. — Они — в травмпункте, а ты — в «обезьяннике»! Делаешь выводы?

Майор тяжело вздохнул, вытер со лба пот платочком, который достал из кармана и налил воды из стеклянного графина в стоящий рядом стакан. Пододвинул стакан парню.

— Вот. Воды выпей. Небось голова раскалывается, — немного смягчившись, понимающе сказал он. — Пойми, Кирилл. Я все вижу. Понимаю все. Что те ребятки — обычные подонки, на рожон сами лезут. Но они — детки богатых родителей. А у меня руки коротковаты, чтобы дотянуться до них, да и слабоваты, чтобы удержать. И дело не в том, что они от меня откупятся. Дело в том, что если я против них слишком уж явно пойду, меня не только этого всего, — он повел рукой в широком жесте по кабинету, — лишат. Мне до пенсии три года осталось. В отставку выйду, как положено — пенсия нормальная будет. А нет — так и буду по съемным квартирам мыкаться. У меня тоже семья, пойми это…

— Неужели вы всю жизнь под них прогибаетесь? — неожиданно спросил Кирилл.

— Нет, — майор отвернулся к окну, что-то вспоминая, — в свое время я таких пачками закрывал. Теперь все по-другому, — он послал вздох невысказанным мыслям и внимательно взглянул на парня. — В общем, так. Давай прекращай балагурить, перевоспитанием заниматься. Еще чего не хватало! У родителей Толика давно не появлялся? Вот и съезди к ним. Они ведь скучают.

— Я думаю, что Толька… его могли зацепить какие-то из них. Из этих.

— Не начинай снова, Кирилл…

— Я все равно найду их, — упрямо бросил он, — обязательно найду!

— Не нужно. Ты еще молодой, тебе жить да жить. О себе не думаешь, мать пожалей. Одни вы друг у друга остались.

Майор снова вздохнул и, возвращая документы с ключами, добавил:

— Я тоже не вечен. Постоянно вытаскивать тебя из переделок не смогу.

Уже на пороге Кирилл обернулся и, помолчав, сказал:

— Спасибо, дядь Саш.

— Матери привет, — нарочито строго донеслось ему в спину.

* * *

Наши дни

— Пойдем вниз, Кир, — она потянула его за руку, — я очень хочу представить тебя гостям.

— Хочешь честно? Я чувствую себя каким-то зверьком. Ручным, необычным — но все же только зверьком. Я не очень люблю, когда меня рассматривают со всех сторон, знаешь.

Они были в ее комнате, и ей больших трудов стоило натянуть на его плечи фрак. Для этого пришлось тащить его в магазин чуть ли не за уши.

— Как обезьяна, честное слово! — сознался он, в который раз разглядывая себя в зеркало.

— Не обезьяна ни разу, — возразила Кира, стряхивая несуществующие пылинки с его плеча, — красавец.

— Ну где вы там? — в комнату заглянула Инна, восхищенно разглядывая его. — Ох. Прямо жених!

Он несколько натянуто улыбнулся.

— Вообще-то я не привык…

— Для меня это очень важно, Кир, — девушка просяще заглянула в его глаза. — Это ведь день рождения папы! Юбилей!

Он ничего не ответил, тяжело вздохнув.

— Да ладно вам, Кирилл, — ободряюще улыбнулась Инна, — я уверяю, никто вас рассматривать не будет. Ну, если только первые полчаса...

Его план был неоригинален: втереться в доверие, напроситься на какое-нибудь «семейное» мероприятие, на котором обязательно будут присутствовать сынки местной «элиты». И найти среди них того, кто ему нужен.

Вроде все просто.

Но в последний момент он вдруг стушевался. Вернее, с толку его сбило сияющее лицо Киры. Она была такой счастливой, такой… красивой, что он уже тысячу раз пожалел о своем «плане».

«Бросить бы все к чертям собачьим! — устало подумал он, теребя галстук-бабочку. — Да кому нужен этот цирк? Вся эта мишура с угодливо улыбающимися гостями. Вся эта напыщенность, картонные улыбки, идиотские шуточки о чертовой политике, мать ее! Чувствую себя дураком, по ошибке попавшим на пир куда-то во дворец. Эти силиконовые дамочки со своими детками, толстые мужья, которых ничего, кроме баланса лицевого счета, не интересует…»

Но вспомнился Толька с его открытой улыбкой, и снова откуда-то появилось дикое желание тупо перебить всю эту «элиту».

— Потерпи, — попросила его Кира, словно угадывая, какие мысли терзают душу парня, — так надо. Эта официальная часть надолго не затянется. Максимум час-полтора.

И он согласился.

А теперь проклинал себя, душный фрак и лощеных пацанов из этой «золотой молодежи». Злился, ненавидел, одновременно улыбаясь и кивая всем в ответ.

Улыбка медленно сползла с губ, когда он увидел в этой пафосной толпе того мажорика. Сыроева.

— А это тот самый, за которого тебя замуж выдать хотели? — деланно-небрежный тон, кивок в его сторону.

— А, это, — она скривилась, — наша местная скандальная «звезда».

— Почему «скандальная»?

— Потому что скандалит много. В общественных местах. Знает, что папочка отмажет от любой гадости.

— Ого.

— Так, да. Представляешь, его папочка действительно хотел на мне женить.

— О-о, — Кирилл притворно нахмурился, — он мне уже не нравится!

— Да ладно тебе, перестань, — засмеялась Кира, отмахиваясь. — Его необязательно любить. И да, я тебе секрет открою: он мне тоже не нравится.

— Да ну? А кто же тебе тогда нравится? — он улыбался, заранее зная ответ.

— Не задавай глупых вопросов, — мягко упрекнула его Кира. — Ты же сам прекрасно знаешь.

— А мне хочется услышать это от тебя. Еще раз.

Он притянул ее к себе, приобнял и легонько коснулся губами ее губ. Почти физически ощутил, как она начинает таять.

— Так, стоп, — он отодвинулся, тяжело дыша, — я все понимаю. Но если ты сейчас же не удержишь меня, то именинник явно недосчитается двух гостей.

Они пошли вниз.

Да, он сразу увидел его: нахальный самоуверенный пацаненок. В жизни не знал, что такое «нет денег», в армии пороха не нюхал, за «старшаками» полы не мыл. А вот они с Толькой мыли. И нюхали. Хоть и год, но служили. В отличие от этого куска дерьма.

Она не догадывалась о том, что думает Кирилл, но видела: с ним что-то не так. Что-то творится — нехорошее, черное, от чего он выбешивается изнутри, сжирая себя. Она осторожно тронула его за плечо.

— Пойдем, я познакомлю тебя с матерью Сыроева.

— Матерью? Ты же говорила, что у него мачеха-ровесница?

— Это его настоящая мать. Биологическая, если правильно. Хорошая женщина. Никита ее очень любит.

«Хорошая женщина» оказалась со странностями. Когда ей представили Кирилла, она сначала безразлично кивнула, а потом, вглядевшись в него, отчего-то побелела и сказав: «Мне душно!», извинившись, вышла на свежий воздух, попросив Кирилла проводить ее.

Он вышел, недоумевая, что с ней такое творится. Оставшись наедине, она снова жадно впилась глазами в его лицо.

— Не может быть! — все время повторяла она. Потянулась к нему, стала гладить холодными пальцами скулы, губы, подбородок…

Он растерялся.

— Простите, — он пытался уворачиваться, но у него это получалось плохо, — я не понимаю… Что происходит? Эй, мадам!

Он совершенно забыл о гостях, о том, что Кира может их застукать. Сжав ее запястья, он легонько тряхнул женщину. Наконец она успокоилась.

— Простите, — виновато произнесла она, — я подумала, что уже схожу с ума. Вы очень похожи на моего… старого знакомого. Как две капли. Простите мне, Кирилл, — еще раз повторила она.

— Бывает, — неуверенно кивнул он в ответ, озадаченно поглядывая на нее. — Если вам полегчало, мы можем вернуться к гостям? Моя девушка не любит, когда я надолго оставляю ее одну.

— Да-да, конечно, — она зябко куталась в шаль, наброшенную им на плечи, когда они выходили на лужайку перед домом. Он краем глаза заметил, что за ними из окна наблюдает Никита Сыроев.

* * *

— Это что было? — Кира очень старалась не показать раздражения, но у нее это плохо получалось.

— Это я у тебя должен спросить: какого черта?! Что за представление, в котором мне довелось поучаствовать?

После вечера они решили уехать в город — к нему. Ехали и почти ругались. Ее бесило его хладнокровие. Его — ее ревность, ее окружение, собственная упертость. Он уже в который раз пожалел о своем глупом плане.

— Почему она себя как ненормальная повела? — недоумевая, нервничала Кира. — У всех на глазах? Я впервые вижу подобное безобразие!

— «Она хорошая!» — передразнил он Киру, — ага, как же. Вижу, блин.

— А ты? На него вешаются, а он и рад!

Кирилл хотел возразить, что ничего подобного не было, но не стал. С женщиной спорить — себе дороже. Он уже в этом убедился.

— Кир… — начал он, стараясь хотя бы нормально вести машину. Наверное, он этому никогда не научится — в ее присутствии он всегда немного нервничал и, пытаясь скрыть эту нервозность, заводился еще больше. — Кир.

— Что?!

— Давай не будем из-за нее ругаться.

— Да мы уже из-за тебя ругаемся. Меня бесит не то, что она вдруг стала так себя вести, а то, что ты ей это позволил!

Его снова стало раздражать поведение Киры.

— По-твоему, я виноват в том, что она давно не имела близости с мужчиной?

— Почему же она так на тебя накинулась? На тебя, не на других!

— То есть я дал ей повод?

— Напрашивается такой вывод, Кир.

— Так, — он остановил машину на трассе, съехав на обочину, — я не могу и не хочу дальше ехать. Давай успокоимся.

Он вышел из машины, хлопнув дверцей. Кира сначала хотела остаться внутри, но он повернулся к ней спиной, и эта спина кричала о том, как ему все осточертело. Она вспомнила, как в их первую встречу так же смотрела в его спину — широкую, каменную. Треугольную.

Молча выбравшись из машины, она подошла к нему сзади и, чуть помедлив, положила руки на крепкие плечи. Почувствовала, как он напрягся, почти физически ощутила, как он борется сам с собой — оттолкнуть ее или обнять.

— Прости меня, — прошептала она, прижимаясь к нему все сильнее, утыкаясь носом в место между лопатками. — Я тебя ревную, как влюбленная школьница, и ничего с этим поделать не могу.

Он тоже не выдержал, сдался и, не оборачиваясь, обхватил ее, заведя руки за спину, затылком прислонясь к ее голове.

— Я люблю тебя.

* * *

Он был близок, уже настолько близок к тому, чтобы поймать убийцу Тольки; он уже практически злорадствовал, выдергивая из памяти самые тяжелые воспоминания, предвкушая, как убийца (на этот раз — жертва) будет корчиться в муках, плакать, выдыхать мольбу о пощаде — как мучился Толька тогда, той страшной теплой ночью. Ведь их наверняка было больше трех — убийца и его сообщники. Толька с двумя справился бы в легкую, с тремя — с натяжкой. Да и то — если бы только оторваться не смог. Толька бы никогда не убежал…

А в этот раз он будет один на один с подонком. И он заставит его глотать собственные кишки.

Злоба и отчаяние душили его. Глаза были сухи, сердце — почти спокойно. Если не считать бешено пульсирующей жилки на виске. Да, он был спокоен — как всегда перед боем.

Сегодня он будет участвовать в решающем поединке. И впервые в жизни его бой действительно будет идти не на жизнь, а на смерть.

* * *

Кира знала, что сегодня у него будет бой. Знала, что этот бой для него почему-то много значит. Что бой будет с… А, неважно. С каким-то мажориком, которому наскучила сытая развеселая жизнь, полная тупых развлечений, и которому захотелось чего-то другого. Нового. «Острых ощущений».

Она как-то поинтересовалась, почему богатые сынки так хотят участвовать в мордобое.

— Я понимаю, тебе деньги нужны. Себе, клубу и детям. Но эти… Неужели им настолько мозги отшибло?

— Ты сама ответила на свой вопрос, — сказал он ей, усмехнувшись. — Большинство мажоров — адреналиновые наркоманы. Такая вот новая зависимость.

Тогда она не вслушивалась. А потом, вспомнив глаза Сыроева-младшего, горевшие каким-то неестественным огнем, поняла. Сыроев подсел на наркотики, перепробовал много разной дряни, но его все не вставляло.

Сегодня она переживала за Кирилла. Потому что переживал он (ей объяснил он все именно так: «От этого боя зависит мое будущее»), а Кира не стала вникать, тем более что открыто выразила свою позицию. Она не любила эти «мордобои», считая их нечеловеческими, жестокими, «звериными». Но она любила Кирилла, и потому ей приходилось мириться с его позицией. Дерется, значит так надо. Получит — поделом. Не будет она ему препятствовать. И зализывать его раны тоже не станет.

Но каждый раз, зарекаясь, она только вздыхала, посмеиваясь над собой: обещания никогда не выполнялись…

* * *

Она решила и на этот раз не накручивать себя, занявшись чем-нибудь полезным. Например, переставить с места на место сувениры с вазами на полке. Уборка уже почти была закончена, когда к ней заглянула Инна.

— Кир, я такое узнала!

— Что?

— Бывшая жена Сыроева, мама Никиты. Она рассказала, из-за чего они развелись с мужем.

— Вот это новость! — рассмеялась Кира. — Они же вроде охладели друг к другу, нет? Он себе молоденькую нашел. Или это официальная версия?

— Да. У нее был роман на стороне. Сыроев-старший делал деньги, а ей хотелось ласки и внимания. Она случайно познакомилась с одним парнем. Он ее от кого-то пьяного в клубе спас, что ли. Подробностей не знаю, но она с ним загуляла. А потом его убили.

— За что? — Кира так удивилась, что забыла, что стоит на стуле и держит в руках вазу из тайской керамики.

— За долги. Он кому-то там очень задолжал, и кредиторы не стали ждать. Представляешь, он участвовал в закрытых боях без правил!

«Кошмар!» — хотела сказать Кира, но сдержалась. Весь этот разговор отчего-то перестал ей нравиться.

— Он дрался за деньги! И однажды проиграл бой, а на него поставили большую сумму. Он хотел скрыться, сначала просил денег у Сыроевой, но ей не удалось достать так много. Он вроде хотел сбежать, но, видимо, не вышло.

— Откуда ты все это знаешь? — Кира не хотела понимать.

— От нее самой. Да, кстати, у того парня была семья: жена и маленький сын, он их бросил — ушел к Сыроевой, вроде надеялся получить деньги и славу на ринге. Но однажды признался ей, что просто был против того, чтобы мальчик повторил его судьбу, потому и сбежал. Однако же когда его убили, Сыроева уже была беременна. У нее тоже родился сын.

— Сын? — тупо переспросила Кира, все еще не веря.

— Да. Помнишь ту нелепую сцену, когда ей стало плохо? Она испугалась, потому что увидела твоего Кирилла. Недавно мы с ней ходили вместе в сауну, выпили и она разоткровенничалась. Поэтому я теперь знаю эту историю. А еще она показала мне фото того человека. Единственное фото, которое она берегла всю жизнь. Снимок довольно старый и уже потрепанный, но изображенного молодого парня я разглядела.

— Зачем ты мне это все рассказываешь?

— Затем, что тот человек очень сильно похож на Кирилла.

— Ты хочешь сказать, что…

— Вот именно. Кирилл и Никита — сводные братья.

* * *

Из воспоминаний Кирилла

Этого урода было очень легко заинтересовать. Небрежно брошенные полунамеки о том, что «существует некий закрытый клуб, куда доступ имеют только привилегированные». И куда очень, просто ужасно трудно попасть, если ты… «не богатый сынок» либо «не Брюс Ли» славянского варианта. Там ценится жестокость, напористость. Сила и боевой дух. Там уничтожают слабаков и носят на руках сильных. Там каждый доказывает свое превосходство в драках — жестоких, кровавых, смертельных. Там спор «Кто сильнее, тот и прав!» решается силой удара.

Идиот заглотил наживку, не разжевывая. И как же омерзительно было видеть урода, пускающего слюни при рассказах о кровавых мордобоях! Его тогда чуть не стошнило — смешно даже представить, что Самсон, жестокий боец, не боявшийся никаких, даже самых тяжелых картин, вдруг заблюет пол — а все из-за одного недочеловека. Пришлось себя пересилить: перед глазами снова замелькал образ Тольки…

— Прости, что так затянул с этим, — молодой мужчина стоял перед надгробием с фотографией улыбающегося парня. Симпатичного парня. — Сегодня у меня важная встреча. Но перед ней я решил еще раз увидеться с тобой. Получить твою поддержку. Одобрение. Если бы ты знал, как мне тебя не хватает… Тебя и мамы, — он тяжело вздохнул, словно что-то обдумывая. — Знаешь, я уже все продумал, но в последний момент мне показалось, что это как-то… неправильно. Я не хочу ее обижать. Она хорошая, ты же видишь; добрый чистый человечек. Чувствую себя куском дерьма. Я записал для нее видео, в котором рассказал все. Про нас. Про тебя. Про себя. Сам не заметил, не понял, когда это случилось: я люблю ее. Но быть с ней — значит предать тебя. Мы с ней живем в разных измерениях. Она принадлежит другому миру — такому, который мы с тобой презирали и ненавидели. Миру, в котором подонки творят беззаконие. А еще, — он сделал паузу, — она не должна из-за меня страдать. Да, сейчас ей будет непонятно, обидно, больно, но… Но потом, позже она все поймет. Скоро все закончится.

Кира услышала попискивание из айфона — наверное, это от Кирилла.

У них была договоренность: не связываться накануне боев. «Мне так спокойнее», — говорил он. Она злилась, противилась, пробовала что-то изменить — все попытки оказались бесполезными. В конце концов, рассудив, что ему так действительно «спокойнее», а ей переломить дурацкое упрямство не удастся, Кира забросила все старания. Она только просила: «После каждого боя скидывай мне видео-привет, что ты еще живой».

Сейчас ей тоже пришло сообщение по imo. Быстро он сегодня. А как же «очень важный бой»?

«Открыть…»

«Привет, — в камере показалось его лицо. Грустная улыбка, внимательные темно-серые глаза. Красавец. И неизменная прядь темных волос, короткой волной падающая на лоб. — Я шлю тебе это видео… На самом деле, боя еще не было. Но он будет, обязательно! — Кирилл помолчал, что-то обдумывая. — Ты знаешь, как я ждал этого дня. Но ты еще не знаешь всей правды. И я хотел бы тебе сегодня кое-что рассказать…»

Снова повисла недолгая пауза. Кира увидела, что он сидит в своей комнате, за окном темно и горит ночник. Значит, съемка была вечером. Либо поздно ночью…

«Помнишь, я тебе рассказывал про Тольку? — тем временем продолжал он. — Что он погиб, защищаясь. Я думал, что на него напал тот парень, которому он руку сломал. Но я проверял его: парня в городе вообще не было на тот момент. Толька… он шел вечером домой, провожал девушку после свидания. К ним пристали еще с кафешки. Компания молодых людей — «золотая молодежь», — ей показалось, что в голосе Кирилла зазвучал некоторый упрек в ее сторону, и она невольно поежилась. — Им нужна была девушка, а Толька за нее вступился. Тогда компания отпустила их. Тольку подкараулили позже, когда он возвращался один домой. Эта девушка… она уезжала рано утром, и он долго не хотел ее отпускать. Она собиралась в другую страну; надолго — учеба по обмену или что-то вроде того… Она ничего не знала тогда про Тольку. А я ничего не знал про нее. Оказывается, она ему нравилась, и он предлагал ей встречаться. Она отказалась, потому что впереди ей светили четыре года за границей. Уезжая, она не оставила координат и потерялась на все это время. Вернувшись, встретила его родителей, от них и узнала…»

Он снова замолчал.

«Марина вспомнила про тот вечер. И даже вспомнила ту компанию. Детки из «золотой элиты». Фамилию того, кто приставал к ней, она знала. Сыроев».

Кира с ужасом почувствовала холод в пальцах. Руки дрожали, а мозг отказывался осознавать поступающую информацию.

«Я сразу догадался, что Тольку убили парни-мажоры. Рядом с ним я нашел смятую пачку из-под сигарет — дорогих, незнакомых, а он не курил. Сначала не знал, в каком направлении искать. Потом в вашем универе на показательной лекции Геннадия Петровича вдруг увидел Леху — с точно такой же пачкой. А тут еще Анфиса появилась. И я подумал, что это мой шанс. Но, общаясь с вами, я понял, что Леха к убийству никакого отношения не имеет. Я снова был в тупике, пока… Пока не увидел этого Сыроева на одной с тобой фотографии. Мне снова пришлось раскапывать, вынюхивать, узнавать — тот ли человек, которого я ищу? Ведь у него я тоже увидел такие же сигареты — на том фото из журнала, помнишь? Мне пришлось поломать комедию, чтобы прийти к конечному выводу: это он. Он и его компания — эти ребята не знают, что такое настоящая жизнь. Они любили жестокие игры, любили наблюдать за тем, как в невыносимой боли корчится человек. Их жестокость — она была продиктована вседозволенностью. А моя — их беспощадностью… Знаешь, я ведь раньше таким не был, смерть Тольки — вот это стало толчком к озлоблению. Прости меня, если сможешь. Я признаюсь, что использовал тебя в своих не совсем честных целях. Ты думала, что у нас с тобой любовь. Но я не могу, не хочу больше тебя обманывать… Наверное, я слишком далеко зашел в мести…»

Кире казалось, что голову сдавил железный обруч — так подействовала на нее эта информация. Как сквозь вату, доходили до ее сознания слова Кирилла. Пожалуй, последнее внятное, что она услышала, было: «Сегодня у меня действительно важный бой. Сегодня я убью Сыроева-младшего. Прости меня, если сможешь…»

Первой мыслью было открыть глаза и облегченно выдохнуть — это был всего лишь сон…

Второй — что видео всего лишь глупый розыгрыш.

И только краешек сознания уловил главное: она не должна допустить братоубийства. Даже если этот брат — полный отморозок. Даже если Кириллу она не нужна. Даже если больше всего на свете хочется забить на все эти проблемы, недолюбовь, недолюдей… Ей надо срочно спасать его — и это будет последний «жест доброй воли» с ее стороны.

* * *

Бой был в самом разгаре. Кто-то из команды Лысого расстарался, и слухи о «самом зрелищном поединке за все существование Арены» расползлись почти мгновенно. Лысому даже пришлось заказывать билеты — бесплатный вход на сегодня был закрыт. Билеты стоили недешево, но помещение все равно было забито до отказа. Лысый довольно улыбался, подсчитывая, сколько он получит за сегодняшний вечер.

Противники друг друга стоили: Самсон, его звезда, бессменный лидер ринга, и новенький, но уже успевший засветиться в нескольких боях. И даже Лысый, повидавший много жестокости на своем веку, порой поражался: с виду довольно симпатичный парень на Арене превращался в злобного зверя.

К счастью, одним из правил запрещенных боев был запрет на распространение информации о себе. Лысый сам придумал этот слоган и гордился им:

«На Арене и перед Богом все равны!»

И действительно, противниками могли оказаться адвокат и слесарь, разнорабочий и частный предприниматель, менеджер средней руки и уборщик снега. Неважно, к какому социальному слою ты принадлежал; оценивался в данной ситуации не размер кошелька, а крепость кулака. И конечно, неотъемлемой частью боя был тотализатор.

Публика делала самые разные ставки, и Лысый был всегда в выигрыше: с каждой ставки снимался процент — «на содержание Арены». В обычные дни ставки имели пятизначные суммы, а уж сегодня зрители просто сошли с ума. Назывались такие цифры, слушая которые Лысый повторял каждый раз про себя и прописывал на бумаге — до того не верилось в сегодняшний куш.

Не так давно прошедший бой Макара и Самсона взбудоражил воображение участников тотализатора.

«Значит, Самсона все-таки можно победить!» — шептали в толпе.

И Лысый все подогревал их интерес, благо на Арене появился новичок, который уже спустя пару боев прославился жестокостью. Всего каких-то два боя — и у него завелись почитатели, жаждущие его боя с Самсоном. Если Самсон был известен стремительностью, верткостью и скоростью ведения боя, то новенький почти сразу поразил особой беспощадностью и жестокостью. Еще ни один его противник не ушел с Арены непокалеченным. Новичок представился Ником.

* * *

 Из воспоминаний Кирилла перед боем

— Знаешь, я против тебя ничего не имел. Раньше. Ты для меня даже не соперник — по крайней мере, по статусу. Но мне случайно «посчастливилось» увидеть, как ты лапал мою мать. А, к тому же я привык получать все, что захочу. Я хочу Киру. Наши родители, кажется, не против. А ты — ты мне нисколько не мешаешь. Я тебя на Арене удавлю.

Он прошел мимо, ударив плечом «несоперника».

В висках бешено стучала кровь, когда руки сами сжались в кулаки.

На Арене

— А вы уже жалеете о сделанных ставках? Или гордитесь своей прозорливостью, а? Оба противника — супермегакрутые парни! Чувствуете, как накалился воздух на Арене? Видите, как плавится пол площадки?

Его стали раздражать глупые вставки-комментарии, и он почти полностью отключил слух. Перед глазами постоянно мелькали картинки из прошлого, генерируя которые, мозг вырабатывал мощные сигналы-импульсы, подаваемые рефлексам.

...Захват сзади — и в легких не хватает воздуха, из горла вырывается хрип, когда в ухо раздается шепот:

— Да, я такой. Ты думал, ты непобедим? Не-ет, это я круче… Я!..

...Руки непроизвольно дергаются, пытаясь ослабить хватку — железную хватку убийцы. Помимо бешеного рева толпы в уши вползает вкрадчивое:

— Я уже говорил, что привык получать все, что захочу? Я хочу Киру. Это ты тоже знаешь?..

...Непонятным образом удается совершить резкий перехват ногами — противник падает, потеряв равновесие, и в легкие поступает неимоверное количество воздуха, так что даже немного саднит горло. Тут же приходится изворачиваться, чтобы не быть раздавленным, растоптанным в безумной схватке. Перед лицом на несколько секунд мелькает голый торс с волосатой «дорожкой», темнеющей от пупка вниз, и взгляд выхватывает пояс черных штанов, а на нем…

На нем миниатюрный резиновый брелок с изображением забавной обезьянки-ниндзя.

— Сука!

Паззл складывается в голове молниеносно, и это служит катализатором возрастающей ярости. Злость, отчаяние, боль — все это придает ровно столько сил, чтобы кулак впечатал голову противника в бетонный пол.

Ник скалится, пытаясь закрыть голову руками, оградить ее от молотящих ударов, а толпа бешено ревет; те, кто поставил на Самсона, радостно потирают руки, предвкушая шелест выигранных купюр. В сплошной гул вливается грохот выбитой двери, над залом гремит выстрел, второй, третий и разносится голос через усилитель связи:

— Спокойно, работает ОМОН!

* * *

Люди в камуфляже, кинологи с собаками, визжащие девчонки, парни — кто с растерянным лицом, кто еще пытается сопротивляться…

Его ярость неизмерима — ему оставался последний шаг…

— Руки за голову, выходим по одному! Не делайте лишних движений, дамы и господа!

Он проходит мимо живого коридора из людей в военной форме, и почти у самого выхода выдергивает взгляд испуганных карих глаз.

* * *

Тремя месяцами позднее

У нее началась настоящая депрессия — вялотекущая, апатичная. Прогрессирующая. Никого не хотелось видеть, и она спасалась только работой. Оставила свою анкету на сайтах в рубрике «Переводы с английского. Недорого. Быстро. Качественно».

Инна, видя состояние дочери, очень переживала за нее. Но ничего не говорила.

Кира перебралась в их городскую квартиру, в деньгах не нуждалась, в общении — тоже. Она могла сутками сидеть за компьютером, работать над каким-нибудь трудным текстом, делать перевод и за свои труды запрашивать совсем небольшие деньги. Работа нужна была ей только для того, чтобы не сорваться и не умереть.

Никого и ничего не видеть. Ни о чем не думать. Не вспоминать о нем.

Анфису с Лехой она попросту к себе не пускала, отговариваясь «кучей работы». А когда уже совершенно не было сил работать — валилась на диван и ревела, ревела. Ненавидела себя. Ненавидела его. Ненавидела весь мир. И даже пожаловаться было некому — родителей она расстраивать не хотела, с друзьями откровенничать — тем более.

«Говорят, что время лечит, — думала она, глядя в окно, по которому стекали капли дождя, — или работа спасает. Тогда почему мне так больно? Ни фига это все не лечит и не спасает. Какая же я дура. Надо было слушать мать. Меня даже любить не за что…»

Депрессия затягивалась.

* * *

— Это невозможно! — не выдержала она однажды. — Так больше продолжаться не может!

Друзья сидели в комнате Лехи, пытались устроить очередной «мозговой штурм» на тему «Спасение друга». Нервотрепка последних месяцев, бесконечные допросы, какое-то неправдоподобное алиби на время проведения боев на Арене — все это создавало и без того неспокойную атмосферу. А еще — переживания за Киру. За ее состояние.

— Ты куда?

— К ней. К нему. К ним. Я больше не могу на это смотреть! Эти двое меня вконец достали!

Леха помолчал, затягиваясь. Переживания за подругу довели их до того, что они начали курить прямо в комнате, не обращая внимания на густой дым.

— Ты думаешь, у тебя получится? Он ее обидел все-таки…

— Он ее любит все-таки, Леш! А это главное.

— А… она его?

— Конечно да, Киреев! Если б не любила, не впадала бы в депрессию. Все, я поехала к ним.

— Я с тобой.

— Нет, Леш. Не нужно. Я сама.

* * *

В дверь позвонили. Он нехотя открыл ее.

— И снова ты, — мрачно сказал он, — что тебе на этот раз надо?

— Поговорить.

Щетина на впалых щеках, глаза больного алкоголика, желтизна в лице, хриплый голос — вот так видок… Он что, совсем стал к себе безразличен?

— Нам вроде бы не о чем говорить.

Безразличие в голосе. Ну и ладно.

— Ошибаешься, — возразила она, пытаясь протиснуться сквозь дверь.

— Я не буду говорить о ней. Тем более, с тобой.

— Тебе это, может быть, и неприятно слышать, но я все равно должна сказать. Дай войти!

Тогда он равнодушно отодвинулся, пропуская вперед посетительницу.

— Кошмар! — резюмировала она, оглядывая бардак в квартире. — Как в свинарник попала!

— Если ты воспитывать меня пришла, то ошиблась адресом.

— Я пришла только сказать, как вы оба — и ты, и она! — оба меня достали! Своими идиотскими характерами, детско-садским поведением, упрямством и гордыней! Гордыня — тяжелейший из грехов, ты не знал этого?

— Все-таки воспитывать…

— Дурак ты, Кир, — в отчаянии выкрикнула Анфиса, — она же тебя любит! Как и ты ее. Любишь ведь, я вижу! Так почему вы оба такие… такие…

— Принципиальные? — подсказал он, отворачиваясь к окну.

— Хуже. Два идиота! — она в сердцах выдернула из сумочки сложенный листок бумаги, швырнула его ему в спину со словами: — Как дети малые, честное слово!

— Что это?

— Ты это!

Он непонимающе поднял лист, развернул его и стал молча изучать.

— Такой талант пропадает. Нет бы в художницы идти — ты на тренировках свои костяшки убиваешь.

— Это не мое творчество. Я, слава богу, этим не страдаю.

Он взглянул на девушку еще раз, недоуменно пожал плечами и вернул лист ей обратно.

— Неужели ты не понимаешь, Кирилл, что нужен ей?

Так вот что она рисовала в своих альбомах. Его.

— И что мне делать? — как-то беспомощно спросил он.

— Думай сам. Только не соверши еще одну ошибку.

Анфиса повернулась и вышла из квартиры. Кирилл не пошел за ней; щелкнув зажигалкой, он поджег рисунок, бросив догорать его в унитаз. Остатки смыл водой.

* * *

Три года спустя

Беготня по квартире началась, кажется, еще вчера.

Она в сотый раз сверялась со списком:

— Так. Нижнее белье, носки, свитер. Зубные щетки, паста, гель для душа, пена для бритья… Твои документы… Где папка с документами?!

— Успокойся, — он подошел к ней, чмокнул в макушку, — вообще не понимаю, зачем ты это все набираешь? Неужели в городе не найдется магазинов, где все можно тупо купить?

— У тебя аллергия на мятные составы, забыл? А вдруг там мы не найдем нужное? Тебе еще с партнерами встречаться, ты что, хочешь на них произвести плохое впечатление? Западники всех встречают по одежке.

— Это ты в своих умных книжках вычитала?

— Не смейся. А то не поеду с тобой.

— Может, мне имеет смысл поискать другого переводчика? А то нынешний что-то больно уж строптивый. Командует много.

— Иди ищи. Только помни: возвращение назад автоматически увеличивает ставку вдвое.

— Побойся, Кира Андреевна! Ты у детей отнимаешь их будущее! Все спонсорские пойдут на оплату твоей двойной ставки!

— Это ты отнимаешь. Не выкобенивайся!

Он не выдержал и рассмеялся, приобняв жену:

— Ты не думаешь, что я на тебя плохо влияю?

— С чего бы это?

— С того, что ты начала злоупотреблять некультурными словечками. Что скажут твои родители?

— Я надеюсь, они родной язык потихоньку забывают.

Он ничего не ответил, молча улыбнувшись. Сейчас ему было очень, очень спокойно. И даже постоянное «Тебе уже самому пора учить язык! Скоро английский станет вторым по значимости языком в мире, а ты до сих пор меня за собой таскаешь!» нисколько не раздражало. Вот уже три года. И он искренне не понимал, как до нее не дойдет, что ему просто жизненно необходимо ее присутствие на сборах. Постоянная потребность видеть ее глаза, слушать ее голос, улыбаться ее улыбке — не через бездушный экран монитора в скайпе, а рядом — такой живой, теплой. Рассудительной. Его.

Уже вылетая в Данию после многочисленных перекличек и пересчетов детей («Как баранов, по головам считаешь!»), таможенной проверки, — так вот, уже сидя в самолете и небрежно положив руку поверх ее узкой ладошки, Кирилл вдруг пообещал себе, что обязательно выучит иностранный язык. Например, китайский. Просто так — для того, чтобы сделать ей приятно.

Но это будет потом. Когда у них появятся внуки, наверное.