Зигзаг (гет)

Шарлотта проснулась внезапно, словно кто-то дунул ей в ухо или дёрнул за нос, — когда она ещё жила в родительском доме, рано утром так её будила Катрин: маленькая сестрёнка, забияка и сорвиголова. Приподнялась, опираясь на локоть, огляделась, как будто ожидала увидеть рядом с собой милое курносое личико с озорными серо-зелёными глазами, но рядом, свернувшись калачиком, тихо посапывала Лиза. И в эту секунду Шарлотта испытала лёгкое разочарование — она скучала по своей семье и, здесь и сейчас, сожалела о своём поспешном бегстве несколько лет назад. В ушах, как продолжение сновидения, звучал быстрый говорок с раскатистым «р». Слова с этой буквой в устах Катрин звучали как горный обвал. Мимолётное воспоминание вызвало невольные слёзы. Шарлотта шмыгнула носом, стараясь справиться с собой, осторожно, чтобы не разбудить разметавшуюся во сне дочку, встала. Уставшая с вечера, она так и улеглась — не раздеваясь — и прелестное платье, подаренное вчера Эриком, безнадёжно измялось, а другого не было. Волосы растрепались, но это поправимо. Она вынула шпильки и гребень, распустила волосы и на ощупь соорудила причёску. Без зеркала было сложно. Даже в самые скудные времена её замужества, когда приходилось сильно экономить, у неё всегда было зеркало: и маленькое, и большое во весь рост. Андрэ знал, как ей нравилось смотреться в зеркало, и не отказывал в такой маленькой причуде.

Шарлотта руками расправила складки одежды и оглядела себя. Голубое шерстяное платье сидело как влитое на её фигуре, и она снова поразилась, как, не снимая мерок, одним взглядом Эрик сумел оценить её фигуру и купить вещь, которая сразу подошла ей по размеру. Цвет платья очень подходил к её глазам и волосам. В нём она представлялась себе неземным созданием и испытывала почти детское удовольствие от своей внешности. Платье едва слышно шуршало, когда она проходила по комнате, и этот звук заставлял её выпрямляться и «держать спину», как требовала когда-то мадемуазель Жюли, её гувернантка. Шарлотта снова всхлипнула и снова постаралась подавить рыдание. Сжав кулачки, она глубоко вздохнула — теперь только от неё зависит её судьба. Удивительное событие перенесло её с парижских улиц в тёплый дом, неизвестные люди приютили её и детей, позаботились о них. Все эти вещи, одежда, врач для Шарля — всё это, наверное, очень недёшево. Побывав на улице в роли нищенки, Шарлотта очень боялась вернуться туда снова и была готова на многое, чтобы этого не случилось. Вспоминая события последних дней, она удивлялась поворотам своей судьбы, носившей её от одного берега к другому: от богатой обеспеченной и зависимой жизни в родительском доме до экономной и скудной, но свободной, жизни с самостоятельно избранным мужем. И вот теперь: от грозившей нищеты до относительно уверенного положения. Шарлотта надеялась, что неожиданные благодетели помогут, потому что больше надеяться ей было не на что. Ей было страшно: нужно было как-то объяснить своё появление в Париже без денег, без друзей, без какой бы то ни было помощи. Она боялась, что её поведение будет истолковано не в её пользу и люди, проявившие к ней участие, отвернутся от неё так же легко, как обратили на неё своё внимание. Ей нужно было собрать всё своё природное обаяние, чтобы они заинтересовались ею. Она, конечно, была мила, но несчастия последнего месяца наложили отпечаток на её лицо. Оно стало хмурым и осунувшимся, глаза потеряли свой блеск и под ними залегли тени, но с другой стороны именно это делает её облик трогательным и достойным жалости и покровительства. В голове Шарлотты словно тикал какой-то механизм, высчитывая возможные варианты событий и способы поведения для достижения нужных целей. Кто может осудить молодую одинокую женщину, мать двоих малолетних детей, оказавшуюся в столь затруднительном положении в дали от знакомых и друзей и привычной обстановки за то, что она пытается воспользоваться предоставленным ей шансом наладить жизнь?

Собрав всё своё мужество, она направилась было к двери и здесь снова замешкалась в сотый раз оправляя складки и оборки. Из-за неплотно прикрытой двери послышался приглушенный голос. Говорил Эрик. Он, видимо, отвечал на какой-то вопрос, который ему задали раньше. Невольно прислушиваясь к доносившимся из-за двери звукам, Шарлотта сначала и не вникала в то, что он говорит, просто слушала голос и испытывала странные чувства: восхищение, смешанное со страхом. Она и хотела, чтобы с ней говорили таким голосом, и боялась этого, поскольку где-то глубоко внутри сидело опасение, что она не сможет противиться, что бы этот голос ни повелел. Незаметно теряя волю, она теряла способность мыслить. Оставались только чувства. Нечто подобное, наверное, испытывают мотыльки, когда стремятся к свету. Шарлотта терялась в догадках — как, каким образом человеческий голос мог быть настолько прекрасным. В её обычной жизни не встречались люди с такой сильной способностью очаровывать. Накануне она не обратила особого внимания на голос, которым Эрик говорил с ней, видимо сказывалась усталость, испуг и много чего ещё, да он и не говорил с ней много. Ей вспомнилось, что он вообще редко открывал рот и то в тех случаях, когда было не до того, чтобы слушать сам голос.

Внимая музыке голоса, она невольно вслушалась в слова и замерла, изумлённая и растерянная. В первую минуту в ней заговорила совесть. Она, конечно, была хорошо воспитана и знала, что подслушивать нехорошо, но тут же вспомнилось наставление матушки, которая была убеждена, что случайно подслушанные слова могут дать не только пищу для размышлений, но и возможность манёвра в сложной ситуации, а именно в такой ситуации Шарлотта и оказалась теперь. Кто знает, какие планы таятся на её счёт в умах неожиданных благодетелей? И лучше бы знать об этом заранее, поэтому Шарлотта возблагодарила своё природное любопытство, которое направило её в сторону двери в нужный момент, и приготовилась услышать что-нибудь, чем можно будет воспользоваться впоследствии.

…не называет его убийцей, не клеймит, не завывает о том, что он, именно он, совершает преступление против самой жизни? Никто не показывает на него пальцем, обвиняя. Никто не говорит, что этот несчастный не умеет ценить, то, что даётся богом и им же только и может быть…

Здесь в кровати завозилась Лиза, и Шарлотте пришлось отвлечься, чтобы успокоить дочку. Вернувшись на свой пост, она застала уже конец речи и он тем более её заинтересовал. Ей пришлось прижаться к двери вплотную, чтобы слышать тихие голоса. Эрик и Самир говорили едва слышно.

…был уродлив и изгнан из общества мне подобных, я ненавидел всех за жестокость, небо — за то, что, как я думал, оно покинуло меня, себя — за то, что ничего не мог поделать с собой и своей внешностью.

«Уродлив? Что значит — уродлив? Что скрывает эта маска?» — Мысль скользнула краем сознания и пропала, задавленная любопытством.

…но тогда я был ещё молод и, возможно, питал какие-то надежды. Время показало, что мои надежды не были совсем уж беспочвенны… Кроме того, таким образом, я хотел убить в себе всякую надежду на право жить так, как все. Человек — странное и противоречивое животное. Моё участие в казнях не было преступлением против жизни вообще, и совсем не говорит о том, что я ценю только свою жизнь.

— Твой ум хитёр и изворотлив, ты всегда найдёшь объяснение и оправдание.

— Жаль, что ты так думаешь…

Тайному свидетелю разговора показалось, что, произнесённые слова, ранили глубоко. За дверью установилось гнетущее молчание. Подслушанный разговор произвёл гнетущее впечатление на Шарлотту. Богатое воображение, выращенное на почве бульварных дамских романов, моментально нарисовало трагический образ страдающего незнакомца. Слова, сказанные Эриком, откликнулись в её сердце непонятным щемящим чувством. Боль, которую она угадала за простым сочетанием букв, вместе с маской и внезапным появлением там и тогда где и когда она ничего уже не ждала, пробудили в ней некую сладкую истому. Внезапный романтический вихрь заставил её мысли перескакивать с одного образа на другой. Образы возникали перед её внутренним взором, словно сами собой. Это была ещё не любовь, возможно даже совсем не любовь и, наверно, это никогда не перерастёт в любовь, но в том, что чувство это доставит много приятных минут, Шарлотта была абсолютно уверена. Она бы, пожалуй, так и выскочила, и кинулась на шею своему спасителю, нарядив его в воображении в костюм романтического героя, и призналась в искреннем сочувствии к его несчастьям, и выразила готовность помогать во всём, но вовремя вспомнила, что слова, произнесённые за дверью, предназначались не для её ушей. Кроме того, оставалась ещё маска. Что она скрывает? Теперь Шарлотта могла задуматься над этим, но не хотела. Определив для себя возможные пути наступления, она не хотела сомневаться в своём выборе. Эрик представлялся ей очень интересной личностью, достаточно доброй и внимательной. Она была готова попытаться убедить его в необходимости стать её покровителем. Шарлотта решила позже разузнать о нём поподробнее, а сейчас, закусив губу, придвинулась ближе к двери, пытаясь расслышать, чем закончится эта размолвка.

— Эрик, я … прости мне резкие слова. Я едва ли не впервые сказал, не подумав. Если бы я мог, я забрал бы назад свои слова, но…

— Но это невозможно и хватит об этом.

— Мадам, — Шарлотта едва не подпрыгнула от неожиданности, услышав за спиной тихий оклик. Дариус, несколько минут назад тихо посапывавший на стуле возле платяного шкафа, теперь смотрел на неё, и в глазах его светилось понимание. Шарлотта покраснела.

— Вот, решила выйти, — сбивчиво объяснила она и решительно толкнула дверь.

Двое мужчин обернулись на звук открывшейся двери. Самир стоял возле окна. На нём был царственный халат, надетый поверх белой рубашки с галстуком и жилеткой. Эрик сидел в кресле, хотя Шарлотте казалось, что голос его доносился от окна. Рукава его рубашки были закатаны, и Шарлотта увидела обнаженные по локоть руки — очень бледные и худые, даже костлявые. При виде Шарлотты Эрик быстро встал, оправил рукава и надел сюртук.

— Доброе утро, мадам, — вежливо наклонив голову, произнёс Самир. — У нас для вас хорошие новости. Вероятно, скоро ваш мальчик поправится. Я думаю, это скоро произойдёт? — Он обернулся к Эрику, направляя свой вопрос ему. Самир нерешительно глянул, желая исправить неприятное впечатление, которое произвели его недавние слова.

— Все мы в руках бога, — со странной интонацией ответил Эрик, и, старательно избегая взгляда Самира, направился к дивану вместе с Шарлоттой.

Она скользнула взглядом по личику спокойно спавшего ребёнка и отвернулась. Он вызывал в ней неприятные воспоминания, она не могла избавиться от них. Шарль внешне слишком походил на своего отца, которого, как уже давно поняла Шарлотта, она совсем не любила.

Лиза была совсем другой — и внешностью и манерами она пошла в её родных. В девочке не было практически ничего, что напоминало бы отца, поэтому неосознанно мать испытывала к дочери большее расположение, чем к сыну. Нет, Шарлотта не была злой или жестокой. Она, разумеется, любила обоих детей и заботилась о них, как умела, просто мальчику повезло меньше. Сама судьба посмеялась над ним, наградив странным и непонятным нравом. Непонятным не только для отца и окружающих, но даже и для матери, которой связь, возникающая во время долгих дней существования в одном теле, могла бы помочь в признании и понимании своего дитя, но этого не случилось.

После того, как ни Шарлотта, ни её муж так и не сумели вызвать у ребёнка большого интереса к окружающему миру, они оставили свои попытки, и он рос одиноко — без друзей и почти без общения. Что происходило в его маленькой голове, как и что он постигал, глядя вокруг широко распахнутыми, недоверчивыми, но всё равно очень любопытными глазами, не знал никто, да и не стремился узнать. О нём заботились, у него были игрушки и одежда, и лакомства, но когда его карие глаза заглядывали в лицо обращавшимся к нему людям, те чаще всего старались отвести свой взор, не выдерживая пытливого вопрошающего взгляда маленького ребёнка. Взрослым казалось, что этот взгляд в чём-то обвиняет, но ничего такого не было. Шарль просто пытался понять, что с ним не так, что вызывает в самых близких людях желание отвернуться от него. Он был такой же, как все: руки, ноги, тело, лицо — всё, как у других и всё же не как у других, возможно потому, что предпочитал смотреть и слушать, а не говорить. Почему-то произнесение звуков казалось ему не важным. Часто он шёпотом, почти про себя, пытался повторять слова, которые слышал, складывать их в предложения — коряво и неумело, как у всех маленьких детей, — но когда к нему обращались, он почему-то пугался и забывал все свои попытки. Тот же непонятный страх загонял глубоко желание спрятаться в объятиях матери или отца. В такие минуты Шарль казался особенно холодным и отстранённым и постепенно ему стали платить тем же.

Он перестал смотреть в глаза и выискивать ответы на свои вопросы у взрослых, но малыш не знал где искать ещё. Вопросы вставали, копились и мучили нестерпимо, вызывая раздражение. Конечно, четырёхлетний ребёнок не мог объяснить себе всё просто и доходчиво. В его голове понимание присутствовало в виде смутных видений и те́м, которые часто вызывали головную боль, если он пытался думать. Ему не хватало знаний и слов, для того, чтобы понятно объяснить самому себе правду о себе самом. Тогда он начинал капризничать и плакать. Он кричал и вопил до посинения, не позволяя прикоснуться к себе никому, даже матери, которую очень любил. Его оставляли, наконец, в покое, он замолкал и засыпал в одиночестве, не имея сил даже пошевелиться, и его сон сопровождали какие-то красно-чёрные тени, гулко бухающие где-то на краю слуха.

Сон не освежал, и мальчик просыпался с головной болью, усталый и ещё более раздражённый. Возможно, многое могла бы решить Шарлотта, если бы просто подошла и обняла его, и не разжимала объятий, несмотря на все его буйства, и тем успокоила бы бесновавшихся внутри него демонов, но она не могла. В такие минуты мать боялась своего сына и испытывала к нему только отвращение.

Но сейчас Шарль был тих и спокоен. Бледное личико в окружении огненно-рыжих волос казалось восковым и безжизненным. На долю секунды Шарлотта обрадовалась, но тут же устыдилась своих мыслей и испугалась. Она глянула и перехватила изучающий взгляд Эрика, смотревшего на неё в упор. Нестерпимо захотелось сдёрнуть маску, скрывавшую истинное выражение его лица, но на это она не осмелилась бы. В её голову, как червь в яблоко, заползла мысль об эфемерности её надежд, связанных с этим мужчиной. Почему-то возникло желание оправдаться, хотя ни в чём её не обвиняли, и следом — желание проявить себя хорошей и внимательной матерью. Она и была ею ещё накануне, но то был животный инстинкт самки по отношению к своему детёнышу. Тогда она была готова на всё, чтобы ребёнок был здоров. И вот — он здоров, или почти здоров, что в её представлении было одно и то же, а значит, на первый план выходили иные заботы.

Шарлотта осторожно погладила спящего по головке и отвернулась.

— Прошу вас, мадам, — Самир предложил ей стул, она прошла и чинно присела на краешек, ожидая и опасаясь вопросов.

— Думаю, я могу спросить вас о том, кто вы и откуда, — кашлянув, спросил Самир и уселся напротив в кресло. Шарлотта глянула на него своими большими голубыми глазами и кивнула. Она спиной почувствовала взгляд Эрика, скользнувший по её фигуре.

— Конечно, я понимаю, — робко начала она, — после всего, что вы, — она оглянулась на Эрика, — сделали для нас, вы имеете право на мою откровенность…

— Может быть, и не на откровенность, — мягко заметил Самир, — но если мы хотим вам помочь (а мы хотим, уверяю вас) необходимо знать немного больше того, что знаем сейчас.

Шарлотта зябко передёрнула плечами.

— Я родилась в долине Мозеля неподалёку от города Мец. Моя семья владела несколькими рудниками и была довольно многочисленна и богата. С раннего детства я видела, как в нашем доме толклись всевозможные родственники: дяди, тёти, внучатые племянники и племянницы, троюродные бабушки и дедушки. Все они всё время были заняты кто чем: одни вязали шарфики, другие перебирали бумаги. Над всем этим хаосом царила моя матушка, это была её стихия. Отца я видела редко, он всё время был занят делами. Впрочем, у меня хватало занятий и без того, чтобы вспоминать о человеке, которого я едва знала. Я всё время находилась в окружении учителей и гувернанток. Каких только талантов во мне не искали! К сожалению матушки так ничего и не нашли, только совершенно меня задёргали и затормошили. Я не знала отказа ни в чём, кроме тех случаев или приобретений, которые нарушали правила приличий. Когда я вошла в возраст невесты, меня ждало вполне благополучное замужество с выбранным женихом. У отца были какие-то дела с этим человеком, но в это я не вникала, да мне бы и не позволили. Мой будущий жених был намного старше и мне очень противен. Позже я узнала, что я была чем-то вроде приза для этого человека. Как всякая благовоспитанная девица я проплакала всю ночь после неудачной попытки переубедить сначала мою матушку, а потом и отца. Они считали моё отвращение к будущему жениху чем-то вроде нервического припадка, который испытывают все невесты перед свадьбой. Свадьба должна была состояться в конце лета. Перед ней мой отец устроил большой праздник для рабочих, чтобы, как он говорил — его рабочие тоже радовались счастью его старшей дочери. Ни к чему и говорить, как я ненавидела в тот момент всех этих людей и отца в том числе. И тогда я не нашла ничего лучше, кроме как убежать. Сейчас я думаю, что только счастливый случай спас меня от гибели или бесчестия. В отчаянии я кинулась к единственному человеку, которого знала тогда. Андрэ работал в конторе моего отца, был кем-то вроде секретаря или помощника. До того момента я как-то не интересовалась да и позже не расспрашивала. Я знала, что он был влюблён в меня и очень давно, даже пытался говорить с моим отцом. Но тот только добродушно рассмеялся. Это я узнала позже. Мы бежали с Андрэ, он бросил всё ради меня, а я — Шарлотта слегка запнулась и покраснела, — была готова на всё. Мы скрылись в Лионе. Он оказался хорошим механиком и быстро нашёл работу на одной из ткацких фабрик. Я, не приученная ни к какой работе, вынуждена была учиться всему с нуля: и вести хозяйство, и добывать средства к жизни, поскольку того, что зарабатывал Андрэ, не хватало. Я устроилась в шляпный магазин и скоро научилась мастерить довольно красивые шляпы. Так неожиданно обнаружился мой талант, на поиски которых моя матушка потратила много времени и денег. Оказалось, она просто искала не там, — горько усмехнулась Шарлотта. — Бедная матушка! Если бы только она узнала, что её принцесса колет свои пальцы, изготавливая шляпы, я не представляю, что бы с ней случилось. Но она не узнала. Меня, наверное, искали, но мы спрятались хорошо, и какое-то время всё было спокойно. Родилась Лиза, потом Шарль.

— Так вы шляпница? — осторожно спросил Самир. Шарлотта молча кивнула. — Вам повезло, мадам у вас есть ремесло, которым вы можете заработать себе на жизнь. Дамы обычно гоняются за красивыми шляпами, — он быстро глянул на Эрика. — Теперь нам значительно проще будет вам помочь.