"Л" значит Лили. Часть II (гет)

В свой первый рабочий день Лили пришла в Министерство за тридцать минут до назначенного времени. Когда она шагнула на лакированный паркет, отряхивая мантию от остатков Дымолетного порошка, часы показывали половину восьмого, и от каминов к лифтам тянулся лишь тоненький ручеек зевающих сотрудников с заспанными помятыми лицами и разбухшими от бумаг портфелями.

Пятно на рукаве наконец-то оттерлось, и Лили двинулась вслед за будущими коллегами, едва успевая вертеть головой по сторонам. Надо же, какой тут у них потолок — на темно-синем фоне сменяли друг друга золотые символы, не похожие ни на один из известных ей рунических алфавитов. Вместо выверенной четкости огама или футарка — какие-то непонятные загогулины, словно накарябанные детской рукой. Интересно, зачем они нужны? Может, это местная доска объявлений? Или защита от злоумышленников, или магический аналог пятен Роршаха — зная волшебников, с равным успехом можно предположить что угодно.

В центре атриума был роскошный фонтан — в свете ламп высокие статуи отливали золотом, и слышалось журчание воды. Иллюзия, должно быть, хоть и весьма качественная — не удержавшись, Лили подставила руку под струйку, текущую из уха домового эльфа, и слегка удивилась, когда та упруго толкнулась в ладонь и обдала холодом пальцы.

Надо же, настоящая! На дне круглого бассейна рыбьей чешуей сверкала россыпь кнатов и сиклей — табличка рядом с бортиком гласила, что все собранные средства будут переданы больнице Святого Мунго, и Лили мысленно пообещала себе, что непременно оставит им с жалованья пару галлеонов. Если, конечно, это жалованье вообще будет, а то вдруг сейчас выяснится, что произошла ошибка и они уже взяли на эту должность кого-то другого...

Она миновала пост охраны — почти ожидая, что сейчас ее остановят и попросят предъявить палочку, но волшебник в форменной мантии лишь скользнул по ней равнодушным взглядом и вернулся к своему «Пророку». На столе перед ним дрожал и подпрыгивал тонкий золотой прут, и дежурный, не отрываясь от газеты, прихлопнул его ладонью, как надоедливую муху. Что за странные порядки — заходи кто хочешь, иди куда хочешь? Или они полагаются на магию, и тут повсюду натыканы «сигналки»? А вдруг ее забыли включить в список сотрудников и примут за нарушительницу — может, стоило подойти и отметиться?

Но людской поток уже пронес ее сквозь золотые ворота и распался на отдельные ручейки, втекающие в двери лифтов. Лили пристроилась в хвост той очереди, которая показалась ей самой короткой, за седым волшебником с пышными бакенбардами. Под мышкой он нес потрепанный черный зонтик и так плотно прижимал его локтем к туловищу, как будто боялся, что тот в любой момент может вырваться и удрать.

Волшебник с зонтиком повернулся что-то спросить у соседа, и Лили пришлось отступить в сторону, чтобы не получить ручкой в глаз. Кажется, она нечаянно толкнула пожилую ведьму в остроконечной шляпе — та сморщила нос, но ничего не сказала, только переложила в другую руку вышитый ридикюль, в котором скреблось и копошилось что-то живое.

— Извините, — робко пробормотала Лили, но ведьма притворилась, что не расслышала.

Наконец подъехавший лифт с лязгом распахнул перед ними двери. Министерские служащие толпой повалили внутрь, и Лили прижало к молодой женщине хипповатого вида — среди серых клерков она напоминала яркую тропическую рыбку, случайно затесавшуюся между скумбриями и карпами. От ее браслетов и цепочек рябило в глазах, а цветастая шаль провоняла сандалом и душными благовониями — мерзкий запах забился в нос и тупой иглой ввинтился под ребра; правда, не исключено, что на самом деле виноват был чей-то портфель, который уткнулся ей в бок и явно нацелился на пальпацию печени.

Кабина лифта со скрежетом остановилась.

— Уровень девятый. Отдел тайн, — объявил звучный, немного металлический женский голос.

Давление на бок тут же ослабло, и она смогла вздохнуть полной грудью.

— На редкость благоприятные ауспиции, — с отвращением заметила женщина-хиппи, смерив ее строгим взглядом из-под толстых роговых очков, и устремилась вслед за остальной толпой — по узкому мрачному коридору, освещенному настенными факелами.

В самом его конце виднелась черная дверь — невыразимцы исчезали за ней один за другим, и Лили, помедлив, вышла из лифта. Решетчатые створки захлопнулись у нее за спиной, и кабина уехала наверх, скрипя и подрагивая на золотых цепях, словно больной артритом эпилептик.

Внезапно над ухом захлопали крылья, щеку обдало потоком воздуха — она шарахнулась в сторону, но сова увернулась от локтя и на бреющем полете нырнула в дверь вслед за женщиной-хиппи.

«Да уж, действительно ауспиции, — ошеломленно подумала Лили. — Хорошо, что без гаруспиции обошлось... Хотя вообще-то я рано радуюсь, мало ли зачем им сова. Вдруг как раз для этого самого?»

Перед мысленным взором промелькнули заляпанные алым стены, разбросанные перья, окровавленные внутренности на полу... Невольно поежившись — надо же так себя накрутить, Северус бы точно счел ее трусихой и истеричкой! — она решительно выкинула из головы всякие глупости, обтерла о мантию вспотевшую руку и зашагала вперед.

По спине все еще бежали мурашки, но дыхание постепенно выравнивалось, и безотчетный страх отступал. Сзади громыхал лифт, подвозя очередную порцию сотрудников; на стенах ярко и ровно горели факелы, но свод потолка терялся во мраке — если не вглядываться, можно было представить, что она все еще в школе, опаздывает на занятие по зельям, или торопится на свидание, или на кухню, потому что они засиделись в лаборатории допоздна и пропустили ужин...

Вот только в Хогвартсе никогда не было таких дверей — высоких и гладких, словно выточенных из обсидиана. Вздохнув, Лили потянула ее на себя и переступила порог.

И очутилась в круглой черной комнате с множеством дверей, очень похожих на ту, через которую она вошла. Горящие канделябры заливали стены и потолок призрачным голубоватым светом, отражаясь в зеркальной глади темного пола, и казалось, что синие огоньки свечей плывут под ногами, то ныряя в самую глубину, то поднимаясь на поверхность.

На мгновение свет померк, стены дрогнули и глухо зарокотали, но потом свечи в канделябрах вспыхнули ярче прежнего, а дверь напротив приглашающе распахнулась. Пожав плечами, Лили подошла ближе и заглянула внутрь.

Это оказался чей-то кабинет — с зажженным камином, роскошными драпировками на стенах и яркой мозаикой на полу. Центр занимал большой письменный стол, заваленный грудами свитков — они возвышались над ним, словно бумажные Гималаи, увенчанные исполинской Джомолунгмой, которая в любой момент грозила обрушиться на того, кто подойдет слишком близко.

В углу сухо кашлянули — Лили повернулась в ту сторону и только тогда заметила, что у дальней стены стоит кресло-качалка, а в нем сидит маленькая, совершенно седая женщина, закутанная в клетчатый плед. Ее стрижка «под мальчика» совершенно не скрывала ни больших оттопыренных ушей, ни длинной, по-старчески дряблой шеи; в руках она держала потрепанный пергамент и, сосредоточенно шевеля губами, водила по строчкам белой палочкой с черной резной рукоятью.

Лили переступила с ноги на ногу, и женщина в кресле подняла на нее до странности светлые, словно выцветшие на солнце, глаза. Разом и внимательные, и равнодушные — точно у энтомолога, присматривающего для коллекции очередную бабочку.

— Мисс Эванс, полагаю?

Ее голос оказался неожиданно сильным и звучным — ни намека на шепелявость или старческое дребезжание. Не глядя, она постучала по пергаменту палочкой, и тот свернулся в трубочку и послушно упорхнул на стол, примостившись на груду других свитков. Те вздрогнули, тревожно затрепетали, стараясь откатиться от пришельца подальше, и Джомолунгма покачнулась — но стоило хозяйке повернуть к ним голову, как все моментально затихло.

Лили сцепила за спиной руки и заставила себя ответить спокойно и твердо:

— Да, это я. Извините, если опоздала — но в письме из Отдела тайн говорилось, что в Секторе прочих прикладных исследований меня ждут только в восемь, и...

Женщина в кресле нахмурила седые кустистые брови:

— Не торопитесь, мисс Эванс. Начнем с того, что вы получили это письмо по ошибке — точнее, вследствие того, что умолчали о некоторых фактах своей биографии.

Что? Неужели ей и тут будут припоминать маггловское происхождение? А ведь Северус говорил, что не стоит обольщаться — с них станется встречать не по уму, а по родословной...

— Разумеется, я имею в виду ваш Дар, — бесстрастно добавила женщина, и у Лили отлегло от сердца — но уже следующий вопрос заставил ее похолодеть и замереть на месте.

— Почему вы скрыли от нас эту информацию?

Белая палочка выписала замысловатый зигзаг, и бумаги на столе зашуршали и расступились, выпуская с самого низа старый, потрепанный свиток. Выбравшись из-под завала, он взмыл вверх и поплыл в сторону кресла-качалки.

— Вы не упомянули о Даре в своей анкете — почему, мисс Эванс? Неужели сочли это неважным? Или просто забыли? О Даре... — она взяла пергамент из воздуха, не глядя, провела по нему пальцами — отблески каминного пламени пятнами ложились на худую кисть со вздувшимися венами, — уровня семь и восемь, верно? По крайней мере, если верить отчету из Мунго.

Ее неподвижные водянисто-голубые глаза смотрели на Лили холодно и бездумно. Почти в упор, но вместе с тем — словно вовсе ее не замечая.

Совсем как в школе.

Спина распрямилась сама, и внутри до упора взвелась тугая пружина.

— Можете мне не верить, — Лили вздернула подбородок, — но я и впрямь решила, что это неважно. У меня никогда не бывало провидческих трансов — только вещие сны, и все. И сам предмет я тоже никогда не учила. В отличие от арифмантики.

Старуха откинулась на спинку кресла. Выпустила пергамент — тот свернулся у нее на коленях рыжевато-коричневой трубочкой и только что не замурлыкал, подставляя округлый бок.

— Так вы не пифия, а сновидица? — после паузы спросила она.

Ну сколько можно, а? Какая разница, кто им будет рассчитывать эффективность новых заклинаний? Пифия, сновидица, да хоть мимбулус мимблетония — лишь бы знала свое дело и не ошибалась в ответах!

— Прежде всего, я арифмант, — Лили почувствовала, что начинает закипать. — Моя квалификация подтверждена экзаменами и референцией профессора Кляйнера. Более того, вы сами приняли меня на работу, и я очень надеюсь, что все недоразумения разъяснились, и я могу наконец-то к ней приступить.

— Не так быстро, мисс Эванс, — неприятно усмехнулась старуха. — Мы еще не договорили. Дело в том, что стажер в Сектор прочих прикладных исследований нам больше не нужен. Мы уже дали согласие другому кандидату. Все, что мы можем вам предложить, — должность стажера в Секторе планирования и прогнозирования.

Руки сжались в кулаки — так, что ногти впились в ладони. Сектор планирования и прогнозирования, да? Судя по названию — тупое перекладывание одних ненужных бумажек и заполнение других, таких же ненужных. А все интересные задачи достанутся очередному чистокровному мажорчику, который неспособен отличить равенство Эветт-Брауна от преобразования Биггса.

Ну ничего, бумажки так бумажки. Для начала это тоже неплохо. Главное — устроиться к ним на работу, а там она себя покажет. Они еще пожалеют о своем решении!

— Я согласна, — сквозь зубы процедила Лили.

— Вот и славно, мисс Эванс. Вот и славно, — повторила старуха, уставившись на нее своими странными белесыми глазами. — Добро пожаловать в Отдел. Надеюсь, мы с вами сработаемся.

Она приложила палочку к пергаменту — тот вспыхнул, разливая вокруг нестерпимое сияние, и Лили невольно вскинула к лицу руку, но глава Отдела тайн даже не поморщилась. Сунула палочку в рукав и протянула ей свиток:

— Держите — это приказ о вашем назначении. Передайте его...

И вдруг за спиной у Лили что-то загудело и зарокотало — потом в отдалении хлопнула дверь, и тяжелые ботинки выбили из пола гулкое металлическое эхо.

— Мадам Мелифлуа!

Лили бросила взгляд через плечо — с другого конца круглой черной комнаты на нее надвигался высокий плечистый блондин. Добрых шесть футов роста, добрых шестнадцать стоунов живой мускульной силы, светлая мантия, напоминающая маггловский лабораторный халат, и растерянно-безумный блеск в глазах; должно быть, именно с таким выражением лица Торквемада пришел бы доложить, что кто-то спер у него дрова и спички для костра.

Она едва успела отскочить в сторону — и вовремя: духовный родственник Торквемады пронесся мимо, даже ее не заметив, ворвался в кабинет и остановился только в нескольких шагах от письменного стола. Гора свитков откликнулась возмущенным шуршанием — одни свернулись, стараясь откатиться от него подальше, другие воинственно встопорщили потрепанные края и приподнялись в воздух, готовые в любой момент ринуться на пришельца.

— Мадам Мелифлуа, — взволнованно повторил он, не обращая на стол никакого внимания, — эти идиоты из тайм-менеджмента заняли нашу вторую архивную! Где мы будем хранить документацию? И я еще месяц назад подал заявку на расширение штата...

— С архивной помочь ничем не могу — кто первым успел, тот и занял, — легко перебила старуха, одним мановением руки заставляя свитки угомониться. — Что до просьбы о расширении штата, то я ее удовлетворила. Только что. Знакомься: Лили Эванс, наш новый стажер. Прошу любить и жаловать.

Что? Он возглавляет Сектор планирования и прогнозирования? Вот этот мускулистый белокурый красавчик, которому впору работать натурщиком у какого-нибудь Праксителя? Лили изумленно уставилась на него; он тоже завертел головой по сторонам, потом сообразил, обернулся и только тогда наконец-то ее увидел.

— О... — он запустил пятерню в волосы, чем-то напомнив в этот миг смущенного Хагрида, — простите, кажется, я вас не заметил. Зовите меня Эдди.

И первым протянул ей руку — широкую, тяжелую лапищу, в которой ее маленькая ладошка затерялась бы с концами. Лили с сомнением на нее покосилась, и он, кажется, понял — отдернул руку, и на его щеках проступила краска.

Лили мысленно хихикнула. В отличие от начальницы, будущий начальник ей определенно нравился.

— А я Лили, — улыбнулась она. — Приятно познакомиться... Эдди.

Он кивнул, расплываясь в широкой, совершенно мальчишеской улыбке, потом снова повернулся к мадам Мелифлуа, и его лицо сделалось серьезным и озабоченным.

— А с архивной, значит, никак? Пикси с ней, с документацией, мне ведь даже посадить ее некуда! И где мы возьмем еще один думосбор?

Глава Отдела тайн чуть шевельнула палочкой — пламя в камине взметнулось и загудело, выбрасывая сноп рыжих искр, и от чугунной решетки потянуло первой волной жара.

— До сентября придется потесниться, — сказала она, зябко кутаясь в плед. — Им мешают тонкие колебания вероятностей, а в той комнате лучшая защита. В крайнем случае, переставьте один из столов в Зал пророчеств — там полно свободного места.

Эдди содрогнулся, и на его широкое, добродушное лицо словно набежала тень.

— Нет уж, — с видимым отвращением проговорил он, — без Зала пророчеств мы как-нибудь обойдемся. А заявку на думосбор я вечерком занесу, хорошо?

— Хорошо, — кивнула мадам Мелифлуа и махнула рукой, отправляя к нему приказ о назначении Лили. — Забирай свою девочку. В шесть жду тебя с заявкой и отчетом.

И развернула кресло к столу — как по команде, в воздух вспорхнула целая стайка свитков и заплясала вокруг ее головы, пихая и отталкивая друг друга. Уходя за своим будущим начальником, Лили еще успела увидеть, как глава Отдела тайн протягивает руку, и один из свитков, шурша пергаментными страницами, медленно и невесомо опускается к ней на ладонь.

А потом в лицо дохнуло сквозняком — в круглой черной комнате было куда холоднее, чем в кабинете рядом с жарко натопленным камином, и Лили плотнее закуталась в свою мантию.

— Сейчас дойдем до лаборатории, там будет теплее, — заметил Эдди. В голубоватом свете волшебных канделябров его лицо казалось неестественно бледным. — И чай есть — Руби только что заварила... Слушай, а ты магглорожденная?

От неожиданности Лили остановилась — плывущее под ногами отражение дрогнуло и замерло в черном зеркале пола, и эхо в последний раз повторило ее шаги.

— А что, это что-то меняет? — тихо спросила она.

Ее начальник тоже замедлил шаг. Бросил на нее косой взгляд:

— Гриффиндор, да? Вообще-то меняет, и еще как — должен же я знать, какую часть нашего проекта тебе нужно объяснять, а какую ты и так интуитивно поймешь!

— Проекта? — опешила Лили. — А разве у нас есть какие-то проекты? Не только... планы и отчеты?

Эдди взлохматил на затылке волосы. Покачал головой:

— Никогда не привыкну к ее шуточкам... Слушай, чем долго рассказывать, давай я тебе просто покажу?

И на мгновение прикрыл веки. Стены комнаты завибрировали, загудели, словно рой сердитых пчел — и вдруг двинулись в сторону, поехали по кругу, все быстрее и быстрее, и Лили заморгала, едва подавив желание за что-нибудь ухватиться — синие огоньки свечей слились в неоново-яркие полосы, от которых рябило в глазах, и пол зашелся мелкой дрожью, затрясся как в лихорадке...

Она уже успела подумать, что сейчас он уйдет из-под ног, но тут все стихло, и стены остановились.

Эдди подошел к ближайшей двери — такой же обсидианово-черной, как остальные, без таблички и без ручки, — толкнул ее и приглашающе махнул рукой:

— Здесь вариативное пространство — очень удобно, когда всем нужно в разные кабинеты. Только сосредоточься на том, куда именно ты хочешь попасть, тут такой лабиринт, что любой Минотавр ногу сломит...

Так эта штука управляется силой мысли? Ничего себе! Лили хотела спросить, на сколько вариантов реальности она рассчитана, но Эдди уже шагнул в комнату и торжественно провозгласил:

— Так, народ, архивную нам не вернули, но я все равно с добычей! Знакомьтесь, это Лили, она новенькая и требует акклиматизации, а также правильного полива и питания, — и слегка посторонился, пропуская ее вперед.

«Правильного полива и питания»? Подумать только, а она боялась, что у них тут чинно и чопорно, как на званом вечере у Петуньи! Улыбнувшись, Лили переступила порог и в первую секунду сощурилась от внезапного света.

С потолка на золотых цепях спускались сразу несколько люстр — от них тянуло жаром горящих свечей и запахом нагретого воска. Вдоль стен стояли три стола, заваленных книгами и бумагами, а по центру возвышался огромный аквариум, заполненный зеленоватой водой, в которой плавали какие-то светлые сгустки. Невысокий чернявый паренек, балансируя на верхней ступеньке приставной лестницы, пытался выловить один из этих сгустков длинным сачком, а эффектная мулатка у одного из столов закончила разливать по чашкам чай, спрятала палочку в рукав и только после этого повернулась к вошедшим.

— Чем будем поливать? — невозмутимо поинтересовалась она. — Дарджилинг, ассам или цейлонский?

— Руби, — с улыбкой представил ее Эдди. — Краса и гордость нашего отдела. А вон тот носатый зануда — Майлан, наш главный сачок... в смысле, главный специалист по работе с сачком.

«Главный специалист» резко дернул рукой — и в металлической сетке затрепыхалось что-то большое и белое, похожее на осклизлый кочан капусты. Он рывком выдернул свою добычу из аквариума — та выпустила разноцветные щупальца, развернула их, словно длинные ленты, но Майлан был начеку и ловко перебросил ее в парящую в воздухе банку, заполненную все той же зеленоватой жидкостью. Шумный всплеск, щелчок крышки — белесая тварь забилась о стенки, но толстое стекло не поддавалось.

— Амброзиус опять бузит, — пояснил Майлан. Певучий акцент выдавал в нем валлийца. — И чем ему Томас-Рифмач не угодил? Всю бошку уже сломал — ну не с чего им враждовать! А поди ж ты...

И, сдув с лица смоляную прядь, раздраженно отставил сачок в сторону — тот сам собой притянулся к бортику аквариума.

— На меня не смотрите, — живо откликнулась Руби, — я за темных магов больше не возьмусь, у меня еще ожоги не сошли, — и выразительно потерла запястье.

«Темных магов»? Лили подошла ближе, вгляделась в мутную глубину — и попятилась, зажав рот рукой. То, что она приняла за рыб или морских животных, оказалось человеческими мозгами. Они висели в зеленоватой толще воды, то поднимаясь к поверхности, то погружаясь на самое дно — блестящие, жемчужно-белые, похожие на половинки грецких орехов...

— Это всего лишь проекции, — пояснил Эдди. Он стоял у Лили за плечом — щелкнул по аквариуму ногтем, и мозги потянулись к нему, выстроившись в ряд за стеклом, точно экспонаты в анатомическом музее. — Слепки с душ умерших — наподобие призраков, только материальные. С памятью оригинала, но без их самосознания. И запоминать новую информацию они тоже не могут, даже если поместить их в подходящее тело. Танатологи были вне себя — им казалось, это настоящий прорыв. Ключ к бессмертию.

От этих слов Лили немного расслабилась. «Материальные проекции» и «эксперимент танатологов» звучало не так страшно, как «настоящие мозги, вырезанные прямо из трупов — кстати, сегодня ты пойдешь с нами на кладбище». Или «восстание зомби-некромантов — у тебя случайно не завалялось таблеточки упокоина?»

— А зачем они вам? — спросила она. — Это как-то связано с планированием и прогнозированием?

— В некотором смысле. Они, конечно, ничего не запоминают, но зато воспринимают и обрабатывают информацию в точности так, как это делал оригинал, — Эдди пожал широкими плечами. — При жизни они обладали пророческими способностями — мы пытаемся объединить их усилия, чтобы повысить точность предсказаний.

Что?.. «Точность предсказаний»? Но ведь это именно то, чем она мечтала заниматься! Сердце забилось чаще; она сжала руки в кулаки, пытаясь унять волнение. Майлан тем временем уже успел спуститься с лестницы, левитируя перед собой стеклянную банку. Подошел к столу и сдвинул стопку книг, расчищая для нее свободное место. Руби послала ему одну из фарфоровых чашек — поблагодарив кивком, он взял ее из воздуха и рассеянно пригубил горячий чай.

— Это ты прямо в яблочко — именно что «пытаемся», — заметил он, кивая на банку. — Взять хоть этого: ни в никакую диаду не хочет встраиваться, и хоть ты тресни. Уперся, как баран, ага...

— В диаду? — Лили не хотела перебивать, но вопрос сам собой слетел с языка. — А дальше? Две диады — квадра, две квадры — октет? И что с расчетами на совместимость? Не может быть, чтобы ему совсем никто не подошел!

Эдди и Майлан переглянулись. Хмыкнув, Руби взмахнула палочкой — чашка с чаем поднялась со стола и поплыла прямо к Лили. Зависла перед ней в воздухе, медленно вращаясь вокруг оси; ноздрей коснулся легкий горьковатый запах.

— Потому я и подал заявку на арифманта — жаль, что тебя так поздно нашли, — вздохнул Эдди. Тряхнул головой — светлые кудри волной упали на лоб, но он, похоже, ничего не заметил. — Ладно, а что тебе нужно для расчетов? Гороскопы, биографии, еще какие-то данные?

Лили обхватила чашку ладонями, сделала первый глоток — жидкость мягкой волной прокатилась по языку. На вкус чем-то напоминало травяные отвары, которыми мать Северуса поила гостей.

— Прежде всего, гороскопы, — сказала она. — Чтобы отсечь тех, кто точно не подходит. Для более точных прикидок — биографии или мемуары, в идеале воспоминания, если их можно как-то извлечь... Спасибо, Руби. Очень хороший чай.

— Пожалуйста, — откликнулась та. Опустилась на стул и изящно скрестила ноги — пола светлой форменной мантии немного сдвинулась, обнажая смуглую коленку.

— Гороскопы должны быть, библиотека их точно заказывала, — Эдди подошел к столу и взял себе третью чашку. — С остальным сложнее. Кстати, а как там вокализатор?

— Я же говорила — не раньше, чем через месяц, — покачала головой Руби. — И еще месяц на тонкую подстройку под индивидуальные речевые особенности.

— Ну, мало ли. Ты и про распознавание голоса говорила, что нужен как минимум месяц, — Эдди придвинул себе массивный стул из темного дерева и сел лицом к Лили. — Сегодня поработаешь в библиотеке — там сейчас никого нет. Вечером принесут стол, тогда переберешься сюда. Думосбор возьми пока мой, если что, я воспоминания и напрямую считаю, — и, поморщившись, до боли знакомым жестом потер висок.

Лили ужасно хотелось спросить, как он борется с постлегилиментной мигренью, но усилием воли она взяла себя в руки и заговорила о деле:

— Значит, Томас-Рифмач, да? И этот Амброзиус. А кто остальные? И на кого мне делать расчеты — только на диады с Амброзиусом, или смотреть и других тоже?

Эдди и Майлан снова обменялись долгими взглядами, и даже Руби, набрасывающая на бумаге какую-то схему, на мгновение прервалась и подняла голову.

— Томас-Рифмач, ага. И Амброзиус Хромой, — наконец ответил Майлан и хмуро взглянул на банку. — Посчитай пока на него, а то этот стервец уже всю кровь из меня выпил. Еще готовы Йохан Хоффман и Иниго Имаго, но они тихони и зайки. Дальше будут Кассандра Трелони с Деборой Дримлок, а с остальными придется повозиться: слишком много лажи, проекцию так запросто не построишь. Я потом скажу, с кем еще получается, ага?

Все эти имена ничего ей не говорили — из прорицателей она знала разве что Кассандру Ваблатски (Роуз и Дейзи так носились с ее учебником, что трудно было не запомнить, и особенно гордились взятым у нее автографом). Но Лили, не подавая виду, важно кивнула:

— Хорошо, давай повременим с полным списком — все равно это лишь первые прикидки. Только покажите, где тут библиотека, а то я новенькая и сама ее точно не найду.

Еще один странный взгляд — и Эдди отставил недопитый чай в сторону и легко поднялся со стула; светлая мантия складками сбегала с его плеч, подчеркивая крепкие бицепсы. Поколебавшись, Лили последовала его примеру и, очистив чашку заклинанием, оставила ее на столе.

— В библиотеку ведет вон та дверь, крайняя справа, если считать от аквариума, — он махнул рукой, показывая куда-то в угол. — Прямой проход, без заморочек с вариативным пространством... Кстати, обед у нас в час — хочешь, пошли вместе.

— Спасибо, но я уже договорилась с подругой — она тоже работает в Министерстве, — Лили миновала аквариум, изо всех сил стараясь не коситься на плавающие за стеклом мозги... проекции, напомнила она себе, это только проекции...

Но все равно чувствовала себя увереннее, зная, что за ней по пятам следует Эдди.

— Если тебе будут нужны какие-то инструменты или книги — скажи, мы закажем, — он остановился в нескольких шагах от очередной черной двери. — И да, мне нужно напоминать, что наша работа должна держаться в тайне? О ней нельзя разговаривать ни с кем, кроме своей группы. Даже с другими невыразимцами.

В его голосе звенела сталь. Помедлив, Лили обернулась — неужели он это всерьез? — и наткнулась на тяжелый, немигающий взгляд. Улыбчивое лицо закаменело, между бровями прорезалась складка, и от всего его облика повеяло таким холодом, словно у него под мантией притаился дементор.

— Хорошо, — кивнула Лили. — Я все поняла.

И, зябко передернув плечами, шагнула в библиотеку.

По коже разбегались мурашки — будто там, между лопатками, в позвоночник впивалась иголка. Выходит, у невыразимцев нельзя обсуждать работу? Даже с коллегами из других групп? Но почему, так же проще изобретать что-то новое! Или это касается не всех проектов, а только ее?

За спиной захлопнулась дверь, отрезая ее от внешнего мира. Ладно, хватит думать над этими конъюнктурными игрищами, пора приниматься за дело. Благо что проблема попалась интересная: не планы отчетов об отчетах, а настоящая задача на совместимость. И кстати о ней — а где тут обещанные биографии и гороскопы?

Лили огляделась по сторонам — и в первую секунду решила, что умерла и попала в рай. Специальный рай для нее и Северуса: повсюду, насколько хватало глаз, виднелись дубовые стеллажи, уходящие под самый потолок, и на каждой полке — книги, книги, книги... Толстые и тонкие; крошечные томики ин-октаво — и здоровенные фолианты; вытертые, с посеревшими корешками — и новехонькие, в дорогих кожаных переплетах... Казалось, один местный шкаф с легкостью вместит всю хогвартскую библиотеку.

И все это великолепие освещалось яркими лампами, прикрученными к стенам на манер газовых рожков — никаких тусклых свечей и вонючих керосинок, с которыми нужно подносить книгу к самому колпаку. Здесь даже пахло по-особому: нос щекотал пыльный аромат старых страниц, дразнили строгие нотки кожи и дуба, тонкой примесью вплеталась мастика для полов...

Лили всей грудью вдохнула библиотечные запахи — и поняла, что непременно поделится этой роскошью с Северусом. Хоть в лепешку расшибется, а найдет способ. Окажется, что книги нельзя выносить — скопирует, запретят копировать — прочитает и запомнит, а потом отдаст ему воспоминание... раз Эдди может их просматривать без думосбора, то и Северус тоже научится. И плевать на все — в конце концов, это не служебная тайна, а всего лишь научная литература! Ведь таскала же она ему книги из Запретной секции, когда Слагхорн отказался подписать разрешение. И вообще, лучше занять этого ненормального чем-то безвредным, чем неделю таскаться в Мунго, потому что у него опять сорвался какой-то опыт...

Успокоив таким образом свою совесть, Лили нашла за стеллажами свободный столик, призвала гороскопы всех шестерых прорицателей и, подумав, добавила к ним биографию Амброзиуса Хромого — мало ли, вдруг астрологи где-то напутали, лучше сразу перепроверить, чем ошибиться в расчетах. А потом уселась в уютное кожаное кресло, обложилась справочниками и таблицами эфемерид и принялась за работу.

Время до обеда пролетело незаметно — когда она отложила перо в сторону, настенные часы показывали уже две минуты второго. Лили собрала со стола свои записи и, подумав, захватила всю стопку с собой: раз этот проект такой секретный, не стоит оставлять их где попало. Дверь нашлась на прежнем месте; она толкнула ее и увидела знакомый аквариум. Стеклянная стенка мерцала в свете люстр, в зеленой воде смутно белели мозги, но никого больше в комнате не было — должно быть, все уже ушли, она и так припозднилась...

Лили пристроила исписанные листы на чей-то стол и поспешила к двери, изо всех сил представляя себе выход из Отдела тайн. Круглая черная комната даже не дрогнула — ну да, конечно, им всем было надо в ту же сторону... Коридор впереди тоже пустовал — пламя факелов трепетало от сквозняка, и стук каблуков разгонял застоявшуюся тишину; наконец приехал лифт, и Лили с силой вдавила нужную кнопку.

После сумрака и безмолвия голых каменных стен атриум показался ей слишком шумным и ярким — неспешное колыхание светящихся символов на потолке, блеск воды и золотых статуй, гул чужих разговоров и длинная очередь к каминам... Надо найти Мэри, наверняка она уходит на обед одной из первых, а сейчас уже десять минут второго — Лили сощурилась, пытаясь разглядеть в толпе ее небесно-голубую мантию, но вдруг за плечом раздался знакомый голос:

— Поторапливайся, Хвост! Бродяга нас уже потерял!

Она развернулась на каблуках.

— Джеймс Поттер!

И рука сама потянулась к карману, в котором лежала ее волшебная палочка.

Поттер стоял у лифта и, размахивая руками, что-то втолковывал Петтигрю. На нем была новенькая мантия с аврорскими нашивками — но очки остались старые, и волосы по-прежнему торчали во все стороны. И взгляд не изменился: он смотрел на мир с таким победоносным видом, как будто тот был назван в его честь.

Ну или не весь мир, а какая-то его часть. Эталонная единица зазнайства, к примеру.

Лили выхватила палочку. Кажется, Поттер услышал ее возглас — он поднял голову, заметил ее и изменился в лице. Побледнел, попятился обратно в кабину, стукнулся локтем о золотую решетку, и Петтигрю юркнул в сторону, скрываясь за чужими спинами — плевать, все равно он только мелкая сошка...

— Инкарцеро!

Веревки изогнулись живыми змеями, спеленали Поттера по рукам и ногам, и он мешком повалился на пол. Круглые очки перекосились, аврорская мантия сбилась набок — под ней оказались обычные маггловские джинсы.

— Пожалуйста, не злись! Я все объясню! — взмолился он и попытался высвободить руку, но веревки лишь дернулись и туже затянулись на запястьях.

Лили подступила ближе, едва сдерживаясь, чтобы не отвесить ему хорошего пинка.

— Обманщик! — прошипела она. Внутри вскипала магия, скручивалась в жгучую спираль — с кончика палочки сыпались искры, в волосах что-то потрескивало... — Двуличный негодяй! Как тебе только не стыдно!

— Стыдно! — поспешно заверил он и склонил голову набок, пытаясь плечом поправить дужку очков. — Мне очень стыдно! Я полон вины и раскаяния — давай ты меня развяжешь, и мы обсудим это в более подходящей обстановке? Где-нибудь за обедом, где мы никому не помешаем?

Словно в подтверждение его слов, рядом распахнул двери только что приехавший лифт, и из него толпой повалили люди. Лили поймала на себе несколько изумленных взглядов — кто-то хохотнул, кто-то одобрительно присвистнул, а незнакомый усатый аврор лениво протянул:

— Горячая штучка, Джимми. И большая затейница, как я погляжу...

У Лили вспыхнули щеки. Он так на нее пялился, что ей захотелось помыться — от этого липкого, ощупывающего взгляда, словно заползающего прямо под мантию...

Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Поттер успел первым.

— Третьим не позову, даже не мечтай, — отрезал он, и у нее отвисла челюсть. Что? Этот наглец валяется на полу, обмотанный веревками, словно кусок колбасы, и все равно ухитряется чувствовать себя хозяином положения?

Лили снова подняла палочку, но усатый аврор рассмеялся:

— Понял-понял, уже исчезаю!

И растворился в людском потоке, мгновенно смешавшись с толпой.

Так и не придумав, что наколдовать, она ткнула Поттера в бок носком туфли — тот повернул голову, взглянул на нее виновато и смущенно:

— Слушай, я себя не оправдываю. Да, мы действительно вели себя по-идиотски...

— По-идиотски? — перебила Лили — злость подступала к самому горлу, и кровь шумела в ушах. — Это теперь так называется? Он же чуть не погиб! Это не идиотизм, а хладнокровное, преднамеренное убийство!

Тяжело дыша, она прицелилась в него, но в голове, как назло, было пусто. На ум не шло ни одно заклинание, лишь в руке огнем разгоралась палочка, заливая металлическим блеском золотые ворота, отделяющие лифтовую площадку от остального атриума.

Поттер смотрел на нее не моргая. Кажется, от света у него слезились глаза.

— Это он тебе наплел, да? — по его лицу пробежала судорога. — Выставил себя жертвой? И, конечно, забыл упомянуть, как наговорил Бродяге гадостей про его брата? И о том, как подставил меня перед Макгонагалл и прислал ей валерьянку от моего имени?

— Кто, Северус? — удивилась Лили — но опомнилась и возмутилась: — Ты врешь! — и недрогнувшей рукой наставила на него палочку.

Но белое пламя на ее кончике мигнуло и погасло.

— Да, он! — уже уверенней заявил Поттер. — Он отвлек меня на разборки с ней, а сам в это время собирался выпустить Лунатика, чтобы преподаватели его увидели! Но у тебя появилось предчувствие, ты меня предупредила, и он побоялся к нам сунуться!

— Поттер, ты бредишь, — вздохнула Лили. — С чего ты взял, что его вообще кто-то собирался выпускать? И не было у меня никакого предчувствия — я просто ошиблась, звуки в лесу часто... — и осеклась, почувствовав на плече чью-то руку.

— Ах вот ты где, — сказала Мэри. Кивнула лежащему на полу Поттеру: — Миленькая мантия, и очень подходит к веревкам. Лили, можно тебя на пару слов? — и клещом вцепилась в нее, заставляя отойти в сторону.

— Вы что, с ума сошли? — ухо обжег сердитый шепот. — Играйте в свои игры в другом месте! Ты же на посмешище его выставила — что это за будущий аврор, которого может уложить на лопатки первая попавшаяся девчонка!

От негодования хрупкая изящная Мэри словно стала выше ростом. Губы сжались в тонкую линию, серые глаза метали молнии.

— Да мне плевать! — огрызнулась Лили. — Пусть смеются, Поттер — гад и подлец, и я хочу, чтобы все это знали! — и воинственно вскинула палочку, вспоминая чесоточный сглаз.

Однако на темном, начищенном до блеска паркете уже никого не было. Только сиротливо валялся обрывок веревки — но под их взглядами побледнел и растаял, развеявшись клочком серого дыма.

— Удрал! — ахнула Лили. — Вот видишь, ты меня отвлекла, и он развязался и сбежал!

— А что он натворил? — нахмурилась Мэри. — Когда мы виделись в последний раз, вы еще нормально общались... Впрочем, нет, не отвечай, так мы без обеда останемся! Я заняла очередь к камину, пошли быстрее! — и потащила ее за собой через заполненный людьми атриум.

Пока они добирались до Косого переулка, она успела успокоиться. Ну да, Поттер — идиот и скотина. Тоже мне, открытие века! Не переживать же теперь весь день, когда вокруг столько интересного! Мэри задержалась у арки, отчищая свою новенькую голубую мантию от сажи и Дымолетного порошка, и Лили прошла немного вперед по залитой солнцем мостовой.

В витрине «Твилфитт и Таттинг» под беззвучный вальс кружились манекены. Поворачивались, раскланивались, менялись партнерами и снова начинали танец — в сине-зеленых одеяниях, похожих на павлиний хвост, или снежно-серебристых, как рог единорога, или дымчато-сиреневых, словно сотканных из зимних сумерек...

— Вон та зеленая — хороша, да? — сказала Мэри у нее за плечом. — Прямо под твои глаза — надо на выходных нагрянуть сюда и оторваться по полной. Чтобы как в старые добрые времена: мы такие впереди, а за нами гора пакетов, коробок и твоих книжек...

— Боюсь, ничего не выйдет. Я позавчера оплатила аренду, так что денег осталось в обрез. Разве что потом, когда получу жалованье, — вздохнула Лили, с трудом отрывая взгляд от зеленой мантии и танцующих манекенов.

— Заметано — у них как раз летняя распродажа будет, — живо откликнулась Мэри. — Ладно, куда мы сейчас? К Фортескью, в «Чайный пакетик» или в «Домашние обеды Бомплюма»?

— Давай в «Домашние обеды» — что-то я проголодалась. А там прилично кормят?

— Да, вполне. Тогда нам туда.

Она махнула рукой, показывая направо, и они обе зашагали в ту сторону. Лили жмурилась — июльское солнце сияло с небес, поливая середину улицы раскаленными лучами, и серые угловатые тени жались к домам, бессильные дать хоть какую-то прохладу. Над черепичными крышами белым островом поднималось здание Гринготтса; пожилая волшебница в черной кружевной мантилье и таких же митенках неодобрительно цокала языком, изучая выставленный в ближайшей витрине телескоп.

— Алмазная шлифовка — да они последнюю совесть потеряли... — донеслось до Лили ее ворчанье.

Они миновали «Флориш и Блоттс» и «Волшебный зверинец» — дверной колокольчик звякнул, выпуская на улицу возмущенную посетительницу, зажимающую нос и рот вышитым батистовым платочком. Впрочем, уже через несколько шагов выражение ее лица сделалось и вовсе непередаваемым: от соседней аптеки тянуло драконьим навозом и протухшими глазами тритона — ну еще бы они не испортились, по такой-то жаре...

На площади перед Гринготтсом летний зной чувствовался еще острее. Белизна слепила глаза, и казалось, что под ногами кипит и плавится мостовая. На верхней ступеньке между колоннами пытался отдышаться рыжий толстяк — обмахивался черным цилиндром, и по его лицу градом катился пот.

Мэри дернула ее за рукав, показывая на неприметный переулок, и Лили свернула за ней. Надо бы запомнить дорогу и как-нибудь притащить сюда Северуса, ведь не вечно же он будет работать у этой дурацкой мадам Потаж, запрещающей ему отлучаться... Еще один поворот, мелькнувший между домами просвет, и в глаза плеснуло яркой зеленью листвы — посреди маленькой площади рос раскидистый старый платан. За ним виднелось пестрое летнее кафе, окруженное кадками с зубастой геранью. Вывеска над входом гласила: «Домашние обеды Бомплюма».

Они пересекли площадь, миновали кадки (одна из гераней плотоядно щелкнула зубами, но ей явно не хватало длины стебелька) и заняли столик под бирюзовым зонтиком в малиновую полоску. К счастью, солнце до него не доставало — заливало дальнюю часть площади, но уже рядом с платаном сменялось мягкой кружевной полутенью.

Кроме них двоих в кафе была только маленькая рыжая женщина с забранными в хвост волосами. Она неспешно потягивала ледяной чай, листая красочный журнал по рукоделию. На плетеном стуле рядом с ней стояла большая корзина с шерстяными нитками.

— Хочу холодного лимонада, — Мэри подняла голову от меню. — И отбивную. А тебе советую рагу: и сытно, и недорого.

Лили кивнула — и, когда они обе сделали заказ, откинулась на спинку и вздохнула:

— Уф, ну и жарища... Ты как хочешь, а я назад аппарирую. Еще одна прогулка по этому пеклу — и в Министерство вернется совершенно вареный стажер.

— Счастливица — а меня от аппарации до сих пор мутит, — протянула Мэри. — И кстати о твоем стажерстве. Как тебе пресловутый Отдел тайн? Не разочарована?

— Нет, что ты! — искренне сказала Лили. — И сама работа, и коллеги просто замечательные. Только знаешь... — она замялась, внезапно вспомнив предупреждение Эдди, и покосилась на женщину с журналом — та мирно потягивала ледяной чай через высокую соломинку. — Прости, но я не могу об этом говорить. Сама понимаешь, он не зря так называется, там все и правда секретное...

— Жаль, но что-то такое я и предполагала, — Мэри положила локти на стол, остро глянула на нее из-под светлой челки. — Ну хорошо, а как насчет Поттера? Что у вас за ролевые игры со связыванием — это-то хотя бы не тайна?

«Ролевые игры со связыванием»? Неужели со стороны это выглядело именно так? Щеки обожгло внезапным стыдом, но Лили понадеялась, что румянец можно списать на жару.

— Это не игры, — сказала она твердо. — Северус, между прочим, и погибнуть мог. Из-за того, что они натворили — в смысле, не сейчас, а еще в школе, просто Ремус мне только недавно об этом рассказал.

— Снейп? Погибнуть? — удивилась Мэри. — Ты что, все еще с ним встречаешься?

— Ну да. А почему «все еще»? — опешила Лили.

Но ответа она не дождалась: дверь кафе распахнулась, и на пороге показался мистер Бомплюм. Лысоватый и низенький, в своей фиолетовой мантии он напоминал пухлый пончик в черничной глазури. Над его головой плыли два высоких запотевших бокала.

Он опустил заказанный лимонад на их столик и с поклоном укатился восвояси; Лили придвинула к себе один из бокалов и снова спросила:

— Так с чего ты взяла, что мы расстались?

— Ну, ты же сказала, что одна оплатила аренду... И палочки ваши — сама знаешь, что говорят про иву и эбеновое дерево. Да и вообще, выбрать Северуса Снейпа, когда за тобой ухаживает Джеймс Поттер? — покачав головой, Мэри пригубила лимонад.

И эта туда же. Нет, они точно все сговорились — Поттер то, Поттер это, как ты могла отвергнуть его ради Снейпа...

— Поттер придурок, — отрезала Лили. — И меньше верь «Ведьмополитену» — их штатный астролог даже ни одной натальной карты в руках не держала, вот и лепит всякую чушь. То друидский гороскоп по палочкам, то десять порч, чтобы отвадить соперницу, и вишенка на торте — «Легилименция: как убедить свою половинку, что он именно твоя половинка»...

— Ну, порчи-то как раз не чушь, — хмыкнула Мэри. — Розье хоть и не соперница, но прыщами покрылся за милую душу. Кажется, даже на заднице чирьи вскочили — помнишь, как он всю неделю ел стоя?

Рассмеявшись, Лили отсалютовала ей лимонадом:

— А как же! Он тогда еще хвастался, что его прокляла отвергнутая поклонница — ну, уже потом, конечно, когда прыщи сходить начали...

Мэри хихикнула в бокал — и в этот момент из приоткрытой двери выпорхнули две тарелки: одна с рагу, вторая с отбивной из телятины. Немного покружили над столиком, словно никак не могли решить, какая кому предназначается; мгновением позже на пороге показался мистер Бомплюм — он левитировал еще один бокал ледяного чая для женщины за соседним столиком.

Так и не дождавшись, пока тарелки определятся, Лили выхватила свою прямо из воздуха (вторая плавно опустилась перед Мэри), вооружилась ножом и вилкой и принялась за еду. Голодная подруга последовала ее примеру, и какое-то время за столиком был слышен только стук приборов о фарфор да шорох ветра в кроне платана. Длинные ветви раскачивались, всплескивая точеными листьями, и от этого казалось, что на ткани зонтика пляшут пятна света и тени.

Наконец Мэри утерла губы салфеткой и потянулась за лимонадом. Отпила глоток, откинулась на спинку плетеного стула и, понизив голос, спросила:

— Слушай, а тебя не смущает, что Снейп... ну, из этих?

От этого вопроса Лили чуть не подавилась рагу — но мужественно проглотила последний кусочек и раздвинула губы в улыбке:

— Нет, не смущает. То, что он учился на Слизерине, еще не делает его Упивающимся.

Кажется, она сказала это громче, чем следовало — женщина за соседним столиком вздрогнула, отставила в сторону недопитый чай и полезла в карман за кошельком.

— Сейчас — нет, — медленно произнесла Мэри. — Но ты уверена, что это надолго?

Она подалась вперед, низко склонилась над столиком — в серых глазах плескалась тревога.

— Подумай, Лили. На чьей стороне он окажется через год, через два? Через три года? Поттер хоть и придурок, но собирается защищать таких, как мы. Как по мне, это чего-то да стоит. Ты же у нас арифмант, вот и реши задачку: как скоро Министерство сменит свой нынешний курс, если одна половина чистокровных поддержит Сама-Знаешь-Кого, пока вторая будет отсиживаться по кустам? И сколько мы с тобой проживем после смены этого курса?

Ох, Мэри, Мэри. Ну как можно быть такой паникершей? Да, в последнее время обстановка накалилась, но ясно же, что никакая власть не захочет договариваться с такими отморозками. А если Министр вздумает выкинуть какой-нибудь фортель, Визенгамот отправит его в отставку, только и всего!

Впрочем, в одном она права. Лили и сама переживала из-за Северуса и его карьеры — особенно в последние месяцы, когда он получал отказ за отказом, из всех сколько-нибудь приличных мест, и она так боялась, что школьные приятели прознают о его трудностях и предложат ему вступить в их шайку и работать на это чудовище...

Потому что не была уверена, что он ответит им «нет».

Она уставилась в сторону, на ствол платана. Раздвоенный, зеленовато-серый, с облезающей корой; казалось, он светится в тени.

У его подножия разгуливал белый голубь.

— Лично я в политику не лезу, — она выдавила еще одну улыбку. — И Северусу тоже не советую. Сомневаюсь, что Тот-Кого-Нельзя-Называть заинтересуется простой стажеркой Министерства или скромным продавцом котлов.

Мэри приподняла брови.

— Он продает котлы? Северус Снейп? — недоверчиво переспросила она.

Женщина за соседним столиком отсчитала несколько кнатов и сунула кошелек в карман. Подхватила со стула свою корзинку, почти бегом пронеслась мимо кадок с кусачей геранью — спугнула голубя, и одно из растений вырвало клок у нее из подола, но она этого даже не заметила.

Ее лицо было бледным, движения — резкими и суетливыми. Корзинка с нитками при каждом шаге билась о бедро.

Лили пожала плечами:

— Ну да. Вчера его взяли в магазин мадам Потаж — ну, знаешь, эта чокнутая старуха, которая изобрела самопомешивающиеся котлы. Нет, я ничего не хочу сказать, — поспешно добавила она — с каждым словом ее собеседница хмурилась все сильнее и сильнее, — вряд ли что-то может быть хуже, чем Ремусово варево, но сознательно выбрать механическое следование рецепту вместо мастерства первоклассного зельевара — это... это... ну, котел же ничего не учитывает, понимаешь? Ни цвет зелья, ни его консистенцию, ни температуру и влажность воздуха...

— Кажется, понимаю, — Мэри наморщила лоб. — Ты хочешь сказать — это все равно что променять живого любовника на вибратор. Что ж, удачи твоему Снейпу на новом месте, и... Что? Что ты на меня так смотришь?

Вот теперь она точно залилась краской. От стыда заполыхали даже уши, и Лили невольно покосилась на площадь — слышала ли их женщина с корзинкой? — но той, разумеется, давно и след простыл.

— Ай, не делай такое лицо! — махнула рукой Мэри. — Можно подумать, ты о сексе раньше не слышала. И кстати, раз уж о нем зашла речь: ты не обидишься, если я закадрю Поттера? Он после школы здорово возмужал, а в этой мантии так вообще красавчик, — и она восхищенно прищелкнула языком.

— Делай с ним что хочешь, только ко мне пусть больше не лезет, — слабым голосом откликнулась Лили. Щеки все еще горели, как от неудачного косметического зелья — пытаясь скрыть смущение, она взмахнула палочкой и подозвала счет.

И наткнулась на удивленный взгляд подруги:

— Как? Ты уже уходишь? Но у нас еще полно времени!

— Да, но я не хочу возвращаться с обеда последней, — она положила на стол последний сикль. Все, до конца месяца осталось всего тридцать галлеонов и немного фунтов — хорошо, что она не стала покупать ту мантию, тогда бы денег точно не хватило...

— Как знаешь, — пожала плечами Мэри. — Лично мне торопиться некуда. Завтра в то же время?

— Да, давай. На том же месте, ладно?

Она поднялась со стула — как всегда перед аппарацией, бросила взгляд по сторонам, но никаких магглов на площади не было. Только шумел листвой старый платан, золотилась на солнце серая брусчатка, и герань в кадке упоенно грызла трофейный клочок мантии.

Поворот — и мир схлопнулся в точку, в ушах зазвенело, грудь сдавило знакомой тяжестью; потом из небытия проступили очертания атриума, золотым блеском замерцали статуи, и в фонтане мягко зажурчала вода.

* * *

Как ни странно, с обеда она вернулась не первой. Руби уже сидела за столом, расчерчивая пергамент схемами заклинаний, а Майлан колдовал над аквариумом. Повинуясь его пассам, со дна поднимался мутный осадок, слипаясь на поверхности в разноцветные шарики — со стороны казалось, будто зеленая жидкость присыпана драже «Берти Боттс».

— А ты идешь на рекорд, — не отрываясь от своего занятия, заметил Майлан. — Я первому хаму из соседнего отдела только через неделю рожу начистил.

— Мы вместе учились, — буркнула Лили, сообразив, кого он имеет в виду. Кажется, о ее многострадальные уши было можно зажигать спички.

— А, — на его лице отразилось понимание — парой взмахов он уничтожил скопившуюся грязь, и Лили сунула под мышку свои записи и заторопилась к библиотеке, пока коллеги не успели подумать о ней невесть что.

Уже у двери ее нагнал голос Руби.

— В четыре мы пьем чай. С печеньем и конфетами, — негромко проронила она.

Улыбнувшись, Лили кивнула и взялась за дверную ручку. Ей показалось, или они не только не сочли ее агрессивной дурой, но даже наоборот — признали своей?

До чаепития она успела закончить с гороскопами и посмотреть биографию Амброзиуса Хромого. Как ни странно, он действительно оказался темным магом и даже прославился как создатель нескольких исключительно мерзких проклятий — Лили аж передернуло, когда она читала о Лабиринте палача, медленно сводящем жертву с ума. Впрочем, контрзаклинаний он изобрел не меньше — например, от порчи, которая выворачивала человека наизнанку, хотя раньше она считалась неснимаемой. Просто поразительно, до чего он напоминал Северуса, хоть и родился за шестьсот лет до него и под другим знаком зодиака. Неужели эти книжные умники все одинаковы, и им действительно плевать, как используют их творения и с какими целями?

Но если Северус еще мог сослаться на незнание, то Дар Амброзиуса биографы превозносили до небес. Знаменитой Мунговской шкалы тогда не существовало (хотя бы потому, что сам Бонам Мунго еще не успел родиться), но навскидку Лили поставила бы ему не меньше восьмерки. Уж слишком легко он разбрасывался откровениями, сея ужас в душах невежественных магглов; Совет волшебников дважды выносил ему предупреждения «за излишнее привлечение внимания», но потом случилась какая-то темная история, он якобы спас их от страшной опасности, и все претензии к нему тут же сошли на нет.

Лили за чаем спросила у коллег, знают ли они что-нибудь об этом, но получила лишь безразличное пожатие плеч и предложение показать думосбор. Зачем, мол, гадать, если можно просто пойти и посмотреть? Но ее не покидало ощущение, что этого будет мало — если Амброзиус и впрямь похож на Северуса, то он способен солгать даже правдой. Со слизеринцами всегда так: сколько ни вглядывайся в слова и поступки, увидишь только фасад, тогда как истинный смысл всегда запрятан за сотню дверей и заперт на сотню замков.

Так что она вежливо отказалась и остаток дня просидела над вычислениями. Для начала — над диадой с Иниго Имаго, немного изменив формулу для призраков: все-таки физическое воплощение, пусть и в виде бестелесного мозга, сильно сказывалось на их возможностях. К шести она едва-едва успела закончить с первыми прикидками и перед уходом оставила черновик на столе у Эдди. Самого его, кстати, в кабинете уже не было — как, впрочем, и Майлана, а вот Руби только собиралась уходить и как раз вешала на крючок свою светлую лабораторную мантию. На ней было маггловское платье, ярко-алое и неприлично короткое; она подвела глаза и накрасила губы, а темные волосы распустила, и они волнистой копной рассыпались по плечам.

— Богемная жизнь ночного Лондона, — подмигнула она, поймав на себе взгляд Лили. — Магглы знают толк в развлечениях — музыка, танцы, хорошая выпивка... Пойдешь с нами?

На мгновение Лили заколебалась — в конце концов, она больше не школьница и не обязана все вечера просиживать дома, — но потом вспомнила о Северусе и с сожалением покачала головой.

— Извини, но у меня вечером свидание. Давай в следующий раз, а?

— А чего тянуть? — Руби взмахнула палочкой, накладывая на себя какие-то чары. — Хватай своего парня за шкирку и давай с нами — чем больше народу, тем веселее!

Лили в деталях представила реакцию Северуса на столь возмутительное предложение — побуквенно и до мельчайшей черточки, вплоть до выражения лица и недовольно заломленной брови, — и содрогнулась.

— Нет, — решительно сказала она, — веселее — это точно не про него. Давай все-таки отложим...

— Ну, как знаешь, — Руби в последний раз оглядела кабинет, процокала к стулу и подхватила с него сумочку. Не восхититься было невозможно — казалось, она не ходит, а порхает на высоченных пятидюймовых шпильках.

— Творческое использование чар левитации, — усмехнувшись, пояснила она. — Если хочешь, я как-нибудь запишу тебе формулу.

— Очень хочу! — воскликнула Лили — и, осмелев, добавила: — А что ты делаешь с волосами, что они у тебя лежат такими красивыми волнами? Я пробовала мазать свои «Простоблеском», но они от него сразу жирнятся...

— Какой «Простоблеск», что ты! С ним столько возни — поседеть успеешь, пока прическу уложишь. Лучше возьми хороший шампунь — знаешь ту зеленую аптеку в Косом переулке? Так вот, я у них недавно откопала одну совершенно дивную штуку... — и, возбужденно жестикулируя, она принялась объяснять, как отыскать в Косом переулке нужную аптеку и на какой полке стоял тот самый шампунь.

Лили кивала и запоминала. Ей уже давно хотелось найти нечто подобное — и, когда они дошли до лифтов и поднялись в атриум, а потом разошлись каждая к своему камину, она уже почти решила, что обязательно побалует себя маленькой покупкой. В порядке утешения, раз уж с ночным клубом не сложилось. Наверняка же на продукты уйдут не все деньги и что-то еще останется...

Косой переулок встретил ее сутолокой, пылью и духотой остывающей каменной печи. Свернув направо, она толкнула тяжелую дверь — вот только мадам Пик, владелица мясной лавки, так заболталась с плосколицей и похожей на камбалу дамой, которую она называла миссис Яксли, что словно бы не заметила новую покупательницу. Безуспешно прождав пару минут, Лили сердито фыркнула и выскочила на улицу — ничего, это не единственный магазин в городе, баранину можно купить и в другом месте... Однако у зеленщика ей повезло не больше: он хоть и сразу обратил на нее внимание, но зато попытался ее обсчитать, а потом еще и всучить гнилую картошку.

Пулей выскочив и из этой лавки, Лили незаметно достала из кармана палочку. В конце концов, она ведьма или кто? Вот пусть и снимают со своих дверных колокольчиков фирменный сглаз Мародеров... можно вместе с самими колокольчиками, потому что без контрзаклинания их не утихомирить. Ну или до скончания веков слушают непристойные куплетики — в принципе, это тоже вариант. Вдруг им даже понравится...

К лавке мясника подошла очередная покупательница — судя по виду, чистокровнее некуда, она даже свой ридикюль не несла в руках, а заставила плыть за собой по воздуху, — но отшатнулась и едва не свалилась с крыльца, когда вместо мелодичного звона ее встретила песенка про разбитного морячка.

Довольная своей маленькой местью, Лили крутанулась на каблуках и перенеслась в родной Манчестер. Уж здесь-то она точно найдет продукты! И ничего, что в обычных маггловских магазинах, в конце концов, она собиралась готовить не какое-нибудь мясо гиппогрифа в соусе из китайской жующей капусты, а самый обычный пастуший пирог для себя и Северуса...

Расчет оказался верным — ей охотно продали все нужное, и уже через полчаса она свернула в неприметную подворотню, чтобы аппарировать с пакетами домой. И невольно остановилась, заметив у мусорного бака какое-то светлое пятно.

Она сидела у самой стены, обернув лапки хвостиком — такая тихая и грустная, что у Лили защемило сердце. Длинная белая шерсть еще не успела испачкаться и сваляться, разноцветные глаза смотрели с почти человеческой тоской... Значит, домашняя. И недавно на улице. Сбежала, наверное — вот же горе-хозяева, потеряли такую красотку!

Пакеты сами выскользнули из рук. Лили присела на корточки, подметая подолом грязный асфальт — плевать, потом отстираем... Негромко позвала:

— Кис-кис!

Кошка скользнула по ней равнодушным взглядом и снова отвернулась. Нет, ее нельзя так оставлять — такая беленькая, чистенькая, она же пропадет на помойке... Может, попробовать подманить поближе? Наверняка она проголодалась — не похоже, чтобы ее тут кормили...

— Смотри, у меня есть еда, — сказала Лили и полезла за мясом. — Если хочешь, я могу с тобой поделиться! Ты любишь баранину, кошка?

Это привлекло ее внимание — не столько, конечно, сами слова, сколько бумажный шорох и соблазнительный запах из пакета. Кошка повернула лобастую голову, уставилась на завернутое мясо. Чуть шевельнула пушистым хвостом, прижала уши — и медленно, неуверенно сделала навстречу первый шаг.

— Ты очень красивая, — приободрившись, продолжала Лили. — Если ты станешь моей кошкой, я обещаю хорошо за тобой ухаживать, вкусно кормить, каждый день вычесывать и никогда не терять, как твои прежние хозяева. Я буду звать тебя... — на миг она задумалась, — ну, скажем, Нарцисса. Как миссис Малфой. Договорились?

Кошка подходила все ближе и ближе — точно комок белого пуха плыл по растрескавшемуся, поросшему сорняками асфальту. Хвост вопросительно покачивался из стороны в сторону, маленькие лапки ступали аккуратно и бесшумно.

Наконец она остановилась. Замерла в нескольких футах от человеческой руки и напряглась, как сжатая пружина; в разноцветных глазах — один зеленый, другой голубой — читался немой вопрос.

— Я тебя не обижу, — сказала Лили. — Правда. Никогда-никогда...

Последние шаги — и кошка обнюхала ее пальцы. Спокойно дала себя погладить, почесать за ухом, и Лили, осмелев, подхватила ее на руки. Надо же, какая легкая — сплошная белая шерсть, пушистый хвост и вибрирующее мурлыканье под ладонью.

Длинные коготки впились в мантию, каким-то чудом не оцарапав кожу. Взмахнув палочкой, Лили заставила пакеты подняться с земли, а потом крутанулась на месте, вызывая в памяти зеленые шторы, обои в цветочек и потемневшую от времени чиппендейловскую мебель. Тело сплющило, уши заложило от сосущей пустоты — и вот она уже стояла посреди гостиной, и покупки, не удержавшись в воздухе, шуршащей массой посыпались на пол, а испуганная Нарцисса метнулась на кухню, пятная чистый паркет следами грязных лап.

Они вернулись домой. В тот маленький домик в Вишневом переулке, на который Лили два дня назад потратила почти все свои деньги.

* * *

Северус объявился только после полуночи. За это время Лили успела выманить кошку из-под стола, накормить ее печеньем для сов и обработать от блох и паразитов. Дальше настала очередь пастушьего пирога — она приготовила его и, когда стало ясно, что ужинать придется одной, поела и убрала остатки в буфет. Затем немножко побегала по комнатам, ругая про себя одного наглого слизеринского обманщика (Нарцисса следила за ней со шкафа — в разноцветных глазах читалась укоризна), затем испугалась, что с ним что-то случилось, но быстро вспомнила, что он не называл точного времени, и наконец плюнула на все и пошла спать.

Разумеется, именно тогда он и появился. Не было ни хлопка аппарации, ни щелчка замка, ни скрипа ступенек — просто в какой-то момент Нарцисса спрыгнула с кровати и растворилась в темноте, а потом матрац прогнулся под знакомой тяжестью, и ухо защекотало чужое дыхание.

Его ладонь невесомо легла на плечо, спустилась по талии к бедру, и Лили заворочалась, выныривая из полудремы.

— Сев, у тебя лапы ледяные, — сонно пожаловалась она — и тут же спохватилась: — Будешь ужинать? Там на кухне пастуший пирог есть, я тебе оставила...

И, противореча собственным словам, потянулась к нему. Обняла, ткнулась носом в подключичную ямку, вдохнула теплый, чуть солоноватый запах кожи — и всем телом ощутила, как он вздрогнул и закаменел, а потом медленно-медленно расслабился, словно по очереди выпуская напряжение из каждой клеточки.

— Я не голоден, — хрипло откликнулся он. Его спина медленно, но верно нагревалась под ее пальцами, и дыхание начало учащаться.

— А чего такой голос? Простыл? В такую жару?

— Нет. Это... другой голод.

Она отстранилась, запрокидывая голову, и их губы встретились. Северус ответил не сразу — только после короткой, еле уловимой заминки, но потом его поцелуй стал смелее и увереннее, а ладонь незаметно скользнула вниз, и Лили счастливо вздохнула, тая и плавясь в его руках.

Ее разбудил плеск воды в ванной и угнездившийся на носу солнечный зайчик. Лили чихнула и проснулась.

Пузатый будильник на тумбочке показывал шесть утра. Секундная стрелка судорожно дергалась, пытаясь за минуту оббежать циферблат, и полированный металлический корпус пускал блики прямо на постель. Задернутые шторы почти не пропускали свет, но в одном месте край ткани зацепился о подоконник — именно в эту дырку и просочился предательский луч, падающий на прикроватную тумбочку.

Соседняя подушка пустовала. На коконе из сбитых простыней с видом скучающей фотомодели восседала Нарцисса и лениво щурила разноцветные глаза. Лили протянула к ней руку — гибко извернувшись, кошка утекла в сторону и снова села, обернув лапки пушистым хвостом.

Шум воды стих. Щелкнула дверная ручка, по паласу в коридоре прошуршали подошвы тапок. Еле слышно скрипнула лестница, и Лили окончательно поняла, что пора вставать.

Когда она умылась, почистила зубы и спустилась на первый этаж, Северус сидел за столом, спиной к французской двери, ведущей на задний дворик, и методично заталкивал в себя завтрак. Мрачный и всклокоченный, с полуприкрытыми глазами, он походил на замечтавшегося зомби, случайно забредшего на ее чистенькую светленькую кухоньку в прованском стиле.

На тарелке перед ним были остатки вчерашнего пастушьего пирога. Не исключено, что даже холодного, а не разогретого. И, конечно, ни чайника, ни кофейника. Только одна Нарцисса, которая сидела на полу и укоризненным взором провожала каждый кусочек мяса, исчезающий у него во рту.

— Это моя еда, ясно? — наконец не выдержал Северус и для верности взмахнул вилкой. — У тебя своей полно. Она сама сказала, что это мне!

Кошка не отреагировала. Только шевельнула кончиком хвоста, продолжая гипнотизировать его тарелку.

— Точнее, было тебе — вчера вечером, — поправила Лили, и Северус вздрогнул. Поднял на нее растерянный взгляд:

— А в чем разница?

— Это был упрек, что ты так поздно явился, — вздохнула она. — И вместо того чтобы сделать себе нормальный завтрак, набросился на вчерашний ужин. Чучело, как есть чучело...

На его лице отразилось нечто среднее между замешательством, смущением и опасливой благодарностью. Пополам с обреченным: «Видимо, я опять что-то сделал не так». Ох, кажется, она и впрямь перегнула палку в своих попытках его накормить. Вот только как ее не перегнуть, когда он такой худющий? Еще чуть-чуть, и за древком метлы спрячется! Трехразовое питание, ага — во вторник, четверг и субботу...

— Но зачем заморачиваться? Все и так вкусно! — наконец выдал он и снова заработал вилкой, собирая с тарелки остатки картофельного пюре.

Лили покачала головой. По дороге к плите мимоходом чмокнула его во взъерошенную макушку — он блаженно зажмурился и затылком потерся об ее руку, точно ластящийся кот. Напольная плитка приятно холодила босые ноги, сквозь французскую дверь был виден заросший травой задний двор и кусок соседнего дома с черепичной крышей и каминной трубой. Сбоку расплавленным ртутным пятном вставало солнце.

Чайник забулькал чугунным брюхом, наполняясь свежей водой. Разожженная плита потихоньку нагревалась, и Лили не без труда опустила на нее тяжелую сковородку. Мельком покосилась на Северуса — со спины было заметно, что его халат слишком туго обтягивал плечи. Трансфигурированная рубашка, не иначе — ну точно, вон и проплешина серой ткани на воротничке... А ведь она ему сразу сказала, чтобы перевез сюда часть вещей! Все равно же ночевать будет, пусть и не каждый день! Вот черт упрямый!

«Упрямый черт» потянулся погладить кошку, и Лили решила, что сейчас самое время сбросить ему на голову маленькую информационную бомбу.

— Кстати, знакомьтесь, — с напускным безразличием сказала она, глянув на него из-под ресниц. — Северус, это Нарцисса. Нарцисса, это Северус.

Тосты зашипели, белыми квадратиками ложась на ребристое дно сковородки. Северус боком развернулся на стуле, недоуменно наморщил лоб.

— Хочешь сказать, в их семье яйца есть только у нее? Метко, да...

— В смысле? — рассеянно переспросила Лили, пытаясь одновременно нашарить палочку и не упустить сковородку.

Северус нахмурился. В последний раз облизнул вилку, отложил ее на край тарелки и осторожно сказал:

— Э-э... Не знаю, заметила ли ты, но твоя Нарцисса — кот.

Что?.. Рука на мгновение дрогнула, и поджаренный хлеб плюхнулся обратно в кипящее масло. Лили уставилась на кошку... кота во все глаза, и та... тот ответил ей таким же пристальным взглядом. Но тут на плите разъяренной змеей зашипела сковородка, и она, опомнившись, бросилась спасать их завтрак, пока он окончательно не сгорел.

За спиной послышался то ли кашель, то ли смешок.

— Ну хорошо, — вздохнула Лили, поддевая тост лопаточкой. — Значит, не Нарцисса, а Нарцисс. Довольны?

Кот шевельнул ухом. Немного подумал, изогнулся немыслимой загогулиной и пару раз лизнул себя под хвостом, ненавязчиво демонстрируя правоту Северуса.

Кашель за спиной сменился откровенным фырканьем.

— И чем еще ознаменовался твой вчерашний день? — преувеличенно серьезным тоном спросил Северус. Лили обернулась — черные глаза лучились весельем. — Не считая большого кошачьего фиаско?

Кот закончил вылизываться и деловито направился к своей мисочке — словно в утешение, мимоходом мазнул хозяйку по ногам пушистым боком и захрустел совиным печеньем.

Лили со стуком опустила на стол тарелку с гренками.

— Ну-у, дай подумать, — протянула она. — Во-первых, я теперь официально числюсь в Отделе тайн — кстати, ты ошибся, тыкать мне в нос моим происхождением там никто не собирается. Разве что самая главная начальница, но и ее, по-моему, больше не устраивает мой Дар, чем родители. Зато остальные коллеги лапочки, а начальник так вообще замечательный. Я думала, это будет какой-то занудный старик, но нет — он молодой и веселый. И обходительный — чем-то похож на Ремуса, только не такой замученный. И... Ой, чуть не забыла! Я же хотела спросить у тебя одну вещь. Это... ну, насчет той истории с Мародерами.

Северус бросил на нее настороженный взгляд и на всякий случай отодвинулся на краешек стула.

— Да?

— Нет, я больше не собираюсь гоняться за тобой с гневными диатрибами, я о другом... Помнишь, на прошлое Рождество кто-то прислал Макгонагалл бутылку валерьянки? Ты не знаешь, кто это был?

Она призвала из посудного шкафа две чашки: свою, в голубой цветочек, и Северусову, с танцующими троллями в балетных пачках.

— Понятия не имею, — он пожал плечами, вполглаза рассматривая движущуюся картинку — пыхтя и пихаясь локтями, тролли пытались изобразить па-де-де. — Мальсибер, скорее всего. Макгонагалл его на трансфигурации срезала. А почему ты об этом вспомнила?

— Поттер считает, что это был ты. Хотел пробраться в Визжащую хижину и выпустить Ремуса, чтобы преподаватели его увидели. Редкостный бред, правда?

Из буфета выплыла пузатая банка со стеклянной крышкой и опустилась на стол рядом с гренками. Лили собиралась достать к клубничному джему еще и апельсиновый, но подняла глаза на Северуса — и практически услышала грохот его окклюментных щитов. Смешливые искорки потухли, лицо сделалось чужим и холодным, и пальцы закаменели, изо всех сил стискивая вилку.

— Джеймс Поттер? — каким-то неживым, совершенно отмороженным голосом переспросил он, и Лили захотелось побиться головой о стенку.

— Сев, — вздохнула она, — ну чего ты опять бесишься? Сам строил из себя Сцеволу, а я должна была догадаться? Да если б не Ремус, я бы вообще ничего не узнала! Мне и в голову не могло прийти, что Поттер на такое способен, а ты молчал и думал про меня черт знает что! Вместо того чтобы просто взять и сказать!

Ноль реакции. Он так и сидел нахохлившимся сычом, и солнце сквозь французскую дверь светило ему в спину, словно обшивая золотой канителью его угрюмый силуэт и низко опущенную, втянутую в плечи голову.

Вот же упрямец, а! Лили взмахнула палочкой — чуть резче, чем следовало, и чайник взмыл с плиты и пролетел в нескольких дюймах от его лица.

Северус даже не шелохнулся.

— Сев, ну в чем дело? — уже всерьез закипая, спросила она. — Да, Поттер и его друзья учатся на авроров — в одном со мной здании, так что рано или поздно мы бы обязательно столкнулись. Да, его обвинения полная чушь, потому я и пришла к тебе — с вопросом, прошу заметить, а не претензией! И если тебе интересно, то сам Поттер в это время валялся связанный на полу — я хотела его проклясть, но не успела. Он каким-то образом развязался и сбежал.

При одном воспоминании о вчерашних «подвигах» к щекам прилила кровь. Сейчас, при свете нового дня, они казались глупостью и ребячеством. Начальная школа, младший класс — все равно что треснуть линейкой идиота-одноклассника...

Вот только Северус, очевидно, считал иначе. Каменная статуя отмерла: застывшие губы дрогнули, в черных глазах появился первый проблеск интереса.

— Инкарцеро ненадежно — если не выронить палочку, можно в подходящий момент наколдовать Релашио. Или перерезать веревки Диффиндо. В следующий раз лучше бей Ступефаем, тогда он точно не освободится.

В его голосе звучало что-то, подозрительно похожее на ненависть, и Лили растерялась. Да, она вычеркнула Поттера из числа друзей, но вовсе не собиралась воевать с ним до скончания веков. Вот только как объяснить это Северусу и не нарваться на очередную ссору?

— Ну, я очень надеюсь, что следующего раза не будет, — наконец сказала она, небрежным мановением разливая по чашкам чай. — Мне еще повезло — могли решить, что я преступница и напала на аврора. Да и вообще, как-то нехорошо вышло. Он ведь даже не сопротивлялся, ни разу в меня ничем не запустил, а я его практически пнула...

Северус снова помрачнел. Вздернул подбородок, выпрямился на стуле и уставился на нее тяжелым, колючим взглядом — тронь, и поранишься.

— Что, уже готова все спустить ему с рук? Может, еще и прощения попросишь? — ядовито процедил он.

В свете утреннего солнца казалось, что его лицо затянула густая черная тень. В ней было все: и отголоски старой ненависти, и обещание чего-то мрачного и зловещего — словно у него в душе скрывалась бездна, готовая разверзнуться в любой момент.

Руки похолодели, по спине побежали мурашки, но Лили выдвинула тарелку с тостами на середину стола и постаралась улыбнуться.

— Нет, не попрошу. Он такой придурок — если я еще и извиняться пойду, то точно не выдержу и его прикончу.

Северус фыркнул, как рассерженный кот, и покачал головой.

— Надумаешь — зови. Помогу избавиться от трупа.

И потянулся за самым поджаристым кусочком хлеба. Его лицо немного разгладилось, в глазах потух тот пугающий яростный блеск, и Лили тоже взяла тост и заставила себя подхватить рискованную шутку:

— Натренировался на трупах покупателей, да? Кстати, я совсем забыла спросить — как прошел твой вчерашний день? Наверное, в магазине было много народу, раз ты так сильно задержался?

Он снова застыл, судорожно стиснув банку джема. Сглотнул, отводя взгляд в сторону — у дверцы буфета умывался Нарцисс, белая лапка старательно натирала такую же белую мордочку, — и через силу выдавил:

— Слушай, я вчера не успел сказать... ну, насчет магазина. Дело в том, что... как выяснилось, я там все-таки не работаю, — и скривил губы в подобии улыбки: — Похоже, мадам Потаж только вчера добралась до тех отзывов на нашу статью.

Лили тоже замерла, так и не успев откусить от своего тоста. Медленно положила его обратно, на фарфоровую тарелку в цветочек.

Капля клубничного джема на столешнице казалась пятном свежей крови.

— Она тебе... отказала? — не веря собственным ушам, переспросила Лили. — Сначала взяла, а потом передумала?

— Отмазка номер один: «К сожалению, мы не можем предложить вам работу, достойную вашей высокой квалификации», — он пожал плечами, по-прежнему глядя куда-то в сторону. Его щеки заливала краска.

— О Боже, Сев! Прости, пожалуйста... — она потянулась к нему через стол, ладонью накрыла его руку. — Слушай, если бы я знала, что эти гелертеры так взбеленятся, то никогда бы не стала тебя в это втравливать!

Северус моргнул и наконец-то поднял на нее глаза.

— При чем тут ты? Эта идея не давала мне покоя последние три года — я бы в любом случае ее опубликовал, с твоими расчетами или без. Просто чтобы встряхнуть это гнилое болото, — он сморщил нос. — Все равно без референции хорошая работа мне не светила...

Но его рука продолжала неподвижно лежать под ее ладонью.

На заднем дворе пронзительно чирикала птичка. Сквозь французскую дверь лилось солнце, самым краешком золотя стоящую на плите сковородку.

— И... куда же ты теперь? — нарушила молчание Лили.

Его лоб прорезала хмурая складка, губы сжались в тонкую линию.

— В Мунго, скорее всего. Воспользуюсь предложением старшего целителя Поука. Да, к экзаменам меня не допустят, но базовые знания дадут, а большего зельевару и не нужно. Я же в любом случае не собирался у них работать...

У Лили сжалось сердце. Все вокруг словно завертелось с сумасшедшей скоростью — кухня, остывающая сковородка, разноцветные чашки на столе и следящий за птичкой Нарцисс... Северус больше не собирается искать постоянное место — значит, случайные заработки, частные заказы, и совершенно ясно, кто их будет ему поставлять. А ведь в «Пророке» только позавчера писали о том жутком пожаре в поезде, в котором погибли двенадцать магглов ⁽¹⁾ — эти отморозки чуть ли не каждый месяц выдвигают властям новые требования, а потом устраивают теракты...

Кажется, на ее лице что-то такое отразилось, потому что он выдернул руку из-под ее ладони и сквозь зубы прошипел:

— Да, я знаю, что ты сейчас скажешь. Что Темный Лорд исчадие ада и абсолютное зло, а Люциус его подручный, и прочая, и прочая. Но даже если и так, то чего ты хочешь от меня? Чтобы я отказал Нарциссе? Не варил укрепляющие зелья для беременной женщины только потому, что ее муж ратует за чистоту крови?

— Нет, но...

— А Сигнус Блэк? — перебил Северус. — По-твоему, подобные ему не заслуживает помощи? Раз Темные искусства, то все? Злодеи, грешники, пусть подыхают, так им и надо? И плевать, для чего они этой магией пользовались. Что они... что она не для себя старалась, не получила никакой выгоды... Все равно — спасения достойны только чистенькие. Кто сам не марается, не губит душу, всю грязную работу — чужими руками... Так, да? И по-твоему, это справедливо?

Он замолчал, опустив голову, пряча лицо за завесой волос. Все его тело сотрясала крупная дрожь — волна за волной, как от ударов тока, и пальцы то сжимались, то разжимались, словно на рукояти невидимой палочки. Рукав халата немного задрался — на бледном предплечье отчетливо проступал полузалеченный ожог. Блестящая, розоватая кожа, как под отвалившимся струпом или сошедшим волдырем... Но откуда? Он же в последнее время ничего не варил...

И только тогда до нее дошло.

— О Господи... — Лили как пружиной подбросило — он и глазом не успел моргнуть, как она уже подбежала к нему. Обняла, прижалась к спине, чувствуя сквозь махровую ткань костлявые твердые плечи, зарылась лицом в еще влажные волосы — Северус напрягся, явно не зная, как на это реагировать, но хотя бы перестал дрожать. И неловко похлопал ее по руке.

От него пахло шампунем и Севом. А еще — зубной пастой и озоновыми нотками чар для бритья.

— Опять то же самое? — негромко спросила она у черной макушки.

Помедлив, он кивнул.

— Опять перепутала какие-то чары?

Северус только слабо пожал плечами. В наступившей тишине стало слышно, как тикают кухонные часы с кукушкой и булькают за стенкой старые водопроводные трубы.

— Она жарила рыбу в тесте, — шепотом сказал он. — Решила за чем-то сходить в Косой переулок, но перепутала муку с Дымолетным порошком и забыла, что наш камин не подключен к сети...

Лили не знала, что на такое можно ответить. Поэтому не сказала ничего — только крепче его обняла, и он вздохнул и откинулся назад, затылком прижимаясь к ее груди. Сбоку на его шее пульсировала жилка.

По напольной плитке зацокали когти. Недовольно щуря разноцветные глаза, из-под стула вышел Нарцисс. Кончики белых шерстинок блестели на свету, и казалось, что его шкурка припорошена сверкающей пыльцой с крылышек фей.

— Я поставил на камин «сигналку», — чуть слышно продолжил Северус. — И на плиту на кухне, и на входную дверь... — помолчал и добавил — скорее не для нее, а для самого себя: — Но разница все равно есть. Раньше она просто замирала и все время спала...

От этих слов у Лили перехватило дыхание. На глаза навернулись слезы, затрепетали на ресницах, туманя взор дрожащим маревом: столешница расплывалась, размываясь по краям, а вместе с ней и неподвижная рука Северуса, и тролли на боку его чашки, и уходящий в гостиную Нарцисс — белый хвост покачивался из стороны в сторону...

— О Господи, Сев! Ну конечно, разница есть, ты же ее вылечил! — шмыгнув носом, Лили утерла лицо рукавом халата. — И с чего ты взял, что проблема в твоей душе? Чистота либо есть, либо нет, кровь не бывает наполовину чистой! И вообще, откуда ты знаешь, вдруг дело в чем-то другом? Она же столько лет пила свое зелье для подавления магии, мало ли как это сказалось на психике! Ты же сводил ее к целителям, да?

Он не ответил. Тогда она сменила тактику: отвела его волосы в сторону и дотронулась губами до шеи, потом еще раз, и еще, подбираясь к нежному местечку за ухом — Северус прерывисто выдохнул и медленно-медленно покачал головой.

— Целитель Стафф говорит, что она гений, — сказал он хрипло. — Темная скверна... похоже, это что-то вроде магического паразита. Пока магия спит, болезнь спит тоже. Я попробую выделить из крови элемент чистоты — если принимать его вместе с маминым зельем, возможно, Сигнуса Блэка удастся вылечить и без родственника-донора... Пятнадцать галлеонов в месяц, Лили. И курсы в Мунго. А если Нарциссе подойдут мои зелья, то и все двадцать. Почти как в магазине мадам Пота-а-аж-ш-ш...

Он зашипел, когда Лили игриво куснула его за ухо, и она тут же выпустила порозовевшую мочку и переключилась на шею. Может, все не так плохо, как ей сначала показалось? Конечно, деньги все равно нищенские, но ведь другие не предлагают и этого... А у него на руках еще мать. И учеба в Мунго, которая все равно нужна, если он хочет специализироваться на лечебных зельях. И больше никого, кто хотел бы помочь — у нее он точно ничего не возьмет, нечего даже и пытаться... А Малфои — ну и что с того, что Малфои? Это же просто лекарства, а не что-то противозаконное. Вон, целители их тоже лечат, но ни в какие преступные организации при этом не вступают...

Окончательно успокоившись, Лили поцеловала его в висок, затем в щеку, и он повернулся на стуле, чтобы ей было удобнее. Полы серого халата немного разошлись на груди, обнажая выступающие ключицы; она легонько прихватила зубами нежную кожу, и Северус шумно сглотнул.

— А мадам Потаж все-таки дура, — выдохнула Лили ему на ухо. — Впрочем, чего еще ждать от изобретательницы самопомешивающихся котлов? Даже до Мэри дошло — говорит, это все равно что променять живого любовника на вибратор...

Она так и не поняла, как это произошло. Вот только что она стояла у него за спиной, спускаясь легкими дразнящими поцелуями по шее к плечу — и вдруг оказалась у него на коленях, в плотном кольце его рук, и его пальцы робко коснулись ее волос, посылая по коже волну мурашек.

Он ничего не сказал, только уставился на нее черными, горячечными глазами, и она поняла без слов — медленно подняла руки и вытащила из прически шпильки, а когда освободившиеся локоны волной хлынули вниз, так же медленно потянулась к пояску своего халатика.

* * *

Тосты в итоге пришлось разогревать дважды. А чай — трижды. И на работу она не опоздала, но только благодаря благословенным возможностям каминной сети. И прекрасной, воистину волшебной мази от ушибов, которая, как выяснилось, так же легко справлялась с засосами. Хорошо хоть Северус ничего не заметил — кажется, он до сих пор считал ее чем-то вроде хрупкого ингредиента, способного рассыпаться от любого неосторожного прикосновения.

Ближе к началу рабочего дня в атриуме началась настоящая давка. Лили дважды оттирали от лифта, и только на третий раз она все-таки изловчилась просочиться внутрь. Ей уже стало казаться, что в легких вот-вот закончится воздух, но тут кабина остановилась на девятом уровне. Толпа хлынула наружу, Лили нарочно отстала, пропуская их вперед, и подошла к черной двери одной из последних.

Сквозняк заставлял трепетать пламя факелов, тени скрещивались под ногами, то бледнея, то снова наливаясь чернотой. Затем порог, мраморное зеркало пола, и вот она уже стояла посреди круглой комнаты — точно в центре бешено вертящейся карусели, и в глазах рябило от мелькающих огоньков свечей. Наконец стены замедлили бег, и Лили поспешила к двери напротив.

Но так и не вошла внутрь, потому что это оказалась чужая лаборатория. Вместо зеленоватого мерцания аквариума — слепящий бриллиантовый свет, спиралью закручивающийся в высоком сосуде; вместо дружелюбной тишины — яростное тиканье сотен часов, с механической неумолимостью наполняющее комнату. Со всех сторон на нее смотрели циферблаты: большие и маленькие, круглые и квадратные, с самыми разными цифрами — привычными арабскими, вычурными римскими, точками и черточками майя, буквенными обозначениями иврита...

Лили заметила, что они все показывали разное время.

— Кто здесь?

На нее уставился низенький пожилой волшебник в светлой рабочей мантии. Его лысая голова напоминала часы-луковку: нос — как кнопка, к которой крепятся черные усы-стрелки, сморщенный рот — как отверстие, в которое вставляется ключ для завода. Впечатление портили только глаза — маленькие, глубоко посаженные, они смотрели на нее с недоверчивым интересом. Как будто к нему в окно вместо почтовой совы влетел золотой сниджет с утренней газетой.

Лили попятилась.

— И-извините... Я уже ухожу — просто ошиблась комнатой... — пробормотала она.

Пожилой волшебник энергично замотал головой.

— Нет-нет, ни в коем случае! Войдите и перестаньте выпускать наружу время. Надо же, какие интересные флуктуации вероятностей — никогда не видел такого причудливого искажения альфа-линии... — Лили заколебалась, и он добавил: — Всего на несколько секунд. Прошу вас. Это нужно для науки.

Для науки?.. Она взглянула на наручные часы — до начала рабочего дня оставалось всего пять минут, — но в конце концов решилась и переступила порог.

— Только имейте в виду, у меня очень мало времени, — предупредила Лили. — Я и правда ошиблась дверью — я работаю...

— Да-да, я вижу, — перебил старичок. — В Секторе планирования и прогнозирования — дверь вон там, за управляющим контуром, — он махнул рукой в сторону высокого сосуда, в котором танцевал светящийся вихрь. — Вы попали куда нужно, просто чуть-чуть не дошли. Раньше здесь была ваша вторая архивная, но немного магии, немного везения — и вот она уже отдана под наши исследования...

А, ну да, Эдди вчера о чем-то таком упоминал. Окончательно успокоившись, Лили закрыла за собой дверь, и старичок хихикнул, довольно потирая ладошки.

— Стойте на месте, — скомандовал он. — И ради всего святого, не вздумайте шевелиться!

И, вытащив из кармана нечто вроде громоздкого пенсне с двумя парами линз, с уверенным видом водрузил его на нос. Затем развернул в сторону Лили один из стоящих на столе приборов, направив серебряные трубочки прямо ей в лицо, и палочкой постучал по подставке.

Из трубочек повалили клубы зеленого дыма — Лили невольно помахала рукой, чтобы их отогнать, но строгий окрик: «Только не двигайтесь!» — заставил ее снова замереть на месте.

Таинственный прибор шипел, свистел и подпрыгивал, выплевывая все новые порции дыма. Зеленые клубы плавали в воздухе — при их приближении стрелки часов сначала замирали, а затем начинали двигаться вдвое быстрее, нагоняя упущенное время.

Наконец свист перешел в яростное бульканье, серебряная подставка засветилась белым, а в воздухе запахло раскаленным металлом. Не выдержав, Лили отступила на шаг — и вовремя, потому что прибор издал жалобный, почти человеческий визг, в последний раз подпрыгнул и упал набок. Две трубочки скрутились штопором, а третья переломилась пополам — кусочек серебра жалобно звякнул о столешницу.

Похожий на часы-луковку старичок снял пенсне и задумчиво почесал кончик носа.

— Поразительно, просто поразительно, — пробормотал он, выписывая палочкой сложную фигуру. Зеленые клубы послушно меняли форму, подчиняясь его движениям. — В жизни не встречал ничего подобного... Послушайте, а вы уверены — хотя о чем я, конечно же, уверены...

Лили почувствовала, что у нее начинает кружиться голова — то ли от магии, то ли от висящего в воздухе дыма. Она уже успела пожалеть, что согласилась на участие в эксперименте. И сломавшийся прибор было жалко, а этот странный старик уставился в одну точку и больше не обращал внимания ни на что вокруг...

— Так вы говорите, наша лаборатория за этой штукой? — спросила она, показывая на высокий сосуд с мерцающим вихрем — его яростное свечение пробивалось даже сквозь мутное зеленое марево. — Тогда извините, но мне пора. Коллеги, должно быть, меня уже заждались...

И, не дожидаясь ответа, зашагала по узкому проходу между столами — как по ущелью, затянутому густым туманом. В ушах звенело, перед глазами плыли разноцветные круги, ноги наливались свинцом — из последних сил она толкнула черную дверь и, жадно хватая ртом воздух, вывалилась в огромный зал, сплошь заставленный высокими стеллажами.

Поначалу она решила, что попала в библиотеку, только в какую-то другую секцию. Но стоило привыкнуть к скудному освещению, и стало видно, что на полках стоят не книги, а пыльные стеклянные шарики. С торцов к шкафам были прикреплены канделябры — синие свечи горели слабо и бледно, и в конце прохода чернильной кляксой расползался непроглядный мрак.

Поежившись от холода, Лили зажгла Люмос и огляделась по сторонам в поисках еще одной двери. Или хотя бы кого-то, у кого можно спросить дорогу. Тот старик так уверенно говорил, что здесь Сектор планирования и прогнозирования — возможно, отсюда есть прямой проход? Или ее угораздило нарваться на сбой вариативного пространства? Она прошла несколько шагов вдоль одного из стеллажей — в некоторых шариках словно плавали серебристые искры, тогда как другие казались пустыми и потухшими — и остановилась, с досады прикусив губу. Никого, только тишина, жмущиеся по углам тени и стоячий запах пыли, от которого свербело в горле.

Делать нечего, придется возвращаться через комнату с часами. Не надо было слушать этого безумного старика — уж теперь-то она точно опоздает... Лили решительно развернулась на каблуках и случайно задела плечом один из стеллажей. Чахлый огонек Люмоса высветил ряды грязных тусклых шариков — и один живой, яркий, с танцующими внутри сполохами; точно в замедленной съемке, он покачнулся и скатился с полки, и она со всей мочи рванула вперед, чтобы успеть его поймать.

На какое-то мгновение ей это даже удалось — теплый, словно нагретый изнутри шарик лег в подставленную ладонь...

...и выскользнул из неловких пальцев, жалобно дзенькнув об пол.

В испуге Лили уставилась на осколки. Боже, что она наделала, это же явно было что-то важное... Но тут над остатками шарика поднялась белая фигура — совсем еще юная девушка в длинной фате и подвенечном платье, почти прозрачная, словно сотканная из тумана и пролитого молока. Молитвенно сложив руки, она запрокинула голову, и в тишину полился глухой, какой-то потусторонний голос:

— Когда принц, который не принц, встретит свое счастье себе на беду, горе одних должно обернуться спасением многих, иначе счастье одного обернется бедой для всех. Ибо тот, кто был бы побежден, станет непобедим...

Пошатнувшись, Лили ухватилась за полку. Головокружение вернулось с новой силой — под сердце будто загнали тупую иглу, тело сковало оцепенением, и все вокруг побледнело и расплылось, словно кто-то плеснул на мир растворителем. И тогда сквозь истончившуюся ткань бытия стала проступать иная картина, нечеткая и подернутая рябью, как изображение в плохом телевизоре: кроватка с маленьким мальчиком, темноволосым и зеленоглазым, и чьи-то крики внизу — а потом скрип отворяющейся двери, и смутный силуэт на пороге, и липкий кромешный ужас, от которого сводит желудок...

...и обжигающий щеку хлесткий удар.

Она открыла глаза — волоски на шее стояли дыбом, и колени превратились в желе. Спокойнее, надо взять себя в руки, это всего лишь игра воображения... И, заорав, отскочила в сторону — на миг ей померещилось, что та черная фигура из кошмара внезапно обрела плоть и кровь... Но нет, это была просто женщина: узкое бледное лицо, огромные роговые очки, и огонек Люмоса, голубоватыми точками мерцающий в линзах...

— Не смей впадать в транс в моем зале! — яростно прошипела она, и только тогда Лили ее узнала: та самая хиппи, с которой они вчера ехали в лифте... Она помотала головой, чтобы прийти в себя, но почему-то женщину это только разозлило. Тонкий рот скривился в злобной гримасе, и в плечо Лили когтями впились цепкие пальцы, а шею кольнул кончик чужой палочки.

— Ты, маленькая дрянь! — женщина встряхнула ее так, что клацнули зубы. — Что ты видела? Отвечай!

— Я... — начала Лили, судорожно соображая, во что она влипла и как из этого выпутаться, но тут из-за стеллажа раздался спокойный уверенный голос:

— Сибилла, оставь девочку в покое. Она не виновата — Крокер увидел Дар и принял ее за одну из твоих.

И, словно спустившийся с небес ангел-хранитель, в проход шагнул Эдди. Большой и грозный — от его мощной фигуры волнами расходилась сила, и над головой светился голубоватый нимб от горящего позади канделябра. Не хватало только огненного меча в руках и ангельских крыльев за спиной.

Лили чуть не всхлипнула от облегчения.

— Эта дрянь разбила пророчество Кассандры, — не отрывая от нее ненавидящего взгляда, процедила женщина в очках. — То самое пророчество...

— Я знаю, как трепетно ты относишься к наследию прапрабабушки, но под ее мутный бред можно подогнать любое событие. И ты сама это прекрасно понимаешь, — твердо заявил Эдди, подходя к ним все ближе и ближе. В мертвенно-синем свете его лицо казалось бледным и напряженным. — Имей совесть, отпусти девочку.

Медленно и неохотно хищные пальцы на плече ослабили хватку.

— Хорошо, — недовольно проговорила Сибилла, — хорошо. Забирай свою везучую дуру...

И убрала от ее шеи палочку — быстрым движением сунула ее в карман, но отчего-то задержала в нем руку. Лили еще успела заметить в ее глазах проблеск злого торжества — и едва не влетела в стеллаж от сильного толчка в спину. Спасло только то, что Эдди был начеку и в последний момент перехватил ее у самых полок.

— Спасибо, Сибилла, — как ни в чем не бывало поблагодарил он, помогая Лили выпрямиться, а затем бросил в ее сторону: — Пошли отсюда.

И, развернувшись, первым зашагал по проходу — пружинящей, немного косолапой походкой, мягко перекатываясь с пятки на носок. Складки его мантии текли и переливались серебром, точно сотканные из лунного света.

Лили в последний раз взглянула на Сибиллу — та склонилась над остатками шарика, невербально выплетая какое-то заклинание, — и припустила следом за начальником. Стук ее каблуков глухой дробью отдавался в тишине, тогда как его поступь оставалась совершенно бесшумной.

— Прости, пожалуйста, — выпалила она, когда они свернули за стеллаж с большой серебряной пятеркой на торце. — Честное слово, я не нарочно! И заблудилась, и разбила эту штуку...

— Не бери в голову — все равно у этого пророчества истекал срок хранения, и в конце года его бы утилизировали, — не сбавляя шага, откликнулся Эдди. — Что до остального... В вариативном пространстве случился сбой, и ты по ошибке попала во вторую архивную. А Крокер увидел Дар и принял тебя за одну из сотрудниц Сибиллы. Кстати, — поколебавшись, добавил он, — они хотят, чтобы завтра ты приняла участие в одном эксперименте. Все те же флуктуации вероятностей, только на этот раз без бракованных потенциометров.

— А, это тот дымящийся прибор, — вспомнила Лили. — Который сломался, когда он его на меня направил. Кстати, я так и не поняла, а что он пытался измерить? Вряд ли во мне есть какой-то ток...

Эдди долго молчал. Мимо тянулись ряды тусклых пыльных шариков — как на заброшенном складе с елочными игрушками. Верхние полки терялись во мраке, и чудилось, что они смыкаются над головой, превращаясь в сталактитовый свод пещеры. Тишину нарушал только шелест мантий и шорох шагов, и Лили уже успела подумать, что так и не дождется ответа, но тут Эдди остановился и повернулся к ней. Ближайший канделябр освещал его левую щеку, но вторая оставалась в тени — от этого его широкое добродушное лицо казалось рассеченным пополам.

— Вероятность, — тихо сказал он. — Крокер пытался измерить вероятность твоего существования.

1) Речь идет вот об этом инциденте:

https://en.wikipedia.org/wiki/Taunton_sleeping_car_fire

Вернуться к тексту

Эксперимент группы тайм-менеджмента был назначен на следующее утро. За Лили зашел помощник профессора Крокера, долговязый француз по имени Пьер, чья внешность и жантильные манеры неприятно напомнили ей Эвана Розье. По крайней мере, набриолиненная укладка у них была совершенно одинаковая, да и одеколон тоже — приторно-сладкая душная дрянь, которая вполне тянула если не на темную магию, то как минимум на газовую атаку. Запах чувствовался даже с другого конца комнаты — большой, как танцевальный зал для троллей, и такой же пустой. Только несколько стульев, которые выстроились в ряд вдоль серой каменной стены, да огромные «вокзальные» часы, свисавшие с потолка на толстой железной цепи.

Пьер указал на один из стульев:

— Присаживайтесь, мадемуазель, и подождите, пожалуйста, несколько минут. Профессор Крокер сейчас подойдет.

Сиденье оказалось безбожно жестким, а резная спинка смахивала на орудие пытки, но Лили мужественно выпрямилась и сложила на коленях руки.

— Скажите, а что это за эксперимент? И что я должна буду делать?

Француз разразился страстной и сбивчивой тирадой, из которой она уяснила только две вещи: что если у них все получится, то можно будет отменить какой-то идиотский запрет, который вот уже девяносто лет тормозит развитие магической науки, и что для этого они должны превратить колибри в феникса.

— В феникса? — ошеломленно переспросила она. — А при чем тут трансфигурация?..

Пьер выпучил глаза и замахал на нее руками, онемев от такого неслыханного невежества, но тут дверь лаборатории отворилась, и на пороге появился профессор Крокер. Его лысая как коленка голова гладко поблескивала в свете ламп, а усы-стрелки воинственно топорщились. Из нагрудного кармана торчал кончик волшебной палочки.

— О, вы уже здесь! — обрадовался он и обернулся к кому-то позади: — Заносите. Сейчас придет Берта, и можем начинать.

И в комнату вплыл тот самый хрустальный сосуд, который Лили у них уже видела. Под вытянутым куполом роились мириады мерцающих искорок, которые постепенно закручивались в тугую воронку, а над ней на воздушных потоках парило крошечное яйцо, похожее на сверкающий драгоценный камень.

Вслед за диковинным устройством показался и тот, кто его левитировал — пожилой мужчина с седеющими волосами и унылым лицом, испещренным рытвинами от драконьей оспы. Пьер тут же поспешил ему на помощь. Вместе они опустили хрустальный сосуд посреди комнаты и принялись колдовать вокруг него, размахивая палочками и вполголоса читая какие-то заклинания. Профессор Крокер стоял, заложив руки за спину, и бесстрастно наблюдал за их работой. На его носу красовалось уже знакомое Лили двойное пенсне.

— Достаточно, Руквуд, — наконец нарушил молчание он. — Несите самописцы и потенциометры — вы еще не измерили напряжение вероятностного поля.

— Извините, профессор, — мрачно откликнулся рябой, в несколько шагов пересек лабораторию и скрылся за дверью.

Пьер остался один — палочка так и порхала в его руках, чертя в воздухе круги и прямые линии. По углам комнаты попеременно зажигались и гасли защитные руны, отбрасывая на стены разноцветные блики — почти как цветомузыка на маггловских дискотеках, только с отключенным звуком. Довершая сходство, потолок вспыхнул зеленым, и на нем проступила тонкая светящаяся сетка — кажется, еще одна защита, вот только от чего именно, Лили определить уже не смогла. Да, в школе их такому точно не учили...

— Профессор Крокер, — отважилась спросить она, — Пьер не успел объяснить — так что от меня все-таки требуется? И при чем тут фениксы и колибри?

Профессор бросил на нее недовольный взгляд, потом покосился на помощника — но, судя по всему, решил, что тот справится и без него, и все же удостоил ее ответом.

— От вас — ничего. Молчите и наблюдайте. У вас сильный Дар — один из самых сильных в нашем отделе, не считая разве что мадам Мелифлуа. Если вы попытаетесь вмешаться, поведение вероятностного поля может стать непредсказуемым.

Лили нахмурилась. Так мадам Мелифлуа тоже провидица? А по ней и не скажешь... Но, проглотив дальнейшие вопросы, поудобнее устроилась на своем пыточном стуле и уставилась на Пьера, который как раз накладывал чары на свисающие с потолка часы. От напряжения он весь взмок — под мышками на рабочей мантии проступили темные круги, и сладковатое амбре одеколона, смешавшись с запахом пота, сделалось и вовсе непереносимым.

Она уже подумывала о заклинании головного пузыря, но тут из центра часов в хрустальный сосуд ударила молния. Голубой, ослепительно яркий разряд с треском прошил комнату, и в воздухе повис искристый холодок озона.

Лили захлопала глазами — электрическая дуга продолжала сиять под веками, словно впечатанная в роговицу. Когда она проморгалась, Пьер утирал со лба пот, рядом с профессором Крокером унылой тенью маячил вернувшийся Руквуд, а в дверях застыла пухленькая девушка со свитком пергамента в руках.

— А, Берта! — широко улыбнулся профессор Крокер, и девушка, кивнув в знак приветствия, поспешила к стульям и заняла место рядом с Лили. В ее внешности было что-то очень знакомое — эти вьющиеся волосы, лицо сердечком, губки, как у обиженного ребенка...

Стоп, да это же Берта! Берта Джоркинс, которая училась на четвертом курсе, когда они с Севом только поступили в Хогвартс. Записная болтунья и сплетница — казалось, она всегда все про всех знала и не могла не поделиться этим знанием с другими. Лили уставилась на нее во все глаза, но та лишь скользнула по ней безразличным взглядом и развернула принесенный с собой свиток. Небрежным движением вытянула из кармана палочку и, беззвучно шевеля губами, принялась водить ею по длинным столбикам букв и цифр.

Лили покосилась на остальных участников эксперимента — профессор Крокер что-то втолковывал Пьеру, а мрачный Руквуд расставлял вдоль стен какие-то приборы на раздвижных ножках — и шепотом сказала соседке:

— Привет, Берта. Давно не виделись. Не знала, что ты тут работаешь — в школе ты не говорила про свой Дар...

— Как и ты, — откликнулась та, не поднимая головы от пергамента. Потом мельком глянула на Лили и добавила: — Вообще-то я и сама не знала, пока мадам Мелифлуа не поставила мне на экзамене «превосходно». Кводль мне и «удовлетворительно» не всегда ставил...

— Вот поэтому я к нему и не ходила, — кивнула Лили, но в этот момент профессор Крокер взмахнул палочкой и призвал всех ко вниманию. Судя по всему, эксперимент должен был вот-вот начаться: Пьер запускал стоящие у стен приборы — они оживали один за другим, и комната заполнялась шипением, свистом, лязгом шестеренок и сухим механическим потрескиванием. Руквуд остановился у хрустального сосуда и приготовился записывать; танцующий под куполом вихрь бросал неровные отблески на его длинное рябое лицо и роскошное страусиное перо, которое он слишком сильно сжимал в пальцах.

Наконец с приготовлениями было покончено. В лаборатории повисла напряженная тишина, и даже Берта свернула свой пергамент и небрежным движением убрала его в карман. Профессор Крокер кивнул, и его лысая макушка масляно блеснула в свете ламп...

...и появился ветер. Сначала легкий и едва заметный — невидимыми пальцами перебирал волосы, мягко дышал в лицо, забирался под воротник мантии... Потом он усилился и окреп — Лили чувствовала его порывы, всей кожей ощущала упругое сопротивление воздуха, и в грудь точно уперся огромный резиновый мячик, а резьба на спинке стула больно впилась в поясницу. Но ничто в комнате даже не шелохнулось, и она постаралась расслабиться и не сопротивляться напору чужой магии.

Устройство рядом с профессором Крокером зажглось красным — приборы вдоль стен откликнулись пронзительным свистом и металлическим прищелкиванием, и защитная сетка на потолке ритмично замерцала, то вспыхивая ярче, то почти угасая. Сила копилась в воздухе, как электричество перед грозой, и в эпицентре будущего урагана был хрустальный сосуд с другим ураганом внутри. Сверкающие пылинки то вздымались, то опадали, пульсировали в одном ритме с жужжанием приборов, с биением магии, с током крови у нее в ушах...

И вдруг что-то лопнуло со звоном, как будто разбилось стекло — пол зашелся мелкой дрожью, заходил ходуном, а в углу вспыхнули защитные руны. Запахло гарью, лампы на потолке то зажигались, то гасли, руны разгорались все ярче и ярче — сдерживая, забирая излишки энергии...

Из центра часов ударили молнии. За мгновение до вспышки Лили успела зажмуриться — будто что-то толкнуло ее под руку, но и в черноте под веками продолжали плавать обжигающе-белые пятна. Она изо всех сил вцепилась в подлокотники, лишь краешком сознания отмечая, что отслоившийся от дерева лак забивается прямо под ногти, и голова вот-вот лопнет от треска, и звона, и отдающейся в костях вибрации, и голосов, наперебой повторяющих какие-то инкантации...

А потом молнии ударили в последний раз, и наступила тишина. Лили отважилась открыть один глаз, но все и в самом деле было кончено. В воздухе пахло озоном и гарью, с потолка свисала оплавленная железная цепь — в закопченной перекрученной гирьке на ее конце почти невозможно было узнать недавние вокзальные часы.

Профессор Крокер яростно размахивал руками, что-то втолковывая пристыженному Руквуду, но из их разговора не было слышно ни слова — как видно, он позаботился о заглушающих чарах. Рукав его мантии был прожжен в нескольких местах, одно из стекол в пенсне треснуло и держалось на честном слове, а залихватские усы-стрелки уныло обвисли. Хрустальный сосуд у него за плечом сиял нестерпимым блеском, и в верхней его части, прямо над светящимся вихрем, парила крошечная птичка с длинным клювом и ярким сине-зеленым оперением. Но потом воздушные потоки потянули ее вниз, разноцветные перышки обвисли и потемнели от влаги, и у самого дна она снова вернулась в яйцо, из которого недавно вылупилась.

В тишине раздался скрип стула. Лили обернулась — Берта Джоркинс плелась к выходу, пошатываясь и схватившись за голову, с таким мучительно-ошеломленным видом, как будто ее приложили Конфундусом Блэк или Поттер.

Лили хотела ее окликнуть, спросить, в чем дело, но в этот момент к ней подошел Пьер.

— Здорово, да? Самому не верится, что у нас получилось!

Запах одеколона исчез без следа — теперь от него воняло дымом и паленой изоляцией. Светлые волосы стояли дыбом и блестели от бриолина, а через гладко выбритую щеку тянулась кривая царапина.

Но его глаза сияли, а на губах играла такая широкая, по-мальчишески шальная улыбка, что Лили невольно улыбнулась в ответ. Ладно, Берта уже не маленькая, сама разберется, нужна ей помощь или нет...

— Здорово, факт, — искренне подтвердила она. — Очень за вас рада. Но что получилось-то? Вы же так ничего и не объяснили...

Пьер задумчиво поскреб в затылке — а потом с таким изумлением уставился на испачканную бриолином руку, что Лили чуть не фыркнула. И с чего она взяла, что он похож на Розье? Скорее уж, на Северуса — такая же вдохновенная сомнамбула, когда занят любимым делом...

— Э-э... Если коротко, то мы ввели вашу магию в резонанс с вероятностным полем. Чтобы искусственно создать внутри капсулы пространство Минковского, — он кивнул на хрустальный сосуд, в котором из крошечного яйца опять вылупилась птичка. — Теперь этот колибри как феникс, существует в четырех измерениях, а то, что мы видим — лишь его трехмерная проекция на нашу реальность. Он так же легко меняет свое положение во времени, как мы — в пространстве... Вы же понимаете, что из этого следует?

Лили закусила губу.

— Кажется, да. Что это положение у него есть. То есть... — она сглотнула, — детерминированность будущего, так? То есть в него все-таки можно перемещаться, хоть это и запрещено?

— Ага, — Пьер поискал взглядом, обо что вытереть руку, ничего не нашел и вытер ладонь о мантию. — Мы подтвердили гипотезу о дуалистичности будущего и его вероятностно-детерминированной природе. Как свет является волной, но в то же время состоит из частиц, так и каждое отдельное событие случайно и определяется колебаниями вероятностного поля, однако каждая такая случайность есть проявление закономерности. И именно ее и улавливают прорицатели...

Внезапно его лекцию прервал голос профессора Крокера.

— ...больше такого не потерплю! Вы все поняли? — взмахом палочки он развеял остатки заглушающих чар и позвал: — Пьер, идите сюда, вы мне нужны!

Напоследок улыбнувшись Лили, тот заторопился к начальству. Она помахала ему рукой и тоже развернулась к двери. Еще раз бросила взгляд на хрустальный сосуд — колибри парил в восходящих потоках, сверкая пестрыми крыльями, словно припорошенными инеем, — и шагнула за порог, оставляя позади лабораторию с ее расплавленными часами, молчащими приборами и едким, удушливым запахом дыма.

После ярких магических ламп синие огоньки свечей казались особенно тусклыми и бледными. Чернота стен словно высасывала из них свет.

— ...клянусь, Сибилла! — резкий голос Берты плетью хлестнул по ушам. — Никакой ошибки — именно эта сумма, именно по сто тридцатой строке доходов!

Сибилла протянула к ней руку — серебряные браслеты отчетливо звякнули в тишине — и заговорила мягким, успокаивающим тоном. Ее круглые очки поблескивали, как иллюминаторы старинного батискафа. Эдди подпирал плечом стенку, равнодушно взирая на эту картину, и вертел в руках палочку, но при виде Лили встрепенулся и шагнул ей навстречу.

— Как вижу, все прошло успешно? — усмехнулся он. Палочка то исчезала, то появлялась между пальцами — тонкая и гибкая, похожая в его лапище на ореховый прутик.

Лили неуверенно кивнула, не сводя взгляда со спорящих женщин. Берта размахивала руками — ее пышные волосы так и торчали во все стороны; Сибилла слушала ее, зябко кутаясь в зеленую шаль.

— Их засадили проверять бюджет Министерства на следующие три года, — Эдди подмигнул, заметив, куда она смотрит. — Если бы мадам Мелифлуа не распределила тебя в мою группу, сейчас ты корпела бы над бумагами и пыталась предсказать, во что нам обойдутся следующие выборы и чемпионат по квиддичу.

— О да! — Лили содрогнулась при одной мысли о том, что эта неприятная женщина могла бы стать ее начальницей. — Мне и правда ужасно повезло!

Кажется, ее испуг его позабавил — Эдди рассмеялся и сунул палочку в карман.

— Если сможешь докопаться до корня проблем с Амброзиусом, то я скажу, что повезло и нам.

И направился к той лаборатории, откуда вышла Лили — все той же пружинистой, чуть косолапящей походкой, словно перекатываясь с пятки на носок. Тяжелый и широкоплечий, в своей светлой рабочей мантии, в этот миг он походил на сытого и вальяжного белого медведя.

А потом из-за двери послышался его зычный бас:

— Так какая модель, Крокер? Вероятностная или детерминированная?

Оставшись одна, Лили попыталась незаметно прошмыгнуть к себе в лабораторию — но, похоже, могла особо не стараться, обе предсказательницы не обращали на нее никакого внимания. У самого порога она остановилась и бросила взгляд через плечо, и Берта продолжала говорить, а Сибилла — молча кутаться в зеленую шаль.

Ее застывшая, напряженная фигура напоминала статую жены Лота.

* * *

Дни тянулись один за другим, точно стая перелетных гусей. Каждый вечер Лили возвращалась в свой маленький домик в Вишневом переулке — старый и тесный, из серого ракушечника, зажатый среди новеньких коттеджей, он походил на воробья, втиснувшегося между пузатыми, солидными голубями.

Сначала она раскланивалась с соседкой слева — пожилой миссис Моуди, которая в это время как раз выгуливала своего бассет-хаунда; до ухода в отставку та занимала какой-то пост в аврорате, и ее единственный сын пошел по ее стопам. Затем махала рукой соседке справа — муж миссис Макдугал служил в управлении по связям с гоблинами, и она каждый вечер выходила на порог, чтобы его встретить. Порой Лили останавливалась, чтобы с ней поболтать — так она узнала, что они поженились всего месяц назад, что начальник прочит Дирку скорое повышение и что они подумывают о ребенке, но сначала хотят перебраться в место поприличнее, хотя бы в Хогсмид или Оттери-Сент-Кэчпоул.

Лили не спорила, но и согласиться с ней не могла. Ей нравился Вишневый переулок — с его сонной атмосферой, и плющом на стенах домов, и сладковатым запахом пыли, и долгими вечерами на заднем дворе, когда она сидела в кресле-качалке с какой-нибудь книжкой, а на коленях пушистым клубком дремал Нарцисс, и на густом чернильном небе одна за другой зажигались первые звезды.

Для полного счастья ей не хватало только Северуса. Он редко ее навещал, а писал и того реже, и его короткие послания казались такими же сухими и официальными, как пергамент, на котором они были написаны. Но упрекать его за это не поворачивался язык — он буквально разрывался между лекциями в Мунго, крошечной лабораторией с почасовой арендой и матерью, которая все никак не выздоравливала.

За это время ее дважды осматривал целитель Стафф, но вердикт оставался неизменным: темной скверны в крови больше нет, и забывчивость миссис Снейп вызвана чем-то другим. Не исключено, что долгой магической депривацией — в конце концов, она принимала свое зелье почти шесть лет, с тех самых пор, как целители не сумели определить ее болезнь, а у нее не хватило денег, чтобы оплатить дальнейшую диагностику. Возможно, если бы она тогда была настойчивее и обошла всех специалистов... но что случилось, то случилось: Северус догадался, чем больна его мать, только когда прочитал «Дневники...» Квинтии Маккуойд, и в тот же день потащил ее в Мунго. Однако лечение помогло лишь отчасти — большую часть времени она вела себя как обычно, но тот случай с мукой был далеко не единственным.

Северус подозревал, что виновата его кровь — Орион Блэк, чьим донором была Эмма, через месяц выздоровел и не страдал ни от каких проблем с памятью. Лили язвительно предположила, что эта чокнутая семейка просто не привыкла обращать внимание на такие мелочи, но его она явно не убедила. Как не убедил и целитель Стафф, который мягко, но непреклонно выпроваживал их к коллеге — чтобы, как он выразился, «исключить физиологию», однако Северус сказал, что до сентября ничего не получится. Пока что он был слишком занят — пытался восстановить то зелье для подавления магии, которое придумала его мать. Дело продвигалось медленно: болезнь сделала почерк миссис Снейп совершенно неразборчивым, а сама она помогать не стала — просто отвернулась в сторону и наотрез отказалась что-либо объяснять, раз он сам ничего не понимает.

По сравнению с Северусовыми проблемами ее собственная работа казалась Лили почти синекурой. Под Эдди в очередной раз сломался стул — пришлось выдержать настоящий бой с отделом обеспечения и заказать новое кресло, такое тяжелое и неповоротливое, что хозяйственники левитировали его вдвоем. Руби притащила из дома колдорадио — и не только притащила, но и зачаровала на прием передач, несмотря на то, что их отдел находился глубоко под землей. «Разминаюсь перед вокализатором», — пояснила она, подмигнув восхищенной публике, и с тех пор в их комнате то фоном жужжали речи каких-то министерских шишек, то подвывала Селестина Уорлок, то грохотали там-тамы «Гоп-гоблинов». Порой кто-нибудь из слушателей просил поставить валлийские песни, и тогда Майлан подпевал своим богатым, мягким баритоном — если не был занят, пестуя новых «малышей»: в двух банках на его столе зрели крошечные мозги, которые он потом собирался пересадить в большой аквариум.

Что до Лили, то ей хватало хлопот и со старыми его обитателями. Особенно с пресловутым Амброзиусом: он словно задался целью свести ее с ума, раз за разом опровергая все расчеты. Восемьдесят четыре процента сотрудничества с Томасом-Рифмачом? Пф-ф, забудьте об этом! Конфликт и только конфликт, причем такой, что драчунов раз за разом приходилось рассаживать по отдельным банкам. Шестьдесят два процента взаимопонимания с Кассандрой Трелони? Ну ладно, тут она погорячилась — с учетом того, в каком доме у Кассандры находился Марс, шестьдесят два и впрямь многовато. Но не до такого же ледяного бездействия, как будто у них вообще нет никакого контакта! Единственной диадой, где теория не расходилась с практикой, была связка с Иниго Имаго — оба уныло и послушно демонстрировали свои положенные пятьдесят процентов, и Лили, плюнув на все, так и оставила их замкнутыми друг на друга.

Она уже была готова признать, что выбрала неверную методику или неправильно адаптировала ее для такого сложного случая, но решила сначала попробовать с другими прорицателями, и все сошлось: Кассандра с Деборой хоть и выдавали сплошные взлеты и падения, но явно делали это синхронно, а Томас-Рифмач показывал чудеса результативности в диаде с Йоханом Хоффманом. Оставалось только надеяться, что в ее вычисления вкралась какая-то единичная ошибка, которая в будущем не повторится, и что кто-то из Майлановых «малышей» понравится этому упрямцу больше, чем нынешний флегматичный испанец, и тогда его удивительный Дар можно будет использовать в полной мере.

С этими мыслями Лили захлопнула третий том «Магических имен и формул» и во всеуслышание провозгласила:

— Народ, я на обед! Захватить кому-нибудь сконы?

— К Фортескью? — не поднимая головы, отозвалась Руби — тонкая проволочная конструкция под ее пальцами извивалась и шипела на разные голоса. — Если да, то возьми мне парочку.

— Ага, к нему... А тебе, Эдди?

— М-хм... — он неопределенно пожал плечами, продолжая украшать стенку аквариума затейливой рунной вязью, и Лили мысленно хихикнула. Значит, и ему тоже парочку, а лучше три или четыре — его любовь к сладостям была в их группе притчей во языцех. В отличие от Майлана, который всем пирожным на свете предпочитал несладкие пироги с сыром и щавелем.

Лили скинула верхнюю рабочую мантию и, привычно создавая в уме образ нужного пространства, шагнула за порог.

Тишина накрыла ее с головой, как темная стоячая вода. Ни сладострастных завываний Селестины Уорлок, похожих на брачную песнь оборотня, ни зловещего шепота будущего вокализатора... Свечи на стенах мигнули, пустившись в хорошо знакомую круговерть, и из открывшегося коридора повеяло отсыревшей известкой и тем особенным сухим жаром, какой дает только живое факельное пламя. В этом царстве камня и сумрака золотая кабина лифта казалась пришелицей из других миров, и очень скоро Лили уже поднималась в атриум, чувствуя себя так, как если бы ее и впрямь ждала другая планета.

Они с Мэри протолкались сквозь столпотворение у фонтана, и министерский камин вынес их под августовское солнце, на разомлевшую от жары улочку. Витрины били в глаза буйством красок, летние мантии волшебниц старались от них не отставать. Взгляд отдыхал только на благословенно серой мостовой — ветер гнал по брусчатке пыль и сушеный лист крапивы.

У витрины «Все для квиддича» собралась целая толпа, восторженно обсуждавшая очередную новинку от «Нимбус». Из дверей «Флориш и Блоттс» высовывалась длинная очередь, кокетливо виляя всеми тремя хвостами — заботливые родители уже начали собирать детей в школу, и Лили невольно подумала: а ведь им с Северусом больше никогда не придется в ней стоять, да и вообще покупать учебники. Ну разве что когда-нибудь потом, когда в школу пойдут уже их собственные дети...

От этой мысли ей стало настолько не по себе, что она поежилась. Мэри заметила ее взгляд и внезапный озноб, но истолковала их по-своему.

— Угу, — кивнула она, — я тоже как вспомню, так вздрогну. Золотые школьные денечки, черт бы их побрал... И промозглые кабинеты, в которых до апреля кутаешься в уличный плащ и сидишь на собственных руках — сначала на одной ладони, потом на другой, чтобы хоть как-то их отогреть... И бег наперегонки до библиотеки — когда в ней всего три экземпляра книги, а эссе задали всем, причем уже к завтрашнему дню. Эта полка до сих пор стоит у меня перед глазами...

— «Принципы полиморфных преобразований»... — вспомнила Лили. — Толстый такой талмуд, да? Макгонагалл нам тоже по нему задавала — он потом летал и всех лупил по голове, когда на него случайно капнули чернилами...

— Вот-вот! — подхватила Мэри. — И непременное Больничное крыло — не от простуды, так от бега, не от бега, так от книги! Нет уж, лучше работа! Тут хотя бы перевестись можно, если коллеги совсем достанут. Ну да, — добавила она, искоса взглянув на Лили, — не всем везет, как некоторым. Чтобы и жалованье самое высокое, и к магглорожденным хорошо относились...

Мимо пронеслась стайка ребятишек — старший из них крепко сжимал под мышкой воздушного змея. Змей щелкал нарисованными зубами и пытался укусить его за руку. Кто-то за углом пел непристойную песенку про присевшего на камушек фермера, и Лили вспыхнула, сообразив, что они подошли к той мясной лавке, которую она прокляла еще в июле. Неужели хозяйка так и не догадалась снять дверной колокольчик?

— Вообще-то везение тут ни при чем, я к этой работе с третьего курса готовилась, — сказала она, чтобы скрыть смущение — и осеклась, услышав знакомый хрипловатый голос:

— Так вы говорите, мадам Пик, вас проклял кто-то из магглорожденных? За то, что вы отказались их обслуживать?

— Да, аврор Блэк! — кажется, женщина была близка к истерике. — Вы же понимаете, в нынешние нелегкие времена нам, чистокровным, приходится держаться друг друга... А эти чары — скажите, вы сможете их снять?

— Пока не знаю, — лениво протянул Блэк, — по-моему, нам надо еще разок на них посмотреть, чтобы проверить, как они работают... Что скажешь, Сохатый?

Как, и Поттер с ним? У них тут что, слет Мародерского клуба?

Мэри пихнула ее локтем в бок:

— Как я выгляжу?

— Нормально, — Лили хлопнула глазами, и подруга, досадливо зашипев, принялась накладывать на себя косметические чары, приводить в порядок мантию и прическу и растягивать губы в самой обворожительной из своих улыбок.

— Скажу, что штраф за дискриминацию магглорожденных составляет сто галлеонов, — веско проронил Поттер. — Как только вы его уплатите, мы пришлем специалиста. И не рекомендую снимать проклятие самостоятельно: это очень опасная темная магия.

Какая еще... темная магия? Это же их собственное заклинание — как они могли его не узнать?

Независимо тряхнув головой, Мэри свернула в переулок, и уже через пару мгновений оттуда раздался ее низкий, воркующий голос:

— Привет, мальчики. Как вижу, вас можно поздравить с досрочным повышением?

— Привет-привет, — живо откликнулся Блэк. — Да, мы с Джеймсом не из тех, кто просиживает штаны за партой — верно, Сохатый?

— Здравствуй, Мэри, — неуверенно произнес тот, и Лили, не сдержав любопытства, осторожно заглянула за угол.

Поттер стоял у входа в мясную лавку, прикасаясь к пергаменту палочкой, и выписывал квитанцию на уплату штрафа. Мадам Пик промокала глаза краем передника; на ее круглых, как яблочки, щеках огнем полыхал румянец. Рядом с ней возвышался Блэк — руки в карманах, на лице кривая ухмылка и сознание собственной неотразимости. В окне-витрине у него за спиной одна за другой дефилировали розовые хрюшки, высоко вскидывая волосатые копытца и выставляя напоказ соблазнительную грудинку и сочный окорок.

Мэри надвигалась на них с другого конца переулка, прекрасная и грозная, как полки со знаменами. Светлые волосы сверкали на солнце, словно золотой шлем полководца, голубая мантия развевалась на ветру, словно полководческий же штандарт, и Поттер, сглотнув, первым шагнул ей навстречу.

Зажав рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос, Лили отступила от угла. Все, Поттер, спета твоя холостяцкая песенка — Мэри Макдональд пошла в атаку. Боже, какое у него было лицо — это просто бесценно...

Она хихикала до самого кафе Фортескью, где наконец успокоилась, чинно села за столик и заказала себе большую порцию мороженого, чтобы отпраздновать боевые успехи лучшей подруги.

А вечером дала о себе знать и вторая: три падающих от усталости райских птички доставили ей письмо от Эммы.

Лили налила в блюдце воды и прошла с конвертом в гостиную — сначала его нужно было проверить на проклятия и снять скрывающие чары. Наконец листок в ее пальцах обрел материальность и покрылся вязью чернильных букв, и к ней на колени упал маленький квадратик бумаги.

Колдография. Значит, Эмма уже родила... Саймон подловил ее, когда она сидела с малышом на террасе — белый песок, точно сахар, сверкал на солнце, и пальмы клонили резные листья к соломенной крыше бунгало. Улыбнувшись, Эмма помахала мужу рукой и снова склонилась к вороху кружев, под которыми с трудом угадывались очертания свертка.

Она была такой трогательной, такой безмятежно-счастливой, что у Лили дрогнуло сердце. Надо же, кто бы мог подумать — Эмма стала матерью, она дала жизнь новому человеческому существу... Сама мысль об этом казалась чуждой и непривычной; как шарик, перекатывалась в голове и никак не желала укладываться на место.

Интересно, а каким будет ее собственный ребенок? Перед глазами промелькнуло недавнее видение: малыш с черными волосами и зелеными глазами, схватившийся за прутья кроватки, и скрип отворяющейся двери — по спине опять побежали мурашки, но Лили усилием воли заставила себя встряхнуться и развернула письмо.

Эмма сообщала, что неделю назад разрешилась от бремени крепким мальчуганом (Господи, где она нахваталась таких выражений? Или это какой-то особый чистокровный шик, который магглорожденным не постичь, как ни старайся?), что молока у нее не хватает, но американские грудные смеси творят чудеса, и что третий урожай фруктов разошелся еще лучше, чем два предыдущих, так что они решили построить на своем островке еще одну теплицу.

А в конце были нацарапаны две строчки, явно добавленные второпях.

Лили, писала Эмма, я не хочу, чтобы ты думала обо мне дурно, но не могу сказать тебе больше. Просто... будь осторожнее со Снейпом, ладно? Пожалуйста. Он... словом, я боюсь, что он может тебя обидеть.

Застонав, Лили отшвырнула письмо в сторону и откинулась на спинку кресла. Заинтересованный Нарцисс приоткрыл один глаз, но не спешил спрыгивать с дивана.

— И Эмма туда же, — вслух пожаловалась она коту. — Нет, они точно все сговорились. Черт бы побрал эти дурацкие гриффиндорские предрассудки...

Но не могла избавиться от странного чувства, что на этот раз дело не только в них.

Вечер второго сентября выдался дождливым и хмурым — под стать настроению Лили. Родители ждали их с Севом через тридцать минут, а он опять запаздывал.

Нарцисс развалился на шкафу, щуря разноцветные глаза, и царственно взирал на творящееся внизу безобразие. Во время панического забега по комнатам ему дважды отдавили левую лапу и один раз прищемили дверцей хвост, и он удалился наверх зализывать раны. Показав коту язык, Лили сняла с плечиков синее платье и понесла его на кухню, к гладильной доске.

Но не успела она спуститься с лестницы, как во входной двери щелкнул замок, и на пороге появился Северус. Мокрый с головы до пят, без зонта или хотя бы плаща — вода текла с него ручьями, капала с одежды и кончиков черных волос, собираясь в лужицы на чистом полу.

В прихожей запахло дождем и свежестью — в приоткрытую дверь было видно, что по мостовой мчался пузырящийся поток, в котором неслись и кружились опавшие листья.

Лили выронила платье.

— Мама — был в лаборатории — сработали сигналки... — вместо приветствия выдохнул Северус — и, поймав ее испуганный взгляд, поспешил успокоить: — Все в порядке, ложная тревога...

— Стой где стоишь! — не своим голосом вскричала она: еще пара шагов, и он бы точно закапал ей всю прихожую. Северус послушно замер — только слишком часто вздымалась грудь, и в тишине прихожей отчетливо слышалось его тяжелое, хриплое дыхание.

Лили взмахнула палочкой:

— Акцио полотенце. Акцио Бодроперцовое зелье.

И подобрала свое платье, которое шелковой лужицей лежало на нижней ступеньке.

Северус взглянул на себя — и, похоже, только сейчас заметил, что его серый растянутый свитер промок насквозь, а с ботинок натекло уже целое озеро. Его щеки пошли пятнами; он встряхнулся, как собака, но от этого стало только хуже. Забрызганное зеркало перекосилось, но ничего не сказало, а подставка для зонтиков опасливо отступила к стене, по-паучьи поджимая тонкие ножки. На полированном дереве блестели капли воды.

Лили фыркнула и швырнула в него полотенцем.

— Раздевайся, — вздохнула она. — Обувь оставь тут, я потом ее почищу, — взглянула на залитый паркет и грязные следы от ботинок и добавила: — Заодно и полы помою...

Через десять минут Северус сидел на кухне, в банном халате и съехавшем набок тюрбане из полотенца, и занимался важным делом: пил чай из чашки с троллями и не путался под ногами. Его правое ухо время от времени выпускало клубы дыма — словно внутри притаился маленький дракончик или тлела непогашенная сигарета.

Нарцисс улегся на подушку у французской двери, подобрав под себя лапки, и прислушивался к тому, что творилось на улице. Дождь разошелся не на шутку — лупил по стеклу с энтузиазмом неофита-барабанщика и, похоже, всерьез вознамерился превратить задний двор в болото. Над черной водой, блестящей в свете фонарей, торчали разлапистые кочки травы.

Лили пыталась высушить Северусову рубашку — серую в клеточку, с вытертыми локтями и потрепанными манжетами. Рубашка шипела и сохла, здоровенный чугунный утюг шипел и норовил ускакать куда-то не туда, Лили подумывала составить им компанию и тоже зашипеть, но пока держалась. Хотя от напряжения сводило челюсти и дрожали руки — она не до конца освоила недавнее изобретение Руби, да еще и управляла двумя предметами вместо одного.

Допотопный черный монстр, по недоразумению именуемый тем же словом, что и приличная маггловская техника, неловко развернулся, каким-то чудом не сверзившись с доски, и пустился в обратный путь. Миновал нагрудный карман, двигаясь вдоль планки с пуговицами; за ним оставалась полоса сухой ткани, как дорожка слизи за улиткой. Стоп, а вот эта пуговица явно держится на честном слове и длинной нитке — по-хорошему, надо бы пришить, но тогда они точно опоздают...

В прихожей загремело и загрохотало. Кажется, швабра все-таки свернула подставку для зонтиков, и повезло еще, если при этом ничего не разбила. Ладно, дальше придется обойтись обычным Эванеско, главное — не счистить с мебели отстающий чешуйками лак, а с зеркала отслоившуюся амальгаму. Выписав в воздухе сложный зигзаг, Лили оборвала связь со шваброй, и утюг с облегчением заплясал по рубашке, почти нежно расправляя острым носом каждую мятую складочку.

Северус кашлянул, старательно уставившись на чашку с чаем, которую баюкал в ладонях.

— Если бы кто-то позволил мне помочь... — вкрадчиво начал он, но Лили не дала ему договорить.

— И не переводил хорошее зелье на простой кашель, который сам пройдет через неделю, — язвительно подхватила она. — И позволил ползать с мокрой тряпкой по грязному полу...

— ...который сам же и запачкал, — вставил Северус, но только больше разозлил не на шутку разошедшуюся Лили.

— ...потому что чьи-то амбиции не позволяют ему болеть обычной простудой — нет, он нацелился как минимум на бронхит, или даже воспаление легких! — воинственно закончила она, сгребая с доски отглаженную и сухую рубашку. — Держи. И давай сюда свитер.

И сердито ткнула палочкой в черную чугунную подошву, задавая новую температуру и скорость движения, а когда подняла голову, Северус уже стоял рядом и застегивал на груди ту самую полуоторванную пуговицу. Тюрбан из полотенца почти размотался — длинный хвост падал на плечо, а выбившиеся из-под него темные волосы прикрывали щеку.

— Ты же знаешь, что я не из-за этого, — тихо сказал он, уставившись на подол рубашки. — Просто... ну, она же твоя сестра. А я бы мог и подождать. Подумаешь, пара часов — а сейчас это надолго...

Словно в подтверждение его слов, у него из уха клубами повалил дым. Белое марево затянуло буфет, на мгновение скрывая из вида корзину с луком и морковкой, и растаяло под потолком.

— Перебьется, — хмыкнула Лили, расправляя свитер на гладильной доске. — Если хрупкую душевную организацию моей сестрицы так задевают побочные эффекты Бодроперцового зелья, то тем хуже для нее. Ты из-за этого болеть не будешь! Ни лишний час, ни лишнюю минуту, ясно?

Она дождалась ответного кивка и только тогда активировала управляющие чары. Чугунный монстр неспешно двинулся по вороту свитера, стараясь как можно лучше просушить грубые серые нитки, но при этом их не прожечь. Северус несколько мгновений следил за ним, склонив голову набок, потом дотронулся до еще мокрого рукава.

— Никогда не видел таких чар. Ты перенастроила утюг? Заставила двигаться медленнее?

— Нет, тут целый комплекс — новый поверх старого, — Лили закусила губу, опасаясь, что сболтнула лишнее. За прошедшие месяцы Эдди несколько раз напоминал, чтобы она ни с кем не говорила о работе — с другой стороны, ни Берта, ни группа профессора Крокера никогда не скрывали, чем именно они занимаются...

— А, очередные секреты... — буркнул Северус и низко склонил голову, пытаясь застегнуть пуговицу на животе — пальцы проталкивали пластмассовый кругляшок в петлю, но он все время выскальзывал.

Лили взглянула на его поникшие плечи, на поспешные, слишком резкие движения — и решилась.

— Сев, ты умеешь просматривать чужие воспоминания без думосбора? Если они уже извлечены и очищены от эмоций?

Он поднял голову. Наморщил лоб.

— Никогда не пробовал. А почему ты спросила? — но в его глазах разгорался знакомый огонек азарта, и Лили не сомневалась, что уже завтра он скажет, что умеет и это оказалось совсем просто.

— Мне запрещено рассказывать о работе и выносить из Отдела тайн библиотечные книги, но мои воспоминания при мне, и я могла бы ими поделиться, — она пожала плечами — и Северус замер, не успев снять с головы окончательно размотавшееся полотенце.

В наступившей тишине стало слышно, как шумит на улице ветер. Дождь стучал во французскую дверь, расплывался по черному стеклу мутными потеками. Нарцисс дремал на своей подушке, прикрывая мордочку пушистым хвостом.

— Это... очень по-слизерински, — наконец произнес Северус — таким тоном, словно приценивался к дорогой покупке. — И чего ты хочешь взамен?

Лили моргнула.

— В смысле? С чего ты взял, что я обязательно чего-то хочу?

Но он не только не успокоился, а нахмурился и почти ощутимо напрягся, комкая в кулаке белый край полотенца. Неужели она сказала что-то не то? Нарушила очередное негласное правило слизеринского этикета, запрещающее ничего не хотеть от собеседника?

— Но если ты решишь поделиться чем-то своим, я буду рада, — на всякий случай добавила она, пытаясь загладить свой промах. — Ну, знаешь — воспоминания о том, как ты варишь зелья, или учишься в Мунго, или что-нибудь про твою маму...

Северус уронил полотенце.

— Ты хочешь обменять свои воспоминания... на лекции из Мунго? — в его голосе звучало неподдельное изумление.

Утюг закончил с рукавом и запрыгнул на подставку. Вздернул черную литую подошву — от нагретого чугуна волнами расходился жар. Лили повернула свитер мокрой стороной вверх и вздохнула:

— Сев, ну при чем тут обмен? Я волнуюсь за тебя, только и всего. Мне интересно, как у тебя дела, и у мамы твоей, и... ладно, проехали. Считай, что я ничего не говорила.

Но Северус замотал головой:

— Нет-нет, я согласен! Это хорошее предложение, и... — он сглотнул — аккуратно сложил подобранное полотенце пополам, потом еще раз пополам и, не поднимая глаз, пробормотал: — То есть если ты сама не передумала...

Ну что за человек, а! Уже облизывается на редкие книжки, но никогда не скажет об этом прямо. Лили прикрыла глаза, представляя формулу трансфигурации; взмах палочкой — и вместо жесткой, грубой вязки ладонь ощутила невесомую мягкость кашемира. Шелковистое тепло словно обволакивало пальцы.

Северус медленно выдохнул у нее за плечом. Она внесла в заклинание поправку на цвет и протянула ему почерневший свитер:

— Будут тебе твои книжки. А сейчас одевайся — родители нас ждут через десять минут.

Он взял свою вещь не сразу — сначала смотрел с таким лицом, как будто не знал, чего ему больше хочется: то ли покраснеть и возмутиться, то ли обрадоваться и поблагодарить. Потом провел по тонкой шерсти рукой, зачем-то пощупал резинку на манжетах и только что ее не обнюхал. В конце концов Лили не выдержала:

— Земля вызывает Сева, прием! — и для верности помахала растопыренной пятерней у него под носом. — Наш челнок скоро приземлится в Коукворте, всем космонавтам срочно надеть скафандры!

Вздрогнув, он опомнился и принялся натягивать на себя свитер.

— Макгонагалл была вне себя, когда ты на шестом курсе бросила трансфигурацию, — глухо донеслось из-под ворота. Потом над ним показалась всклокоченная голова — из ушей клубами валил дым. — Полгода вспоминала, как ты эти формулы в уме выводила, и вздыхала по закопанному в землю таланту...

— И к чему ты это рассказываешь?

Но он только пожал плечами, и Лили отправила в раковину грязную чашку, а потом вышла в прихожую за зонтом и висящим на вешалке плащом. Деревянная подставка взбрыкнула ножками, не желая расставаться со своим сокровищем, а зеркало на стене поморщилось, когда она трансфигурировала приличную магическую одежду в ужасный маггловский тренч, но, наученное горьким опытом, благоразумно промолчало. Только мстительно исказило отражение Лили, наградив ее толстыми икрами, и щедро сыпануло веснушек на щеки и курносый нос.

Северус стоял на пороге кухни, сунув руки в карманы, и с легкой полуулыбкой следил за тем, как она надевает тренч и наматывает на шею длинный шарф. Трансфигурированный свитер безупречно сидел на его худой, нескладной фигуре — как и брюки, которые Лили подогнала по росту и свела въевшиеся в штанины пятна. Наспех пригладив волосы и упихнув в прическу непослушные локоны, она протянула ему руку, а затем вызвала в памяти родную улицу и череду коттеджей из красного кирпича.

Привычное сплющивание, как будто все тело пропускают через шланг, миг дезориентации — и вот они уже стояли в неприметном тупичке за поворотом, куда не выходили соседские окна. Лили раскрыла прихваченный с собой зонт, и по тугой ткани забарабанили тяжелые капли, а уже через пару шагов ветер задул с такой силой, что едва не вырвал его из рук.

— Дай сюда, — сказал молчавший все это время Северус, и она с облегчением передала ему деревянную ручку, которая дергалась как живая и так и норовила вывернуться из пальцев.

Пока они переходили улицу, он не произнес ни слова, и она не стала приставать к нему с разговорами. Над мокрой живой изгородью приветливо светились окна родительского дома, на фоне черного неба угадывался конек еще более черной крыши. Под ногами хлюпало, шлепало и плямкало; Лили одним глазом поглядывала на лужи, опасаясь наступить на решетку водостока или промочить новые туфли.

Потом они свернули в палисадник, на ведущую к дому дорожку. Кусты астр по обе ее стороны вздрагивали под ударами капель и порывами ветра, всплескивая перистыми листьями и клоня к земле тяжелые, еще не распустившиеся бутоны. Последние шаги — и Лили с облегчением нажала кнопку звонка, пока Северус держал над ней зонт.

Им открыла мать. На ней была кружевная блузка и любимая нарядная юбка — значит, принарядилась к приходу гостей, чтобы произвести впечатление на дочкиного кавалера. И наверняка испекла что-нибудь вкусненькое, а Северус ее стараний небось и не оценит. Ему что одно чудо кулинарии, что другое — лишь бы проглотить поскорее да побежать по делам. Но сегодня у него это точно не получится: после маминых лукулловых пиров не больно-то побегаешь, тут из-за стола на четвереньках выползать приходится. А потом катиться шариком до самого дома, пыхтя и проклиная собственное обжорство...

Представив пыхтящего Сева, Лили тихонько фыркнула, повесила плащ на крючок и потянула из кармана палочку, чтобы почистить заляпанные туфли от грязи.

— Как вижу, ты совсем не изменилась, — процедил за плечом знакомый голос, прямо-таки сочащийся ядом. — Ни секунды без этих своих противоестественных штучек! А если кто увидит лишнее, то это его проблемы, да?

Лили обернулась. Сестра стояла на пороге гостиной, уперев руки в боки и поджав ярко накрашенные губы. Все в ее облике — от новой стрижки до старого черного платья с глухим воротом — казалось, излучало презрение.

— Ну что ты, — мило улыбнулась Лили, накладывая чары на свои туфли и ботинки Сева. — Я еще с порога поняла, что ты сегодня без Вернона. Твоего жениха, знаешь ли, вообще трудно пропустить — особенно мимо, если место узкое...

— Зато твоего — легко, — фыркнула Петунья. — И пропустить, и с пустым местом спутать, уж больно он на него похож.

И, выпустив эту парфянскую стрелу, она вздернула подбородок и хотела скрыться в гостиной, но была остановлена недрогнувшей маминой рукой.

— Девочки, не ссорьтесь, — твердо сказала мама, переводя взгляд с одной дочери на другую. — Петунья, твоя сестра права, с Верноном ничего не случилось, и память ему никто не стирал. Но могут, Лили, и твоя сестра очень из-за этого переживает.

Северус открыл рот — вероятно, чтобы рассказать, в каком гробу он видел такие переживания, и мама добавила, обращаясь к нему:

— Вы уж извините нас, пожалуйста. Знаете, две дочери — это такое счастье, но иногда очень хлопотно. Вспомните мои слова, когда у вас свои дети появятся...

Ой, зря она об этом заговорила! Он застыл, словно застигнутый на месте преступления, втянул голову в плечи и в лучшем случае отгородился окклюментными щитами, а в худшем — запаниковал и приготовился к бегству.

Петунья наморщила нос и с видом оскорбленного достоинства удалилась в гостиную. Ее высокие каблуки звонко цокали по начищенному паркету.

— Мам, — рассмеявшись, Лили взяла Северуса под руку — предплечье под ее ладонью напоминало корабельный канат. — Ты собиралась кормить нас ужином, а не жалобами на меня и сестру. И кстати об ужине — а где папа?

— Наверху, — мама показала на потолок. — Чинит крышу — там что-то прохудилось от этих бесконечных дождей. Всю неделю лило как из ведра, представляешь? А ведь только начало сентября!

По идее, на этом месте Северус должен был кивнуть, сделать скорбное лицо и заметить, что конец лета выдался на редкость холодным и ненастным, но уже на следующей неделе синоптики обещают потепление — однако умение поддерживать вежливые беседы ни о чем никогда не входило в число его талантов.

— Я могу помочь, миссис Эванс, — тихо предложил он. — У меня... есть некоторый опыт. Если, конечно, вы ничего не имеете против магии, — его щеки медленно заливала краска.

— Но Северус, — всплеснула руками мама, — вы же у нас в гостях! Мне неловко беспокоить вас в ваш единственный выходной. Не говоря уж о том, что мы пригласили вас на обед, а не решать наши домашние проблемы!

Лили покосилась на него — и наткнулась на умоляющий взгляд, яснее ясного свидетельствующий о том, что неловко тут вовсе не маме, а кому-то другому, и этот «другой» был в шаге от позорного бегства.

— Мам, ты же знаешь отца, — вздохнула она. — Без Сева мы его до ночи не дождемся. Так что либо мы блюдем этикет и морим гостя голодом, либо обижаем папу, либо вспоминаем, что наш гость облазил этот дом от сарая до чердака, а на крыше ориентируется получше нас с тобой, и через десять минут садимся за стол всей семьей, как приличные люди.

Мама заколебалась — но они обе знали, что это была победа.

— Спасибо, Северус, — наконец капитулировала она. — Мы с Джорджем будем очень признательны вам за помощь.

Он взглянул на нее с таким неприкрытым облегчением, что Лили невольно хихикнула, и практически взлетел по лестнице, ведущей на второй этаж. Не касаясь перил, перепрыгнул через скрипучую верхнюю ступеньку — только качнулись неровно обстриженные черные волосы, а из ушей опять повалил дым.

— Он настолько хотел нам помочь? — мама дотронулась до собственной мочки, со священным ужасом глядя ему вслед, и Лили расхохоталась в голос.

— Нет, что ты! Северус попал под дождь, и я напоила его Бодроперцовым зельем, — пояснила она, проходя в гостиную. — Дым из ушей — побочный эффект, он скоро пройдет.

Петунья сидела на диване, скрестив на груди руки. На журнальном столике перед ней — низком, темного дерева, подаренном еще покойной тетей Милли, — стоял букет лиловых хризантем, почти полностью скрывая ее лицо.

При виде матери и сестры она вскинула голову — точно норовистый гиппогриф, и тонкая светлая прядь, похожая на встопорщенное перо, выбилась из тщательно уложенной волны и упала ей на лоб.

— Я не ослышалась? Ты и в самом деле сказала, что у него из ушей идет дым? Из-за зелья, которым ты его напоила — еще до того, как узнала, что Вернон не приедет, и я сегодня одна! — ее голос становился все громче и громче, и на последних словах в нем прорезались визгливые нотки.

— Милая, послушай... — попыталась вмешаться мама, но Петунья остановила ее резким взмахом руки.

— Нет, мама, не защищай ее! Пусть сама оправдывается!

Ах вот как? Она еще и оправдываться должна — за то, что напоила Сева лекарством! Лили несколько раз вдохнула и выдохнула, чтобы унять злость, затем обошла столик по кругу и села в мягкое кресло напротив дивана. Но от этого сделалось только хуже: букет еще больше заслонял лицо Петуньи — над крупными лиловыми цветами были видны только приподнятые брови и сверкающие бешенством глаза.

Поморщившись, она сдвинула мешающую вазу в сторону — на темной столешнице остался круглый мокрый след.

— За что мне оправдываться, Туни? — спросила она тихо. — За то, что Сев выпил лекарство от простуды? Даже если Вернон что-то увидит, память ему уже никто не сотрет — он практически член семьи, вы же в декабре поженитесь! Или, — Лили моргнула — внезапно ей в голову пришла мысль, которая все объясняла, — ты боишься не за него, а того, что он скажет? Когда узнает, что твоя сестра — ведьма?

Петунью будто ударили под дых. Впалые щеки залила восковая бледность, в глазах промелькнуло испуганное, почти затравленное выражение, пальцы с силой вцепились в подлокотник дивана — алый лак резко выделялся на светлой обивке, и от этого казалось, что у нее на ногтях проступила кровь.

Лили в ужасе уставилась на сестру. Она и сама не ожидала, что та так отреагирует — но не успела и слова сказать, как под тяжелыми мужскими шагами заскрипели ступеньки. Отец и Сев спускались со второго этажа, и мама, бросив на старшую дочь печальный взгляд, покачала головой и заторопилась им навстречу.

— ...ретроспективная аберрация, мистер Эванс, — донесся с лестницы голос Северуса. — Обычная ошибка восприятия. На самом деле все наоборот — в последние годы отношение к магглорожденным улучшалось, а не ухудшалось. Вплоть до преференций при приеме на работу и штрафов за дискриминацию...

Что? А ему не приходило в голову, что если бы все было так радужно, то никакие штрафы бы не понадобились? Конечно, у него-то нет проблем с «хотя бы одним магическим родителем» — небось по-другому бы запел, если бы это ему не продавали в магазинах картошку и мясо!

И папа не подвел — задал тот самый вопрос, который так и вертелся у нее на языке:

— Значит, эта дискриминация часто встречается? Раз за нее приходится штрафовать?

Сев что-то ответил — что именно, Лили уже не расслышала, потому что Петунья поднялась с дивана и принялась одергивать юбку. Ее движения были суетливыми и поспешными, и руки немного дрожали — но на лицо вернулись краски, и в глазах появился прежний живой блеск.

Лили тоже встала с кресла и шепотом предложила:

— Хочешь, я сама поговорю с Верноном? Скажу, что ты не могла, сошлюсь на Статут и запреты...

Серые глаза взглянули на нее в упор. Не моргая, как сквозь прицел снайперской винтовки.

— И думать не смей! — прошипела Петунья. — И при отце ни слова, поняла? Хоть раз в жизни не лезь куда не просят!

Лили ошеломленно кивнула, но сестра уже не слушала. Сдвинула вазу с хризантемами на прежнее место — так резко, что лиловые цветы качнули головками, — и, вздернув подбородок, решительно зашагала к двери.

— ...недальновидная политика властей, — продолжал соловьем разливаться Сев. — Здоровое общество должно защищать тех, кто с молоком матери впитал его устои и обычаи, а не выжимать из них все соки, чтобы предоставить льготы кому-то другому...

«Выжимать все соки»?.. Он действительно считает, что власти что-то отбирают у других, чтобы отдать ей? Нахмурившись, Лили вошла в столовую — и с упавшим сердцем обнаружила, что единственное место рядом с ним было уже занято. Пришлось садиться на стул напротив; поколебавшись, Петунья отодвинула себе соседний.

Мама бросила на них вопросительный взгляд — ее пальцы нервно комкали накрахмаленную салфетку, и Лили постаралась улыбнуться ей в ответ.

Видимо, отец тем временем задал какой-то вопрос, потому что Сев пожал плечами и сказал:

— Те же квоты при приеме на работу, о которых я уже упоминал. Сборы, пошлины и ежемесячные платежи — у магов нет налогов, поэтому их рост больно бьет по кошельку граждан. Как, например, недавнее повышение платы за камин, которое коснулось всех, кроме магглорожденных...

Ну вообще-то ей ее тоже повысили, аж на целых три процента! И она честно платит эти деньги каждый месяц — в отличие от него, кстати. Его-то дом вообще не подключен к каминной сети...

— Как интересно, — откликнулся папа. — Но остальные, наверное, этим недовольны? И требуют от правительства восстановить справедливость?

— Конечно. Причем социальное напряжение зачастую выплескивается совершенно не по адресу. Но есть надежда, что досрочные выборы все исправят, — кивнул Северус, рассеянно глянув на стол — мама тут же пододвинула к нему мясной рулет, и у Лили зачесались руки надеть это блюдо ему на голову, а потом еще полить сверху соусом.

Ишь, как гладко поет — «социальное напряжение» у него в досрочных выборах виновато! Можно подумать, люди недовольны магглорожденными, а не выходками чистокровных бандитов! И где только таких идей нахватался? У Малфоев, не иначе — вот не зря, не зря у нее сразу появились дурные предчувствия, когда он собрался варить для них лекарства!

Лили с силой ткнула вилкой в кусочек запеченного картофеля — зубчики пробили его насквозь и противно скрипнули о фарфор. Вот бы и с малфоевскими лживыми бреднями было так же легко расправиться — но здесь, увы, придется подождать до дома, не ругаться же с ним при родителях...

— Небось и выборы такие же ненормальные, как все остальное, — фыркнула Петунья себе под нос, накладывая на тарелку цветную капусту. — Превращаете мышей в чашки, если хотите отдать голос за первого кандидата? И в ложки, если за второго?

Лили уставилась на нее во все глаза. Злость на Сева сменилась удивлением — ей послышалось, или это и в самом деле была попытка пошутить? Предложение закопать топор войны и перейти к мирным переговорам?

— Нет, — покачала головой она, надеясь, что взяла верный тон, — мне жалко тебя разочаровывать, но до такого они не додумались. Все как везде, только с поправкой на пергамент и перья. Даже обещания одинаковые... что ваш Каллаган, что наш Минчум — жалко, ты их речи сравнить не можешь. Просто как под копирку написаны.

Петунья зачерпывала ложкой белый соус, но при этих словах ее рука на мгновение замерла в воздухе.

— Ну, нашего лидера консерваторов скопировать трудно, — наконец заметила она — с безразличием слишком явным, чтобы быть искренним. — Хотя бы потому, что она женщина.

— Миллисента Багнолд, — кивнула Лили. — Так зовут нашу. Правда, женщины-министры у нас уже были, но в остальном ситуация один в один, включая отношение избирателей. По-моему, вашей можно даже особо не стараться, просто напомнить об ошибках нынешней власти. Например, сфотографировать толпу безработных, добавить на плакат правительство и подписать: «Они не работают». ⁽¹⁾ И все, победа у нее в кармане...

Петунья как-то странно на нее покосилась, но ничего не ответила, и Лили, мысленно пожав плечами, отправила в рот кусочек мясного рулета. М-м, какая вкуснятина! Мама сегодня превзошла саму себя — она взглянула на другой конец стола, собираясь ее поблагодарить, но в этот момент Северус тихо сказал:

— Да, мистер Эванс. Я знаю.

— Я рад, что мы друг друга поняли, — удовлетворенно кивнул отец, отставляя в сторону бокал из-под сидра и промокая усы салфеткой. — Лили необыкновенная девочка — умная, яркая, талантливая... Она заслуживает самого лучшего. Хотя сама, разумеется, так не считает и никогда ничего не попросит...

— Да, мистер Эванс, я понимаю, — глухим и напрочь отмороженным голосом согласился Северус. Его лицо было полностью скрыто за завесой волос, а пальцы слишком сильно стискивали вилку — но он не притронулся ни к яблочному сидру, ни к еде на тарелке, и Лили захотелось застонать и побиться головой о стол.

Да что же это такое, а? Ну кто, кто их просил влезать со своими... рекламными проповедями? И даже мама — вместо того, чтобы хлопотать вокруг Северуса и предлагать ему попробовать утиный паштет, она слушала их разговор, с улыбкой разрезая пополам запеченную цветную капусту.

— Не переживайте, что вам пока нечего ей предложить. Я уверен, это ненадолго, — благодушно продолжал папа. — Работа в продажах дает неплохой старт и позволяет высоко подняться, если уметь ладить с людьми и нравиться начальству. Скажем, жених Петуньи начинал с должности младшего администратора в фирме, торгующей дрелями, а сейчас у него уже собственный бизнес — он как раз задержался в Лондоне из-за связанных с ним формальностей...

— Да, мистер Эванс, — повторил Северус, склоняя голову еще ниже. Петунья блаженно зажмурилась, точно объевшаяся сливок кошка, и Лили поняла, что пора его спасать, пока сестра не успела окончательно зазнаться, а отец не переключился на тему «я был простым рабочим, когда женился на вашей маме, а поглядите на меня сейчас».

— Пап, — воспользовавшись паузой, встряла она, — не знаю, успел ли Северус тебе рассказать, но вообще-то он там больше не работает. Ему предложили учиться в Мунго — за него попросил целитель Поук, сейчас он возглавляет отдел травм, а в прошлом году лечил Северуса и очень заинтересовался его обезболивающим. И та публикация в «Вестнике зельеварения» — помнишь, я о ней говорила? — словом, она наделала много шума, и к Северусу обратились с частным заказом по сходной проблеме. Так что мы решили не связываться с магазином, тем более за такие деньги... Что, он вам ничего не рассказал? Ну правильно, вы же ему и слова вставить не дали! — триумфально закончила Лили, обводя взглядом стол.

Мама явно смутилась, папа приподнял брови. У Петуньи вытянулось лицо, словно сливки у нее во рту превратились в уксус.

— Поздравляю вас, Северус, — медленно произнес отец. Повисшая в воздухе неловкость была почти осязаемой. — Это... серьезные достижения. Значит, вы решили стать... врачом, я правильно понимаю?

Но Северус только дернул плечом и вяло ковырнул рулет вилкой, и Лили, так и не дождавшись ответа, вынужденно пояснила сама:

— По нашим меркам, это скорее что-то вроде фармацевта. Но не продажа готовых лекарств, а создание новых. Собственно, над одним таким заказом он сейчас и работает, — мстительно добавила она. — Даже пообедать не всегда успевает, представляешь?

Мама выпрямилась на стуле. Кажется, у нее затрепетали ноздри — точь-в-точь как у охотничьей собаки, которая почуяла дичь.

— Джордж! — укоризненно воскликнула она — столовый нож сверкнул в ее руке, будто ярко начищенная сабля. — Ты слышал? Бедный мальчик не ел с самого утра, а потом помогал тебе чинить крышу! Еще чуть-чуть, и он решит, что у нас принято морить гостей голодом!

— Хорошо, дорогая, — покорно пробормотал папа, а Северус наконец-то поднял голову, но только для того, чтобы бросить на Лили тоскливо-обреченный взгляд. «И ты, Брут?» — читался в его глазах немой упрек — сменившийся почти комичным ужасом, когда мама пододвинула к нему разом и утиный паштет, и картофель в шалфее и орехах.

После этого разговоры за столом сами собой стихли — до конца ужина, когда отец предложил всем перебраться в гостиную, а мама отправилась на кухню за чаем и тортом. Отец с Севом опять заговорили о политике — к счастью, на этот раз о маггловской, а Лили задала Петунье пару дежурных вопросов о будущей свадьбе и выслушала на них такие же дежурные ответы, из которых, по правде сказать, не поняла и половины. Зачем выбирать за столько месяцев, какая вещь будет одолженной, а какая голубой? ⁽²⁾ Это же просто традиция, в ней нет никакого сакрального смысла! А кольца для салфеток? Да никто из гостей на них и внимания не обратит! То ли дело свадебный торт — особенно если он будет похож на сегодняшний мамин шедевр: воздушное, тающее во рту тесто, сладкая ежевика и взбитые сливки, украшенные засахаренными фиалками... Северус даже не сразу решился попробовать свой кусок — то ли не поверил, что это ему, то ли так наелся, что уже не чаял вырваться из гостей целым и не лопнувшим пополам.

На прощание мама умудрилась вытянуть у него признание, что в детстве он больше всего любил ее пироги со шпинатом, и умиленно пообещала в следующий раз напечь их целую гору. Северус содрогнулся и выскочил за дверь — видимо, сообразил, что после такого заявления ему придется до конца своих дней питаться лишь медом, акридами и мамиными пирогами, и Лили, хихикнув, помахала рукой родителям и вышла за ним следом.

За спиной щелкнул замок. Над головой распахнула крылья мерцающая звездная ночь. Дождь уже закончился, только кое-где на дорожке угадывались лаково-черные лужи. Воздух пах свежестью, и сыростью, и теми звонкими нотками осеннего увядания, от которых так сладко щемит в груди. Поежившись от холода, Лили подняла воротник тренча и зашагала вперед — к живой изгороди, где ее уже поджидал Северус.

Какое-то время они шли по улице, держась за руки. Вокруг стояла тишина, только стучали о мостовую ее каблуки, да вздыхал в кронах деревьев ветер. Двуглавые фонари горели желто и ярко — ветви каштанов тянулись к светящимся шарам, почти касаясь их растопыренными семипалыми листьями.

— Ты сегодня домой? Или ко мне? — наконец нарушила молчание Лили.

Северус пожал плечами — высокий и черный в угольно-сером сумраке.

— Я бы не хотел оставлять маму одну. В понедельник ей надо в Мунго — к тому самому Янусу Тики, которого посоветовал целитель Стафф.

— Если хочешь, я могу пойти с тобой. В смысле, не в Мунго, а в Паучий тупик, — предложила Лили и сразу почувствовала, как он напрягся — по еле слышному выдоху, по замедлившимся шагам, по тому, как похолодела его ладонь... — Слушай, если тебе эта идея не нравится, то я не настаиваю. Но, может, хотя бы объяснишь, в чем дело? Я чем-то обидела твою маму? Или ты боишься, что я увижу в ее будущем какую-то гадость, или... что?

Северус долго молчал — ей уже стало казаться, что он вообще не ответит. Черная тень под ногами с каждым шагом вытягивалась и бледнела — двуглавый фонарный столб остался позади, а следующий едва просматривался за кирпичной оградой, отгораживающей чей-то палисадник.

В конце квартала закричала ночная птица. Мимо прошуршал запоздалый автомобиль, ощупывая перед собой дорогу лучами фар.

— Не хочу... смешивать разные стороны жизни, — наконец сказал Северус. — Это плохая идея, из которой никогда не получается ничего хорошего.

— А я, выходит, их не смешиваю? — она сжала руку в кулак, борясь с желанием что-нибудь пнуть или стукнуть одного безмозглого умника. — Когда приглашаю тебя домой — или в гости к родителям, на семейный ужин? Или тебя приглашать можно, а меня теперь внезапно стало нельзя, потому что твое «ничего хорошего» работает только в одну сторону?

Он покачал головой.

— Рано или поздно они поймут, что ты их обманула, — его слова падали в ночь так же тихо, как облетающие с деревьев листья. — Что все... ну, не так радужно. Как ты им представила.

Она нахмурилась — и замедлила шаг, внезапно сообразив, о чем он говорит. Остановилась, развернулась к нему — далекий фонарь светил ему в спину, выхватывая из темноты лишь контуры фигуры и очертания склоненной головы.

Но его лицо оставалось в тени. В черной тени от высокой кирпичной ограды.

— Сев, — Лили сглотнула, — не знаю, заметил ли ты, но я им ни разу не солгала.

— Очень умно, — его голос звучал все так же безжизненно и глухо. — По отдельности каждое слово правда — разница заметна, только когда собираешь их в целое...

— Какая разница, ты о чем? — она нашла в полумраке его руку, стиснула ее изо всех сил — и ощутила в ответ слабое, еле заметное пожатие. — Целитель Поук и правда восхищается твоим обезболивающим — особенно если ты доведешь его до ума и решишь проблему с передозировкой. Он боялся упустить такой явный талант, потому и предложил тебе у них учиться. И Малфои обратились к тебе с заказом по той же самой причине. Все остальное — это просто трудности! Временные. Как побочные эффекты от Бодроперцового зелья.

Северус шагнул к ней, оставляя за спиной неровную кирпичную кладку. Склонил голову, заглянул ей в глаза — всматривался так напряженно, словно надеялся найти в них ответ. Большим пальцем дотронулся до ее щеки — медленно, невесомо провел по скуле, убирая за ухо выбившийся локон.

— Я... оправдаю, — шепотом сказал он. — Еще не знаю как, но я... оправдаю.

Миг — и они потянулись друг к другу, и уже не смогли разжать объятия, и целовались так долго, что у нее онемели губы, а у него сбилось дыхание, и у обоих затрещали волосы от рвущейся наружу магии. А потом они спустились к реке — по спящему городу, мимо темных домов, и горящих фонарей, и старой детской площадки с развалившимися качелями, и расстались только на берегу, в том месте, где когда-то стоял их воображаемый «Наутилус». Северус сунул руки в карманы и зашагал в сторону Паучьего тупика, а Лили крутанулась на месте и аппарировала к себе, в Вишневый переулок.

Дома она умылась, переоделась в пижаму, забралась в кровать — в ногах привычно тарахтел Нарцисс, сворачиваясь на одеяле уютным клубком...

...и только тогда вспомнила, что так и не поговорила с Северусом о той пропаганде, которой он наслушался у Малфоев.

1) Labour isn't working — известный плакат, который использовала в своей избирательной кампании Маргарет Тэтчер.

https://en.wikipedia.org/wiki/Labour_Isn%27t_Working

Вернуться к тексту

2) Английская свадебная традиция: на невесте обязательно должно быть что-то старое, что-то новое, что-то одолженное и что-то голубое

Вернуться к тексту

В понедельник он так ничего и не прислал, и она, поколебавшись, после работы зашла на почту и сама отправила ему записку. Сова принесла ответ только во вторник вечером — Лили чуть не заплакала, когда распечатала конверт и прочитала несколько коротких строчек. Целитель Тики сказал, что у Эйлин Снейп повреждены какие-то участки мозга, отвечающие за высшую нервную деятельность, и предложил провести дополнительное обследование — возможно, по его результатам он сможет предложить ей план реабилитации.

Северус так и написал — «реабилитации», а не «лечения»... что же получается, эти повреждения необратимы? Значит, целители даже не надеются, что она выздоровеет, несмотря на все чары, зелья и прочие возможности колдомедицины... Бедный Сев. И бедная его мама — сколько же на нее навалилось! Только оправилась от темной скверны, а тут такое... Болезнь мозга — теперь понятно, откуда взялись проблемы с памятью и прочие странности в ее поведении.

Но неужели ее и правда нельзя вылечить? Маги умеют заживлять раны и выращивать новые кости, играючи справляются с самыми тяжелыми травмами, снимают окаменение и паралич, но ничего не могут сделать с маленькими серыми клеточками у нее в голове? Быть такого не может! Наверняка уже кто-то что-то придумал, и если хорошенько покопаться, то найдутся какие-то чары, или зелья, или другие целители, которые что-то подскажут!

Северус, судя по всему, считал так же — в выходные он забежал к ней буквально на полчаса и предупредил, что в ближайший месяц будет очень занят. И тем самым «дополнительным обследованием», которое предложил целитель Тики, и консультациями со специалистами — дескать, в обмен на кое-какую услугу ему предложили устроить встречу со светилом колдомедицины, и придется сильно попотеть, чтобы выполнить свою часть сделки.

Так что почти весь сентябрь Лили была предоставлена сама себе и училась работать с чужими воспоминаниями. Сначала на коллегах — Руби слила в думосбор названия своей любимой косметики, а Эдди совместил одно полезное с другим и добавил туда несколько книг по теории предсказаний (как потом выяснилось, это были раритеты из личной библиотеки мадам Мелифлуа, которыми она с ним когда-то поделилась). И только Майлан отказался внести свою лепту в ее обучение, отговорившись тем, что его мысли больно жгутся и не подходят для новичка.

Что ж, если его воспоминания и впрямь оставляли ментальные ожоги, то она не горела желанием их просматривать. За это время мигрень сделалась ее постоянным спутником, и она не раз благословляла придуманный Севом эликсир — когда мысли тяжелыми молотами бухали в раскалывающейся голове, а перед глазами плыли разноцветные пятна, только его зелье могло унять боль и возвращало миру четкость и резкость очертаний.

Эдди смотрел на нее сочувственно, говорил, что она скоро привыкнет, и подкидывал новые воспоминания: то со смазанными кусками (и тогда требовалось разглядеть затертое изображение), то с заглушенным звуком (чтобы она училась слышать недоговоренное), а как-то и вовсе подсунул ей фальшивку, собранную из настоящих и придуманных деталей, и очень обрадовался, когда она сразу заподозрила неладное.

После этого ей позволили работать с памятью ментальных слепков. Сначала — с Кассандрой Трелони, и Эдди терпеливо караулил у думосбора, выдергивая ее всякий раз, как она слишком глубоко ныряла в чужое прошлое. Давно закончившаяся жизнь затягивала ее в свой серебристый водоворот, не оставляя после себя ни радости, ни боли, только череду поразительно ярких, но каких-то отстраненных картинок. Вот маленькая Кассандра едет в Хогвартс, вот впервые берет в руки шар для прорицаний и заглядывает в него, почти уткнувшись носом в хрустальную поверхность... Вот знакомится с женихом, которого ей выбрали родители, вот надевает голубой подвенечный наряд, и домовой эльф закрепляет в ее прическе фату... А дальше — провал. Изображение заклубилось перед глазами, а потом вернулось снова: ночь, догорающая свеча и склонившийся над кроватью целитель в бледно-зеленой мантии — он водил палочкой над очнувшейся Кассандрой, вполголоса повторяя диагностические заклинания.

Из-за этого пророчества — как поняла Лили, именно его она разбила в свой второй день в Отделе тайн, — юная пифия прославилась и стала популярной. Волшебники и ведьмы со всего света тянулись к ней, чтобы она увидела их будущее в хитросплетениях папиллярных линий, или в узоре чаинок, или в выпавших им картах. Среди ее клиентов были Фэрис Спэвин, тогдашний Министр магии, предки Малфоев, Блишвиков и Фоули, и даже один из Блэков — надменный мужчина с бородкой клинышком, которому она предсказала множество учеников и маггла-племянника. Он обозвал ее шарлатанкой, в ярости разгромил кабинет, опрокинул курильницу с благовониями и перебил хрустальные шары, но через несколько лет вернулся — присмиревший и пристыженный. Как оказалось, за это время он был вынужден сменить министерскую карьеру на преподавание в Хогвартсе, поскольку его младшая сестра сбежала с заезжим коммивояжером. С тех пор он то и дело наведывался к «своей гадалке», и всякий раз уносил с собой кучу прогнозов и советов, на первый взгляд безумных, но неизменно полезных.

Кроме обычных предсказаний были и другие — порожденные провидческим трансом, всякий раз сопровождавшиеся головными болями и пробелами в воспоминаниях. Как выяснила Лили, их тщательно записывали и уносили копии в специальное хранилище; одно из них сбылось еще при жизни Кассандры. Она предрекла падение «министру в адмиральской шляпе» — и действительно, тогдашнего Министра магии попросили уйти в отставку, когда он пришел на похороны королевы Виктории в гамашах и этом головном уборе. Остальные пророчества ждали своего часа на пыльных полках Отдела тайн — впрочем, с тем же успехом они могли вообще никогда не сбыться, и это никого бы не удивило. Дело в том, что почти всегда в них содержались какие-то дополнительные условия. В этом и заключалась их уникальность: Кассандра видела не только главную линию вероятностей (альфа-линию, как она именовалась в теории предсказаний), но и побочные, и даже могла определить, какие колебания вероятностного поля способны «сдвинуть локомотив истории с основного пути на запасные», как изящно выразился один из ее биографов; эта книга была среди тех, которые добавил в думосбор Эдди, и Лили пересматривала ее так часто, что практически выучила наизусть.

Потом, когда она всерьез взялась за диаду Кассандры Трелони и Деборы Дримлок, эта предусмотрительность здорово ее выручила: ей почти не приходилось отвлекаться, чтобы уточнить даты, и факты сами собой ложились на пергамент, превращаясь под ее пером в изящную вязь уравнений. Дебора Дримлок и вовсе не доставляла никаких хлопот — эта неприметная сотрудница Министерства провела всю жизнь в созерцании полета птиц, или пламени в камине, или мелькающих в зеркалах отражений; она так же чутко откликалась на любые изменения в диаде, как при жизни — на колебания вероятностного поля. Своего рода идеальный резонатор — возможно, благодаря природе своего Дара: единственная из всех, при жизни она была не пифией, а сновидицей.

Немного поколебавшись, Лили все же взяла из библиотеки пару книг о сновидениях и сновидцах — и была разочарована, когда не нашла в них почти ничего полезного. Да, волшебники с таким Даром чувствовали себя в вероятностном поле, как рыба в воде, тонко улавливая малейшие его изменения: они оказывались в нужное время в нужном месте; им часто везло; они тыкали пальцем в небо — и попадали в точку. Но будущее почти никогда не являлось к ним напрямую, облекаясь в плоть образов, символов и причудливых ассоциаций, своих для каждого сновидца, и истинный смысл предсказания зачастую открывался только тогда, когда оно сбывалось.

И это, пожалуй, пугало больше всего: их видения никогда не относились к чужим людям. Либо к самому предсказателю, либо к кому-то из знакомых, причем он мог как наблюдать происходящее со стороны, так и перевоплотиться в одного из участников. Например, одному сновидцу приснилось, что он стал змеей, а потом напал на свою бабушку и укусил ее прямо в грудь. Через два дня старушка скончалась от сердечного приступа, когда любимый книззл уронил на нее статуэтку змеи, и несчастный внук был безутешен: он оплатил услуги дорогого заклинателя и наставил вокруг дома хитроумных ловушек, но не смог спасти ее от смерти.

Выходило, что искать смысл в недавнем видении бесполезно — тот маленький мальчик, схватившийся за прутья кроватки, с тем же успехом может оказаться и не их с Севом сыном, и даже не ребенком, а, допустим, вполне взрослым узником Азкабана, к которому в камеру заглядывает дементор. Лили бы обрадовалась такому толкованию — особенно если это окажется кто-то из бывших однокурсников, тот же Мальсибер, или Эйвери, или Хьюго Фоули... Она уже почти представила шеренгу слизеринцев в полосатых тюремных робах — Розье особенно упирался, требуя буйабес, фуа-гра и пинцет для выщипывания бровей, — но тут Руби фыркнула, скомкала специальный выпуск «Пророка» и запустила бумажным мячиком в стену, и Лили подняла на нее глаза, а Эдди повернул голову.

— И что там пишут?

Он строил в воздухе трехмерную модель каких-то чар, но стоило ему отвлечься, как синие символы замерцали и погасли.

— Чушь, галиматью и несусветную ахинею! — темные глаза Руби сверкнули от злости. — Выдумали себе какой-то Орден — людей они спасают, с Упивающимися борются! А на тех, кто и правда этим занимается, всем плевать!

Эдди откинулся на спинку резного дубового кресла — бедная мебель угрожающе скрипнула.

— Я слышал, у них там совсем туго. И у них, и у патрульных. Какое у Стерджиса дежурство, уже третье? — спросил он, откладывая палочку на стопку старых пергаментов. Скользнул рассеянным взглядом по четвертому столу — за ним никого не было, Майлан после обеда сказал, что плохо себя чувствует, и ушел домой.

— Пятое, — хмуро откликнулась Руби. — И так с аврорских курсов всех выгребли, кто хоть что-то соображает и палочку в руках держать умеет. И все равно... А эти лживые болтуны, — она с отвращением взглянула на газету — с бумажного мячика махал рукой и подмигивал улыбающийся министр, — один дементоров вокруг Азкабана разводит, другие так заврались, что каких-то суперменов придумали... Авроры это были, а не какие-то... огненные птички! Роджерс до сих пор в Мунго — сказали, через неделю выпишут...

— А, так вот откуда пятое дежурство, — он кивнул на ее лабораторную мантию — из-под светлой полы выглядывал край длинной блестящей юбки. — Куда вы сегодня собирались, опять в ночной клуб?

— Хуже, — вздохнула Руби. Ее смуглые щеки еще больше потемнели от прилива крови. — В театр. Ничего, я уже договорилась с Фелисити — она как раз спрашивала, у кого есть лишний билетик...

Вот только перспектива идти туда с подругой ее, похоже, совсем не прельщала. Опущенные уголки губ, залегшая между бровями складка — Руби казалась такой несчастной, что Лили захотелось сказать ей что-то ободряющее. Тем более что Эдди пожал плечами и снова повернулся к своей модели заклинания.

— Ну, это всего лишь неделя. Оглянуться не успеешь, как она пролетит, а потом дежурства перераспределят обратно, — произнесла она, закрывая «Оракул сновидений» и помечая нужное место закладкой.

Но Руби покачала головой.

— Нет. Тут дело... не только в этом, — оглянулась на дверь, потом на аквариум — вдоль передней стенки медленно скользили Амброзиус и Иниго Имаго, смутно белея в толще питательного раствора. — В общем, если что, то я вам ничего не говорила, хорошо? Есть подозрения, что у них там... ну, не все гладко. Помните, в июле была шумиха из-за пожара в поезде? Когда в дыму задохнулось двенадцать магглов?

— Из-за яиц пеплозмея? Которые кто-то положил к радиатору? — Эдди добавил к заклинанию еще одну руну, и вся модель вспыхнула ярче.

— Ага. А вот о чем они точно не писали, — Руби понизила голос, — так это о том, что в аврорате все знали. За день до пожара к ним прилетела сова и подбросила анонимку. Ну, они доложили начальству, то — своему, а дальше все расслабились: вроде как патрульные разберутся, это же их работа... Вот только они не разобрались, потому что кто-то кому-то что-то не передал. То ли обычное головотяпство, то ли... сознательное решение, — закончила она шепотом. Еще раз взглянула на дверь — желтоватый свет ламп мягко обрисовывал ее черные, зачесанные вверх волосы. В смуглых ушах блестели изумрудные серьги.

Палочка Эдди дрогнула, и следующий символ вышел кривым. Он стер его, вывел заново — крупные ноздри сердито раздувались, а на скулах ходили желваки.

Лили поняла, что уже ничего не понимает.

— А зачем мистеру Краучу принимать такое решение? — спросила она, но Руби уже встала со стула и принялась собирать в стопку исписанные листы пергамента, и вместо нее ответил Эдди.

— Может, и незачем, — с расстановкой произнес он. Горящие в воздухе руны бросали холодные отблески на его лицо, выбеляя брови и растрепанные золотисто-пшеничные волосы. — Может, это и не он, а кто-то из его замов. Но лично я бы поставил на то, что он счел жизнь двенадцати магглов... адекватной ценой. За то, чтобы перепуганные обыватели поддержали его инициативу. Разрешили аврорам применять Непростительные.

Что? Вот же гады! Неужели за века изоляции эти чистокровные филистеры настолько уверились в своем превосходстве, что даже лучшие из них не держат магглов за равных?

— Нет, тут ты неправ. Вряд ли это сам Крауч, — тихо возразила Руби, закупоривая пузырек с чернилами и взмахом палочки очищая перья. — Он был просто в ярости, и многие авроры тоже. Стерджис говорит, он никогда не слышал, чтобы Бешеный Моуди так орал... С тех пор они с ребятами и перестроили график дежурств — чтобы в штаб-квартире всегда был кто-то, кто точно отреагирует. Темная магия, не темная — плевать, кто кого должен ловить, если от этого гибнут люди.

Эдди хмыкнул что-то неопределенное и вернулся к работе. Его палочка выписала в воздухе сложный узор — и записанное рунами заклинание начало поворачиваться, показывая себя со всех сторон.

Руби взяла со стула вышитую сумочку и принялась расстегивать лабораторную мантию. Под ней оказалась другая — густо-вишневая, как кровь саламандры, и усеянная перламутровыми блестками, точно на нее кто-то просыпал толченый рог единорога. Стоп, так она собралась в магический Лондон, а не в маггловский? А говорила, что идет в театр...

Впрочем, самой Лили тоже было надо собираться. В семь они с Ремусом договорились встретиться в «Трех метлах», и опаздывать не хотелось. Так что она закрыла чернильницу, помыла чашку от остатков чая и сложила по порядку листы с рабочими записями.

Уже потом, когда они с Руби поднимались в атриум, Лили отважилась спросить:

— А ты разве не в маггловский театр собралась? Мне казалось, ты не особо жалуешь магическое искусство...

Кабина лязгала, дребезжала и вздрагивала у нее под ногами. Руби покачала головой:

— Если бы я сунулась в не-магический ночной клуб у нас в Штатах, меня... не посадили бы, конечно, этот закон уже отменили, но как минимум выперли с работы. А у вас — сколько угодно, только не колдуй при них, и все. Я бы еще пошла, только Стерджису чего-то традиционного захотелось. Чтобы длинные мантии, бархатные кресла, свечи, порхающие программки и хороший спектакль, — и, заметив вопросительный взгляд Лили, пояснила: — «Мохнатое сердце» в постановке братьев Прюэттов. У них сейчас аншлаг, мы билеты за месяц заказывали...

Братья Прюэтты... Где-то она о них уже слышала — от Дейзи и Роуз, наверное, — вот только что именно?.. Было неприятно сознавать, что сколько бы она ни прожила в волшебном мире, любой чистокровный, пусть и иностранец, все равно быстрее сориентируется в местных реалиях — но пока она раздумывала над следующим вопросом, лифт уже приехал. Золотые створки распахнулись, и Руби поспешила к фонтану, где ее ждала пухленькая волшебница в лиловой шелковой мантии. Лили только и осталось, что помахать им рукой и пожелать хорошо провести время.

* * *

Хогсмид встретил ее сумраком и сыплющимся с неба мелким дождем. Ветер швырял водяную взвесь прямо в лицо, под ногами жидко чавкала грязь, и почти все лавки уже успели закрыться. По обе стороны улицы тянулись черные витрины — лишь покачивались на металлических штырях деревянные вывески, да глухо шлепалась о землю редкая капель из водосточных труб.

Но в верхних окнах горели огоньки, а в конце улицы маяком светился паб мадам Розмерты. От влаги волосы липли ко лбу и лезли в глаза — Лили набросила на голову капюшон и зашагала вперед. Один дом, другой, третий... Солома на крышах тоже отсырела и топорщилась в стороны серыми клоками, а впереди нахохлился и поджимал лапу петушок-флюгер, медленно и неохотно проворачиваясь вокруг оси — но тут из «Трех метел» вышел какой-то волшебник, неплотно притворив за собой дверь, и в лицо дохнуло теплом, кисловатым запахом разгоряченных тел и сладкой, щиплющей язык медовухой.

Лили переступила порог и огляделась по сторонам. Внутри было шумно и людно: мадам Розмерта с улыбкой протягивала пожилой ведьме ее содовую с вишневым сиропом, подвыпившая компания у окна громко хохотала, та, что подальше, вполголоса что-то обсуждала, а за ними в дальнем углу обнаружился Ремус. В расстегнутом плаще и длинном сером шарфе, он сидел за столиком у стены, и у самого его локтя стояла кружка со сливочным пивом. Белая шапка пены еще не успела осесть — значит, он только что пришел... Но уже успел раскрыть книгу. И как только умудряется читать в таком гаме?

Она протолкалась к барной стойке и взяла себе бокал медовухи, миновала столик, за которым говорили о квиддиче, еще один, за которым жаловались на взлетевшие цены в Лютном, и наконец остановилась рядом с Ремусом.

— Привет.

Он вздрогнул и поднял голову от книги.

— Привет, Лили. Извини, я зачитался.

И захлопнул маленький томик, убирая его в карман — она успела заметить, что это краткая биография Томаса-Рифмача какого-то неизвестного автора. Надо же, и тут биография — словно и не уходила с работы...

Скинув плащ, она села на стул. Кивнула на ощутимо оттопырившийся карман Ремуса:

— Не знала, что мистер Белби заставляет тебя читать такие книги.

— А... Нет, это я для себя. Взял у Сириуса до завтра. Там не столько биография, сколько сборник баллад — у магглов и половины не сохранилось, — потупившись, пояснил он, и Лили приподняла брови.

— И тем более не знала, что такие книги читает Сириус. И что ты продолжаешь с ним общаться, — добавила она с намеком.

Ремус рассеянно тронул край шарфа, отводя глаза в сторону.

— Ну, не совсем читает — скорее, они стоят у него на полках. Томас-Рифмач приходился ему каким-то там предком, и его прапрадедушка собрал о нем все, что только мог найти, — пробормотал он. Его щеки медленно заливал румянец.

Лили вздохнула. Потянулась за бокалом с медовухой и отпила глоток — пряная жидкость горячей волной прокатилась по языку, мягким теплом осела в желудке.

— Не понимаю я тебя, Ремус, — покачала головой она. — Мне казалось, ты больше не собираешься с ними общаться. После всего, что они сделали — и с тобой, и с Северусом...

Он долго молчал, неподвижно уставившись на собственные руки. Волосы падали ему на лоб — в рыжевато-русых прядях уже посверкивали первые нити седины.

По кружке со сливочным пивом медленно стекала капелька пены.

— Они... изменились, — наконец сказал он. — Знаю, ты уже это слышала тысячу раз, но они и правда изменились. Особенно сейчас, когда их перевели в основной состав. Ты просто не представляешь, что там творится. Один вызов за другим, темная магия — мы в школе и не знали о таких проклятиях... Это — ну, как будто все хорошее осталось позади. Не с ними и вообще в другой жизни. Если еще и я их брошу... — он вскинул голову и еле слышно спросил: — А ты бы на моем месте смогла? Просто перестала общаться, и все? Не дала давней дружбе ни единого шанса?

Лили отпила еще глоток медовухи. В его голосе слышалась горечь — такая едкая, что было странно, как она не разъела ему горло. И этот лихорадочный блеск в глазах...

— Конечно, смогла, — ответила она твердо. — Изменились они или нет, но явно не настолько, чтобы сказать мне правду. Ты признался, не побоялся — и мистеру Белби, и мне, а они не рискнули. Так что я бы на твоем месте решила, что с лжецами мне точно не по пути, — но потом вспомнила Северуса и добавила: — Особенно если бы знала, что все равно их не прощу. Как по мне, любой разрыв лучше, чем такая... полудружба.

Ремус вздрогнул и побледнел, и на мгновение ей почудилось, что в его зрачках промелькнули звериные, золотисто-медовые искры. По коже побежали мурашки, но прежде чем она успела промолвить хоть слово, бородатый волшебник у окна треснул кулаком по столу — с такой силой, что у него с головы едва не свалилась шляпа.

— А я говорю — видел я его, так же ясно, как тебя сейчас! Оборотень это был! Выбежал на опушку, а за ним олень — здоровущий такой...

Его сосед — рыжий и поджарый, немного похожий на ирландского сеттера — скептически хмыкнул, покосившись на почти пустую бутыль с этикеткой «Смородиновый ром».

— Конечно, Ранульф. Этот олень гнался за оборотнем, — протянул он, а их третий собутыльник — коротышка с бородавкой на носу — визгливо расхохотался.

Ремус застонал и закрыл лицо руками.

— Вот видишь — четыре малолетних идиота, один другого краше. Куда уж мне... прощать или не прощать, — тихо, из-под ладони, сказал он. — Я ведь только недавно осознал, насколько были опасны... наши развлечения. Когда нагляделся на то, чем подобное закончилось для других людей. Которые оказались не в то время не в том месте.

Он отнял руки от лица — в его глазах застыло печальное, виноватое выражение. Будто у провинившейся собаки, которая точно знает, что заслужила все пинки, и теперь покорно ждет наказания.

— Да, с нашей природой тяжело совладать. Но это не причина, чтобы ей потакать и вести себя, как дикое животное. Я должен был оставаться человеком, а вместо того и сам смалодушничал, и их за собой утянул.

— Положим, они и сами были рады утянуться, — фыркнула Лили. — Кроме того — уж извини, Ремус, но ты был не в том состоянии, чтобы за себя отвечать. Ты болен и не понимал, что творишь, тогда как они здоровы и прекрасно все понимали. Хотя порой у меня и закрадывается подозрение, что из их черепушек еще при рождении ампутировали мозг. Интересно, если бы они нашли в замке василиска — они бы и его погулять выпустили, а потом страшно удивлялись, что он на кого-то напал? — мрачно добавила она, одним глотком допивая оставшуюся медовуху.

Компания у окна возбужденно загомонила, и мадам Розмерта отправила им еще смородинового рома. Ремус проводил взглядом плывущую по воздуху бутылку и рассеянно придвинул к себе кружку со сливочным пивом.

— Инвалид становится инвалидом, потому что все считают его инвалидом. А потом он привыкает и сам начинает требовать поблажек, — покачал головой он. — Ты знала, что первые попытки достучаться до человеческой ипостаси начались еще в двенадцатом веке? И они делали это сами. Одни. У них не было ничего: ни чар, ни облегчающих зелий, и никакого мистера Белби...

— Так ты этим у него занимаешься? — тихо спросила Лили. — Пытаешься достучаться до своей человеческой ипостаси?

Один из волшебников за соседним столиком набил изогнутую глиняную трубку и прикурил от палочки. Сладко пахнущий дым клубами уходил к потолку, собираясь в белесое облачко у потемневших от времени балок.

Ремус пожал плечами.

— Ну, в основном, конечно, ассистирую ему, когда он варит зелья. Мою котлы, убираюсь в лаборатории — как оказалось, я почти всему научился, пока помогал тебе с тем эликсиром. Работаю с архивами — в старых рукописях можно найти много полезного. Ну и так, по мелочи... что-то вроде частных уроков, — неловко закончил он, опять заливаясь краской, и уткнулся в свою кружку с пивом.

— Не знай я тебя, точно бы решила, что ты говоришь о чем-то непристойном, — заметила Лили, машинально рисуя пальцем круг на деревянной столешнице — и услышала, как закашлялся Ремус.

Она едва успела поднять голову — он побагровел, выпучил глаза, надсадный кашель раздирал ему горло, — а палочка уже сама прыгнула в руку, и заклинание сорвалось с языка:

— Анапнео!

Он тут же перестал хрипеть и хвататься за грудь, и постепенно его дыхание начало выравниваться. На мгновение замолчав, волшебники за соседним столиком скользнули по нему безразличными взглядами, а потом снова вернулись к прерванному разговору.

— Спасибо, — немного придя в себя, выдавил Ремус. В его глазах все еще стояли слезы. — Слушай, ты... ты не думай, между нами нет ничего такого... я с ней немного занимаюсь чарами, и еще чуть-чуть трансфигурацией... просто она учится дома, и... — он осекся, уставившись в полупустую кружку. Кончики его ушей заметно порозовели.

Лили откинулась на спинку стула. Приподняла брови:

— «Она»? Ремус, ты о ком сейчас говорил?

— О... о сестре мистера Белби, — шепотом сознался он. Так низко склонил голову, что едва не уткнулся носом в шарф, и зачем-то уточнил: — Младшей.

Вот это да! Похоже, у Ремуса появилась девушка. Но почему он так отчаянно стесняется? Неужели боится насмешек и якобы дружеских подначек? Ну и зря, она не Блэк и не Поттер, чтобы дразнить беднягу.

— А. Ну что ж, я очень рада, что работа тебе нравится, — небрежно заметила она. — А мне вот про свою и рассказать нечего: что ни возьми, все тайна. Ни коллег обсудить, ни про начальство посплетничать, и я уж молчу про тот проект, которым мы занимаемся. Хотя он очень интересный, да...

— Ну, ты можешь просто оценить его в баллах, — с явным облегчением подхватил Ремус. — Выше ожидаемого? Или превосходно? Как, еще лучше?

— Ага, — улыбнувшись, кивнула Лили. Потом вздохнула и добавила: — И вообще, это не только работы касается. Я счастлива, Ремус. У меня есть все, о чем я только могла мечтать.

Она опустила взгляд на столешницу — и еще успела заметить промелькнувшее в его глазах болезненно-тоскливое выражение. Словно полыхнувший на мгновение огонь, который снова скрылся под пеплом.

Остаток вечера прошел тихо и мирно: они взяли по кружке сливочного пива и перебирали общих знакомых. Сначала Лили рассказала Ремусу, что Роуз и Дейзи не смогли поступить в Волшебную академию драматических искусств и уехали в Штаты, чтобы попытать счастья в тамошней театральной школе, а Лу Бейкерсон с месяц назад взяли в какую-то квиддичную команду из Южной Америки. Потом Ремус вспомнил, что недавно столкнулся с Абигайль Блишвик — и не где-нибудь в Косом переулке, а здесь, в Хогсмиде. Ее родители пришли к мистеру Белби с заказом на зелье для дочери — правда, никакого общения не вышло, потому что она воротила от Ремуса нос и старательно делала вид, что его не замечает. Лили заметила, что оно и к лучшему — лично она бы тоже не захотела афишировать знакомство с этой тупой вертихвосткой, и он кивнул, расплываясь в несмелой улыбке.

Дальше он попросил передать привет Эмме с Саймоном, и они еще немного поговорили о Мэри — после того, как она стала встречаться с Поттером, Ремус мог рассказать о ней едва ли не больше, чем сама Лили. И только одна тема как-то сама собой обошлась стороной — когда внезапно оказалось, что на часах уже девять и пора собираться домой, она осознала, что за весь вечер он так ни разу и не упомянул Северуса Снейпа.

Лили задумалась об этом, когда распрощалась с Ремусом и аппарировала в Вишневый переулок: после душного паба, такого же шумного и людного, как гриффиндорская гостиная после квиддичного матча, ей хотелось тишины и свежего воздуха. Дождь уже закончился, и на прояснившемся небе высыпали звезды; она куталась в шерстяной плащ, шагая по подмерзшей брусчатке, и желтые листья под ногами казались серыми в неверном свете редких уличных фонарей.

В голове бродили ленивые мысли — о том, что Ремус, пожалуй, единственный из ее знакомых, кто ни слова не сказал о ее выборе. Хотя она уже заготовила гневную отповедь: ей казалось, уж этот-то точно не упустит шанса, ведь даже Эмма — даже Эмма! — посоветовала быть с Северусом осторожнее. Правда, так и не объяснила, с чего ей вздумалось разбрасываться такими предостережениями — последнее письмо Лили все еще оставалось без ответа... Господи, до чего же она устала от их постоянного квохтания! Как хорошо, что хотя бы Ремус решил промолчать и оставить свое мнение при себе...

Она миновала коттедж миссис Моуди — тихий и темный, только на втором этаже горел прямоугольник окна, — но потом на заднем дворе залаяла собака, и по ярко освещенным шторам проскользнула тень. Интересно, Нарцисс не обиделся, что его на весь день оставили одного? Ничего, она уже почти вернулась — надо будет положить ему каких-нибудь вкусняшек, тогда он точно сменит гнев на милость...

Лили сделала еще несколько шагов — и застыла как вкопанная.

Отсюда ее маленький домик казался совершенно черным, его контуры размывались и терялись во мраке. Но надпись на входной двери была видна отчетливо. До каждой завитушки, до каждой точки и черточки — ярко-алые буквы пылали на крашеном дереве, переливались и мерцали, точно нарисованные жидким пламенем...

«Вали отсюда, грязнокровка».

Она так и не узнала, кто из соседей оставил на ее двери эту мерзкую надпись. Тихая миссис Макдугал, которая при встречах с ней стала отводить глаза и тенью проскальзывала мимо? Или миссис Моуди, которая словно бы внезапно оглохла и через раз отвечала на ее приветствия? Или мистер Паркинсон из дома напротив? Он редко выглядывал на улицу, Лили сталкивалась с ним всего пару раз, и при виде нее он сплевывал и переходил на другую сторону дороги. Единственный из всех, кто открыто демонстрировал неприязнь — после тихого бойкота остальных это казалось... почти честным.

Кто бы только знал, до чего она ненавидела всю эту кулуарную возню и подковерные игрища! Уж лучше гадость в лицо, чем такие вот... стыдливо отведенные глаза. И тайком оставленная надпись — она легко стерлась с двери, пятновыводитель миссис Скоур творил чудеса, но забыть о ней оказалось намного труднее. Так что в понедельник Лили аппарировала в Министерство в расстроенных чувствах и с тяжелым сердцем и почти сразу удрала в библиотеку, чтобы в тишине и покое зализать свои раны.

Вот только работа упорно не клеилась. Сегодня она собиралась закончить с тонкой настройкой диады, но никак не могла сформулировать последнюю ключевую фразу, чтобы применить к ней преобразование Биггса и прогнать результат по пифагорейскому квадрату и кругам Луллия. Промаявшись битый час, Лили решила пересчитать всю схему с самого начала и убрала «Ars magna» обратно в шкаф, а сама направилась в другой конец библиотеки, за «De occulta philosophia» Корнелиуса Агриппы.

В тишине отчетливо слышался шорох ее шагов. По обе стороны высились дубовые стеллажи, почти достающие до потолка. В том, что слева, работали очищающие чары — время от времени какая-нибудь книга выдвигалась с полки, раскрывалась, мелко подрагивая и встряхивая страницами, и на корешке набухал пушистый клубок пыли. Потом он отрывался, падал на пол и шустро укатывался куда-то в сторону, а книга захлопывалась и, скрипя чистым переплетом, снова возвращалась на место.

Лили дошла до конца стеллажа, повернула направо — одна из ламп не горела, и нужный шкаф отбрасывал в проход густую тень, — затем придвинула лесенку, поднялась на две ступеньки и завертела головой, пытаясь найти сочинения Агриппы.

Так, это Арнольд из Виллановы, это «Малый алхимический свод» Альберта Великого — сокращенная версия, разумеется, а не легендарная полная... Наконец она протянула руку к коричневому корешку с потускневшей надписью — и чуть не подпрыгнула, когда за шкафом раздался голос:

— Мадам Мелифлуа, позвольте еще раз напомнить о моей просьбе.

Кто это? Нахмурившись, она осторожно выглянула в проход — ее начальница сидела в глубоком кресле у стены, и в руках у нее была чашка чая, а на коленях лежал неизменный плед. В воздухе перед ней парил старинный фолиант, и со страницы, на которой он был раскрыт, свисало что-то вроде длинной черной цепочки.

Перед креслом стояла Сибилла Трелони — со своего места Лили видела только спину и длинные распущенные волосы, но перепутать ее с кем-то было невозможно.

— Пожалуйста, запретите Крокеру его эксперименты — вы же сами видите, как лихорадит из-за них альфа-линию, — продолжала она, нервно поправляя на плечах прозрачную шаль с серебряными блестками, но мадам Мелифлуа покачала головой:

— Нет, Сибилла. Он создал рукотворного феникса и скоро закончит новую модель хроноворота, но это ничего не изменит. По крайней мере, ничего, что изменило бы будущее. Да, ты права, оно меняется — я чувствую это, вижу, как наш мир замер в миге неопределенности, словно вставшая на ребро монета; вижу, как впереди из тьмы невозможного появляется тропинка вероятного — но это не Крокер, нет, не он... И я спрашиваю себя, почему этого не видишь ты, — почти ласково закончила она, и стоящая перед ней прорицательница вздрогнула как ужаленная.

Лили передернуло — она прекрасно помнила, как сама нервничала под равнодушным взглядом этих бесцветных, почти прозрачных глаз, как боялась вылететь с работы, даже не успев к ней приступить...

Мадам Мелифлуа пригубила чай и небрежно дотронулась палочкой до свисающей из фолианта цепочки — и та ожила, гибкой змеей потянулась со страницы, переползла на палочку, а оттуда на руку, звено за звеном растворяясь в коже... Стоп, да это же арабские буквы! Ну да, они самые — затейливая вязь, изящные завитушки и черточки... Она что, так читает?

Словно услышав ее мысли, Сибилла обернулась, и Лили отпрянула за шкаф. Ей только сейчас пришло в голову, что это, наверное, был секретный разговор и вряд ли они обрадуются нечаянной свидетельнице... Нет, ну это надо же было так влипнуть! Пытаясь взять себя в руки, она прижалась лбом к верхней полке — и из-за шкафа опять послышался голос, немного приглушенный, но почти такой же отчетливый, как раньше:

— Сто тридцатая строка доходов, Сибилла. Это ключ ко всему. Разберись в этом, и ты поймешь все остальное. А теперь ступай и постарайся не только заглядывать в свой хрустальный шар, но и думать над тем, что увидела.

Молчание. Затем шорох шагов, тихое звяканье браслетов и подвесок, скрип двери... И все. От сердца немного отлегло — вдвоем они бы ее точно съели, а одна мадам Мелифлуа, возможно, еще подумает, — и, расхрабрившись, Лили снова выглянула из-за шкафа. Может, выйти и сознаться, что все слышала? В конце концов, они обе провидицы и прекрасно понимают, как работает Дар...

Но ее начальница уже успела подняться с кресла. Ни пледа, ни чашки с чаем нигде не было видно, только открытый фолиант так и лежал на соседнем столике. Длинная строчка арабских букв свешивалась со страницы на манер закладки.

Послышался шорох — мадам Мелифлуа убрала в карман палочку и подошла к шкафу. Протянула худую, перевитую венами руку, больше похожую на птичью лапу, небрежно провела по разноцветным корешкам... Книги зашелестели; она склонила голову набок и тихо сказала:

— Мой сын должен был учить твоего сына. Слепой Мопсус, величайший из провидцев... Но я была молода, а Арман Мелифлуа так красив — словно юный герой из легенд... И я сделала другой выбор. Как и ты, свернула с предначертанной дороги. Теперь у меня уже никогда не будет сына — как, впрочем, и у тебя.

Она замолчала. Худые пальцы замерли, легко касаясь переплета. Лили боялась даже дышать — цеплялась за полку, как за спасательный круг, но колени подгибались, и вспотевшая ладонь неумолимо соскальзывала с лакированного дерева.

— Я видела три тысячи восемьдесят шесть дорог, и все они вели в одну сторону, — едва слышно добавила мадам Мелифлуа. — Ты проложила три тысячи восемьдесят седьмую, и нам всем остается только надеяться, что твоя дорога не приведет к беде.

И, высоко вскинув голову, пошла прочь — легкой и невесомой, абсолютно не старческой походкой; казалось, она плывет над полом, и подошвы черных туфель лишь по привычке касаются каменных плит. Дверь поспешно распахнулась, пропуская ее вперед, затем закрылась, клацнула замком, точно бравый солдат — каблуками... И больше ничего. Тишина.

Придерживаясь за полку, Лили спустилась с лестницы. Ноги казались ватными, по спине бежали мурашки, и мысли спугнутыми птицами метались в голове. Невозможно, просто невозможно — какая «твоя дорога»? На что эта ненормальная вообще намекает — на то, что она изменила будущее? Да ну, ерунда какая-то! Оно не может зависеть от одного-единственного человека! Должно быть, это ошибка... три тысячи реальностей — тут и запутаться недолго! А то, что она сказала — ну, насчет сыновей, которые теперь не родятся... Это она к тому, что у них с Севом будут только дочери? Или к тому, что у них вообще не будет детей?

От этой мысли под ложечкой засосало, в глазах словно выключили свет — она не сразу осознала, что в библиотеке и в самом деле погасли лампы, и опомнилась только тогда, когда тишину прорезал гудок и звучный, немного металлический голос произнес:

— Объявляется общее собрание. Всем сотрудникам Отдела тайн срочно покинуть рабочие места и собраться в главном фойе. Повторяю: всем сотрудникам Отдела тайн...

Ничего себе! Неужели что-то случилось? Она заставила себя встряхнуться — хватит ломать голову над всякой ерундой! Лучше думай о более насущных проблемах — например, о том, где находится это пресловутое фойе, в которое надо попасть!

Будто в ответ на ее мысли, под ногами зажглись голубоватые огоньки, выстроились в светящуюся дорожку — от стеллажа и дальше по проходу, а потом вбок, до самой стены, в которой ярко вспыхнул прямоугольник двери.

— ...и собраться в главном фойе, — закончил металлический голос. — Повторяю...

Она последовала за огоньками — только сначала вытащила палочку и наколдовала Люмос, чтобы не налететь на что-нибудь в темноте. Но эта предосторожность оказалась лишней, она без приключений добралась до выхода — и в первую секунду обомлела.

Свечи в канделябрах горели синим пламенем, мягко озаряя хорошо знакомую круглую черную комнату. Так это и есть пресловутое фойе? Вдоль стен стояли люди в светлых лабораторных мантиях; время от времени за их спинами открывались двери и оттуда появлялись опоздавшие — в основном незнакомцы, хотя вон там, кажется, мелькнули усы-стрелки и блестящая лысина профессора Крокера... А вот и Пьер, почему-то с песочными часами под мышкой — должно быть, сигнал застал его на середине эксперимента... И не его одного, судя по кислым лицам и тихим разговорам собравшихся невыразимцев; высокая женщина со строгим пучком, чем-то неуловимо напоминавшая Макгонагалл, придерживала за кольцо модель Сатурна, а у нее над плечом парил бледно-голубой Уран. А двое волшебников и вовсе притащили с собой каменную арку и теперь пытались удержать ее в воздухе, размахивая палочками и шепча заклинания. Проем арки был занавешен чем-то черным и рваным, длинные лохмотья медленно колыхались, и от всего сооружения веяло холодом и застарелой жутью.

— Просто мурашки по коже, правда?

Обернувшись, Лили увидела Берту Джоркинс — губы приоткрыты, в карих глазах светится жадный интерес... Она явно наслаждалась новым развлечением и не собиралась упускать из него ни секунды. Вот уж кто точно не жалел, что ее оторвали от работы...

— Я о танатологах и их новом проекте, — пояснила Берта, кивнув на волшебников с аркой. — Не хотела бы я к ним попасть.

Лили уже собиралась возразить — они же не виноваты, что занимаются такими исследованиями! — но в этот момент открылась очередная дверь, и на гладкий черный пол ступила мадам Мелифлуа. За ней семенила низенькая полная женщина в ядовито-розовом одеянии; круглые глаза навыкате смотрели пристально и холодно, широкий улыбчивый рот напоминал лягушачий, а стриженую курчавую макушку украшал маленький бантик. Рядом с ней глава Отдела тайн словно бы съежилась и стала меньше ростом — кроткое лицо, белоснежные волосы, строгая старомодная мантия... Она походила на седой одуванчик — и не подумаешь, что эта милая старушка еще десять минут назад так спокойно и небрежно рассуждала об изменившемся будущем.

Может, подойти и спросить, что она имела в виду? И с другой дорогой, и с сыновьями, и вообще...

Но тут мадам Мелифлуа повернула голову, и все разговоры моментально смолкли. Будто по комнате прокатилось невербальное Силенцио.

— Ну что ж, — в полной тишине сказала она, — как вы и просили, я объявила общее собрание. Передаю вам слово, моя дорогая.

Женщина в розовом выдвинулась вперед, кашлянула, прочищая горло, и ее улыбка стала еще шире, а на пухлых щеках появились складочки. Просто вылитая лягушка, которая готовится слопать зазевавшуюся муху...

— Мои дорогие сотрудники Отдела тайн! — начала она неожиданно тонким и писклявым голосом. — В целях укрепления дружбы, сотрудничества и межведомственного взаимодействия, а также сглаживания культуральных различий и обеспечения, кхе-кхе, адаптации и интеграции в безопасную среду для наших вновь обретенных собратьев...

Щелк — и внимание уплыло. Сразу и намертво, словно в голове переключился тумблер. Ничего себе! Так даже у профессора Бинса не всегда получалось! В толпе заволновались — точно волна ряби прокатилась по поверхности пруда; Лили незаметно отвернулась — и наткнулась на такой же ошарашенный взгляд Берты.

— Во заливает, да? — шепотом спросила она, наполовину ужасаясь, наполовину восторгаясь способностями этой розовой лягушки.

Берта пожала плечами.

— Чего ты хочешь, это же Амбридж. Рано или поздно она все равно бы допрыгала до нас со своими проверками магглорожденных...

Проверками магглорожденных?.. О чем это она?

— ...недооценить то поистине впечатляющее воздействие, которое оказывает на пытливые умы мониторинг соблюдения законодательства о недопущении дискриминации лиц альтернативного происхождения, способствующий повышению уровня сознательности... — донеслось со стороны розовой лягушки, и Лили почувствовала, что ее пытливый ум сейчас вскипит. Самым что ни на есть впечатляющим образом.

Какой еще... мониторинг соблюдения недопущения? И кто такие лица альтернативного происхождения — магглорожденные, что ли? А-а, так это не их самих проверять собираются, а как все остальные к ним относятся... Ну и глупо. Лучше бы не отрывали хороших людей от работы, а за чистокровными фанатиками следили! Уж там-то точно есть кого мониторить...

Невольно ей вспомнилась та мерзкая надпись на двери, и к горлу подступил ком. А ведь тот, кто ее оставил, в следующий раз может не ограничиться словами — совсем как гриффиндорские девчонки, которые портили ее вещи... Так что же, опять ставить охранные чары? Опять жить как в осаде и подсовывать на растерзание то, что не жалко?

— ...кхе-кхе, пройти на свои рабочие места и сохранять спокойствие, способствуя созданию атмосферы партнерства и сотрудничества, ориентированной на всестороннее...

— Долорес, дорогая, — улыбнувшись, перебила ее мадам Мелифлуа. — Боюсь, перлы твоего красноречия пропадают впустую. Мои сотрудники — люди простые, они не привыкли к полету творческой мысли. Особенно такой, как твоя.

Молодой волшебник за спиной Берты энергично кивнул, словно подтверждая сказанное, и переступил с ноги на ногу — только скосив глаза, Лили поняла, что на самом деле он читал спрятанный под полой мантии «Алхимический альманах», а на другое место перешел, чтобы встать поближе к канделябру. Интересно, интересно... О, так это же «К вопросу о трансмутации металлов»! Северус прочитал эту статью еще летом — кстати, ему она тоже понравилась, он даже сказал, что такой принцип может сработать и в зельях и позволит заменять одни ингредиенты другими. Лили ответила, что тогда с нее расчеты — он так просиял, чуть обниматься не кинулся...

От этого воспоминания внутри поднялась теплая волна, и засевший в горле ледяной комок немного растаял. Ну и черт с ними со всеми, зато у нее есть Северус. Пусть пишут что угодно и сколько угодно портят вещи, вдвоем они выдержат любую осаду...

— В скором времени вас навестит Долорес и задаст несколько вопросов — отвечайте на них максимально честно и ничего не скрывайте, — все с той же рассеянной мягкой улыбкой продолжала тем временем мадам Мелифлуа. — А сейчас прошу вас всех разойтись по местам и вернуться к работе.

Толпа зашевелилась — будто камень упал в застоявшийся водоем. Шушукаясь и переговариваясь, невыразимцы ручейками хлынули в разные стороны, но Лили осталась на месте — что-то подсказывало ей, что самое интересное только начинается.

И чутье ее не подвело.

— Долорес, дорогая, — это было сказано тихо, но так отчетливо, что услышала вся комната, и тени на полу словно стали гуще, а в канделябрах ярче вспыхнул свет, — думаю, вам стоит начать с колл-центра. Демоны, которых они призывают... скажем так, я боюсь, что их права не в полной мере соблюдаются. Мы хотели бы проконсультироваться с кем-нибудь знающим, но квалифицированные инспекторы такая редкость...

Кто-то из уходящих особенно громко хлопнул дверью, и мадам Мелифлуа тяжело вздохнула, словно изнемогая под непосильным бременем. Розовая инспекторша настороженно на нее покосилась — видимо, никак не могла решить, издеваются над ней или нет, — но в конце концов приподняла брови и спросила:

— В твоем отделе демоны приравнены к лицам альтернативного происхождения?

— К сожалению, происхождение демонов из альтернативного пласта бытия не вызывает сомнений, — мадам Мелифлуа сокрушенно развела руками. — Неточность формулировки, я понимаю, но что поделать — закон есть закон. Вопрос только в том, можно ли считать их личностями. Колл-центр уже давно бьется над этой проблемой, опросил всех демонов, до каких только смог дозваться, но так и не сумел продвинуться в ее решении. Боюсь, без тебя нам не справиться.

Розовая лягушка издала мелодичный смешок — словно звякнул серебряный колокольчик. Наморщенный лоб разгладился, широкий рот растянулся в польщенной улыбке.

— Конечно-конечно, — ее голос прямо-таки сочился медом, как будто она слопала все запасы «Сладкого королевства» и теперь нацелилась на медовуху мадам Розмерты. — Я здесь именно для этого — чтобы оказать вам помощь и все возможное содействие, потребное для реализации декрета и корректного использования заложенного в него инструментария.

Толпа к тому моменту уже основательно поредела. Лили закусила губу, чтобы не расхохотаться в голос, и услышала, как рядом тихонько фыркнула Берта. Неужели велеречивая лягушка купилась? Ловко, ничего не скажешь... Может, глава Отдела тайн немного эксцентрична, но до сумасшествия ей точно далеко. Нет, надо обязательно спросить, что происходит с будущим — она непохожа на тех, кто зря разбрасывается предостережениями...

— Буду рада твоей помощи, — сказала мадам Мелифлуа. — Нам туда.

И неловко вскинула руку с палочкой, слегка толкнув при этом розовую инспекторшу. Лили на секунду отвлеклась — двое волшебников с аркой пытались направить ее в раскрытую дверь, но опять промахнулись и сшибли со стены канделябр, — а когда повернулась обратно, все было кончено. Инспекторша застыла с выпученными глазами и разинутым ртом — вскинула руки к голове, судорожно ощупывая затылок, и съехавшие к локтям рукава обнажали пухлые предплечья, похожие на вареные сосиски...

У ее ног, словно прихлопнутая муха, лежал черный бантик, едва различимый на гладком темном полу.

Лили зажала рот ладонью и постаралась ровно дышать, но смех все равно прорывался наружу. Берта уже не фыркала, а булькала, как закипающий чайник; волшебница рядом отворачивалась, вторая кусала губы... Лили вытерла выступившие на глазах слезы — надо отправить это воспоминание Северусу, пусть тоже повеселится. Боже, какое у нее лицо — не у каждого комика так получится...

Мадам Мелифлуа отступила на шаг и прижала руку к сердцу.

— О, Долорес, — со смущенной улыбкой произнесла она, — кажется, я тебя толкнула... Ты же простишь старую слепую женщину?

Кого-кого? Это она-то слепая? Лили невольно дернула головой — Берта громко хихикнула — и краем глаза еще успела заметить, как к двум волшебникам с аркой подскочил третий и, помогая себе жестами, принялся им что-то втолковывать, время от времени показывая на их груз. Рваный занавес в арке медленно колыхался, и трепетали черные лохмотья — пугая, завораживая, неотвратимо притягивая взгляд...

Когда она оторвалась от этого зрелища и снова повернулась к мадам Мелифлуа и розовой инспекторше, те уже удалялись в сторону одной из дверей, мирно о чем-то беседуя. Наверное, о демонах и их альтернативном происхождении. Бантик так и остался лежать на полу — вытянув шею, Лили заметила, что он не соскочил, как она сначала подумала, а был аккуратно срезан, причем вместе с завитком русых волос. Ай да мадам Мелифлуа! Выходит, она не только послала розовую лягушку к демонам, но и отстригла у нее боевой трофей!

Она фыркнула, уже не скрываясь:

— Боже, что за женщина! А эта дура купилась на сказочку о плохом зрении — поверить не могу...

Но Берта только покачала головой — у нее за спиной мигнули свечи, точно удивляясь вместе с ней.

— Как, ты разве не знала? Вообще-то мадам Мелифлуа и правда не видит. Точнее, видит, но только внутренним зрением, не так, как другие люди, — а затем она огляделась по сторонам и заговорщическим шепотом добавила: — Я слышала, ее ослепили родители. Еще в детстве. Чтобы пробудить в ней Дар, понимаешь?

Что? Собственные родители? Ничего себе! Лили уставилась на нее, не зная, что на это можно сказать — но тут соседняя дверь распахнулась, в нее устремилась гомонящая толпа, а когда людской поток схлынул, за их спинами обнаружилась Руби.

— А, вот ты где! А я тебя везде ищу. Пойдем скорее, нас уже ждут.

Она успела только помахать Берте на прощание, и Руби утащила ее на другой конец фойе, где у черной стены виднелась мощная фигура Эдди.

Он посторонился, пропуская девушек вперед — лаборатория встретила их теплым потрескиванием свечей и холодным мерцанием аквариума — и вошел сам, затворяя за собой дверь. Остановился на пороге, скрестил на груди руки:

— Майлан?

Тот поднял голову от бумаг:

— По ним восстановить невозможно. Ни суть экспериментов, ни нашу технологию. Кроме вот этих, — он кивнул на два листа, которые лежали на его столе отдельно от остальных.

Эдди выдохнул, и его плечи ощутимо расслабились. Повернулся к Руби, но та его опередила.

— У меня все тут, — улыбнувшись, она коснулась пальцем виска; на длинных ногтях сверкнул вишневый лак. — Копнет слишком глубоко — обратно не выкопается.

Эдди приложил широченную ладонь к сердцу, изображая шутовской поклон:

— Мои комплименты Стерджису и вашим с ним талантам. Что до тебя, Майлан...

— Понял, ага. Будем считать, что я опять... заболел, — он дернул уголком рта, поднимаясь со стула, и Лили почувствовала, что все взоры обратились к ней.

— А мне что делать? — на всякий случай спросила она.

— Магглорожденная, — вздохнула Руби. Присев на краешек стола, она задумчиво вертела в пальцах палочку. — В принципе, я могла бы...

— Не успеешь, — покачал головой Эдди. Подошел к Лили, взял ее за плечи и сказал, глядя ей прямо в глаза: — Ты ее первая мишень, понимаешь? От нас она быстро отвяжется, от тебя нет. Мы не можем допустить, чтобы кто-то посторонний узнал о нашем проекте. Это... слишком рискованно.

— Я ничего не скажу! — оскорбилась Лили — Эдди вздохнул, выпуская ее плечи, отступил на шаг и уже явно хотел что-то сказать, но тут вмешался Майлан.

— Нас никто и не спросит, — буркнул он, убирая под мантию те самые два листа. Остальные в художественном беспорядке валялись на столе, придавленные банкой с мутным питательным раствором. — Может, ей тоже того? Нету, мол, отправили в колл-центр к демонологам. Для этого... межведомственного сотрудничества, ага?

— Майлан, ты голова! — Эдди с такой силой хлопнул его по спине, что тот аж пошатнулся. — Только не к демонологам, а в прошлое. С группой Крокера. Они прикроют, — он снова перевел взгляд на Лили. — Возьми что нужно — свои записи, думосбор, любые воспоминания, — и ступай домой. Только книги не бери, они отслеживаются. Поняла? До конца недели ты работаешь дома.

Лили закусила губу. Ей все еще казалось, что они зря паникуют — ну, розовая лягушка, ну, с проверкой... С другой стороны, Эдди виднее. В конце концов, это его проект, его детище, он лучше знает, что и кому показывать. К тому же у них тут вообще-то режим секретности. А инспекторша тупая и противная — о чем с такой разговаривать?

— Хорошо, — наконец кивнула она. — Дайте мне пять минут, чтобы собрать воспоминания — и я отправляюсь... куда, якобы к профессору Крокеру? В общем, раньше следующей недели не ждите.

И, склонившись над думосбором, еще успела увидеть, как Эдди и Руби обменялись облегченными улыбками.

* * *

Ближе к полуночи ее разбудил стук в стекло. Лили открыла глаза. На стеганом одеяле смутно белело круглое пятно, давило на ноги теплой тяжестью — Нарцисс дрых без задних лап и явно не собирался вставать из-за какой-то фигни.

Стук повторился. Стараясь не потревожить кота, она ужом выползла из-под одеяла и подошла к окну. За стеклом разливалась чернильная темнота, а на карнизе сидела ушастая сова. Зевнув во весь рот, Лили впустила недовольную почтальоншу в комнату и забрала конверт — но потом увидела знакомый почерк, и сон окончательно слетел, а сердце пустилось вскачь.

Что? Так быстро ответил? Нет, наверное, у него что-то случилось... Она попыталась сломать печать, но та кольнула пальцы острым холодом и лишь после этого развалилась пополам. Вот же перестраховщик! Он точно не духовный родственник Эммы? Из развернутого листка на колени упала пробирка с серебристой жидкостью — ого, и воспоминание приложил, ну надо же! Это он розовой инспекторшей так впечатлился? Или дело в чем-то другом? Похолодевшими руками она развернула записку, но там оказалось только несколько строчек.

Северус просил о встрече. В любое удобное время на этой неделе, чтобы, как он выразился, «помочь с заготовкой ингредиентов». И только-то? Он что, так заработался, что совсем забыл о времени? Призвав перо, она нацарапала на обороте: «Конечно! Послезавтра в двенадцать?» — и сунула конверт сове. Затем закрыла за ней окно спальни и, поколебавшись, взяла склянку с воспоминаниями и отправилась в гостиную. Все равно же не уснет, пока не выяснит, что там у него стряслось...

Серебристая субстанция выплеснулась в чашу, заполнив ее до половины, а потом засветилась и подернулась рябью. Над поверхностью всплыла чья-то полупрозрачная голова, вслед за ней — дверь и кусочек книжного шкафа... Лили глубоко вдохнула — и опустила лицо в думосбор.

Короткое, уже ставшее привычным падение — и вот она оказалась посреди какого-то коридора. По обе его стороны виднелись двери с табличками, под потолком плавали прозрачные шары, наполненные горящими свечами, а на обшитых панелями стенах дремали портреты, показавшиеся ей смутно знакомыми. Подойдя поближе, она вгляделась в лицо храпящего бородача, больше похожего на мясника, чем на волшебника. Батюшки, да это же Октавиус Голпалотт! Ну конечно, отделение волшебных недугов — она уже лежала тут в детстве, с осложнениями после первого пророческого сна. Память в деталях сохранила и температуру, и резь в глазах, и ощущение, что в голове перекатываются чугунные шары — и знакомство с Эммой, которая болела исчезательной хворью и приходила к ней в гости прямо сквозь стенку соседней палаты.

Голпалотт всхрапнул в своей раме, и Лили, опомнившись, заторопилась вперед — туда, где из-за поворота показался Северус. Спешащая мимо молодая целительница мельком глянула на него из-под ресниц, но он ничего не заметил и, подняв руку, постучал в массивную дверь.

— Да-да, открыто, — откликнулись из-за двери, и Лили успела догнать его как раз вовремя, чтобы войти вместе с ним в кабинет.

За письменным столом сидел темноволосый мужчина с выбритым до синевы подбородком и холодными неподвижными глазами. Справа от него ломился под тяжестью книг резной шкаф со стеклянными дверцами, слева на полке выстроились в ряд какие-то значки и грамоты. На полу лежала гигантская пятнистая шкура... ого, нунду? Ничего себе у скромных целителей коврики!

— Присаживайтесь, молодой человек, — призывая из угла стул, произнес целитель; Лили заметила, что вместо униформы Мунго на нем была лиловая мантия с золотым позументом на обшлагах и воротнике. — Наслышан о ваших успехах в борьбе с темной скверной. Позабытое зло выползло со страниц старых хроник и оказалось не такой уж легендой...

Северус сел. Сложил на коленях руки — Лили подошла ближе и жадно вгляделась в дорогое лицо, невольно отмечая и залегшие под глазами тени, и заострившиеся нос и скулы... А это что? Розовое пятнышко чуть ниже запястья — да, точно, след от ожога... Да что же это такое! Ну ладно поесть некогда, но хоть бы лечиться не забывал! Вот же бестолочь вдохновенная!

Словно услышав ее мысли, он одернул рукав старенькой черной мантии и тихо сказал:

— Мистер Фоули, мы с матерью очень благодарны вам за то, что вы согласились уделить нам немного времени.

Фоули? Ну да, так и есть — вот и на табличке на столе то же самое имя...

— Ерунда, — целитель взмахнул холеной рукой с крупным золотым перстнем, — я много слышал о вас — как от сына, так и от наших... общих знакомых.

Что? Так он не просто однофамилец или какой-то родственник, а отец Хьюго Фоули? Того самого Хьюго Фоули, чьи приятели все школьные годы норовили подставить ей подножку или запустить в спину Жалящим заклятьем? И Северус водит знакомство с такими людьми?!

— ...что до вашей матери, — продолжал целитель Фоули, — то ее перспективы, к сожалению, не столь радужны. Я полностью согласен с диагнозом целителя Тики, мы действительно имеем дело с обширным органическим поражением головного мозга.

Палочка в его руке чуть шевельнулась, и в воздухе загорелась синим сложная вязь подрагивающих ломаных линий. Северус кивнул, как будто эта картина что-то ему говорила.

— Да, целитель Тики объяснил — очаги разрушения в лобных долях, проблемы с моторикой, когда она машинально делает что-то простое и привычное, и эта... апраксия. Единственное, чего он не сказал — в чем причина ее болезни? И что мне делать, если я не хочу... ограничиваться программой реабилитации?

Он говорил негромко, но твердо — выпрямил спину, вскинул голову и чуть ли не впервые на памяти Лили совершенно не сутулился. Черные волосы гладкими, словно лакированными, прядями обрамляли его лицо, на острых скулах пятнами горел румянец.

Целитель Фоули облокотился о столешницу, сложив перед собой пальцы домиком.

— Вы задаете интересные вопросы, молодой человек... Единственное, что я с уверенностью могу вам сказать — темная магия тут ни при чем. Она ведь когда-то ее практиковала, верно?

— Еще в школе, — буркнул Северус. — Приворожила кого-то — не к себе, по просьбе подруги... Насколько мне известно, этим все и ограничилось.

— Да, это согласуется с клинической картиной — следы очень старые и слабые; не позволяйте ей контактировать с темной магией, и все будет в порядке. Что до остального, — он потер гладко выбритый подбородок — кольцо поймало луч света и на мгновение полыхнуло золотом, — такое поражение может быть вызвано множеством причин. Например, травмами, воздействием некоторых заклинаний и магических ядов. Возможно, мозговой инфекцией... Отдельные заболевания такого рода имеют неясный генез — у магглов довольно часто встречается нечто подобное, их примитивный мозг с возрастом склонен к саморазрушению и деградации, — он презрительно хмыкнул, всем видом демонстрируя свое мнение о магглах и их примитивных мозгах, и Лили захотелось плюнуть в эту самодовольную, холеную рожу...

...и тем более странной ей показалась надежда, которая вспыхнула в глазах Северуса при этих словах.

— Значит, магглам известны подобные заболевания! — не сдержавшись, воскликнул он, и целитель Фоули поджал губы и покачал головой.

— То, что они страдают от синдрома Альцгеймера, не означает, что они умеют его лечить, — его голос звучал вкрадчиво и мягко — обволакивал, как бархат, как выделанная шкура нунду у него под ногами... — Но вы, разумеется, вправе мне не поверить и отвести свою мать к маггловским живорезам. Думаю, они охотно возьмутся за изучение ее мозга — их весьма заинтересует его строение, все лишние уплотнения и синаптические связи, не говоря уж о магическом центре в миндалевидном теле. Ставлю галлеон против кната, что они попытаются решить проблему хирургическим путем. Знаете, как у них это делается? В их распоряжении нет заклинаний, которые позволяют проводить такие процедуры неинвазивно, поэтому сначала они срежут с ее головы кожу, затем просверлят и вскроют черепную коробку и будут копаться внутри своими металлическими инструментами... О, я вижу, вы поняли, — он усмехнулся, глядя в перекошенное лицо своего визави. — Думаю, дальше можно не продолжать.

— Получается... с ее состоянием ничего нельзя сделать? — хрипло спросил Северус. Его плечи поникли, черные волосы рассыпались по щекам и упали на лоб.

— Разве что вы заставите ее мозг заново вырастить разрушенные клетки, — откликнулся целитель Фоули, глядя на него со странной смесью жалости и удовлетворения.

Плавающие под потолком свечи отбрасывали на письменный стол золотистые отблески — сверкал позумент на обшлагах рукавов, радужно переливались на полке значки и грамоты... Северус вскинул голову и недоуменно нахмурился.

— Вы говорите o remedium magnum?

— Remedium magnum не существует, молодой человек, — целитель Фоули откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы под гладким подбородком — похоже, этот разговор начал его утомлять. — Что я действительно хочу сказать, так это то, что великие целители прошлого не зря предупреждали нас об опасности жизни среди магглов. По свидетельству Уркхарта Ракхэрроу, постоянный контакт с ними почти так же опасен, как темная магия, только вызывает не повреждения души, а упадок магических сил и размягчение мозга. И именно это, прошу заметить...

С каждым словом его голос становился все тише и глуше и наконец окончательно смолк, а перед глазами заклубился белый туман. Воспоминание закончилось — вернее, закончилась та часть, которую Северус счел нужным ей показать.

Лили подняла голову от каменной чаши. Сердце сжималось от тревоги и боли — бедняга, он так рассчитывал на эту встречу! И Фоули этот — хоть и целитель, и светило колдомедицины, а все равно спесивая амеба! Неудивительно, что у него такой сынок, весь в папашу, только у того магглорожденные отняли хорошие оценки, а у этого гнусные магглы повредили пациентке мозги. Как будто отсутствие магии — это что-то вроде уродства или даже болезни, опасной и очень заразной...

Нет, но Северус-то каков! Не только не сдался после таких новостей, но даже, похоже, что-то придумал — не зря же он написал так поздно, наверняка изобрел новое зелье! Господи, да она ему хоть каждый день помогать готова, и собирать что скажет, и вероятности просчитывать, лишь бы только его мама поправилась!

И, шмыгнув носом от избытка чувств, Лили пошла к лестнице на второй этаж — сочинять новое письмо и переносить послезавтрашнюю встречу на завтра.

А точнее, уже на сегодня.

За утро она успела дважды пересмотреть последние годы Кассандры Трелони (зрелище было жутковатое — чего стоила одна манера предсказывать будущее, ткнув наугад в ближайший министерский план или отчет; впрочем, клиенты были довольны и на результаты не жаловались). Последняя ключевая фраза для диады с Деборой Дримлок тоже придумалась, причем сразу в четырех вариантах, и Лили никак не могла выбрать из них лучший. Но ей все равно казалось, что время тянется слишком медленно — ползет улиткой по склону Фудзи, и стрелки часов навеки примерзли к циферблату.

За десять минут до полудня ее терпение окончательно лопнуло. Накинув плащ, она сменила шлепанцы на уличные ботинки и аппарировала в Коукворт, на заброшенную детскую площадку.

В лицо осенней сыростью дохнул ветер, над головой нависло свинцово-сизое небо, и каблуки ботинок увязли в жухлой клочковатой траве, похожей на свалявшуюся шерсть. Лили отцепила край плаща от разросшихся кустов, которые с трех сторон обступали площадку, и зашагала вперед, мимо развалившейся песочницы и полусгнившей скамейки, туда, где за старой горкой высился рыжий остов бывших качелей.

Северус уже был там — стоял, сунув руки в карманы, прислонившись плечом к ржавому столбику, похожий на тощего клювастого ворона в темной поношенной мантии.

— Сев!

Он едва успел ее поймать — Лили подбежала к нему, шурша травой и опавшими листьями, и с размаху бросилась на шею. Обняла, прижалась к груди — грубая шерсть колола щеку, но сквозь нее чувствовалось тепло его тела, — зажмурилась, мечтая завернуться в него, как в одеяло... Его сердце стучало часто и ровно, его дыхание обдавало макушку и согревало до сладких мурашек, и даже налетевший ветер не смог пробиться сквозь кольцо его рук.

— Я соскучилась, — шмыгнув носом, пожаловалась она, но тут же спохватилась и отступила на шаг, заставляя его разомкнуть объятия: — Как твоя мама?

Сам он выглядел не так плохо, как она опасалась: худой, конечно, и цвет лица нездоровый, но умеренной бледностью, а не серовато-восковой, как будто он загримировался под мумию. Никаких страшных кругов под глазами, и щеки гладко выбриты, и даже волосы казались относительно чистыми. Неужели он специально готовился к этой встрече?

— Мама? Все так же, — пожав плечами, откликнулся Северус. — Что бы это ни было, дальше оно не прогрессирует.

— Но ты уже знаешь, как ее лечить?

Он ответил не сразу. У него за спиной шуршали облысевшие кусты, всплескивая остатками листьев, и звенели друг о друга ржавые цепи, которые когда-то удерживали деревянное сиденье, а теперь просто свисали с перекладины качелей.

— Твоя вера в мои способности, — наконец произнес Северус, — порой обескураживает. Нет, я не смог изобрести за ночь remedium magnum. Если у меня что-то получится — поверь, ты будешь первой, кто об этом узнает.

Щекам стало жарко — несмотря на холод и промозглую сырость, которой тянуло от реки.

— Но ведь ты уже что-то придумал? Я решила, что зелье для нее, раз тебе срочно понадобились ингредиенты и женские руки, чтобы их собрать.

Северус криво усмехнулся. Потупился, поддел ногой буроватый скрученный лист — тот хрустнул, ломаясь о носок ботинка.

— Это даже не первые прикидки, — сказал он, не поднимая головы. — Скорее, то, что при удачном стечении обстоятельств позволит к ним перейти, — и добавил, нахмурившись и бросив на Лили озабоченный взгляд: — Кстати, ты не опоздаешь на работу, если сначала мы заскочим еще в одно место? Ты так поспешно перенесла встречу, что я не успел скорректировать планы.

— Сегодня я свободная пташка, — хихикнула она и взяла его за руку. — Ты же успел полюбоваться на ту ужасную инспекторшу, которая нагрянула к нам с проверкой? Ну вот, начальство решило, что я ей на один зубок, и велело отсиживаться дома, пока ее не спровадят.

— Решите ее отравить — могу посоветовать хороший яд, — фыркнул Северус, крепче сжимая ее ладонь — их пальцы переплелись словно сами по себе, и Лили покачала головой, в очередной раз не понимая, как он может шутить на такие темы.

— Так куда ты хотел заскочить? — спросила она, возвращаясь к прежнему разговору.

Он привлек ее к себе и шепнул, почти касаясь губами уха:

— Увидишь.

Детская площадка исчезла — вместе с ветром, кустами и ржавыми качелями, и со всех сторон нахлынула чернота. Сплющила, сдавила все тело, втянула в себя, словно в шланг гигантского пылесоса...

...и вдруг все закончилось. Ноги коснулись твердой земли; она наконец-то смогла вздохнуть полной грудью — и ощутила на губах горьковатый привкус соли. Затем в уши ворвался шум прибоя. Распахнув глаза, Лили увидела бледное и сосредоточенное лицо Северуса. Он выпустил ее плечи и отступил на шаг:

— Все, мы на месте.

Она огляделась по сторонам. Море впереди напоминало огромную зеленую простыню — ветер гнал по нему волны, словно бесконечные складки по ткани, и они одна за другой разбивались о берег, оставляя на камнях нити водорослей и клочья белой пены. Чуть дальше от линии прибоя начиналась полоска сухой травы, постепенно переходящая в склон невысокого холма. На его вершине стоял дом — приземистый, двускатный, с соломенной крышей, четко вырисовывающейся на фоне серого неба. Судя по утоптанной тропинке и дымку из печной трубы, внутри кто-то жил.

Позади дома виднелась ограда, сложенная из мелкого пестрого камня. Казалось, она прямо-таки излучала магию — от одного взгляда на нее по телу побежали мурашки, а волоски на шее встали дыбом.

Лили повернулась к Северусу:

— Мы же на острове, да? Ты что, решил обратиться к другому целителю? Ну и правильно — мало ли что наговорил этот Фоули, нечего на его слова полагаться!

От брызг и соленого ветра на щеках Северуса разгорелся румянец, а губы пересохли и схватились корочкой. Отяжелевшие волосы черными блестящими змейками облепили лицо — спускались к подбородку, заползая за воротник мантии.

— Почему? — он приподнял брови, протягивая ей руку. — Он, конечно, не ангел, но вообще-то прав. Деградацию мозга и впрямь никто не умеет лечить — ни магглы с их Альцгеймером и Паркинсоном, ни маги, которые от них никогда не страдали, — и кивнул на дом: — Нам туда.

— «Не ангел»? — удивилась Лили. — Впервые слышу, чтобы ты подбирал выражения. «Законченная мразь» или «шовинистский урод» — по-моему, так точнее.

Рука об руку они направились в сторону двух валунов, изъеденных ветром и испятнанных лишайником — между ними начиналась ведущая к дому тропинка. Северус шел чуть впереди, она старалась не отставать, приноравливаясь к его широкому шагу.

— Ну, среди старшего поколения довольно много тех, кто не жалует магглов, — он осторожно на нее покосился, словно проверяя реакцию. — Еще в тридцатых годах маги собирались на них охотиться — законопроект не прошел только потому, что противоречил Статуту. Или инцидент в Илфракомбе — Тилли Ток получила Орден Мерлина не за то, что спасла кучу магглов от дракона, а за то, что успешно стерла им память, — он махнул в сторону дома, к которому они поднимались: — Кстати, тот дракон сбежал из питомника наподобие этого. Только тот в Уэльсе, а здесь территория клана Макфасти.

Кажется, он сказал что-то еще, но дальше Лили уже не слушала. Его слова никак не укладывались в голове — ворочались и ворочались, как тяжелые глыбы, без понимания, без осознания, такие же бессмысленные, как крики носящихся над водой чаек...

— ...все лето в этом загоне, — закончил Северус.

— Что, прости? — она хлопнула глазами. Под ботинок подвернулся довольно крупный камешек — Лили пинком отшвырнула его в сторону, к засохшему кусту чертополоха.

— Я говорю, что это летнее пастбище, — повторил он. — Скоро они заберут самку и ее подросших детенышей и вернутся в основной питомник. Хочешь, можешь на них посмотреть, пока я буду торговаться с Ангусом.

Тропинка петляла по склону холма, под ногами осыпался щебень; то тут, то там взгляд натыкался на рыже-бурые камни и островки ломкой, словно поседевшей, травы. Неспокойное море оставалось внизу, крики чаек и шорох прибоя постепенно стихали, и все сильнее пахло прелью и холодной сырой землей.

Лили покачала головой:

— Нет, я не об этом. То, что ты сказал раньше — ну, о магглах и тридцатых годах... Тридцатых годах какого века?

Северус замедлил шаг. Его плечи еле заметно напряглись, губы сжались в тонкую линию.

— Этого, да, — наконец произнес он. — Но после войны все изменилось. Политический курс развернулся в другую сторону, появились движения за права сквибов и магглорожденных, «приветствуем наших вновь обретенных сородичей» и все такое прочее... — и добавил почти без паузы: — Слушай, подожди меня здесь, ладно? Если хочешь посмотреть на драконов, то загон там, прямо за домом.

За разговором они незаметно подошли почти к самому крыльцу. Северус легко взбежал по ступенькам — только взметнулась черная мантия, — толкнул тяжелую дверь и скрылся за ней. Лили осталась глядеть ему вслед... потом моргнула, заставила себя встряхнуться и побрела за угол, к той ограде, о которой он говорил. Под ногами шуршал гравий, над головой раскинулось мутное небо, в голове теснились и толкались невысказанные мысли.

Неужели Северус прав, и всего сорок лет назад маги считали магглов безмозглыми животными? Это же... все правильно, родители ее однокурсников — не деды и не прадеды, а всего-навсего родители. И если подумать, то и сейчас мало что изменилось, ведь даже знакомые гриффиндорцы, которые никогда не третировали ее из-за происхождения, совершенно не интересовались ее семьей. Как будто... как будто она для них человек, а ее маггловские родственники — всего лишь милые зверушки. Забавные, безобидные, глуповатые, не видящие дальше собственного носа... но не равные. Не такие, как они сами.

Она сморщила нос — ну да, не такие, держи карман шире... Та же Петунья относится к магам с такой опаской и брезгливостью, что чистокровным и не снилось. А отец с матерью, наоборот, и прогрессивнее, и дальновиднее магов — слышат разумные доводы, не шарахаются от нового и не разделяют чужих предрассудков... Да и вообще, какая разница, кто умеет колдовать, а кто нет? Если те и другие одинаково чувствуют боль, одинаково любят своих детей и в их жилах течет точно такая же кровь? Да даже у драконов больше мозгов, чем у некоторых людей!

Сердито фыркнув, она подошла к ограде почти вплотную. От пестрой каменной кладки тянуло незнакомыми чарами — вблизи магический барьер оказался холодным, как лед, и упругим, как резиновый мячик. Лили зябко обхватила себя руками... а потом подняла голову — и уже не смогла отвести взгляд.

Она была словно вулканическое стекло, словно облекшееся в плоть темное пламя — гибкая, стремительная, смертоносная, и выжженная растрескавшаяся земля у нее под лапами казалась продолжением ее чешуи. Сверкающие лиловые глаза, колючий гребень вдоль хребта, острые как кинжалы когти, длинный хвост... Она хлестнула им себя по бокам, присела, задрала к небу оскаленную морду, и из зубастой пасти вырвался язык, по-змеиному пробуя воздух, а потом дракониха развернула огромные кожистые крылья — и взлетела.

В лицо дохнуло ветром, повеяло застарелой гарью и острым, мускусным звериным запахом. Лили замерла в восхищении — хоть барьер и не позволял подойти ближе, но отсюда было видно все, каждый взмах перепончатых крыльев, каждая чешуйка на шкуре, словно облитой жидкой смолой. Жалко только, что гнездо оказалось далеко — спрятанное за кучами оплавленных камней и такое высокое, что почти полностью скрывало детенышей. Наружу торчали только две узкие мордочки, похожие на змеиные; тонкая чешуя на них еще не успела потемнеть и окончательно затвердеть.

Сверху послышался клекот. Дракониха кругами уходила в небо — перламутрово-серое, как изнанка ракушки; если бы не хвост и не форма крыльев, с такого расстояния ее можно было бы принять за огромную черную птицу.

За спиной зашуршал гравий. Лили обернулась — Северус вихрем вылетел из-за угла. Судя по нахмуренным бровям и стиснутым кулакам, его настроение колебалось между отметками «плююсь ядом» и «изрыгаю огонь, умри все живое», но при виде нее он остановился, несколько раз вдохнул и выдохнул, а потом — она глазам своим не поверила! — выдавил кривое подобие улыбки.

Выглядело... мягко говоря, странно. Как если бы надвигающийся самум вместо того, чтобы вспылить и разбушеваться, вздумал строить из себя приятный средиземноморский бриз.

— Северус?

Она шагнула ему навстречу. Дотронулась до его щеки, погладила подбородок, провела по твердой скуле. Кончики его волос защекотали тыльную сторону ладони, и сердце забилось чаще, по пальцам пробежал ток, во рту пересохло...

Северус сглотнул и хрипло спросил:

— Тебе... понравились драконы?

Она кивнула. И так и не убрала руку — сердитый блеск в его глазах потух, но зрачки расширились и вспыхнули горячими искрами, словно там, в самой глубине, волнами перекатывалось что-то черное и обжигающее.

— Мы хотели собирать камнеедку, — шепотом напомнила Лили. Северус моргнул — темные полукружья ресниц качнулись и выпрямились; потом облизнул губы и медленно, будто стряхивая наваждение, произнес:

— Я знаю, где она растет. Это не займет много времени.

— Не займет? Но зачем ты... — она отступила на шаг, и тут до нее окончательно дошло. — Ты нарочно притащил меня сюда, чтобы посмотреть на драконов? Это... вместо зоопарка, что ли?

Северус потупился. Сунул руки в карманы, переступил с ноги на ногу — под тяжелыми ботинками хрустнул гравий.

— Ты мне все уши своими обезьянками прожужжала, — буркнул он, и Лили хлопнула глазами — так ведь это когда было! То ли на первом, то ли на втором курсе... Она и сама уже забыла, а он, выходит, до сих пор помнит?

Под ее пристальным взглядом ему сделалось не по себе. Он втянул голову в плечи — как никогда, похожий на насупленного ворона, и даже черная мешковатая мантия напоминала сложенные за спиной крылья.

— Что, действительно прожужжала? — она наморщила лоб; в памяти медленно всплывали подробности. — По-моему, я больше из-за мороженого ныла — что уронила и так и не успела попробовать.

Северус старательно разглядывал носки своих ботинок. Его щеки слегка порозовели.

— Раз уж ты все еще переживаешь эту потерю, — не поднимая головы, пробормотал он, — то держи.

Быстрый, неуловимый взмах рукой — и когда только успел вытащить ее из кармана? — и Лили уставилась на большой рожок с тремя шариками мороженого. Шоколадное, с колотыми орешками — неужели он и это запомнил? Ох уж эти слизеринцы и их хитрые планы! Еду же нельзя создать из ничего, должно быть, он купил его и заранее спрятал где-то поблизости...

— А как же ты? — спросила она, принимая у него рожок.

Северус упорно глядел в сторону, на стену дома, сложенную из серого ноздреватого камня. На стыках и в крупных порах виднелся зеленый мох — клочковатый, будто трехдневная щетина.

— Ну, это ты два года по нему страдала, а не я, — Северус дернул плечом, стараясь изобразить небрежное пожатие, но его скулы едва заметно покраснели.

Два года? Серьезно? Ей казалось, она поныла денек и забыла...

— Тогда я с тобой поделюсь, — сказала Лили. — Одной есть неинтересно.

И на пробу лизнула верхний шарик. Кончик языка тут же онемел, по небу заплясали иголочки, но сладость все равно чувствовалась. Только не липко-сахарная, не приторная до тошноты, а бархатистая, обволакивающая... Совсем как в детстве. Просто идеально.

Кажется, она произнесла это вслух — Северус мельком глянул на нее и снова отвернулся, продолжая искоса за ней наблюдать. Точь-в-точь Нарцисс, когда он приходит гладиться, такой же взъерошенный и независимый... Улыбнувшись, Лили протянула ему мороженое:

— Попробуй. Очень вкусно.

Он взял у нее рожок — замедленно, как во сне, не сводя взгляда с ее губ, и его глаза снова потемнели. На мгновение ей показалось, что он хочет что-то сказать, но Северус только молча куснул шарик — зубы клацнули, черные ресницы затрепетали, и Лили, рассмеявшись, пальцем сняла шоколадную капельку с его подбородка.

Потом они долго стояли у ограды, передавая друг другу мороженое. Чужая магия по-прежнему холодила кожу, но от Северуса словно расходилась волна тепла, плащом ложилась на плечи и не давала замерзнуть. Дракониха вернулась с ободранной тушкой какого-то животного, и детеныши, шипя и вытягивая шеи, выбрались из гнезда ей навстречу. Утробно заворчав, мать лапой подпихнула к ним багровое, сочащееся кровью мясо; со стороны казалось, что у нее в брюхе ворочаются раскаты грома.

Но Северуса, похоже, больше всего занимал ее хвост — он уставился на него с алчным, но несколько отстраненным интересом, явно прикидывая, что можно сварить из длинного острого шипа, и почти не обращал внимания на мороженое, которое медленно таяло у него в руках. Фыркнув, Лили пихнула его локтем в бок и забрала рожок, но он только облизал пальцы и продолжал задумчиво смотреть на дракониху.

— Я бы лучше на ней покаталась, — сказала Лили, с сожалением разглядывая сложенные крылья. — Раз уж мы решили вспомнить детские развлечения, то следующими на очереди должны быть карусели.

Северус покачал головой:

— Гебридские драконы слишком агрессивны. Под седло нужен кто-то смирный, вроде валлийского зеленого...

— А они разве смирные? — удивилась Лили. — Ты же говорил, что именно этот дракон напал на людей в Илфракомбе?

Северус промолчал — то ли замечтался и пропустил вопрос, то ли и сам не знал ответа. Дракониха повернулась к ним боком, и взгляд невольно скользнул по гладким черным чешуйкам — каждая с человеческую ладонь, не меньше... А ее лапы? Мощные, как колонны в соборе Святого Павла, и когти размером с руку — словно отлитые из тусклой стали, они оставляли длинные борозды на спекшейся черной земле... Как же, наверное, перепугались бедные магглы, когда на них с неба налетело такое чудовище! Сэр Кэдоган рассказывал, чего ему стоила победа над виверной; Лили часто останавливалась поболтать с его портретом и прекрасно помнила эту историю. И ведь он был опытным рыцарем, учеником самого Мерлина! А Тилли Ток — нет, но ей за такой же подвиг даже медали пожалели... Выходит, отношение к магглам и впрямь за это время сильно изменилось. И немудрено — сложно видеть в ком-то людей, когда ничего о них не знаешь и только прячешься от них за железным забором Статута.

— Тогда понятно, почему власти не стали спасать тех магглов из поезда — там же на важных постах сплошные старики сидят, — вслух подумала Лили — и вдруг поймала на себе острый, внимательный взгляд Северуса.

— Ты о том загоревшемся вагоне? — после паузы спросил он, пряча руки в рукавах мантии.

Лили слизнула капельку мороженого, которая стекала по боку рожка; на сладкой темно-коричневой вафле осталась размазанная шоколадная дорожка.

— Ну да, — она пожала плечами. — Я слышала... от кое-кого... в общем, в аврорате считают, что власти все знали, но ничего не стали делать. Хотя Упивающиеся заранее прислали им анонимное письмо с предупреждением.

Северус замер. Воздух вокруг него сгустился и завибрировал, темным облаком окутывая его худую, нескладную фигуру — и барьер у него за спиной замерцал, полыхнул розовыми, синими, неоново-зелеными разводами, словно от земли до неба протянулась радужная нефтяная пленка...

— Раз уж этот «кое-кто» так охотно делится с тобой аврорскими тайнами, — в голосе Северуса прорезались металлические нотки, — то имей в виду, что это был не единичный случай. Радикалы всегда предупреждают о готовящихся акциях, чтобы власти могли принять меры и избежать жертв.

Лили показалось — у нее под ногами зашаталась земля. Мороженое на языке превратилось в камень, желудок скрутился и завязался узлом, и спина под мантией взмокла от холодного пота, но она заставила себя сглотнуть и спокойно спросить:

— Тогда зачем они вообще их проводят? Раз эти твои радикалы так боятся, что кто-то пострадает — что мешает им бороться мирными методами?

— Они не мои — или ты думаешь, этим занимается кто-то вроде Малфоев? — раздраженно откликнулся Северус, и она чуть не разрыдалась от облегчения, но его следующие слова обрушились на нее ледяным душем: — Просто Темный Лорд может с ними договориться, а нынешние власти нет, вот и стараются выставить их тупыми отморозками. И очерняют его в газетах, потому что боятся за свои тепленькие местечки.

Кровь толчками пульсировала в висках. В ушах шумело и рокотало — или это опять заворчала дракониха? Будто издалека, Лили услышала собственный голос ¬— тихий, жалобный, почти умоляющий:

— Северус, но они же убийцы! Как их ни называй, хоть радикалами, хоть Упивающимися! Это... как с ирландцами — одни взрывают, другие просто могут с ними договориться! ⁽¹⁾ Ты обещал...

— ...что не полезу в политику, — перебил он. — И я не собираюсь туда лезть. Но можно мне иметь собственное мнение о том, что происходит в стране? Или у меня нет права даже на это?

По его лицу пробежала судорога, тонкие губы искривились в злой, болезненной гримасе. Лили молчала — ком в горле все никак не проглатывался, и мир перед глазами дрожал и расплывался по краям; она сморгнула подступившие слезы — и только тогда увидела, что мороженое в ее руках почти растаяло. С вафельного рожка сорвалась тяжелая капля, упала на землю рядом с ботинком — в серой пыли расплылось темное пятно.

Почти как свернувшаяся кровь.

За оградой раздался рев. Лили подняла голову — радужное мерцание уже успело померкнуть, и магический барьер снова стал прозрачным. Дракониха с шипением втянула в себя воздух, а потом из ее чешуйчатых, антрацитово-черных ноздрей повалил дым, и из клыкастой пасти в небо ударила струя рыжего пламени — будто на сером небе распустилась огненная лилия, живая и искрящаяся...

— Доедай, — сухо произнес Северус. — Мороженое тает.

И отвернулся — так резко, что кончики волос хлестнули его по щеке, — а потом снова застыл, прямой и напряженный, как провод под током. Мрачно уставился на стену дома — казалось, каменная кладка вот-вот задымится и расплавится под его обжигающим взглядом.

Что?.. Но при чем тут мороженое? Он решил, что ей не понравилось, и из-за этого так обиделся?

Пожав плечами, Лили запихнула в рот остатки рожка и сполоснула ладонь Агуаменти. Тронула Северуса за локоть — спина под черной мантией едва заметно вздрогнула, но он не отстранился и не попытался съязвить, и она вздохнула и тихо сказала:

— Спасибо за мороженое. И я ужасно рада, что они не твои. В смысле, эти... радикалы.

Он дернул головой в подобии кивка. Обернулся, взглянул на нее блестящими темными глазами и протянул руку:

— Готова? У нас мало времени.

На этот раз объятий не было — он просто стиснул ее ладонь, и загон с драконами исчез, а когда давящее ощущение схлынуло, она уже стояла на склоне горы. Ярдах в двадцати внизу виднелся изгиб серпантина — точно серая змея, кольцом обхватившая подножие. Свинцовое небо над головой грозило вот-вот пролиться дождем, рыжая трава на склоне была короткой и жесткой и даже отдаленно не напоминала нужную им камнеедку. Разве что за той россыпью камней, где склон становился круче и выставляла буроватый бок оголенная скальная порода...

Лили вопросительно взглянула на Северуса — тот мотнул головой в сторону каменной россыпи:

— Скорее, нам нужно успеть до дождя.

То, что издалека выглядело как прожилки в породе, на самом деле оказалось разросшимся растением — Лили поняла это, когда они с Северусом подошли ближе. Жесткие, медно-бурые стебли оплетали торчащие из земли камни, запуская тонкие, словно проволочные, усики в каждую впадинку и трещинку. Собранные в розетки листочки отливали металлическим блеском, с обратной стороны их покрывал зеленоватый налет патины.

Северус достал из кармана холщовый мешочек и какой-то камень — темный и гладкий, с белыми пятнами, похожий на шляпку черного мухомора.

— Это базальт. Их любимое лакомство. Я выманю ее из камня, а ты постарайся не сломать стебель и не помять листочки.

В его голосе было мало тепла, но Лили все равно кивнула. Он опустился на колени и поднес камень к самым усикам растения. Какое-то время ничего не происходило — добыча не торопилась хватать приманку, Северус терпеливо выжидал и не двигался, и только налетевший ветер сдувал его волосы в сторону, обнажая бледное ухо и худую напряженную шею. Потом внизу что-то шевельнулось, коротко блеснула медь — но он успел отдернуть руку, и промахнувшаяся камнеедка шлепнулась на землю, изогнулась хищной змеей, растопырила патинированные листочки...

...и в этот момент Лили схватила ее за стебель. Вот только та едва не вырвалась: скрутилась немыслимой петлей, высоко вскинула усики, и пальцы обжег хлесткий удар — но Северусов мешочек уже лежал на земле, раскрытый и готовый принять пойманное растение.

Веревочные завязки пришли в движение, туго затянув горловину.

— Ловко ты ее, — сказала Лили, дуя на руку. Поперек костяшек вспухла белая полоса, рубец саднил и медленно наливался кровью. Камнеедка все еще пыталась сбежать — холщовый мешочек отчаянно дергался и извивался, и из него доносилось тихое звяканье, но пропитанная зельем ткань держала крепко.

— А вот ты — не очень, — Северус выпрямился и отряхнул колени — к мантии пристал рыжий сор, сухие стебельки и мелкие травинки. — Дай сюда.

Лили протянула ему добычу, но он только покачал головой и молча взял ее за запястье. Другой рукой достал из кармана маленькую стеклянную баночку, ногтем поддел крышку. Желтоватая мазь тонким слоем легла на рубец — и боль моментально ушла, словно и не бывало. Что это? Похоже на настойку из щупалец растопырника, только какую-то слишком густую...

— Здесь в основном растопырник и еще кое-какие добавки. Если захочешь повторить, щупальца лучше не мариновать, а делать вытяжку. Потом добавь адсорбент, процеди и десять минут выпаривай, — пояснил Северус, нанося второй слой лекарства поверх первого.

Лили невольно залюбовалась его скупыми, экономными движениями — и кистями, как у мраморной статуи, и худыми пальцами, которые держали ее за запястье хоть и крепко, но удивительно бережно, словно хрупкий фиал с драгоценным зельем...

— Спасибо, — опомнившись, сказала она.

Он взглянул на нее исподлобья:

— Ты неправильно ее схватила. Теперь у тебя пострадала рука, удержать следующую будет труднее, — и, закупорив стеклянную баночку, снова сунул ее в карман.

Лили покосилась на холщовый мешочек — зелье успело подействовать, и растение трепыхалось все меньше и меньше, — и приподняла брови:

— Следующую? Но этой должно хватить на пару котлов пятого размера! Куда тебе столько?

— Суп варить. Раз ты не умеешь собирать камнеедку, я тебя научу, — он поджал губы и зашагал вдоль каменной россыпи к торчащему из-под земли валуну. Под его ботинками шелестела жесткая трава — и внизу, у подножия горы, эхом зашуршали шины. Пыхтя и порыкивая мотором, по дороге проползла машина, похожая на большого красного жука — Лили проводила ее взглядом, а потом, опомнившись, бросилась за Северусом.

— И все-таки, зачем тебе столько камнеедки? — догнав его, спросила она. — Это же просто усилитель для всего остального, и все. Или... Ты что, пытаешься усовершенствовать состав стандартного ингредиента? Сделать две версии, мужскую и женскую, и поэтому тебе нужно, чтобы половина была собрана женскими руками?

Он уже успел опуститься на колени и разложил на земле еще один холщовый мешочек. Потом что-то прикинул, сдвинул его на несколько дюймов вправо, до локтей закатал рукава и поднял глаза на Лили:

— Нет, дело не в этом. Но спасибо за идею, как-нибудь обязательно попробую.

И, достав из кармана уже знакомый кусок базальта, взял его в левую руку и поднес к самым усикам камнеедки. Лили вгляделась в его застывшее, напряженное лицо — нахмуренный лоб, плотно сжатые губы, тяжелый подбородок и крючковатый нос; потом скользнула взглядом по согнутой спине, по худым, жилистым предплечьям — под бледной кожей проступали венки, синей сеточкой расчерчивали запястья...

Камнеедка не шевелилась, только медно поблескивали гибкие стебли. Черт, какая же она большая — этой, пожалуй, и на три котла хватит, а то и вовсе на четыре... Он что, половину магического мира поить своим зельем собрался?

Или... Страшная догадка щелкнула в голове, как удар кнута: или он хочет добавить в свое зелье всю камнеедку, чтобы усилить его действие во много раз. Но... что же он тогда варит? В такой концентрации даже безобидное Бодроперцовое превратится в яд — а уж если это яд изначально и будет...

По венам растекся холод, и грудь сдавило невидимым обручем — как при аппарации, только больнее. Она с трудом разлепила губы:

— Пожалуйста, скажи, что это не то, чем кажется. Не... не темная магия.

На последних словах ее голос сорвался на писк, но Северус лишь досадливо поморщился, откидывая с лица волосы.

— Ты сейчас похожа на целителя Фоули, — не поднимая головы, буркнул он. — «Темная магия калечит душу, нет ничего страшнее темной магии, к ней недопустимо прибегать даже при самозащите»... Хотя три Ступефая в грудь точно так же приведут к остановке сердца, а большинство людей убивает не Авадой, а обычным Режущим. И где, спрашивается, справедливость? Давайте тогда уж и их объявим Непростительными...

Короткий бросок, гибкий стебель медным росчерком сверкнул на сухой траве; быстрое, почти неуловимое движение — и в его руках затрепыхалась пойманная камнеедка. Металлические листочки жалобно звякнули, но в следующее мгновение он уже сунул ее в мешок и затянул длинные завязки.

— Видишь, я схватил ее у самых усиков — тогда они не смогут извернуться и дотянуться до пальцев, — пояснил Северус, но Лили сейчас было не до лекций по гербологии.

— Диффиндо придумали портные, — тихо сказала она, запахивая на груди мантию. — С его помощью кроят одежду, нарезают хлеб и ветчину, а Инсендио разжигают огонь в камине. Они не предназначены для причинения вреда, это люди выбирают их так использовать. А темная магия — предназначена. Как твоя Сектумсемпра — для чего ты ее создал? И что еще она может, кроме боли и смерти?

Северус молчал. С колен он так и поднялся; рядом с его рукой дергалась и извивалась в мешочке пойманная камнеедка. Ветер сдувал с его лица волосы — летел дальше, шуршал жесткой травой, далеко разносил сладковатый запах близкого дождя и душную вонь выхлопных газов...

— Как говаривал один небезызвестный персонаж, «прощать обиды врагам — не значит быть справедливым», — наконец откликнулся Северус, и Лили нахмурилась, пытаясь вспомнить цитату.

А потом чуть не задохнулась от злости. Решил ткнуть ей в нос любимым героем? Да кем он себя возомнил — вторым принцем Даккаром? Освободителем родины, мстителем за погибшую семью? Руки сами сжались в кулаки, зубы скрипнули, и слова сорвались с языка еще до того, как она успела его прикусить:

— Ты еще скажи, что делал добро, когда мог, и зло, когда это было необходимо! Тоже мне, необходимость — сварить зелье Перевернутой реальности, чтобы поквитаться со школьным недругом! Тебе еще повезло, что ты его разлил и сам надышался парами, а не добавил в кубок Поттеру, как собирался!

Северус вздрогнул. Его волосы бились на ветру, развевались пиратским флагом, и мантия на спине раздувалась черным пузырем. По земле бешеной каруселью неслись опавшие листья — закрутились, взметнулись фонтанчиком...

— Дрянь к дряни не липнет — как видишь, моей душе темная магия не навредила, — он криво усмехнулся, еще ниже опуская голову. Ветер относил его слова в сторону, но она все равно расслышала: — Если, конечно, тебя беспокоит она, а не благополучие Поттера.

Сердце кольнула непрошеная жалость, но Лили ее подавила. Хватит, она и так долго терпела и прощала — сколько можно все спускать ему с рук и пытаться помириться, он же ничего не слышит и только продолжает гнуть свое...

— Что меня и впрямь беспокоит, — холодно сказала она, подходя ближе, — так это твоя одержимость местью. Ты знал, что на тебя действует зелье, и то не смог сдержаться и на меня нарычал. А у Поттера не было ни шанса догадаться, он бы точно решил, что окружен врагами. Как думаешь, на кого бы он напал в первую очередь? На Роуз и Дейзи? На Эмму? На меня? Кто из нас должен был пострадать, чтобы до тебя наконец дошло?

Северуса будто ударили в живот. Он хлопнул глазами, разинул рот — точь-в-точь как выброшенная на берег рыба; кажется, хотел что-то сказать, но не смог выдавить из себя ни звука. Только содрогнулся и закрыл лицо руками.

Лили молчала. Смотрела на него — сверху вниз, не моргая. Он так и стоял на коленях — сгорбленный, черный... ну как, как с ним разговаривать, если по-другому он просто не понимает? Но сердце все равно щемило и ныло, болело даже сильнее, чем ссадина на костяшках, и она отвела взгляд. Уставилась на рыжий склон горы, на свинцово-хмурое небо, на асфальтовую ленту дороги внизу и череду холмов на горизонте...

Северус опустил руки. Выпрямился, поднялся на ноги. Как во сне, отряхнул мантию. Его движения были скованными и замедленными, лицо — таким же серым и неживым, как торчащие из-под земли камни.

— Да, ты права. Я и впрямь... не подумал, — наконец произнес он. — Но когда горишь заживо, Лили, как-то без разницы, чем тебя приложили — предназначенным для этого Адским пламенем или не предназначенным Инсендио.

На его щеке блеснула влагой первая дождевая капля.

1) Лили имеет в виду ИРА и партию Шинн Фейн.

https://en.wikipedia.org/wiki/Sinn_F%C3%A9in

Вернуться к тексту

В тот день они, конечно, помирились — пока ловили еще двух камнеедок, пока мокли под дождем, пока пили чай и согревались у нее дома... Потом Северус ушел искать по другим питомникам тот шип с драконьего хвоста, который так и не смог купить у Ангуса Макфасти, а Лили снова села за работу. Но никак не могла избавиться от неприятного привкуса во рту: словно слишком близко подошла к той маггловской дороге, надышалась выхлопными газами, и теперь эта едкая металлическая гарь прилипла к языку — ни выплюнуть, ни проглотить.

Чтобы отвлечься, она взялась за воспоминания Амброзиуса Хромого. И сразу же столкнулась с первыми трудностями: как оказалось, там все говорили на каких-то кошмарных диалектах, глотая и перевирая звуки, и это не считая непонятных выражений и устаревших слов, половина из которых была на латыни. Все равно что смотреть немое кино — с той только разницей, что актеры играли хуже, декорации казались убогими, и никаких тебе интертитров.

Она попыталась найти тот период, который стыдливо замалчивали биографы — интересно, что за услугу Амброзиус оказал Совету волшебников? — но и тут ее ждало разочарование. Ни побежденных врагов, ни эффектных сражений с драконами и инферналами, ни завораживающих погонь и полетов на гиппогрифах, а только бесконечное сидение за бумагами в тесной хижине, полной реторт и горшков с ингредиентами. Время от времени он откладывал перо и выбирался наружу — стоял на пороге, опираясь на палку для ходьбы, и смотрел на небо; потом наклонялся, пересыпал из ладони в ладонь горсть земли и наконец снова возвращался в хижину, к закопченным стенам и кипящим котлам, и садился записывать итоги гадания.

Лили сделала себе пометку обязательно внести это в формулу; странно, но ни один источник не упоминал его увлечения геомантией — как, впрочем, не упоминал и его помощников: худого благообразного старика и белокурую девушку лет двадцати. К старику он обращался довольно часто, называя его «Дамьен», а вот девушку подчеркнуто не замечал и даже не глядел в ее сторону. Отводил глаза, когда она заходила в хижину, и даже как-то раз отвернулся — она нарезала ингредиенты и о чем-то его спросила... Он не ответил, только молча дернул плечом, и с тех пор девушка стала реже появляться в хижине — а старик, наоборот, все чаще и чаще, и наконец стал приходить почти каждый день. Лили так и не поняла, чем именно тот занимался — видимо, экспериментировал с образцами крови или чем-то очень похожим: добавлял в них разные порошки, жидкости и вязкие пасты и даже смешивал одну кровь с другой, а дальше проверял результат диагностическими чарами и иногда морщил лоб и теребил бороду, а иногда раздувался и сиял, как начищенный галлеон.

Так продолжалось несколько месяцев, а затем у них что-то случилось. Лили поняла это сразу, когда вместо старика в хижину вошла девушка и с порога начала что-то тараторить, заламывая руки и умоляюще глядя на Амброзиуса — и тот побледнел, отшвырнул гусиное перо и потянулся к стоявшей в углу метле.

Потом они долго куда-то летели под светом яркой, полной луны; наконец впереди показалось море, и они начали снижаться — нырнули к белым скалам, отбрасывающим на берег длинные иззубренные тени. Девушка спрыгнула с метлы еще до того, как они успели сесть, а потом убежала вперед и ждала своего спутника у входа в пещеру, пока тот, стиснув зубы, ковылял к ней по скользким камням.

Внутри было темно, но они почему-то не стали зажигать Люмос, а пробирались по узкому проходу на ощупь. Потом впереди забрезжил свет, и свод пещеры ушел вверх — открылось огромное пространство в рыжих огоньках свеч, и в самом центре, в круге, выложенном из пестрой гальки, стоял тот благообразный старик, а перед ним — темноволосый мальчик... нет, скорее, подросток лет тринадцати или четырнадцати, в серой хламиде до пят и черном плаще с капюшоном.

В руках у подростка был щербатый оловянный кубок.

Амброзиус молча вскинул палочку — мелькнула красная вспышка, и старик повалился на пол, но подросток успел поднести к губам кубок и сделать глоток... отрешенное лицо, стеклянные неживые глаза — о Господи, это Империус! — и по пещере раскатился крик, девушка со всех ног бросилась к ним — но поздно, слишком поздно...

Пока она хлопотала над жертвой, ее спутник привел старика в чувство — видимо, собирался расспросить об отраве, но тот только рассмеялся хриплым каркающим смехом и сказал, что они идиоты, а он просто делал свое дело. Он произнес это так отчетливо, что Лили ясно слышала каждое слово, но Амброзиус нахмурился и влепил ему оплеуху — и тут в пещеру ворвались другие люди, с факелами и палочками наперевес. Впереди всех была высокая женщина в черном плаще — она оттолкнула девушку, падая на колени перед бездыханным подростком...

Вот только тот оказался жив — закрытые глаза распахнулись, он закашлялся и выгнулся дугой, а потом Амброзиуса вывели из пещеры, и пузатый бородач — кажется, предводитель тех волшебников — долго и многословно его благодарил, а он только кривился в недовольной гримасе, бурчал что-то односложное и отворачивался.

А дальше перед глазами все замелькало, как будто воспоминания пустились вскачь — или их решил ускорить думосбор, или сам Амброзиус запомнил происходящее только обрывками: снова хижина, и девушка у котла — тихая, заплаканная, с забранными наверх светлыми волосами, шмыгает носом и помешивает булькающее варево... Вот она уходит, прижимая к груди глиняный кувшинчик с зельем, и Амброзиус остается один; вот он спит, ест какой-то суп, вот стоит на пороге хижины, подставляя худое смуглое лицо первым утренним лучам — глаза закрыты, на впалых щеках пятна солнечного света... Вот на утоптанную землю перед ним садится филин, протягивает ему свернутый в трубочку пергамент, Амброзиус ломает печать...

...и все остановилось и замерло — точно в старой киноленте кончилась пленка.

Потом он был в каком-то городе, говорил с какими-то людьми — все смазанное, тусклое, нечеткое, и вместо лиц лишь бледные размытые пятна; потом вернулся в хижину и долго сидел за столом, не зажигая свеч — черный, страшный, просто не двигался и глядел в никуда... Наконец его плечи вздрогнули, он закрыл лицо руками и прошептал — очень тихо, одними губами, но Лили все равно услышала...

«Квинтия».

Он собирался, как во сне: палочка, нож с костяной рукоятью... долго шарил под дальней половицей и наконец вытащил оттуда запыленную склянку с узким горлышком; сунул ее в поясной кошель, накинул на плечи плащ, свистнул, подзывая старую метлу с потрепанными прутьями — и даже не обернулся, затворяя за собой дверь хижины.

Пещера в скалах встретила его темнотой и гулким эхом. Припадая на больную ногу, он доковылял до выложенного на полу круга из пестрой гальки, встал в центре и взмахом палочки зажег свечи. Потом достал склянку — откупорил, зажав нос, выпил половину, а вторую вылил перед собой на галечный круг. Зелье зашипело, вспенилось серыми пузырями, и тогда Амброзиус начал читать какое-то заклинание. Его спокойный, уверенный голос отражался от свода — возвращался, многократно усиленный, и звонкая, чеканная латынь разливалась по пещере, словно темная река.

И вдруг на полу что-то зашевелилось. Черные тени — то тут, то там... тонкие струйки ползли, извивались, выбрасывали новые щупальца, копошились под ногами, как змеиное кубло... Амброзиус не обращал на них внимания — продолжал читать заклинание, снова и снова повторяя звучные слова, хотя на земле уже клубилась багровая тьма, в которой поблескивали алые искры, и мелькали обсидиановые прожилки, и чудился какой-то шепот...

— ...creo exsecrationem maledictum!

С этими словами он воздел руки, и тьма на полу откликнулась на призыв — зашелестела разными голосами, засветилась багровыми сполохами, свернулась дымными кольцами...

...и он опустился на колени, прямо в это жадное, нетерпеливое нечто, чему не было названия ни на одном человеческом языке, и одним коротким движением перерезал себе горло.

* * *

Лили не помнила, как вырвалась из воспоминаний. Еще секунду назад она была там, в залитой кровью пещере, а сейчас стояла посреди гостиной, и под ногами хрустели осколки вазы, а из перевернутого думосбора тонкой струйкой вытекала светящаяся субстанция.

Дрожащими руками она подняла думосбор и собрала с пола воспоминания Амброзиуса — но виски ломило, во рту пересохло, и каменная чаша норовила выскользнуть из неуклюжих пальцев. Что... что это было? Какой-то темный ритуал? Но зачем он с собой такое сотворил? А тот старик, Дамьен, и белокурая девушка — как он ее назвал, Квинтия? Надо проверить по справочникам, кто они такие — наверняка в библиотеке что-то найдется... Или о них, или о том спасенном подростке — должно быть, он сын какой-то важной шишки, раз его искало столько народу...

Да, но почему об этом умолчали биографы? И при чем тут услуга Совету волшебников?

Она провела рукой по лбу, утирая холодный пот, и пообещала себе, что непременно это выяснит — сразу же, как только вернется в Отдел тайн.

Но Эдди связался с ней только в среду вечером — попросил на следующее утро заглянуть к профессору Крокеру, ни на что не отвлекаясь по дороге. Лили хотела спросить, как у них дела, но связь сбоила, его мрачное, встревоженное лицо плыло и покачивалось в языках пламени, а Нарцисс выгнул спину и заинтересованно покосился на камин, так что она просто кивнула и сказала, что все сделает.

Как выяснилось, профессор Крокер хотел испытать новую модель хроноворота — в отличие от других исследователей, его группа зачаровала не циферблат со стрелками, а песок в песочных часах, что позволяло перемещаться точно в заданное время. Правда, не в глубь веков, как сначала понадеялась Лили, а всего-то на три часа назад, и возвращать путешественников в будущее недоделанный артефакт пока что не умел.

Это обнаружилось, когда профессор Крокер отправил их с Пьером в прошлое, и оказалось, что им предстоит просидеть три часа в запертой лаборатории — чтобы ни с кем не столкнуться и не создать временной парадокс, как пояснил Лили ее спутник. Было ужасно обидно, что Эдди не разрешил ей зайти в библиотеку — тратить столько времени на чужие опыты, когда разгадка так близка? Интуиция во весь голос вопила, что ключ именно там, в воспоминаниях Амброзиуса, и отступиться сейчас, когда остался всего один шаг — да это просто садизм какой-то!

Но она взяла себя в руки и постаралась переключиться — и, улыбнувшись, задала Пьеру давно занимавший ее вопрос: откуда берется то вероятностное поле, которое формирует будущее? И как один человек может искажать его своим присутствием?

Пьер качнулся на ножках стула и важно сказал, что природа этого поля такая же, как у гравитационного или электромагнитного — возможно, она слышала, что об элементарных частицах нельзя точно сказать, в каком месте они находятся? Можно только утверждать это с некоторой вероятностью, а если за ними не следить, то они и вовсе перестают вести себя как частицы и превращаются в волну. Например, в двухщелевом эксперименте электрон словно бы находится в двух местах одновременно, и только присутствие наблюдателя заставляет его определиться и выбрать одну из двух щелей.

Дело в том, что материальность и вещность миру придают разумные существа — благодаря им флуктуации энергии принимают привычную форму материи, и именно они преобразуют вероятности, переносимые каждой отдельной частицей, в единое вероятностное поле. Маги и другие твари, наделенные Даром, например, кентавры или демимаски, входят с этим полем в резонанс, что позволяет им как почувствовать его колебания, так и подтолкнуть вероятности в нужную сторону, и вот уже много веков теоретики спорят, какой из этих факторов первичен и угадывают прорицатели будущее или же его создают.

На этом месте Пьер прервался, чтобы наколдовать себе воды, и Лили смогла вставить пару слов.

— Коэффициент удачи, — кивнула она, вспомнив школьный курс арифмантики. — Разный у магов и магглов. А если выпить Феликс Фелицис, то он вообще поднимется до единицы.

— Вот именно, — Пьер взглянул на нее с благодарностью, отставляя в сторону пустой стакан. — С той только разницей, что вызванная зельем квазиудача...

Но закончить фразу он так и не успел — потому что в этот момент чары на двери замерцали красным, и в коридоре послышался голос:

— ...подразумевает интервью со всеми сотрудниками, и если вы сию же секунду не прекратите препятствовать проведению инспекции...

— Можете жаловаться кому угодно — хоть мадам Мелифлуа, хоть самому Министру магии, — профессор Крокер был непоколебим. — Мадам, мы изучаем влияние Дара на колебания альфа-линии в условиях строжайшей изоляции, исключающих распространение воздействия на весь пространственно-временной континуум. А вы пытаетесь повредить защиту лаборатории, нарушив тем самым ход эксперимента. Хотите стать второй Элоиз Минтамбл? Ваше право. Можете подавать любые жалобы, но мои сотрудники останутся там, где они есть — точнее, в том времени, в котором они есть.

— В таком случае, Крокер, — ледяным тоном заявила инспекторша, — я буду вынуждена доложить об этом прискорбном происшествии своему начальству.

— Хоть самому Мерлину, мадам, — раздраженно откликнулся профессор. Кажется, она сказала что-то еще, а он снова возразил — но их голоса стали удаляться, и чары на двери мигнули в последний раз и погасли.

Пьер выдохнул и положил на стол свою палочку, которую все это время сжимал в руках.

— Фух. Я уж думал, сейчас она сюда ворвется, — и, снова качнувшись на стуле, пояснил: — Эта дочь свиньи и маггла всю неделю тут крутится — вынюхивает что-то, сует нос в наши эксперименты...

Лили хлопнула глазами. Внутри словно что-то оборвалось; она смотрела на его спокойное лицо, на прилизанные волосы — в свете ярких потолочных ламп они блестели от бриолина...

— Дочь... свиньи и маггла? — тихо переспросила она.

Ножки стула с грохотом стали на место. У Пьера хватило совести покраснеть.

— Мадмуазель, я вовсе не хотел... Это просто выражение такое — у нас во Франции так говорят... — потупившись, пробормотал он.

Она приподняла брови. Смотрела на него в упор, не моргая — как он отодвинулся на краешек стула, растерянный и вспыхнувший до ушей.

— У вас во Франции нет магглорожденных?

— Есть... Но вы же другая! — Пьер поднял на нее глаза. — Вы совершенно не такая — вы умная, образованная, и объяснения мои понимаете... Я не имел в виду всех — это просто так говорят...

Кажется, он добавил что-то еще — что ни в коем случае не шовинист, у него самого были магглорожденные друзья, но дальше Лили уже не слушала. В ушах звенело, голова казалась пустой и легкой, как воздушный шарик, и только одна-единственная мысль колотилась в висках — это уже было-было-было, сколько раз будет повторяться эта заезженная пластинка про «таких» и «не таких» магглорожденных...

Она почти не удивилась, когда в конце своей страстной и сбивчивой речи он предложил сходить куда-нибудь пообедать. И почти не чувствовала угрызений совести, когда ответила, что нет, в ближайшее время никак, она уже договорилась с Бертой Джоркинс.

* * *

К понедельнику проверка закончилась, но Отдел тайн все равно штормило и лихорадило. Впрочем, Лили решила, что узнать последние новости можно и позже — и, наскоро со всеми поздоровавшись, рысью унеслась в библиотеку, искать справочники по известным ученым. Тот благообразный старик явно занимался исследованиями крови, а значит, мог с равным успехом оказаться как целителем, так и зельеваром или алхимиком. Или теоретиком, который пытался постичь природу магии, так что Лили на всякий случай присовокупила к двум книгам еще и третью, фундаментальный труд Адальберта Уоффлинга, а затем вернулась в общую комнату и закопалась в свои сокровища с энтузиазмом нюхлера, который нашел гору золота.

Целители отпали довольно быстро: среди них Дамьенов не нашлось. Она открыла второй справочник, но успела только пробежаться взглядом по алфавитному указателю, а затем ее отвлекли. Одна из черных дверей распахнулась, и в лабораторию спиной вперед вошел молодой волшебник в рабочей мантии и остроконечной шляпе. У него в руках был какой-то прибор — металлическая рамка медленно вращалась, издавая едва слышный писк.

— Адриан? — наморщив лоб, Эдди отложил на край стола утренний выпуск «Пророка».

Волшебник в шляпе повернулся, и Лили увидела, что его глаза прикрыты плотной кожаной повязкой.

— Эдди? — удивился он. — Я что, в твой сектор попал?

Рамка в его руках запищала громче, и он машинально прикрыл ладонью металлическую часть.

— Угу. Опять сбежала? — Эдди кивнул на верещащий прибор — сквозь пальцы стоявшего на пороге волшебника пробивалось зеленоватое свечение.

— Да все эта инспекторша, демоны ее побери. Заладила да заладила — что у вас за той дверью, отоприте, покажите... Вот и ищем теперь. К вам точно не могла проскользнуть? У вас тут такой пик...

Он слегка повернул голову — Лили показалось, что его закрытые повязкой глаза уставились прямо на нее.

— Адриан, у нас работают две девушки, — лениво заметил Майлан. Он наливал новый раствор в банку c маленьким белым сгустком — Роджером Крэбом, судя по надписи на этикетке. ⁽¹⁾ — У одной есть парень, вторая вообще помолвлена. Так что твоя штуковина может хоть обораться, ага?

Адриан сдвинул на затылок остроконечную шляпу. Задумчиво почесал выступающую из-под повязки бровь:

— Две? Но искатель показывает третий... — смешавшись, он замолчал — а потом хлопнул себя по лбу и воскликнул: — А, я понял! Она там, за стенкой!

Рука Майлана дрогнула, и несколько капель раствора пролилось мимо банки. Он досадливо зашипел и потянулся за палочкой, но волшебник с рамкой уже закрыл за собой дверь — и Руби подняла голову от недоделанного вокализатора, сдвинув с одного уха пушистый черный наушник.

— Я что-то пропустила?

— Адриан, — успокоил ее Эдди. — От них опять сбежала любовь, — и добавил, уже обращаясь к Майлану: — Так вот, хоть им и не удалось разыграть карту с досрочными выборами, и Макнейр теперь политический труп, но сама по себе тенденция настораживает. Дамблдор будет вынужден на это ответить — точнее, не Дамблдор, а Тибериус Огден, но это в данном случае одно и то же. Визенгамоту придется опровергнуть их аргументы и тем самым вступить в диалог. Чем больше об этой идее будут говорить, пусть в негативном и порицаемом ключе, тем больше людей будут знать о ее существовании. Рано или поздно они привыкнут, эта мерзость обрастет ворохом рационализаций и перестанет казаться такой нелепой и страшной — и через несколько лет мы получим первые законопроекты. Например, «О зелье для лиц альтернативного происхождения»...

Альтернативного происхождения? В том смысле, что для магглорожденных придумали какое-то зелье?

Майлан поднял вверх руки:

— Сдаюсь. Вот поэтому у нас начальник ты, а не я — как по мне, это какая-то равенкловская лажа, об которую только бошку сломать и можно.

— А что это за зелье? — воспользовавшись паузой, вставила Лили — и ощутила на себе пристальные взгляды обоих.

— С добрым утром, — покачал головой Эдди. — Специальный выпуск «Пророка», сенсация дня — мельница слухов уже все жернова стерла.

Он сидел в своем массивном кресле с подлокотниками, как император на троне — на губах насмешливая улыбка, в глазах какие-то непонятные искорки... Лили смутилась.

— Ну, я... э-э... В общем, за последние дни я чуть-чуть продвинулась с Амброзиусом, и того... немного увлеклась, — призналась она, и Эдди присвистнул.

— Beati qui esuriunt et sitiunt scientam. ⁽²⁾А статью все же почитай, тебе полезно.

И взмахом палочки отправил газету на ее письменный стол, а сам повернулся к Майлану, который все еще колдовал над банкой с Крэбом.

— Ставлю галлеон против кната, что они откликнутся. Завтра, самое позднее — послезавтра. И не Дамблдор, а Тибериус Огден — это бьет по его программе интеграции магглорожденных.

Лили уставилась на передовицу — Крауч на колдографии потрясал кулаком, обещая пресечь и не допустить, — покосилась на раскрытый справочник, на аквариум со слепками... Кассандра и Дебора смутно белели у передней стенки — а вот слепок Амброзиуса лежал на столе перед Руби, и она размахивала палочкой, настраивая на него вокализатор.

Вздохнув, Лили развернула газету — и на второй странице уперлась взглядом в броский заголовок: «Воровство магии — миф или реальность?» Что?.. Это что еще за псевдонаучная бредятина? Кого-то слишком рано выписали из психушки? Или наоборот — не выписали, и он строчит статьи прямо оттуда?

Но нет, статья была написана не пациентом Мунго, а министерским чиновником, каким-то Уолденом Макнейром, и в ней выдвигалась гипотеза, что магглорожденные, сами того не сознавая, вытягивают магию из чистокровных волшебников. Автор предлагал «гуманное решение проблемы»: дескать, недавно изобретено зелье, закрывающее у них эти каналы и сужающее магическое ядро — Господи, какое ядро, что это вообще такое?! — и нужно обязать их его принимать, чтобы они перестали пользоваться заимствованной магией.

Не будь эта чушь напечатана в «Пророке», она бы расхохоталась в голос. Неужели это и есть те самые радикалы, о которых говорил Северус? И кто-то воспринимает их бредни всерьез? Позаимствованная магия, какие-то каналы, и даже зелье, которое их якобы перекрывает... С зельем миссис Снейп все понятно — оно подавляет магию, действуя на тот центр в миндалевидном теле, о котором говорил целитель Фоули. Ну а тут-то что? И какое может быть воровство, если способность колдовать связана со строением мозга? Нет, эти люди точно шарлатаны — интересно, на что они рассчитывают? Ведь сколько ни сужай это пресловутое ядро, магия у магглорожденных никуда не денется...

Покачав головой, Лили закрыла газету. Было бы из-за чего поднимать панику! Вряд ли кто-нибудь поверит этим лживым бредням — да и Визенгамот наверняка не дремлет и скоро их опровергнет...

Эдди с Майланом продолжали вполголоса о чем-то переговариваться, но она уже взяла в руки «Сто известных зельеваров» и водила пальцем по строчкам алфавитного указателя.

* * *

До обеда Лили успела проверить два оставшихся справочника. Дамьена не нашлось ни в том, ни в другом — точнее, не нашлось ни одного Дамьена, кто жил бы в нужном столетии. Не на хроновороте же он туда прилетел, это слишком невероятная теория! Логичнее предположить, что составители справочника кого-то в него не включили — как того же Дамьена Кроткого, автора «Философских основ зельеварения» и учителя Квинтии Маккуойд...

Квинтии Маккуойд? Стоп-стоп-стоп. А вот это уже интересно. Когда были написаны «Дневники наблюдений»? Кажется, то ли в четырнадцатом, то ли в пятнадцатом веке... Лили пожалела, что не вспомнила об этом раньше — но возвращаться было поздно, она успела подняться в атриум, да и Берта, наверное, уже заняла для них столик у Фортескью... Не говоря уж о том, что ей нужно было купить кое-что по дороге. Ничего, эта тайна ждала разгадки пятьсот лет, подождет и еще пару часов — с этой мыслью она крутанулась на месте и аппарировала в Косой переулок, в закуток за аптекой Малпеппера.

Налетевший ветер лязгнул крышкой мусорного бака, и Лили порадовалась, что сегодня надела теплый плащ. Как же тут сыро и промозгло — прямо чувствуется, что скоро зима... Мостовая под ногами была черной и мокрой от недавнего дождя, и дома в переулке, казалось, растеряли часть красок. Как и люди — волшебники кутались в длинные темные одеяния, надвинув на нос остроконечные шляпы, и старались побыстрее проскользнуть в двери лавок.

И только одно здание сияло и переливалось огнями, как рождественская елка — напротив «Дырявого котла», там, где раньше был магазин «Твилфитт и Таттинг». В витринах, где еще летом кружились манекены, теперь красовались неоново-яркие афиши. Самая большая из них гласила:

Что, беспокоит Сам-Знаешь-Кто?

Куда интересней Фламель-Знает-Что!

И чуть ниже, маленькими буквами: «Только 29 декабря! Публичная лекция от создателя Философского камня — знаменитого Никола Фламеля! Спешите заказывать билеты!»

Лили моргнула — от пестрых афиш рябило в глазах. Кажется, братья Прюэтты процветают. И никого не боятся — даже Того-Кого-Нельзя-Называть, ну надо же... Сама она еще ни разу не была в их театре, но Мэри предложила в следующее воскресенье сходить на премьеру спектакля об Основателях, и соскучившаяся Лили обеими руками ухватилась за эту идею. А теперь оказывается, что у них еще и Фламель выступает!

Интересно, сколько могут стоить билеты на эту публичную лекцию? И хватит ли у нее денег? Близилась свадьба Петуньи, и нужно было позаботиться о подарке и для нее тоже. А у мамы еще и холодильник сломался, и новый с этими тратами она себе точно не купит — хотелось побаловать ее хотя бы на Рождество... Похоже, придется ужаться и в ближайшую пару месяцев тратить поменьше.

Вздохнув, Лили толкнула дверь аптеки и вошла внутрь. Серебряный колокольчик откликнулся мелодичным перезвоном, но тихий звук почти потерялся в шуме и гаме; она сделала пару шагов — и застыла на месте.

Обычно тихая и пустая, аптека Малпеппера была переполнена. Десять... нет, даже больше, человек двадцать или тридцать! Что же они покупают?

Через несколько мгновений она получила ответ на свой вопрос: толстый старик с круглой лысиной отошел в сторону, и пока на его место проталкивалась молодая, коротко стриженная женщина, Лили успела заметить, что толпа собралась не перед прилавком, как она сначала решила, а перед письменным столом. За ним восседал улыбающийся волшебник с роскошными золотыми кудрями и вздернутым, немного курносым носом; стена у него над головой была сплошь завешена глянцевыми постерами с его изображением.

Волшебник на плакатах скалил белые зубы, приветливо махал рукой и демонстрировал всем желающим «чудо-средство профессора Шевелюруса». Если верить обещаниям рекламы, его шампунь пробуждал спящие фолликулы, способствовал росту волос и в два раза замедлял их выпадение — сам изобретатель этого волшебного снадобья сидел под плакатами и бурно жестикулировал, убеждая какую-то ведьму в его безопасности и эффективности.

— ...состав специально для женщин — содержащийся в нем шип с хвоста дракона раскрывает волосяную луковицу и позволяет ей дышать... — перекрывая людской гомон, донеслось со стороны стола, и Лили скептически хмыкнула и направилась к выходу.

Взвинтить цены на рынке ингредиентов — вот что этот состав позволяет! То-то Северус никак не может договориться с питомником! Наверняка этот златокудрый хлыщ скупил у них все шипы, хотя по нему сразу видно — мошенник мошенником. Волосяная луковица у него «раскрывается» — а без него, надо полагать, сразу закроется назад и запрется на сто замков, да еще и дышать перестанет. И ведь находятся дураки, которые ему верят. Вон какая очередь к столу выстроилась — слушают, разинув рот, да за кошельками тянутся...

В сердцах хлопнув дверью, Лили выскочила на улицу и свернула в соседнюю аптеку. Вот это, пожалуй, обиднее всего — что таким шарлатанам верят и нахваливают их бесполезную дрянь, как будто это вершина научной мысли. А тем, кто совершает настоящие открытия, достаются либо пинки, либо молчание — как Северусу, предложившему новую концепцию двуосновных зелий. Сколько жизней спасет его идея, когда другие зельевары ее заметят? И сколько — никчемный шампунь того молодчика, собравшего вокруг себя восторженную толпу?

В горле стоял ком, от обиды за Северуса щипало глаза. Шмыгнув носом, она попросила у мистера Джиггера Бодроперцовое и флакончик капель от живота, и только на улице вспомнила, что у нее вчера закончилось контрацептивное зелье. Но возвращаться было поздно — пообещав себе, что купит его завтра, она распахнула тяжелую дверь и вошла в кафе Фортескью.

Внутри стоял полумрак и пахло кофе с корицей. Под потолком плавали разноцветные матовые сферы со свечами — словно огромные шарики мороженого, и выложенный ромбиками пол напоминал поджаристую вафлю. Сам хозяин как раз обслуживал сидящую у окна парочку — из-за его спины помахала рукой Берта, и Лили заторопилась к ней, расстегивая на груди пряжку тяжелого плаща.

На маленьком угловом столике еще не было ни тарелок с едой, ни напитков. Значит, она успела вовремя.

— Что-то ты сегодня мрачная, — оглядев ее с ног до головы, заметила Берта. — Эдди совсем тебя загонял?

Перед глазами все еще стояла очередь к тому шарлатану — бедный Северус, как же это все ужасно и несправедливо! — но Лили мужественно выдавила улыбку.

— Не больше, чем твоя начальница — тебя, — откликнулась она, садясь на стул напротив. — Слышала, у вас там совсем завал.

— Что ты, мы уже почти закончили, — махнула рукой ее собеседница. — Осталась только одна строка — с доходами за восьмидесятый год от одной министерской монополии, там иногда получается слишком большая сумма, а иногда нормальная. Наверное, какой-то вероятностный артефакт — Сибилла уже заказала специальный хрустальный шар, чтобы посмотреть дефекты альфа-линии.

Лили мало что поняла из ее объяснений, поэтому пробормотала что-то неопределенное — а потом к столику подошел мистер Фортескью, и они с Бертой заказали тыквенный суп и по стаканчику мороженого.

— Мы сначала пытались разложить Таро, но ничего не получилось, — продолжила Берта, когда хозяин кафе ушел выполнять заказ. — И тассеография тоже ничего не дала. Сибилла была просто вне себя...

Лили вспомнила вышедшую из себя Сибиллу Трелони — и невольно поежилась. Что и говорить, не повезло бедолаге с начальницей, такая и наорать может, и заклинанием в спину запустить, если что не по ней.

— Да уж, представляю, — вслух протянула она.

Но ее собеседница покачала головой:

— Нет-нет, обычно она не такая, — а потом огляделась по сторонам, убедилась, что парочка за соседним столиком была полностью занята друг другом, и шепотом пояснила: — Это из-за пророчества ее прапрабабушки. Того, где чье-то несчастье должно всех спасти, потому что все остальные варианты приведут к беде. Она считает, оно вот-вот сбудется, а ты его разбила. Теперь понимаешь?

Лили ошеломленно кивнула, и Берта добавила уже обычным голосом:

— Так-то она ничего, нормальная. Даже вступилась, когда эта розовая мымра оштрафовать меня хотела...

— Оштрафовать? За что? — удивилась Лили.

— Да я себя магглорожденной назвала — ну, во время интервью, когда отвечала на вопрос о своем происхождении, — поморщилась Берта. Лили хлопнула глазами — ну и за что тут наказывать? — но тут из-за стойки выпорхнул их заказ и, немного покружив по залу, медленно опустился перед ними на столик.

Лили взяла ложку — круглую, с толстым черенком, похожую на ложку для мороженого, — и осторожно помешала огненно-рыжую гущу. Белая суповая тарелка была выполнена в форме креманки.

— А почему нам нельзя называть себя магглорожденными? — спросила она, и Берта невесело хохотнула:

— Ты безнадежно отстала от жизни — теперь это слово считается неприличным. Надо говорить «лица альтернативного происхождения», как в законе.

И тоже взяла со стола круглую серебряную ложку и зачерпнула суп из необычной тарелки.

Какое-то время они ели молча. Лили бросила взгляд на улицу — там опять пошел дождь, и капли воды стекали по окну, оставляя на стекле длинные дрожащие дорожки. Волшебники и ведьмы придерживали шляпы и поднимали воротники мантий, спешили мимо, даже не оглядываясь на кафе, и темная брусчатка у них под ногами блестела от влаги. И только магазинчику напротив были нипочем и холод, и непогода: в витрине стояли в ряд телескопы, лежали груды свернутых карт, заманчиво мерцали астролябии и секстанты — словно обещая путешествия в далекие жаркие страны, где маги и магглы живут как братья и никогда не ссорятся...

Заставив себя встряхнуться, Лили отвернулась от окна и сказала:

— Слушай, я вот чего не понимаю. За дискриминацию магглорожденных сейчас штрафуют, так? Но еще сорок лет назад на магглов собирались охотиться — я слышала, даже закон такой чуть не приняли...

— Так это магглы, а мы с тобой маги, — Берта пожала плечами, не отрывая взгляда от тарелки. — Да и с законом на самом деле было не так. Изначально это была идея мадам Мелифлуа, и она хотела не охотиться на магглов, а защитить их от бесконтрольных экспериментов Отдела тайн. Установить какие-то рамки — ну, знаешь, все эти гуманные штуки... что одного и того же подопытного нельзя привлекать слишком часто, нельзя постоянно стирать ему память и прочее в том же духе. А пока ее проект лежал в Визенгамоте, в него внесли поправки и полностью исказили суть ее предложений. И она сняла его с рассмотрения — вроде как за несоответствие Статуту...

Она замолчала. Медленно помешала остатки супа, уставившись в него с таким видом, как будто пыталась гадать по тыквенной гуще. Серебряная ложка то погружалась на дно фарфоровой креманки, то снова выбиралась на поверхность.

Лили в ужасе переводила взгляд с лица Берты на ее руки. Как... как она может рассуждать об этом так спокойно и отстраненно? Она же сама магглорожденная — значит, должна понимать... Тут даже не знаешь, что страшнее — сама изначальная идея или то, как ее исказили! Оказывается, Отдел тайн ставил опыты на людях, а потом стирал им память! И мадам Мелифлуа решила позаботиться о своих подопытных крысках, чтобы они не дохли так быстро... Господи, какая мерзость! Да их гуманизм хуже любой жестокости!

В груди разливался цепенящий холод. Лили закусила губу, чтобы не закричать в голос — но тут над дверью звякнул колокольчик, и в кафе вошли трое авроров. Двое худых и высоких, один пониже ростом и укутанный до ушей; он принялся расстегивать тяжелый форменный плащ, и Берта встрепенулась, поднимая глаза от тарелки:

— Ты что-то сказала? Извини, я задумалась.

Второй из авроров тоже снял плащ и сел за столик — лицом к окну, и Лили увидела, что его правую щеку рассекает огромный багровый рубец.

— Нет, я молчала, — возразила она.

Низенький аврор наконец-то сумел размотать свой длинный шарф — в его облике чудилось что-то смутно знакомое... Батюшки, да это же Питер Петтигрю! Ничего себе... А кто это с ним? Точно не Блэк и не Поттер...

— Со шрамом — Роджерс, — слегка нараспев произнесла Берта. — В сентябре его чуть не убили, он две недели пролежал в Мунго... А с палочкой — Эшли. Через неделю его убьют.

Третий аврор закончил колдовать на свои ботинки очищающие чары, сунул палочку в рукав и направился к столику, за которым уже успели расположиться Питер Петтигрю и тот аврор со шрамом. Его щекастое, румяное лицо так и лучилось здоровьем. С чего... с чего она взяла, что через неделю он умрет? Ничего не понимая, Лили уставилась в мутные, затянутые поволокой глаза Берты — потом полуприкрытые веки медленно опустились...

...и тут до нее дошло.

— Так что ты сказала? — моргнув, переспросила Берта.

1) Весьма примечательная личность: солдат армии Кромвеля, после удара по голове стал шляпником, а затем ударился в аскезу и ушел в отшельники. Пацифист, вегетарианец, прорицатель, не только первый теоретик, но и практик движения «попробуйте прожить на МРОТ». Считается одним из прототипов Болванщика из «Алисы».

Вернуться к тексту

2) Блаженны алчущие и жаждущие знаний (лат.)

Вернуться к тексту

По дороге на работу Лили осторожно расспросила Берту и уверилась в своих подозрениях: та не помнила ровным счетом ничего из сказанного — ни об авроре по имени Эшли, ни о законопроекте мадам Мелифлуа. Получается, это был Дар? И тогда, в кафе, и еще раньше, в Хогвартсе — когда Берта вот так же что-то ляпала, а все считали ее болтуньей и сплетницей, которая сует нос не в свое дело...

После такого открытия молчать было невозможно. Лили опасалась, что Эдди поднимет ее на смех, но он внимательно выслушал всю историю, попросил воспоминание об обеде, а потом унес куда-то думосбор — как выяснилось позже, показать начальнику того аврора, чтобы его на несколько дней сняли с дежурства. Хотелось надеяться, что этого хватит и предсказание не сбудется, но тут она сделала все, что могла. В отличие от загадки Амброзиуса — вздохнув, Лили поплелась в библиотеку, искать информацию о Дамьене Кротком и Квинтии Маккуойд.

Большую часть недели она копалась в пыльных старых томах. Пришлось даже сделать несколько запросов в архивы Визенгамота и архивы Совета волшебников, которые частично сгорели при Великом пожаре, а частично достались свежеобразованному Министерству магии. Там и нашлось настоящее сокровище — гравюра с изображением Квинтии Маккуойд, украшающая редкое издание ее «Методов нарезки ингредиентов». Лицо, очерченное слишком грубыми штрихами, казалось щекастым и одутловатым, глаза навыкате чуть косили, но это точно была она. Та белокурая девушка, которую Лили видела в воспоминаниях Амброзиуса... и которая погибла за две недели до его смерти — если верить записям в тех же архивах, отравилась неправильно сваренным жаропонижающим.

Тут явно чувствовалась какая-то связь — Лили думала об этом, поднимаясь на лифте в атриум. Соседи вполголоса переговаривались о новой статье в «Пророке»: мельница слухов все молола и молола новую чушь, на этот раз — возражения на возражения Тибериуса Огдена. Откровения какой-то магглорожденной, которая прониклась, усовестилась, отказалась от ворованной магии и стала добровольно принимать подавляющее зелье. Кто-то вслух усомнился (кажется, тоже невыразимец, Лили как-то видела его на общем собрании): мол, это точно утка, способность колдовать связана с особым строением мозга, и подавить ее невозможно.

Лили мысленно усмехнулась — много он понимает! Очень даже возможно, если пить то зелье, которое придумала миссис Снейп. Другое дело, что вряд ли авторы статьи имели в виду именно его — оно применяется только в колдомедицине, для лечения темной скверны... да и вообще, откуда этим фанатикам знать рецепт? Он есть только у Северуса и его мамы, а они вряд ли бы стали с ними делиться...

— Какая великолепная магия — зелье, позволяющее отключать ее по желанию! — воскликнул кто-то в дальнем углу кабины, перекрывая лязг и грохот работающего лифта. Подозрительно знакомый голос — грассирующая «р», манера растягивать звуки... и это не говоря об удушливо-сладковатом аромате одеколона. Она повернула голову — ну да, так и есть, у золоченой решетки стоял Пьер. Боже, да он хоть иногда думает о других людях? Или только о своих квантах вероятностного поля? Подумать только, а ведь раньше ей казалось, что это Северусу плевать на всех, кроме себя...

В этот момент лифт остановился, решетчатые двери распахнулись, и ответ его собеседника Лили так и не расслышала. И к лучшему, пожалуй — ей не хотелось окончательно разочаровываться в людях. Хватит и той мерзкой истории с законопроектом, и ужасных французских поговорок.

Остаток недели промелькнул почти незаметно. В субботу Лили навестила родителей и предложила помочь им с уборкой перед Петуньиной свадьбой — зачем надрываться самим, если есть магия? Да и гладильную доску можно заколдовать, и пусть утюг приводит в порядок наволочки и простыни, пока они с мамой пьют чай и болтают на кухне. Обрадованная мама согласилась и предложила Лили остаться у них на ночь, но та отказалась и аппарировала домой — чтобы провести остаток вечера у камина, с кружкой какао и книжкой по магическому домоводству.

А в воскресенье они с Мэри пошли в театр, на новый спектакль братьев Прюэттов — «Меч Годрика, или Гриффиндор наносит ответный удар». Лили надела ту нарядную зеленую мантию с летней распродажи и зачесала наверх волосы; правда, прическа грозила быстро развалиться: пока она вертелась перед зеркалом, разыгравшийся Нарцисс куда-то загнал половину шпилек, а переделывать не было времени, и пришлось оставить все как есть.

Мэри тоже надела мантию от «Твилфитт и Таттинг» — только темно-синюю, точно небо на рассвете. Лили заметила, что в ушах подруги блестят и переливаются крупные алмазные серьги.

— Подарок Джеймса, — пояснила Мэри, протягивая билет сидевшей у входа гаргулье — та клацнула пастью, выхватывая глянцевый квадратик из затянутой в перчатку руки. — Когда-то они принадлежали его бабушке.

— О, здорово, — откликнулась Лили. — Значит, у вас все серьезно?

Она вложила в пасть гаргульи свой собственный билет, и каменные челюсти задвигались, пережевывая плотный картон.

— Угу. Вот только его отец... — Мэри поежилась. — Нет, он не против, по-моему, ему даже нравится, что я магглорожденная, просто... мне заранее жаль того, кто попробует ему перечить, — с неловким смешком закончила она.

Лили приподняла брови — чтобы ее бесстрашная подруга, и вдруг перед кем-то робела?! — но тут дубовые двери распахнулись, и за ними открылось огромное фойе, заполненное ведьмами в нарядных мантиях и волшебниками в костюмах и цилиндрах. Словно рой светлячков, в воздухе парили тонкие восковые свечки — в отполированном до блеска мраморном полу горели и переливались яркие точки. Домовые эльфы с подносами на головах разносили напитки, и казалось, что среди частокола людских ног снуют серебряные грибы на ножках.

У дальней стены белела статуя — меловым утесом возносилась над толпой, высоко вскинув кудрявую голову. Ее поза казалась безмятежной, но вместе с тем исполненной внутреннего достоинства — в ней чувствовалась та спокойная гордость, которая уже все доказала и больше не нуждалась ни в каких подтверждениях. В одной руке она держала маску, другой сжимала длинный меч. Мельпомена? Надо же, какая красавица...

Тем временем подошла их очередь. Они отдали плащи деловитому эльфу в алой тоге и заплатили за программку. Эльф протянул им глянцевый буклетик с крохотными крылышками — как у снитча, только белыми, а плащи сунул в вышитый ридикюль с чарами расширения пространства. Уже в который раз Лили подумала, что такая штука, наверное, очень удобна в поездках. Петунья в декабре как раз собиралась в свадебное путешествие во Францию — вот бы уговорить ее принять такой подарок... Можно даже не ридикюль, а кожаный чемоданчик, как в той лавочке в Косом переулке...

Мимо прошуршали шелками две пожилые ведьмы — одна в строгом пенсне, другая в шляпе с чучелом птицы. Лили последовала за подругой; та свернула в самую толчею, рассекая толпу так же привычно и непринужденно, как бушприт — океанскую гладь. По сторонам негромко переговаривались волшебники, между ними лавировали эльфы, стараясь не уронить начищенные подносы: в высоких бокалах искрилось и пузырилось игристое вино, пахнущее летом и свежими ягодами. Чей-то локоть врезался в бок, кто-то больно наступил на ногу, но впереди уже маячили двери в зрительный зал — высокие, резные, из мореного дуба, и рядом с ними во весь рост возвышалась статуя Мельпомены, похожая на неприступную скалу, о которую разбивалось людское море.

Спикировавшая с потолка программка едва не задела прическу — Лили ловко увернулась, пристроилась за чьей-то широкой спиной и удачно проскользнула в зрительный зал. Здесь горели только канделябры на стенах — там, куда доставал их свет, шелковисто блестела и переливалась алая обивка, но середину рядов затапливала тень, и там красные кресла казались черными. Далеко впереди мелькнули знакомые светлые волосы и нарядная мантия. Спохватившись, Лили бросилась за подругой, обогнала какую-то ведьму с мальчиком, протиснулась мимо тучного волшебника, загородившего дорогу, и снова увидела Мэри. Та уже успела найти их места — третье и четвертое в пятом ряду — и как раз садилась в кресло. В ее руке вяло трепыхала крылышками глянцевая программка.

Лили заторопилась к ней — свернула в проход, споткнулась о складку на ковре и почти плюхнулась на соседнее сиденье. Мэри глянула на нее из-под челки:

— Что, тоже не соблазнилась их вином? Ну и правильно — редкостная кислятина... Даже не сравнить с тем, что подается к столу у Поттеров, — и сморщила нос, разворачивая яркий буклетик. Белые крылышки встрепенулись в последний раз и поникли. — О, Слизерина будет играть Хэмиш Грейг! Магглорожденный, представляешь? То-то взбесятся чистокровные снобы!

Лили рассеянно кивнула — это имя ей ничего не говорило. Осторожно потрогала бордовый подлокотник — нежный ворс словно погладил пальцы; потом бросила взгляд на занавес — тоже темно-красный и бархатный, расшитый блестками, которые складывались в очертания созвездий... Прямо как мантия Дамблдора, он как-то раз надел такую на праздничный обед в Хэллоуин. С потолка свисала монументальная люстра — толстые цепи, которые могли бы удержать и дракона, мягко обвивали тяжелое золотое кольцо. Вычурные изогнутые рожки напоминали зубцы короны, но свечи в них почему-то не горели.

— Люстра испорчена, — заметив, куда она смотрит, пояснила Мэри. — Шипит, искрит и плюется огнем — чей-то ребенок испугался злого волшебника из «Мохнатого сердца» и со страху схватился за мамину палочку. Джеймс просто до слез хохотал... говорит, там такое переплетение чар, что хрен снимешь — жалко, не они с Бродягой придумали...

Лили представила вооруженных таким заклинанием Мародеров — и содрогнулась. Это ж страшнее взрывопотама, у того хотя бы рог одноразовый!

— Ой, да ладно тебе! — фыркнула Мэри. — Можно подумать, твой Снейп не отвечал им тем же! Честно говоря, я вообще не понимаю, что ты в нем нашла: развлекаться не умеет, работает непонятно где, да еще и сомнительные знакомства, сплошь Упивающиеся да сочувствующие... Скажем, тот же Малфой — давно бы прижали гада, да улик не хватает.

Злость накатила, как цунами — внезапной удушливой волной, от которой сдавило горло и перед глазами повисла жаркая пелена. Господи, сколько можно, два месяца не виделись, а она опять за свое! Гнусный Снейп и великолепный Джеймс, великолепный Джеймс и гнусный Снейп — что, ну что ей сказать, чтобы она наконец запомнила и унялась?!

— Твой Джеймс — мерзавец и лжец, — выпалила Лили. — Северус им помог, а они с Блэком его чуть не убили, вот и врут теперь, чтобы хоть как-то оправдаться... Не веришь мне — спроси у Ремуса, — добавила она, потому что Мэри выпрямилась и уставилась на нее во все глаза, комкая в кулаке смятую программку.

Запахло цветочными духами — шурша длинной юбкой, на кресло впереди уселась нарядная дама. Собранные в высокую «башню» каштановые волосы открывали длинную шею, в тонких мочках сверкали длинные серьги.

Лили вдохнула, выдохнула и постаралась взять себя в руки.

— Перестань ругать Северуса, и я больше не скажу ни слова о Джеймсе, — она понизила голос, чтобы не смущать ту роскошную даму с прической. — А то обидно, знаешь ли, каждый раз о нем гадости слушать. Ты мне подруга, в конце концов, или кто?

Мэри потупилась и пробормотала что-то невразумительное — дескать, подруга, и именно поэтому хотела как лучше, — но тут им пришлось привстать с кресел, пропуская волшебника в строгом костюме, а потом места рядом с Лили заняла счастливая парочка: блондинка в сиреневой мантии и ее спутник — плечистый и стройный, с добродушным румяным лицом. Над ним порхала и трепетала крылышками позабытая программка — точно голубка, каких рисуют на свадебных открытках.

Что-то во внешности соседа показалось ей смутно знакомым, но тут свечи в канделябрах замерцали и погасли, и сверкающий занавес поехал в сторону — начинался спектакль. Лили откинулась на спинку кресла и приготовилась смотреть представление.

Годрик Гриффиндор оказался неожиданно хорош: высокий и статный, с роскошными кудрями и такой невероятной харизмой, что половина зала покачивалась в такт его ариям и только что не подпевала. Похоже, над его внешностью поработала целая команда трансфигураторов — но он двигался и держался так органично, что об этом было можно догадаться только по сходству с известными портретами, особенно с тем, на котором он купил меч у гоблинов, а они пришли требовать его обратно. «Слуги Рагнука», кстати, тоже играли великолепно — и не скажешь даже, что за масками серых коротышек скрывались актеры-люди... или все-таки не люди? Судя по рассказам Дейзи и Роуз, с братьев Прюэттов сталось бы и настоящих гоблинов нанять...

Исполнительницы главных женских ролей тоже не подкачали: в глазах печальной Ровены, казалось, светилась вся мудрость мира, а деловитая и боевая Хельга сразу полюбилась зрителям — зал просто лег, когда она отняла у Годрика его меч, чтобы сразиться с садовыми гномами. Лили живо вспомнилась профессор Спраут — да уж, если бы кто-то посмел угрожать ее любимым растениям, расправа была бы скорой, страшной и неотвратимой. Как тогда с прыгучими луковицами — Блэк и Поттер на спор пробрались в теплицу, а потом целую неделю ходили в синяках и воняли драконьим навозом. У Хельги они бы так легко не отделались, ей даже Годрик не смел перечить, только время от времени вздыхал и просил обратно свой меч, потому что подлый и коварный Салазар Слизерин совсем распоясался и отбился от рук.

После такой характеристики Лили ждала, что главный злодей будет каким-то особенным, но в итоге сильно разочаровалась. То ли дело было в самой роли, то ли Хэмиш Грейг ее как-то неправильно играл, но Слизерин казался скорее вымученным и карикатурным, чем по-настоящему страшным. Гротескный и недалекий, картинно и картонно злодеистый, он старательно унижал магглов, среди которых сам же и родился — то обзывался «грязнокровками», то махал палочкой, пытаясь наколдовать хоть один Круциатус, но постоянно промахивался... Словом, он скорее смешил, чем пугал — особенно когда в пьесе впервые прозвучало его прозвище, Тот-Кого-Нельзя-Обосрать.

— От него с давних пор

И в мозгах, и в кишках запор...

Хор продолжал петь, рассказывая историю его единственного удачного изобретения, Кишечной порчи, и опешившая Лили покосилась на соседей — но Мэри беззвучно хихикала в кулачок, блондинка в сиреневой мантии откинулась на спинку кресла и смеялась в голос, а ее раскрасневшийся спутник утирал с лица слезы. Кто-то закашлялся, кто-то затопал и пустил от восторга зеленые искры — словом, шум стоял такой, что Лили пропустила момент, когда певцы замолчали и на сцене появился новый актер. Высокий и худощавый, в наглухо застегнутом плаще, он откинул со лба черный капюшон, и на его бледном перекошенном лице вспыхнула торжествующая усмешка.

— Ты — шут и червяк, — его громкий голос волной раскатился по притихшему зрительному залу. — Жалкая пародия на предка нашего Повелителя. А вот как выглядит настоящая Кишечная порча.

Он выбросил вперед руку с палочкой и произнес несколько слов на латыни — игравший Слизерина актер отступил на шаг, но вдруг остановился и схватился за живот. Зеленая мантия между его пальцами стремительно темнела и набухала, потом что-то мягко оттолкнуло его ладонь и полезло наружу — какая-то розоватая лента в красных разводах и сгустках, влажно блестящая в свете софитов...

Человек в плаще лениво шевельнул палочкой, и в нос шибануло вонью, как будто Плакса Миртл опять затопила туалет. Салазар Слизерин — нет, Хэмиш Грейг! — выпучил глаза и захлебнулся криком, и все взорвалось светом и воплями. Завизжала та роскошная дама с прической-башней, и мужчина справа схватил за руку свою спутницу — сам он уже стоял на ногах, протягивая ей что-то маленькое и блестящее; она взялась за эту вещь, и они оба исчезли.

В ушах звенели крики, стоял звон и грохот — кто-то побежал, кто-то выкрикнул заклинание; Лили дернула Мэри за мантию, складываясь пополам и утыкаясь лицом в колени, и еще успела краем глаза заметить пурпурную вспышку... Кресло спереди вздрогнуло, и сидящая на нем женщина замолчала и больше не шевелилась. Лили сползла с сиденья, стараясь не высовываться и как можно ниже пригибать голову, а потом ее колени коснулись пола, и она отважилась покоситься налево — Мэри не только выхватила палочку, но даже, кажется, что-то колдовала.

Лили выглянула из-за кресла, пытаясь понять, в кого целится Мэри. Прямо перед сценой двое мужчин — похожих, как две капли воды, с огненно-рыжими волосами и одинаковыми пушистыми усами — спиной к спине отбивались от пяти или шести противников, умудряясь зеркально повторять движения друг друга, точно в каком-то диковинном танце. Никого из актеров нигде не было видно — только Хэмиш Грейг лежал на спине, наполовину заваленный кусками реквизита и обрывками декораций. Его рука свешивалась с края сцены, а нога в черном ботинке упиралась в ствол трансфигурированного дерева, которое уже начало превращаться обратно в метлу.

От этого зрелища Лили замутило, но тут один из рыжих близнецов отпрянул к сцене, уходя от ядовито-розовой вспышки, а второй развернулся и полоснул врага чем-то невербальным... кажется, Диффиндо — тот вскрикнул и попятился, его правая рука повисла плетью, и брызнула кровь, как вишневый сок. В этот миг другой их противник сделал движение палочкой, и к братьям с шипением понеслась какая-то черная гадость — Лили даже не успела задуматься, как заклинание само сорвалось с языка, и перед сценой полыхнул гигантский радужный щит от пола до потолка. Черная дрянь растеклась по нему смрадной пленкой — вздулась пузырями, закапала на пол...

Кажется, тот колдун сообразил, что братьям кто-то помог — он завертел головой, оглянулся на ряды кресел, но тут где-то сзади загрохотало, что-то тяжелое ударило так, что вздрогнул весь зал, а потом звуки смолкли, словно партер со всех сторон обложили ватой, и в тишине послышались шаги. Все ближе и ближе, остро запахло озоном и кровью, и Лили отважилась выглянуть в проход — по ступенькам спускалась высокая фигура в черном плаще. Ее лицо полностью скрывал капюшон, только в прорезях блестели глаза — и низкий, хрипловатый женский голос произнес:

— Заканчивайте с ними, мальчики... Мортмордре!

Женщина остановилась всего в нескольких шагах от пятого ряда, и из ее палочки вырвалось светящееся облачко — поплыло к сцене, рассыпалось мелкими огоньками... и, медленно поднимаясь к софитам, собралось снова — в зеленый череп, у которого изо рта выползала змея.

Лили закусила губу, чтобы не закричать в голос — она знала, что это такое, видела эту штуку в газетах... Сердце колотилось как бешеное — надо что-то делать, сейчас эта ужасная женщина подойдет сюда и их заметит... Она оглянулась на Мэри, но та уже сообразила, что пора удирать, и Лили, поколебавшись, вслед за ней опустилась на четвереньки и поползла вдоль кресел к другому проходу.

Подол мантии, как живой, норовил опутать лодыжки, стиснутая в кулаке палочка только мешала, и красный ковер сбивался под коленями в складки — Лили скинула туфли, переложила палочку в зубы, и ползти стало легче. Но потом в нос забилась пыль, ей страшно захотелось чихнуть, и дурацкая прическа выбрала именно этот момент, чтобы окончательно развалиться — освободившиеся волосы свесились прямо на глаза, и она долбанулась плечом о сиденье. Но вовремя прикусила язык и даже не зашипела, а затем ряд внезапно закончился, и вместо ножки следующего кресла рука нащупала только пустоту.

Лили выпрямилась и наконец-то откинула с лица проклятущие волосы. И справа, и слева было тихо — ни женщины, ни тех, кто дрался у сцены, только канделябры рассыпали блики на опустевший зал. Фух, кажется, пронесло, можно аппарировать. Она представила свою гостиную и схватила за руку Мэри, но та вдруг рванулась в сторону — только затрещал тонкий шелк, и свет канделябров заиграл на ее светлых волосах и синей переливчатой мантии...

— Джеймс!

Мэри неслась вверх по ступенькам, размахивая палочкой и выкрикивая заклинания — что-то грохнуло, проломив магический барьер, сквозь дубовые двери хлынули люди, и все опять наполнилось звуками и движением. Лили вздрогнула — в груди похолодело от ужаса, но ноги сами понесли ее за подругой. На бегу она вскинула палочку и выставила щит от брызг — и вовремя: об него расплескалась ядовито-желтая клякса, но Мэри попала в того волшебника Ступефаем, и он доской повалился на пол. Кто-то с кем-то сражался, повсюду виднелись черные плащи и парадные аврорские мантии, где-то в гуще боя мелькнуло лицо Поттера — кажется, он тоже пытался к ним пробиться, но в его очках полыхнул малиновый отсвет близкого проклятия, и Лили опять развернула свой щит, а Мэри достала его противника Импедиментой.

И в этот миг по глазам ударила ослепительная белая вспышка. Кто-то закричал, и локоть пронзило болью — рука онемела, жгучий разряд прошил ее до самого плеча, электрическими иголочками заплясал под кожей. Проморгавшись, Лили увидела на полу оторванную ножку кресла — похоже, ее приложило рикошетом от чьего-то Редукто.

Поттер и Мэри исчезли, растворившись в гуще драки. В зале было светло как днем, повсюду мелькали отблески заклинаний, в дикую какофонию мешались выкрики, шлепки и удары — и треск, и оглушительное шипение...

Страх куда-то ушел, в крови словно вскипали и бурлили пузырьки от игристого вина — мимо пронесся багровый луч, а за ним второй, синий, но Лили легко уклонилась от обоих, а потом от третьего, ярко-зеленого луча. Рука потихоньку начинала слушаться, и она попробовала взмахнуть палочкой, закрыла щитом одного аврора, затем второго — как вдруг поняла, что именно шипело у нее над головой.

Люстра. Кто-то зажег люстру.

Белые свечи походили на зубцы пылающей короны — горели так жарко и яростно, что слепили глаза, трещали и гудели, рассыпая во все стороны искры, и люстра подпрыгивала на золотых цепях, раскачиваясь и заходясь мелкой дрожью. Потом свечи выбросили еще один сноп искр — будто плюнул дракон, и на алых креслах внизу расплылась черная клякса. Остро запахло паленым, Лили еще успела увидеть, как на смятой программке затрепетали первые язычки пламени — и, опомнившись, кинулась к выходу из зала. По дороге бросила Реннервейт в какого-то контуженного аврора, который слабо шевелился у стены, потом наложила на себя дезиллюминационные чары — и наконец каким-то чудом проскочила свалку в дверях и выбежала в фойе.

Здесь было гулко, пусто и почти темно: хрустальные люстры не горели, только из высоких стрельчатых окон падал уличный свет, расплываясь на полу жидковатыми лужицами. У стены белым призраком возвышалась статуя Мельпомены. Позади все еще кипело сражение, сплетались разноцветные лучи и доносились выкрики, остро тянуло гарью и дымом, и кто-то, кажется, уже заметил пожар... Зябко поежившись, Лили обхватила себя руками — горячка боя схлынула, и ее колотила дрожь. Ноги налились свинцовой тяжестью и свинцовым же холодом; взглянув вниз, она обнаружила, что стоит на мраморном полу в одних чулках. Туфли остались там, в пятом ряду, у кресла с замолчавшей женщиной...

Передернувшись, Лили схватилась за первое, что подвернулось под руку — за маску, которую держала Мельпомена... и замерла, затаив дыхание, потому что все звуки внезапно стихли, будто кто-то повернул выключатель, а потом фойе насквозь прошил ртутно-блестящий луч — уткнулся в дальнее окно, и стекло взорвалось, звеня и разлетаясь крошевом осколков.

— Авада Кедавра! — выкрикнул задыхающийся мужской голос, и в полированном мраморе пола пронеслась зеленая вспышка... мигнула — и погасла.

Кто-то рассмеялся — мерзким скрипучим смехом, похожим на скрежет железа по стеклу, и в центре фойе из ниоткуда появилась высокая фигура в черном. Складки плаща текли и колыхались, обманывая взгляд и скрадывая движения — а потом что-то полыхнуло, от черной фигуры потек язык пурпурного пламени, но перед зрительным залом скрестился с алым лучом, и они оба рассыпались искрами.

Лили стояла ни жива ни мертва, затаила дыхание, отчаянно молясь, чтобы ничем себя не выдать — от того, что творилось в дверях, ее защищала только статуя Мельпомены. Осторожно шагнула назад — и лопаток коснулось холодное и жесткое, она вжалась в каменную стену, всем телом ощущая, как ползет по виску ледяная капля пота, но так и не решилась ее смахнуть. Господи, только бы никто не подошел ближе, дезиллюминационные чары долго не выдержат...

— Конфринго!

Похоже, тот мужчина в дверях попытался взорвать хрустальную люстру, но его черный противник даже не шелохнулся. Только взметнулся сверкающий серебряный щит — загудел, как гонг, отбрасывая в сторону чужое заклятье, и статуя, за которую держалась Лили, вздрогнула и хрустнула. Отколотая кисть... не та, с маской, а другая, с рукоятью меча — упала, покатилась, глухо стуча о пол...

Серебряный щит потух. Мужчина в черном небрежно, почти лениво выписал палочкой широкий зигзаг, и с ее кончика сорвался малиновый луч, чиркнул наискось по дверному проему... что-то захрипело, коротко взбулькнуло, потом мягкий, глухой шлепок — и тишина.

Лили зажмурилась, но сразу же открыла глаза — ничего не видеть было еще страшнее, чем видеть все. Сердце грохотало, и каждый его удар болезненным эхом отдавался в горле, а по лицу градом катился пот — щекотал шею, сползал за воротник... Ее хриплое дыхание казалось слишком громким в этой неестественной тишине, и человек в черном склонил голову набок — будто прислушался... но нет, пронесло. Он вздернул подбородок, зашагал к дверям в зрительный зал, что-то насвистывая и помахивая палочкой, точно приглашая подойти ближе, и его каблуки лязгали о мраморный пол — клац, клац, клац-клац-клац...

Лили не шевелилась. Не отважилась даже сунуть руку в карман, чтобы вытащить палочку.

Упивающийся перестал свистеть и остановился всего в нескольких шагах от нее — так близко, что из темноты проступило лицо, бледное и словно перекошенное, с асимметричными скулами... О Боже! Тогда, на сцене — это был он, он проклял того актера! Убийца сокрушенно покачал головой, сделал быстрый, еле уловимый жест — и на полу зашуршало и двинулось что-то темное и бесформенное, поползло от дверей, оставляя размазанный след, замерло у правой ноги статуи, прямо в пятне белесого и крупитчатого света, похожего на лужицу гноя...

Человек. Это был человек. Мертвый — рот раззявлен в беззвучном крике, и провалы вместо глаз, и ниже шеи, там, где грудная клетка... там копошились, вздрагивали, хлюпали остатки проклятья, и из черного, влажного, развороченного нутра торчали белые осколки костей.

Не удержавшись, Лили зажала рот рукой — ее мутило, голова кружилась, она узнала мертвеца... Это он сидел на соседнем кресле, пришел с той блондинкой в сиреневом, а когда началась суматоха, протянул ей портключ и вернулся с подмогой. И раньше, в кафе — когда обедал с Питером Петтигрю и тем аврором со шрамом... живой и румяный, чистил у входа ботинки и старался не наследить, а сейчас лежал на полу, неподвижный и мертвый, и его темные волосы разметались по гладкому мрамору, а под туловищем растекалась кровь.

У его головы белела рука Мельпомены — десница, все еще сжимающая рукоять меча, такая светлая и невыносимо чистая, что Лили опять затошнило. И запах... о Господи, этот запах — почти как в лавке мадам Пик... Она сглотнула, но он продолжал ввинчиваться в ноздри, ржавым привкусом оседая на языке, и черный убийца взмахнул палочкой — Лили едва не завизжала, когда отломанная мраморная кисть поднялась в воздух, подлетела к искалеченной Мельпомене и с громким чпоканьем встала на место.

Репаро. Он наколдовал на статую Репаро.

Упивающийся сощурился, словно любуясь своей работой, восхищенно прищелкнул языком, запахнулся в плащ — и исчез. Без поворота, без характерного хлопка, просто взял и растворился в воздухе. Лили огляделась по сторонам — сейчас он появится снова, наверное, это какая-то уловка... Но в фойе было тихо и пусто. Из зрительного зала не доносилось ни звука, только сквозь разбитое окно задувал ветер, и уличный свет играл на крошеве осколков, а у ног Мельпомены лежал мертвый аврор Эшли.

И лишь тогда она отважилась оттуда аппарировать.

* * *

Той ночью она так и не заснула. Нарцисс мурчал, топтался по одеялу, даже пару раз лизнул ее в лицо, но потом фыркнул, задрал хвост и ушел спать на напольную подушку — надоело, видно, что хозяйка все время ворочается... Но лежать неподвижно она не могла, поэтому сдалась и встала.

Ее бил озноб, колотил так, что зуб не попадал на зуб — не спасал ни Петуньин кашемировый свитер, ни мамины теплые носки. Она спустилась на кухню, чтобы сварить какао, но только зря расплескала молоко: непослушные руки не могли удержать палочку, а дрожащие губы — повторить заклинание. В голове было пусто — ни одной связной мысли, и все как в тумане; она мерила шагами комнату и снова и снова слышала вопль того несчастного актера, чувствовала, как содрогнулось кресло с замолчавшей женщиной, видела зеленый череп над сценой и неподвижное лицо аврора Эшли...

Эти картины намертво въелись в память, словно заползли прямо под кожу — стоило смежить веки, и они снова и снова вставали перед глазами. Мертвые лица смотрели отовсюду — с туалетного столика, из пустого коридора, из камина, который она разожгла... И запах. Кровь, и гарь, и пыль под сидениями, и почему-то сладковато-душный одеколон Пьера... Он пропитал волосы, прилип к телу, от него не спасали никакие очищающие заклинания, а пойти и помыться она не решалась.

Потом Лили вспомнила, что надо вытереть молоко и убрать на место какао, но подпрыгнула и чуть не выронила банку, когда в кухонное окно кто-то постучал. Сердце дрогнуло — в черноте стекла плавало бледное перекошенное лицо, и на мгновение ей почудилось, что тот Упивающийся ее выследил и пришел за ней... но нет, это было отражение. Всего лишь ее собственное отражение. Она повернула ручку и впустила лохматого желтоглазого сыча — тот отдал ей запечатанный конверт и ускакал к кошачьей мисочке, лакомиться кормом Нарцисса.

Мэри писала, что они с Джеймсом проломили стену и сумели выбраться из зала, вот только Сириуса немного зацепило в свалке, так что сейчас они все в Мунго. На обратной стороне записки как раз осталось место для ответа, в ящике нашлась маггловская авторучка, и очень скоро недовольный почтальон захлопал крыльями, унося конверт в предрассветную тишину, а Лили так и осталась стоять у французской двери, прижавшись лбом к холодному стеклу.

Угольно-черная ночь бледнела и мутнела, наливаясь утренним туманом. В серой гуще проступали призраки вчерашних видений: вспышки заклятий, языки пламени, пляшущие на крылатой программке, отколотая рука Мельпомены — и те фигуры в плащах, которые сражались с аврорами в зале... Пальцы крепче сжали палочку, которую Лили всю ночь не выпускала из рук, и в голове шевельнулась вялая мысль — надо наложить на дом защитные чары, и плевать, что подумают соседи. Пусть считают сумасшедшей — лучше так, чем... как аврор Эшли. Или тот актер, который играл Слизерина.

Содрогнувшись, она поспешила в прихожую и потянулась за плащом, но на вешалке было пусто. Ну конечно, он же так и остался в театре, в ридикюле у того домового эльфа... Пришлось достать из шкафа старое маггловское пальто — но даже застегнувшись на все пуговицы и отперев дверь, она не сразу заставила себя выйти наружу.

Коньки соседних крыш и каминные трубы терялись в серой мути. Мостовая под ногами бугрилась гладью брусчатки, расходилась в стороны узором рыбьей чешуи, и в решетке водостока размокшей склизкой массой застряли опавшие листья. Сырой воздух наполнил легкие, и Лили взмахнула палочкой — Каве Инимикум, Сальвио Гексиа, Фианто Дури... упрощенная версия, та, над которой она работала на дополнительных занятиях у профессора Флитвика... Одно заклинание за другим — ее уютный домик из серого ракушечника то озаряли всполохи перекрещивающихся лучей, то затягивала росистая паутинка.

После очередной инкантации туман шевельнулся. В нем проступили очертания чего-то высокого и черного, похожего на человека — и сердце ушло в пятки, язык примерз к небу, а на кончике палочки красным огоньком зажегся Ступефай... Но тут темная фигура вышла вперед, и Лили чуть не всхлипнула от облегчения.

Это был Северус.

Он стоял посреди улицы, всклокоченный и бледный, в одних домашних брюках и мятой серой рубашке. Злющий как черт — воздух вокруг него только что не трещал от напряжения, а мостовая под ногами схватилась серебристым инеем.

Лили шагнула ему навстречу.

— Северус?

Она еще никогда не видела, чтобы чье-то настроение так стремительно менялось. Его лицо тут же расслабилось — и снова сложилось в сердитую гримасу, верхняя губа вздернулась, в темных глазах сверкнула злость... Он сжал руки в кулаки, прикрыл веки, потом заставил себя вдохнуть и медленно-медленно выдохнуть.

— Как вижу, ты в добром здравии, — его голос напоминал металлический скрежет. — И вчерашняя маленькая авантюра обошлась без последствий. Скажи, твоя жажда приключений наконец удовлетворена? Или тебе понравилось ажитировать окружающих, и в ближайшее время мне следует ждать новых... эскапад?

Лили хлопнула глазами. Эскапады? Авантюры? О чем это он?

Но Северус еще не закончил.

— Так к чему мне готовиться? — он подступил ближе — на седой от инея мостовой остались черные следы ботинок. — Что ты натворишь в следующий раз? Захочешь сразиться с обскуром? Или найдешь логово мантикоры и отправишься дергать ее за усы?

Под ложечкой засосало — опять это мерзкое леденящее чувство, как будто все внутренности завязались узлом и превратились в камень. Как он... как он может такое говорить? Как будто она в чем-то провинилась...

— Логово мантикоры? — она сглотнула, но холод внутри не унимался — поднимался к горлу едким, тошнотворным комом. — Северус, я была в театре! На премьере спектакля!

— С Поттером! — его голос дрогнул, он отвел взгляд и плотно сжал губы, как будто нечаянно проговорился и боялся не выдержать и сказать что-то еще. К его лоснящемуся лбу прилипла прядь волос, на правом виске билась жилка...

Нахмурившись, Лили подошла к нему почти вплотную — сырой промозглый воздух обступал со всех сторон, и туман размазывался по домам, точно жидкая манная каша. Заглянула в черные глаза — внутри медленно зрело нехорошее предчувствие.

— Северус, при чем тут Поттер? И откуда... — пересохший язык едва ворочался во рту, — и откуда ты узнал, что я там была?

Его черты исказились. От крыльев носа побежали складки — словно трещины в каменной маске; он недобро усмехнулся, оскалив желтоватые зубы, и почти что выплюнул ей в лицо:

— Да об этом каждая собака знает!

И, взмахнув палочкой, раздраженным жестом выхватил из воздуха газету и сунул ее Лили под нос.

В первое мгновение она не поняла, что именно видит. Крупный, радужный заголовок — «Новое нападение Упивающихся смертью»... под ним колдография: Джеймс Поттер в новенькой аврорской форме картинно выбрасывает руку вперед, посылая Ступефай в очередного противника — другой пытается достать его слева, но в этот момент на снимок врывается рыжая фурия в развевающейся мантии и закрывает Поттера сверкающим щитом... Рыжая фурия? Стоп, да это же она сама! Ее лицо, ее одежда — так вот что это была за вспышка! В толпу затесался фотограф! Надо же, а ей и в голову не приходило, что со стороны это смотрится так... однозначно.

А вот Северусу, очевидно, пришло. Он стоял, сунув руки в карманы брюк, и старался казаться равнодушным и невозмутимым — но его плечи поникли, и губы сжались в тонкую линию, и взгляд не отрывался от носков ботинок.

Лили тронула его за предплечье — Боже, да он весь заледенел... ну да, выскочил из дома без плаща, и даже рубашку не на ту пуговицу застегнул...

— Сев, — тихо сказала она, — да, я вчера была в театре, но с Мэри, а не с ним. И хотела оттуда аппарировать, когда... когда все началось, но Мэри увидела Поттера — они еще с лета встречаются. И я не смогла ее бросить. Она тоже есть на снимке — видишь, ее заслонили те двое? — добавила она и постучала по газете палочкой. Авроры на колдографии послушно расступились, и сияющая, раскрасневшаяся Мэри обернулась к зрителям и помахала им рукой.

Северус долго молчал — только щурился, недоверчиво разглядывая снимок в газете. Туман клубился у него за спиной, словно клочья сахарной ваты. Из белесого марева выступал силуэт старого каштана: толстый перекрученный ствол, размашистая метелка облетевших веток...

Неподалеку закаркала ворона. В доме мистера Паркинсона зажегся свет — в окне на втором этаже тусклым золотом налились кружевные занавески.

— Так это Мэри втянула тебя в свою затею? — наконец спросил Северус. В его голосе не было тепла, но не было и этих ужасных лязгающих интонаций.

Покачав головой, Лили забрала у него газету, сунула ее в карман пальто и направила палочку на входную дверь. Неужели это все из-за ревности? И он до сих пор подозревает, что она тайком общается с Поттером?

— Да, идея была ее. Но я и сама хотела немного развеяться — кто же знал, что все... так обернется, — передернувшись, она скороговоркой пробормотала последнее заклинание. Дом затянула серебристая сверкающая решетка, но уже через мгновение чары впитались в нижние слои защиты, и яростное свечение погасло.

— Не стоит дергать за хвост голодную и злую мантикору — рано или поздно она не выдержит и поддастся на провокацию. Ты же сама видела этот пасквиль, Лили — сплошь мерзость и обтректация. Что еще им оставалось делать? Просто стоять и покорно смотреть, как вы гогочете и улюлюкаете над их святынями?

Он раздраженно взмахнул палочкой — из ее кончика вырвалась тонкая зеленая веревка, коснулась мостовой и поползла к крыльцу, то распрямляясь, то снова свиваясь в кольца.

— Ты что, их оправдываешь? — Лили сглотнула. В груди снова разлилось то болезненное, леденящее чувство, железной рукой стиснуло сердце. — Тот человек напал на актера — сказал, что он жалкая пародия на предка их Повелителя... Они не за свою святыню оскорбились, их послал Тот-Кого-Нельзя-Называть! Ты говорил, что он сам по себе, что они отдельная радикальная группировка, но это же не так! Они не люди, Сев, они чудовища — бешеные твари, которых спустили с поводка! Они... они...

Горло перехватило — она шмыгнула носом, но слез по-прежнему не было. В груди словно проворачивалась раскаленная спица, не давая ни вздохнуть, ни заплакать. Она уставилась на мостовую — заклинание Сева доползло до крыльца и начало удлиняться, зеленой нитью оплетая фундамент. Защита на доме шипела и трещала, неохотно подстраиваясь под новые чары.

— Ты кому-нибудь об этом говорила? — внезапно у нее перед глазами оказалось бледное, застывшее лицо Северуса. Он схватил ее за плечи и повторил: — Ты говорила кому-нибудь, что они упоминали Повелителя?

Холод его пальцев чувствовался даже сквозь ткань пальто. И такой же холод был в его глазах — затянутых окклюментными щитами, словно выстывших изнутри.

Она покачала головой:

— Это все слышали, Сев. Они сказали это на весь зал, прямо со сцены. А потом... потом убили одного из актеров, — нахмурившись, он отступил на шаг, и она сглотнула — вчерашний вечер словно ожил перед глазами... тот бедняга — как он пятился по сцене, а потом вскрикнул и схватился за живот... — Его убили только за то, что он сыграл Слизерина. За смех, за глупые шутки... Не пощадили никого — женщину, которая сидела передо мной, аврора, который пытался их остановить... Берта сказала, что он скоро погибнет, и ему дали выходной... а он... он в театр пошел...

По лицу Северуса пробежала судорога. Что-то шевельнулось в глубине этих выстывших глаз, и он отступил еще на шаг и резко отвернулся. Сгорбился, словно придавленный невидимой тяжестью, и сказал — очень тихо, через силу выталкивая из себя каждое слово:

— Я... не знал. Клянусь, Лили, я не знал. Только что чистокровных спровоцировали и началась драка, не... не об остальном, — он склонил голову еще ниже — загрязнившиеся волосы закрыли шею, сосульками свисая на воротник серой рубашки. — И про Повелителя — в «Пророке» этого нет, там другое написано, и если ты начнешь всем рассказывать... Да еще и этот снимок на первой странице. Ты будто нарочно бросаешь ему вызов, понимаешь? Уже во второй раз, если считать то зелье для Блэков — даже не знаю, смогу ли я теперь...

Он осекся и замолчал. Лили моргнула — так он, выходит, ничего не знал? В «Пророке» написали, что в театре была драка, но умолчали обо всем остальном? И... стоп, он всерьез считает, что кто-то из Упивающихся захочет ей отомстить? Кто-то вроде того человека в черном или женщины, наколдовавшей череп?

— И что ты собираешься делать? — спросила она — и сама поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос, хотя руки похолодели, а кровь набатом застучала в ушах.

Он вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна, и неохотно сказал:

— Наложу на твой дом защитные чары. Сигналку я поставил, ты почувствуешь, если кто-то подойдет слишком близко. А вот с барьером вечером придется еще поработать.

В соседнем доме скрипнула дверь. В утренней тишине этот звук прогремел как пистолетный выстрел, и Лили обернулась, но Северус успел первым. Оттер ее плечом — по щеке словно прошлась наждачка, он застыл с палочкой в руке, и его спина закаменела; Лили почувствовала это сквозь жесткую ткань рубашки, ощутила напряжение в каждой его клеточке...

А потом он выдохнул и почти ощутимо расслабился. Через мгновение послышался лай, и мимо пронеслась коротколапая пегая молния — уши, как у домового эльфа, отчаянно виляющий хвост... Ступефай, пес миссис Моуди. А вот и она сама... гримаса — точь-в-точь как у Петуньи, обнаружившей на кухне дохлую мышь. Седые букли были тщательно уложены, впалые губы поджаты, узловатые пальцы цепко держали самоудлиняющийся собачий поводок; Лили невольно поежилась от скользнувшего по ней осуждающего взгляда, но пожилая дама уже пронеслась мимо, и даже ее спина, казалось, излучала неодобрение.

Северус обернулся — на его лице застыло хмурое, озабоченное выражение.

— Давай договоримся так: вечером я заскочу к тебе и поставлю остальную защиту — после того, как кое-что проверю. И заодно доделаю сигналку, чтобы не включалась на любое намерение, — он кивнул вслед миссис Моуди — та уже умчалась далеко вперед, и ее прямая, статная фигура скрылась в тумане. — В том числе и на такое. Ты сейчас на работу?

Сначала она заколебалась, приглашать его или нет — он же, наверное, опять скажет, что занят? — но в конце концов ответила:

— Не сейчас — только через пару часов. Если хочешь, ты мог бы... ну, зайти ко мне. И мы бы вместе позавтракали...

Северус смотрел на нее, не моргая. В застегнутой не на ту пуговицу рубашке он напоминал ворону со встопорщенной серой грудкой. Черная палочка в опущенной руке почти сливалась с мятой штаниной.

Наконец он покачал головой — в его глазах не отражалось ничего, только туман и холод, и ни намека на проблеск тепла.

— Ты хочешь накормить меня завтраком, но ночью даже не подумала о том, чтобы прислать хоть пару строк. Следует ли мне презюмировать, что я реабилитирован в твоих глазах и твое доверие хотя бы отчасти восстановлено?

У Лили отвисла челюсть. К щекам прилила кровь — Господи, он прав, она действительно о нем забыла! То есть даже не забыла, а просто... не пришло в голову.

Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Северус предупреждающе вскинул руку:

— Не надо, Лили. Не сейчас... и не здесь. Поговорим вечером.

— Но Северус...

В конце улицы загавкал пес. Каркнула ворона, потом захлопали крылья, и голос миссис Моуди скомандовал:

— Фу, Ступефай! Назад!

Лили сощурилась, всматриваясь вдаль — бесполезно, уже в десятке шагов от домов оставались только темные силуэты, — а потом перевела взгляд на Северуса, но он вскинул палочку и приготовился аппарировать.

— До семи у меня лекции в Мунго. Я постараюсь не задерживаться.

Она кивнула, и он крутанулся на месте; миг — и только ветер взметнулся над опустевшей мостовой.

Под пальто пробрался колючий холод. Лили подняла воротник и огляделась по сторонам... ни души, одна сплошная муть и хмарь, и коньки крыш размытыми углами выдавались в дымчато-серое небо — и, вздохнув, побрела в дом.

* * *

В семь двадцать она аппарировала в Министерство — в полной уверенности, что придет сегодня первой, но стоило черным стенам перестать вращаться, как из-за приоткрывшейся двери послышался голос.

— ...не пори горячку со своей разведкой, — сказал Эдди. — Это все-таки проклятие, а не анимагия. Подожди, пока я выясню, что с Лили...

Лили застыла на пороге. О черт, а ведь она и ему ничего не написала — забыла, совсем забыла... Ну что за дырявая башка, а...

Эдди замолчал и поднялся из-за стола — большой и мрачный, точно не вовремя разбуженный медведь, — однако стоило ему разглядеть, кто пришел, как его лицо тут же смягчилось.

— Лили! — он в несколько шагов пересек лабораторию. — Ты цела? Фух, мы тебя уже искать собирались!

— Прости, что напугала, — слабо откликнулась она. — Знаю, я должна была написать... просто как-то не сообразила.

Из-за аквариума выглянул Майлан. Его черные как смоль волосы стояли торчком, а рукав лабораторной мантии был закатан до локтя, и через все предплечье тянулась рыжая полоса противоожоговой мази.

— Напугала, ага, — кивнул он. — Тот еще вышел сюрпризец. Чего тебя позировать-то понесло? Для снимка о победе авроров?

Лили закусила губу.

— Я не знала... ну, что меня снимают, — она перевела взгляд на Эдди. — Там такая неразбериха была... В смысле, не сразу, а когда авроры сломали тот барьер, который Упивающиеся поставили на зрительный зал... Я просто побежала за подругой. И вовсе не собиралась... позировать и ввязываться в драку.

Эдди качнулся с пятки на носок. Запустил пятерню в волосы — на его широком, добродушном лице явственно читалось изумление.

— Постой... Ты говоришь, авроры сломали барьер, который был на зрительном зале? То есть это не авроры подстроили ловушку Упивающимся, а как раз наоборот?

Его светлые, почти бесцветные брови нахмурились, на скулах дернулись желваки. В аквариуме плеснуло — Амброзиус поднялся со дна и завис у передней стенки, то разворачивая, то сворачивая ленту воспоминаний, как будто ему передалось чужое волнение.

— На самом деле я мало что видела, — созналась Лили. — Когда все заорали и побежали, мы с Мэри спрятались за креслами. А потом я выглянула... там было двое мужчин — по-моему, братья, они отбивались от пятерых или шестерых Упивающихся, и я наколдовала щит...

С каждым ее словом Эдди хмурился все сильнее и сильнее, и даже Майлан побледнел и спал с лица — слепки у него за спиной выстроились в цепочку, медленно колыхаясь в питательном растворе. Свечи над головой затрещали и моргнули, тени на полу посерели, и Лили будто снова провалилась в тот зрительный зал. Перед глазами вертелась золотая люстра — плевалась огнем, точно бешеный фейерверк, обезумевшее колесо Катерины... а потом от этих искр занялась программка, и запахло дымом, точь-в-точь как сейчас...

Кажется, Лили произнесла это вслух — говорила и говорила, всхлипывая и давясь словами... внутри словно открылась запертая дверь, и она заново проживала вчерашний вечер — ту свалку у входа, холод и тишину пустого фойе, смех Упивающегося в черном и смерть аврора Эшли... Затем на плечо легла чья-то тяжелая рука, и голос Эдди пробормотал что-то успокаивающее — она качнулась вперед, уткнулась в его широкую грудь и впервые за все это время позволила себе разрыдаться.

Потом, когда она начала успокаиваться и приходить в себя, над ухом снова загудел его голос:

— Майлан, не стой столбом, дай ей воды.

Его грудь медленно вздымалась и опадала у нее под щекой. Ноздри щекотал запах кофе и мятных леденцов; Эдди неловко потрепал ее по волосам — но не оттолкнул, хотя слезы текли ручьем и, наверное, уже залили ему всю мантию...

Лили шмыгнула носом и чуть-чуть отстранилась. Моргнула, пытаясь разлепить ресницы — веки щипало, пересохшие губы схватились корочкой, и перед глазами все расплывалось. На светлой лабораторной мантии темнело влажное пятно — промок даже нагрудный карман, в который Эдди обычно убирал свою палочку.

Она уже хотела извиниться, но тут в руку ткнулось что-то стеклянное и холодное. Стакан с водой... Лили покосилась на того, кто его наколдовал — лицо Майлана было напряженным и сосредоточенным, и на выскобленном до синевы подбородке красной ниточкой тянулся порез.

— На, выпей, — повторил Майлан, и она взяла стакан и благодарно кивнула. Из носа текло, от озноба зуб не попадал на зуб, но холодная вода прокатилась по языку, смочив пересохшее горло, и ком в груди немного отпустил, а дыхание начало выравниваться.

— И слезы вытри.

В его руке появился батистовый платок с монограммой — такого аристократичного вида, что она не сразу решилась его взять. Сначала допила воду, отвернулась, и только потом высморкала нос. Перед глазами маячил угол стола — аккуратная стопка пергаментов, закупоренный пузырек с чернилами, отставленный в сторону стакан... И на самом краю — «Методы нарезки ингредиентов». Надо будет вернуть их в архив...

— Аврорат наверняка подняли по тревоге, — раздался за спиной голос Эдди. — Позовешь Фрэнка, или я сам? — и пояснил, уже для Лили: — Он аврор. И наш хороший знакомый — мы вместе учились, только на разных факультетах. Не бойся, ему все можно рассказать.

А если бы не учились, то было бы нельзя? В последний раз шмыгнув носом, она обернулась — как раз вовремя, чтобы увидеть, как палочка Майлана выписала в воздухе круг, и из ее кончика выпрыгнул серебристый ежик. Завис в воздухе, кувыркнулся, взмахнув передними лапками...

Патронус? Зачем ему патронус? Он что, темных тварей отгонять собирается? Но Майлан что-то сказал своему ежику, и тот поплыл к дальней стене лаборатории, смешно вздернув остренькую мордочку и встопорщив ртутно-блестящие иголки. Миновал стол Руби, затем аквариум — Кассандра беспокойно встрепенулась, но не двинулась с места, — и наконец исчез за одной из дверей.

И этот ежик сейчас к ним кого-то приведет? Очередная разработка Отдела тайн, не иначе...

— Если ты отдашь мне воспоминания о вчерашнем вечере, я подчищу их так, чтобы тебя нельзя было узнать, — Эдди стоял у дальнего шкафчика, доставая из него думосбор. — Не то чтобы я не доверял нашему доблестному аврорату, но некоторые вещи лучше делать самому — если, конечно, хочешь, чтобы они были сделаны хорошо.

Неслышно, как кот, он подошел к столу и без видимых усилий опустил на него тяжеленную каменную чашу. Большой думосбор, ничего себе! Раньше он никогда его не доставал, даже для учебы — всегда обходился тем, что поменьше...

Лили поднесла палочку к виску и сосредоточилась на нужном воспоминании. Потом расслабилась, резко отводя руку в сторону — за палочкой потянулась блестящая тонкая нить... она стряхнула ее в пустой стакан, и серебристая субстанция закружилась в нем — густая и в то же время невесомая, похожая на жидкость и газ одновременно.

— Держи, — она отдала воспоминание Эдди. Над светящейся поверхностью всплыла бархатная спинка кресла... потом мраморная кисть Мельпомены, катящаяся по полу — от одного ее вида Лили передернуло.

Отвернувшись, она прошла к пустующему столу Руби и взяла с него заварной чайник. Наполнила его водой и направила палочку на фарфоровый бок, а сама подняла глаза на прикрепленную к стене полочку — кажется, где-то здесь у Руби был чай...

Смотреть на то, как Эдди будет копаться в ее воспоминаниях, совершенно не хотелось. Пустая и легкая, голова словно зудела изнутри, и события прошлого вечера казались бесконечно далекими — как будто случились давным-давно, да и вообще не с ней...

— Возьми лучше черный с бергамотом. В самом нижнем ящике.

Майлан бедром прислонился к краю стола и скрестил на груди руки. В этот миг он больше походил на разбойника, чем на ученого — на смуглом предплечье влажно блестела оранжевая мазь от ожогов, из-за уха залихватски торчала прядь волос, в глазах светился какой-то незнакомый шальной огонек...

— А Руби не будет против?

Вода в заварном чайнике нагрелась — зашипела, вспучилась рябью пузырьков... Из изогнутого фарфорового носика потянулась тонкая струйка пара, и Лили убрала палочку.

— Не будет. Она в больнице... у своего Стерджиса. Так что ей сейчас не до нас, — Майлан криво усмехнулся, и на его скуластое смуглое лицо словно набежала тень.

Лили недоуменно сощурилась — но ничего не успела сказать, потому что в этот миг дверь лаборатории распахнулась и с такой силой шарахнула об стену, что содрогнулся весь косяк.

— Майлан! Ты опять за ними следил? Идиот тыквоголовый, сколько раз повторять, что это опа... — и взволнованный голос осекся на полуслове.

То есть? В каком это смысле — следил? За кем, за кем-то опасным? Она перевела глаза на вошедшего — на пороге стоял молодой белобрысый аврор с острым носом и модными усами «под Крауча». Под убийственным взором Майлана он смешался и замолчал, но тут на плечо Лили легла тяжелая ладонь.

Эдди подошел сзади — как всегда, бесшумно.

— У нас свидетельница, Фрэнк. Она видела убийцу Вирджила Эшли. Все до мельчайших подробностей — и само убийство, и как Долохов поставил барьер на зрительный зал...

— Долохов! Так это был он?

Теперь на Лили уставились уже двое: Майлан — изумленно и в то же время настороженно, белобрысый аврор — так, словно увидел перед собой привидение.

Пальцы на ее плече ободряюще сжались.

— Да. И она пережила эту встречу. Лили, это Фрэнк — Фрэнк Лонгботтом. Фрэнк, это Лили Эванс. Твой анонимный свидетель.

— Анонимный? — приподняв брови, он переступил порог и наконец-то закрыл за собой дверь.

— Да, — Эдди махнул широкой лапищей в сторону думосбора. — Там сейчас полная версия. А в склянке рядом — копия. Сокращенная и обезличенная. Проверь, не забыл ли я чего, — и он легонько подтолкнул Фрэнка к своему столу, на котором мягко светилось содержимое большой каменной чаши.

По лаборатории поплыл густой, влажно-терпкий аромат свежезаваренного чая. Лили повернула голову — Майлан колдовал над пузатым фарфоровым чайником. Потом аккуратно закрыл жестяную коробку с яркой этикетной и небрежным мановением руки отправил ее в нижний ящик.

Кажется, у нее еще оставались сдобные котелки... Да, так и есть — целая упаковка, даже не початая. Лили превратила запасную склянку с песком в широкую плоскую тарелку и выложила на нее шоколадные кексики. Отнесла к столу Руби — Майлан благодарно кивнул, разливая дымящийся чай по чашкам.

Подошедший к ним Эдди взял котелок с мятной глазурью. Повертел его в руках, задумчиво уставившись на аквариум — его обитатели давно уплыли по своим делам, и только Кассандра продолжала дрейфовать туда-сюда вдоль передней стенки. Потом отправил котелок в рот и отряхнул ладонь от крошек. За его столом сидел Фрэнк — склонился над думосбором, опустив голову в каменную чашу; его шея напряглась и покраснела, на спине отчетливо вырисовывались мускулы, а скрюченные пальцы впились в подлокотники массивного дубового кресла.

— Не бойся, — сказал Эдди, скользнув взглядом по Лили. — Фрэнк — надежный человек, он умеет держать язык за зубами. И уже давно мечтает посадить Долохова. А остальные увидят только обезличенную копию того, что случилось в фойе. По этому обрывку тебя никто не узнает. Разве что на суде придется выступить, да и то — назовешь свое кодовое имя и должность, а внешность изменишь. Одна из привилегий работы в Отделе...

— Думаешь, дело дойдет до суда? — Майлан протянул ему чашку с нарисованным на боку фениксом. Проснувшаяся птица потянулась, захлопала огненно-алыми крыльями.

— Думаю, да. Она такие чары на себя навела — этот скот даже не заметил, что в фойе кто-то есть. А щит! Представляешь, она поставила щит от Гнилой порчи. Братьев Прюэттов, между прочим, спасла, — расчувствовавшийся Эдди легонько хлопнул ее по плечу, и Лили пошатнулась. От похвалы заполыхали уши и зачесался кончик носа — Северус бы точно начал ругаться, что она в самое пекло полезла...

— А почему то, что я видела... ну, настолько важно? — смущенно спросила она, принимая из рук Майлана вторую чашку. — Этот Долохов — он же сначала убил актера, который играл Слизерина. Прямо на сцене, на глазах у публики...

Мужчины переглянулись. Потом Эдди шумно выдохнул — на его широкой груди всколыхнулись складки мантии.

— За убийство аврора его ждет куда более серьезное наказание, — он мельком взглянул на свою чашку, как будто надеялся прочитать будущее в узоре чаинок. — Чем за убийство актера. Сыгравшего в постановке, которую половина судей считает аморальной и возмутительной.

Лили замерла. Чай во рту словно превратился в летейскую воду — растекся по небу, тухлым вкусом обдавая язык... Так вот в чем дело! Господи, ну почему? Он же просто актер! Да, сыгравший дурацкую роль в дурацком спектакле — но разве за это можно убивать?

— Ну вы даете. С такими показаниями Скримджер и пискнуть не посмеет — подпишет ордер как миленький, — к Майлану подошел Фрэнк — усталый и раскрасневшийся, но довольный, как сожравший канарейку книззл. Его лоб блестел от испарины, парадная аврорская мантия смялась на груди и пошла некрасивыми складками, а в глазу лопнул сосудик.

Лили отступила на шаг — у стола становилось тесно.

— Мы? — Эдди покачал головой. — Это ее заслуга, Фрэнк. Целиком и полностью. От братьев Прюэттов до первой помощи Брауну.

Протиснувшись мимо Майлана, Фрэнк цапнул с блюда котелок с малиновой глазурью.

— Ну, положим, Прюэттов вытащила моя мать, — он перевел взгляд на Лили, и его лицо стало серьезным. — Она тоже была в зале — спряталась за креслами, как и вы, и превратила свои туфли в портключи. Один кинула Прюэттам, а потом активировала второй. Запомните эту тактику на будущее. И больше не пытайтесь колдовать в сторону авроров при исполнении, если не хотите схлопотать проклятие.

Фрэнк откусил половину шоколадного котелка и взял со стола чашку с зеленым драконом на боку. Майлану досталась последняя, с расправляющим щупальца Гигантским кальмаром.

Лили оторопело кивнула. Так значит... получается, авроры могли принять ее за врага? За кого-то из Упивающихся?

— Ну, если бы она так сделала, ты никогда бы не получил свои показания, — примирительно сказал Эдди. — И кстати о них: оригинал я не отдам. Только копию. Обезличенную, и точка. И никакого «поставим у ее дома пару надежных ребят» — только чары и сигналка. Которой займешься ты лично. Плюс одноразовый портключ — на крайний случай.

Какой еще... крайний случай? Он боится, что на нее нападут? Но почему тогда отказался от аврорской охраны?

Неужели... неужели он им не доверяет?

Похоже, его собеседник подумал то же самое — он перестал жевать, и его щеки окрасил румянец. Зеленый дракон на чашке затопал лапами и забил хвостом.

— Ах вот значит как, — сощурившись, протянул Фрэнк.

Их взгляды встретились — на мгновение Лили показалось, что сейчас она услышит звон, как от скрестившихся шпаг. Но Эдди и не подумал отступать — только пожал широкими плечами и дернул уголком рта в подобии улыбки.

— Да, именно так. И там, — выдержав паузу, он ткнул большим пальцем вверх, — со мной согласятся.

Феникс на его чашке выпятил алую грудь и беззвучно закурлыкал. Фрэнк сверкнул глазами, сердито раздувая ноздри, и уже хотел что-то сказать, но Майлан успел первым.

— Брейк, — он ужом ввинтился между спорщиками. — Ну прям как в школе — вылитые петухи, ага... Что, пора звать преподавателя?

Но Фрэнк только сильнее разозлился — побагровел, сузив глаза, и его усы встопорщились, а широкий лоб пошел складочками. Эдди возвышался над ним, невозмутимый и неподвижный, как меловая скала из воспоминаний Амброзиуса. В аквариуме тревожно плеснуло — Кассандра выбросила ленту воспоминаний, разноцветное щупальце толкнулось в стеклянную крышку, и Лили потянулась за палочкой. Надо угомонить хотя бы ее, пока Майлан разнимает этих двоих... они уставились друг на друга исподлобья — того и гляди, и впрямь в драку кинутся.

И вдруг Фрэнк фыркнул и покачал головой.

— Ладно. Потом обсудим — «там», как ты изволил выразиться, — он ткнул пальцем в потолок, повторяя жест Эдди. Потом повернулся к Лили: — Будете смотреть, какие воспоминания он для меня отобрал? Или вы настолько ему доверяете?

Лили пожала плечами. Рукоять палочки неприятно скользила во влажной ладони — и когда только успела вспотеть... Да, с одной стороны, она ему доверяла. С другой... он же мог о чем-то забыть, верно? Северус бы точно перепроверил все сам — если тот человек в черном догадается, что это она его видела и рассказала властям... Он очень опасен; без воспоминаний это знание казалось далеким и абстрактным, но каким-то... абсолютным. Без сомнений, без колебаний, просто непреложная истина — как будто она сто раз доказала эту теорему, но забыла доказательство.

— Да, буду, — кивнула Лили.

И, поворачиваясь к думосбору, еще успела поймать на себе одобрительный взгляд Эдди.

* * *

Она вернула себе воспоминания и в первое мгновение пожалела об этом. Прошлый вечер снова встал перед глазами — во всей своей остроте и болезненной яркости, и под ложечкой моментально засосало, а колени превратились в желе. А ведь оставалась еще та копия, которую сделал Эдди. Она заставила себя просмотреть ее от начала до конца — потом долго отпаивалась в уголке чаем, и чашка с мантикорой дрожала в трясущихся руках, грозя расплескать содержимое, а горячая жидкость на языке казалась ледяной.

О нормальной работе сегодня не могло быть и речи. Фрэнк ушел, блаженно улыбаясь и сжимая в кармане склянку с воспоминаниями; дражайшие коллеги о чем-то шушукались у стола Майлана, время от времени бросая на нее короткие озабоченные взгляды. Потом Эдди мимоходом потрепал ее по плечу, и судорога перестала стискивать ребра — будто что-то внутри разрубило тугое кольцо.

Дальше Лили пыталась читать биографию Дамьена Кроткого, но сухой и казенный язык с трудом доходил до сознания, и слова не задерживались в голове. Так что в конце концов она плюнула и сбежала в Мунго навестить Мэри.

Приемный покой встретил ее шумом и гамом. Целителей нигде не было видно — только пестрое море больных и увечных, пострадавших кто от чего. Пожилой мужчина смеялся и подпрыгивал к потолку, тетка в переднике тащила за ухо упирающегося мальчишку с вишневым деревцем на голове, а девушка неподалеку от стола чихала бабочками. Лили протолкалась мимо них к замученной привет-ведьме (круги под ее глазами сделали бы честь панде, а хриплый голос напоминал карканье авгурея) и узнала, что Мэри лежит в отделении травм от рукотворных предметов и до завтра ее точно не выпишут.

Под потолком плавали шары с горящими свечами, выстраиваясь в цепочку, ведущую к палатам больных. Лили свернула в коридор и невольно подумала, что в ее детстве в приемном покое было куда меньше пациентов и куда больше целителей. Впрочем, что она тогда вообще понимала? Ей даже одиннадцати еще не исполнилось, да и голова после первого пророческого сна болела просто адски — раскалывалась, будто в нее бухали молоты... ну или дело было не в Даре, а в какой-то инфекции — Северус и его мама, помнится, незадолго до этого тоже переболели...

Она миновала двойные двери и внезапно очутилась в самом центре кипучей суеты. Было похоже, что в отделении травм собралась вся больница. Вооружившись отрывными блокнотами, целители сновали туда-сюда, и за каждым тянулся шлейф из лекарств и каких-то непонятных приборов.

— ...восстановленную кожу смазывайте трижды в день составом номер семь, — мимо пронесся старший целитель Поук, отдавая на ходу распоряжения своему помощнику — тому самому стриженному под ноль пареньку, который год назад помогал лечить Северуса... как его?.. Дик, кажется... Лили даже не успела поздороваться, как они уже скрылись за одной из дверей.

Ну да, все верно — вчера же многие пострадали... Содрогнувшись, она вошла в палату Мэри.

Ее подруга занимала койку у самого окна — полусидела, полулежала на подушках, и ее лицо на фоне больничных наволочек казалось измученным и бледным. От длинных светлых волос остался только неровный ежик, и всю ее левую руку от плеча до кончиков пальцев покрывали бинты. И запах в палате... свежий, мятный — и другой, кисловатый с металлическим привкусом; Лили узнала кроветворное и мазь от ожогов.

Две девушки на соседних койках спали, накачанные сонным зельем, так что им с Мэри пришлось разговаривать шепотом. Как оказалось, все случилось из-за пожара — когда вспыхнули кресла и Упивающиеся запечатали единственный выход магическим барьером, в зале началась паника. Но потом они с Джеймсом сообразили и разнесли одну из стен Конфринго, пока Сириус сдерживал обезумевшую толпу. Так что они отделались парой царапин и подпаленными волосами, а вот он схлопотал проклятие — ничего серьезного, целители к завтрашнему утру его уже подлатают. Зато спасли всех, кто был в зале, да еще и поймали пять Упивающихся, спеленав их антиаппарационными чарами... В кои-то веки она не отсиживалась в кустах, пока другие решают ее судьбу, а сама смогла сделать что-то полезное!

Мэри подалась вперед, размахивая здоровой рукой, чтобы показать движения палочки, и ее глаза сверкали, как драгоценные камни, а шепот то и дело прерывался от возбуждения. Лили не перебивала — охала, ахала, кивала в нужных местах... слушала — и никак не могла понять: вроде бы тот же самый вечер и те же самые события, но там, где она запомнила только боль и смерть, ее подруга увидела победу и почувствовала себя хозяйкой своей судьбы.

В половину седьмого они распрощались, и она поднялась на шестой этаж, чтобы пообедать в больничном буфете. Но в итоге ограничилась сладким чаем: после разговора с Мэри аппетит окончательно пропал, и кусок не лез в горло. Без пяти семь Лили подошла к закрытой аудитории, где занимались будущие целители, и, нетерпеливо постукивая ногой, несколько минут слушала голос лектора, дожидаясь, пока занятие закончится и все начнут расходиться.

Потом стрелки на часах показали семь, и из аудитории повалила толпа. Лили сощурилась, но не увидела ни знакомого лица, ни знакомых черных волос. Может, он задержался, чтобы задать вопрос преподавателю? Открытая дверь так и манила заглянуть в комнату; несколько шагов — и она застыла на пороге.

Там оставалось всего три человека, и Северуса среди них не было.

Северус появился в десять минут восьмого — пропахший дождем и дымом, с большим бумажным пакетом из ресторанчика неподалеку. И с кучей идей по доработке магического барьера, но их пришлось оставить на после еды.

Лили разложила по тарелкам рыбу и картофель фри — как хорошо, что он догадался купить что-то к ужину! И карри не забыл, и гороховый соус... Готовить ужасно не хотелось, но желудок успел напомнить, что за сегодняшний день она съела только пару сдобных котелков.

Северус сидел на краешке стула — Нарцисс запрыгнул к нему на колени, обнюхал пальцы, а потом распушил усы и потерся мордочкой о его ладонь. И замурчал — так громко, что было слышно даже у плиты.

— Валериану резал, — пояснил Северус, заметив, как на него покосилась Лили. — Возился с зельем для Сигнуса Блэка. Даже лекцию пропустить пришлось, иначе просто не успел бы...

От сердца немного отлегло — так вот почему его не было в Мунго! А она уже напридумывала себе всяких ужасов...

— Какие-то трудности? — она поставила перед ним тарелку с золотистой горкой картошки и кусочками рыбы в кляре, а сама взяла с полки чайник, чтобы вскипятить воду.

Черная плита дышала жаром, точно огромный, неповоротливый дракон. Пузатый чайник опустился на конфорку, важно задрав коротенький носик. Сверху полукружьем нимба оттопыривалась деревянная ручка. Привычные, знакомые хлопоты — словно и не было никакого вчера...

— Мы перебрали всех родственников, — за спиной звякнуло — кажется, Северус взял со стола вилку. — Вплоть до четвероюродного брата со стороны Розье. Пустой номер. Я, конечно, попробую еще один вариант, но пока самое надежное — это Нарцисса. Ребенок должен родиться в конце января... Эй, это моя еда! — она обернулась — как раз вовремя, чтобы заметить лезущую к нему в тарелку усатую белую морду.

— Спихни его, — сказала она. — Иначе не отстанет. Подзаборное детство, что ты хочешь... А как насчет твоей идеи? Выделить из крови частицы чистоты и попробовать с ними? Ты вроде рассказывал, у вас все получается.

Нарцисс получил тычок под пушистый зад и мягко спрыгнул с Северусовых колен, цокнув когтями о бежевую напольную плитку. И облизнулся, обиженно сверкнув разноцветными глазами — между белыми, по-вампирски острыми зубами промелькнул розовый язычок.

Лили махнула палочкой, и вторая тарелка перепорхнула на стол. За ней последовали оба соуса.

— Не сработало, — Северус потупился, машинально вертя в пальцах вилку. — То есть мамино зелье я восстановил, и даже... кхм — в смысле, тут все в порядке, магию реципиента оно подавляет. Но вот вторая часть... То ли с частицами чистоты что-то не так, то ли... — он хмуро уставился в тарелку. — На растопырниках проверить не удалось — скверна их не берет, они для нее словно не существуют. Видимо, нужен кто-то с собственной магией — скажем, фестрал или йети... или феникс, если такое чистое существо вообще способно заболеть этой дрянью...

Кажется, у нее даже волосы встали дыбом. Палочка в руке дрогнула и выбросила сноп искр.

— Северус Снейп! — Баночка с карри подпрыгнула на фут, но уже через мгновение снова опустилась на место. — Только не вздумай проверять свои выкладки на себе!

Он бросил на нее опасливый взгляд и замотал головой:

— Нет-нет, мне сейчас болеть некогда! — и добавил, на всякий случай отодвинувшись к спинке стула: — Да и не разрешит никто. Похоже, скверна передается от волшебника к волшебнику, а не зарождается в организме сама по себе. Стафф говорит, нам невероятно повезло, что моя мать оборвала все контакты с магическим миром, Альфард и Дорея жили затворниками, а Орион успел заразить только двоюродного брата... Вот только мы так и не поняли, где эту болезнь подцепили они. И почему кто-то заражается, а кто-то нет — займемся этим, когда в Мунго поспокойнее будет.

Не то чтобы его ответ сильно обнадеживал — она бы предпочла услышать: «Ты что, я не собираюсь так собой рисковать». Но ссориться не хотелось, и Лили опустилась на стул напротив и окунула кусочек картошки в гороховый соус.

— Ага, я видела сегодняшнее столпотворение. Похоже, у них сейчас каждые свободные руки наперечет.

Она взглянула ему в лицо — французская дверь у него за спиной отливала непроглядной чернотой, и его волосы и мантия почти не выделялись на фоне темного стекла.

Северус потупился.

— И кстати об этом, — он вяло ковырнул кусочек рыбы. — Я... в общем, я и правда не знал о пострадавших. Только то, что написали в газете...

— Знаю, — Лили поморщилась — картошка на языке словно превратилась в крахмал. — «Наши доблестные авроры одержали новую победу — спите спокойно, дорогие сограждане, вы под надежной защитой». Слушай, я не знаю, почему они так написали...

— Я тоже, — перебил Северус. — То есть догадываюсь, конечно — то ли для того, чтобы не пугать обывателей, то ли... по другой причине. Но я не это хотел сказать, — он набрал в грудь воздуха, будто готовился шагнуть в ледяную воду, и выпалил, не поднимая глаз: — Я все понимаю, ты пережила ужасное потрясение... и если тебе захочется выговориться... в том смысле, что ты не обязана — если тебе слишком больно об этом вспоминать... — и замолчал, окончательно смутившись. Вилка в его руке скрипнула зубчиками о тарелку, и сидящий на полу Нарцисс требовательно мяукнул.

Лили моргнула. Северус... предлагает ей выговориться? Он что, ее утешить пытается?

Или указать на ее ошибки и промахи. Как утром, когда он с порога бросился доказывать, что Упивающихся спровоцировали, а мантикор не надо дергать за усы.

Она медленно покачала головой:

— Знаешь, мне и правда... не хочется об этом вспоминать.

Его лицо вытянулось. Тонкие губы дрогнули, в глазах промелькнуло болезненное, почти обреченное выражение, и она не выдержала — отложила вилку и накрыла его ладонь своей.

— Сев, я ужасно вымоталась, — сказала она и только тогда поняла, что это и в самом деле так, и каждая клеточка в теле уже давно ноет от усталости, а в голову словно напихали ваты. — Давай просто поужинаем, а? А потом проверим защитные чары и пойдем спать. Я... я к тебе хочу. Чтоб хотя бы сегодня ни о чем не думать...

Напряжение на его лице сменилось облегчением. Закаменевшие плечи расслабились, он выдохнул и крепко сжал ее пальцы, а потом вскипевший чайник забулькал и засопел чугунным носиком, и Лили, опомнившись, метнулась к плите.

После ужина Северус обошел весь дом. Похвалил ее защиту, сказав, что это «почти аврорский уровень», добавил пару заклинаний от себя и наконец остановился у камина в гостиной. Похоже, там ему что-то не понравилось — он направил палочку в сторону решетки и забормотал инкантацию.

Черные прутья вырастали из завитков, как заостренные зубы. В разверстом зеве за ними алым языком дрожало пламя. Перед глазами снова встали призраки вчерашнего пожара — но на лице Сева играли теплые отблески, из темноты проступали заложенная за ухо прядь волос и бледное пятно щеки. Он здесь, он живой и настоящий... Как завороженная, Лили потянулась к нему, пальцем провела по твердой скуле — и не успела опомниться, как оказалась в его объятиях. За спиной сомкнулось кольцо его рук — алчный и нетерпеливый, он осыпал поцелуями то ее шею, то подбородок, словно задыхался от жажды и никак не мог напиться. Она тихонько вздохнула, подставляя губы, и вслепую нащупала застежку на его мантии.

* * *

Он ушел рано утром, еще до рассвета. Когда она проснулась, о его присутствии уже ничто не напоминало — если не считать свежего кофе в кофейнике и половинки яичницы под чарами на сковородке. А вечером к ней прилетела сова и принесла от него склянку с воспоминаниями — и еще одну на следующий день, и через день третью... Ничего серьезного, конечно — просто разные забавные пустяки и занятия в Мунго; Лили даже выучила его преподавателей.

Общую физиологию им читал целитель Хопкирк — низенький энергичный волшебник, чем-то напоминающий профессора Флитвика, с густой шапкой седых волос и молодыми смеющимися глазами. Он шутил, перебивал сам себя и все делал на бегу — даже на лекциях не сидел на месте, а расхаживал по аудитории. Как поняла Лили, раньше он возглавлял отделение травм и успел прославиться работами по лечению тяжелых ран, но потом встретил свою нынешнюю жену, и у них родился ребенок. И это перевернуло его судьбу и карьеру: ему «надоело тратить время на идиотов, которые пытаются расстаться с жизнью — то ли дело женщины, которые пытаются эту жизнь дать!»

Десять лет он обобщал и систематизировал опыт ведьм-повитух, а потом возглавил отделение родовспоможения в Мунго (а точнее, бомбардировал письмами Совет попечителей, пока ему не выделили помещение на минус первом этаже — правда, почему-то забыли внести информацию о нем в поэтажный указатель). Впрочем, свою первую специальность он не оставил и время от времени консультировал коллег по сложным травмам. И при этом умудрялся находить время на преподавание — целитель Хопкирк любил свою работу, и она платила ему тем же.

Уже знакомый Лили целитель Фоули, который вел основы диагностики и лечения темномагических проклятий, отличался от своего коллеги, как ночь ото дня. Его знания и в самом деле впечатляли: он много лет изучал Темные искусства и говорил о них, как о живом существе — сравнивал с многоголовой гидрой, с непостоянным, переменчивым чудовищем, способным маскироваться под любую болезнь. Порезы, комариные укусы, безобидный кашель — все это требовалось проверить на темную магию, потому что небрежность целителя могла дорого обойтись пациенту: проклятия в лучшем случае «не замечали» неправильное лечение, а в худшем — питались его магией и усиливались во много раз.

Снять их можно было только контрзаклинанием, зачастую представляющим собой целый ритуал, а некоторые, особо редкие и сложные — только выполнив условия, заложенные в самом проклятии. Как каждый замок предполагает ключ, так и у каждого проклятия было свое слабое место: например, от вечного сна спасал поцелуй любви, а напряжение всех физических и душевных сил позволяло сбросить Империус. И даже тот, в кого попала Авада, теоретически мог выжить — судя по расчетам, это было связано с самопожертвованием, но с какими-то дополнительными условиями. Правда, желающих вывести их эмпирическим путем до сих пор не нашлось, поэтому пресловутая «отмычка от Авады» так и осталась красивой легендой.

Впрочем, от «блеющего стада баранов, по недоразумению именуемого будущими целителями» подобного напряжения межушного ганглия никто и не ждал, от них требовалось просто вспомнить этот материал на экзамене — целитель Фоули обвел аудиторию тяжелым взглядом, по очереди остановившись на каждом слушателе, и те уткнулись в пергаменты и старательно заскрипели перьями. Лили не понравились ни этот тон, ни этот взгляд — вот только Северус жадно внимал каждому слову преподавателя, и в его глазах появился мечтательный блеск, а на щеках вспыхнули алые пятна.

Но хуже всего оказалось последнее, пятое по счету воспоминание. Серебристая субстанция мягко светилась в каменной чаше — Лили наклонила голову, набрала в грудь воздуха... короткое падение, заполошная пустота под ложечкой — и вот она уже стояла в тесном и довольно мрачном помещении с закопченным потолком и высокими окнами, за которыми плескалась ночная темнота. Кажется... да, все верно, это была та самая лаборатория, которую арендовал Северус. Он еще ни разу не приглашал ее в свою sancta sanctorum — Лили завертела головой по сторонам, рассматривая обстановку.

У дальней стены теснились два котла, и, судя по зависшим в воздухе клубам пара, вентиляция тут никуда не годилась. Как и освещение: всего два бронзовых шандала (один на большом столе, заваленном ворохом бумаг, второй на маленькой стойке рядом с котлами), и свечи в них были серыми и тусклыми — проще глаза сломать, чем ингредиенты нормально нарезать!

Она сощурилась, вглядываясь в черную фигуру — и с удивлением заметила другую... кто-то сидел на высоком табурете у стола, лицом к Северусу, спиной к ней — но в этот момент в тишине появился звук, и замершая картинка шевельнулась.

— ...здорово, правда? — произнес знакомый голос, и она замерла. Что? Это Регулус? Регулус Блэк? Откуда он тут взялся?

Лили обошла стол по кругу — да, это и в самом деле был младший брат Сириуса, она узнала его темные волосы и скошенный подбородок. Вот только он совершенно не походил на того пресыщенного высокомерного сноба, которого она запомнила по школе, — его глаза сверкали, и он так сильно подался вперед, что лишь каким-то чудом не падал с табурета.

Северус накрыл плоской крышкой один из котлов и повернулся ко второму, серебряному. Мельком взглянул на содержимое, взял корень одуванчика и переложил его на разделочную доску.

— Мама, конечно, до сих пор ругается, что я к Темному Лорду пошел, и отец тоже, — не дождавшись ответа, снова заговорил Регулус. — А Сириус так вообще... — он машинально потер ухо. — А по-моему, они дураки. Ну, вылечился он сейчас — так все равно рано или поздно умрет! И мама умрет, и дедушка... Как бабушка Мелания. А Лорд предлагает вечную жизнь — вечную, понимаешь? Белла говорит, он нашел ключ к бессмертию и поделится им со всеми, кто признает его власть!

Лили похолодела — Господи, он же говорит о Том-Кого-Нельзя-Называть! Об этом чудовище, из-за которого погибло столько людей! Так вот как он их к себе заманивает! Но Северус, кажется, даже его не услышал — так и продолжал нарезать корень одуванчика, не замедляя движений, и на бледном лице не дрогнул ни один мускул. Забранные в хвост волосы свободно лежали на воротнике рабочей мантии, нож в его руке отстукивал по доске все тот же глухой ритм, а начищенный котел отливал рыбьим боком в тусклом свете свечей...

Стоп, корень одуванчика? Серебряный котел? Она подошла ближе, взглянула на выстроившиеся в ряд ингредиенты: в плоской баночке посверкивал толченый рог единорога, в высоком фиале чернел яд акромантула, и рядом стояла хрустальная склянка — явно из-под лунной росы... Он что, эликсир Чистой крови варит? Для Сигнуса Блэка? Опять доработал рецепт?

— Когда-нибудь мы займем в этом мире то место, которое принадлежит нам по праву, — за спиной снова раздался голос Регулуса, но теперь в нем отчетливо слышались мечтательные нотки. Помедлив, Лили обернулась — он облокотился о край стола и, казалось, полностью ушел в свои фантазии. — Сможем летать где хотим, перестанем прятаться и, если и будем скрывать дома, то только ради шутки... Знаешь, магглы очень смешные, когда натыкаются на невидимый барьер. Отец однажды забыл поставить магглоотталкивающее заклинание, и я два дня за ними следил — прямо из окна, представляешь? — его лицо расслабилось, взор затуманился — казалось, он вспоминает об этом едва ли не с нежностью. — Стоят у самого крыльца, ресницами хлопают, а у самих такие лица озадаченные — умора, да и только! Я даже хотел впустить одну магглянку с косичками, но мама не разрешила... Ты не думай, мне всего шесть было, я еще не знал о своем долге волшебника! — он втянул голову в плечи, словно ожидая нравоучения или окрика, и бросил на Северуса опасливый взгляд.

Но тот только хмыкнул что-то неопределенное и повернулся к котлу. Лили невольно залюбовалась его скупыми, экономными движениями; со стороны казалось, что он почти не прикладывает усилий и черпак сам по себе размешивает кипящую основу. Свечи на маленьком столике горели неровно и тускло, и рабочая мантия Северуса почти сливалась с темнотой. Огонь под котлом освещал его худые, бледные предплечья и серебристую ручку черпака. И лицо — углы и ломаные линии, сочетание черного и белого, никаких компромиссов и полутонов, одни сплошные контрасты...

— А Сириус о своем долге и сейчас не думает — хотя вообще-то должен, он же старший! — младший из Блэков надул губы и шмыгнул носом. Похоже, он уже осознал, что нотаций не будет, и позволил себе расслабиться. — Но он всегда был такой, и мама ему все прощает. И когда прадедушкин портрет поджег, и когда из дома сбежал — прямо к магглам, представляешь? — увлекшись, он взмахнул руками, едва не уронив со стола стопку пергаментов. — И рассказывал потом, что они совсем как мы, даже на таком же языке говорят... Врал, наверное — как думаешь, Снейп?

Лили хлопнула глазами. Боже... Он что, всерьез задает этот вопрос? Даже после школьных занятий по маггловедению? Ах да, он же на них не ходит... Ну у этих Блэков и воспитаньице — и как только из Сириуса выросло то, что выросло?

— Угу, — Северус взял со стола мерную ложку, и в котел тонкой струйкой посыпался рог единорога. Регулус привстал с табурета, вытянув шею и затаив дыхание — в лаборатории повисла завороженная тишина, нарушаемая только шипением котла и тиканьем метронома, и вдруг в этой тишине отчетливо скрипнула дверь.

Лили подпрыгнула — на пороге стоял высокий мужчина с острым подбородком и зачесанными назад светлыми волосами. В его надменном прищуре чудилось что-то холодное и хищное; он скривил красиво очерченный рот и оглядел ладонь, затянутую в тонкую лайковую перчатку — с таким видом, словно только что отпустил не дверную ручку, а как минимум жвалы дохлого акромантула.

— Люциус, — Регулус мгновенно помрачнел, словно кто-то наколдовал на него Нокс, и Лили нахмурилась. Так это и есть Люциус Малфой? Ну и физиономия! Он озирался по сторонам, брезгливо сморщив нос — то ли учуял особо мерзкий запах, то ли сам боялся нечаянно пукнуть.

— Регулус, — короткий, сдержанный кивок — точно внутри его шеи сжалась и распрямилась стальная пружина. — Как ваше занятие? Вы скоро заканчиваете?

Лили фыркнула, зажав рот ладошкой. Какое еще занятие? Да Северус за это время и слова не сказал — и хорошо, что не сказал, потому что преподаватель из него вышел бы ужасный. Как целитель Фоули, или даже хуже. Насколько она успела его изучить, Северус Снейп почитал невежество самым страшным пороком, ненавидел его всеми фибрами души и рвался искоренять везде, где только видел, — порою вместе с носителями.

— Вообще-то мы уже давно закончили, — пока не искорененный носитель невежества выпятил нижнюю губу и обиженно буркнул: — Мог бы так сразу и сказать, что тебе с ним поговорить надо. Все равно я собирался уходить — мне еще остальные уроки делать, да и вообще пора возвращаться в Хогвартс...

Малфой приподнял брови, но Регулус уже вскочил с табурета и принялся ожесточенно сгребать в кучу разбросанные по столу пергаменты. Свечи на маленьком столике затрещали, разгораясь ярче, и Лили взглянула на Северуса. Он отсчитал последнюю каплю яда акромантула, а потом снова взялся за черпак. От зелья клубами поднимался пар, окрашивая его щеки румянцем, к вспотевшему лбу прилипла короткая прядка — он смахнул ее тыльной стороной ладони...

Дверь хлопнула, как пушечный выстрел, но он даже не шелохнулся. Зато Малфой вздрогнул — потом снова покосился на свою перчатку, поморщился и со стоически-брезгливым видом полез в карман за платком. Наверняка надушенным и с монограммой, не то что у разных там убогих зельеваров.

— Как вижу, вы уже приступили к варке зелья, — негромко произнес он, вытирая перчатку кипенно-белым кружевом.

Северус потушил под котлом огонь, взглянул на часы, засекая время. Понес к мойке грязный нож и черпак и сказал, не поворачивая головы:

— Да, конечно. К оговоренному сроку все будет готово.

— В таком случае... — Малфой на мгновение замялся, но все-таки продолжил: — Возможно, вы согласитесь присоединиться к нам за ужином? Нарцисса будет рада вас видеть, — на миг выражение этого холеного, надменного лица стало почти человеческим.

Северус обернулся. Его пальцы стискивали упаковку моющего средства с выделениями бундимуна. Из правого крана бежала вода — разбрасывала брызги, звонко ударяясь о дно металлической раковины.

— Это честь для меня, мистер Малфой, — помедлив, откликнулся он.

— Очень хорошо, — его собеседник явно чувствовал себя не в своей тарелке. Прошелся по лаборатории — в свете свечей его гладкие длинные волосы отливали золотом. Но Лили заметила, что он старается ничего не задеть даже краем роскошной темно-зеленой мантии. Вот же индюк надутый! Никак замараться боится?

Наконец он остановился у края стола и рассеянно взглянул на груду пергаментов, исписанных мелким наклонным почерком Сева.

— Надеюсь, привычка Регулуса задерживаться после занятий не слишком вам мешает. Порой он бывает совершенно невыносимым, — Малфой хотел побарабанить пальцами по столешнице, но вовремя спохватился и отдернул руку.

Северус нахмурил брови, и в его голосе послышалось искреннее удивление:

— Он не толкает меня в спину и не швыряет в котел петарды, если вы об этом. Остальными способами мне помешать трудно.

Губы его собеседника тронула легкая, еле заметная усмешка.

— Да, я наслышан о ваших талантах — был наслышан, еще когда вы учились в школе. В том числе и о том обезболивающем, которое после небольшой доработки обещает произвести переворот в лечебных зельях... Не удивляйтесь, Северус, — с апломбом продолжал Малфой — кажется, он наконец-то ступил на знакомую почву. — У таких людей, как я, везде есть глаза и уши, даже под носом у директора Дамблдора. А ваши идеи и в самом деле привлекают внимание. В том числе и некоторых моих... высокопоставленных знакомых, — его усмешка стала шире — как у Чеширского кота, почуявшего мышь.

Северус застыл. С губки в его руке стекала мыльная пена, тяжелыми каплями падала обратно в мойку. Такая же пена хлопьями покрывала его предплечья, подбираясь к засученным рукавам рабочей мантии.

— Тогда, возможно, кого-то из этих знакомых заинтересуют и другие мои идеи, — небрежно произнес он, но Лили хорошо знала и этот тон, и это черное пламя, которое постепенно разгоралось в его глазах. — В частности, remedium magnum. В отличие от Философского камня, который не дает своему владельцу умереть, это средство возвращает жизнь. То есть исцеляет все болезни у того, для кого оно сварено. Некоторые магические твари обладают потрясающими способностями к регенерации — как те же оборотни, к примеру, или фениксы, способные пережить даже Аваду... — он понизил голос и добавил: — Тот, кто сумеет повторить это чудо с людьми, навеки впишет свое имя в анналы истории. Как Альберт Великий — по слухам, в полной версии «Малого алхимического свода» он не только описал создание Философского камня, но и доказал возможность создания remedium magnum.

У Лили закружилась голова. Господи, ну зачем он вообще разговаривает с этим брезгливым индюком? Зачем лезет в расставленную для него мышеловку?

Малфой отступил на шаг. Его глаза расширились, зеленый подол мантии зашуршал о ножку стола.

— Вы... серьезно? Северус, но это же... Нет, это прекрасная идея, и я не сомневаюсь, что рано или поздно вы ее реализуете, однако мистер Блэк тяжело болен, его здоровье не позволяет так долго ждать. Мы готовы понять, что нынешняя вариация сложнее вылечившей Ориона Блэка, поскольку кровь в ваших жилах разбавлена куда сильнее, чем у той девочки-донора, да и родство неполнородное, но ведь у нас с вами есть и другие проекты, — он оглянулся по сторонам, взмахнул палочкой, и следующую реплику Лили не расслышала — только увидела, как шевелятся его тонкие, четко очерченные губы. Потом звук прорезался снова: — Поэтому предлагаю вернуться к вопросу о remedium magnum чуть позже.

— Благодарю, мистер Малфой, за столь лестную оценку моих способностей, — Северус церемонно склонил голову, но Лили не услышала в его голосе ожидаемого раздражения. Боже... Неужели он купился на такой примитивный комплимент? Ему же намекнули, что он полукровка, поэтому так долго дорабатывает зелье — кровь у него разбавлена, ну надо же! А он почему-то не обиделся! Или обиделся, но и виду не подал?

Но на этом все закончилось — воспоминание подернулось белесым туманом, ее завертело и потянуло вверх, и через мгновение она уже стояла у себя в гостиной. Содержимое чаши плыло и покачивалось перед глазами, колыхалось и закручивалось светящимся водоворотом... Потом над поверхностью поднялось ухмыляющееся и самодовольное лицо Малфоя, и она потянулась за палочкой, но оно уже успело скрыться на дне думосбора.

Помедлив, она прошептала формулу — руны активировались, и каменный ободок чаши мягко засветился красным. Интересно, что такого этот белобрысый индюк сказал Северусу, что аж чарами от посторонних ушей защитился? К счастью, ее думосбор позволял это увидеть. Взмахом палочки она промотала воспоминание до нужного места — и над чашей поднялся серебристо-туманный Малфой, похожий на привидение... жалко, что только похожий.

— ...есть и другие проекты, — произнес он, и Лили навострила уши. — Пробная партия оказалась успешной, от вас ждут следующую и готовы обсудить условия по второму зелью — как необходимые ингредиенты, так и вашу долю. Поэтому предлагаю вернуться к вопросу о remedium magnum чуть позже.

Что? И только-то? Зелье Северуса имело успех, поэтому кто-то согласился финансировать разработку второго? Стоп, но он же сказал, что лекарство для матери пока не придумал, да и с эликсиром Чистой крови ничего не вышло, получилось только с той штукой, которое подавляет магию... тогда что это за «пробная партия», которая оказалась успешной? Или... Да нет, он же обещал, что не станет варить ничего запрещенного! Наверное, что-то из старых разработок. Ой, она же сейчас от любопытства лопнет — поманил и ничего не рассказал, вот же гад слизеринский!

Она написала ответ за пять минут — что у фениксов нет каких-то особых способностей к регенерации, это просто четырехмерные существа, живущие в трехмерном пространстве, которые уходят от опасности, перемещаясь в прошлое или будущее, и приложила воспоминание о том, как Пьер ей это объяснял. И пообещала добыть шерсть оборотня — Ремус вряд ли откажет, да и полнолуние совсем скоро... А напоследок спросила — так что это за зелья, о которых говорил Малфой?

Ответ пришел через день — сухой и ядовитый, как порошок аконита. Северус писал, что непременно примет к сведению все ее замечания и идеи, особенно те, которых она нахваталась от всяких расфуфыренных красавчиков, и с тех пор больше не прислал ни одной склянки с воспоминаниями.

* * *

В среду она получила ответ из архива. Сова официального вида принесла толстый конверт с кучей печатей и штемпелей... как оказалось — из Азкабана. Лили не сразу вспомнила, что действительно отправляла им запрос: там хранились архивы всех тюрем, расформированных после принятия Статута, а она хотела выяснить, за какое преступление был осужден Дамьен Кроткий и сколько лет он провел в заключении.

Она сломала печать — и брови сами собой поползли на лоб. Плотный желтоватый пергамент расчерчивали ровные строчки: ...покушение на жизнь Терциуса Блэка, сквиба, третьего сына Проциона Блэка и Магдалины Блэк, урожденной Гор, путем заражения его темной скверной...

Да нет, этого не может быть — зачем ему кого-то заражать, если темную скверну победила Квинтия Маккуойд, его ученица? Ведь это она придумала эликсир Чистой крови, и даже не исключено, что с помощью учителя — Северус, по крайней мере, считал именно так, но не мог ни подтвердить, ни опровергнуть свою гипотезу, потому что из всех ее трудов у Блэков остались только «Дневники наблюдений». Но, возможно, в Отделе тайн найдутся и другие ее книги? Тут же такая роскошная библиотека!

Лили поднялась из-за стола и даже успела сделать несколько шагов, когда ее взгляд упал на аквариум. Амброзиус... точно, та таинственная услуга Совету волшебников! Квинтия привела его в пещеру, когда ее учитель попытался провести ритуал над каким-то ребенком — наверное, это и был Терциус Блэк! Выходит, обвинения справедливы? И они действительно ему помешали, и эпидемия не вспыхнула снова — тогда понятно, за что его благодарили власти...

Да, но почему только его, а не ее? Попросту не успели, потому что она вскоре погибла? К тому же так нелепо и странно — от жаропонижающего, которое любой третьекурсник с закрытыми глазами сварит... И Амброзиус — он ведь пережил ее только на две или три недели. А потом тоже умер... точнее, принес себя в жертву. Но почему, черт побери?

Она нашла в алфавитном указателе целых три книги Квинтии Маккуойд — уже знакомые «Методы нарезки ингредиентов» и две новых, «Об исцелении недугов телесных и душевных» и «De aqua amarissima». Достала с полки два многообещающих тома в тисненых переплетах, пальцем откинула кожаные застежки, с колотящимся сердцем раскрыла на первой странице...

...и едва не застонала от разочарования. Репринт! И вторая книга тоже — она повторяла оригинал во всех деталях, включая язык конца XIV века... дикая смесь средневекового английского и латыни, да еще и с кучей французских заимствований... Нет, это ей точно не по зубам — все равно что искать черного книззла в темной комнате, даже не зная, есть ли он там. Вздохнув, она вернула их обратно на полку и взяла из соседнего шкафа четвертый том «De occulta philosophia». Надо уже купить собственного Агриппу, хотя бы на январское жалованье — в декабре все деньги уйдут на Рождество и свадебный подарок Петунье, Лили уже присмотрела ей симпатичный чемоданчик с чарами расширения пространства...

Неловко придерживая под мышкой толстенный фолиант, она открыла дверь в лабораторию.

— ...власти вас обманывают, — по комнате раскатился грудной женский голос, и Лили, опешив, уставилась на деревянный радиоприемник. А женщина между тем продолжала говорить: — Не меньше, чем статьи в поддержку радикальной группировки, известной как Упивающиеся смертью. То, что случилось тем ноябрьским вечером в театре братьев Прюэттов, не было ни тщательно спланированной аврорской ловушкой, ни спонтанным выступлением разгневанной чистокровной толпы. Это было акцией устрашения, господа волшебники и волшебницы, и вы прекрасно знаете того, кто за ней стоит. У него много имен: Сами-Знаете-Кто, Тот-Кого-Нельзя-Называть... лорд Волдеморт, — после паузы добавила женщина, и Лили вздрогнула.

Перед глазами снова промелькнул тот вечер в театре — уже основательно потускневший, заслоненный суетой обычной жизни... Неужели кто-то не побоялся сказать людям правду? В газетах об этом так ничего и не написали, да и об авроре Эшли все словно забыли...

— Да они там совсем крышей поехали, на этой новой радиостанции, — точно в ответ на ее мысли, Майлан покрутил пальцем у виска. В воздухе перед ним светился красным график с показателями Роджера Крэба. Лили перевела взгляд на стол Эдди, но его тяжелое кресло пустовало, и она вспомнила, что он собирался на совещание к мадам Мелифлуа. Интересно, что бы он сказал об этой передаче? И он, и этот их друг — Фрэнк Лонгботтом...

Руби взмахнула палочкой, убавляя громкость.

— Насколько я могу судить, — небрежно заметила она, — этот голос ненастоящий. Искажающие чары, дамы и господа, и никакого мошенничества.

— ...и в следующий раз, мои дорогие слушатели, — уже тише продолжала женщина, — мы с вами обязательно разберемся, кто он такой и какие силы за ним стоят. До встречи через неделю! Пароль — «друг».

И ручка настройки сама собой завертелась, а зеленые огоньки на шкале замигали и погасли.

— Молчу-молчу — не смею спорить со знатоком, — Майлан в притворном ужасе вскинул руки. — Кому, как не тебе, знать все об искажении голосов — после того, как Кассандра Трелони у тебя заговорила мужским басом, к тому же, прошу заметить, на чистейшем древнегреческом...

Руби фыркнула и швырнула в него пером — оно захлопало крыльями, превращаясь в маленькую желтую птичку, но он легко уклонился, шевельнул рукой... и широко ухмыльнулся — перо пролетело мимо висящего в воздухе графика и мягко спланировало на пол.

— Это был сбой программы, — с достоинством заявила Руби. — Система приняла ее за ту, первую, Кассандру — у них оказалось похожее мышление...

«De occulta philosophia» оттягивала руку — под их шутливую пикировку Лили подошла к своему столу и сгрузила на него книгу.

— А что это за новая радиостанция? — спросила она.

Руби развернулась на стуле — ее живое смуглое лицо мгновенно стало серьезным.

— Никто не знает. Я ее две недели ловила, они все время меняют волну. По-моему, это не так уж и плохо — то, что кто-то не побоялся сказать людям правду.

— Сказать правду — только половина дела, — покачал головой Майлан. — Вопрос в том, как они теперь с этой правдой поступят.

График у него перед глазами мягко светился алым, роняя красные отблески на его лицо и стол. Со стороны казалось, что в его чашку с грифоном налита кровь.

Руби промолчала.

* * *

Весь остаток рабочего дня Лили провозилась с расчетами на Амброзиуса. Она пыталась понять, что его связывало с Квинтией Маккуойд, но никак не могла нащупать нужное ключевое понятие. Снова и снова перебирала в памяти мельчайшие детали — взгляды, позы, жесты, интонации и разговоры... «Деловые отношения» — нет, неверно; «симпатия» — опять не то... Одна производная сменяла другую, и знак равенства издевательской ухмылкой кривился перед глазами, но все было бесполезно — неизвестная функция не поддавалась.

Последний вариант она попробовала больше от безысходности, чем всерьез на что-то рассчитывая. И сама же удивилась, когда на исчерканном листе пергамента нарисовалось тождество — простое и понятное, известное каждому школьнику...

Амброзиус + Квинтия = любовь.

Перед свадьбой Петуньи она заглянула к родителям, чтобы помочь с уборкой. Сначала навела порядок в комнатах, потом отвела глаза соседям и наложила на окна Экскуро, и наконец запустила глажку. Поначалу мама хмурилась, недоверчиво глядя на утюг, но Лили заколдовала доску, чтобы она сама поворачивала вещи нужной стороной, и допотопный монстр так лихо запрыгал по мятой ткани, расправляя каждую складочку, что даже Петунья не нашла бы к чему придраться. Он начинал гладить рубашки с воротничка и манжет, не оставлял заломов на рукавах (искусство, которое никогда не давалось самой Лили и просто покорило маму), а после ровных, как по линеечке, стрелок на брюках она окончательно успокоилась и ушла на кухню заваривать чай.

Лили присоединилась к ней через пару минут — и, не удержавшись, сразу цапнула с тарелки соблазнительную печенюшку с изюмом. М-м, совсем свежая! Небось специально к ее приходу напекла, чтобы побаловать любимую дочку...

Она незаметно шевельнула палочкой, усаживаясь на табурет — и заварной чайник в розочках перепорхнул на стол и принялся разливать по чашкам ароматный дарджилинг, пока его не оттер фарфоровым боком молочник, чтобы добавить подогретое молоко. Мама улыбнулась, рассеянно глядя на их возню, и взяла щипцы для сахара.

Лили помешала чай — в центре чашки водоворотом взвихрились белые разводы, но скоро вся жидкость стала одинакового светло-коричневого цвета.

— Как дела у Северуса? — поинтересовалась мама. — Или ему будет приятнее, если я спрошу у него самого — он же придет послезавтра на свадьбу?

Ложечка дрогнула в руке, нечаянно звякнув о фарфор. Да, Лили ему говорила, что Петунья выходит замуж — и в августе, и в сентябре, и снова напомнила пару дней назад, но он все еще дулся после того фиаско с фениксами и не удосужился ответить. А бегать за ним и уговаривать как-то не тянуло — особенно после того скандала, который сестра ей недавно закатила. Честно говоря, она и сама уже не была уверена, что хочет туда идти...

— Ну, Северус сейчас очень занят, — она пожала плечами, мрачно разглядывая узор на скатерти. — А я, как выяснилось, даже в подружки невесты не гожусь.

— Милая... — мамин голос дрогнул, и Лили подняла голову.

— Мам, давай не будем начинать это снова, — с досадой сказала она. — Петунья мне уже все объяснила — я... как она выразилась, «социально некомпетентна», да? И вообще — ведьма. И не умею красиво поддакивать, когда она выбирает ленту для свадебного букета и кольца для салфеток. В отличие от этой ее... компетентной Мардж.

— Но ты и правда почти не интересовалась... — всего один взгляд — и мама умолкла. И покачала головой: — Ох, Лили, Лили. Так ты поэтому хочешь прийти одна? Из-за ссоры с ней?

Лили потупилась. Пригубила чай, взяла с тарелки еще одно печенье и пробурчала:

— Ну, ты же просила быть терпимее, так что ненадолго я все равно загляну. Поздороваюсь с троюродными тетушками и двоюродными бабушками, поулыбаюсь и уйду. Но тащить туда Северуса, чтобы она обзывала его ненормальным уродом... Нет, мам. Вот просто — нет. Раз ей так хочется, пусть идет в свою прекрасную, новую, нормальную жизнь без ненормального багажа в виде нас. Если опомнится и решит, что ей нужна сестра — вот тогда и поговорим. А сама я к ней лезть не буду.

Печенье горчило во рту и крошилось в пальцах — ни проглотить, ни удержать. Она поднесла к губам чашку и под ее прикрытием отважилась взглянуть на мать.

Но не увидела на ее лице осуждения. Скорее, даже облегчение: вертикальные морщины на лбу почти разгладились, губы перестали сжиматься в тонкую линию...

— Ты так рада, что я пойду на свадьбу Петуньи?

— И это тоже, но не только, — вздохнув, созналась мама. — Я боялась, у вас с Северусом что-то разладилось. Ты стала меньше о нем говорить, и вообще... Он неплохой мальчик, упорный и талантливый, но врачам и у нас нужно больше времени, чтобы встать на ноги. Особенно тем, кто идет в науку. Не спеши с выводами — через пару лет он получит место в лаборатории и начнет нормально зарабатывать. Потом напишет несколько статей, зарекомендует себя в научных кругах, и его пригласят преподавать в хороший университет — как двоюродного дядю твоего отца, у них на мероприятиях даже королевская семья бывает...

Она постучала ложечкой о край чашки, стряхивая последние капли, и отложила ее на блюдце. Лили уставилась на маму во все глаза, но так и не нашлась с ответом. Да и что тут скажешь? Что дело не в деньгах и не в работе, а в самом Северусе? Что половина магического мира и слыхом не слыхивала про королевскую семью? Что она и сама уже не знает, нужна ли ему эта карьера — вон, по радио говорят, что еще одного члена Визенгамота убили по дороге домой, а в «Пророке» опять ни слова...

— Мне жаль тебя разочаровывать, но у магов нет университетов, — наконец сказала она — и краем глаза заметила, как вытянулось лицо матери.

...Свадьбу Петуньи она почти не запомнила. Все рассыпалось на ворох отдельных картинок: сумрак церкви, и сестра — удивительно хрупкая в своем белом воздушном платье, и нарядная мама подносит к глазам платок... Вернон, усатый и вспотевший — в своем черном костюме и белой рубашке он походил на помесь моржа и пингвина. И его сестра Мардж — дебелая краснолицая деваха с массивной челюстью и двумя подбородками, удивительно похожая на брата. Подружка невесты...

Потом молодые вышли из церкви, и все смеялись и радовались, подбрасывая лепестки роз, и мама заплакала уже по-настоящему — и вдруг зазвонили колокола, и с хмурого неба посыпался то ли растаявший снег, то ли подмерзший дождь.

Он пах розами и одиночеством.

* * *

На следующий день после полнолуния Лили решила заглянуть к Ремусу, чтобы забрать у него обещанную шерсть оборотня. Занесенный снегом Хогсмид походил на праздничную открытку, и повсюду чувствовалась близость Рождества. Главная улица была запружена людьми, то и дело хлопали двери — кое-где на домах уже красовались венки из остролиста, и то тут, то там, в толпе мелькали нарядные подарочные пакеты, усыпанные блестками и золотыми звездами.

Но некоторые лавки стояли пустые и темные, таращась в никуда заколоченными бельмами окон. У одного из таких магазинчиков Лили свернула на узкую нечищеную улочку и, подметая мостовую подолом нового плаща, полузашагала, полузаскользила к приметному домику с флюгером-кошкой на крыше.

Еще два перекрестка — и перед ней раскинулась окраина Хогсмида. За вечнозеленой живой изгородью тянулась череда нарядных коттеджей с островерхими крышами; из каминных труб валил дым и клубами уходил в ясное зимнее небо. От полуденного солнца слепило глаза, и снег сверкал, как толченый рог единорога.

Лили приложила руку ко лбу козырьком. Да, все верно, вон тот дом, крайний справа, с маленьким палисадником и фигуркой садового гнома на калитке. Ремус упоминал о нем, когда рассказывал, как их найти... Она прошла немного вперед — отсыревший край плаща хлопал по ногам, и каблуки ботинок вязли в снегу, оставляя глубокие круглые следы, — как вдруг услышала приглушенный грохот и звон стекла.

— Ах ты тварь! — девичий голос дрожал от возмущения. — Приперся, как только орденом Мерлина запахло? Ну уж дудки, бросил так бросил! Нет у меня второго брата и не было никогда! Ремус, пусти, что ты делаешь?

— Пожалуйста, только не волнуйся, — сдавленно пропыхтел Ремус. — Он того не сто... Ай!

Что-то лязгнуло и задребезжало — потом по ушам ударил треск, и Лили нахмурилась, невольно замедляя шаг. Это и есть сестра мистера Белби? Что у них там происходит?

— Деметра, ты куда? Остановись, не надо!

Громко хлопнула дверь, чугунная калитка распахнулась — фигурка садового гнома издевательски поклонилась, снимая красный колпак, и на улицу выскочил растрепанный волшебник в ярко-оранжевой мантии. Его лицо отливало нежной зеленью, из ушей росли стрелки лука — он пронесся мимо Лили, смешно подпрыгивая и высоко вскидывая коленки, а за ним по пятам мчалась метла. Не гоночная, а самая простая, с потемневшей от времени рукоятью и немного потрепанными прутьями; она догнала беглеца и одним коротким движением поддала ему под зад.

Волшебник схватился за ушибленное место — его губы шевелились, но не могли произнести ни звука, видимо, кто-то наложил на него Силенцио, — и припустил быстрее. Лили заметила, что на нем были домашние шлепанцы с вышитыми на задниках львиными головами; они смачно чавкали по снегу и на каждом шагу кусали его за пятки.

— Выметаю из своего дома всякие отбросы, Ремус, — голос незнакомки звучал уже ближе. Кажется, она то ли вышла на крыльцо, то ли спустилась в палисадник. — Чем их меньше, тем чище жизнь.

Ответ Ремуса Лили уже не расслышала — но потом по снегу зашуршали шаги, и из распахнутой калитки выглянула девушка. Так это она заколдовала того волшебника и натравила на него метлу и тапочки? А с виду такая безобидная... Черноволосая, в простой домашней мантии, она уставилась на Лили без тени стеснения или враждебности, с одним только веселым любопытством.

— Привет. Я Деметра.

У нее были ярко-голубые глаза — того пронзительного, чистейшего цвета, какой иногда встречается у топазов. И длинные густые ресницы — как черные опахала. И очаровательная улыбка, от которой на щеках появлялись ямочки...

— А я Лили, — ответная улыбка далась ей практически без усилий. — Привет.

— Знаю. Ты за шерстью, да? Ремус мне рассказал — очень надеюсь, что у вас все получится, — и, повернув голову, Деметра прокричала в сторону дома: — Рему-у-ус! Иди сюда, к тебе гостья.

Скрип снега на дорожке, издевательский полупоклон садового гнома — и из калитки вышел Ремус. Как всегда после полнолуния, серовато-бледный и с черными кругами под глазами... но ей показалось, или он и правда выглядел не таким изможденным, как раньше? Да и двигался не так скованно — не так, словно у него проржавели все суставы, а голова превратилась в тыкву...

— О, Лили! Ты за шерстью пришла, да?

Он вытер руки о серый холщовый фартук — из глубокого кармана на животе торчал кончик волшебной палочки.

— Я принесу, — улыбнулась Деметра. — Дам вам возможность посекретничать.

Она протиснулась мимо него в калитку, словно невзначай коснулась его локтя — и Лили не поверила своим глазам: Ремус, всегда такой стеснительный и робкий, вдруг просиял, как будто у него внутри зажглась свечка. Он выпрямился и расправил плечи, с блаженной полуулыбкой дотронулся до того места, где еще мгновение назад были ее пальцы...

Смотреть на это было неловко, и Лили отвела взгляд. Уставилась на живую изгородь — снег пушистой перчаткой облепил подстриженные веточки, но из-под него пробивалась темная охра коры и изумрудная зелень иголок; потом взглянула на дорогу, на засыпанную середину и белые обочины с черными росчерками теней...

— Это был их брат, — кашлянув, сказал Ремус, и она подняла голову. — В смысле, Деметры и мистера Белби. Там... в общем, у нас, кажется, наметился прогресс с Аконитовым зельем, вот он и решил, что пора отбросить старые семейные распри, — он покрутил рукой в воздухе и неловко закончил: — Ну, ты знаешь, как это бывает.

Лили представила убегающую от метлы Петунью в кусачих шлепанцах — и невесело хохотнула:

— Да уж, представляю... И передай мои поздравления мистеру Белби. Это просто замечательная новость.

Ремус кивнул, щурясь от яркого солнца. И не заметил, как у него за плечом появился перевязанный бечевкой сверток — вынырнул из-за изгороди, потом спикировал вниз, задев заснеженную ветку, и наконец завис у него перед глазами, мягко покачиваясь в воздухе.

Сверху шмякнулся комок снега — Лили едва успела убрать ногу. Садовый гном на калитке беззвучно расхохотался, запрокидывая бородатую голову и хватаясь за пухленький живот.

— О! — Ремус покраснел. И пояснил — в его голосе слышалась плохо скрываемая гордость: — Ей еще не до конца даются чары левитации. Особенно такие, со сложной траекторией, когда не видишь, куда летит вещь.

И, взяв из воздуха сверток, протянул его Лили. На коричневой вощеной бумаге сверкали искорки снега.

— Тут шерсть? — спросила она, убирая сверток в карман. Судя по весу, не только...

— Еще слюна и образцы крови. В двух экземплярах — второй взят у... э-э... самки, — Ремус потупился — от смущения у него порозовел кончик носа. — Деметра говорит, если Снейп хочет сварить зелье для женщины, то и ингредиенты лучше брать у существа того же пола.

— Вы нашли для Северуса женщину-оборотня? Чтобы помочь ему вылечить мать? — Лили приподняла брови.

— Ну, не совсем — скорее, она сама вызвалась... — пробормотал Ремус — но тут у него за спиной загремело и загрохотало, как будто в доме упало что-то тяжелое.

Лили вздрогнула. На секунду в глазах потемнело, и она словно провалилась в полумрак театра — там сплетались разноцветные лучи, слышался треск заклинаний и выкрики авроров...

Она моргнула, и день вернулся снова. Искрящийся на солнце снег, пушистая темно-зеленая хвоя, и над живой изгородью — нарядный домик, словно отлитый из жженого сахара...

— Извини, мне надо спешить! Пока мистер Белби не вернулся из лавки... — в голосе Ремуса слышалось облегчение. Миг — и его как ветром сдуло. Только мелькнул край серой рабочей мантии, громко хлопнула калитка, а потом из-за нее донеслось: — Деметра, не трогай шкаф! Я сам все уберу!

Лили осталась смотреть ему вслед. Сердце прыгало где-то в горле, пальцы сжимали в кармане перевязанный сверток, и жесткая бечевка колола ладонь, а под ногти забивались катышки.

С чугунных прутьев калитки насмешливо смотрел садовый гном — скалился, топорща козлиную бороденку, издевательски сложив на животе длинные тонкие лапки. Его красный колпак отливал на солнце, точно керамическая шляпка мухомора.

Вздохнув, Лили побрела обратно в Хогсмид. Обеденный перерыв подходил к концу, а ей еще нужно было где-то перекусить.

Но есть совершенно не хотелось.

* * *

Дом встретил ее темнотой и холодной, неприветливой пустотой. И шорохом, и потрескиванием сторожевых чар — они копошились по углам прихожей, как голодные мыши, помаргивая то красными, то зелеными огоньками.

Вешалка голенастой цаплей шагнула навстречу, принимая из рук зимний плащ. Лили скинула ботинки и прошла в гостиную — и зашипела сквозь зубы, едва устояв на ногах. Ч-черт... Вот же... чемодан преткновения — больно-то как, а...

Впрочем, тут она сама себе главный злодей: нечего было срывать злость на ни в чем не повинной вещи и бросать его где попало. Он-то ей ничего не сделал — в отличие от сестры, которая закатила скандал и превратила безобидный подарок в жуткое преступление. Дорогой, между прочим, подарок: хозяин лавки догадался, что она магглорожденная, и заломил за свой товар вдвое.

Поморщившись, Лили потерла ушибленную ступню, взмахом палочки отправила чемодан раздора в кладовку под лестницей — и улыбнулась, когда с дальнего кресла скатился белый комок и требовательно замяукал.

— Привет-привет... Скучал? Ладно, идем, сейчас я тебя покормлю...

Она подхватила кота на руки и, прихрамывая, прошла на кухню. Насыпала ему корма, сделала себе кружку какао и вернулась с ним к креслу перед камином. За чугунной решеткой разгорался огонь, и тени на стенах шевелились как живые — справа прихотливо выгибал спинку потертый чиппендейловский диван, слева в углу хрипели и дергали стрелками старые напольные часы...

На каминной полке в ряд стояли колдографии. Школьные друзья, и чуть-чуть Сева, и пара снимков с родителями... При одном взгляде на них сердце заныло и закололо, будто где-то внутри шевельнулась заноза. Счастливая Петунья, счастливый Ремус, счастливая Мэри, которую стало невозможно затащить на обед... Правда, в последнее время не такая уж счастливая — она упоминала о какой-то ссоре с Поттером, но нормально рассказать так и не успела: ее перевели в отдел выдачи портключей, и она с головой ушла в новую работу. А на выходные, скорее всего, уже договорилась с Мародерами — они-то дома сидеть не станут, наверняка уже придумали себе развлечение...

Может, написать Северусу и попытаться выманить его на прогулку? Хотя бы в парк на полчасика — соблазнить ценными ингредиентами, он о шерсти оборотня еще с пятого курса мечтает... Но нет, так нечестно. Нельзя ставить ему условия — он же не просто так, ему для мамы нужно. Лучше зайти в понедельник в Мунго, перехватить его после вечерней лекции и тогда отдать. Раз уж Ремус так для него расстарался — даже женщину-оборотня нашел, ну надо же!

Она погладила замурчавшего кота и отпила из чашки еще глоток какао. Жалко, конечно, что Северус сейчас так занят с этими лекарствами, но тут уж ничего не поделаешь. Вон, когда Квинтия и Амброзиус изобретали эликсир Чистой крови, у них тоже ни на что не хватало времени. Даже на признания в любви, они ведь так и умерли, не зная о чувствах друг друга. Амброзиус, бедняга, даже старался лишний раз на нее не смотреть — думал, наверное, что потом все успеет, когда они доработают зелье... А если бы не откладывал — они были бы вместе. Пусть и недолго, но по-настоящему вместе, а не такими вот... бесплотными слепками в банке.

Стоп... Слепками? Ее как пружиной подбросило — успевший задремать Нарцисс слетел на пол и встопорщил шерсть на загривке. Она зашагала по комнате — четыре шага, разворот... Толстое полено прогорело до углей, и от этого казалось, что из камина за ней следят чьи-то светящиеся глаза. Да, слепки — это идея. И какая! Если только из нее что-то получится... Хотя должно получиться, там же главное — успешное взаимодействие, Майлан сам говорил, что может вырастить почти любой слепок. А Иниго Имаго лучше связать с Роджером Крэбом, все равно в старой диаде коэффициент был меньше половины...

Можно заодно и посчитать, насколько этот вариант эффективнее прежнего: все нужные гороскопы под рукой, и формулы тоже — сохранились с той недели, когда она сидела дома из-за проверки в Отделе тайн. Для первых прикидок этого более чем достаточно.

Лили зажгла в гостиной свет, призвала перо и пергамент — и принялась за работу.

* * *

В понедельник она отправилась в Министерство через камин — усталая и невыспавшаяся, но в таком приподнятом настроении, как будто ее укусила муховертка. В атриуме, как всегда, толпился народ, и золотой фонтан журчал и разбрасывал хрустальные струи; Лили проскочила мимо него, не замедляя шага. Ей казалось, что она парит над землей — но папка с записями приятно оттягивала руку, и мысль о наконец-то решенной задаче согревала лучше любого плаща.

Она протиснулась в лифт одной из первых, встала к зеркалу и крепко прижала к груди расчеты на Амброзиуса и Квинтию, дожидаясь, пока кабина тронется вниз. И не сразу заметила, что соседи вполголоса о чем-то переговариваются, и у всех такие похоронные лица, как будто они торопились не в Отдел тайн, а на курсы гробовщиков. А напряжение... казалось, от них сейчас посыплются искры; но потом металлический голос объявил девятый уровень, и людской поток хлынул в коридор — словно из раздутого шарика выпустили воздух.

Лили вышла из лифта одной из последних — и резко развернулась, когда на плечо легла чья-то рука. Но не смогла выдавить ни звука — о Господи, это какие-то чары... Выронив папку, она полезла в карман за палочкой, но пустота перед глазами подернулась рябью, и из нее соткалась невысокая фигура в алой аврорской мантии. Поттер? Что это с ним? Черные волосы торчали дыбом, в круглых очках отражались отблески факелов, и сам он казался каким-то... напряженным. Нахмуренные брови, стиснутые зубы, и на лбу — свежая царапина...

Что он тут делает? Неужели опять затеял какую-то каверзу? Ну, сейчас он у нее получит!

Лили подняла палочку, вспоминая подходящий невербальный сглаз; должно быть, у нее на лице было все написано, потому что Поттер вскинул руки, показывая пустые ладони, и торопливо произнес:

— Пожалуйста, выслушай меня! Знаю, у тебя нет причин мне доверять... но пожалуйста, просто выслушай! Хорошо?

Чужая магия развеялась, и Лили почувствовала, что снова может говорить. Взглянула на него еще раз — нет, пожалуй, это все-таки не шалость, какой-то он слишком серьезный, и щеки бледные, и на подбородке вон какая щетина — и неохотно кивнула.

— Ладно, говори. У тебя пять минут.

Наверху загромыхал лифт — кабина спускалась рывками, подрагивая и раскачиваясь на золоченых цепях. Сквозь неплотно сомкнутые решетки дверей пробивался свет.

— Может, отойдем в сторону? Чтобы никому не мешать? — робко предложил Поттер.

Это куда, интересно? О лаборатории пусть даже не мечтает — хоть Ремус и считает, что он изменился, второй раз она на эту удочку не попадется! Cervus pilum mutat, non mores.⁽¹⁾

— Вон туда, — словно угадав ее колебания, он показал на середину коридора. А потом бросил взгляд под ноги — ну да, она же выронила расчеты по Амброзиусу и Квинтии! — и негромко добавил: — Хвост, будь джентльменом, помоги даме.

Воздух перед глазами задрожал снова — и сложился в низенькую, полноватую фигуру Питера Петтигрю. Как, он тоже тут? И сейчас кинется подбирать разлетевшиеся записи, хотя школа давно закончилась, и он даже не стажер, а полноценный аврор?

Акцио так и вертелось на языке, но Петтигрю покосился на нее и Поттера и чуть шевельнул палочкой. В коридоре повеяло холодным ветром, пламя факелов затрепетало и отклонилось в сторону, и лежавшие на полу листы взмыли в воздух. Зашелестели, как стая пергаментных птиц, сложились в аккуратную стопку — кажется, даже по порядку — и мягко спланировали к нему в руки. Ничего себе! Его этому на курсах научили?

— Прошу, — он изобразил галантный полупоклон и протянул ей папку, но его глаза не улыбались.

Кабина остановилась, и золотые решетки начали разъезжаться в стороны. Лили взяла у Петтигрю свои записи и поспешила за Поттером. За спиной слышались шаги и негромкие голоса — это переговаривались приехавшие на лифте люди, и черная дверь в конце коридора распахнулась, словно приглашая их внутрь.

Ее провожатый свернул налево, в открывшийся в стене проем. Лили последовала за ним — и оказалась на тесной площадке перед уходящей вниз лестницей. На стенах горели факелы в грубых кованых держателях, и на каменном своде и серых, словно изъеденных молью, ступенях, расползались пятна рыжевато-ржавого света.

Поттер остановился на верхней ступеньке и медленно повернулся. Складки алой мантии блестели, словно облитые факельными бликами, и две скрещенные тени у ног повторили его движение.

В оставшемся позади коридоре все еще слышались шаги и голоса — текли мимо, как неторопливо журчащий ручеек, но наконец хлопнула дверь, и все стихло. В проеме показалась полноватая приземистая фигура, и на площадку шагнул Петтигрю, а вслед за ним под свет факелов вышел второй человек, широкоплечий и стройный... Блэк? Как, и он с ними? И тоже взъерошенный и помятый — он двигался медленно и осторожно и так прямо держал голову, будто боялся, что она вот-вот отвалится.

Пара пассов — и проем затянули заглушающие чары. Казалось, за спиной у Петтигрю мерцают и переливаются зеленым и алым нити рождественских гирлянд.

Блэк сунул палочку в карман и, тяжело ступая, подошел к Поттеру. Тот кашлянул и запустил руку в волосы.

— Я знаю, это нехорошо прозвучит, — смущенно начал он, — но... в общем, мне показалось, что ты должна знать. Я не вправе раскрывать тебе детали вчерашней операции, могу только сказать, что аврорат пытался задержать...

— ...опасного преступника, — хриплым шепотом перебил Блэк. Сунув руки в карманы, он привалился плечом к стене, и на его лице читались только равнодушие и скука.

Поттер взглянул на него с благодарностью.

— Да, опасного преступника. У нас с Хвостом была своя задача — мы остались сзади, чтобы... кое-что сделать. Как можно незаметнее, иначе кто-то из Упивающихся мог сбежать. Словом, нас никто не видел — и не мог увидеть из-за...

— Специальной аврорской маскировки, — все тем же шепотом подсказал Блэк. На его щеке играла полутень, мягко обрисовывая скулу и поросший щетиной подбородок.

Лили сглотнула. Что-то ей не нравилось это начало... К чему они клонят?

— Пока мы... в общем, пока мы были заняты, — продолжал Поттер, — мимо нас прошел человек. Он был в такой же одежде, как все Упивающиеся, и появился... хм... со стороны дома, где проводилось задержание.

— Он был ранен, — внезапно подал голос Петтигрю. — Почти не мог наступать на левую ногу — я сам видел...

Вздрогнув, Лили обернулась. Уставилась на него во все глаза — он качнулся с пятки на носок, и на его круглом, остроносом лице появилось странное выражение, то ли жалость, то ли... торжество?

— Ну да, он хромал, — неохотно подтвердил Поттер, — но дело не в этом, а в том, что мы его узнали, — он снял очки и протер их о рукав. И добавил, глядя куда-то в сторону: — Это был Снейп.

Что? Лили отступила на шаг — по голове будто ударили пыльным мешком, мир закружился и пустился вскачь...

— Северус? — тихо переспросила она. — Ты хочешь сказать, что вы двое... видели Северуса среди Упивающихся?

— Ну, мы не стали упоминать об этом в рапорте, — он закончил протирать очки и впервые за все это время взглянул ей в глаза. — Я видел его только несколько секунд — но фигура, походка, манера колдовать... Да, это был он, — еле слышно закончил Поттер.

Лили замерла. Молча смотрела на него, на закаменевшего Блэка, похожего на жертву василиска, на уходящую вниз лестницу... Золотые языки факелов вспарывали темноту — но от дыма и чада слезились глаза, и к едкому запаху гари примешивались тонкие сладковато-гнилостные нотки.

Она с трудом разлепила губы.

— Лжец, — пальцы сами собой сомкнулись на палочке. — Думаешь, я тебе поверю? Ты врал мне, использовал меня, а теперь снова наговариваешь на Северуса, как ни в чем не бывало?

Поттер потупился. Переступил с ноги на ногу, и черные тени на полу слегка шевельнулись.

— Снейп далеко не невинная овечка. Если бы ты знала, на какие подлости он способен...

Что? Он опять все валит на Северуса? Не отрываясь, она смотрела на его склоненную голову — на торчащие во все стороны вихры, прыщик на кончике носа, и глаза, как у богомола, за толстенными стеклами очков, и оттопыренные уши... Они напоминали вареных эмбрионов — и как она не замечала этого раньше?

К горлу подкатила тошнота. Ощущение было такое, словно у нее под кожей что-то сдохло и теперь разлагалось.

— Северус никогда мне не лгал, — шепотом сказала Лили, сглатывая подступившую желчь. Поттер стиснул руки в кулаки, но не посмел возражать. — Даже в школе — ему ничего не стоило подстроить какую-нибудь гадость и свалить вину на вас. Но он всегда говорил правду! А ты строил из себя героя, точно зная, что ему запретили рассказывать про оборотня! Ну и кто после этого подлец?

— Но...

Жалящее пролетело у него над ухом — полыхнуло в свете факелов, выбив каменную крошку из стены. Поттер вздрогнул и попятился.

— Лили, я...

— Уходи. Просто уходи, — она снова вскинула палочку, чувствуя на языке привкус сырой известки.

— Я же говорил, что это бесполезно, — сзади раздался голос Петтигрю. — Она не станет слушать.

Лили оглянулась. Он отошел к самой стене и почти сливался с тенями — только на бледном лице кривился яркий рот и блестели белые зубы.

Поттер вздохнул и поднял руки.

— Хорошо, я уйду.

Злость плеснула изнутри горячей волной — вот скотина, он и это умудрился обставить так, словно сделал ей одолжение! Но Поттер, кажется, ничего не заметил. Поднялся по лестнице — перед ним скользили две длинные тени, изломанные о ребра ступенек; прошел мимо Лили и остановился у проема в стене, затянутого огоньками чар.

— Я только хотел извиниться. И сказать, что мне очень жаль, — он опустил голову. В его очках отражались красные точки — ей хотелось заорать, хотелось размазать эти очки по его бесстыжей морде, но она сдержалась. — Мне... мне показалось, ты должна знать.

Он прошел сквозь нити чар, как нож сквозь масло — свет факелов в последний раз блеснул на алой парадной мантии. Петтигрю бросил на Лили долгий немигающий взгляд и последовал за приятелем. Она повернулась к Блэку, но он так и стоял, прислонившись плечом к стене и скрестив на груди руки. Его глаза были закрыты, отросшие волосы черными прядями обрамляли лицо.

Она на всякий случай вскинула палочку.

— Скажешь, что я неправа, и попробуешь меня вразумить?

— Нет, — Блэк открыл глаза. Лили нахмурилась — этот хриплый, свистящий шепот совершенно не походил на его обычный голос. — Скажу, что Эмме сейчас лучше не высовываться — Макмилланы ее ищут. Ее отец вчера приходил к нам на Гриммо, но матушка способна довести любого, включая Распределяющую Шляпу и директорскую гаргулью. Так что наш гость сорвался и сболтнул лишнего. Предупреди ее, ладно?

Лили похолодела. По жилам словно растекся напиток Живой смерти — о Боже, Эмма... Сколько же она не отвечает — месяц, два? Нет, больше... Последнее письмо от нее пришло еще в сентябре, а потом была работа, и Амброзиус, и та дурацкая инспекторша в Отделе тайн, и спектакль братьев Прюэттов, и со всей этой катавасией остальное вылетело из головы...

— Я напишу ей. Сегодня же, — как издалека, услышала Лили собственный голос.

Блэк кивнул. По-кошачьи мягко оттолкнулся от стены, в два шага пересек площадку и задержался у зачарованного проема. Он был как натянутая струна — напряжение чувствовалось в развороте плеч, в полунаклоне головы, в сжатой в кулак руке...

— В Мунго нас напичкали зельями, — сказал он наконец. — От них больше побочек, чем блох на Лунатике, а по мозгам они лупят крепче бутылки огневиски, но Сохатый не путает, Эванс. Они с Хвостом и впрямь видели Снейпа. Меня с ними не было, так что я его не видел... но почуял. Мы разминулись у самого логова этих мразей — клянусь нюхом Бродяги.

И, достав из кармана палочку, он парой слов развеял заглушающие чары.

* * *

Он ошибся, повторяла она себе — хотя голова шла кругом, и вовсе не из-за вращающихся стен и рокочущего под ногами пола. Блэк ошибся, Поттер опять врет, а Петтигрю его покрывает. Выдумали какую-то секретную операцию — что за ерунда, в конце-то концов! Это какого такого преступника надо ловить, чтобы аврорат задействовал даже вчерашних стажеров?

— ...неудачное задержание Антонина Долохова доказало полную беспомощность наших правоохранительных органов, — внезапно прозвучало за дверью. Лили замерла на пороге — как, та самая радиостанция? Утром в понедельник вместо привычного четверга?

— Преступники были предупреждены и оказали сопротивление — в частности, ментальная атака одного из них отправила на больничную койку пятнадцать авроров, — продолжал между тем хорошо знакомый женский голос. — Отделу охраны правопорядка удалось арестовать несколько человек, но ни Долохова, ни других лидеров Упивающихся среди них не оказалось.

Как завороженная, Лили вошла внутрь. На негнущихся ногах подошла к своему столу и огляделась по сторонам. Они все были тут — Эдди, и Майлан, и Руби...

— Их лидеры в это время находились в другом месте, — женщина выдержала паузу. — Пока силы аврората штурмовали особняк Долоховых, Упивающиеся нанесли удар по Косому переулку. Он подвергся самому страшному разгрому со дня Великого пожара — за эту ночь было сожжено и разграблено более десятка лавок. Все они либо принадлежали магглорожденным, либо продавали им товары, отказавшись присоединиться к общему бойкоту. Эта операция упрочила положение Долохова и вернула ему благосклонность хозяина. Хотя Тот-Кого-Нельзя-Называть все еще злится на своего давнего приспешника за фиаско в театре...

Ничего себе! Откуда они знают, что творится у Упивающихся? И не боятся говорить об этом по радио, пусть и изменив голос — надо же, какие смельчаки!

— ...и предпочитает поручать ответственные задачи Нотту и Мальсиберу. По сведениям нашего собственного корреспондента, Долохов поклялся смыть этот промах кровью и принести своему хозяину головы братьев Прюэттов — но, не в силах найти убежище отважных близнецов, принялся мстить магглорожденным и лавочникам, — закончила женщина. — Оставайтесь с нами, господа волшебники и волшебницы, и в следующем выпуске новостей вы узнаете, чем закончилось это противостояние. Пароль — «сопротивление».

Покачав головой, Лили опустилась на стул. Так вот что это была за операция... Выходит, Мародеры сказали правду? Или то, что считали правдой — Блэк сам сознался, что их напичкали зельями, да и ведущая говорила про ментальную атаку... Но Эмме надо написать в любом случае. Она положила записи по Амброзиусу и Квинтии к остальным бумагам, потянулась за пером — и увидела рядом с чернильницей клочок пергамента.

В висках застучало. Облизнув внезапно пересохшие губы, Лили придвинула к себе записку и узнала крупный, почти каллиграфический почерк Эдди.

Эта булавка — портключ в безопасное место. Носи ее не снимая. Вечером к тебе зайдет Фрэнк и научит ею пользоваться.

Три фразы. И больше никаких объяснений — ни что ей угрожает, ни почему именно сейчас... Только длинная шляпная булавка, которая и в самом деле лежала под клочком пергамента.

Тонкую иглу украшало навершие в виде птичьей головки. Похолодевшими руками Лили приколола ее к воротнику мантии, закрепила безопасным наконечником и повернулась к Эдди. Она ожидала увидеть какой-то знак... может, кивок, или подмигивание, или просто одобрительный взгляд, но он на нее даже не смотрел — мрачный и сосредоточенный, резкими взмахами палочки очинял перо, и роскошное страусиное опахало в его лапище казалось маленьким перышком.

— ...это понятно, текст каждый раз читают разные люди — голос они меняют, а вот интонацию не могут, — Руби закинула ногу на ногу, небрежным жестом поправила полу рабочей мантии. — Но откуда они знают то, что знают?

Майлан с трудом оторвал взгляд от ее коленки.

— Это же очевидно, — он небрежно пожал плечами. — Кто-то рискует жизнью, следя за Упивающимися, а потом передает услышанное этим ребятам. Из любви к правде, ага, и ради прекрасных глаз одной прекрасной девушки.

Руби вспыхнула — высокие смуглые щеки залила краска.

— Вечно ты со своими шуточками, — она с досадой повернулась к столу и придвинула к себе справочник по акустическим чарам. — Я решила, ты и впрямь что-то знаешь...

— Если не нравится эта версия, могу предложить другую, — хмыкнул Майлан и тоже взялся за палочку. — Им рассказала Сибилла Трелони. Она всю жизнь мечтала затмить прапрабабушку и сейчас врубила на полную катушку внутреннее око, расчехлила свой верный хрустальный шар, и... как, тебе и этот вариант не по душе? Ну, на тебя не угодишь!

Руби помотала головой — черная башня волос на ее макушке качнулась и выпрямилась. Но Лили показалось, что она едва сдерживает смех.

— Это точно не Сибилла, — вмешался Эдди. Он стоял за аквариумом и, судя по висящему в воздухе вокализатору, настраивал его на одну из диад. — Ей недавно доставили новый хрустальный шар взамен того, что треснул по дороге — это только между нами, но снабженцы уже готовы пугать ее именем детей и заклинать особенно стойких демонов... в общем, сейчас ее заботит только сто тридцатая строка доходов.

— Зануда, — вздохнул Майлан. — Такую версию порушил...

Руби фыркнула, уже не стесняясь, и небрежно заправила за ухо черный локон. Лили взглянула на ее пальцы — на вишнево-красный маникюр, на тонкий ободок помолвочного кольца — и внутри сиреной взвыла тревога.

— Сто тридцатая строка? — почти не чувствуя собственных губ, переспросила она. Головокружение вернулось с новой силой — мир перед глазами вздрагивал и покачивался, как будто она плыла на лодке или кружилась на взбесившейся карусели...

— Как, ты разве не знаешь? — Эдди выбрался из-за аквариума, левитируя перед собой вокализатор... три вокализатора над головами трех Эдди — ох, кажется, ей совсем нехорошо... — Сибилла с этой строкой еще с лета мается. Монополия на торговлю гробами — там какой-то вероятностный артефакт, — его голос словно доносился издалека, эхом отдавался в голове, как в пустом колодце... — В общем, если верить ее прогнозу, в восемьдесят втором году Министерство заработает на их продаже почти миллион... Лили, что с тобой?

Она еще успела услышать эти слова — и все поглотила темнота.

1) Олень меняет шерсть, но не нрав — переиначенная латинская поговорка

Вернуться к тексту

— Может, лучше в Мунго? — осторожно предложила Руби. — Вдруг это Дар... или что-то еще?

Перед глазами маячила люстра. Из темного дерева, на десяток свечей — тонких, почти прозрачных, оплывающих восковыми слезами. Волшебное желтое пламя, не дающее ни дыма, ни запаха, медленно подъедало потрескивающие фитильки.

Лили лежала на кушетке, наспех трансфигурированной из стула. На лбу — холодный мокрый компресс, под сводом черепа — затихающее буханье кузнечных молотов, перед глазами — встревоженные лица коллег... к счастью, только одно у каждого.

— Если ты испугалась Сибиллиного предсказания, — нахмурился Эдди, — то могу тебя утешить: она уже много раз предрекала нам смерть — и мне, и Майлану, и даже мадам Мелифлуа. Но, как видишь, мы все еще живы. Это обычный вероятностный артефакт, у прорицателей такое случается.

— Нет, дело не в этом, — вздохнув, созналась Лили. — Просто меня в выходные осенила идея, и... в общем, я немного увлеклась. Расчеты на столе, в синей картонной папке. Ничего, мне уже лучше — сейчас встану и буду как новенькая.

В спину впивалась недотрансфигурированная деревянная плашка. По вискам ползли тяжелые холодные капли — то ли вода, то ли ледяной пот. Она приподнялась на локтях, оттолкнулась от кушетки и села, вовремя придержав сползающий на нос компресс. Мир пошатнулся, но устоял.

У Майлана явно отлегло от сердца. Руби по-прежнему глядела на нее с подозрением, а выражение лица Эдди изменилось от просто нахмуренного до убийственного в складочку.

— Ты хочешь сказать, что просидела над работой все выходные? Лили, они нужны, чтобы отдыхать! Ходить с подругами по магазинам, кафешкам и ночным клубам, или встречаться с твоим молодым человеком, или...

— Спасибо, но я уже один раз сходила с подругой в театр, — перебила Лили. Эдди осекся и побледнел, и она поспешно добавила: — Я поняла, кого надо ставить в диаду с Амброзиусом. Квинтию Маккуойд — я посчитала синастрию, тогда его эффективность будет восемьдесят семь процентов... может, даже больше, если там Венера все-таки в четвертом доме.

Избавившись от компресса, она встала с кушетки — аквариум на мгновение поплыл перед глазами, но тут же вернулся на место, — оперлась о столешницу и принялась перебирать плотные желтоватые листы. Где же этот гороскоп?.. Ага, нашелся! Лили вытащила из папки исчерканный пергамент с жирной кляксой и протянула его Эдди — ой, надо было переписать на чистовик! Но ничего, там и так все понятно, а она здорово вымоталась за выходные. В голове постукивали отголоски недавних молотов, и немного дрожали руки, но ватная слабость ушла и больше не возвращалась.

— Будем считать, что это намек, — Руби вздохнула, поджимая яркие полные губы, и вернула опустевшей кушетке форму стула. — Утренний слет трудоголиков объявляется открытым. Пойду заварю вам чай — такое открытие нужно как следует обмыть.

И легкой танцующей походкой удалилась к своему столу. Майлан проводил ее долгим взглядом — и вдруг встрепенулся:

— Как ты сказала? Диада с Квинтией Маккуойд? Но она же не провидица!

— Зато она ведьма — значит, способна почувствовать вероятностное поле и уловить его колебания. Нужно замкнуть на нее Амброзиуса, сделать ее ведущей в этой диаде, и пусть все остальные связываются с ним только через нее — тогда проблема конфликтов будет решена ab ovo.

Лили утерла со лба холодный пот — когда она прокручивала эту идею в голове, та звучала куда солиднее, чем сейчас в пересказе. Но Эдди встрепенулся, поднимая голову от пергамента с гороскопами:

— Ма-айлан... Глянь сюда — ты сможешь вырастить ее по упрощенной схеме?

И повернулся к Лили — голубые глаза смотрели пристально и оценивающе, словно просвечивая ее насквозь.

— Это блестящая идея. Но как ты сообразила, кого нужно ставить с ним в пару?

По лаборатории растекся щекотный травяной аромат, запахло лугом и летним зноем. Руби вернулась, левитируя перед собой четыре чашки — самая большая подплыла к Лили и зависла перед ней в воздухе.

— Она была в его воспоминаниях, — чай медовой сладостью прокатился по языку, вымывая остатки головной боли. — Я сначала не поняла, но... похоже, они любили друг друга. И после ее смерти он покончил с собой — провел какой-то темный обряд и принес себя в жертву. Вот я и подумала: а что, если он не хотел без нее жить? А с ней — захочет и согласится сотрудничать с другими прорицателями...

В аквариуме плеснуло. Амброзиус поднялся к самой поверхности, то втягивая, то вытягивая щупальца воспоминаний. Лили была готова поклясться, что он тоже принюхивается к плывущему по лаборатории аромату.

— На одном желании умереть темный обряд не проведешь, — тихо сказал Майлан, баюкая в ладонях чашку с драконом. Обжигающе-горячую, чай только начал остывать, но он, похоже, этого не замечал — стоял, втянув голову в плечи, отрешенно уставившись на край аквариума. Словно черный скворец — маленький, нахохленный... — Нужна злость, ненависть... желание причинить боль или отомстить. Ты могла крупно промахнуться.

Что? То есть он не просто покончил с собой, а сделал это, чтобы чего-то добиться? Или... да нет, это какая-то ошибка, вряд ли Майлан настолько хорошо разбирается в Темных искусствах...

— Разве он провел темный обряд? — нахмурившись, спросил Эдди и призвал из выдвижного ящика коробку с тыквенным печеньем. — У меня в голове отложилось, что там была какая-то мутная история, но подробностей я не помню... Майлан, посмотришь со мной? Это может быть важно.

Лили покачала головой, отказываясь от угощения, и Эдди пристроил коробку на край стола и запустил в нее руку. А потом одним махом закинул в рот целую горсть печенюшек и развернулся к большому шкафу, где хранились думосборы. Пожав плечами, Майлан взял сачок и шагнул к аквариуму; Руби мельком глянула ему вслед, отпивая глоток из чашки.

Колени подогнулись, и Лили плюхнулась на стул. Сердце подпрыгивало в груди, словно отплясывая джигу. Им понравилась ее идея! Эдди считает, это может сработать! Его убедили ее расчеты — он взглянул на них и пошел проверять воспоминания Амброзиуса... не отмел с порога, не высмеял, предложив что-то свое, а пошел проверять! И даже немножко ее похвалил...

— Я хотела сказать... — Руби оглянулась сначала на Майлана, затем на Эдди, и только тогда продолжила: — В общем, если что, то имей в виду: целитель Хопкирк — один из лучших специалистов в Мунго. И очень, очень хороший человек. Так что, если тебе понадобится помощь... — она переступила с ноги на ногу — высокие каблуки звонко цокнули о пол.

— Ну да, я знаю, — рассеянно откликнулась Лили. Воспоминания Амброзиуса мягко перетекли в думосбор, и над каменной чашей поднялось серебристое свечение. — Он ведет у Сева общую физиологию.

— А, — с явным облегчением протянула Руби. — Тогда удачи тебе. И поздравляю...

Да с чем тут поздравлять-то? Конечно, Эдди заинтересовался ее идеей, но еще неизвестно, сработает ли она... и не изменит ли он мнение после того, как своими глазами увидит тот ритуал. Но Лили кивнула и выдавила улыбку, и Руби экзотической бабочкой упорхнула к своему столу — только всколыхнулись складки лабораторной мантии, точно сложенные за спиной крылья.

Майлан уже успел нырнуть в думосбор, и Лили закусила губу, едва сдерживая нетерпение. Ой, если они и в самом деле решат выращивать слепок Квинтии, надо будет написать об этом Северусу... И Эмме тоже — то есть не об этом, а просто написать... Она допила чай, почти не чувствуя вкуса, и отставила чашку на стол, к коробке с печеньем. Эдди глубоко погрузился в чужие воспоминания — по его напряженной спине словно прокатывалась волна за волной, и мощные плечи закаменели, а пальцы добела сжались на резной ножке чаши.

Наконец он поднял голову. На его лице блестела испарина, светлые волосы завитками прилипли ко лбу.

— Ты права, — его голос был хриплым, взгляд — слегка рассеянным, как будто он никак не мог сосредоточиться на том, что видит перед собой. — Амброзиус и впрямь провел темный ритуал. Ну, что скажешь? — добавил он, обращаясь к Майлану — тот уставился на думосбор, выпрямившись на краю стула и часто-часто моргая. Над поверхностью чаши всплывал то галечный круг, то окровавленный нож с костяной рукояткой...

Лили передернуло.

— Маледиктус, ага, — едва слышно произнес Майлан. Потом облизнул губы и повторил уже более твердым голосом: — Нестандартная разновидность — он проклял всех потомков, не разбирая пола.

О Боже... Значит, он все-таки кого-то проклял. Но почему? Ей казалось, он хороший человек — и лекарство от темной скверны искал, и Квинтию любил, и спас того мальчика-сквиба...

— Чьих потомков? Своих? — приподнял брови Эдди.

— Нет, не своих, — на лицо Майлана постепенно возвращались краски. — Чьих — не знаю, сам понимаешь, из меня такой же эксперт, как из дракона герболог... Там спящее проклятие — при каких-то условиях оно проснется, и тогда они все обречены.

— Обречены на что? — Эдди откинулся на спинку кресла и устало помассировал виски. Над забытым думосбором поднималось серебристое свечение, и руны на ножке чаши отливали зеленым и синим.

— Да уж точно не превращаться в ежиков! — огрызнулся Майлан. — Не знаю я, ага? Там формула — что твои Дьявольские силки: темная, запутанная, тронь — задушит.

— Но ведь обряд проводился много лет назад — наверное, проклятие уже давным-давно выдохлось? — осторожно спросила Лили, и они оба повернулись к ней. Она прекрасно понимала, что цепляется за соломинку, но уж очень не хотелось считать Амброзиуса злодеем. Проклясть ни в чем не повинных людей, которые еще даже не родились — это самое настоящее зло, такое ничем не оправдаешь...

— Если нам повезло, то да, — вздохнул Эдди. — Но не факт. Знаешь, раз уж это твое открытие, то отнеси-ка ты это воспоминание в аврорат. Пусть их эксперты покопаются, вдруг у них какое нераскрытое дело пылится... Или еще не пылится — такая дрянь вполне способна дремать годами и десятилетиями, а потом внезапно проснуться.

Словно в подтверждение его слов, в люстре мигнули свечи, и Руби испуганно ойкнула — распрямившаяся пружина вокализатора впилась ей в палец. На смуглой коже проступила капелька крови.

Майлан в мгновение ока оказался рядом — потянул из кармана палочку, зашептал инкантацию, наставив витой кончик на пострадавшую руку...

— Хорошо, я отнесу, — сказала Лили, рассеянно поглядывая на соседний стол — Руби кивком поблагодарила внезапного помощника, и он улыбнулся ей в ответ. — На какой этаж?

— Не так быстро, — Эдди махнул палочкой, пересылая ей в руки тонкий хрустящий лист пергамента. — Заполни сначала эту форму — ну, должна же ты рано или поздно познакомиться со знаменитой министерской бюрократией? — он подмигнул, и она тихонько фыркнула.

Какая же это бюрократия? Тут всего-то одна страничка, десять минут — и готово. Главное — не столкнуться потом в аврорате с Блэком и Поттером. А то мало ли, вдруг им после той ментальной атаки еще что-то примерещилось... например, что Северус пробрался в Отдел тайн, утащил экспериментальный хроноворот, а потом сгонял в прошлое и подбил Амброзиуса на тот темный ритуал — бр-р, мерзость какая... Как же хорошо, что Северус пообещал не заниматься больше темной магией!

Она покосилась на аквариум — слепок мирно лежал на дне, рядом с ним металась чем-то встревоженная Кассандра. Их белые бока мягко просвечивали сквозь зеленую толщу питательного раствора.

Вздохнув, Лили потянулась за пером. Да, недоразумение с Северусом разъяснилось, а Эмма, скорее всего, замоталась с малышом и забыла ответить — но под ложечкой все равно затаился липкий холодок тревоги.

* * *

К десяти часам она успела заполнить форму, подписать ее у мадам Мелифлуа и отдать сонно хлопающей глазами министерской сове. Затем лифт отвез ее в Отдел охраны правопорядка, но в тамошних лабиринтах было невозможно не заблудиться.

Добрых полчаса она бродила по пустым коридорам и тыкалась в запертые двери — пока не застряла в каком-то чуланчике со свернутым пространством, откуда ее вызволил улыбчивый мужчина лет тридцати, такой же рыжий, как она сама. Он рассказал, что из аврората недавно выделили новый отдел, который должен бороться с преступлениями против магглов, поэтому старые таблички уже сняли, а новые еще не повесили, и проводил Лили до штаб-квартиры авроров. А потом умчался консультировать кого-то по поводу «той забавной штучки с кнопочками... как ее — ах да, калькулятор!»

Лили покачала головой, глядя ему вслед. Надо же, они назначили чистокровного расследовать преступления против магглов! Впрочем, может, на то и расчет? Вряд ли преступники знают маггловский мир лучше, чем он, а в детективах всегда писали, что сыщик должен думать как те, кого он ловит...

Миновав двустворчатую дверь, она очутилась в большом зале, разделенном на множество отсеков. Со стен смотрели колдографии разыскиваемых преступников, кое-где виднелись вычерченные от руки схемы и карты Британских островов, но все это казалось серым и каким-то выцветшим. Тусклые помятые лица, тихие разговоры — словно где-то рядом притаился боггарт. Или дементор, но ни у кого не осталось ни сил, ни радости, чтобы вызвать патронус.

Она отдала воспоминания старичку, похожему на бледного мурлокомля с усталыми и словно запыленными глазами — пожевав губами, он расписался в ведомости, и Лили с облегчением покинула это траурное царство. В животе уже ворчало и бурчало (кажется, не ужинать вчера было плохой идеей), и она решила сначала сходить на обед, а уже потом нести бумаги в канцелярию, и прямо из атриума аппарировала в Косой переулок.

На мгновение ей показалось, что это какое-то другое место — ноги сделали шаг назад, взгляд скользнул по шеренге домов: ровные, нарядные, с разноцветными вывесками и венками из остролиста... и между ними — страшные, пахнущие гарью остовы, точно гнилые зубы в раззявленной пасти... И снег. С неба валили густые хлопья, и тонкий слой уже накрыл пепелище — белое на черном, живое на мертвом...

Редкие прохожие огибали пожарище по широкой дуге. И невольно понижали голос — и не только там, где предупреждающе горели огоньки аврорских чар.

Кто-то задел ее плечом, и она опомнилась и зашагала вперед. Мостовая в одном месте была огорожена, и на нее не падал снег. По периметру перемигивались аврорские чары, в самом центре расплылась черная клякса сажи. Брусчатка рядом с ней расплавилась и пошла волнами — над серым камнем выступали гребешки застывших потеков.

Навстречу шли две женщины. Одна из них несла зеленый пакет в рождественских звездочках, на другой была остроконечная шляпа и длинный полосатый шарф. Перед черной кляксой они остановились, и первая сказала второй:

— Что за дикость! Если они сейчас себе такое позволяют, что же будет, когда он придет к власти? Нет, Минни, ты как хочешь, а я за него голосовать не буду!

Ответ ее подруги Лили уже не расслышала — в ушах шумело, во рту пересохло; она механически переставляла ноги по заснеженной мостовой. Отгораживающие кляксу аврорские чары перемигивались зеленым и красным — со стороны чудилось, будто две женщины стоят перед еще одной рождественской гирляндой.

Не в силах смотреть на это, она перевела взгляд на аптеку — с витрины залихватски подмигивал профессор Шевелюрус, протягивая покупателям флакон своего чудо-шампуня. На плакате красовалась радужная надпись, перечеркнутая белым полетом снежинок — «Роскошные волосы от профессора Шевелюруса — просто помойте голову!»

За аптекой была та лавка, где Лили две недели назад покупала чемоданчик Петунье. От здания остался только черный остов с полуразрушенной задней стеной. К чудом уцелевшему окну сиротливо льнула занавеска, обгоревшие ребра стропил обломками выпирали в мутное серое небо.

Занавеска была испачкана копотью, но кое-где под ней виднелись остатки кружева. Лили никогда не видела дом с этой стороны — не заходила в него дальше лавки, да и вообще не думала о том, как выглядит остальная часть. И даже саму лавку запомнила плохо. В основном хозяина — как он насмешливо подкручивал ус и заламывал двойную цену...

На глазах выступили слезы, но их тут же высушил ледяной ветер. В лицо летел снег, холодными уколами жалил щеки. Она ускорила шаг — на другой стороне улицы стоял тощий угрюмый тип с узким, как у ласки, лицом и что-то втолковывал мужчине и женщине в темных плащах патрульных.

— ...я только забрал сундук! Его все равно бы кто-то взял — не я, так другой! — воскликнул он, но женщина подняла палочку, и его руки опутала веревка. — За что? Постойте, я же никого не убивал! Арестуйте лучше Малпеппера — это он поджег дом! Он, и Уоттс, и старик Хатчинсон!..

— Не волнуйся, мы и их арестуем, — пообещала женщина, и вся троица с хлопком растворилась в воздухе.

Лили стало так тошно, что захотелось помыть глаза с мылом. Но она только зашагала быстрее — руки совсем озябли, и ноги до колен как будто задеревенели. Над пепелищем белыми мухами носились снежинки, и ноздри забивал запах гари — чтобы избавиться от него, она свернула в какой-то проулок и только тогда вспомнила, что собиралась в кафе Бомплюма... то есть не собиралась, а почти пришла — вышла на площадь с другой стороны, вон и старый платан, и нарядная вывеска, обещающая вкусные обеды за приемлемую цену...

От озноба стучали зубы. Она толкнула дверь кафе — и вяло удивилась, когда колокольчик сверху не зазвенел, а противно задребезжал. В лицо пахнуло домашним теплом, плеснуло яркими красками — зеленым, и лиловым, и канареечно-желтым, но тут из-за стойки выкатился мистер Бомплюм.

Он походил на недовольный пончик: маленькие глазки сверкали, под носом-кнопкой топорщилась щеточка усов, и фиолетовая мантия натянулась на выпяченной груди.

— Уйдите, — он махнул рукой. — Вы что, ослепли? Вы... вы пачкаете это заведение!

Лили опустила взгляд — край плаща почернел от грязи и набух алмазной россыпью тающих снежинок, и на чистом полу оставались круглые мокрые следы от ее ботинок.

— О, — она потянула из кармана палочку, но Бомплюм не унимался — раздутые щеки побагровели, он подбоченился и вздернул подбородок:

— Вы пачкаете это заведение своим присутствием! — и, притопнув ногой, сердито добавил: — Я же нарочно повесил на входе табличку, чтобы такие, как вы, сюда не совались!

Кто-то кивнул, стукнув о стойку высокой кружкой, кто-то хохотнул, кто-то зааплодировал... Лили стояла ни жива ни мертва — в перекрестье недобрых взглядов, под водопадом смешков, — пока из-за дальнего столика не встала маленькая рыжая женщина в простой коричневой мантии.

— Да как вам только не стыдно? — негромко сказала она, повернувшись к одобрительно гудящему залу. — Дэвис, мы же вместе учились — не ты ли хвастался своей бабушкой-магглой? Как ты можешь, Бетти? Твою дочку спасла такая же магглорожденная целительница...

— Миссис Уизли... — начал было хозяин кафе, но женщина замотала головой — рыжие волосы разметались, щеки залила краска. Покраснел даже курносый нос, густо усеянный веснушками.

— Нет уж, если она оскверняет своим присутствием ваше заведение, то и я тоже!

И, раскрыв свой потрепанный ридикюль, она сунула туда вязание и глянцевый журнал по домоводству. И покосилась на нетронутый глинтвейн, который стоял на столике, но после недолгого колебания достала из кармана тощий кошелек.

Три монетки звякнули, падая на канареечно-желтую скатерть. Тишина затопила весь зал — от елово-зеленых стен до фиолетовой барной стойки. Маленькая рыжая женщина подошла к застывшей столбом Лили и подхватила ее под локоть.

— Пойдем, дорогая, — сказала она. — Нам тут не рады.

На улице все так же мела метель. Ветер колючками пробирался под плащ, и впереди скрипел и раскачивал ветвями старый платан. Другой конец площади терялся в снежной круговерти, и чудилось, что в мире не осталось ничего, кроме черного и серого — но волосы ее маленькой спутницы горели огнем. Точно рыжее пламя на фитильке свечи...

— Ничего, дорогая, не переживай, — она неловко похлопала Лили по руке. — Хоть у меня в родне и нет магглов, зато есть троюродный брат-бухгалтер. Страшный, я скажу тебе, человек...

Она попыталась улыбнуться — и Лили заплакала.

* * *

Дверь в лабораторию отворилась почти бесшумно.

— ...почему нет? — спросила Руби. На столе перед ней лежал разобранный вокализатор. — Ты же сам рассказывал, что танатологи с Аркой попросились к нам временно, только до конца года...

— Вот именно, что временно, — хмыкнул Эдди. Он стоял рядом с ее стулом, вертя в пальцах какую-то пружинку. — Значит, съедут разве что при наших правнуках, это я тебе как начальник сектора планирования и прогнозирования говорю.

Третий стол пустовал — кажется, Майлан ушел обедать. Под негромкий разговор коллег Лили попыталась проскользнуть к своему месту, но Эдди уже обернулся, как будто у него на затылке были глаза.

— А вот и Лили... Ты что, плакала? Слушай, я знаю, что в аврорате сейчас не лучшие времена, но...

— Это не авроры, — Лили отвернулась, тихонько шмыгнув носом, но и спиной продолжала чувствовать его недоуменно-растерянный взгляд. — Я... я была в Косом переулке. Хотела пораньше сходить на обед, но мистер Бомплюм... в общем, он меня выставил. Из-за моего происхождения.

Она хотела улыбнуться, но губы дрогнули, и в носу снова защипало.

— Напиши на него жалобу, — Руби что-то сделала с мембраной вокализатора — та откликнулась низким басовитым гудением. — Мигом по-другому запоет, как штраф за дискриминацию заплатит.

— Ты разве не слышала? Это теперь не считается дискриминацией, — в голосе Эдди прозвучала ядовитая насмешка. — Дескать, магглорожденные были предупреждены заранее и вполне могли выбрать другое заведение. Так что жаловаться бесполезно, тут по-другому надо...

Он побарабанил пальцами по крышке стола — и вдруг спросил:

— Не хочешь сходить со мной пообедать?

Лили обернулась — это он Руби или ей? Но Эдди в несколько шагов пересек лабораторию и остановился рядом с ее стулом — большой и спокойный, точно пока еще сытый медведь.

— Но... но как же время? — она моргнула. — Я уже потратила свой сегодняшний перерыв, и...

— А до этого потратила все выходные на работу, — перебил он и взмахом руки сменил свою лабораторную мантию на зимний плащ. — Ну что, идем?

Лили покосилась на пустой стул Майлана, потом на Руби — та молча показала ей большой палец — и неуверенно кивнула.

— Хорошо, но можно не... не в Косой переулок?

— А что так? — Эдди придержал перед ней дверь.

— Там все разорено. И не Упивающимися, а... в общем, к ним присоединились обычные люди. И помогли громить лавки соседей. Поэтому так много жертв.

Она сглотнула. И крепко зажмурилась — черные стены двинулись по кругу, и светильники на них слились в одну синюю сверкающую полосу. Глухой рокот пробирал до костей, вибрацией отдавался в теле. Перед глазами все еще стояла та сожженная лавка, и черная клякса на мостовой, и лицо вора, который украл сундук у соседа... ну почему, Господи? Ведь они же волшебники, у них есть магия — они умеют путешествовать во времени, и чувствовать вероятностное поле, и предсказывать будущее... Так почему они не могут вычистить это зло из людских душ? Тут даже не знаешь, что страшнее — темная магия или такая вот... обыденная мерзость. Неужели она неискоренима? И никак нельзя исправить случившееся — или хотя бы предотвратить, чтобы оно больше никогда ни с кем не повторялось...

Кажется, она произнесла это вслух — Эдди как-то странно на нее покосился. Дождался, пока они выйдут из фойе в коридор и сказал:

— Крокер первый, кто привязал чары перевода времени к кристаллической решетке песка и смог их стабилизировать. До того их погрешность измерялась годами, если не десятилетиями — где уж тут исправлять прошлое. Что до предсказания будущего...

На мгновение он прервался — сверкая золотыми огнями, сверху спустилась пустая кабина. Двери-решетки распахнулись, и зеркало на противоположной стене показало странную пару: рыжую девушку с покрасневшим носом и опухшими глазами и ее спутника. Крупного, мощного, с фигурой и лицом как у греческой статуи... Только выражение было другим — застывшим и сосредоточенным, и между сведенными бровями залегла глубокая морщинка.

Лифт заскрипел и заскрежетал, приходя в движение, и Эдди продолжил:

— Что до предсказания будущего, то чем, по-твоему, занимаемся мы с тобой? Майлан обещает вырастить Квинтию к пятнице — когда я замкну на нее Амброзиуса, мы получим первый октет. По-хорошему, нужна запасная квадра, но для пробного пуска хватит и этого, — его глаза блестели, негромкий голос слышался даже сквозь лязг подъемного механизма. — И если Предсказатель заработает... если он заработает — угадай с трех раз, кто будет обращаться к нему за прогнозами?

Кабина остановилась, и металлический голос объявил атриум — но звуки доносились как сквозь вату, и мысли вертелись во всех направлениях сразу и никак не могли сосредоточиться на чем-то одном. Она шагнула на гладкий мраморный пол, впереди сверкнули золотом статуи фонтана — и в голове такой же вспышкой пронеслось озарение. Выходит... выходит, они создают что-то такое, что сможет помочь аврорам? И создавали его все это время?

— Так ты поэтому держишь нашу работу в тайне? — тихо спросила она у своего спутника. — И запрещаешь рассказывать о ней другим? Потому что мы... куем оружие?

Эдди поморщился.

— Я предпочитаю «магический аналог демона Лапласа», — с видимым неудовольствием поправил он, проходя мимо решетчатых ворот, отделяющих лифтовую площадку от остального атриума. — Дар — единственная в мире сила, способная решить проблему квантовой неопределенности, и... о, это презабавнейший анекдот. Чары те же, что и в Хогвартсе, но показывают не сегодняшнюю погоду, а завтрашнюю.

Лили заморгала, не понимая, отчего он сменил тему, огляделась по сторонам — фонтан, табличка, кто-то бросил монетку, блеснувшую в воздухе серебристой чешуйкой... Толпа вокруг, и гудящее зеленое пламя в каминах, и обычная очередь на выход...

И вдруг впереди мелькнуло рябое лицо Руквуда. Он стоял у самой стены, рядом с дремлющим портретом какого-то важного сановника.

— К сожалению, тот колдун говорил на английском и рапа-нуи, а вот писать по-английски его никто не учил. Так что их, — Эдди ткнул пальцем в потолок, и она невольно подняла глаза — на синем фоне мерцали и колыхались золотые символы, медленно перетекая друг в друга, — их не может расшифровать никто, кроме Крауча, который говорит языками человеческими и ангельскими и читает почти на всех языках, на каких говорит. Поэтому он всегда одет по погоде, — и добавил почти без паузы: — Ну что, аппарируем?

Взгляд Руквуда буравчиком сверлил плечо. Толпа вокруг немного поредела — они стояли у самого бортика фонтана. Из палочки волшебницы вытекала струйка воды и хрустальной ниточкой падала в бассейн.

Кивнув, Лили протянула руку своему спутнику — и мир сжался вокруг нее, как шланг гигантского пылесоса.

Миг — и в лицо дохнуло холодом. Перед глазами затанцевали снежинки, и постепенно за ними проступили выпуклые очертания окрашенной двери... Как, кафе Бомплюма? Зачем он ее сюда привел? Ничего не понимая, она уставилась на Эдди, но он только крепче сжал ее руку.

— Так надо, Лили. Верь мне.

И толкнул дверь, пропуская ее вперед. Маленький колокольчик над входом противно тренькнул — и вдруг залился мелодичным перезвоном, когда через порог переступил ее спутник.

Кажется, с прошлого раза посетителей только прибавилось — обеденное время было в самом разгаре. Мистер Бомплюм в дальнем углу принимал у какой-то ведьмы заказ, но звон колокольчика заставил его обернуться.

— Я же сказал... — начал было он, но вдруг осекся и замолчал, как будто увидел перед собой привидение.

Эдди улыбнулся и шагнул к ближайшему столику — как был, в уличном плаще, оставляя на полу грязные следы. На его плечах и светлых волосах росинками блестели тающие снежинки.

Он отодвинул стул и поманил Лили к себе. Взглянул прямо в глаза — уверенно и твердо, будто дернул ее за невидимую ниточку.

Как во сне, она подошла и села. Уставилась перед собой — на канареечно-желтую скатерть, на подставку для бумажных салфеток, на маленький хрустальный стаканчик, из которого торчал одинокий заунывник...

В уши ввинтился чей-то голос, похожий на сердитое жужжание насекомого. Он то ли требовал, то ли угрожал, но стул рядом скрипнул под чужим весом, и на плечо теплой тяжестью легла рука Эдди.

— Отдел тайн, — бросил он, и тот голос смолк и больше не возвращался, а потом боковое зрение уловило движение — к столику подплыло фиолетовое пятно...

— Что... что вам угодно, сэр?

Моргнув, она подняла голову. Уставилась на мистера Бомплюма — у него прыгали губы и побелела шея, а с лица сбежали все краски. Будто цветной снимок полинял до черно-белого.

— Горячий чай, — сказал Эдди. — А моей спутнице... — но она изо всех сил замотала головой, и он закончил: — А моей спутнице противно даже притрагиваться к чему-то в такой грязной дыре, как ваше заведение.

Лили зажала рот рукой. Зачем... зачем он так с ним? Неужели не понимает, что от этого только хуже? И тишина вокруг — ни чужих разговоров, ни звяканья столовых приборов, ни стука кружек о стойку... Кафе как будто вымерло, и никто не пытался вмешаться.

Она обернулась к соседнему столику, но за ним было пусто. Только дымился бокал горячего сливочного пива да на тарелке розовел сочным боком разрезанный бифштекс.

— Бомплюм! — окликнул хозяина Эдди, и маленький толстячок остановился.

— Да, сэр? — его голос дрогнул.

— Вы и впрямь думаете, что полукровки смогут отсидеться в углу? Что достаточно выгнать из кафе такой вот... солнечный одуванчик, и тогда вас никто не тронет? Не лгите себе, Бомплюм, — бедняга дернулся, как от удара хлыста. — От вас всегда потребуют большего. Либо продавайте бизнес и переезжайте, либо берите пример с Фортескью. Скидка на полный обед для авроров и патрульных — и вся эта нечисть к вам и сунуться не посмеет... Или уж идите до конца и готовьтесь вступать в Упивающиеся, чтобы грабить и убивать вместе со всеми. Поверьте мне на слово — меньшим вы от этих хищников не откупитесь, — добавил Эдди и устало потер переносицу.

Толстячок вспыхнул, но ничего не ответил. Ошеломленная, Лили смотрела ему вслед — как он торопливо семенил меж опустевших столиков, потом свернул за барную стойку... Вскинул палочку — и к нему в руки суетливо прыгнула чашка, а потом откуда-то снизу выплыл чайник...

Эдди вздохнул и потянулся за бумажной салфеткой.

— Так он полукровка, да? И выгнал меня потому, что его запугали? — вполголоса спросила Лили.

— Угу, — он сложил бумажную салфетку пополам, потом еще раз пополам. — Понимаешь... не в каждом обывателе сидит маленький Упивающийся, который только и ждет, как бы ограбить соседа. Порой это испуганный полукровка, который боится, что иначе ограбят его. Или пытается кому-то что-то доказать — полукровки всегда кому-то что-то доказывают, — он развернул салфетку, мельком глянул на нее и сложил другой стороной. — Тогда как чистокровным это просто не нужно. Истинная чистота крови не в превосходстве над магглами, не в том, кто твои бабушка и дедушка — она вот тут, в голове, — он кончиком пальца дотронулся до виска. — Родословная Блэков по мужской линии восходит к Плантагенетам, а по женской — к Томасу-Рифмачу; у Майлана она насчитывает триста лет, и его предком был мало кому известный Фаддеус Феркл. Но они об этом даже не задумываются. Так кошка не задумывается о том, как грациознее ставить лапу — просто берет и ставит, и все, — закончил Эдди и потянул салфетку за края.

Пара движений — и на его широкой ладони удобно уместился бумажный журавлик с загнутым носом и чуть перекошенным хвостом. Он повернул его сначала одной стороной, затем другой — Лили так засмотрелась, что сама не заметила, как спросила:

— А твоя родословная? Сколько веков насчитывает она?

— Десять, — улыбнулся Эдди. — Но мои предки только пасли овец и разводили драконов — не считая двоюродного деда-регбиста... но о нем как-нибудь в другой раз, — усмехнулся он, когда на стол перед ним опустился заказанный чай.

И, даже не притронувшись к чашке, одним длинным движением поднялся со стула.

— Пойдем, — сказал он. — Возьмем тебе сэндвич у Фортескью.

А потом положил на столик золотой галлеон и, по-мальчишески подмигнув Лили, подбросил своего журавлика вверх.

И бумажная птичка ожила и захлопала крыльями.

После работы Лили аппарировала в Хогсмид и отправила письмо Эмме — и, задержавшись на почте, едва не опоздала к Северусу. Когда она взбежала на верхний этаж Мунго, часы показывали пять минут восьмого и из аудитории в сторону буфета уже потянулись первые студенты. В боку кололо, от нехватки воздуха кружилась голова — она оперлась о стену, чтобы отдышаться, и вдруг услышала чей-то скрипучий голос:

— На пару дюймов ниже, пожалуйста.

Лили подняла голову — и взгляд наткнулся на дубовую раму. Ой, да это же портрет! Под потолком медленно поворачивались хрустальные шары, заполненные горящими свечами, и тусклые блики скользили по золоченым завитушкам на раме и изображению грузного мужчины с кустистыми бровями и похожим на картофелину носом.

Краски на картине потемнели от времени, холст казался холодным и шершавым на ощупь. Пальцы Лили накрывали живот мужчины, отчетливо проступавший под складками коричневой мантии — если сделать, как он просит, и сдвинуть ладонь на пару дюймов вниз...

Ой. Сообразив, она вспыхнула — и отдернула руку.

— Вы не так меня поняли, мисс! — оскорбился портрет. — Просто краска отслаивается — чешется, сучий потрох...

Но Лили его уже не слушала, потому что в этот момент на пороге появился Северус — на мгновение задержался и повернул голову, и весь остальной мир словно растворился в тумане. Работа, дом, бредовые выдумки Поттера — все это развеялось как дым; остался только Северус, его черная фигура в мягких свечных отблесках, его резкий, чеканный профиль, словно выбитый на фоне дверного косяка, и у Лили заколотилось сердце...

...и вдруг дрогнуло и пропустило удар — он что-то сказал широкоплечему верзиле, который шел за ним следом, и она узнала это бледное одутловатое лицо с бесстрастными, как у крокодила, глазами.

Мальсибер. О Господи, это Мальсибер.

— Да-а, вот так! Святые угодники, какое блаженство! — воскликнул портрет, и она отстраненно заметила, что опять за него схватилась — потому что Северус сделал шаг вперед, и стало видно, что он сильно хромает.

Мальсибер что-то ответил и вслед за остальными студентами свернул в сторону больничного буфета, но Северус только фыркнул и не стал его догонять, и Лили, сглотнув, заторопилась ему навстречу.

— Сев! Стой, подожди меня!

От звука ее голоса он вздрогнул — но тут же повернулся к ней и поморщился, неудачно ступив на больную ногу.

— Лили? Что ты тут делаешь?

Он стоял к ней вполоборота, и его щеку прикрывала прядь волос, черная и гладкая, как вороново крыло, но Лили и так видела, что его черты заострились, а под глазами залегли глубокие тени. Ох, кажется, кто-то слишком много работает и слишком мало отдыхает...

— Принесла тебе ингредиенты, — от широкой улыбки заныли щеки. — Шерсть оборотня, я же писала. А... что у тебя с ногой?

— Ерунда, — отмахнулся он, но черные глаза так и шарили по ее лицу, и во всей его позе чувствовалось напряжение. — Немного промахнулся с Режущим.

Вот как? А Блэк с Поттером говорили... Но нет, если спросить напрямую, он точно обидится. Как обижался всегда от несправедливых подозрений... И вообще, это же Блэк и Поттер, они врут как дышат! Разве можно им верить?

— Да уж вижу я, какая это ерунда, — она покачала головой. — Совсем себя не бережешь — удивительно, что промахнулся только с Режущим и только один раз.

Он мгновенно ощетинился, будто кто-то неосторожно тронул Дьявольские силки.

— Кто бы говорил! Ты сама когда последний раз ела? Видок хуже моего, и под мантией все ребра пересчитать можно, — буркнул он, опуская голову. И отвернулся — только ухо торчало из-под длинных черных волос.

— Тогда давай зайдем куда-нибудь и поедим, — Лили с облегчением взяла его за руку. — Или, если не хочешь в кафе, можем ко мне домой — я что-нибудь приготовлю...

— Нет, давай лучше в кафе, — поколебавшись, откликнулся он. — Будут какие-нибудь пожелания?

И бросил на нее быстрый, настороженный взгляд, а потом несильно сжал ее пальцы.

— Устрицы, — вмешался портрет, о котором она уже успела забыть. — Всего четыре пенса за дюжину — и вас ждет незабываемая ночь любви... — он сладострастно причмокнул, и Северус вспыхнул. Покосился на нее вопросительно, и худые щеки пошли алыми пятнами, а большой палец осторожно погладил тыльную сторону ее ладони.

Лили улыбнулась в ответ.

— Только не в Косой переулок, ладно? — сказала она. От одного воспоминания о разоренных, сожженных домах по спине продрал липкий озноб.

— Тогда... в «Три метлы»? — его плечи едва заметно напряглись, брови сошлись на переносице — как будто он выбирал не кафе, а как минимум имя их первенцу. Или добавлял последние ингредиенты в опасное горючее зелье.

Кивнув, она потащила его к лестнице, но через несколько мгновений замедлила шаг: он почти не наступал на левую ногу, старался сразу же перенести вес на правую, и по его лицу то и дело пробегали короткие, быстрые судороги. Как же он будет спускаться по ступенькам? Наверное, лучше аппарировать прямо отсюда — да, но он же точно разозлится, что его совсем за инвалида держат...

Пока Лили колебалась, из-за поворота показался целитель Фоули. Он несся вперед, не обращая внимания ни на что вокруг; за ним едва поспевал похожий на шарпея маленький волшебник с лысой головой и печальным лицом. В складках обвисшей кожи виднелись темные, обеспокоенные глаза.

— Друг мой! — позвал он, переходя на трусцу. — Я беспокоюсь за вас, вот и все! Вы уволились так поспешно — буквально за день, никого не предупредив, к тому же в середине года, когда у вас не дочитан курс... Это совершенно на вас не похоже!

Фоули остановился перед лестницей и так резко развернулся на каблуках, что лиловая мантия вихрем взметнулась вокруг лодыжек.

— Нотт предложил мне работу мечты! — прошипел он. В его глазах сверкали молнии. — Своя лаборатория, исследования и никаких болванов-студентов! — и, понизив голос, добавил что-то еще, от чего похожий на шарпея волшебник побледнел и отступил на шаг.

Вдруг позади что-то скрипнуло. Лили обернулась, краем глаза уловив движение, и увидела Мальсибера.

Он стоял у того самого назойливого портрета — бледный и неподвижный на фоне резных дубовых панелей, и по его подбородку ползла капелька крови из закушенной губы. Его тяжелый, пристальный взгляд не отрывался от целителя Фоули, жадно ловил каждое его движение, словно в мире не было ничего важнее — и у Лили похолодели руки. По спине побежали мурашки, внутри волной поднималось леденящее, цепенящее ощущение — что-то темное и злое, для чего она не знала названия...

Она ткнула Северуса локтем в бок.

— Сев! Глянь туда, — и мотнула головой, показывая на портрет — но когда он оглянулся, там уже никого не было.

На лестнице заскрипели ступеньки — целитель Фоули успел спуститься на половину пролета. Казалось, каждый шаг давался ему с трудом; со своего места она отчетливо видела его темный, коротко стриженный затылок — по шее катилась капелька пота, прямо к лиловому воротнику, совсем как кровь из прокушенной губы Мальсибера...

Похожий на шарпея волшебник сглотнул и побрел обратно в коридор. Целитель Фоули дернулся, как марионетка на ниточках, но не остановился, а только прибавил шаг и через мгновение скрылся из вида.

Интуиция уже не просто нашептывала, что что-то не так, а визжала в голос, и в висках набатом грохотала тревога.

— Не вижу ничего особенного, — Северус склонил голову набок, продолжая разглядывать портрет.

— Там был Мальсибер, — прошептала Лили. От одного его имени кожу схватило холодом, и волоски на руках поднялись дыбом. — Он стоял и смотрел... Знаешь, по-моему, он следил за целителем Фоули.

И сразу же поняла, что зря это сказала — Северус вздохнул и тяжело похромал к лестнице. Остановился на верхней ступеньке, положил ладонь на дубовые перила — край черной мантии задел резные балясины — и повернулся к Лили:

— Ты идешь?

— Нет, ты не понял, — она подошла к нему и понизила голос. — Я... знаешь, по-моему, я что-то почувствовала. Целитель Фоули не хотел уходить — это Мальсибер его околдовал и заставил. Ты же сам видел, как медленно он спускался по лестнице! Неужели тебе не показалось это странным?

Отсюда ей было видно окно — за стеклом расплывалась чернильно-синяя ночь, затянутая прозрачной вуалью облаков. Серебряную луну перечеркивали ромбики свинцового переплета. На этом фоне фигура Северуса казалась сотканной из мрака — только молочной белизной наливались кисти рук и узкое лицо с похожим на клюв хищным носом.

Он покачал головой:

— Не вижу ничего странного. Ты же слышала — ему предложили свою лабораторию; если бы я выбирал между своей лабораторией и преподаванием, я бы тоже ни минуты не сомневался. Что до Мальсибера... — он заколебался, но все же продолжил: — Ты уверена, что тебе не показалось?

Щеки вспыхнули, будто обожженные щупальцами Амброзиуса.

— Что? Конечно, уверена! Он стоял вон там, у портрета — я видела это так же ясно, как тебя сейчас! Уставился на целителя Фоули... так и зыркал глазищами — крокодил, да и только!

Но Северус поджал губы, и хмурый лоб собрался морщинками. Он явно думал над ответом... но почему? Почему он ей не поверил? На работе к ней всегда прислушивались — и к вычислениям, и к Дару, а он... Просто отмахнулся от ее подозрений, как от надоедливой мухи!

Ей хотелось что-нибудь пнуть. Или закричать — трясти его и бить по этой упрямой башке, пока не вколотит в него хоть немного мозгов. Но она только улыбнулась немеющими губами и сказала:

— Его отец — один из лидеров Упивающихся. Которые вовсе не отдельная радикальная группировка, а цепные псы Того-Кого-Нельзя-Называть, как я тебе все время и говорила, — и добавила, всплеснув руками: — Сев, ну подумай сам: зачем такому, как Мальсибер, приходить на лекции в Мунго, если не по заданию своего господина? Он же никогда не интересовался целительством!

Он заколебался — пальцы сжались на перилах, и щека дернулась, как от нервного тика. В окне у него за спиной белым фонариком светила луна... Господи, таким бы фонариком — да засветить по его дурной голове! Может, до него хоть тогда бы дошло!

— Мальсибер — мой друг, — с видимым усилием проговорил Северус. Его лицо казалось застывшим и отрешенным — и бледным, ужасно бледным... — Я всегда уважал твое мнение и никогда не указывал, с кем тебе дружить и что думать. И был бы крайне признателен, если бы и ты, в свою очередь...

— Но я тебе не указываю! — перебила она. Заставила себя разжать непонятно когда стиснутые кулаки — на ладонях отпечатались красные полукружья ногтей. — Просто... слушай, он же точно задумал что-то дурное! Он и тебя за собой утянет — я... ты же знаешь, я вижу такие вещи...

Его черты исказились. Под черными ботинками скрипнул паркет — он выпустил перила и шагнул к ней... пошатнулся, забыв про больную ногу, но выпрямился так резко, словно ему в спину вогнали гвоздь. И, вздернув подбородок, процедил сквозь зубы:

— Тебя послушать, так он просто исчадие ада какое-то! — на бледном лице живым огнем блеснули глаза. — Возможно, тебе стоит присмотреться к собственному окружению? Чем Мальсибер хуже Эдди Бьюкенена, с которым ты ходишь обедать? Или твоего распрекрасного Пьера, с которым ты так мило флиртуешь, хотя он троюродный брат Розье и племянник Нотта!

Что? Да он с ума сошел! Какой флирт, о чем это он? И при чем тут обед? Эдди ее защитил, когда ей нужна была помощь, а где в это время был он? Занимался непонятно чем со своими дружками-Упивающимися?

Грудь заныла, будто в легкие насыпали льда, и кровь застучала в ушах. Все вокруг вырисовывалось с необычайной ясностью: и плавающие под потолком шары со свечами, разбрызгивающие лужицы бликов, и окно, в котором влажно чернела лунная ночь... Лили медленно, прерывисто выдохнула — но не успела сказать ни слова, потому что внизу зазвучали голоса. По лестнице кто-то поднимался, и Северус опомнился — отшатнулся, словно став ниже ростом, и втянул голову в плечи... пальцы снова сжались на перилах, длинные волосы закрыли лицо...

— Лили, я...

— Я не стану говорить с тобой в таком тоне! — отчеканила она. Слова колотым льдом хрустели на языке. — Продолжим потом, когда ты придешь в себя и перестанешь разбрасываться всякими... возмутительными обвинениями!

И, не давая себе времени передумать, она нащупала в кармане палочку и крутанулась на месте. Мир схлопнулся, потом собрался заново, и перед глазами появилась стылая и зябкая прихожая. Входная дверь леденила спину, в поясницу впивалась латунная ручка, и в углу сгибалась под верхней одеждой трехногая вешалка.

От нее пахло старым деревом и лавандовым порошком от моли. Из-под лакированных ножек, точно кошачьи глаза, помаргивали зеленые и красные огоньки сторожевых чар. Впереди поблескивала громада зеркала — и только вглядевшись в его темные глубины, Лили задала себе так и вертящийся на языке вопрос.

Откуда Северус узнал, с кем она сегодня обедала? Причем не только имя, но и фамилию, которую она и сама-то раньше не слышала...

* * *

Фрэнк Лонгботтом постучал в дверь ближе к девяти — но Лили так разозлилась на одного слизеринского придурка, что совершенно забыла о записке Эдди и едва не прокляла незваного гостя. Возможно, именно поэтому тот с порога почуял неладное, отказался от чая и сразу приступил к делу: прошелся по комнатам, добавляя и перестраивая сторожевые чары, и надолго задержался у окон и камина, размахивая палочкой и шепча какие-то инкантации.

Немного поколебавшись, она рассказала ему про Мальсибера и внезапное увольнение целителя Фоули — Фрэнк рассеянно кивнул и пообещал все проверить. А потом объяснил, что Долохов каким-то образом прознал о готовящемся аресте и ускользнул от аврората, и пока его не поймают, ей придется быть очень осторожной: не открывать дверь кому попало и в случае чего сразу пользоваться портключом. Достаточно отломить от булавки птичью головку — и магия перенесет ее в безопасное место... какое именно, он не уточнил, но еще раз подчеркнул, что булавку нужно носить не снимая и активировать при первых признаках опасности: лучше быть живым паникером, чем мертвым храбрецом.

Напоследок он добавил, что особых причин волноваться пока нет: полную версию ее показаний видел только он, а источник утечки они скоро найдут и ликвидируют — но Лили только сильнее встревожилась и половину ночи подскакивала от каждого шороха. Если у Того-Кого-Нельзя-Называть есть свои люди даже в аврорате... ой нет, об этом и подумать-то страшно.

Впрочем, никакие Упивающиеся за ней так и не явились, и к середине недели она немного расслабилась, почти простила Северуса и даже выбралась на пару распродаж за рождественскими подарками. Эксперты из аврората обещали подготовить отчет к пятнице, но Лили не удержалась и сама заглянула в библиотеку — уж очень ей было интересно, что за проклятие Амброзиус наслал на своих врагов.

Однако в общем справочнике нашлось только название — Маледиктус — и указание на то, что более подробная информация есть в книге под названием «Тайны наитемнейшего искусства». Влезать в эти тайны ужасно не хотелось... с другой стороны, она же не собирается никого проклинать, верно? Только посмотреть, что это за проклятие — и если там написано, то как его снять.

Успокоив себя таким образом, она подошла к самой дальней секции, посвященной Темным искусствам, и призвала с верхней полки тяжелую книгу, переплетенную в поблекшую черную кожу. И от верхней крышки, и от пожелтевших страниц веяло чем-то неизъяснимо гадким, от чего сразу же захотелось помыть руки, но Лили заставила себя открыть нужную статью и, едва сдерживая дрожь отвращения, пробежала глазами несколько коротких абзацев.

Маледиктус заставлял человека превращаться в животное (какое именно, зависело от проклятия) и передавался по наследству. Как правило, от матери к дочери, хотя упомянутый в книге Фаддеус Феркл так разозлился на своих сыновей, что превратил их в ежей, и с тех пор проклятие переходило на всех его потомков-мальчиков. Сначала они становились ежами на время и по собственной воле, а потом возвращались в человеческий облик, но через несколько лет животная сущность вытесняла людскую, и они окончательно забывали свою человеческую ипостась.

До формулы проклятия она так и не добралась — омерзение пересилило, и Лили убрала «Тайны наитемнейшего искусства» обратно в шкаф. А потом отправилась мыть руки — дважды, с мылом, тщательно оттирая ладони и пальцы. И никак не могла избавиться от ощущения, что где-то уже слышала это имя — Фаддеус Феркл... Но от кого и в каком контексте, она так и не вспомнила. Скорее всего, это было как-то связано с Амброзиусом — вот только Майлан сразу сказал, что тот сильно изменил формулу, убрал привязку к полу и добавил отлагательное условие, и потомки проклятых не превращались в животных, а умирали от чего-то другого.

Что ж, оставалось ждать пятницы и отчета из аврората. И запуска Прорицателя — в банке с питательным раствором подрастал слепок Квинтии, и Эдди уже протоптал от него дорожку к аквариуму, пока Лили моделировала будущую диаду с Амброзиусом.

К четвергу привычная работа настолько ее успокоила, что она уже подумывала сходить на почту и отправить Северусу злополучную шерсть оборотня — ссора ссорой, но ингредиенты ему были по-прежнему нужны... Вот только он каким-то образом почуял перемену в ее настроении и написал первым. Сонная сипуха принесла склянку с очередным воспоминанием о занятиях в Мунго, на этот раз у целителя Хопкирка.

Преподаватель расхаживал вдоль доски взад-вперед — его пышные седые волосы в свете свечей отливали серебряным, и от этого казалось, что по аудитории перекатывается живая капелька ртути — и рассказывал о физиологии магов и магглов. Хоть Лили и не все поняла из его лекции, но довольно быстро ухватила суть: волшебники и впрямь куда крепче и выносливее своих маггловских собратьев, и это, увы, не выдумки апологетов чистокровности, а самая что ни на есть колдомедицинская реальность.

Магия позволяла волшебникам быстро залечивать ушибы и мелкие царапины, и многие инфекции, в том числе и смертельные для магглов, их организм даже не замечал — но и магглы, в свою очередь, не могли заразиться опасными для магов болезнями вроде обсыпного лишая или той же драконьей оспы. И только пневмотропные вирусы не делали различий между теми и другими, но и тут волшебники ухитрялись быстрее выздоравливать за счет ускоренного иммунного ответа. Особенно это касалось сильных и талантливых магов — и вот тут, добавил целитель Хопкирк, с явным намеком уставившись на кого-то за задней партой, происхождение никакой роли не играло, значение имели только природные способности, и кто на экзамене будет утверждать обратное, на хорошую оценку может не рассчитывать.

На этом месте Лили нашла взглядом знакомую черную макушку — ура, один, без Мальсибера! Но сразу же застонала, уронив лицо в ладони: Северус замер на краешке стула, как пес в охотничьей стойке — и, подавшись вперед, сцепил в замок пальцы, будто из последних сил удерживал себя на месте. Из-под завесы волос птичьим клювом торчал нос, и глаза горели мрачным, почти фанатичным восторгом.

Все с ним ясно — гибрис, одна штука, особо тяжкая форма. Вспомнил, как быстро у него заживают ожоги и ссадины, и уже успел прикинуть, что в таком случае круче него только ящерицы. И ладно бы просто прикинул, он же сейчас от теории к практике перейдет! Пока всем нормальным людям выдавали тормоза, этот второй раз стоял за дурным характером. Ногу бы сначала залечил — он-то не ящерица, у него новая не отрастет! Нет, когда-нибудь она с ним точно поседеет...

Содрогнувшись, Лили опрометью выскочила из думосбора и кинулась упаковывать слюну и шерсть оборотня. И писать коротенькую записку — что пусть только попробует прийти к ней на Рождество больным и покалеченным! Она ему голову открутит, а потом назад приставит и больно проклянет. И не посмотрит, кто тут могущественный маг!

Кажется, получилось довольно внушительно. Ладно, от Мальсибера он по ее просьбе пересел, авось и тут сработает. Запечатав конверт, она отдала его задремавшей сипухе — так, остаток недели уйдет на последние расчеты и отладку будущего октета, в пятницу состоятся первые испытания... в выходные нужно заскочить к родителям — и все, дальше Рождество и Северус. И накопившаяся куча вопросов, которая не давала ей покоя.

Кто рассказал ему про обед с Эдди? Откуда Мародеры узнали, что он поранил ногу, причем именно левую? И о каких его зельях Люциус Малфой тогда сказал, что они имели успех?

* * *

Пятница наступила неожиданно быстро. Пока бледная и поминутно сглатывающая Руби подсоединяла к вокализатору последнюю диаду, Лили заварила всем чай и принялась наблюдать за аквариумом. Квинтия металась за стеклом и тыкалась по углам, как ошалелый грецкий орех; ее мозговые извилины, пока еще нежные и не отвердевшие, отливали перламутровой белизной жемчужины. Амброзиус волком рыскал за ней по пятам, распугивая всех, кто осмеливался подплыть к его сокровищу слишком близко — хихикнув, Лили покачала головой и покрутила ручку радиоприемника, ловя нужную волну. Вот-вот должна была начаться та самая передача, и пропускать ее не хотелось: «Пророк» в последнее время стал хуже «Ведьмополитена» — в том хоть новые рецепты публиковались, а в этом и вовсе ничего, даже отдаленно смахивающего на новости...

Наконец на шкале всколыхнулись и опали зеленые огоньки — потом послышался треск помех, и хрипловатый женский голос произнес:

— ...причастны к атаке на маггловскую железную дорогу, которая состоялась в ночь со вторника на среду. Из-за наложенных ими чар машинист поезда, следующего из Лондона в Литтлхэмптон, не увидел красный сигнал и неподалеку от туннеля Патчем врезался в стоящий на рельсах поезд. Эта авария стоила жизни троим магглам, и более пятидесяти получили ранения... ⁽¹⁾

О Боже... Получается, Упивающиеся совершили новый теракт? И им опять ничего за это не будет? Лили оглянулась на Эдди, но он стоял у аквариума и так сосредоточился на своем колдовстве, что не слышал и не замечал ничего вокруг. Он напоминал могучий ясень, вросший в каменный пол — стоял, чуть расставив ноги, и закатанные рукава обнажали предплечья, похожие на крепкие узловатые ветки.

Его глаза были прикрыты, палочка так и порхала в пальцах. Последний взмах — и из ее кончика вырвались голубые искры. Затрепетали в воздухе, развернулись десятком электрических дуг — раздался сухой треск, и в лаборатории запахло озоном. Чары привязки к линиям вероятностей... Их она уже знала — видела во время экспериментов профессора Крокера.

Руби сглотнула и поморщилась. Какая-то она совсем бледная — из-за теракта, что ли? Или переживает, что вокализатор может не заработать?

— Аврорат не успел предотвратить эту трагедию, — продолжала тем временем женщина — ее измененный голос выровнялся, и из него ушли хрипловатые нотки. — Однако отдел по борьбе с незаконным использованием маггловских изобретений вовремя разослал предупреждения, и преступники были застигнуты на месте преступления. В развязавшейся схватке пострадал один из нападавших — нашему корреспонденту удалось выяснить, что это была Беллатрикс Лестрейндж, возглавлявшая эту группу. Кроме того, утром в четверг другой наш корреспондент стал свидетелем еще одного возмутительного преступления. Из своего кабинета в больнице имени Святого Мунго был похищен старший целитель Хопкирк, много лет возглавлявший отдел лечения травм от рукотворных предметов...

Что? Она же только вчера видела его в воспоминаниях Северуса! Он шутил, жестикулировал, расхаживал по аудитории, сверкая улыбкой и серебристой сединой... Что от него понадобилось этим чудовищам?

Но передача прервалась — деревянный приемник зашипел, зашелся треском помех, а потом по ушам ударил грохот барабанов, и хриплый голос затянул что-то до заунывности бравурное.

Очередной концерт «Гоп-гоблинов»? А как же передача? Лили зажала рот рукой — Руби зеркалом повторила этот жест, а потом сглотнула, медленно дыша через нос, и смуглые щеки залила зеленоватая бледность. Майлан нахмурился, уже собираясь что-то сказать, но Эдди отступил от аквариума и опустил палочку.

— Готово, — произнес он. А потом выключил радио и добавил, обращаясь к Руби: — Соберись. Сейчас ты ему ничем не поможешь, но вот если Прорицатель заработает... Поняла?

Та слабо кивнула — и вдруг ее глаза расширились, и она со всех ног кинулась к двери, ведущей в уборную. Только мелькнули кудрявые волосы, небрежно связанные в пышный хвост, и высокие каблуки дробно процокали по каменному полу.

Лили уже подхватилась за ней следом, но тут под широкой ладонью Эдди загудел и завибрировал аквариум. Низкий звук напоминал урчание мотора, слабо дребезжало стекло — слепки за ним выстроились октаэдром, и между ними пробегали голубые искры, тусклые и бледные в мутной толще раствора. Холодок озона пощипывал ноздри, и во всех четырех люстрах ярко вспыхнули свечи, а потом ожила мембрана вокализатора.

— Эдвард Бьюкенен, — произнес металлический голос. — Доступ разрешен.

Лили остановилась в паре шагов от двери. Эдди сжал руки в кулаки, набрал воздуха, как перед прыжком в холодную воду, и медленно, почти по слогам отчеканил:

— Вопрос. Где сейчас целитель Хопкирк и что с ним происходит?

Пауза. Искры между слепками забегали быстрее, от аквариума повеяло холодом, и казалось, что вмороженные в зеленый лед мозги лупят друг друга короткими молниями.

Сбоку шевельнулся Майлан — на его лице застыла какая-то странная гримаса, как будто он разрывался между двумя одинаково сильными чувствами. Его взгляд то и дело возвращался к двери, за которой скрылась Руби.

— Ответ. Гектор Хопкирк находится по адресу: Аппер-Фледжли, Верхняя улица, дом два, — наконец произнес металлический голос. — Этот дом принадлежит ему и его второй жене, Летиции Хопкирк. Гектор Хопкирк доволен проведенной операцией и тем, что жизнь его пациентки вне опасности. Он собирается лечь спать.

Фух. От сердца немного отлегло — значит, они его отпустили! Наверное, после того как он вылечил эту, как ее... Беллатрикс Лестрейндж, да? Какой же он все-таки добрый — не жаловаться на похитителей побежал, а вернулся домой и радуется, что сумел помочь пациентке...

Справа щелкнула дверь, по полу снова рассыпался стук каблуков, и Эдди обернулся к вошедшей Руби.

— Ты слышала? Он не только ответил на прямой вопрос, но дал развернутый ответ, отличив важную информацию от неважной!

Его глаза сияли ярче любых свечей, и Руби неуверенно улыбнулась. Лили заметила, что она все еще очень бледна. Едва ли не бледнее собственной лабораторной мантии, и это с ее-то смуглой кожей... Она что, заболела? Или чем-то отравилась?

— Все в порядке? — тихо спросил Майлан. Руби взглянула на него из-под ресниц, но дальше Лили уже ничего не слышала, потому что Эдди подтолкнул ее вперед к аквариуму.

— Теперь ты — посмотрим, что он ответит человеку с Даром. Сначала приложи ладонь вон туда, видишь? — он махнул рукой, показывая нужное место. — Потом скажи слово «вопрос», а дальше медленно и четко задай сам вопрос. О будущем не спрашивай, только о том, что актуально сейчас, прогностическую функцию мы будем тестировать отдельно.

Он стоял к ней почти вплотную, прямо за спиной, и Лили поежилась, как-то слишком остро почувствовав, что достает ему макушкой только до плеча. От чужой неуютной близости волоски на шее стали дыбом, и она шагнула вперед и прикоснулась к передней стенке аквариума.

Стекло оказалось очень холодным, почти таким же ледяным, как окно в Гриффиндорской башне, когда наступала зима. Только без ледяных узоров, которые заплетали его где-то до середины — она любила продышать в них дырочку и смотреть через нее в ночь, как в черный колодец со звездами.

Но сейчас за растопыренными пальцами клубилась и лениво мерцала зеленая муть, и в ней голубыми жучками бегали искры. Металлический голос Прорицателя объявил:

— Лилит Саммерс. Доступ разрешен.

Это кто еще такая? Неужели что-то сломалось? Нахмурившись, Лили оглянулась на Эдди — но тут же захлопнула рот, потому что он смотрел в другую сторону. Его руки были скрещены на груди, а лицо... она только раз видела у него такое выражение — напряженное, застывшее, как будто он судорожно что-то просчитывал. От улыбчивых губ разбежались жесткие складки, под тканью лабораторной мантии закаменели бицепсы — он сощурился и кивнул:

— А, Руквуд... Как вижу, вы принесли потенциометр?

Она проследила за его взглядом — несуразная фигура в лабораторной мантии словно прилипла к серой каменной стене. Седеющие волосы падали на лоб, бледные щеки испещряли оспенные рытвины, а в руках он держал серебряный прибор со множеством трубочек — тот самый, который когда-то сломался у профессора Крокера.

На всякий случай Лили отступила на шаг, но Эдди просто подошел к Руквуду, обменялся парой слов и выпроводил его за дверь, забрав принесенный потенциометр. Постоял там, словно прислушиваясь к чему-то, а потом повернулся к остальным и тряхнул золотистыми кудрями.

— Ладно, будем считать, что ничего важного он не услышал — не считая имени Лили, которое на самом деле не ее, — его улыбка казалась немного натянутой. — Видимо, опять проблемы с альфа-линией. Ну-ка, посторонитесь...

Она послушно отошла к стене. Близость камня холодила плечо, чувствовалась даже сквозь ткань лабораторной мантии, но блестящий прибор в руках Эдди так и притягивал взгляд. Особенно когда из серебряных трубочек повалил дым, и потенциометр нагрелся, зашипел и забулькал. Лили уже успела испугаться, что он тоже бракованный — как и тот, что был у профессора Крокера, но зеленые клубы коконом обволокли аквариум, а потом потянулись наверх и сгустились под потолком в текучую цифру пять. Сквозь дымные струйки просвечивал краешек люстры и тяжелые железные цепи, на которых она висела.

Лили невольно сглотнула — уж слишком эта штука напоминала то заклинание Упивающихся, которое она видела в театре... Но ни Руби, ни Майлан даже глазом не моргнули, а Эдди выписал палочкой плавный зигзаг и пробормотал инкантацию.

— Все, я перестроил связи на другую альфа-линию, — наконец сказал он. — Пока не ослабеет возмущение вероятностного поля, будем считать, что правильная именно она, а не вторая... Ладно, попробуй сейчас.

Она подошла к Прорицателю и снова прижала руку к холодному стеклу.

— Лили Эванс, — после короткой паузы объявил металлический голос. — Доступ разрешен.

Лили шумно выдохнула — она и не заметила, что так надолго затаила дыхание. Оглянулась на коллег — Руби сверкнула белозубой улыбкой, Майлан показал большой палец, а Эдди с облегчением убрал в карман палочку.

— Вот и все, Прорицатель активирован. Давай, задавай свой вопрос.

Лили облизнула внезапно пересохшие губы. Обвела взглядом столы коллег и шкаф с думосборами, но в голову не приходило ничего путного... задержалась на люстре, пока зажженные свечи не слились перед глазами в длинное огненное кольцо — эх, надо было послушаться маму и купить Петунье новую люстру, а не тратиться на дорогущий чемодан... Она хлопнула ресницами, смаргивая горячие цветные круги, и покосилась на Руби с Майланом — он как раз ее о чем-то спрашивал...

Эдди смотрел на нее, нетерпеливо подняв брови. Лили открыла рот, еще сама не зная, что именно скажет, — и вдруг выпалила:

— Вопрос. Где лучше жить моей сестре?

В аквариуме забегали искры, по белым извилинам волнами перекатывалось голубое свечение. Мутная жидкость всколыхнулась и свилась в зеленый водоворот, и слепки завибрировали от натуги — их дрожь стекала в каменный пол и чувствовалась даже сквозь подошву туфель.

На столе Эдди затрепетало страусиное перо, а чернильница-непроливайка вытянула ножки и засеменила в сторону, спеша убраться подальше от важных документов.

— Ответ. В Новой Зеландии, — наконец раздался голос Прорицателя.

И только-то? Она думала, он подскажет какой-нибудь замечательный дом — Петунья с Верноном как раз задумались о покупке... А тут другая страна. И никаких уточнений, даже таких, как с целителем Хопкирком...

— На развернутый ответ не хватает мощности, — после короткой проверки объяснил Эдди. Над аквариумом переливалась радуга шкал и показателей, бросая отблески на его широкое добродушное лицо.

— Я же говорил, что нужна еще одна квадра, — хмыкнул Майлан. — Попробую вырастить, но это уже не раньше следующего года.

— Угу. Кто у нас дальше — ты, Руби? — Эдди погасил диагностические чары и отступил в сторону, широким жестом приглашая ее к Прорицателю.

Она сделала несколько шагов, помедлила — черные волосы завивались в колечки, блестящим водопадом струились по ее плечам и воротнику лабораторной мантии — и приложила ладонь к толстой стенке.

— Руби Подмор, — немедленно откликнулся вокализатор. — Доступ разрешен.

— Опять не та альфа-линия? — Эдди поскреб в затылке, досадливо сведя брови. — Что ж такое, когда они уже угомонятся!

Руби обернулась — закусила нижнюю губу, и смуглые щеки вспыхнули вишневым румянцем.

— Э-э... не совсем, — потупившись, она пожала плечами. — В общем... мы со Стерджисом вчера поженились. Я собиралась сказать, но потом, когда мы устроим нормальную свадьбу...

— Фух — я уж испугался, нам придется все переделывать, — Эдди утер со лба несуществующий холодный пот, и вдруг залихватски ей подмигнул, вытаскивая из кармана волшебную палочку. Одновременно с этим Майлан растерянно спросил:

— Ты... вышла замуж?

Он оперся о край стола — тот хрустнул, и по светлому дереву побежала трещина. Лицо Майлана заливала зеленоватая бледность, губы сжались в тонкую линию... он что, тоже отравился? Лили на всякий случай понюхала остатки чая в чашке — нет, заварка точно ни при чем...

Но Эдди уже вскинул палочку, и воздух взорвался лепестками цветов. Синий, лиловый, алый, бледно-розовый и солнечно-желтый — сверху дождем пролилось шуршащее многоцветье, благоухающее прохладной сладостью весеннего сада. Лили покосилась вниз, но у самого пола лепестки исчезали, и над серым полом медленно таяли белые искры.

Руби прыснула. Ее глубокий, низкий смех словно шел из самой груди, и Лили, опомнившись, кинулась ее поздравлять, и даже Майлан в конце концов выдавил слабую улыбку. Свой вопрос она в итоге задала — правда, шепотом, чтобы проверить настройки приватности, и получила такой же тихий ответ. Дальше вперед выпихнули Майлана, но он заговорил по-валлийски, так что этот обмен репликами Лили тоже не поняла. А потом как-то внезапно выяснилось, что уже четыре и пора идти за отчетом по Амброзиусу — Руби в честь свадьбы и грядущего Рождества отпросилась домой пораньше, так что из лаборатории они вышли вместе.

Закрывая за собой черную дверь, Лили еще успела заметить, как посреди комнаты появился серебристый медведь, и Эдди что-то сказал своему патронусу.

Пока они шли по коридору, Руби молчала — и заговорила, только когда Лили вызвала лифт.

— Не обижайся, что я не предупредила о свадьбе, — в ее голосе слышались виноватые нотки. — Просто это и в самом деле было спонтанное решение. Мы случайно оказались у нужного кабинета, и Стерджис сказал — какого черта, сама же знаешь, что у меня за работа! И сгонял к ювелиру за кольцами...

— Что ты, я ужасно за вас рада! — искренне откликнулась Лили. — По-моему, такие порывы самые правильные. Вы же для себя женитесь, а не для кого-то другого.

Подъехавшая кабина распахнула перед ними двери, и она шагнула внутрь. Руби последовала за ней — тяжелый уличный плащ складками сбегал с ее плеч, и густой черный мех, которым он был оторочен, в ярком свете ламп серебрился на кончиках.

— Ну, это с какой стороны посмотреть, — полные вишневые губы растянулись в улыбке, в черных глазах мелькнули озорные искорки. — Но ты, наверное, и так уже догадалась? — и, склонившись к самому уху Лили, она прошептала с заговорщицким видом: — Я спросила, кто у меня, и Прорицатель сказал, что девочка! Девочка, представляешь? А у тебя кто будет?

Лили хлопнула глазами. То есть как это — «будет»? В том смысле, что когда-нибудь потом? А у Руби, выходит, уже сейчас — так вот почему ее стошнило от чая...

— Ну, если верить мадам Мелифлуа, то свой шанс на сына я уже упустила, так что, наверное, тоже девочка, — осторожно начала она, но ее собеседница уже не слушала — приподнялась на цыпочках, смешно вытянув шею, и замахала кому-то рукой.

Остановившийся лифт открыл двери, и она черной бабочкой выпорхнула наружу. Остановилась, сверкнула виноватой улыбкой — пока-пока! — и поспешила к светловолосому мужчине с квадратным подбородком. Он стоял у золотой решетки, отделяющей лифтовую часть от атриума — шагнул навстречу жене, подхватил, закружил...

Лили его узнала — Стерджис Подмор, бывший капитан их команды по квиддичу. На третьем курсе Лу на него только что не молилась... Но механизм кабины уже пришел в действие — залязгал, заскрежетал, и пол под ногами зашелся мелкой противной дрожью.

Этих двоих ждал тихий семейный вечер. А ее — аврорат и отчет о проклятии Амброзиуса.

1) Как всегда, подробности катастрофы для англочитающих:

http://www.railwaysarchive.co.uk/docsummary.php?docID=774

Вернуться к тексту

Кажется, тот похожий на мурлокомля старичок был рад ее видеть: узловатые пальцы в старческих пигментных пятнах потянули из-под груды документов знакомый бланк с запросом, и в бесцветных глазах появилось что-то похожее на оживление.

— Очень интересный случай, очень. Самое необычное сплетение условий, какое я только видел — я бы даже сказал, просто беспрецедентное. Недаром магглы почитали Амброзиуса как второго Мерлина и со временем стали путать его с первым...

— Так это было проклятие? — упавшим голосом спросила Лили. Безотчетная надежда, что они все-таки ошиблись, таяла с каждой секундой.

Эксперт остро глянул на нее из-под роговых очков и сложил перед собой пальцы домиком.

— Не перебивайте. Так вот, как я уже сказал, проклятие представляет собой сложную конструкцию из нескольких блоков. Субъектный блок осложнен отлагательным условием: он проклял убийц своей возлюбленной и их потомков, и проклятие проснется, «когда старшие забудут, а младшие не будут знать»... — забывшись, старичок потер руки. В тусклых глазах разгорался живой огонек. — Объектный блок содержит два ограничительных условия. Проклятые будут умирать от того, от чего их спасла она, «и к каждому из рожденных от них проклятие придет в свой черед, и никто из признанных ими не сможет...» — он запнулся, пожевал губами, словно подбирая слова, и наконец решился: — Тут любопытный глагол — не «спасти», а «исцелить», как будто речь идет о какой-то болезни. Соответственно, никто из «признанных», что бы это ни значило, проклятых исцелить не сможет. Что до отменительного блока, то он неспецифичен и отдельно не выделен — как и активационный, который включает стандартную для таких случаев человеческую смерть; в данном случае он усилил проклятие, принеся в жертву самого себя.

Старичок-эксперт откинулся на спинку кресла и помассировал переносицу.

— Мы провели проверку — в архивах нет ничего, подходящего под ваш случай. Возможно, проклятие до сих пор находится в латентном состоянии; возможно, эта фамилия давным-давно пресеклась от других причин; возможно, нужная вам часть архивов не сохранилась до наших дней, — он пододвинул к ней ее запрос и положил рядом два хрустких пергаментных свертка. — Вот официальное заключение — к сожалению, больше мы вам ничем помочь не можем.

Лили ушла из аврората с отчетом под мышкой и полным хаосом в голове. Выходит, Квинтию убили, а Амброзиус за нее мстил? Так вот почему она отравилась неправильно сваренным зельем! А тогдашние власти либо не разобрались, либо так же привыкли скрывать правду, как и нынешние... Но кто мог ее убить и за что? Она ведь ничего плохого не делала, только помогала людям и лечила их от темной скверны...

Размышления над этой загадкой заняли весь остаток рабочего дня, но так ни к чему и не привели. В складывающейся мозаике не хватало каких-то важных деталей, и где их взять, она не знала.

* * *

У родителей Лили управилась за пару часов. Прошлась по комнатам с палочкой и чистящими чарами, потом наколдовала в бойлер горячую воду и избавилась от скопившегося мусора — в городе бастовали все службы, включая врачей, коммунальщиков и транспорт, и конца этому кошмару не предвиделось. Она оставила маме свечи на случай перебоев с электричеством, обняла, расцеловала — и аппарировала к собственному дому, наводить уют уже у себя.

Но стоило ей запустить в гостиную метелку для пыли, как незажженный камин внезапно ожил. Кашлянул, плюнул сажей на лежащий перед ним гостевой коврик — ведь знала, знала же, что дымоход давно пора чистить! — и наконец полыхнул призрачной, почти потусторонней зеленью, и откуда-то издалека донесся голос Мэри:

— Лили! Ты сильно занята?

Лили покосилась на Нарцисса — он весь напружинился, охаживая себя по бокам пушистым хвостом, и прижал уши. Разноцветные глаза неотступно следили за метелкой, которая порхала по полочке с фотографиями.

Вздохнув, она повернулась к камину:

— Нет, я абсолютно свободна! Входи!

И заставила метелку спрыгнуть с полочки, еще успев краем глаза заметить, как за ней метнулась белая молния.

— Давай лучше ты ко мне! — все так же издалека откликнулась Мэри.

В зеленых отблесках каминная топка походила на подводный грот, и за чугунными прутьями расплавленными монетками светились угли. Что ж, надо выяснить, что стряслось... Лили отодвинула решетку и шагнула в изумрудное пламя, как в стоячую воду. Короткий полет по трубе — и вот она уже стояла на коврике для гостей и отряхивала от золы одежду и прическу.

Квартира Мэри всегда напоминала ей полотно Ван Гога: темно-синие обои, канареечно-желтые складки штор и рыжий шар светильника на потолке. Впрочем, сейчас свечи в нем не горели, и сквозь окно сочился серый дневной свет, мутный, будто вода из Темзы.

Сама хозяйка квартиры сидела на полу перед диваном. Одетая в мятую вечернюю мантию — Лили приподняла брови — и с бокалом вина в руке. Ее остриженные волосы уже успели немного отрасти и торчали во все стороны, как пух одуванчика, а покрасневший нос и слишком блестящие глаза выдавали небрежно наложенные косметические чары.

— Все мужики — твари, — вместо приветствия сказала Мэри, отсалютовала бокалом и то ли икнула, то ли хлюпнула носом. — Будешь?

И кивнула на пустой бокал, который стоял на стеклянном журнальном столике рядом с бутылкой эльфийского вина.

Пожав плечами, Лили плеснула себе немного на самое донышко и опустилась рядом с подругой на ковер. Слишком светлый, серовато-бежевый — кинув косой взгляд, она заметила на нем россыпь темно-красных капелек. Уже подсохли... Значит, Мэри сидит так не первый час — и не факт, что ограничилась только одной бутылкой.

— Не то чтобы я с тобой спорила, но кто конкретно тварь и почему? — Лили осторожно пригубила вино. Сладкое, невероятно душистое, с нотками карамели и лакрицы... Интересно, это то самое, которое подают к столу у Поттеров? Тогда понятно, отчего она в театре даже ничего не попробовала. — Может, расскажешь, что у тебя стряслось? Если что, мой «Ведьмополитен» с десятью порчами для соперниц всегда к твоим услугам.

В каминной трубе загудел ветер. Огонь припал к догорающим поленьям, как шкодливый рыжий кот, а потом снова выпустил длинные языки. Мэри не то рассмеялась, не то всхлипнула. И подобрала под себя ноги — измятая мантия барабаном натянулась на коленках, из-под темно-синего подола выглянули маленькие ступни в шелковых чулках.

— Нет, дело не в соперницах. Он... в общем, он позвал меня замуж. А я... ну, не то чтоб не хотела, но... Он уже все за меня решил, понимаешь? Мы поженимся в январе, — она разогнула один палец. — Поселимся в маленьком коттедже в Годриковой лощине, — разогнула второй. — Я уволюсь с работы и посвящу себя семье. И, конечно, как можно скорее рожу ребенка, потому что его родители уже пожилые и мечтают о внуках, — Мэри разогнула два оставшихся пальца. А потом залпом допила вино и отставила бокал в сторону — тяжелая ножка примяла бежевый ворс ковра, и случайно упавшая на него капелька расплылась рубиновым пятнышком крови.

Лили передернуло. И от мрачной ассоциации, и от едкого запаха дыма, которым тянуло из камина. И оттого, что такая перспектива выглядела и впрямь... как-то не очень.

— Ужас, правда? — Мэри уставилась на собственные руки. На длинные пальцы со свежим маникюром, и нежно-розовый лак переливался перламутром — вот только сами ногти были обгрызены почти до мяса. — Знаешь, мне ведь нравится создавать портключи. Там нужно во всех деталях представлять себе место назначения, а у меня как раз хорошая память на места. Я уже объездила весь Уэльс и половину Ирландии, а весной Маклагген обещал отдать мне Италию! Италию, представляешь? — она подняла на Лили воспаленные, совершенно измученные глаза. Косметические чары потихоньку сползали — теперь стали видны и покрасневшие белки, и распухшие веки... — Мои портключи точны как часы, срабатывают вовремя и никогда не промахиваются. А он и слушать ничего не стал: увольняйся, мол, или ты считаешь, что я позволю своей жене и ребенку в чем-то нуждаться?

Ой, какой же он идиот! При чем тут деньги, неужели не ясно... Но да, это же Поттер, у него вообще с понятливостью туго. Небось еще и пышную свадьбу закатить потребовал — как у Петуньи, или даже хуже. Вот кошмар-то!

— Знаешь, я всегда подозревала, что логарифм Поттера по основанию «глупость» равен бесконечности, но даже не думала, что он сам это так наглядно докажет, — она ободряюще сжала ладонь подруги. — Даже не знаю, стоит ли он твоей фирменной порчи... но если что, то я с тобой — всегда мечтала посмотреть на прыщавого оленя! — в слабой попытке пошутить добавила она.

Но Мэри не улыбнулась. Только откинула голову и затылком прижалась к бархатистым диванным подушкам. На темно-синем фоне ее светлые волосы казались почти белыми.

— Я думала, мы будем партнерами, — тихо сказала она. — Будем сражаться со злом — плечом к плечу, как тогда в театре. А он, оказывается, все это время только и думал, как бы запереть меня дома. И заставить рожать детей, потому что его родителям хочется внуков. Еще и интересами моими прикрывается — дескать, это для моего же блага, а он просто пытается меня уберечь от войны и опасностей...

Ужасно, просто ужасно! То есть не само по себе желание уберечь, а та форма, которую оно принимает. И дети, пожалуй, тоже неплохо — на мгновение Лили представился маленький Сев... или лучше не мальчик, а девочка — с черными волосами и тонкими чертами, похожая разом и на него, и на нее саму... Нет, дети — это точно здорово. Но не сейчас, конечно, а лет через пять или семь. И уж точно не для того, чтобы угодить свекрам! К счастью, Сев не Поттер, он никогда не потребует запереться дома и отказаться ради семьи от карьеры. Да и что там целый день делать? Она же ведьма, прошлась с палочкой по комнатам — и готово! Не говоря уж о том, что он и сам не безрукий, как-нибудь справится с простеньким заклинанием для мытья посуды. Бедная, бедная Мэри! Это ж надо было связаться с таким оленем...

Вздохнув, она покачала бокалом. Густая пурпурная жидкость плеснула о стенки, и Лили поднесла вино к глазам. Взглянула сквозь него на камин — внутри стекла словно порхали ослепительные языки пламени... Покосилась на Мэри, которая из последних сил смаргивала слезы, и с напускной бодростью предложила:

— Еще вина?

* * *

Она осталась у подруги на всю ночь. Слушала, держала за руку, ругала оленя-Поттера, подливала еще вина — потом перестала подливать, когда решила, что им уже хватит, и повесила запирающие чары на бар с алкоголем. А с утра выдала сонной и всклокоченной Мэри стакан воды и таблетку аспирина — и вернулась домой, к Нарциссу и незаконченной уборке. Хотела по пути зайти к мяснику, чтобы побаловать Сева на Рождество индейкой с крыжовником, но в магические лавки она с недавних пор не совалась, а в маггловском мире творилось что-то несусветное. Казалось, в городе бастовали все, включая гробовщика и местный морг — Лили даже испугалась, что перед ним сейчас начнется драка. Ладно, черт с ней, с индейкой, дома все равно лежит мясо для ростбифа, а голодный Сев привередничать не будет — с этими мыслями она крутанулась на месте и аппарировала в Вишневый переулок, а потом до самого вечера наводила дома порядок и занималась стиркой и другими делами.

В понедельник ее разбудило чириканье птиц. Лили с трудом разлепила глаза. Складки штор наливались серым призраком уличного света, будильник деловито гнал стрелки по круглому циферблату, и она осознала, что звонка пока не было и можно поваляться еще немного. Потом — что сегодня Рождество и можно поваляться даже не немного, и наконец — что в стекло кто-то настойчиво стучится и придется все-таки вставать.

Приглаживая растрепанные волосы, она сползла с кровати, сунула ноги в домашние шлепанцы и отодвинула краешек шторы. И протерла глаза: на заснеженном отливе сидели две рогатые птички. В неярком утреннем свете их грудки и головы отливали то зеленым, то синим, а перья на крыльях и хвосте были красновато-пурпурными, как шкурка винограда. Тонкие острые клювы с двух концов сжимали конверт — и Лили кинулась отворять оконную створку и впускать птичек в дом. Эмма! Ну наконец-то! Господи, она все-таки ответила!

В лицо дохнуло морозным воздухом, вымывая остатки сна. Белый конверт казался холодным на ощупь, один его угол немного подмок в снегу. Пернатые почтальонши выразительно покосились на Нарцисса, вспорхнули под потолок и уселись рядышком на деревянный карниз для штор. Нарцисс не менее выразительно покосился на них, сел под окном и сделал вид, что это не он вчера забрался в шкаф и сгрыз метелку для пыли, — и Лили, больше не обращая на них внимания, дрожащими руками вскрыла письмо.

Пара пассов — и на листке под ее пальцами проступили тонкие сероватые штрихи. Она не стала дожидаться, пока они потемнеют и сложатся в настоящие буквы — сощурилась, вглядываясь в размытые очертания; знаки приплясывали перед глазами и норовили раздвоиться. Так, извинения, что долго не писала, поздравления с Рождеством... Эмма, чучело, ну с лучшей-то подругой эти светские расшаркивания опустить можно?! Малыш бодр и деятелен, они с Саймоном тоже — большое спасибо Сириусу, что вовремя предупредил и они успели смотаться с острова до «карательного визита» Макмилланов... Фух, какое счастье! Они успели, с ними ничего не случилось! Просто камень с души и гора с плеч!

Так, а это что? Еще извинения? Она считает, что не должна была руководствоваться глупыми страхами и непроверенными слухами? Лили дочитала последние строчки, потом перечитала еще раз, и брови сами собой поползли на лоб.

Видишь ли, писала Эмма, о матери твоего Северуса в свое время ходили кривотолки и пересуды едва ли не во всех чистокровных семействах. Поговаривали, что ее настоящим отцом был не старик Принц, а совсем другой человек, очень дурной и жестокий. Я видела в твоем Северусе много фамильных черт и боялась, что это сходство окажется не только внешним. Мне не следовало вываливать свои страхи и подозрения на тебя, так что еще раз прошу прощения за свою чудовищную бестактность.

Божечки, Эмма! Ну хоть раз в жизни можно выражаться понятно? Какие еще «фамильные черты»? И что за «дурной и жестокий человек», которого все считают Северусовым дедом? Нет, прав был Эдди: тут нужно десять веков во всем этом вариться, чтобы просто понять, что у этих чистокровных в голове...

Она за пять минут набросала ответ и вложила в конверт рождественскую открытку из Хогсмида — пусть порадуется маленькому привету с далекой родины. Райские птички слетели с карниза и, настороженно косясь на Нарцисса, забрали у нее письмо. Лили уже закрывала за ними окно, когда взгляд выхватил внизу какую-то темную фигуру.

Он стоял, прислонившись к стене ее дома, зловещий и черный на фоне снежной белизны ее заднего дворика. Сердце больно подпрыгнуло и ухнуло вниз — булавка, куда же делась булавка? — но тут человек внизу пошевелился, с его головы свалился капюшон, и она узнала его гладкую, будто облизанную, макушку и длинный крючковатый нос.

Северус? Что он делает под окном ее спальни, да еще в такую рань? Неужели она напутала с защитными чарами и не дала ему доступ? Господи, только бы он не решил, что она это нарочно!

Не раздумывая, Лили выскочила на лестницу — как была, в ночной рубашке, даже не накинув халатик — и сбежала на первый этаж, грохоча шлепающими задниками о ступени. Вприпрыжку проскочила холл и остановилась только на кухне, в паре шагов от французской двери.

К счастью, он еще не ушел — маячил у стены длинной черной тенью, так низко надвинув на лицо капюшон, что из-под него торчал только кончик носа. За стеклом белел заснеженный задний дворик, и ломаная линия соседской крыши каминной трубой упиралась в серое клочковатое небо. Человек у стены знакомым жестом потер друг о друга ладони, из его рта поднялось облачко пара — и Лили тоже выдохнула, всем телом ощутив, как из спины и плеч уходит напряжение.

— Сев! — позвала она, поворачивая дверную ручку. — Я забыла дать тебе доступ, да? Извини, пожалуйста, я не специально!

От звука ее голоса он вздрогнул и отступил на шаг. Под тяжелыми ботинками скрипнул снег, и где-то вдалеке хриплым карканьем отозвалась ворона. Длинный черный плащ укутывал всю его фигуру, сбегая складками к самым щиколоткам — совсем как у тех Упивающихся в театре... Усилием воли она отогнала непрошеную ассоциацию. Это же Северус, помнишь? Он всегда носил черное...

— Э... Нет, не забыла, но я не был уверен... — он втянул голову в плечи, но крючковатый нос на дюйм высунулся из-под капюшона.

— В чем? Что меня не разбудишь? Да хоть бы и разбудил — подумаешь, ерунда какая! Входи же, не стой во дворе!

И она пошире распахнула перед ним дверь и зябко поежилась — морозный воздух пробирался даже под плотную фланелевую ночнушку.

Помедлив, Северус шагнул внутрь — и сразу же потянул из рукава палочку, накладывая на ботинки чистящие чары. Лили невольно обратила внимание на его движения — ломкие, замедленные, и тонкие кисти казались совсем белыми... Настолько замерз? Ну, зато хромать перестал, а горячий чай мы сейчас организуем, и Бодроперцовое тоже...

Она закрыла за ним дверь и повернула ручку. Северус отступил немного в сторону — от этого движения с его головы свалился капюшон, и Лили ахнула.

Белым выступом — нос. Черными кругами — глаза. Синеватые впадины щек, сухие и растрескавшиеся губы, обметанные алым... Она попятилась, зажимая рот рукой, и его заострившееся, почти бесплотное лицо дрогнуло. Он склонил голову — по щекам скользнули неряшливые, слипшиеся пряди волос — и выставил перед собой пустые ладони:

— Не бойся, я не причиню тебе...

— Да ты уже причинил все что можно и нельзя! — Лили шмыгнула носом. Глаза жгло, под веками вскипали слезы. — Ты себя в зеркале видел? Словно к инферналам собрался Хэллоуин праздновать, а не ко мне на Рождество! Ты это нарочно, да? Нарочно так с собой поступаешь?

Он еще ниже опустил голову. Спрятал руки в складках плаща. Темные глаза смотрели в пол, воспаленные губы кривились в какой-то непонятной гримасе — словно пытались, пытались и все никак не могли улыбнуться.

— Извини, просто... Так получилось — я правда не хотел... — и добавил глухим голосом, виновато и как-то потерянно оглянувшись на дверь: — Мне... мне уйти, да?

Что? Господь всемогущий, дай сил не шарахнуть этого придурка чем-нибудь тяжелым! С прытью, удивившей ее саму, Лили схватила его за руку и заставила развернуться. Приподнялась на цыпочки, что есть силы вцепилась в его плечи — ткань его плаща оказалась неожиданно шелковистой и мягкой на ощупь — и качнулась вперед, нацелившись на уголок его рта. Но он заметил ее движение, и потянулся к ней сам, и губами поймал ее губы — выдохнул, закрывая глаза, и его ладони легли ей на талию.

Сквозь толстую фланель ночнушки они казались почти ледяными. Она дернула за черную прядь волос — Северус послушно повернул голову, потерся носом о ее щеку. Его нос тоже был холодным, но это не имело значения; она пальцем провела по скуле, по колючему от щетины подбородку, коснулась нежного местечка под ухом, пощекотала ресницами — и его кожа схватилась мурашками.

У его поцелуя был теплый, солоновато-металлический привкус. Она расстегнула бронзовую пряжку плаща — тяжелая груда черной ткани осела к ногам, и он переступил через нее, даже не заметив. За плащом последовала мантия; Северус повел плечами, сбрасывая ее на пол, и Лили подняла голову и заглянула ему в лицо — густые ресницы трепетали, расширившиеся зрачки сливались с радужкой... Распластала ладонь на его груди, прикрытой лишь тонкой белой рубашкой — его сердце часто колотилось, глухо толкаясь в пальцы, и волоски у нее на виске до корней пробирало его жаркое, прерывистое дыхание.

Она не помнила, как оказалась в гостиной. Не помнила, кто из них зажег в камине огонь, кто трансфигурировал в матрас расшитую подушечку с дивана и куда делась ее фланелевая ночнушка. Все слилось в какой-то горячий, сладкий туман — лицо Северуса, шальной блеск черных глаз, его руки и губы... От каждого прикосновения внутри вспыхивали искры, и запах его кожи дразнил и пьянил крепче любого вина. Его рубашка была распахнута на груди, и отблески каминного пламени золотом облизывали разлет ключиц; ей захотелось провести по ним языком, и она дернула белую ткань с его плеч — запуталась, потянулась к манжетам, но Северус перехватил ее запястье и помотал головой. Черные волосы качнулись, тяжелыми прядями свисая на лицо.

— Не надо, — его голос был низким и хриплым. — Там шрам, некрасиво...

Какой еще шрам? Откуда? Ей показалось, что его скулы едва заметно порозовели — но тут он притянул ее к себе и поцеловал в шею, и все остальное разом вылетело из головы.

* * *

Лили перевернулась на другой бок и плотнее закуталась в мохнатый серый плед. На полу сквозило, но за забралом каминной решетки горел огонь, и старое чиппендейловское кресло бросало причудливую тень на такой же старый диван. Вышитые лилии потускнели от времени, золотые нитки махрились и вылезали из основы — но полумрак щадил обветшавшую мебель, скрадывая все проплешины и потертости, и в рыжеватых отблесках каминного пламени она казалась такой же новой, как в день покупки.

Наверху скрипнул паркет — значит, Северус уже вышел из ванной. Лили вспомнила, что так и не выпила купленное вчера противозачаточное, и громко позвала:

— Сев! Возьми, пожалуйста, из аптечки зеленый пузырек — на верхней полочке, с краю!

Тишина. Потом мягкий щелчок двери, шлепанье босых ног по ступенькам... Скрип половиц — и в дверях нарисовался его силуэт, размытый в сумраке холла. Только белело пятно рубашки и над ним виднелись очертания узкого, угловатого лица.

Лили потянулась за палочкой. Бархатные шторы с золотыми кистями разъехались в стороны, в комнату хлынул утренний свет, и Северус на мгновение зажмурился. Его волосы, еще не просохшие после ванны, тяжелыми черными прядями падали на плечи, и полы небрежно накинутой рубашки липли к телу. Как и подштанники — потемневшая от влаги ткань обтянула острые худые колени. По голым икрам спускались черные волоски — мягкая, густая поросль...

— Как стада коз по склонам гор Галаадских, — Лили кивнула на его ноги. — А ты сам — как овца из купальни. Только нестриженая и совсем мокрая.

И приглашающим жестом откинула плед, похлопав рядом с собой по трансфигурированному матрасу.

— И черная, надо полагать? — Северус усмехнулся, приподнимая брови. Подошел ближе — так же бесшумно, как Нарцисс, который белой тенью проскользнул за ним в комнату. — Держи свое зелье.

И осторожно опустился на самый край матраса, протягивая ей зеленый пузырек. Она вытащила пробку и заранее поморщилась: противозачаточное у Джиггера было еще хуже, чем у Малпеппера, и вкусом напоминало ушную серу, посыпанную смесью селитры и толченого перца. Зато и действовало сразу, а не только если принимать заранее...

— А вот без «алой ленты» можно было и обойтись, — покосившись на его воспаленные губы, Лили одним махом проглотила противное зелье и испарила пузырек. — Как ты умудрился их так обветрить? Долго был на морозе? Собирал ингредиенты или что-то в этом роде?

Он пожал плечами, забрался под плед и во весь рост вытянулся на полосатом матрасе, закинув руки за голову. Его рот блестел от заживляющей мази, но этот блеск только больше подчеркивал все шелушинки и трещинки. Полы рубашки расходились на груди, обнажая розоватую, распаренную после ванны кожу. Черная дорожка волос по животу спускалась к пупку и уходила за резинку подштанников.

— Нет, я ничего не собирал, — наконец сказал он. — Просто долго бродил по улицам. Там... в общем, это длинная история. И не очень-то приятная.

— Ты же знаешь, что я не отстану, — Лили пристроилась к нему под бок. Уткнулась в подмышку, свернулась калачиком, умудрившись не запутаться в подоле ночнушки — он выпростал руки из-под головы, обнимая ее за плечи. Голой шеи коснулось что-то маленькое и холодное — скосив глаза, она убедилась, что манжеты его рубашки были тщательно застегнуты на серебряные запонки. Даже после ванны не поленился... Интересно, что у него там за шрам, раз он его так старательно скрывает? Опять промахнулся с Режущим, боится разноса и ждет, пока все окончательно заживет?

— Где-то с месяц назад мои исследования зашли в тупик, — начал Северус, рассеянно проводя ладонью по ее волосам. Потом запустил в них пальцы — и она чуть не замурлыкала, жмурясь и подставляясь под его руку. — Мы явно что-то упускали — что-то, связанное с темной скверной. Мне были нужны первоисточники: «Об исцелении недугов телесных и душевных» Квинтии Маккуойд и «De aqua amarissima» ее учителя Дамьена Кроткого — она собрала его записи и снабдила примечаниями...

— Что? — моргнув, Лили высвободилась из его объятий. Села на матрасе, по-турецки скрестив ноги, и уставилась на него сверху вниз. — Но там же язык четырнадцатого века! Английский, французский, да еще и латынь — просто голову сломать можно!

Северус возвел глаза к тяжелой кованой люстре. Расплылся в ленивой усмешке — как книззл, который так объелся, что может только щуриться на вожделенную канарейку.

— Переводчики, Лили. Это такие специальные маги, которые... ай! — он брыкнул ногой — Нарцисс, все это время чинно сидевший сбоку, подкрался и одним неуловимым движением цапнул его за пятку.

— Quomodo ceciderunt fortes⁽¹⁾, — Лили назидательно воздела палец. — И так будет с каждым, кто выпендривается перед ближним своим.

Уязвленный в самую пятку выпендрежник обиженно сверкнул глазами, но ничего не сказал. Она показала ему язык, сгребла кота в охапку и затащила к себе на колени. И расправила подол ночнушки, пряча под него озябшие ступни — от камина по гостиной расходились волны жара, но снежная белизна за окном напоминала о зимнем холоде.

— Так вот, о книгах, — Северус снова стал серьезным. — Сначала мне пришлось кое-что сделать, — поморщившись, он потер предплечье. — Но потом я получил к ним доступ — они были у Темного Лорда, их ему отдал Регулус Блэк... И оказалось, что темная скверна — просто обычная болезнь.

Замолчав, он отвел взгляд в сторону. Уставился на напольные часы в резном корпусе из красного дерева — за стеклянной дверцей ходил взад-вперед начищенный маятник, и неподвижные гирьки отливали латунью.

— Обычная? В смысле? — нахмурилась Лили. Нарцисс топтался у нее на коленях и все никак не мог угомониться — она почесала его за ухом, погладила по спинке, и он плюхнулся на нее теплым пузом и затарахтел, будто мамин сломанный холодильник.

— Ну, обычная инфекция... Как все маггловские и магические. Только поражает не горло или нос, а мозг со всеми вытекающими симптомами. Это и есть те частицы скверны, которые находили в крови больных, — вздохнув, он откинул голову на матрас — непросохшие волосы раскинулись по полосатой ткани, и под его затылком расплывалось темное влажное пятно. — А потом в дело вступает пресловутый иммунный ответ, который тем сильнее, чем могущественнее маг. И организм начинает атаковать собственные клетки. Аутоиммунное заболевание — у магглов их много... А дальше все просто: чем могущественнее маг — тем больше у него власти, чем больше власти — тем больше на него обиженных, и вот уже смерть от скверны связывают не с усиленным иммунным ответом, а с наказанием за мифические грехи, — по его губам скользнула колючая, злая усмешка. — Такое вот заблуждение длиной в пять столетий.

— То есть это была... одна большая ошибка? — не веря собственным ушам, переспросила Лили. — И Квинтия Маккуойд разобралась во всем еще в пятнадцатом веке?

Северус пожал плечами, безразлично глядя в потолок. Его длинные ноги были согнуты в коленях — словно две горки под серым пледом.

— Не совсем, — нехотя сказал он. — Какую-то часть после лекции об иммунитете сообразил я, а остальное — целитель Фоули. По записям Квинтии Маккуойд. Они исследовали тела тех, кто умер от скверны, наблюдали за сквибами и детьми-магами — в отличие от магглов, они тоже заражались этой болезнью, но их магия была слабее, организм не пытался уничтожить сам себя, и поэтому они выздоравливали. У них в крови Квинтия и нашла частицы чистоты... — он слегка повернул голову и взглянул Лили в глаза. — То есть антитела к этой инфекции. Самые обычные антитела... А сама инфекция имеет темномагическое происхождение. По крайней мере, целитель Фоули клянется, что это именно так, и он в жизни не видел, чтобы проклятие маскировалось под инфекцию и побеждалось антителами.

Северус помолчал, потом заговорил снова, и в его голосе отчетливо слышались усталые нотки:

— Уж не знаю как, но они сумели подобрать к нему ключик и нащупали единственную работающую комбинацию. Дамьен считал, что эта болезнь ниспослана им в наказание за гордыню, и только нищие духом способны ее победить; чтобы проверить свою теорию, он заразил какого-то сквиба — Квинтия пишет, что была против такого риска и ее учителя посадили за это в тюрьму, но она взяла у переболевшего мальчика кровь и вылечила его отца.

Переболевший мальчик-сквиб? О Господи, да это же Терциус Блэк, сын Проциона Блэка! Так вот зачем он его заразил! А Амброзиус и Квинтия пытались остановить рискованный эксперимент... еще бы, он же на чужом ребенке опыты ставил, неудивительно, что родители так взбеленились! И ведь разгадка все это время была у нее под носом — нет бы самой о переводе подумать!

Застонав, Лили звучно хлопнула себя по лбу — Нарцисс дернул ушами и снова уложил морду на лапы, но Северус завозился, садясь на матрасе. Непросохшие черные пряди падали на щеки, и белая рубашка облепила плечи — почти прозрачная там, где ее намочили волосы...

— Что-то случилось? — он нахмурился. Переносицу рассекла тонкая морщинка.

— Нет, ничего, — слабо откликнулась Лили. — До меня только сейчас дошла одна важная вещь... по работе, — добавила она, краем глаза заметив, что огонь в камине окрасился в зеленоватые тона. Опять Мэри? Или кто-то другой?

— Ну, хоть какая-то польза, — фыркнул Северус, мельком глянул на камин и тут же потерял к нему интерес. — Что до меня, то я вернулся к тому, с чего начал: Сигнусу Блэку нужен эликсир с кровью переболевшего родственника. То бишь ребенка — среди взрослых Блэков нет ни слабых магов, ни сквибов...

В дымоходе загудело и засвистело — Лили едва успела спихнуть с колен Нарцисса и вскочить на ноги, как зеленое пламя всколыхнулось и выплюнуло на пол маленькую коробочку, завернутую в подарочную бумагу.

В руках Северуса уже была палочка. Он направил ее на подарок — прошептал инкантацию, выждал пару секунд и кивнул, давая понять, что не нашел никаких проклятий.

— А чем это плохо? — она подняла коробочку с пола и взглянула на ярлычок. Хм, от Руби? — Ты же давно говорил, что ваша главная надежда — это ребенок Нарциссы. Сделаете ему прививку, и все — магглы всем детям их делают...

Он не ответил — молчал так долго, что Лили успела забеспокоиться. Фланелевая ночнушка укутывала ее почти до пят, но босые ступни мерзли на холодном паркете. Руки сами снимали с подарка разноцветную обертку — совсем как в школе, когда она чистила для Северуса скарабеев, отрывая жесткие надкрылья...

— Нарцисса потеряла ребенка, — наконец сказал он. — Антенатальная гибель плода.

И отвернулся, небрежно придерживая в пальцах палочку. Уставился в окно — на крупные снежинки, похожие на клочья ваты; они сыпались и сыпались с рыхлого неба, будто кто-то наверху распотрошил детскую игрушку.

— Ох, — Лили выронила подарок Руби — тот с грохотом покатился по паркету. Метнулась к Северусу, с размаху плюхнулась перед ним на колени и схватила за руку. — Боже, мне так жаль! Это просто ужасно...

— Да я-то что, — его губы дернулись. Он привычно склонил голову, но из-за уха выбилась только одна черная прядь — свесилась на лоб, больше оттеняя бледную кожу, чем закрывая глаза. — Это же ее ребенок... Жаль только, что все оказалось напрасно, — и потер предплечье сквозь ткань рубашки — как видно, его шрам сильно зудел.

Его лицо казалось застывшим и отрешенным — но полукружья ресниц почти опустились на щеки, и воспаленные губы кривились в болезненной гримасе. Лили сжала его ладонь, судорожно подыскивая нужные слова, но тут он увидел что-то у нее за спиной, и безразличная маска дрогнула. Северус моргнул, клацнул зубами, подбирая отвисшую челюсть, и его брови сошлись на переносице.

— Ты... пользуешься средствами профессора Шевелюруса? — на его лице отражалась странная смесь удивления и раздражения.

Лили оглянулась. Забытый подарок валялся на полу рядом с чугунными прутьями каминной решетки. В сероватом дневном свете бока коробочки отливали перламутром. На крышке нагло скалился тот самый тип с плакатов — на этот раз он рекламировал что-то для кожи и поворачивался то одним, то другим боком, показывая идеально гладкие щеки.

Она подозвала к себе перламутровую коробочку — та неожиданно удобно легла в ладонь — и наконец-то прочитала вложенную открытку. Да, и в самом деле для кожи... Отбеливающее средство от веснушек и пигментных пятен — Руби писала, что штука просто волшебная, несмотря на дурацкую рекламу, и советовала обязательно попробовать.

Северус сидел на матрасе, склонив голову набок, и с изумленным отвращением рассматривал крем, словно никак не мог решить, живая крыса у нее в руках или все же дохлая.

— Подарок от коллеги, — пояснила Лили. — Странно, что она поддалась на его шарлатанские бредни — наверное, это беременность так на нее повлияла.

Длинные ноги шевельнулись под пледом, пихнув в бок задремавшего Нарцисса — кот укоризненно поднял лобастую голову. Северус погладил его с таким видом, как будто хотел укусить.

— Выглядит омерзительно, — крупные ноздри сердито раздувались. — Не понимаю, как это вообще кто-то покупает. Не говоря уж о бездарно потраченных ингредиентах. Чешуя раморы! Шерсть химеры! И все ради того, чтобы потешить раздутое эго тщеславных куриц с пустыми головами и тугими кошельками!..

Если бы гневные взоры могли испепелять, от крема бы остались одни угольки. Лили покосилась на его палочку — кажется, черный кончик уже начал светиться красным — и преувеличенно бодро сказала:

— И кстати о покупках. Я же так и не отдала тебе твой рождественский подарок — Акцио билеты!

И отправила крем в ванную — если уж быть курицей, то пусть хотя бы не веснушчатой, — а когда подняла голову, в комнату уже успели впорхнуть два картонных квадратика. Они стрелой мелькнули на фоне бежевых обоев, перемахнули через изогнутую спинку чиппендейловского дивана — только почему-то зеленые, а не черные... Хотя стоп, вот и черные, и тоже опустились к ней на колени. Четыре билета, а не два? Но как такое возможно?

Северус фыркнул и покачал головой:

— Будем считать, что свой рождественский подарок ты уже нашла. Хотя что-то не вижу у тебя ни елочки, ни рождественского носка, — и, скрестив руки на груди, выразительным взглядом обвел гостиную.

— Я не стала украшать дом без тебя — вдруг ты захочешь что-то изменить, — рассеянно откликнулась Лили и во все глаза уставилась на билеты. — Как, в Уэльский питомник? «В стоимость включен часовой полет на драконе»?

Он так старательно изучал потолок, словно и впрямь нашел там что-то интересное. На бледных щеках розовел румянец.

— Ну, ты же хотела на них полетать, — сообщил он кованым листочкам люстры. — А мы и так почти нигде не бываем.

— А... Знаешь, я тоже об этом подумала, — растерянно сказала Лили. — И тоже купила билеты — на лекцию Фламеля, ее перенесли в магическую часть Альберт-Холла. Вот, держи, — и, отправив свой подарок на каминную полку, протянула ему два оставшихся квадратика.

У Северуса загорелись глаза. Он взял у нее билеты — сощурился, вглядываясь в мелко напечатанную дату...

— Двадцать девятое? Лекция о создании Философского камня? Ну ты даешь — я бы ее точно пропустил! — и, немного помолчав, добавил уже совсем другим тоном: — Жаль только, что им никакой Философский камень не поможет.

«Им»? Это Сигнусу Блэку и... кому еще, Нарциссе? Лили бросила на него вопросительный взгляд — Северус вздохнул и лег на спину. Вытянул под пледом ноги — из-под мохнатого краешка выглянули узкие бледные ступни, и полы расстегнутой рубашки раскинулись по матрасу, точно белые крылья.

Но ее подарок из рук он так и не выпустил. Золотое имя Фламеля мягко переливалось на двух картонных квадратиках.

— Я о матери, — неохотно пояснил Северус. — Она заразилась первой и проболела дольше всех, поэтому ее мозг так сильно и пострадал. Инфекцию я вылечил, но слишком поздно — поврежденные клетки ей никто не восстановит, — он мельком взглянул на билеты. — Даже Философский камень, увы.

Ох... Бедный Сев. И бедная его мама — это сколько же лет она проболела... В памяти шевельнулось что-то смутное, еще до конца не оформившееся; Лили запахнула на груди ночную рубашку и подбросила в камин еще дров — свежие поленья легли поверх прогоревших, черно-серых и чешуйчатых, будто шкурка ишаки. За чугунной решеткой мельтешили маленькие саламандры, бегали по золе, носились друг за дружкой в языках пламени — и такие же саламандры огненными вспышками крутились у нее в голове. Северус и его мама, Орион Блэк, которого помогла вылечить Эмма, опять Эмма и ее недавнее письмо, и наконец Амброзиус и отчет из аврората...

В камине треснул сучок — и внезапно все встало на места. Будто впереди вспыхнула лампочка, озаряя недостающие кусочки мозаики.

— Сев... Кажется, я поняла, — Лили обернулась, и он кивнул в знак того, что слушает. — Ее убили Блэки. В смысле, Квинтию Маккуойд... Уж не знаю, за что и почему, но их за это прокляли — Маледиктусом, это кровное проклятие, которое передается по наследству...

У Северуса отвисла челюсть. Он рывком сел на матрасе — забытые билеты свалились на плед с живота — и вытаращился на Лили ошалелыми, совершенно квадратными глазами.

— Ты... Ты стала изучать Темные искусства? — кажется, он бы меньше удивился, если бы она сказала, что с Сами-Знаете-Кем нужно бороться любовью, а не войной.

— Нет, что ты, — она моргнула. — Мне по работе было нужно — я изучала память того, кто наслал это проклятие на ее убийц. Остальное мне объяснили эксперты из аврората.

Северус скептически приподнял брови. Покосился на палочку, явно подумывая о Фините Инкантатем, и наконец кивнул:

— Ну ладно, допустим. И что дальше?

— Дальше проклятие проснулось — сработало отлагательное условие, «когда старшие забудут, а младшие не будут знать». И прямые потомки убийцы стали заболевать тем, от чего их спасла Квинтия Маккуойд, то есть темной скверной, — Лили вытерла о подол ночнушки внезапно вспотевшие руки. — Там было еще ограничительное условие — «и никто из признанных ими не сможет от нее исцелить»... ну, это тоже сбылось, им помогла только Эмма, которую они не признавали родственницей, а у всех остальных кровь не подошла, — добавила она.

Северус нахмурился. Подобрал под себя ноги и уперся ладонями в колени — расстегнутые полы рубашки широко разошлись, обнажая бледную грудь и впалый живот.

— То есть... это была месть? — на его лбу прорезались морщины. — Чтобы эти гордецы были вынуждены просить о помощи, тем самым признавая потенциального донора родней, и раз за разом запускали механизм проклятия... — он замолчал, явно что-то обдумывая, и машинально почесал предплечье. — Нет, не сходится. То есть убить они, конечно, могли, вот только первыми заболели не они, а моя мать, хотя Принцев тогда еще и в помине не было.

Лили кашлянула. Уставилась на Северуса — и внезапно поняла, что разделяет его недавний интерес к люстре. Если подумать, то вон те металлические листочки очень даже ничего, не говоря уж о плавном изгибе черных рожков...

— Эмма сказала, что твоя бабка изменяла мужу с каким-то дурным человеком, — наконец выпалила она и крепко зажмурилась. — Так что твоим дедом вполне может оказаться кто-то из Блэков — ну, с учетом того, кого Макмилланы считают дурными людьми...

И отважилась разлепить один глаз.

Северус моргнул. Открыл рот. Закрыл рот. Приподнялся, качнулся вперед, потом с размаху плюхнулся на пятки — полотняные подштанники туго облепили колени. Запустил руку в волосы — и вдруг расхохотался в голос... запрокинул голову, всхлипывая и утирая слезы, и на его худой шее мелко подрагивал острый кадык.

Низкий, хрипловатый смех клокотал у него в горле, как вода в закипающем чайнике. Разбуженный Нарцисс воззрился на него с немым укором и демонстративно поднялся с пледа. Задрав флажком хвост, процокал когтями по паркету, запрыгнул на кресло рядом с камином и свернулся на сиденье — белым клубком на потертой зеленоватой обивке.

— О Боже, Лили, — отсмеявшись, сказал Северус. — И какие еще скелеты моей развеселой семейки прячутся у тебя в шкафах? — протянув руку, он легонько щелкнул ее по кончику носа и снова хохотнул, но смешок вышел каким-то нервным. — Ты б хоть предупреждала, что ли, прежде чем такие новости вываливать.

Но его губы все еще насмешливо кривились, и голосу недоставало яда.

— Ну, во-первых, я и сама не знала — Эмма мне только сегодня написала, — потупившись, Лили ковырнула уголок пледа и подцепила ногтем длинную ворсинку. — Во-вторых, я могу ошибаться — в конце концов, это всего лишь старая сплетня. Досужая выдумка чистокровных снобов...

Северус покачал головой, и по его плечам рассыпались смолянисто-черные волосы — скользнули по складкам кипенно-белой рубашки, как змейки по ангельским одеждам.

— Если и выдумка, то Малфой о ней знает. Я только сейчас понял, о каком неполнородном родстве он все это время толковал и почему так напирал на мою разбавленную кровь.

А потом его лицо едва уловимо изменилось. Смягчившиеся губы приоткрылись, черные ресницы распахнулись шире — и Лили задохнулась от пронзительной, больной, почти пугающей нежности, которая светилась в этот миг в его глазах.

— Если мне удастся обойти проклятие и спасти Сигнуса Блэка... — он сглотнул, опуская взгляд, и срывающимся голосом пробормотал: — Боже, Лили... Ты... ты просто не представляешь, что для меня... для нас...

И, когда от волнения у него перехватило горло, он поднес к губам ее руку — и бережно, благоговейно поцеловал тыльную сторону ладони.

1) «Как пали сильные» (лат.)

Вернуться к тексту

Лили думала, что после такой новости он сразу же убежит к Малфоям, делиться открытием и варить им зелье, и предложила сначала хотя бы позавтракать. Немного поколебавшись, Северус кивнул — но когда она пожарила яичницу с беконом и пришла звать его к столу, то увидела, что он задремал, завернувшись в плед и подложив ладонь под щеку, и к нему под бок уже успел пристроиться Нарцисс.

Он продрых почти весь день, пропустив праздничный ростбиф и нашествие сов с подарками, и проснулся только вечером, когда у Лили лопнуло терпение и она пошла украшать дом.

Повинуясь движениям ее палочки, на потолке одна за другой вырастали еловые лапы — пахли морозно и искристо, смыкались над головой, превращая маленькую гостиную в огромный лесной шатер. В отблесках каминного огня темная хвоя отливала изумрудом. Подумав, Лили добавила пару спиралей, и на ветвях закачались чешуйчатые шишки.

Но вдруг в лицо дохнул холодный ветер, взмахнув золотыми кистями на шторах. Еловые лапы подернулись сединой, и на каждой иголке повисли колючие пушинки инея — потолок замерцал, переливаясь призрачным хрусталем, и Лили обернулась.

Северус лежал на спине, спеленатый пледом, точно мохнатая куколка. Его лицо было спокойным и расслабленным, как у спящего, и только приглядевшись, Лили заметила, что уголки его губ едва заметно подрагивали, а из-под пледа высовывался кончик волшебной палочки. Вот притворщик! Словно почувствовав ее взгляд, он открыл глаза — в глубине темных зрачков медленно разгорались ленивые, жаркие искры.

До спальни они тем вечером так и не добрались.

* * *

Праздничной эйфории хватило на весь вторник и на утро среды. Отдохнувшая и воодушевленная, Лили чуть ли не вприпрыжку прискакала на работу — и обнаружила, что в лаборатории еще никого нет. Лишь аквариум со слепками, который парил над полом. Без подставки, без крышки, без... она пригляделась внимательнее — и без стенок тоже, так что куб зеленой жидкости удерживала на месте только магия.

Ах да, Эдди же предупреждал, что собирается кое-что подправить в цепочке чар... Снятые стекла выстроились в ряд у его стола, и на одном из них чернела мембрана вокализатора. Значит, задать вопрос Прорицателю пока не получится, придется ждать, пока его не соберут обратно. Жалко — ей так хотелось разобраться, отчего он посоветовал Петунье переехать в Новую Зеландию. Из-за того, что ей там будет лучше? Или из-за того, что в Англии все в упадке, одна забастовка следует за другой, и улучшений явно не предвидится?

Она подошла к висящему в воздухе кубу и вгляделась в зеленые завихрения. Амброзиус следовал за своей Квинтией, словно притянутая звездой планета; из основания мозга на мгновение высунулось разноцветное щупальце — и снова спряталось, как улитка в раковину.

— Я разгадала твое проклятие, — сказала ему Лили. — С твоей стороны было очень некрасиво насылать его на людей, которые ничего тебе не сделали. Интересно, ты хоть знал, чьих потомков проклинаешь?

Знал, наверное — не зря же он конфликтовал с Томасом-Рифмачом, их предком по женской линии, и Кассандрой Трелони, которая консультировала Финеаса Найджелуса Блэка и помогала ему советами... Впрочем, теперь это уже неважно, важно распутать то, что он наворотил. Если все окажется правдой, и Северус и впрямь родня Блэкам, он сможет сварить эликсир со своей кровью для всего старшего поколения. А детей придется прививать, пока они маленькие и их магия еще слаба — главное, чтобы это делал не кто-то из родственников, а чужой человек, тогда ограничительное условие будет выполнено. В идеале, конечно, надо бы прививать от скверны вообще всех детей, а не только Блэков, но маги для этого слишком консервативны, и непонятно, как их уговаривать.

И самое обидное, что все эти проблемы — дело рук одного мстительного идиота. Натворил дел, а остальным расхлебывать... Словно почувствовав ее осуждающий взгляд, Амброзиус отплыл подальше и спрятался за Томасом-Рифмачом — и Лили, махнув на него рукой, пошла заваривать чай и читать утреннюю газету.

Через пару минут в чашке уже плескался «Эрл Грей», расточая горьковато-свежий аромат бергамота. Она отнесла чай на свой стол и зашуршала последним выпуском «Пророка». Что ж, посмотрим, какой лажей власти нынче кормят граждан... Так, это опять Шевелюрус — «Всего одно мытье головы — и ваши волосы перестанут выпадать! Покупайте чудо-шампунь чудесного профессора Шевелюруса!» Господи, как же он задолбал со своей идиотской рекламой... Это заметка о драконьей оспе — «выявлен новый штамм, резистентный к сыворотке, в Мунго уже трое заболевших»... А это что, очередная статья про злых и ужасных магглорожденных, которые воруют магию у своих чистокровных соседей? Да не просто статья, а целое интервью! С... ну да, с мадам Пик, владелицей мясной лавки. Совесть слабо шевельнулась, напоминая о заколдованных колокольчиках, но уже через мгновение стыд сменился злостью, и Лили чуть не поперхнулась чаем.

«Несчастная жертва» врала, врала беспардонно и нагло — и покупателей-то у нее сманили, и холодильную витрину разбили, а кто виноват? Магглорожденные соседи, конечно! И то, что ее племянник родился сквибом, тоже их вина: украли магию, гады, и отдали собственному ребенку! Ну не глупость ли, а? И дальше сплошное квохтание и блеяние, что бестолковые власти не принимают никаких мер, в то время как коварные соседи пользуются ворованной магией и не желают добровольно принимать блокирующее зелье.

Господи, и это «Пророк»! То, что читают по утрам во всех магических семьях — да что там в семьях, эту гадость даже школьники читают! Пальцы сами собой скомкали мерзкую газетенку, и бумажный мячик упруго отскочил от матово-черной двери... которая вдруг взяла — и распахнулась настежь.

Лили уже мысленно приготовилась извиняться перед коллегами, но на пороге стояла Берта Джоркинс — хмурая, осунувшаяся и с двумя книгами под мышкой. На подоле ее мантии и мысках туфель отчетливо виднелись засохшие брызги грязи.

— Привет, — Лили заставила себя улыбнуться. — Ты ко мне? Я как раз заварила чай, будешь?

Но Берта не ответила, только крепче сжала свои книжки и переступила порог. И сощурилась, кривя губы в презрительной усмешке.

— Чай пьешь, да? — сквозь зубы процедила она. Яда в ее голосе хватило бы на десяток гадюк. — Считаешь себя самой умной? Думаешь, изменила будущее — и все, и плевать на тех, кто теперь погибнет? Сто тысяч галлеонов, и это на одних гробах... детских гробах, не взрослых! Пергамент из человеческой кожи — еще двести, сто пятьдесят — экспорт внутренностей для антропомантии... Они создадут настоящую машину смерти — доходную машину смерти, а тебе и горя мало!

Она сделала шаг, затем второй... Ее глаза пылали, каштановые кудри стояли дыбом — не спасала даже стягивающая их лента. На кончиках волос проскакивали голубые искры.

— Берта, ты о чем? — Лили моргнула. Ее рука задрожала, и чашка звякнула о стол — на полированном дереве расплылась лаково-гладкая лужица чая. Какая еще... машина смерти? Это случится, если Сами-Знаете-Кто придет к власти?

— Ой, только не надо строить из себя святую невинность! — лицо Берты исказилось, пухлые пальцы стиснули корешок книги ¬— под ногтями тускло блеснули золотые буквы. — Ты все знала с самого начала, потому и разбила пророчество Кассандры! А оно далось тебе в руки — и как мы это пропустили...

Она подходила все ближе и ближе — надвигалась ожившей грозой, увенчанная короной потрескивающих молний, и ее волосы темной тучей клубились над головой. Лили замерла, как под взглядом василиска, невольно вжимаясь в спинку стула — ее палочка лежала на другом столе, осталась рядом с фарфоровым заварным чайником...

— Но... я и правда ничего не понимаю, — она облизнула пересохшие губы.

Берта остановилась, коснувшись бедром столешницы. За ее плечом зеленым кубом возвышался аквариум, и белые слепки метались по нему, как испуганные медузы перед штормом.

— А ты неплохо притворяешься. Не знала бы — могла бы и поверить, — на бледном, перекошенном лице мрачным огнем полыхнули глаза. — Вот только ты кое-чего не учитываешь. Думаешь, с пророчествами все так просто, захотела — родила Избранного, захотела — не родила? — она подалась вперед и прошипела: — А вот и нет. Твоя судьба догонит тебя. Найдет, куда бы ты ни спряталась.

Их разделяла какая-то пара дюймов. Ноги затекли, и спинка стула больно давила под лопатку, но пошевелиться не было сил. Четко-четко, как под лупой, Лили видела расширенные зрачки Берты, и алую сеточку капилляров на белках, и черные точки на кончике носа; чувствовала на лице ее тяжелое, прерывистое дыхание... От нее пахло благовониями — сандалом, и миррой, и душновато-сладкими нотками ладана.

— А мы твоей судьбе немножко поможем, — Берта выпрямилась и надменно вздернула подбородок. — И тогда предначертанное сбудется, и истребится враг.

Ее слова упали в тишину, будто последние капли в клепсидру, и в мире что-то сдвинулось, что-то откликнулось из небытия — нездешним холодком потянуло по хребту, тошнотой подкатило к горлу, и все вокруг стало прозрачным и тонким, словно сквозь эту реальность на миг проступила другая, похожая на нее, точно негатив на готовое фото... Расширившимися глазами Лили смотрела на Берту — как она перекладывает книги в левую руку и уходит, закрывая за собой дверь, — и не могла ни выдохнуть, ни вдохнуть.

* * *

Эдди появился в лаборатории ровно через десять минут. Лили вывалила на него все, что только смогла вспомнить — и нелепые обвинения, что она-де изменила будущее и разбила пророчество Кассандры, и этот бред насчет Избранного и пришедших к власти Упивающихся... Эдди слушал, не перебивая, и его жизнерадостное лицо было напряженным и серьезным.

Потом он поинтересовался, как именно она взяла пророчество — услышал, что оно скатилось с полки и разбилось, а она просто не смогла его поймать, и вздохнул с облегчением. И пояснил, что в таком случае это ничего не значит, раз она дотронулась до него, когда оно уже упало, а потом посоветовал меньше забивать голову всякой ерундой. Мол, принц, который не принц — это слишком расплывчато, несчастье одних обернется спасением многих, потому что победа всегда оплачивается чьей-то кровью, и даже непобедимость еще не означает ни бессмертия, ни неуязвимости. И, поколебавшись, добавил, что в понедельник, когда в Отделе тайн никого не было, Сибилла Трелони провела какой-то ритуал, якобы поднимающий завесу над прошлым и будущим... в общем, в том зале рухнул потолок, а внутреннее око Берты почти ослепло.

Так она потеряла Дар? Ничего себе! Но зачем они так рисковали? Лили спросила, что с ними теперь будет — Эдди пожал плечами и сказал, что Берта лишь выполняла распоряжения начальства, поэтому ее переведут в другой отдел, либо в департамент транспорта, либо в департамент международного сотрудничества, а вот Сибиллу уже уволили за самонадеянность и нарушение должностных инструкций.

Такого ответа она не ожидала — следующий вопрос комом застрял в горле, и только потом Лили вспомнила, что этот бред об Избранном, которого она якобы не захотела рожать, как-то очень перекликается со словами мадам Мелифлуа. Кажется, там было что-то о сыне, которого у нее теперь не будет... жалко, что Северус не разбирается в предсказаниях — только переполошится, и все, а у него и своих забот хватает. Уж лучше спросить у Прорицателя — должен же он когда-нибудь заработать на полную мощность... И насчет Избранного, и насчет будущего, которое примерещилось Сибилле и Берте. Может, Эдди и прав, и все это ерунда, но уточнить все равно не помешает.

За такими размышлениями день пролетел незаметно. А потом о себе напомнил Северус — очередной склянкой с воспоминаниями и запиской, в которой была всего одна строчка. «Поллукс Блэк, отец Сигнуса и Вальбурги Блэков». Это и есть его дед? Тогда его мать приходится другим детям этого Поллукса единокровной сестрой, а сам Северус — племянником, и сможет вылечить дядю. Но... стоп, раз они его дядя и тетя, то их дети — его двоюродные братья и сестры? И Нарцисса Малфой, и две ее сестры — как бишь их звали... о Боже, и еще Сириус с Регулусом! Просто ужа... то есть замечательно, конечно, что у него есть родственники, но все равно как-то дико.

Помотав головой, Лили перелила содержимое склянки в думосбор и нырнула в чашу. Интересно, как Блэки отреагировали на новости? И как Северус отреагирует на самих Блэков — теперь, когда знает, что они его родственники?

В первом воспоминании Северус отдал готовое лекарство Люциусу Малфою — тот поблагодарил и убрался восвояси, а потом картинка замелькала, и арендованная лаборатория сменилась каким-то мрачным холлом. На стенах горели газовые рожки — их мерцающий свет слабо озарял длинный коридор с вытертым ковром на полу, полный теней, шорохов и перешептывающихся портретов. С потолка свисала люстра, словно оплетенная серебряными змеями, и такие же змеи обвивали подсвечник на старом резном столике.

Заложив руки за спину, Северус со скучающим видом разглядывал комнату; Лили заметила, что его волосы были аккуратно зачесаны назад, новенькие ботинки блестели от ваксы, а из-под рукавов черной мантии выглядывали краешки белоснежных манжет. Надо же, как разоделся! Это ему за репетиторство столько заплатили? Или за те зелья, которые он варил для Малфоев?

Как видно, Северусу надоело ждать — он достал из кармана серебряные часы-луковку и нетерпеливо щелкнул крышкой, но тут в конце коридора открылась дверь, и на пороге появилась высокая худая женщина. В ее высокой прическе посверкивала седина, сощуренные маленькие глазки походили на черные бусины, а изогнутая палочка, которую она вертела в пальцах, напоминала коготь неведомой птицы.

Склонив голову набок, женщина оглядела Северуса от макушки до пят — и вдруг фыркнула, как рассерженная кошка.

— И кто-то подозревал в этом чахлом растеньице побочную ветвь с древа Блэков? У них нет либо глаз, либо мозгов, — она скривила губы в такой знакомой брезгливой гримасе, что Лили не выдержала и хихикнула. Это мать Сириуса, да? По описанию похожа...

— Понятия не имею, мадам, — ровным голосом откликнулся Северус. — Это уж вам виднее, кто вас окружает: слепцы или идиоты.

И, дернув головой в подобии короткого поклона, выставил на шаткий столик две склянки с зельями.

— В синей — Умострильное, для стимулирования мозговой активности, — начал он, но миссис Блэк не дала ему закончить.

— Жалкий полукровка, — выплюнула она. — Плод порока и грязи — да как ты смеешь, гнусное отродье?

Лили не успела заметить движение палочкой — только короткую белую вспышку, залившую мертвенным светом лица портретов, и к Северусу понеслась огненная плеть... изогнулась, пролетела мимо газового рожка, щелкнула рыжими хвостами — но в воздухе уже замерцала радужная пленка, вздулась гигантским пузырем от пола до потолка...

Плеть ударила по щиту — он всколыхнулся и пошел рябью, огненные хвосты чиркнули по нему наискось... и, зашипев, рассыпались искрами. Заклятье развеялось, только красные точки медленно гасли в воздухе.

Портрет какого-то мужчины одобрительно прищелкнул языком, и Лили схватилась за сердце. Ноги стали ватными, колени подогнулись... Эта сумасшедшая — она же могла его ударить! Напала на него, использовала боевое заклинание — почему Северус не бежит оттуда сломя голову?

Но он только спрятал в рукав палочку и одернул манжеты. Радужный щит перед ним лопнул, как мыльный пузырь, и стало видно, что рядом с его новенькими щегольскими ботинками дымится почерневшая ножка столика.

— Так вот, о зельях, — Северус показал на вторую склянку — на его лице не дрогнул ни один мускул. — Этот состав желательно принимать сразу после первого — по одной чайной ложке на ночь перед сном. На месяц вам хватит, потом я сварю еще.

Миссис Блэк сощурилась, разглядывая его, как хозяйка — старую картошку: срезать кожуру и пустить в суп, или не заморачиваться и сразу отправить в помойку?

— И щит не умеешь ставить, — наконец хмыкнула она и уперла руки в боки. — Ну какой из тебя Блэк, ты, позорище носатое?

Северус уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут на стене кашлянул портрет чопорной седой дамы в индийской шали.

— Дорогая внучатая племянница, — она поправила на длинном носу золотое пенсне, — по-моему, вы неоправданно строги к бедному мальчику. Если он перестанет размахивать палочкой, как будто мешает черпаком зелье, то из него еще может выйти толк... скажем, лет через десять-пятнадцать — что скажешь, Арктурус? — она повернулась к соседу, тучному мужчине в красной феске и роскошном атласном халате, но тот только промямлил что-то неопределенное.

Северус и его тетушка уставились на портреты с таким одинаковым возмущением, что Лили не выдержала и снова хихикнула.

— Толк? Из кого, из этого носатого пугала? Дилетанта, который сварил пару зельиц и возомнил себя вторым Альбертом Великим? — в глазах миссис Блэк сверкнул гнев. Палочка-коготь выписала сложную фигуру, и Северус насторожился, но воздух уже задрожал и потемнел — и сгустился в книгу. Старую, разбухшую, с полуоторванными медными застежками, в порыжевшем от времени переплете — выпуклая надпись на нем почти стерлась, и Лили подошла поближе и вытянула шею.

Что? Libellus de Alchimia, «Малый алхимический свод»? Судя по толщине — полная версия, а не сокращенная... с окончанием пятьдесят седьмой главы, с описанием Философского камня... Ладони так и зачесались — от желания почувствовать ее тяжесть, прикоснуться к ломким жестким страницам, пальцем провести по вязи строчек... Лили оглянулась — Северус спрятал руки за спину, не сводя с бесценного трактата широко распахнутых глаз, и, кажется, забыл, как дышать.

Миссис Блэк стукнула по верхней крышке палочкой, и на рыжевато-коричневой коже загорелся экслибрис.

— Это чтоб ты, зельевар-недоучка, не больно-то зазнавался, — она протянула ему «Малый свод» и сварливо добавила: — Успеешь за сутки?

У Северуса отвисла челюсть. Он со стуком захлопнул рот, но потом опомнился и закивал, как китайский болванчик.

— Вот и славно, — ее голос стал вкрадчивым. — Не хотелось бы завтра соскребать со страниц твои кишки — я еще собиралась научить тебя паре-тройке нормальных щитов.

Книга поднялась в воздух — проплыла над подставкой для зонтиков в виде лапы тролля, потом над столиком со змеиным канделябром. Газовые рожки мягко освещали и покоробившийся переплет, и позеленевшие медные застежки... Миссис Блэк сунула палочку в карман мантии, и Лили почувствовала, что движется вверх. Краем глаза она еще успела увидеть, как ошалевший Северус дрожащими руками прижимает к груди свое сокровище — и ее выдернуло из думосбора, как пробку из бутылки.

Вместо мрачного холла перед глазами проступил ободок каменной чаши. На донышке медленно кружилась серебристая субстанция — Лили смотрела на неестественно ровный, неживой свет, и к радости за Северуса примешивалась тревога.

Ну у него и тетушка — тут и без проклятия не захочешь, чтобы такая знала о родстве. Хоть и Альберта Великого для него не пожалела, и пообещала научить новым щитам, но все равно как-то... неуютно. Это ведь был вчерашний день, так? Он хоть цел после сегодняшнего «урока»?

Она так резво выскочила из дома, что едва не прищемила дверью край плаща.

* * *

Лекция в Мунго уже подходила к концу. Лили топталась на пороге, из последних сил борясь с искушением наклониться к замочной скважине. Наконец часы показали семь — она отошла в сторону, пропуская рванувших на волю целителей, и проводила взглядом разношерстную толпу.

Северуса среди них не было. Как, опять? Сердце тревожно сжалось, но из аудитории доносились чьи-то голоса, и она заглянула внутрь.

За высокими стрельчатыми окнами стояло ясное утро — наколдованное, конечно, но совсем как настоящее. В столпах солнечного света медленно кружились пылинки, и на полу и партах лежали размытые золотистые пятна. Северус замер перед преподавательским столом — его собеседника Лили не видела, только слышала голос...

— ...спросить, как здоровье нашей пациентки?

Да это же целитель Хопкирк! О ком он говорит? Северус ничего не рассказывал ни о каких пациентках... Да и вообще явно не ожидал такого вопроса — смутился, втянул голову в плечи, так что длинный крючковатый нос едва не уткнулся в грудь.

— Не переживайте, — похоже, целитель Хопкирк правильно истолковал его молчание. — У вас не было выбора — кровотечение в таких случаях всегда опасно, а в больницу вы ее по понятным причинам доставить не могли.

Что? Кровотечение? Кто-то был ранен? Та женщина, которая пострадала при нападении на маггловских железнодорожников... как ее, Беллатрикс Лестрейндж, да? Но при чем тут Северус? Он что, лечил эту террористку? Лили немного приоткрыла дверь, чтобы лучше видеть целителя Хопкирка — тот сидел за столом, откинувшись на спинку кожаного кресла. В наколдованном солнечном свете его седая шевелюра отливала серебром, широкие рукава бледно-зеленой мантии накрывали стопку пергаментов со студенческими работами.

— Она выздоравливает, но... меня смущает тот прием, который она вам оказала, — наконец сказал Северус. На его скулах алели пятна румянца.

Откинув голову, целитель Хопкирк расхохотался — его густой, добродушный смех волной прокатился по аудитории.

— Бросьте, — отсмеявшись, он махнул рукой — словно всплеснула крыльями бабочка-капустница. — Знаменитый темперамент Блэков — не худшее из того, с чем приходится сталкиваться целителю. Вы успели, я успел, она жива, а остальное... в руке Божьей, — его лицо посуровело, высокий лоб прорезали морщины.

«Темперамент Блэков»? Тогда это кто-то другой — та женщина Лестрейндж, а не Блэк. Может, миссис Снейп опять что-то натворила? Но откуда ему знать о ее происхождении? Северус не стал бы об этом рассказывать, если Блэки признают его родственником, то на него падет проклятие Амброзиуса...

— Но я хотел поговорить с вами о другом, — целитель Хопкирк облокотился о стол. — О диагностической легилименции. Мистер Снейп, буду с вами откровенен: среди менталистов редко можно встретить выдержку, подобную вашей, так что если вы решите избрать для себя карьеру в этой области — мое отделение охотно примет вас на стажировку.

Северус вскинул голову, но тут же снова потупился. Фальшивые солнечные лучи падали сквозь стрельчатое окно у него за плечом, и от этого казалось, что его черную фигуру и резко очерченный профиль окутывает пылающий нимб.

— Вряд ли это возможно. Я здесь только благодаря любезности целителя Поука, — неохотно пояснил он. — У меня нет права... сдавать экзамены и претендовать на диплом.

— Ну, с дипломом мы что-нибудь придумаем, — целитель Хопкирк прищурился. — Не так уж часто встречаются уникумы, которые способны погрузиться в сознание пациентки — и одновременно залечивать собственную рану, к тому же заклинанием, которое я никогда раньше не слышал.

Вот теперь Северус точно смутился — забормотал что-то невразумительное о разделении сознания и точечной легилименции, но Лили нахмурила брови. Так он тоже был ранен? Это они с миссис Блэк так тренировались ставить щиты, что она чуть не истекла кровью, а ему пришлось ее спасать?

— В общем, подумайте над моим предложением, — целитель Хопкирк взмахом руки прервал его невнятные излияния. — Полагаю, мне не стоит вас больше задерживать — особенно с учетом того, какая очаровательная девушка ждет вас в коридоре, — он подмигнул ошеломленному Северусу, и тот медленно повернулся к двери.

И просиял, как новенький галлеон, едва заметив ее на пороге — губы раздвинулись в улыбке, в темных глазах вспыхнули искорки... Кивнув на прощание целителю Хопкирку, он устремился ей навстречу, и Лили, помедлив, тоже шагнула к нему.

— Сев, ты что, чуть не убил на тренировке свою тетю? — спросила она, и на его лицо словно набежала туча.

— Какую тетю? А, ты о миссис Блэк... Да эта чертова ведьма сама кого хочешь прикончит, — он скривился, словно хлебнул противного зелья, и Лили взяла его за руку. Кажется, она начинала понимать Эмму... если у этой семейки такие тренировки в порядке вещей, то что же тогда считается ненормальным? Если б половина Лондона взлетела на воздух? Да уж, одно слово — Блэки...

— Так вы с ней все-таки повздорили? — она крепче стиснула его ладонь, и они рука об руку пошли по коридору. Над головой топорщил горящие свечки хрустальный шар, похожий на рыбу-иглобрюха, и под ногами скрипел и потрескивал рассохшийся дубовый паркет.

— Да так, ерунда, пара царапин, — Северус покосился на старый портрет, который советовал им заказать устриц. — Кстати, если ты голодна, то я знаю тут поблизости неплохое местечко.

Поколебавшись, она кивнула, и портрет заметно оживился — но Северус уже потянул из кармана палочку, и грудь сдавили знакомые тиски аппарации.

Через мгновение под ногами появилось что-то твердое, и Лили пошатнулась, но ее ухватили за плечи, помогая выпрямиться.

— Осторожнее, тут ступеньки.

Проморгавшись, она обнаружила, что стоит на узкой улочке, словно зажатой между двумя длинными домами. Двуглавый фонарь в сдвинутой набекрень снежной шапке освещал серые стены со жмущимися к ним сугробами, и под плащ сразу забрался сырой и промозглый холод — но ветер здесь почти не ощущался, и перед лицом кружили только одинокие мокрые снежинки.

Над головой чернели забранные решетками окна, а под ними стену опоясывал ряд каменных звериных морд. Львы насмешливо скалились, бегемоты разевали широкие пасти, и крокодилы прищелкивали челюстями, косясь вниз выпуклыми маленькими глазками.

Засмотревшись на них, Лили не сразу заметила, что прямо у нее под ногами начинаются ступени, ведущие к какому-то подвальчику. Старые камни скользили под ботинками, оказавшись истертыми до гладкости, и щели между ними затягивал мох — хорошо хоть не лед... Северус поддерживал ее под локоть, помогая спуститься, а потом взялся за позеленевшую от времени ручку и потянул на себя дверь.

Внутри оказалось тесно, но довольно уютно: простые беленые стены, низкий потолок с деревянными балками, грубо сколоченные стулья и такие же столики с золотистыми огарками свечей. В дальнем конце зала о чем-то переговаривались два волшебника в темных плащах; стену над ними украшала чешуйчатая голова виверны с закопченными черными ноздрями. За столиком справа возвышалась необъятная дама в крохотном токе с вуалеткой. Она скользнула по вошедшим неприязненным взглядом, нанизала на вилку кусочек рыбы и, всколыхнув всеми тремя подбородками, отправила его в рот.

Ни швейцара, ни официантов нигде не было видно, но Северус выдвинул стул и уверенно махнул рукой:

— Садись. Здесь неплохая кухня, да и вообще довольно приличный выбор морепродуктов.

Она расстегнула пряжку у горла и заозиралась по сторонам в поисках вешалки... и отпрыгнула на шаг, потому что стена зашипела, и из белой штукатурки высунулась треугольная змеиная головка. Боже! Это что еще за гадость? Но змейка выгнула черное тельце, превратившись в железный крючок; поколебавшись, Лили повесила плащ и повернулась к Северусу.

Он уже успел обойти столик и сесть напротив — и, нахмурив брови, сосредоточенно изучал желтоватый свиток пергамента. Лили опустилась на стул, и перед ней появилось второе меню. Она потянула за потрепанный край — на свитке одно за другим развернулись названия блюд с движущимися картинками. Тарелки медленно поворачивались по кругу, показывая готовую еду.

Закуски, супы, горячее... Вон те мидии в горшочках вроде ничего, на вид довольно аппетитные. А цена... ого, вот это да! И Северус может себе такое позволить?

— Я угощаю, — точно уловив ее колебания, откликнулся он. — Должны же мы отметить выздоровление Сигнуса Блэка, — и постучал палочкой по меню, выбирая блюда.

А, наверное, Блэки ему заплатили, вот он и хочет устроить праздник на первый крупный гонорар. Пожав плечами, она заказала мидии в горшочках, подождала, пока оба меню замерцают и исчезнут, и тихо спросила:

— И еще предложение целителя Хопкирка, да? Кстати, ты его примешь?

— Ну, сначала мне нужно кое-кого спросить, — он рассеянно потер предплечье. — Не исключено, что я просто заплачу за обучение, и все — карьера диагноста меня как-то не прельщает. Да и «Малый свод», опять же... Если я пойду по тому пути, что предлагает Альберт Великий, у меня есть реальные шансы через несколько лет получить remedium magnum.

Ничего себе! Даже так? Она приподняла брови, но тут послышался хлопок, и перед ней появился бокал на высокой ножке. Потом такой же бокал возник перед Северусом, а через мгновение в воздухе повисла большая пыльная бутылка.

Поднатужившись, бутылка выплюнула пробку и принялась разливать по бокалам белое вино. На зеленом горлышке играли рыжие блики, и пузатый огарок на столе лизал воздух огненным язычком.

Лили подняла бокал за ножку.

— За тебя! И за избавление мистера Блэка от фамильной напасти, и за то, что они в кои-то веки повели себя, как нормальные люди, — понизив голос, сказала она и пригубила вино.

М-м, какое необычное! Легкое, немного сливочное на вкус, оно мягко обволакивало рот, переливаясь богатством полутонов и оттенков. Гвоздика, ваниль и... да, персик и легкая цитрусовая кислинка. Небось страшно дорогое — жалко, она не посмотрела, сколько тут стоят вина...

Северус наблюдал за ней, пряча усмешку за краем собственного бокала. Его глаза блестели, тонкие пальцы сжимали стеклянную ножку.

— И за тебя, — добавил он. — И твои догадки. Я проверил — ты была абсолютно права.

— Права? В чем именно?

Северус бросил взгляд по сторонам, но полная дама в токе продолжала есть свою рыбу, а мужчины у дальней стены все так же о чем-то переговаривались, и на них косилась стеклянным глазом засушенная виверна.

— Похоже, Квинтию Маккуойд и в самом деле убили по приказу Проциона Блэка, — из его рукава на мгновение высунулся кончик волшебной палочки, и Лили всей кожей ощутила вибрирующий холодок Муффлиато. — Она считала, что ее учитель был прав, и предлагала магам отказаться от магии. И слова о гордыне, Божьей каре и покаянии из ее уст звучали куда как убедительно, особенно подкрепленные чудесными исцелениями. Судя по тому, что эти рукописи она никому передать не успела, среди опубликованных работ их нет, но зато они каким-то образом оказались в распоряжении Блэков... — он пожал плечами. — Вывод напрашивается.

И за это ее убили? Целительницу, которая вылечила их от темной скверны? Лили уставилась на Северуса, но тот невозмутимо поднес бокал к губам и отпил глоток. Из-под рукава мантии выглянул белый манжет, блеснула серебром змейка-запонка...

— Ты так спокойно об этом говоришь, — от его равнодушия становилось не по себе.

— А если я буду их осуждать, от этого что-то изменится? — Северус отставил вино на стол. На его лицо упала черная прядь, и он раздраженным жестом заправил ее обратно за ухо. — Их и без меня осудили и приговорили — даже на далеких потомков хватило...

Перед ним с легким хлопком появилась фарфоровая креманка с матлотом. На кусочках белой рыбы зеленели листики петрушки, а из-под густого соуса выглядывали поджаристые дольки шампиньонов.

— Кстати, ты так и не сказала, кто их проклял и откуда ты об этом узнала, — с явным намеком добавил Северус, взяв со стола серебряную ложку, и только тогда Лили спохватилась, что ей уже успели доставить ее заказ.

— Разве не сказала? — она пододвинула к себе глиняный горшочек. Под слоем томатов чернели приоткрытые ракушки, и между их створками проглядывали жемчужинки мидий. — Я работала с памятью одного волшебника — его звали Амброзиус Хромой, он был прорицателем и чернокнижником...

Северус нахмурился.

— Амброзиус Хромой, вот как? Это который изобрел... — он защелкал пальцами, пытаясь вспомнить. — Лабиринт... Лабиринт... как же он назывался?

Сердце замерло и пропустило удар. Лили выпустила вилку — серебряные зубчики тускло звякнули о край горшочка.

— Откуда ты знаешь про Лабиринт палача? — спросила она сердито.

Северус сощурился — точь-в-точь черный кот, который провожает взглядом беспечную птичку; потом отправил в рот кусочек рыбы и медленно облизнул ложку.

— Я, если заметила, как раз и не знал. А вот откуда об этом проклятии узнала ты?

В его голосе звучало такое неприкрытое подозрение, что она растерялась. Хлопнув глазами, уставилась на него — он облокотился о стол и сцепил перед собой пальцы. Свет огарка обливал золотом высокие скулы, подчеркивал худые запястья с острыми косточками, наполовину выглядывающие из-под манжет, но нижнюю половину его лица скрывала густая тень.

— Я... я читала об этом в его биографии, — Лили снова взялась за вилку. — Когда рассчитывала максимальную совместимость. Там было написано, что он считался величайшим темным магом своей эпохи.

Северус еле заметно выдохнул. Расслабил плечи, расцепил переплетенные пальцы, и на напряженном лбу разгладились складки.

— Еще бы — замаскировать проклятие под инфекцию! — подхватил он. — Так не только со скверной, но и с любой болезнью можно: с обсыпным лишаем, или грибковой золотухой, или той же драконьей оспой... Оно выглядит, как инфекция, лечится, как инфекция... но могло бы и не лечиться, если б в формулу было включено другое отменительное условие, — и, заметив, что Лили опять нахмурилась, поспешно добавил: — Не то чтобы я призывал его менять. В конце концов, именно это позволило мне вылечить мать — судя по всему, я еще в детстве заразился от нее и переболел этой дрянью.

Он отправил в рот очередную ложку матлота, и Лили, спохватившись, подцепила вилкой парочку мидий. Заразился и переболел в детстве? Хм, это объясняет, откуда у него антитела... но ведь для зелья годилась и ее кровь, и кровь Эммы! Значит, они тоже переболели, и тоже в детстве, когда их магия была еще слаба. Наверное, она заразилась от Северуса, а Эмма... Эмма от нее — больше не от кого. Когда они вместе лежали в Мунго... да, точно, у нее как раз страшно болела голова, и все решили, что из-за Дара, а это, выходит, была темная скверна.

Хорошо, что на Эмме эта цепочка закончилась — ее лечили от исчезательной болезни, целители боялись заразиться и принимали меры предосторожности. Страшно подумать, что было бы, если бы кто-то из них наплевал на защитные чары и разнес эту гадость по всей больнице! Как же им, оказывается, повезло!

Северус потянулся за кусочком багета, и она тоже вспомнила о еде и наконец попробовала мидии. О, да тут и впрямь прекрасно готовят! Нежные, сочные, томатный соус выше всяких похвал, и это сочетание приправ... чеснок и тимьян, да? Вроде и просто, а в руках умелого повара — такая же магия, как ингредиенты в руках зельевара.

— Знаешь, ты прав, мидии тут очень вкусные, — вслух сказала она — и на его губах расцвела улыбка. Зажглась, как папоротников цвет, и мгновенно преобразила все его лицо: смягчила жесткое выражение, лучистыми отблесками тронула глаза...

Лили улыбнулась ему в ответ и выковырнула из раковины еще одну мидию.

* * *

Ей снилось, что они играют на заднем дворе — она и девочка лет шести с тугими черными косичками и выпавшим передним зубом. Лили незаметно щелкнула пальцами, заставляя взлететь воздушного змея... Он уходил вверх кругами, все выше и выше, размахивая длинным веревочным хвостом, ярко-полосатый на фоне низких облаков, и девочка запрокинула голову к небу, захлопала в ладоши...

...и вдруг застонала — длинно и протяжно, словно от боли.

Лили рывком села на кровати. Еще не успев проморгаться, зашарила по тумбочке, запуталась в одеяле и рукавах ночнушки и сшибла на пол пустой стакан — он мягко покатился по ковру, и лишь тогда пальцы нащупали знакомую рукоять.

На палочке вспыхнул ровный огонек Люмоса. Стон повторился — Северус лежал на спине, и по его застывшему, бледному лицу пробегали мелкие судороги. Одна за другой, как рябь по воде... Сомкнутые веки трепетали, рот кривился, в тусклом свете белели оскаленные зубы — ему же приснился кошмар, надо его разбудить... Но тут он заговорил, и у нее в руке дрогнула палочка.

— Это не я, клянусь... Я его не убивал — он сам умер, — еле слышно сказал Северус.

Утром он так и не вспомнил, что ему снилось — умылся, оделся, поцеловал ее и был таков. И не пришел ночевать, но зато прислал очередное воспоминание. О Регулусе Блэке — похоже, тот и на рождественских каникулах продолжал дополнительно заниматься зельями.

Думосбор показал Северусову лабораторию, но на этот раз нормально освещенную: повсюду стояли шандалы со свечами, и под потолком плавал стеклянный шар наподобие тех, что были в Мунго. На разделочной стойке выстроились в ряд пузырьки и склянки с ингредиентами, а в латунном котле настаивалось какое-то зелье. Над крышкой парил маленький таймер, похожий на серебряного Шалтая-Болтая с крылышками.

Северус за большим столом перебирал златоглазок. Сушеные насекомые тонким слоем покрывали столешницу, сбоку выпячивал рожки шандал на три свечи и сверкала стеклянным боком пустая банка.

На высоком табурете напротив сидел Регулус и сосредоточенно перетирал что-то в ступке маленьким фарфоровым пестиком.

— ...наверное, что ты оказался не Блэком? Представляю, как ты был разочарован...

Порошок в ступке громко хрустнул, и Северус вскинул голову:

— Осторожно — если туда попадет хоть крошка...

— Знаю-знаю, — Регулус взмахнул пестиком, словно волшебной палочкой. — Это трудно пережить, да?

Северус бросил на него скептический взгляд, но ничего не сказал, только снова склонился над златоглазками. Манжеты на его запястьях были слегка отвернуты, длинные пальцы ловко выбирали заплесневевших насекомых.

Но Регулус, кажется, даже не заметил его молчания.

— Если бы эти слухи оказались правдой, я бы всем рассказывал, что ты мой кузен, — мечтательно протянул он, сдувая с носа прядь волос. Таких же смолянисто-черных, как у Северуса — Лили покачала головой, только сейчас заметив сходство. — Кузен — это близкий родственник... я бы хотел, чтобы ты оказался моим родственником. Ты не дерешься, как Сириус, и не язвишь, как Белла... и вообще, ты меня слушаешь. «Кузен Северус» — по-моему, очень неплохо звучит...

Северус уставился на него, как на сошедшее с ума привидение. И выронил испорченную златоглазку — почерневшее тельце упало обратно на стол.

— Знаешь, — на его лице сменилась целая гамма эмоций, — давай ты все-таки не будешь называть меня кузеном.

Регулус бросил на него короткий взгляд и тяжело вздохнул:

— Да, ты прав. Мама этого не одобрит...

И снова взялся за пестик и принялся энергично растирать ингредиенты. Зернистый порошок шуршал и поскрипывал.

Северус покосился на него — затем на таймер, взмахом палочки уничтожил испорченных златоглазок, а остальных сгреб в банку. И поднялся из-за стола, но тут Регулуса осенила идея. Он замер, склонившись над ступкой, а потом резко выпрямился, и его глаза просияли.

— Я знаю, как тебя вознаградить! — провозгласил он, воздевая пестик, точно императорский скипетр. К белому фарфору прилипли крупицы серого порошка. — Я составлю тебе протекцию! В смысле, похлопочу за тебя перед Темным Лордом...

Что? Да он с ума сошел! Но Северус, похоже, думал так же — он вздрогнул и сжал в кулаке черпак, словно едва сдерживался, чтобы не засветить им в лоб этому придурку. Латунная крышка в его руке звякнула о край котла, от зелья к закопченному потолку повалили клубы пара. Таймер покачнулся и забил крылышками, отлетая в сторону, и его полированная поверхность запотела от влаги.

— Он мне точно не откажет, — ничего не замечая, продолжал Регулус. — А ты получишь шанс на бессмертие, и твоя мама... хоть она и не Блэк, но все равно из старинной чистокровной семьи! В новом обществе она сможет занять подобающее место и не пачкаться больше о магглов! Ты вытащишь ее из этой маггловской дыры, и она сразу выздоровеет!

Свечные отблески мягко озаряли его растрепанные черные волосы и пылающие щеки. Он так воодушевленно размахивал пестиком, что едва не заехал им себе в глаз, и фарфоровая ступка опасно балансировала у него на коленях.

— Да, из этой дыры я ее точно вытащу, — отворачиваясь, сказал Северус, и его голос звучал задумчиво и мягко, но бледное лицо закаменело, и губы сжались в жесткую линию. — Чего бы мне это ни стоило.

И, опомнившись, взял со стола склянку с кровью пиявки и прихлопнул ладонью запищавший таймер.

* * *

Она вынырнула из думосбора в полном раздрае и смятении чувств. Голова кружилась, и ужасно хотелось аппарировать к Северусу и потребовать объяснений. С одной стороны, он не просил ни о какой протекции и явно напрягся, когда Регулус ее предложил... но с другой стороны, почему он не отказался? Почему не сказал, что никакая протекция ему не нужна, а Темный Лорд — злодей и убийца? Только ли потому, что не хотел ссориться с кузеном?

Лили думала об этом, пока не заснула — под тихое мурлыканье Нарцисса, зарывшись пальцами в его пушистый мех — и, конечно же, утром проспала звонок будильника. Быстренько умывшись и почистив зубы, она напустила утюг на рабочую мантию, а сама заварила чай и как раз наливала себе чашку, когда в дверь кто-то забарабанил. Быстрая, торопливая дробь горошинами раскатилась по дому — сердце екнуло, и пальцы сами нащупали на воротнике булавку, но сторожевые чары молчали, и она отважилась выйти в прихожую и выглянуть в глазок.

И едва не сломала ноготь, пытаясь открыть задвижку.

— Сев? Что стряслось?

Дверь отворилась, опрокидывая в темную прихожую прямоугольник блеклого света. Лицо и руки ожег морозный воздух, и Лили посторонилась, пропуская Северуса внутрь. Он переступил порог и снова пошатнулся... согнулся пополам, дыша тяжело и хрипло — скрюченные пальцы скребли по стене, и на побелевшем лице лихорадочно горели глаза.

— Что с тобой? — нахмурившись, Лили шагнула к нему. Потрогала лоб — кожа была липкой и влажной. И очень, очень холодной. — Ты заболел?

Она уже хотела кинуться за Бодроперцовым, но Северус помотал головой, и черные волосы качнулись тяжелыми обвислыми сосульками.

Дверной проем у него за спиной расплывался и шел рябью — за порогом начиналась граница защитных чар. Сквозь барьер мутно и грязно горели фонари, и за ними размытыми призраками вставали дома.

— Нет. Тебе... надо уезжать... — вышло хрипло и невнятно, но он кашлянул и повторил снова, уже громче и отчетливее: — Ты должна уехать. Как можно скорее.

Он так и шарил глазами по прихожей — пол, потолок, вешалка с одеждой... волшебное зеркало, мстительно отражающее скособоченного уродца в расхристанной мантии... но — от тоскливого осознания у Лили сжалось сердце — так ни разу и не взглянул на нее.

— Уехать? Но почему? И куда? А... а как же...

Она не договорила — но он, кажется, понял и сам.

— И я тоже, — Северус моргнул, и его взгляд стал более осмысленным. — Во Францию... мне предложили место... свою лабораторию — вот...

Он что-то достал из кармана, и Лили невольно напряглась. Но потом кулак разжался — на ладони лежала старая гребенка, у которой не хватало двух зубчиков. Портключ? Так в этом все дело? Он нашел нормальную работу и теперь хочет туда уехать? Фух, ну что за человек, а! Почему он не мог сказать нормально?

С плеч свалилась не просто гора, а целый массив размером с Грампианы. Покачав головой, Лили шагнула к двери — Северус вздрогнул и вжался в стену, — закрыла ее, а потом заперла на задвижку. Сторожевые чары у дальней стены затрещали и запищали, чувствуя чужое присутствие, но она махнула на них палочкой, и они притихли. Только помаргивали вдоль плинтуса желтыми тревожными огоньками — должно быть, очередной сосед, который терпеть не может магглорожденных...

— Слушай, я ужасно рада, что у тебя будет своя лаборатория, — наконец сказала она. — Но я уже опаздываю, мне пора собираться. Выпьешь со мной чаю? Кстати, ты так и не сказал — как эти французы тебя нашли? По чьей-то рекомендации, да?

Она прошла на кухню. В утренней серости смутно белели дверцы кухонных шкафчиков, под потолком выставила плетеный бок корзина с морковкой и луком. Задний двор за французской дверью был заметен снегом, и между рыхлыми сугробиками разгуливала серая ворона.

— В некотором роде, — сзади послышались шаги. Северус остановился на пороге, словно не решаясь войти. — Так ты согласна? В смысле, переехать во Францию?

Лили повернулась к гладильной доске. На подставке медленно остывал утюг, задрав вверх чугунную подошву в рыжих пятнах окалины. На краешке стола дышала паром нетронутая чашка с чаем.

— Ну, меня здесь много чего не устраивает, но бросить все и перебраться в другую страну... не знаю, как-то слишком радикально, — она пожала плечами. — Да и работу жалко, у нас как раз начинается самое интересное, — и добавила, краем глаза заметив, как у Северуса вытянулось лицо: — Но я не отказываюсь, если ты об этом. Давай поступим вот как: я узнаю, сколько нам еще осталось до конца проекта, и вечером скажу тебе, хорошо? На лекции Фламеля — ты же помнишь, что сегодня мы идем в Альберт-Холл?

Она скинула халат, и кожа пошла мурашками — на кухне было слишком зябко, и от французской двери дышало холодом. Но с гладильной доски уже поднималась мантия, приветливо распахивая шерстяные объятия, и Лили торопливо завернулась в нее и просунула руки в рукава. Толстая ткань все еще хранила остатки тепла, хоть и нещадно кололась, особенно под мышками и вокруг шеи.

Молчание затянулось, и она оглянулась на Северуса. И оторопела — он цеплялся за дверной косяк, как утопающий за соломинку. Бледное лицо перекосилось, на блестящем от пота виске билась жилка... Над расстегнутым воротником дергался кадык, точно поплавок на длинной худой шее.

— Сев, в чем дело? — тихо спросила она.

Он сглотнул. С трудом разлепил губы — жилка забилась сильнее, по виску скатилась капля пота... И сказал тусклым, почти безжизненным голосом:

— Темный Лорд... он... он чудовище, Лили. Ты была права — во всем права, с самого начала.

Что?.. Сначала она решила, что ослышалась — но нет, он говорил серьезно. Склонил голову, опустил глаза, и во всей его позе сквозила тоскливая, покорная обреченность. Черные волосы разделились на пробор, открывая затылок и шею — как перед палачом на плахе...

Нахмурившись, она шагнула к нему. Вскинула руку, кончиками пальцев провела по его щеке — он дернулся, как от удара, но не отстранился, только зажмурился и еле слышно выдохнул. Полумрак скрадывал жесткую линию рта, смягчал острые скулы и резко очерченный подбородок, на котором смуглой тенью проступала щетина.

— Так ты поэтому хочешь уехать во Францию? — шепотом спросила она, и Северус распахнул глаза. — Потому что боишься, что иначе они тебя втянут в свои преступления? Они тебе что-то сказали, да? Кто-то... кто-то могущественный, вроде Малфоя?

Его взгляд плыл, черным шелком трепетали ресницы... В дверном проеме темнела прихожая — нагромождением ступеней вздымалась лестница, и рядом с ней отсвечивала лаком полоса перил.

— Не Малфой — газеты... последние статьи в «Пророке», — таким же шепотом откликнулся Северус, и она то ли засмеялась, то ли всхлипнула.

— Боже, Сев... Если бы я знала, что все так просто, то читала бы их тебе с утра до ночи и с ночи до утра.

От облегчения кружилась голова и подкашивались ноги. Мир расплывался, как будто перед глазами дрожало блестящее стекло. Она сморгнула набежавшие слезы — и услышала за спиной хриплый кашель. Развернулась, нащупывая в кармане палочку... но нет, это была кукушка. Всего лишь кукушка...

Птичка в последний раз дернула хвостом, сложила деревянные крылья и вернулась обратно в часы. Под циферблатом гипнотически раскачивался маятник, а стрелки показывали... что, уже половина? Ушки мои, усики...

— Ладно, я поняла, — сказала Лили, отступая на шаг. — Я постараюсь договориться на работе, чтобы уехать как можно раньше. В крайнем случае, буду им слать расчеты с совой... В общем, что-нибудь да придумаю.

И, шмыгнув носом, улыбнулась сквозь слезы. Внутри все звенело и пело, и сердце билось в груди горячими неровными толчками — теперь все будет хорошо, теперь все точно будет хорошо! Он не только нашел работу — наконец-то! — но и решил уехать, чтобы порвать с прошлым и теми людьми, которые тянули его на дно... И позвал ее с собой. Интересно, можно ли жить во Франции, но продолжать работать в Отделе тайн? Надо поговорить с Эдди — Пьер же как-то решил эту проблему...

Она отправила халат на место в ванную, а гладильную доску с утюгом в большую кладовку под лестницей. И прикрыла глаза, представляя фонтан в министерском атриуме.

И, проваливаясь в давящую черноту аппарации, еще успела услышать далекий и какой-то потерянный голос Северуса:

— Лили... Кажется, я продал не ту информацию не тому человеку.

* * *

Чертов лифт никак не желал приезжать, и двадцать минут опоздания грозили вот-вот превратиться в двадцать пять. Кроме нее, на площадке никого не было — только у золотой решетки стоял дежурный, и его недоверчивый взгляд иголкой колол спину. Похоже, он опасался, что сейчас она либо закатит скандал, либо разнесет половину Министерства... и не то чтобы совсем ошибался.

После признания Северуса она вернулась домой — сразу же, как схлынула дурнота аппарации. Но там уже никого не было, только стояла на столе позабытая чашка с чаем. Зашипев, Лили шваркнула ее об пол — над плинтусом расплылось мокрое пятно, по бежевой плитке разлетелись осколки... Этот гад сбежал! Просто взял и сбежал! Нарочно подгадал момент, чтобы за день она успела остыть, и заныкался в свое змеиное логово. А она тут мучайся и гадай, что он имел в виду и какую информацию продал. Рецепт какого-то зелья? Или врачебную тайну кого-то из его пациентов? И Упивающиеся ею воспользовались, и так он понял, что они злодеи?

Ох, Северус, Северус, что же ты наделал... В сердцах она пнула стену, и дежурный у решетки взял палочку наизготовку, но тут наверху противно задребезжала кабина. Ну ничего, еще не все потеряно. Надо взять себя в руки, а потом поговорить с Эдди — и этим его другом, Фрэнком Лонгботтомом. Не называя имен, конечно, просто... прощупать почву. Северус сам сказал, что его обманули и использовали, должно же это как-то учитываться! Может, авроры разрешат ему дать показания против настоящих преступников, и тогда его отпустят? Потому что если нет, и он попадет в Азкабан... Она шмыгнула носом, но тут же выпрямилась и постаралась взять себя в руки. Не время расклеиваться, Лили, лифт уже приехал.

Она вошла в кабину, с силой хлопнула по кнопке — и едва успела посторониться, когда между закрывающимися дверями прошмыгнула невысокая фигура в темном плаще с аврорскими нашивками. Из-под капюшона торчал кончик носа, выпячивался вперед подбородок, и над ним угадывались очертания пухлой щеки...

— Привет, Питер, — Лили выдавила слабую улыбку.

— Привет-привет, — его голос звучал дружелюбно, но цепкие, внимательные глазки словно ощупывали ее со всех сторон. Она испугалась, что сейчас он что-то спросит и придется отвечать, но в этот момент кабина остановилась, и металлический голос объявил Отдел тайн.

Петтигрю первым вышел из лифта и, не оглядываясь, быстро зашагал по коридору. Лили последовала за ним — неужели у него тут какие-то дела? — но, к счастью, он свернул на лестницу, ведущую на нижние уровни, и напряжение немного отпустило.

Ну как — отпустило... Сердце все еще прыгало вверх-вниз, и живот крутило и дергало. Как будто внутри проворачивался черпак, медленно мешая то по часовой, то против часовой стрелки.

Коридор закончился, и Лили шагнула в черную комнату. Неподвижную, холодную — половина светильников почему-то не горела, и сумрак скрадывал и размывал очертания дверей. Казалось, ее со всех сторон окружают поставленные на попа крышки гробов. По спине забегали мурашки, на шее проступил ледяной пот — ну все, хватит! Сколько можно себя накручивать? Северусу нужна помощь, а не твои дурацкие ламентации!

Сжав руки в кулаки, она пересекла фойе. Стук каблуков мерным эхом отдавался в тишине, и в черном мраморе пола плыли слабые светлые точки. Дверь лаборатории распахнулась сама — Лили остановилась на пороге и позвала:

— Эдди! Прости, что опоздала, но...

И осеклась на полуслове — потому что его массивное дубовое кресло было развернуто к двери, он сидел на нем, откинув голову на высокую резную спинку, и его правая рука расслабленно свисала с подлокотника.

Она попятилась. Его можно было бы принять за спящего... вытянутые ноги, и золотистые волосы разметались по дубовым завитушкам... только этот неестественно задранный подбородок. И неподвижная рука. И палочка — на полу. У ножки кресла...

Взгляд невольно метнулся в сторону — все было таким выпуклым, таким небывало ярким, словно вспышками врезалось в сетчатку... мерцающая зелень аквариума — уже собранного, и белизна слепков на дне... а чуть левее еще один стол, и Руби. Она развалилась на нем как-то неровно, боком, прямо на стопке записей, и из опрокинутой чернильницы вылились чернила — растеклись по столешнице, пятная бумаги, пропитывая светлый рукав мантии, и их густая синева мешалась со смолью ее кудрей.

У ее ног тоже кто-то лежал. Со своего места Лили видела только остроносые ботинки и торчащие из них голые лодыжки — остальное закрывал аквариум. Как во сне, она шагнула вперед... серые брюки, край нелепо задранной мантии... Майлан. Это Майлан. Его спина напоминала подушечку для булавок: вздулась чудовищным горбом, ощетинилась иглами — как у дикобраза, только длиннее, и они протыкали светлую ткань и торчали вдоль всего позвоночника... И вместо лица — вытянутая звериная морда. С пуговкой носа и черными бусинами глазок.

По коже продрал мороз, и к горлу подкатила тошнота, но голова работала четко и ясно. Сознание как будто раздвоилось — и, пока одна Лили где-то внутри заходилась криком и обливалась слезами, другая подошла к аквариуму и прижала к стеклу ладонь. Прямо над мембраной вокализатора — так, как учил ее Эдди.

За растопыренными пальцами всколыхнулась волна и забегали голубые искры. Но слепки не двинулись с места — так и остались лежать на дне маленькой белой пирамидкой.

Против воли она опустила глаза. Уставилась на пол — ботинки Майлана как магнитом притягивали взгляд. Черные, с небрежно завязанными шнурками и стоптанными каблуками, на которых уже давно было пора менять набойки... И стул с Руби. Высокая спинка частично ее закрывала... ее, но не Майлана. Он скрючился на полу, словно обернулся всем телом вокруг деревянных ножек, выставив в проход спину с иголками — Лили видела их сквозь зеленую муть и прозрачные стекла аквариума...

— Лили Эванс. Доступ разрешен, — через целую вечность откликнулся Прорицатель.

— Вопрос, — произнес чей-то глухой, неживой голос — она не сразу поняла, что ее собственный. — То, что здесь произошло... Это были Упивающиеся?

— Ответ. Да. Их интересовал доступ к вычислительным мощностям объекта «Прорицатель». В доступе было отказано. Они ищут субъекта с доступом к объекту «Прорицатель».

Слова словно проходили сквозь вату — толстую вату, в которую была завернута ее голова. Ищут... субъекта с доступом...

Ищут — ее.

— Если... — начала она, но спохватилась и исправилась: — Вопрос. Если я воспользуюсь портключом, то они меня не найдут? В том... в том убежище безопасно?

Ей показалось, что Эдди в кресле одобрительно кивнул — задохнувшись, она повернулась к нему, и сердце забилось чаще... Но он был тих и неподвижен. Все тот же задранный подбородок, и разинутый рот, и пустые глаза — совсем как у аврора Эшли.

— Ответ. Частичная безопасность, — сказал Прорицатель. И пояснил после паузы: — В настоящий момент полный ответ невозможен. Требуется многофакторный анализ реальности.

Поежившись, она обхватила себя руками за плечи. Значит, полной безопасности не будет и там — не будет, потому что... ну, как-то же случилось... то, что случилось.

— Как нам... — от озноба застучали зубы, и она стиснула их, а потом заставила себя продолжить: — Вопрос. Как победить Того-Кого-Нельзя-Называть?

Эдди бы этого хотел. Он бы точно этого хотел... Не выдержав, она опять оглянулась на него... не на лицо — на смятый край лабораторной мантии. На расслабленную кисть с широкими, крепкими пальцами — он всегда вертел в них палочку, а теперь она закатилась под кресло и лежала у резной ножки в виде львиной лапы...

— Ответ. Ключ к победе — в пророчестве Кассандры, — голос Прорицателя холодным громом раскатился по лаборатории, и Лили вздрогнула, опуская руки.

— Но ведь оно теперь не сбудется! Оно... Берта была права, так? Оно обо мне — обо мне и Северусе, — она сглотнула. — Наш сын должен был стать Избранным... но теперь не станет, потому что... потому... — в горле рос мерзлый ком, и внутри черной плесенью расползалось подозрение. — Значит, Тот-Кого-Нельзя-Называть теперь непобедим? И... что же мне делать?

Мысли теснились в голове и толкались боками, и вопрос сам собой слетел с языка. Она не ждала ответа — и первая удивилась, когда он все-таки прозвучал.

— Ну, ты всегда можешь попросить его самоубиться, — бесстрастно откликнулся Прорицатель.

Он издевается? Она вскинула голову, уставившись на черную мембрану, но взгляд неумолимо соскальзывал вниз — на ботинки Майлана, на кресло Эдди... Если не присматриваться, то можно было подумать, что она в музее мадам Тюссо. Среди восковых манекенов, по ошибке принявших облик ее друзей.

Лили передернула плечами. Ее колотила дрожь.

— Вопрос, — слова мертвым пеплом шуршали на языке. — Северус знал о... Нет, не так, — она зажмурилась и шепотом спросила: — Это все из-за Северуса, да?

Под веками расползалась темнота, и в ней вспыхивали яркие, горячие точки. Что-то загудело и затрещало — Господи, как же тут холодно...

— Ответ. В процентном соотношении... — начал Прорицатель, и в лязгающем металлическом голосе чудились нотки сомнения, но Лили открыла глаза и не дала ему договорить:

— Не надо... арифмантики. Просто «да» или «нет». Отвечай.

И только сейчас заметила, что белая пирамида на дне наконец-то распалась. Слепки выстроились правильным октаэдром, и в самом центре виднелось что-то большое и круглое... что-то плавало в питательном растворе, словно кочан капусты в зеленом супе...

Потом послышался гул, и в аквариуме задребезжали стекла. В зеленой толще голубыми паучками забегали искры, все задрожало и пошло волнами, и та круглая штука подплыла ближе и медленно, медленно повернулась.

В мутной воде колыхались седые волосы — шевелились и шевелились вокруг головы, как короткие белые червяки. И какие-то лохмотья вместо шеи... Взгляд метнулся выше — тонкий прямой нос, плотно сжатые губы и бледные оттопыренные уши, похожие на вареные клецки...

Сквозь стекло на нее смотрела голова мадам Мелифлуа.

— Ответ — «да», — сказал Прорицатель.

* * *

Она не помнила, как отключила вокализатор и выбралась из Отдела тайн. Как вызвала лифт, как поднялась в атриум... Перед глазами крутились какие-то обрывки, одна за другой вспыхивали картины — неподвижная фигура Эдди, золотистые волосы на резной спинке кресла... Распростертая на столе Руби — и Майлан, Майлан на полу у ее ног... Белизна слепков, зелень аквариума... От озноба зуб не попадал на зуб, но зимний плащ остался дома. Как и остальные теплые вещи.

Ей нужно было их забрать. Их — и Нарцисса. И написать родителям, чтобы они не волновались. А потом сломать булавку и активировать портключ — рука сама потянулась к воротнику, пальцы нащупали холодную серебряную головку. Пусть там и опасно, но эти люди борются с Тем-Кого-Нельзя-Называть. А после поступка... того человека другого пути для нее нет.

Впереди искрился и журчал фонтан. Струйка из стрелы кентавра с плеском дробилась о водяную гладь, и мысли в голове разлетались такими же яркими, звонкими брызгами. Но под ними лежало холодное, тяжелое осознание, как слой монет на дне бассейна: теперь она единственная, у кого есть доступ к Прорицателю. А это оружие не должно попасть в руки врагов.

Только тех, кто с ними борется. Иначе все было напрасно.

Кухня встретила ее тишиной и пустотой. И мокрым пятном на обоях, хотя осколки от чашки она давно убрала — еще до того, как аппарировала на работу.

На работу... при одной мысли об этом руки задрожали, и перед глазами опять замелькали картинки. Зелень и белизна, лицо мадам Мелифлуа, пустые глаза Эдди — и вранье, наглое, беспардонное вранье того человека... Но она помотала головой, отгоняя прошлое, и крепче стиснула зубы. И поудобнее перехватила скользкую от пота рукоять палочки.

Дверь кладовки распахнулась настежь. Из-за гладильной доски высовывался коричневый угол. Чемоданчик с чарами расширения пространства — тот самый, от которого отказалась Петунья... Лили дотронулась до него палочкой, и он выпрыгнул на середину прихожей. Улегся на пол и откинул крышку, металлически лязгнув замочками. Словно разинул пасть...

Круговой взмах над полом — и вещи из прихожей одна за другой попрыгали внутрь и вперемешку разлеглись на донышке. Она выудила из этого хаоса теплые ботинки и зимний плащ. Потом захлопнула крышку, переобулась, застегнула у горла пряжку. Вытащила и расправила воротничок мантии — так, чтобы в любой момент дотянуться до булавки и отломать головку. Теперь спальня и ванная, а дальше гостиная и кухня.

Тяжелая ткань сковывала движения, и чемоданчик оттягивал руку, норовя врезаться под коленку. Механически переставляя ноги, Лили поднялась по лестнице. Заглянула в комнату — на стеганом покрывале спал Нарцисс, свернувшись клубком в самом центре кровати. В груди что-то шевельнулось, к горлу подкатил ком — сглотнув, она призвала с первого этажа корзину из-под овощей. И принялась собирать одежду.

Белье, кашемировые водолазки, теплые носки... Мантии, джинсы и брюки, пара маггловских платьев... Чемоданчик вещь за вещью глотал всю ее жизнь.

Ком в горле никак не рассасывался. Лили вдохнула, выдохнула — и оглянулась, услышав сзади какой-то стук. На дверной ручке болталась зацепившаяся корзина. Взмах палочкой — она освободилась и спустилась на пол, качнув плетеными боками.

Лили повернулась к Нарциссу. Он сидел на кровати, кончик пушистого хвоста едва заметно постукивал по покрывалу. Уши стояли торчком, в разноцветных глазах читался интерес. Но стоило ей к нему прикоснуться, как он принялся отпихиваться всеми четырьмя лапами, будто в руках извивалась живая вертлявая веревка. Она кое-как засунула его в корзину и покрепче придавила крышку — изнутри донеслось возмущенное мяуканье, и плетеная конструкция пошатнулась, но устояла.

Ей показалось, что надо что-то сказать.

— Тише, — но голос прозвучал грубо и хрипло. Она облизнула губы и добавила: — Пожалуйста, тише.

И даже не поморщилась, когда в ответ он взвыл иерихонской трубой.

Она почти не запомнила, как забирала из ванной аптечку и умывальные принадлежности, и пришла в себя только на лестнице. Нести все сразу было неудобно, и Лили отлевитировала чемоданчик вниз, а сама потащила кота. Корзинка брыкалась и возмущалась на разные лады; казалось, еще чуть-чуть, и Нарцисс процарапает в ней дыру.

Последняя ступенька, поворот, и все. Гостиная. Потертые кресла и диванчик, старые часы в углу. Шторы с кистями... Из важного тут только снимки. И воспоминания... на потолке все еще серебрился магический иней, и мысли споткнулись, черным хаосом закружились в голове — нет, хватит, сейчас не время думать... об этом человеке.

Но на кухне стало еще хуже. В груди словно разверзлась дыра — вот здесь, на этом самом месте, еще каких-то полчаса назад... Он сказал — и она поверила! Поверила! А в это самое время... Ее снова начал колотить озноб, зубы стучали, будто отбивая чечетку. Руки дрожали — но она заставила себя выписать палочкой широкий круг и чуть-чуть довернуть кисть, как когда-то учила Эмма.

В воздухе сверкнули серебряные вилки, запрыгивая в темное нутро чемоданчика. Вслед за ними потянулась остальная посуда. Кастрюля, большая сковородка... Дыхание перехватило, и Лили машинально поймала чашку. Ту самую, с троллями... Сжала ручку, боясь уронить — и, опомнившись, отставила на край стола. Это... ей больше не нужно.

Замочки чемоданчика щелкнули с какой-то глухой окончательностью. Она вытащила его в прихожую — корзинка с Нарциссом подозрительно притихла — и в последний раз огляделась по сторонам.

Вокруг было темно и голо, как в ракушке от съеденной мидии. Мутно отсвечивало зеркало, у стены неподвижно вытянулась пустая вешалка, и к ее разлапистым ножкам жалась подставка для зонтиков. В груди ныло — в легкие словно налили свинца, и каждый вдох давался с трудом.

Вдруг что-то затрещало, и по плинтусам забегали желтые огоньки. Сторожевые чары ожили и запищали, боковое зрение уловило зеленые отблески — да, так и есть, в гостиной...

Кто-то пытался связаться с ней через камин.

Душа провалилась в пятки. Не раздумывая, Лили подхватила с пола чемоданчик и кота, плечом толкнулась в дверь и вывалилась наружу. По коже прокатилась волна тепла, хлюпнул магический барьер — расступился, выпустил, и она поскользнулась на заснеженной мостовой... отлетела на несколько шагов, пошатнулась, но выпрямилась — и каким-то чудом устояла на ногах.

И, сдвинув кошачью корзину на локоть, судорожно зашарила по карманам. Палочка, где же палочка... Руки путались в складках плаща, сердце заполошно колотилось о ребра, воздух булькающими всхлипами выходил из груди. Перед глазами рябили снежинки — как белые помехи на фоне темных соседних домов.

За спиной раздался хлопок. Нарцисс в корзине истошно взвыл, и пальцы стиснули теплую рукоять — поздно, слишком поздно...

Чье-то дыхание опалило макушку. Сзади навалилось тяжелое мужское тело, и она завопила, рванулась что есть сил — но чужая ладонь зажала рот, и что-то обхватило ее поперек туловища. Взгляд еще успел выхватить внизу край алой аврорской мантии...

...и вокруг чавкнула и схлопнулась чернота аппарации.

март 2018 — июль 2019