Зафиксировать вечность (джен)

Было что-то болезненно-мазохистское в том, что он вообще хранил эти фотографии.

По сути, на них были чужие люди, когда-то, возможно случайно, оказавшиеся рядом с ним, заполнившие его собственное детство и юность своими лицами так ярко, что за ними он не помнил себя. Не то чтобы он постоянно пялился на эти снимки: он всё-таки не был совсем чокнутым, да и были дни — их, пожалуй, даже было многовато — когда времени не оставалось на пустые раздумья, когда он жил на острие, не зная, что ему предстоит завтра: ждать ли награды, либо, сжавшись, целовать край мантии, ощущая в животе крепкие силки страха, опутывающие и сжимавшие внутренности.

Но иногда он расслабленно сидел в кресле у камина, читая какую-нибудь книгу, или глядя в огонь; временами вставал со скрипучего кресла и доставал из тайника — выпотрошенной изнутри книги по истории магии — две фотографии. Одна была сделана им собственноручно — на ней девушка раскинула руки под дождём: волосы зализаны со лба назад в какую-то дурацкую причёску, и не сияют рыжим солнцем, а смягчены, намочены дождём и послушно прилипли к голове, как и белый сарафан, приставший к ногам. А вокруг парит, блестят крыши домов, молодая зелень вокруг создаёт дымку, и видно, как капли подскакивают вверх, обжигаются об асфальт и, разбиваясь, падают обратно.

Лили тогда сказала, что у него настоящий талант, раз он может так передать в магловской неподвижной фотографии и зной того необычайно жаркого мая, и её саму, и улочку их родного города. И он даже поверил ей, и брал в библиотеке книги, и читал со свойственной ему дотошностью про композицию, про баланс, про горизонт, и добросовестно отщёлкал ещё одну пленку этим летом. Но все его усилия в итоге так и остались в виде чёрной пластиковой баночки, на дне которой змеей свернулась шелестящая пленка, а напечатал он только один кадр, но зато два раза. Возможно, брат-близнец этого кадра ещё лежал у неё в альбоме под какой-нибудь весёлой цветной обложкой, а может, её ревнивый муж давно изорвал и сжёг снимок в камине, или просто выбросил в окно. А вот свою фотографию, подписанную карандашом «26.05.1975», он сберёг.

Мать когда-то, ещё до поступления в Хогвартс, говорила ему о важности записей. «Всегда лучше помнить, что и когда ты делал, правда? Время крадёт у тебя жизнь незаметно, час за часом, и если ты не знаешь, что делал в определённый день, будь уверен, этого дня у тебя попросту не было. Лучше запоминай, Северус. А если не помнишь — записывай», — засмеявшись, она легонько надавила ему на лоб и растворилась в памяти. Сейчас бы Северус с ней поспорил — зная многие техники вытаскивания из памяти жертвы всего, что та «забыла», и даже того, что «не знала», с помощью легилименции. Да даже простой омут памяти позволял вполне обходиться без карандаша и не быть ограбленным этим самым временем. Но привычка подписывать всё подряд осталась.

Вторая, уже обычная колдография, была вырезана им из «Пророка». На предпоследней полосе, где обычно писали о том, кто ещё успел сдуру жениться или родиться в этом клоповнике, гордо называемом магической Британией, был маленький очерк о скромной свадьбе молодого Дж. Поттера и маглорождённой волшебницы Л. Эванс. Также статейка содержала достаточно тонкий намёк на скорое пополнение в семействе. Скривившись, он хотел было перелистнуть страницу, но увидел колдофото. На нём «маглорождённая Эванс» закинула голову назад, обнажив розовую нежную шею, на которой белела нить жемчуга, а ярко рыжие, словно фломастером нарисованные волосы змеились на фоне голубого неба не хуже, чем у медузы Горгоны. Сверху над ней, как проклятие, нависали мерзкие круглые очки «Дж. Поттера» и его растрёпанные чёрные патлы. Колдографию он бережно вырезал и смыл в унитазе, а потом долго мерил шагами скрипучий пол в своей комнате. В итоге послал сову за ещё одним «Пророком», и теперь колдография лежала вместе с первой в тайнике из «истории Магической Британии XVIII века», подписанная химическим карандашом как «21.12.1979».

И вот теперь, пару раз в месяц, а иногда и реже, он сидел, посасывая огневиски, или просто чай, и, смотря на эти счастливые лица, думал о том, что они обладали чем-то таким, что, пожалуй, никакой Тёмный Лорд ему не сможет дать, и испытывал при этом, как писали в магловской литературе, «сложную гамму чувств».

* * *

Когда он подслушал предсказание очумелой прорицательницы, то первым делом подумал о Лили. Почему, он и сам не знал, но и безо всяких знаменитых бабушек чувствовал, когда дело касалось его или чего-то близкого к нему. Это ощущалось как давление чьих-то холодных пальцев на горло, и пульс от этого сбивается с ритма и ускакивает в галоп. Он увидел почти воочию цифры, написанные на обороте свадебного колдофото, посчитал кое-что в уме и решил, что таких совпадений не бывает, а если и бывают, то явно не с его везучестью. И что надо срочно что-то сделать, чтобы эта очкастая сумасшедшая и директор Хогвартса никому не успели проболтаться. Но надо хорошенько всё обдумать. Он аппарировал домой и, сев у камина, машинально глянул на календарь — на нём было 12 января. Почему-то это показалось важным.